Был Олег, стал Олег-Мирзо

Мужчина сорока-сорока пяти лет вскочил на подножку уходящего троллейбуса. Подошёл к заднему окну и остановился подле меня. Был он из русских, одетый и обутый в новое, дорогое и со вкусом. Вот только шёл от человека лёгкий запах вина, перебитый дезодорантом. Человека заметно покачивало. Увидев моё недовольство, он мягко улыбнулся и заговорил:

- Братишка, не смотри, что я пьяный: у меня праздник – второй день рождения! Понимаешь?

Я его не понимал.

- Видишь ли, вертолётчик я, бывший, - стал объяснять мужчина. – Над границей Союза с Афганистаном висел, как стрекоза, на «вертушке», пока «духи» не сбили. Из всего экипажа я один остался живой, и то чудом. В момент обстрела Саидов Мирзо, наш командир, упал на меня и закрыл своим телом. Его разнесло на «запчасти», а меня малость попортило… потом врачи зашили горло, склеили рёбра, как детский конструктор, собрали ноги, а через полгода «вытурили» из госпиталя. Сказали: если башка на плечах, а сила – в руках, топай ногами и не стой на месте! Ну, я и потопал. Вот уже тринадцать лет топаю по шарику и не могу остановиться – хорошо завели наши доктора… - добродушно посмеивался мой новый знакомый.

Люди в троллейбусе входили-выходили, толкали и теснили нас, а мужчина продолжал свой бесхитростный рассказ:

- Разыскал я в Душанбе родственников Мирзо, командира, рассказал им, что случилось с их сыном. Они пригласили муллу, зарезали поминального барана. Поплакали, погоревали и дали денег на дорогу – я засобирался на свою родину, в сибирскую деревеньку, под Братском (на Ангаре стоит она). Провожая, Саидовы-старшие, родители нашего погибшего командира, сказали мне : «Дом Мирзо – это твой дом. Аллах забрал Мирзо, но всемогущий дал Олега-Мирзо: не забывай нас, дорогой сын!»
   
- Приехал я домой, - продолжал делиться своими воспоминаниями мой случайный попутчик, - а мама тяжело болеет. Сердце старой женщины надорвалось, когда мать узнала, что я в госпитале израненный лежу и света белого не вижу, и увижу ли ещё… Вот она и слегла от расстройства – ещё не придумали лекарство, чтобы успокаивать сердца матерей по смерти их детей… - мужчина задрал голову и судорожно сглотнул, а я увидел глубокий и страшный шрам, который уходил под ворот, плотно застёгнутой рубахи. – Значит, не чаяла моя мамка меня увидеть, и порешила сама помирать. Только ничего у неё не получилась – тут я приехал… - он весело засмеялся. – Приехал, крышу перестелил, а то прохудилось, как решето; огород посадил, в теплице и в доме порядок навёл (печку новую сложил) и остался. Мама увидела такое дело и передумала помирать. Скоро уже бегала и всё грозилась мне: «Ужо я тебе покажу, засранец ты этакий, - я не помру до тех пор, пока не женю тебя!» ну и женила старушка – царствие ей небесное (умерла через два года после свадьбы). Женила она, а месяц спустя получаю я телеграмму из Таджикистана, от Саидовых: «Дорогой Олег-Мирзо, бача*, приезжай. Майрам-апа и Хасан-бобо скучают, болеют от разлуки. Твои родные…»

Тут Олег-Мирзо снова задрал голову, вытянул шею, судорожно сглотнул, снова обнажая жуткий шрам на горле, и продолжил: - Раз надо, так надо Человек я – военный, и не привык, понимаешь, «в трусы» играть. Оставил я мать и молодую жену, да и поехал в Душанбе. А когда приехал, то собрались все родственники Саидовых (более ста человек), устроили большой туй (по случаю возвращения «блудного попугая») и едва меня не женили. Насилу я удрал от них в свою деревеньку.

Хмель проходил, но велико было желание выговориться, и Олег-Мирзо торопился рассказать. Видимо, вспомнив своё прошлое бегство, он заразительно засмеялся и, отдышавшись, далее говорил:

- Саидовы, конечно обиделись – нехорошо получилось, не по-восточному. Это всё равно, что тебе дали хлеб, а ты его выбросил на помойку. Но прошло какое-то время, и они приехали сами в нашу таёжную глухомань Майрам-апа и Хасан-бобо, братья - Азиз и Каюм, и троюродная сестра – Нигора. Не выдержали, значит, простили. Недаром говорят в Таджикистане: «Всегда прощайте других, поскольку мягкое обхождение – великий дар, ниспосланный человеку Всевышним».

Он помолчал, собираясь с мыслями, покрутил головой, уступил кому-то место, вплотную придвинувшись ко мне, и продолжал говорить. А я, увлечённый повествованием, уже не замечал у рассказчика винного запаха и тесноты вокруг – видел только светлые волосы и голубые глаза на широком открытом лице собеседника.

- Майрам-апа и Лидия Сергеевна, моя мама, общий язык нашли быстро – сидели дома и занимались хозяйством: то готовили, то стирали, то занимались огородом. Хасан-бобо с сыновьями ездили в Братск – делали покупки, а я с Нигорой гулял в лесу за деревней. Её хотели выдать замуж за меня – за тем и приехали. Моя Лизонька сначала «куксилась», губки дула, а потом ничего – успокоилась: женщины зажили дружно, как две сестры. Пробыв месяц, гости уехали…

- На следующий год, - продолжал Олег-Мирзо, - наша «святая троица» - мама, Лиза и я – поехала в Таджикистан с ответным визитом; жена ожидала ребёнка.  Саидовы встретили нас радушно, как самых дорогих гостей, и отпускать не хотели – обижались, что уезжаем так быстро. До того привязались  друг к другу, что не верилось…

Здесь рассказчик замолк, тяжело вздохнул и заговорил:

- Вскоре умирает мать, разваливается Союз, громыхает война в Таджикистане, умирают старики-Саидовы, а Лиза с Сергеем, шестилетним сыном, уходит к другому, когда меня начинает крутить и корёжить – сказался «афганский автограф». Я меня климат, ищу успокоения и еду в Душанбе. Принимаю обрезание (помилуй, братуха, я никого не призываю становится под зелёные знамёна – просто в тот год так карта легла для меня), меня женят на молодой и красивой девушке-таджичке, и через год идут дети – мальчик и девочка, двойня…

- А Вы не сожалеете о случившемся? – спросил я.

- Разве может счастливый человек сожалеть о собственном счастье?.. (Молчание.) Некоторые из наших перебрались в Россию. Лютфия со мной ежегодно ездит на могилку моей мамы. Я хожу поклониться праху Майрам-апы и Хасана-бобо.  Ведь с памяти о родителях начинается Родина.

- А как же Родина, в общем понимании?

- Родина должна быть в сердце каждого человека! – ответил Олег-Мирзо и вышел на очередной остановке, а там его окружила большая и весёлая толпа родных и близких людей.

Разве это не счастье? Только каждый идёт к нему своей дорогой, и не надо смеяться над тем, если у него другая дорога. Главное, что он никому не делает вреда.

Андрей Сметанкин, г. Душанбе, Республика Таджикистан,
(«Боевой дозор», газета Пограничной группы ФПС России в Республике Таджикистан, № 38 (193) от 02.10. 1998 г.);
последняя правка: 30.06. 2010 г.