Гл. 10 Повесть про бабушку. Дача Смирновых и поляр

Глава 10. Повесть про бабушку. Дача Смирновых и полярники.  23.06.2010

               
Первые две главы написаны Никитиной Натальей Александровной
               
МОКРОЕ ПОЛОТЕНЦЕ

После возвращения из Диндино мы сняли комнату не у Китайцевых, а у Смирновых, на улице неподалеку. Договариваться пришлось бабусе – маме надо было на работу. В доме постоянно жили хозяева. Муж  работал, а жена – красивая блондинка со злым лицом, - сидела дома с двумя детьми – годовалым малышом и молчаливым мальчиком-третьеклассником.  Она сдала нам одну комнату, а хозяева жили в другой. Дом Китайцевых был для меня родным, этот – нет.

Однажды осенью я засиделась у Ларисы Сирис допоздна. Возвращаться надо было вдоль посадок – молодых лип, от которых лес уходил в сторону Лосиного острова, Сокольников, Измайлова и истоков Яузы. В тех лесах ещё бродили осколки банд.

Я пришла затемно, и мама в слезах отхлестала меня полотенцем. Я плакала не от боли, а от жалости к маме. Сын хозяйки сочувствовал мне. Его били часто и несправедливо.

МЯСО И ТЛЕН

Однажды к нам приехал дядя Миша. Бабуся жарила на кухне котлеты. Я очень любила дядю Мишу. Не потому, что он подарил мне синие зимние сапоги с белой цигейкой внутри. Просто любила. Он давно не приезжал – болел. Впервые в жизни я почувствовала рядом с собой смерть – он был смертельно болен, хотя об этом не говорили. Он приехал повидать нас в последний раз.

Мне было неловко, но не хотелось его целовать и не хотелось котлет – мне было нехорошо от  дыхания смерти,  которое от него исходило, хотя запах у него был нормальный – тройного одеколона.  Мясо, котлеты, умирающая плоть…  Было тяжело смотреть на любимого брата бабуси. Она всегда жалела его – у него от рождения был недоразвит желудок. Ещё жалела потому, что он женился на женщине с двумя детьми от первого брака. В частности и поэтому она не хотела, чтобы дядя Боря женился на приятельнице, которая хотела записать на него двух дочерей – это было ещё до тёти Лючии.

Дядя Миша скоро уехал.  Потом он долго болел. Жена работала и ухаживала за ним, лежачим.  На похоронах она не плакала. Я не осуждала её – ей досталось. А слёзы не у всех близко.

Нам  с бабусей нравилось встречать маму с работы. Однажды зимой, в тусклом свете фонарей, я шла одна по прокопанной в сугробах узкой тропинке недалеко от дома. Не помню, зачем выходила – то ли маму встретить, то ли за водой к колонке. Мне навстречу вышел огромный пёс, овчарка. Я испугалась. Он спокойно, с лёгкой улыбкой, рассмотрел мои слёзы и улёгся передо мной, вроде даже и сочувствуя. Тут подоспела с работы мама и прогнала его.

ПОЛЯРНИКИ

Зимой сломалось отопление. Батареи были, а тепла от них не было. Хозяева не предупредили, что отопление плохо работает именно в морозы. Ремонтировать они отказались.

Приехал дядя Боря с другом. Весь день возились. Что-то там сделали. Я наслаждалась романтической, как мне казалось, обстановкой, укутанная во всё, что было, под всеми одеялами. Представляла себя Нансеном и Амундсеном.

ДЕНЬ РОЖДЕНИЯ ЛИДЫ ИПАТОВОЙ

Одноклассница пригласила на день рождения. Лида была светловолосой, улыбчивой – чуть не весь класс пригласила. Было просто и весело, но поразила воображение туша свиньи, зарезанной по этому случаю. Она висела прямо при входе, в сенях. Вхожу с улицы. После солнечного снежного сверкания,  в полутьме появилось что-то ужасное. Душа крестьянина не должна содрогаться при виде таких вещей. Будь попроще, дурачок.

СТОЯНИЕ СТОЛБОМ

Давно в школах не используются такие методы воспитания. А в наше время они существовали. Мне было жаль слабеньких одноклассников – не все могли легко перенести это наказание. У некоторых были слабые ноги. Некоторые скучали. Не помню – за что можно было нас наказывать? Ведь это значит, что весь класс в чём-то провинился перед любимой учительницей. Лично я никакой вины не чувствовала. Более жёсткой мерой могло быть только стояние коленями на горохе. Но до этого дело не доходило.

А мне так даже нравилось так постоять. Не то что мысли, а ощущения проплывали, не контролируемые. Не надо было волноваться, что вызовут к доске, и ты что-нибудь забудешь или не сообразишь. Можно было придумывать что-нибудь приятное, интересное. Даже хотелось постоять подольше.


УРОКИ ПЕНЬЯ И ВЫШИВАНИЯ
Александра Андреевна любила музыку, хотя не имела возможности учиться петь или играть на каком-нибудь инструменте – она работала учительницей с 14 лет. Мы тоже любили петь. Наша учительница была коммунисткой, и её отец – тоже. Следовательно, мы пели революционные песни. Пели самозабвенно, громко и грозно – чтобы устрашить классового врага.

«По долинам и по взгорьям», про Железняка, «Дан приказ», «Каховка»… Песни Отечественной войны пели тоже, и пионерские. Однажды Александре Андреевне на улице встретилась её ученица с мамой. Она так её представила маме: «Это наша учительница музыки».

Александра Андреевна шила, вышивала, вязала – она обшивала и обвязывала четверых детей и мужа.  Жили бедно – не до ателье. Нас она научила всем швам и всем видам вышивки. Конечно, на 8 марта мы подарили мамам свои произведения.

К праздникам мы готовили самодеятельность. Кроме пенья и танцев читали стихи. О Сталине стихи читала дочь Героя СССР Кабанова. Мы все, и она тоже, кричали стихи изо всех сил – так было принято. Голос у Кабановой был особенно громкий. Она проникновенно голосила про дым из трубки вождя. Нам нравилось.

Нас приняли в октябрята. Мы волновались – вдруг не примут? Всех приняли. Меня выбрали каким-то мелким начальничком, но я ничего не делала в этом качестве, а с меня ничего и не требовали.

КЛУБНИКА СО СЛИВКАМИ

Я любила с бабусей ходить в аптеку, детскую поликлинику, универмаг за железнодорожной линией. Бывали на небольшом рынке у станции.
Один раз ходили в церковь.

Аптека была расположена в старом деревянном доме, похожем на большую дачу. Она была обращена фасадом к железнодорожному полотну и окружена садом.  В аптеке пахло загадочно и приятно, сверкали склянки. Сотрудницы в белом смотрели приветливо. Покупателей среди дня не было – то ли все были на работе, то ли пенсионеры были здоровее. Наше появление было приятным развлечением для сотрудниц. Бабуся рассказывала однажды, как она тоже работала в аптеке в качестве сестры милосердия, фармацевтом.
   
В детской поликлинике, тоже деревянной и похожей на дачу среди сада, но двухэтажной, нашему визиту были рады безмерно: «Ах, какая чистенькая, какая хорошенькая!» Лишь потом я поняла, что моей заслуги в этом вовсе нет. После таких походов я, конечно, играла в поликлинику и аптеку. В продавщицу тоже.

В универмаг ходили за тканями, пуговицами и так далее, но мне больше всего нравилось покупать там что-нибудь на ёлку к Новому году. Это было на втором этаже. Там всё сверкало в декабре. Хотелось выбрать новый щарик, хотя украшений было и так много.  Там не было таких украшений, как на ёлке у Ириши – медведи на велосипеде и немецкие игрушки. Ткани тоже было интересно выбирать, представляя, что из них потом получится.

На рынке всё было дорого, рассчитано на дачников и владельцев дач. Мы покупали там только простые овощи и иногда молоко. Было странно и немного смешно смотреть, как пожилые женщины с очень серьёзными лицами пробуют молоко, переходя от одной торговки к другой. Глотнут – и перекатывают глоток во рту, сосредоточенно размышляя. Одни приходили со своими кружками, другие  пользовались кружкой молочниц. Бабуся никогда не пробовала и, конечно, не давала мне пробовать – это было негигиенично.

Налюбовавшись на ягоды и фрукты, нанюхавшись дразнящих запахов,   мы шли с рынка домой. Бабуся взяла за правило покупать в ларьке у платформы карамель «Клубника со сливками», прекрасно понимая, как мне хочется настоящей клубники или хотя бы редиски или морковки, не толстой, а такой тоненькой, связанной ниткой. Я настаивала, чтобы она тоже угощалась этой карамелью, и маме оставляли.

В церковь ходили один раз, наверно. До этого бывали в церкви в Болшево, где меня крестили, но этого я не помню. А вот запах ладана, позолота иконостаса, трепет пламени свечей и ровное сияние лампад, выступающие из полусвета глаза икон, пенье хора, шорохи и звуки были родными, знакомыми. Напоминали о Марии Георгиевне. Я всегда была благодарна ей за то, что она помогла меня окрестить.

Отстояли службу и вышли. Мне захотелось пить. Я знала, что нельзя пить из незнакомой посуды воду неизвестного происхождения. Молчала. Потом сказала. И бабуся вошла со мной в незнакомый дом и попросила кружку воды. Я не ожидала – думала, что она посоветует терпеть жажду до дома.

ВАЛЯ СОВЕТУЕТСЯ С БАБУСЕЙ О СВОЕЙ ЛИЧНОЙ ЖИЗНИ

К бабусе приезжала советоваться о своей личной жизни няня Валя, у тёти которой мы жили летом. С бабусей часто советовались. Когда дядя Боря собрался жениться на тёте Лючии, приезжала его прежняя женщина и жаловалась бабусе. Валя, вообще-то, тоже была неравнодушна к дяде Боре, но прекрасно понимала, что тут у неё шансов нет. Ей нравилось, когда он говорил: «Валя, а не погонять ли нам чаинку?» Это, конечно, не означало, что они будут пить чай вдвоём. Нам с бабусей тоже нравилось «гонять чаинку».

По торжественным случаям к чаю тётя Лючия делала потрясающую пахлаву и ореховый торт - бакинские сладости, которым её научила старшая сестра. Когда Никитины готовились принять гостей в первый раз после свадьбы, бабуся показала тёте Лючии  как готовить и как накрывать, а потом добавила: «В следующий раз всё будете делать сами».

По-моему, Валя даже плакала. Я вовсе не подслушивала – я просто играла рядом и на меня не обращали внимания. Речь шла о том, что парень Вали её не достоин, пьёт, хулиганит. Мне никто, конечно, не докладывал, тот ли это парень, с которым она познакомилась в Диндино. И  совета у меня не спрашивали. Но мне казалось, что и советоваться нечего – кому он такой нужен?

ИГРУШКИ НА ПОМОЙКЕ

Однажды я возвращалась от девочки, переболевшей полиомиелитом. Она жила с мамой в старом гнилом доме на краю посёлка, рядом с посадками. Пришлось идти мимо помойки. Она, наверно, сложилась стихийно. Может быть, это была яма от снаряда военных времён. Вдруг я увидела среди выброшенных вещей свою куклу - резинового негра. Ещё заводную металлическую лягушку, волчок. Помните песню группы «Иванушки-Интернешнл»? «Кукла Маша, кукла Даша…», - так, кажется.

Жалко стало постепенно уходящего детства. Хотя игрушек у меня было много, и надо отдать должное маме – она отобрала такие, которыми я давно перестала играть, и отнесла на самую дальнюю помойку. Я вообще почти перестала играть в куклы. Несмотря на брезгливость, я выхватила игрушки – они деликатно лежали с краю, может, кто возьмёт, - и со слезами принесла их домой.

Той весной было как-то особенно много майских жуков. Приятель соседской девочки, весёлой и по-взрослому умной еврейки, ловил их и собирал в спичечные коробки. Я завидовала ей, что она дружит с мальчиком намного старше себя. Она была на год старше, но мне думалось, что через год у меня всё равно приятеля не будет. Он играл вместе с нами, но смотрел только на неё, и оба не испытывали от этого никакого смущения.

Мы играли в лапту и штандер, салочки и прятки. Посёлок был напоён сумасшедшим запахом цветущих яблонь и вишен.  Гудели жуки. Небо ослепляло.

Я заканчивала второй класс отличницей. Впереди были огромные каникулы! Я снова подпрыгивала на одной ноге, возвращаясь из школы на дачу Китайцевых. Мы почему-то снова переехали к ним весной.  В портфеле, которым я победно размахивала, лежал заветный табель об успехах. Впереди был выпускной утренник, на котором я должна была солировать в хореографической миниатюре.

Китайцевым поставили телефон. Я позвонила девочке с нашей улицы, с которой недавно познакомилась, чтобы она приходила смотреть моё выступление. Она училась классом старше и была высокомерна с некоторыми, но не со мной.

Когда с работы пришла мама, выяснилось, что мы завтра должны уезжать от Китайцевых,  и какое-то время жить в Измайлово у дяди Саши с тётей Клавой. Я так обрадовалась, что даже забыла про своё участие в концерте. Когда вспомнила, мне ответили, что изменить ничего нельзя и утром мы уезжаем.

Вот почему мама выбросила на помойку три мои игрушки – мы должны были со своим скарбом жить какое-то время в квартире, хотя и двухкомнатной, но в которой уже находилось четыре человека. Правда, мама старалась ночевать у знакомых, чтобы причинять дяде Саше и тёте Клаве меньше неудобств.

Что было делать? Я позвонила девочке с нашей улицы и сообщила, что не буду участвовать в концерте. Возможности сообщить руководительнице кружка, что  уезжаю, не было. А ведь второго состава в таких коллективах не бывает…   Подвела руководительницу. Прибежала девочка, мы попрощались. Передала ли она о моём отъезде до концерта?

Утром приехал грузовик за вещами. Дядя Боря помог его загрузить. К счастью, вещей было мало.

Оказалось, что завуч школы в Мытищах, где работала мама, Антонина Фёдоровна Рыбина, получила место директора в новой школе в Бабушкине, рядом с Москвой. Она пригласила маму в свою школу завучем и учительницей химии. Там при школе нам должны были дать квартиру. Нашей радости не было предела. Только надо было подождать, когда здание школы доделают и сдадут приёмной комиссии. К сентябрю, наверно.

ИЗМАЙЛОВО

В таких условиях снимать дачу стало невыгодным. Дядя Саша пригласил нас к себе переждать несколько месяцев. Тем более, что он недавно получил от работы участок под Нарой и они с тётей Клавой проводили там немало времени. Дома ещё не было. Был сарайчик, рядом – шалаш. Но они радовались всему этому, как ребёнок желанной игрушке.

На новом месте мы каждый вечер смотрели телевизор и удивлялись тёте Клаве, что она при этом вышивает или вяжет. Я не отрывалась от экрана. Бабуся, правда, довольно часто готовила – ей было неловко, что мы свалились неожиданно хозяевам на голову и неизвестно когда покинем гостеприимный дом. Дядя Саша радовался блюдам, напоминавшим детство. Тёте Клаве было неловко держать гостью на кухне. Мама жалела бабусю, что ей приходится стоять у плиты.

По телевизору показывали  фильм про Зою Космодемьянскую. Поразило, что во время пыток у одного из партизан висело что-то кровавое под носом. Я привыкла представлять себе героев бронзовыми, гордыми, подтянутыми, с орлиным взором.

Понравился фильм «Матрос Чижик», который лишний раз подтвердил мысль отца, что все моряки – хорошие люди.

Мамины ученики бунтовали и не хотели другого учителя химии. Просили довести их до выпускного экзамена. Но завучу в новостройке много работы.

У дяди Саши было здорово. Можно было мыться в ванне несколько раз в  день. Тётя Клава покупала мне всякие сладости и берегла их, пряча от собственных детей. Я  заявляла, что не люблю глазированные творожные сырочки, а люблю мороженое. Ещё учила тётю Клаву, что надо мыть руки перед едой и что не должно пахнуть в туалете. Тётю Клаву это раздражало, но она всё равно любила всех детей, и её дети любили меня тоже. Однажды я расплакалась, поругавшись с тётей Клавой из-за чистоты в очередной раз, и Лёня меня утешал.

В первый раз я была с Женей, дочерью тёти Клавы и дяди Саши,  в ГУМе, и видела там бесцветные драгоценные камни на чёрном бархате, но мне их не купили, и тогда я попросила записную книжку. До этого, когда жили во Власовке, Женя возила меня в зоопарк.  Мне там больше всего понравился цыплёнок, что долго потом всех смешило. Женя любила играть со мной, качать на качелях, рассказывать сказки.

Я ходила с тётей Клавой за продуктами в красивые московские магазины, вдыхала запах её духов и любовалась на её наряды.

 Я любила читать на балконе. Прочла «Детство» Льва Толстого. Огромное впечатление. В основном лёгкости. Казалось, это было написано без труда. Сел и написал про свое  детство. Я и блокнот-то попросила мне подарить в ГУМе, чтобы начать свои писательские труды,

МОЯ МАМА – ЗАВУЧ

Осенью поехали с бабусей хоть посмотреть на школу, в которой будем жить. Городок Бабушкин утопал в садах, как и посёлок «Дружба». Дачи там уже перестали снимать, но их было ещё много. Там жили их хозяева. В одном из садов стояло большое бревенчатое здание - музыкальная школа. Рядом с ней был какой-то межевой столбик. Мне вдруг представилось, что детство уходит, и скоро я не смогу, проходя мимо такого столбика по улице, взгромоздиться на него - неудобно будет. Я попросила бабусю остановиться и постояла на столбике. Бабуся не удивилась.

Школа была светло-серая, пахла новизной, вызывала гордость за маму - она была начальницей и зарабатывала хорошие деньги. В буфете купила мне эклер. Квартиру нам не показали - там были большие недоделки и не было ключей.

Осенью школу открыли, но учиться школьники были распределены по соседним школам. На открытии я была, мне показали учеников моего класса и учительницу, мы пошли на митинг к другой школе, которая и сейчас стоит недалеко от памятника Евгении Рудневой. Ко мне подошла темноволосая девочка, мы встали в пару, нас  всем классом повели в класс. Потом ещё  полгода я училась самостоятельно - мама передавала мне домашние задания, и я чувствовала, что мне не хватает нормальных классных занятий, и жила у дяди Саши с тётей Клавой вместе с бабусей.

Учительница у нас тоже была темноволосая, как и напарница при открытии школы. Она была похожа на Кончаковну из оперы «Князь Игорь». Её мама была татаркой. Огромные глаза оленихи с густыми чёрными ресницами, густые жёсткие волосы, усики, яркие мохнатые брови, бархатный многокрасочный голос.  Худая, узкокостая, с лёгкими уверенными движениями, быстрая. Милая, добрая, снисходительная. Она учила меня полтора года, а потом уехала, влюбившись в шахтёра, в Читинскую область. Отец её был в Бабушкине большим человеком, и отправил с ней в этот шахтёрский посёлок много мебели и других полезных вещей.

Мне так хотелось, чтобы она была счастлива там со своим Тарзаном - говорят, он выглядел примерно так. Посёлок обступала низкорослая тайга. Надо было топить печку, выводить вшей у школьников, расчищать дорожки от снега и бороться с интересом мужа к спиртному. В общем. она вернулась. Очень жаль.

                01.07.2010