Поезда

                (Пять минут на перроне)

Мы пришли по обыкновению рано. До электрички оставалось пять минут. Ещё целых пять минут! Мы стояли на перроне, обсуждали какие-то проблемы, глазели по сторонам и бездумно, отчаянно смеялись. Ровный вечерний свет заставлял ярко-зеленую, ещё не увядшую траву вдалеке  светиться каким-то своим, особенно живым светом. Отчаянно смеялись… а внутри почему-то неугомонно колыхалось сердце, изредка пропуская удары, словно заглатывая все глубже мою печаль.

(Знаешь, я больше всего на свете боюсь этого «после».)

Немыслимо! Продолжать все те же разговоры, словно нет ничего. Словно через пять минут не приедет этот поезд. Через четыре. Как ни в чем не бывало. Это не расставание на всю жизнь, нет. Но кто же знает, когда мы в следующий раз увидимся?.. И где? Неужели ты совсем не боишься таких расставаний? Ведь говорил же Бродский, что не бывает маленьких смертей, так и маленьких расставаний… тоже не бывает.
Я помню, как я уезжала отсюда на пару дней. Тогда мне хотелось вопить от радости, поделиться ею со всеми. Коснуться каждых рук, рассказать каждым глазам, но ни тому, ни другому никогда не суждено сбыться. Меня уже и так считают немного ненормальной и часто реагируют на мою радость прямо противоположно. Чего уж.

(Это всего лишь ещё одно мое одиночество.)

А мои провожающие странные. Но их тоже не хотелось отпускать. Как же, я была внутри удушливого поезда, мне предстояло ещё двенадцать часов нескончаемых дорог, а они – по другую сторону. И нет, они наверняка не остановятся смотреть мне вслед. Просто за пару минут до отправки поезда они выйдут из вагона, и пойдут дальше, не оглядываясь, не махая мне рукой, не провожая мой поезд. А я  и не выгляну в окно, потому что слишком боюсь разочарований и боли, что придет вместе с ним. Слишком боюсь увидеть, что ну ни одному человеку, что рядом со мной, меня, по правде говоря, совсем не нужно.  А они просто дальше будут жить, обсуждая какие-то свои, другие, проблемы, как-то возвращаться. И я никогда не узнаю, как. Никогда не сяду с ними в тот поезд, обратно. И никогда не попрошу встретить меня в шесть утра.
А в поезде тоже своя жизнь, неизменная, как вот эти вот вагоны и шум колес. Сначала беседа, если такая вдруг завяжется, с попутчиками: я не назову своего имени или причину, по которой я еду по этому направлению, я просто слушаю и киваю, временами добавляя ничего не значащие общие фразы. И беседа мне, конечно, не нравится, и я в сотый раз думаю о том, как я не люблю людей и как я устала от всего: от всей той жизни на обеих конечных станциях и между ними. Пока я размышляла, разговор набирал обороты, а я не уследила за ним. Ничего страшного, даже лучше.Я открываю какую-нибудь не очень интересную мне книгу и изо всех сил постараюсь убить время.

(Только чтобы не ощущать.)

И вот уже мои попутчики ложатся спать, собираются выпить, читают газеты. Мы все устали от этой дороги. И конечно, поезд обязательно напомнит о себе. Мерное раскачивание, детские крики, неизменная духота, специфический запах… Когда я приезжаю, мне всегда говорят, что от меня пахнет поездом. Да я и сама чувствую этот запах первые несколько минут внутри вагона. Он всегда одинаковый.
Выключают свет. Я с сожалением вздыхаю, потому что свет выключают всегда не вовремя. И всю оставшуюся часть дороги слушаю музыку и смотрю за окно, временами проваливаясь в тяжелый тревожный сон. Слушаю музыку, которую я потом ещё несколько месяцев не смогу слушать. Потому что от всего этого: от радости, провожающих, попутчиков, двенадцати часов, удушливого вагона и фонарей в беспросветной тьме -  мне вдруг становится так тоскливо, что вспоминать об этой поездке, включая музыку, сколь бы она ни была хороша, мне будет просто невыносимо. И невыносимо даже не от того, что эта тоска какая-то слишком сильная, а из-за того, что вызвана она полнейшей безысходностью. Я застряла между двумя конечными станциями этого поезда. Застряла ровно посередине. И ничего с этим поделать я, увы, не могу.
А потом точно такой же путь обратно (как будто не было двух дней). В пять утра разбудит проводница (битый час смотреть в окно на загорающийся рассвет пыльного и совершенно чужого мне города). Сонные и какие-то измученные люди будут медленно просыпаться, причесываться, умываться, пить чай… А мне по-прежнему будет все так же тоскливо. До слез. А потом мы выйдем из вагона чужими людьми. Не обмолвимся ни словом, даже если до этого охотно вели беседу; я честно отстою все неизмеримые очереди за билетами, поочередно раздражаясь сначала на всего одну работающую кассу, потом на людей в целом, на тяжелый портфель, на то, что мне снова приходится так рано стоять черт знает где и ждать, ждать, ждать… а затем снова на людей.
Наверняка такая же сонная и измученная, как те люди в вагоне, я буду ехать в метро, всеми силами стараясь не заснуть, а потом глаза будет слепить солнечный свет, а не проснувшийся мозг будет лихорадочно считать секунды до моей электрички. Двадцать минут… Девятнадцать минуть пятьдесят девять секунд…
А потом снова солнечный свет, почти такой же, как сейчас. И вот я кидаю мимолетный взгляд точно туда, где мы сейчас стоим. Мне плевать на все, главное, добраться, упасть на кровать и забыть все это: дорогу, поезд и непреодолимую тоску. лишь бы забыть!

(Осталась одна минута.)

Мы смотрим на группу веселых молодых людей, пускающих мыльные пузыри и смеющихся. Только их смех совсем другой. Смотрим друг на друга и несколько секунд, молчим. А потом я отвожу взгляд и начинаю говорить о чем-то постороннем и менее значимом. Точнее, о совсем бессмысленном. И пустота, и та же самая тоска вдруг обхватывают все: перрон, людей с их мыльными пузырями, зелень вокруг. и небо.
А потом подъезжает электричка, мы неловко обнимаемся, обещаем звонить и не пропадать, смеемся, машем рукой… Двери закрываются между нами, ты идешь вглубь вагона.

(ХЛОП!)

Как будто вся тоска, вся пустота разорвалась внутри меня, стоило только этим дверям захлопнуться.
Вдруг показалось, что нет ничего более неотвратимого.
*  *  *
Знаешь, почему я боюсь этих дверей? Потому что сначала я буду смотреть тебе вслед, пока поезд не скроется вдали, а потом резко развернусь и угрюмо побреду обратно, в свою жизнь. Сердце будет ещё какое-то время дрожать, а мое лицо будет нахмурено, но чем дальше я иду, тем мне свободнее дышать, тем привычнее становится все вокруг. Тем меньше остается чуда, оставленного после тебя. Тем меньше остается того, умершего тогда перед закрывающимися дверями.
Я не провожу тебя дальше. Я не проеду с тобой этот путь назад. Мы же… ну это мы, ты же знаешь. Между нами больше, чем расстояния. Между нами закрытые двери, почти десять станций электричек, две пересадки в метро и новая жизнь.
А я не знаю и никогда, наверное, не узнаю, смотришь ли ты мне вслед. Чувствуешь ли ту же пустоту, погружаешься ли и дальше в этот странный незнакомый мне мир без меня. Без меня. А может, ты тоже боишься посмотреть в окно? Может, отворачиваешься к стене и достаешь из сумки книгу, только чтобы не слышать этой лопнувшей, всеобъемлющей пустоты?..
Это ведь не поезда, правда?.. Это мы сами. И все, что осталось от нас на километрах этой железной дороги. Все, что каждый день переезжают сотни поездов. Все то, что мы, сказать по совести, и не надеемся вернуть.