Приди, чтобы остаться... 2

Земную жизнь пройдя до половины,
Я очутился в сумрачном лесу,
Утратив верный путь во тьме долины…
Данте Алигьери


Тряпица, в которую он заворачивал хлеб, была разорвана на лоскуты и теперь стягивала голень его левой ноги заскорузлой от крови повязкой. Поэтому еду он выложил прямо на землю, а потом ещё долго выискивал крошки по сокровенным углам сумы и меж её складок. Тело его ослабло и повиновалось неохотно: давала знать недавняя схватка с дикими псами на пустыре. Одно приносило облегчение: там, где псы, пусть даже дикие, там и люди. Значит, город не оставлен, что позволяло верить в справедливость слышанных им легенд. Может быть, это тот самый Город…
Съеденный хлеб не утолил голод, наоборот, только раздразнил желудок. Война с желудком продолжалась уже год, но редко Трубадуру удавалось одержать победу, хотя бы временно.
Трубадур миновал немало мест, в которых жили люди, но ещё больше видел он мест, людьми оставленных. И каждый обитаемый город начинался не публичным домом, не камерой самоубийц, не игорной конторой. Любая городская окраина встречала путников трактиром.
Пиццерии, закусочные, сосисочные, пельменные, бутербродные давно канули в лету, и воспоминания о том, богатом продуктами, времени можно было услышать только  из уст трубадуров, — такова уж была их профессия, таково было их имя. Когда-то в трактирах прислуживали официантки. Трубадур знал о них лишь понаслышке, но почему-то представлял их себе чистыми, милыми, вежливыми и обаятельными. Они, наверно, угадывали все твои желания и только для вида записывали заказанное в своих бархатных книжечках золотыми карандашиками.
Золото! Неужели вечно быть в цене этому металлу, пригодному лишь для изготовления драгоценностей и чеканки монет?! Неужели нестираемо влияние золота на людей, его способность сеять зло и проливать кровь!? И неужели не коснётся никогда оно своим блеском карманов Трубадура!?
Хозяин не обратил на вошедшего никакого внимания. Такие люди чувствуют запах денег за версту, а у путника их явно не водилось. Людей было мало. Трубадур различил в дыму и угаре лишь три силуэта за разными столами. Слушателей нет, а значит, нет и еды.
Путник поступил так, как всегда поступал в таких случаях: попытался заснуть. Прильнув щекой к сальной поверхности стола, он почти уже провалился в чёрную пропасть забытья, но растаять в грезах не позволил ему собственный нос. Запах пищи подействовал, как сигнал тревоги.
— Ешь, -  произнёс кто-то слово, самое удивительное и приятное из всех, ещё не забытых или не вышедших из употребления за ненадобностью.
Показалось, что миска наполнена не жидкой похлёбкой, а божественной амброзией. Он проглотил это пойло разом, даже не взглянув на своего нежданного благотворителя.
— Добро пожаловать, - снова сказал незнакомец, когда Трубадур вытер грязной сумой влажные губы и слезящиеся от дыма глаза.
Путник поднял наконец голову. Перед ним сидел крепкий бородач в жилетке на голое тело, пыхтящий трубкой. Сейчас все курили трубки: их было удобно набивать дикорастущим крупнорубленым табаком.
— Досталось? – незнакомец скользнул прищуренным взглядом по гноящимся царапинам на лице и плечах Трубадура. – Тебе нужны лекарства…И одежда, - добавил он, оценив плачевное состояние гардероба пришельца.
— Мне нужна вся вселенная и царство Божие в придачу, - печально заметил Трубадур. — Но для начала хватило бы нескольких мелких монет.
— Ты сказитель, – не спросил, а утвердил незнакомец. – И пришёл к нам за счастьем.
— Я странствую давно и ищу Город, о котором сам так много пел доверчивым простакам.
— Меня зовут Стервятник, что значит – собирающий хлам, и я первый говорю тебе: ты нашёл то, что искал.
— Мне нечем заплатить тебе за угощение, Стервятник. Моя сума прохудилась, мою одежду порвали дикие псы, а последний хлеб я съел ещё утром.
— Я сам пришёл в город нищим, но теперь я богат. Здесь многие богаты, сказитель.
— Это потому что у вас есть анкетная башня?
— Да, сказитель, у нас есть Анкетная башня.
— Меня зовут Трубадур.
— Запомню,  чтобы узнать, какая судьба ждет это имя.
—     Посоветуй, что мне делать, Стервятник? Расскажи мне о городе; я хочу знать, что правда, а что ложь в легендах, выученных мной.
— Я плохой советчик. Ты сам разберёшься во всём, на то ты и Трубадур. Останавливайся на ночь в любом доме, ведь многие из них пусты.
— Пусты? Разве не сплошным потоком идут к вам страждущие, разве не тянутся длинной вереницей сюда голодные, нищие, больные, авантюристы?
— Мало кому удаётся преодолеть Немой хребет, другие забывают свои жизни в Долине Слёз. Но главное — многих, добравшихся сюда поглощают Ворота.
— Значит, не врал Лекарь из Мёртвой деревни, раскрывший мне тайну. Он сказал, что здесь заканчивается мир.
— Я помню Лекаря. Этот чудак три раза посетил Анкетную башню, но затем просадил все деньги в этом трактире, а на следующий день исчез. Мы думали, что он прошёл через Ворота, а он, оказывается, вернулся за Немой хребет.
— И умер в Мёртвой деревне от лучевой болезни. Нельзя дважды миновать Долину Слёз безнаказанно, – добавил Трубадур.
Бородач неожиданно встал. Он оказался приземистым и коротконогим.
— Ну, Трубадур, ищи ночлег. И дай нам Бог ещё раз встретить друг друга!
Стервятник направился к двери, но у выхода замер, очевидно, задумавшись. Он обернулся, и путника удивил его затуманенный взгляд (может быть от табачного дыма?).
— Ты знаешь, – сказал Стервятник, – а вдруг твой Лекарь был прав, что прошёлся второй раз по Долине? – и скрылся за дверью.
Трубадур не стал мудрствовать над словами первого встречного. Навалилась усталость, и очень хотелось спать. И зачем искать пустой дом? Ведь для этого нужно встать и идти. А здесь хорошо и, несмотря на угар, слегка пахнет едой…

Уличный ветер лишь немного разогнал головную боль (она преследовала его каждое утро после ночёвок в долине). Мостовая была грязна, как и в любом другом городе. Трубадур лишь смутно припоминал истинное значение слова «дворник». Была когда-то такая профессия. Платили деньги за то, что убирал грязь. Кто платил? Кому это было необходимо? Смешно.
Размышляя над этими древними странностями, одурманенный головной болью, Трубадур побрёл наугад, надеясь выйти к центру Города. Достигнув первого перекрёстка, он чуть не попал под колёса возникшему из-за угла мобилю.
Трубадур видел такой механизм и ранее, в Столице, в музее у Физика. Физик был сумасшедшим и умер за два года до того, как сказитель отправился в путь. В музее накопились тонны ржавого хлама, представляющего собой горестные останки могущественной некогда цивилизации.
Но Физик ничего не смог поделать со своим мобилем, а этот передвигался довольно лихо, несмотря на то, что многие зеркала, собирающие солнечную энергию для батарей, были разбиты. Владелец машины был человек, определённо, очень богатый, ведь такое механическое чудо стоило дорого.
Дверь мобиля распахнулась и на мостовую ступила женщина лет тридцати в чёрном кожаном комбинезоне, что также говорило о немалой состоятельности.
— Как тебя зовут? – спросила хозяйка мобиля.
— Ты тоже хочешь узнать судьбу, ожидающую моё имя? – Трубадур морщился: отпрыгивая в сторону, он ступил на искусанную псами ногу.
— Ты блаженный, – сказала женщина. Странно, в этом городе не спрашивают, а утверждают.
— Нет, – ответил Трубадур равнодушно. – Так сказал человек, которого зовут Стервятник.
— Которого звали Стервятник, – поправила женщина. – Сегодня он ушёл за Ворота.
— И умер?
— Всё одно, что умер.
 Помолчали.
— Я вижу тебя в первый раз. Ты пришёл недавно. Как тебя зовут? – она повторила вопрос.
— Трубадур. Год назад я покинул Столицу.
— Столицу? Такая даль! Но ты беден. Значит, ты ищешь башню.
— Да, я надеюсь как можно скорее войти в неё.
— Бухгалтера ты увидишь только ночью. Такая у него странность.
— Пусть будет так. Я дождусь ночи.
— Жди, Трубадур. Мы ещё встретимся с тобой.
— Стервятник тоже хотел этого.
— Я не Стервятник! – девушка с силой захлопнула за собой дверцу мобиля.
Несмотря на то, что небо редко бывало чистым, и Луна лишь иногда радовала мир своей улыбкой, ночи в Городе не были кромешными. Одна часть Города была залита радиоактивным свечением Долины Слёз, а вторая — радужным сиянием Стены, в которую упирался мир, у которой он заканчивался, и миновать которую можно было только через Ворота, но для этого необходимо было три раза посетить Анкетную башню.

Анкетная башня одиноко возвышалась на пригородном пустыре, и таково было её молчаливое влияние, что даже дикие псы редко появлялись здесь, лишь только старые и больные собаки, скуля и волоча лапы, ковыляли умирать под её стены.
Башня была очень древним строением. Тяжело пришлось ей в огненные годы: камни её стен оплавились, ставни и двери сгорели, не оставив после себя и следа.
Пустырь примыкал к стене и поэтому был залит странным светом, а башня накрывала  единственную хожую тропинку длинной тенью.
Трубадур добрался до входа, не раз споткнувшись о кучи мусора и собачьих костей. Внутри царила полнейшая темнота, поэтому пришлось стать на четвереньки и ощупывать каждую следующую ступеньку руками, чтобы не сломать хребет, скатившись по крутой лестнице. Преодолев подъём, Трубадур увидел Бухгалтера. Даже сказитель не мог упомнить происхождение этого имени, поэтому звучало оно пустым, но загадочным звуком.
Бухгалтер сидел за письменным столом, заваленным грудами бумаг. Чёрные нарукавники, туманное пенсне на его носу, карандаш за его ухом — всё это обладало какой-то непонятной, отталкивающей силой. Трубадур замер, не решаясь приблизиться.
— Ну что же вы, молодой человек? Проходите, возьмите бланк. Писать-то, надеюсь, умеете? Вот и пишите: ваше имя, возраст, место рождения, профессия, а я пока объясню вам условия, – такой голос мог принадлежать и юноше, и зрелому мужу, и старику.
— Замечательно, – продолжал Бухгалтер, увидев, что пришедший начал медленно выводить слова на бумаге. – А то, знаете, некоторых учить приходится. Так вот, заполнив этот бланк, вы получите анкету. Она содержит три вопроса. За ответ на каждый из них вам полагается по десять золотых. Время на обдумывание — ночь, не больше и не меньше. Ясно?
Трубадур кивнул.
Анкета представляла собой чистый лист бумаги. В её верхнем левом углу стояла цифра 1. Кроме того, на столе появились две склянки.
— Лекарства бесплатно, – сказал Бухгалтер. – Жидкость — внутрь, мазь — на раны. Это спасёт вас от гангрены и столбняка. Вы избежите бешенства и опухолей. Мазь стянет царапины и разгладит шрамы. Раз уж вы оказались здесь, то не должны умирать.
— Спасибо, – поблагодарил Трубадур. – Но ваш вопрос?
— Да, конечно, – согласился Бухгалтер. – Приступим к делу. Как вы считаете, что такое счастье?
— Не знаю.
— Это не ответ.
— Но это и не вопрос!
— Именно вопрос, и вам придётся на него ответить, если вы хотите получить десять золотых.
Трубадур вздохнул. У него уже не оставалось никаких сомнений. Бухгалтер подвинул к нему настольную лампу – единственный источник света в этом помещении. Чем питалось это устройство, оставалось неясным: шнур к лампе подведён не был. Может батареи? Перо ручки плавно заскользило по глянцевому листу анкеты. Трубадур писал:
«Счастье – это когда не больно, когда не голоден, когда одет. Когда есть Друг, профессия, имя. Когда знаешь, зачем и куда идёшь. Когда ветер не слишком сухой и не слишком холодный. Когда рядом источник питьевой воды, которая не дерет тебе горло металлическим привкусом. Когда имеешь женщин, не имея при этом проблем. Когда кожа гладкая и не пятнистая, когда не выпадают волосы и не болит голова».
— Хватит? – спросил он, отдавая своё творение на суд человека в пенсне.
— Вы уверены, что вам нечего добавить? – спросил Бухгалтер, внимательно прочитав написанное.
— Нечего. Я заработал свои деньги?
Бухгалтер указал на столбик монет среди бумаг на столе. Оказывается, золотые с первой минуты лежали под самым носом.
Трубадур сгрёб монеты в пригоршню, встал и поблагодарил ещё раз этого странного человека. В последний момент возник вполне закономерный вопрос.
— Я хотел бы спросить, - сказал Трубадур.
— Я знаю, - перебил Бухгалтер. – Интересно, зачем мне это надо.
— Я думаю, Вы - блаженный, - Трубадур повторил слова утренней знакомой. – Богатый блаженный, - добавил он потом.
— Вы не голодны? – неожиданно спросил Бухгалтер.
Сказитель заметил, что желудок утих и больше не требует настойчиво пищи. Это случилось в первый раз за последний год и было настолько удивительно, что даже казалось невероятным.
— Такой подарок я делаю каждому, - улыбнулся Бухгалтер. – А теперь – идите. Вы очень скоро вернётесь сюда. Но перед этим, мой Вам совет: задумайтесь.
На местной барахолке Трубадур подобрал себе подходящую одежду. Потом он узнал, что вещи можно было достать совершенно бесплатно: одежда тех, кого поглотили Ворота, на следующее утро появлялась возле Стены. Горожане собирали её, носили сами или продавали ничего не подозревающим новичкам. Так Трубадур оказался владельцем кожаной жилетки Стервятника.
Хозяин трактира встретил сказителя доброжелательно: он привык к ночным превращениям нищих в богачей. На столе задымилась похлёбка из крылатого зайца и жареная целиком курица (собственно, она только напоминала птиц, виденных Трубадуром на древних картинках. У тех не было зубов, а значит, они не были хищниками).
Завтрак был добротный, но Трубадур ел неохотно. Может быть, сказывалось загадочное насыщение в Анкетной башне? Поэтому прошёл уже час, пища остыла, а тарелки по-прежнему не пустели.
Лекарства действовали отлично – от царапин не осталось и следа, а на ноге были заметны лишь небольшие розовые шрамы. Бессонная ночь давала о себе знать. Сытость и блаженство сладко разливались по телу. Трубадур ничего не имел против сна.
Его кто-то будил, теребя за плечо.
— Проснись, Трубадур, уже вечер.
Вновь разболелась голова. Второй раз он спал в неудобной позе, сидя. Открыв глаза, он увидел женщину, чуть не ставшую вчера его убийцей.
— Пора вставать, новичок, - сказала она.
¬— Зачем? – равнодушно спросил Трубадур.
Женщина приложила палец к губам, встала и поманила сказителя за собой.
Трубадур никогда не ездил в мобилях. Машина перемещалась довольно быстро, несмотря на то, что несла она теперь двух человек. Новое ощущение скорости настолько захватило сказителя, что он не заметил, как мобиль уже мчался вдоль стены, к Воротам.
Женщина за весь путь только один раз нарушила молчание, представившись. Оказалось, что её зовут Люба. Трубадур задумался. Такие имена носили либо сумасшедшие, либо проститутки. Имена других в этом мире говорили о роде занятий, о профессии. Это имя не говорило ничего. Но на сумасшедшую Люба не похожа.
За несколько кварталов, а уже было ясно, что их цель – Ворота, Трубадур стал различать нарастающий гул. Стонущие, воющие, визгливые, злобные голоса сливались в единую какофонию, разделённую странными интервалами: гул то усиливался, то стихал. Наконец мобиль выехал на Радужную площадь, и перед Трубадуром предстала удивительная картина.
Ворота, собственно, воротами не были. Это больше напоминало нескончаемый водопад света около пятнадцати метров высотой. Площадь заполняла толпа существ, во многом похожих на людей. Но они имели разное количество рук и ног (встречались и вовсе безрукие особи), цвет кожи охватывал всю ведомую гамму в самых необычных сочетаниях. Но, несмотря на эту пестроту, картина производила гнетущее впечатление. Кроме того, над площадью стоял отвратительный запах давно немытого зверинца.
Именно эти существа творили звуковой хаос, усиливающийся в тот момент, когда толпа накатывалась волной на Ворота. Казалось, что дикое войско безрезультатно пыталось овладеть штурмом благородной крепостью.
— Что это? – тихо спросил Трубадур, склонившись к самому уху женщины. Люба не отстранилась, наоборот, прильнула к его плечу, обдав жарким и удивительно свежим дыханием.
— Смотри, сказитель! – прошептала она. – Смотри и запоминай!
— Они хотят проникнуть внутрь?
— Они хотят счастья. Даже этот сброд жаждет счастья!
— Ты говорила, что там, за Воротами – смерть!
— А смерть и есть счастье! Счастье – это когда нет мук и страданий. А разве мёртвый может страдать?
Вот значит, как она ответила на первый вопрос анкеты…
— Едем ко мне? – неожиданно спросила Люба.
И Трубадур вдруг вспомнил, что он мужчина.
Трубадур знал, что такое спиртные напитки. Однажды у Лекаря, в Мёртвой деревне, он пил брагу. Но разве могла сравниться самодельная настойка с настоящей водкой? Первая же рюмка наполнила горло жгучим огнём. Затем пламя захватило и грудь, а мозг, осмыслив великую истину, вместил в себя весь мир. Мышцы наполнились дикой, звериной лёгкостью, а женщина, сидящая напротив, превратилась в единственную и неподражаемую. Лучшую женщину меж горизонтов хоженого мира. После второй рюмки на заданий план отошли и странный Бухгалтер, и его вопросы, стоимостью по десять золотых каждый, и столпотворение на Радужной площади перед Воротами, сотканными из света. Хотелось петь, что Трубадур и сделал, благо умел. Такова уж была его профессия. Люба азартно восхищалась сагами, а он сжимал её в объятиях и допрашивал, почему у неё такое странное имя, откуда у неё так много денег, сколько ей лет, давно ли она живёт в Городе. Люба не ответила ни на один вопрос, только смеялась, но не отталкивала, а ведь это и было самым главным, потому что он любил её, он бы дня не смог без неё. Потом он вспомнил, что за любовь надо платить, он вкладывал ей в руку свои золотые, а она вновь смеялась и отказывалась, говоря, что этого мало. Тогда он кричал, просил назначить любую цену, обещая выполнить всё, что бы она не пожелала. И тогда она милостиво согласилась, сказав, что попросит о небольшом одолжении, исчезла и вернулась вновь, неся в руке что-то чёрное. А когда это чёрное коснулось ладони Трубадура, он почти протрезвел.
Много веков назад рыцари давали имена своему оружию. Дюрендаль и Олифант — меч и рог Роланда, Альтеклер — меч Оливера, Бальмунг — меч Зигфрида, Колада и Тисона — мечи, раздобытые в бою испанцем Сидом.   
Этот парень имел гладкую чёрную кожу, стройный стан. Спусковой крючок упруго холодил палец, а рукоять приятно  прилегала к ладони. Звали его Револьвер, но Люба именовала его укорочено и нежно – «мой Вольв». В те далёкие средние века, имея оружие, ты имел всё. Плох меч — не выйдешь живым из боя. Нет меча — не разбогатеешь в военных походах, не защитишь свой дом от грабительских набегов. Теперь обладание оружием было не менее значимым. Оружие — это золото, жизнь, лекарства, еда, женщины и всё, что мог ещё дать этот мир, вернее всё, что ты мог взять, угрожая отверстием ствола.
Трубадур никогда раньше не держал в руках пистолет. Какая-то скрытая мощь таилась в этом стальном теле. Зная о нём только понаслышке, сказитель с первого взгляда не сомневался в предназначении этого предмета.
Но что потребует женщина, вручившая эту страшную вещь? Пистолет не служит делу забавы. Его видом устрашают, с его помощью убивают. Чего же хочет она? Денег? Но она богата, как никто здесь. Значит убийство. Но кто же должен подарить ей свою жизнь?
— Скоро ночь, – прошептала Люба. – Пойди в Анкетную башню, убей Бухгалтера! У него есть деньги, много денег. Убей его, принеси мне золото!
— Велика цена, Люба. Я не могу этого сделать.
Глаза женщины стали злыми.
— Хорошо, – прошипела она. – Оставь деньги себе. Но убей его!
— Но мне не нужны его деньги!
- Зато мне нужна его жизнь!
Ещё одна рюмка водки обожгла пищевод. Жаркое тело Любы казалось таким близким. Тяжесть в правой руке придавала уверенности, и дело показалось, в конце концов, не таким уж сложным.
Со второго этажа пробивался свет настольной лампы. То ли лестница была сегодня круче, то ли выпитое давало о себе знать, но подъём занял вдвое больше времени. Вольв уютно устроился в кармане жилетки и на каждой ступеньке пихал Трубадура в бок, говоря как бы: «Не робей, дружище!» Мы с тобой не то, что башню, мы Немой хребет перевернём!». Наконец лестница осталась позади, и Трубадур предстал перед письменным столом, за которым сидел Бухгалтер. От уверенности не осталось и следа.
— Вы слишком торопитесь, молодой человек, – сказал Бухгалтер. — Кроме того, разве такие важные проблемы решают на пьяную голову? Думаете, Вы первый, кто приходит убить меня по её указке? Кстати, Вольв уже знаком с этой жилеткой. Перед вами его приносил Стервятник.
Не осталось ни слов, ни мыслей, ни желания действовать. В руке вновь было перо, на столе – глянцевый лист с маленькой цифрой два в верхнем левом углу.
- Вы хорошо себя чувствуете? – участливо спросил Бухгалтер.
Трубадур неожиданно почувствовал, что абсолютно трезв. Память была совершенно чиста – ни саг, ни песен, ни сказаний. Лишь жирной кляксой - совет «Задумайтесь», полученный в Анкетной башне в первую ночь.
- Я готов, - сказал Трубадур. – Ваш вопрос.
- Конечно, - быстро согласился Бухгалтер. – Что такое человек?
Трубадур не стал удивляться, даже не подумал спорить. Внутри и снаружи возникла пустота – неприятная, всепоглощающая.
- Я не знаю ответа на этот вопрос, - просто сказал Трубадур.
- Ну, что ж Вы так быстро сдаетесь? – улыбнулся Бухгалтер. – Хорошо. Я помогу Вам. Сегодня Вы были на Радужной площади, видели существ у Ворот. Они – люди?
- Не знаю… Нет. Наверное, нет.
- Почему?
- Они ущербны.
- Не говорите – пишите.
Перо медленно заскользило по глянцу бумаги.
«Существа у Ворот ущербны. Не физически. Вернее, не только физически. Нет, не столько физически…»
Мысли не обретали четкость, черканная анкета приобрела неопрятный вид. Бухгалтер не обращал внимания – он откинулся на спинку черного кожаного кресла и поправлял столь же черные нарукавники. Мутные стекла пенсне скрывали глаза, не отражая света. Или все лишь казалось черным вне белого пятна настольной лампы?
«Их много. Это стая. Как стая диких псов в Долине Слез. Они не похожи на меня, на Стервятника, на Любу…»
И, наконец, пришло озарением:
«Я не смог бы сложить о них песню». 
- Достаточно, - внезапно оживился Бухгалтер. – Вот Ваши золотые.
Монеты, как и в первый раз, столбиком высились на столе. Протяни руку – и возьми. Трубадур протянул руку, взял, тяжело встал из-за стола.
- Я могу идти? - спросил он.
- Конечно. До завтра.
- Совет?
- Все тот же, - Бухгалтер понял иронию, улыбнулся.
И остался за спиной вместе со своим креслом, столом, лампой, нарукавниками, анкетой…
«У меня есть еще третья ночь», - подумал Трубадур.
Люба думала иначе. Она ждала, черным силуэтом в свете фар мобиля, у самого начала хожей тропы.
- Отдай Револьвер, - жестко произнесла она.
- У меня есть еще третья ночь, - сказал Трубадур.
- Отдай. Я ошиблась.
- В своем желании убить Бухгалтера?
- В тебе. – Голос Любы был пресным, безнадежным, а – главное – безразличным.
- У меня есть еще третья ночь, - повторил Трубадур и, не спрашивая разрешения, сел в кресло мобиля. Люба молча заняла место за рулем. Машина тронулась.
- Зачем? – спросил Трубадур.
Люба молчала.
- Кто он? – вновь спросил Трубадур.
- Ты не догадался? – все то же безразличие в голосе.
- Нет.
- Я ошиблась, - снова сказала Люба. Но вернуть Вольва больше не требовала.
Впереди была еще третья ночь.

Когда привычный мир превратился в руины, люди утратили веру. Ни в одном из человеческих селений ныне не осталось культовых сооружений. Только трактиры, публичные дома, рыночные площади…
Никаких табу. Но удел сильных – вера в себя, а слабости новый мир не прощал. Стены храмов не спасли в огненные годы. И вера ушла. Тихо. Безвозвратно.
Не стало и служителей культов. Кто погиб во время, кого отчаявшиеся  растерзали после, кто также утратил веру. И лишь немногих укрыли горы. Настолько неприступные, что стерли даже память. Память не только о людях, укрывшихся в горах, но и о самой вере в Бога.
Лишь Трубадуры в песнях и сагах рассказывали в трактирах и на площадях о Последнем Храме. Но кто верит Трубадурам?
Сменились поколения, и в человеческих селениях появились Миротворцы.

Анкетная Башня ждала. Трубадур миновал темную лестницу, ни разу не споткнувшись. Бухгалтер стоял спиной к лестнице у оконной амбразуры. Когда Трубадур переступил порог комнаты, хозяин Башни кивнул, чуть повернув голову. Цветные блики Стены татуировали профиль Бухгалтера живым узором. Не было пенсне, не было нарукавников. Черная сутана до пят, в руках – металлический прут. Навершие прута украшали шар-наконечник, крылья, распростертые в серебряном взмахе, и две сплетенные змеи. Кадуцей. Символ Миротворца.
Трубадур опустил руку в карман кожаной жилетки. Рукоять Вольва легла в ладонь. Черное тело пистолета заиграло в радужном сиянии.
«Не в спину», - подумал Трубадур.
В следующую долю мгновения запястье обожгла боль. Вольф глухо заскрежетал по полу и замер у черного кресла. Миротворец стоял теперь лицом к Трубадуру, а тот прижимал к груди безвольно повисшую кисть правой руки.
- Мазь на столе, - произнес человек в сутане. – Настоятельно рекомендую. Вы же не умеете писать левой?
Настольная лампа очерчивала круг на столешнице. В круге света расположились: флакон с мазью, бутылка с янтарной жидкостью, стакан, столбик из десяти золотых монет, перо и глянцевый лист бумаги с маленькой цифрой три в левом верхнем углу.
Миротворец скользнул от окна и мягко опустился в кресло. Прут кадуцея он прислонил к стене. В левой руке Миротворца покоился Вольф, незаметно подобранный с пола.
Наносить мазь левой рукой было неудобно. И еще было больно. Очень больно.
Миротворец положил пистолет на стол, стволом в сторону Трубадура. Откупорил бутылку, наполнил янтарем стакан.
- Выпейте. Это виски. Поможет справиться с болью. Кости должны быть целы. Через тридцать минут Вы сможете писать.
Трубадур молчал. Его никто бы не заставил писать сейчас. И через полчаса он тоже не собирался отвечать на третий вопрос. Но стакан осушил в два глотка. Вкус был необычным. Реакция на спиртное оказалась уже знакомой: границы мира раздвинулись и вовсе исчезли после второго стакана.
- Теперь Вы знаете, кто я? – спросил Миротворец.
Трубадур кивнул:
- Я дважды за время пути в Город видел кадуцеи. В руках таких же, как Вы, людей в черных сутанах. Но говорить с Миротворцами не доводилось.
- Ну, что ж, - улыбнулся Миротворец, - это Ваша последняя ночь в Анкетной Башне. Можем и поговорить. Тем более, у нас есть тридцать минут.
- Я приду сюда еще раз.
Миротворец вновь улыбнулся:
- Нет. Не сможете. Так же, как не может Люба. Так же, как не могут мутанты и дикие собаки. Последний Храм служит всем богам прошлого. И они отвечают нам взаимностью. Ментальное поле, например, - подарок веселого Пана. А его отец, Гермес, вручил нам кадуцеи. Ваал и Анубис наполнили жезл силой, вам незнакомой и потому – неодолимой. Вы слышали о Гермесе, Пане и его возлюбленной нимфе Эхо?
Трубадур отрицательно покачал головой.
- Вот видите. При том, что Вы – Трубадур. Где уж простым жителям нового мира? Давайте, я Вам кое-что расскажу, пока отступает боль. А Вы уже сами решите потом – можно ли сложить из моего рассказа песню. Вы курите?
Трубадур кивнул. Миротворец достал из ящика стола коробку, наполненную ароматными палочками коричневого цвета. Щелкнул чем-то в руке – между пальцев встрепенулся язычок пламени. В клубах дыма комната Анкетной Башни совсем утратила четкость. Зрение изменяло, поэтому Трубадур обратился в слух.
- Когда первый из нас пришел в Город, - начал Миротворец, - здесь не было людей. Долину Слез мы приручили много лет спустя. Дома были во власти существ, которых Вы видели на Радужной Площади, и диких зверей. Стену и Ворота создали не мы. Жрецы Последнего Храма предсказали сам факт их появления и рассчитали место на карте мира. Первый из нас лишь наполнил Ворота жизнью, четко сформулировав ответы на три вопроса. Он же первым прошел через Ворота. А потом занял свое место здесь, в Анкетной Башне. Потому что именно таким был его ответ на первый вопрос.
Первые путники появились спустя десятилетия, когда нам удалось снизить лучевой фон в Долине и с помощью Трубадуров разнести по селениям весть о пределе мира. Да, не удивляйтесь: все Трубадуры, сами не зная того, служат Последнему Храму, а многие ныне обитают в его стенах. Некоторые даже стали Миротворцами-глашатаями и, так же как я, владеют силой кадуцея.
- Вы предлагаете мне?..
- Нет, только намекаю на возможность, - Миротворец встал и вернулся к окну, за которым мерцала Стена. Кадуцей остался у стола. А на столешнице чернел Вольв. Рука прошла – виски и мазь сделали свое дело. – Выбор Вы должны будете сделать сами. Этой ночью, кстати, прибывает Почтальон. А завтра он вновь отправится в Последний Храм. Но Вы еще не ответили на третий вопрос. Берите перо. Как я понимаю, писать Вы уже можете…

Люба ждала у начала тропы, ведущей к Анкетной Башне. Фары мобиля заливали участок дороги, по которой Люба больше никогда не смогла бы пройти. Трубадур давно уже должен был вернуться, но это только радовало Любу: значит, что-то необычное происходило там, за черными оплавленными стенами.
Значит, оставалась надежда. Надежда пусть не уничтожить, но хотя бы остановить зло на время.
Зло было изворотливо. Веками его посланцы собирали скудный урожай, выискивая слабых духом. Они заключали договоры, подписанные кровью жертв, и покупали души. По одной.
А теперь зло открыло Ворота. И души хлынули потоком. Глупые люди несли бесценный товар сами и продавали его здесь, в Анкетной Башне. За тридцать монет и обещание счастья.
Люба верила в Бога. И не теряла надежду. Зло должно быть наказано. И будет наказано. Не в этот раз, так в следующий…

Трое путников пересекли Долину Слез и подходили к окраинам Города. Почтальон и два Жреца-Охранника несли в заплечных мешках бумагу, перья, целебные мази, спиртное,  сигары и золото. Анкетная Башня черным силуэтом была вычеканена на радужном мерцании Стены. Завтра предстоял долгий обратный путь.