Случай в музее

Сто лет назад был на одном вечере в Музее ГУЛАГа. Довольно странном вечере, надо сказать. Странном, если не сказать больше.
Накануне дефолта 1998 года, вообще, много странных и загадочных вещей происходило. Во-первых, как-то все поутихло. Это в 97-м идешь, бывало, на работу мимо тополя, тополь себе и тополь. Вечером возвращаешься - а на ветвях у тополя качаются кишки, качаются кишки. Бизнесмена очередного взорвали. Так вот в 98-м этого уже почти не было,  все реже наблюдалось. И более того, самые недружественные слои общества разомлели как-то до неприличности и даже не брезговали встречаться.
И вот состоялось историческое, можно сказать, братание. Всякие бывшие, громкие диссиденты, брежневские политзаключенные, подзащитные самого Сахарова, народные адвокаты и прочих подрасстрельных персонажи тусанули с начальством из самых разных органов.
Встречались, как уже сказал, в музее ГУЛАГа. Поэтому одни как бы принимали, а другие – вроде как в гости на огонек зашли.  Заехали на меринах и бумерах.
В общем, встретились. Перетерли про общие и взаимные интересы. Про юридическую и материальную помощь. В первую очередь, конечно, оступившимся и невиновным или по превышению. Невиновных, кстати, и по превышению никакое начальство не отрицало. И те и другие сошлись на цифре 30%.
Особенно, тюремное начальство кивало: "Что да, то да! Процентов где-то 28-32 - не наша клиентура". И, мол, хватит их нам сюда запрессовывать, хватит.
Вообще, к ликованию принимающей стороны никаких особых антагонизмов обнаружено не было. Ну, разве что по злоупотреблениям и превышению власти на стадии следствия.
Одни кричали: "Есть такая практика!" Другие уперлись – нету, и все тут. Ваше слово против нашего. И, вообще, какое это имеет отношение к процессуальному и пенитенциарному Кодексам?
К процессуальному и пенитенциарному Кодексам претензии имеются? Нет? А скоро они еще лучше станут! Так что расходитесь, господа-граждане, и не мешайте выполнять. А то уже многие судьи даже стали возмущаться: все обвиняемые поголовно жалуются на превышение во время следствия. А если ко всем лишкуют, что же теперь - все невиновные?
Тем не менее, сошлись на том, что человек – это такая скотина, дай ему власть и плоскогубцы, он будет пытать.
И так же как-то незаметно сошлись на том, что наши тюрьмы и лагеря до сих пор находятся в ужасающем состоянии, оставленном нам в наследство.
Словом, пытались найти какие-то точки пересечения параллельных линий.  Вроде бы все заинтересованы, и чего собачиться? Одни курсом идем, товарищи! Мы воспитываем, вы нам помогаете. Об чем речь граждане? С чужими, де, людьми море водки выпили, а со своими коллегами-юристами общего языка не найдем?
В общем, бодро так побазарили и перспективно.
– Пора! Давно пора, – вздыхали эмоциональные дамы в возрасте, пересаживаясь с места на место.
Заехал на огонек сам Явлинский. Признался, не смотря на генеральские чины в зале, что, де, сам он, в сущности, и есть самый большой правозащитник.
И вот сидит значит, и слушает все это один большой чин, а рядом с ним сидит один известный милицейский писатель-публицист. А может, и не милицейский. Есть еще другой, точно такой же писатель, но не милицейский. Хотя, по-моему, они братья. Впрочем, не уверен. Может, и однофамильцы. Брат Игорь Чубайс, журналист и правозащитник, точно брат рыжему Толику, и он тоже там был, конечно, а брат тот милицейский писатель другому писателю, не милицейскому, но с такой же фамилией, не знаю. Врать не буду.
И вот один из братьев или однофамильцев "силой" затащил своего шефа на эти экспериментальные посиделки. 
Большой чин, хоть и поддался уговорам своего подчиненного писателя, но всем своим видом показывал, что он здесь по ошибке. Допустимо даже сказать - под конвоем водворен. В общем, ерзал на стуле, как подросток на дискотеке, у которого, к тому же, еще и ветрянка. И так же нехотя отрывал подбородок от груди и постреливал глазами по сторонам. Но, тем не менее, сидел, впитывал. Хотя и бурчал что-то в адрес писателя.
А этот писатель, не помню его звания, московской скороговорочкой (не теряя при этом выправки) нашептывает шефу снизу вверх под каким-то определенным субординацией углом к ушной раковине, что мол, Вы погодите, вшство, это, в принципе, ничего люди, они так себе, но они ничего, они кое-что даже дельное...
А этот чин, колоритнейшая, надо сказать, личность, вообще, сатирик по призванию, сопел, значит, сопел, краснел, краснел, потел, потел, а потом, как встанет, да как гаркнет, но не а весь зал, а вполголоса, в других комнатах слышно не было.
– Да ты куда МЕНЯ привел?! Ты чего не видишь – здесь одни лица еврейской национальности!
Но люди-то кругом, извините, Чехова читали. Так что ничего не заметили.
Кончили и вовсе фуршетом с песнями, потому что бард Дулов с гитарой приходил.
Милиционеры некоторые тоже остались на фуршет. Милицейский писатель в первых рядах. Даже пел хором: "Ну, пожалуйста, пожалуйста, в самолет меня возьми..."
И рассказывают, что такие странные шабаши потом не раз еще наблюдались в Москве,и только с переименованием милицию в полицию они, наконец, прекратились.
И слава богу, если кого интересует мое мнение.