Жизнь на окраине Прод. 31

Судьбе было угодно, за что я ей премного благодарна,  смилостивиться, помочь нам, мне и маме. Она уготовила встречу  с учителем математики,  с тем, кто и ставил мне на протяжении первого полугодия жирные единицы. Но не из-за вредности характера он так поступал,  он пытался  нащупать те верёвочки, за которые нужно было дёрнуть, чтобы  ребёнок проснулся, вздохнул, потянулся … к жизни…

А ведь она могла попасть на кого-то другого, безразличного, занятого только своими проблемами.

Андрей Васильевич, за глаза  - Андрей,  в то злосчастное для меня время пребывал в должности классного руководителя  моей сестры Марии, Мани для семьи, Маняши – для подружек. У него к ней не было претензий. Всегда хвалил.   Училась хорошо, на четвёрки и пятёрки, обладала спокойным характером, весёлым нравом, статной фигурой.
 
Длинная чёрная до пояса коса, румяные щёчки,  светло-зелёные глаза, тонкие, словно выписанные неким художником, черты лица, милые веснушки-конопушки, с которыми она отчаянно воевала каждую весну, ну чем не красавица?! И при этом  умница, читающий, думающий человек, как такой не гордиться?


Он присматривался и  ко мне.  Понимал, что и я не самая худшая из учениц.  Чувствовал, не всё просто и однозначно. Возможно, ему было и мать жаль.

Наверное,  учительское  чутьё ему подсказывало: то, что хорошо для одних, другим – не в помощь, а во вред. Эта девчушка другая, комок нервов, её необходимо расшевелить, заставить поверить в себя.

Знаменательная для нашей семьи его фраза о том, что оставлять на второй год незачем, что спешить некуда, надо надеяться и ждать результатов, стала для меня ключевой. Во втором полугодии только у меня единственной в классе  в контрольных работах стояли пятёрки.

Учитель вздохнул.  И я перевела дыхание. Мы оба поняли –  больше проблем с математикой не будет.

В моём сердце этот человек всегда занимал особое место и так будет до последнего моего вздоха.  Он поверил, заставил, встряхнул,  попытался, пусть и своеобразно, помочь мне преодолеть  себя. И получилось...

О нём, об Учителе, рассказывалось много всякого. Это был очень закрытый человек.
Я помню его с лёгкой улыбкой, не простецкой, а ироничной. Иногда казалось,что он
видит тебя насквозь.


Говорили,что воевал до последнего дня, закончил войну в Польше, был влюблён в полячку, они ждали ребёнка,а на границе её,как иностранку, не впустили в СССР,что он горевал,убивался…

Кто знает,что было истиной, что выдумкой,сплетней, но я всегда чувствовала,находясь рядом с ним, его печаль…


...Пятый класс. Новые предметы. Разные учителя.  Неодинаковые во всём: в уровне своих знаний, в стремлении расти самим,  помогать в росте другим,  в умении донести до среднего ученика доступно и понятно изучаемый материал, в отношении  к детям,  и к друг другу тоже.

Две стороны,  ученики и учителя, враги или друзья, ведь школа – это  полигон военных действий,а  кто кого победил,  выявляет только время.
Если  найден подход к  ребёнку, как к  человеку,  то любой предмет становится желанным. Или, наоборот,  ненавистным.  Или безразличным.

В начале того далёкого теперь  учебного года не только им,  наставникам, пришлось разбираться с нашими знаниями,  характерами.  И мы   пытались понять, кто есть кто: с кем шутки плохи,  лучше выучить заданное, а у кого на уроке  можно  абсолютно ничего не делать. И в этом случае свои особенности: сидеть ли  тихо, заниматься чем-то своим  или, не обращая внимания на окрики, бегать по классу, выбегать в коридор, смешить других, смеяться самому во весь голос, не  замечая  того, кто  у  руля…

Именно от  тех, кто  рядом с детьми,   зависит  многое. Они либо   заинтересовывают учащихся,  либо навсегда отбивают охоту учиться.

Милейшая женщина Азнива Азатьевна вела домоводство. Приготовление салатиков, совместное поедание, вышивание крестиком, гладью  в тиши и спокойствии.

Нужно ли было девочкам в последующих классах, производя душераздирающие звуки, что-то непонятное создавать в слесарных  мастерских?  А не лучше бы было  будущим жёнам и матерям  учиться с детства  вкусно и качественно готовить  еду?
Научить  их азам домоводства, а не ставить двойки и тройки лишь за то, что  мало что  понимаешь в распиливании металла?

Безусловно,  должна быть польза от любого учения...

В девятом классе домоводство вернулось в лице  особы крупного размера. Самым важным в её преподавании было рассадить  всех  подальше друг от друга, а потом грубыми окриками заставить замолчать.

Имелось и любимое словечко: «Ото»
- Ото отсядьте! Ото молчите! Ото вон из класса!

Я и уходила из класса ещё до того, как в коридоре слышала очередное «ото»
Своим молчаливым протестом чуть не испортила  аттестат. Меня  просили повиниться и  мать,  и директор школы,  и любимые учителя. Я сопротивлялась, но послушалась,   а что было делать?


...Учительница рисования была  красивее «немки». Статная, белокурая, возможно, и ненатуральная блондинка,  этого не знаю,  она в  манере одеваться напоминала свою коллегу- «иностранку»: почти всегда обнажённые плечи прикрывал газовый шарфик.  Может, жёнам офицеров надлежало именно так  выглядеть на своём  рабочем месте?

Безусловно, внимание класса  было сосредоточено именно на этой  воздушной детали незатейливой её одежды. Хочешь – не хочешь,  а смотришь: вот он на шее, на плечах, на полу, опять на шее, но уже завязан в виде галстука…   

И так до бесконечности...  до очередного звонка с урока.

Как-то дала она задание нарисовать знамя в развивающемся состоянии. Работа была не для слабонервных,  а так же не для тех,  кто путает цвета.  Пришлось выстоять, справиться.

В какой-то момент учебного процесса женщина эта исчезла. И  никто не заплакал,  не вздохнул горестно. Как говорится: «отряд не заметил потери бойца!»*  Была и исчезла…

А учитель пения, высокий, кучерявый, в мелкие-мелкие завитки, темноволосый,  с головой, похожей на огурец,  почему-то видится он  мне в очках,  изгнал меня из хора. Раз и навсегда. Приговор обжалованию не подлежал.



Обращаясь по фамилии, сказал, чтобы я   не приходила, а  сестре своей  напомнила, что сбор в актовом зале  в такой-то час.  Я честно передала,  но она мало интересовалась  пением, ходила  неохотно. Как мне помнится,  певческий коллектив  нашей школы  занимал какие-то призовые   места в масштабах района или  города. Естественно, безголосые  остались за бортом…


В классе же он внимательно смотрел на меня, ища во мне, вероятно, союзницу.
А я глядела  в окно, но слушала  с интересом о Пете и Волке. Почему-то  он предлагал нам для прослушивания   симфоническую сказку Прокофьева «Петя и Волк», приобщая таким образом  к искусству  и совершенно безнадёжных…


*Гренада. Михаил Светлов


30.06.10



http://www.proza.ru/2010/10/21/856