ночной странник 8

7 сентября

Передо мной была длинная темная аллея из вековых лип, корявых ясеней и шумящих тополей. Все деревья дарили живительную прохладу и мягкую тень, которую они отбрасывали на кусты. Мне смутно знакома была эта мрачная дорога. Вздыбившийся от прорезавших его корней асфальт кое-где переходил в мостовую из маленьких овальных камешков, по которым было очень неудобно идти. Уныло и убого шумели деревья, заслоняя мертвое солнце. Было очень тихо, мучительно тихо, когда они замолкали и замирали в ожидании дождя. Но дождь не приходил, сколько сухая земля ни звала его. Аллея вела меня в районы старого города, где я когда-то жила. Теперь он превратился в тлеющие под солнцем сухие руины. Пустые дома с разбитыми стеклами, заколоченные балконы и двери нижних этажей, дырявые крыши и стершаяся разметка на дорогах – все это погибало.
По наитию я шла в один из сотен двориков, который ничем не отличался от других. Как всегда, в одном из его углов стояла трансформаторная будка, с которой уже срезали провода. В другом конце дворика как обычно располагался вентиляционный канал бомбоубежища – столь необходимого в далекие послевоенные годы. Но история не знает ошибок Войны: убежище все же использовалось по назначению. А по центру я вдруг заметила странные руины, окруженные ясенями и липами. Толстые бетонные, с торчащей арматурой, столбы выползали из-под поросшей мхом и травой земли, точно античные колонны. Кое-где еще сохранились ступени амфитеатра… Да, именно амфитеатра, где проходили все дворовые собрания и выступления местных звезд эстрады. Впоследствии эта сцена стала культовым местом окрестной ребятни, где можно было лихо замутить митинг или забить стрелку нехорошему мальчишке. Кто-то устраивал тут вечерние свидания с танцами, как на взрослой дискотеке, а кто-то просто сидел с дорогими людьми долгими теплыми летними ночами.
Воспоминания накатили холодной соленой волной, излившейся из воспаленных глаз. И мне померещилось, что на остовах ступеней сидел странный человек в темном плаще. Но это было не видение: юноша помахал мне рукой и позвал присесть рядом.
– Нет-нет, не бойся! Сядь ко мне, уверуй, я тебе не враг!
Этот незнакомец ничуть не пугал меня, совсем наоборот, очень тянуло меня к нему. Я подошла поближе и присела на одну из сохранившихся ступеней. Юнцу было на вид лет 16, лицо его казалось совершенно отрешенным, а голос звучал как шорох от шагов по листве.
– Кто вы, и почему вы здесь один?
– Никто, плод больного воображения сотен тысяч людей, мнимый собеседник. Вы ведь одна из тех, кто не прочь поговорить с собою в одиночестве?
– Разумеется, это свойственно многим людям.
– Да, да, и люди и боги вышли из-под одной кальки, увы, увы. Красивое место, вы так не находите?
– И красивое, и знакомое, а вы мне не дадите ответ?
– Вопросом на вопрос, c’est un mauvais ton , но вам, как даме, простительна эта оплошность. Сей мир существует отнюдь не только в вашем воображении, более того, он реален!
– Вы говорите витиевато и загадочно, всегда ли? Хорошо, что я понимаю вас, а другие?
– Вся проблема в том лишь, что я грежусь вам, а вы мне, и я вас вижу такой, какая вы есть, а вы меня ровно таким, каким хотели бы лицезреть.
– Вы утверждаете, что выглядите, как идеальный мужчина?
– Я не смею ничего утверждать, с радостью собираясь сообщить, что вы уже знаете, каков идеал, и ваше сердце давно выбрало его.
Голос его стал совсем тих. Поначалу путаные фразы слегка раздражали меня, но я уже привыкла. Кажется, когда-то он уже приходил в мои сны, этот юноша.
– А какая я на вид?
– Ничуть не отличающаяся от оригинала, вот только флейты нет, но это поправимо, ничто не помешает вам играть и без нее, – и тут он рассмеялся легко и звонко.
– Так что это за мир?
– Город из вашего детства, он остался в веках таким, как вы его запомнили, и нисколько не изменился со времен вашего отъезда. Но он безлюден в ваших снах, и нет в нем ни души, как это ни прискорбно.
– Так стало быть, мы в иллюзорном, но вполне реальном прошлом?
– Скорее в настоящем, миледи. А я ваш проводник…
– Перестаю вас понимать, уважаемый!
– Ничего, и это поправимо. Позвольте мне напомнить вам кое-что…
Вдруг началась жуткая резь в глазах, точно их кто-то обильно посыпал песком.. вскрикнув от неожиданной боли, я протерла глаза, и увидела чуть изменившийся мир. Мы сидели на трибуне, бетонные остовы превратились в ступени с деревянными сидениями. В центре амфитеатра располагалась вытоптанная площадка с ширмой, игравшей роль занавеса. Увы, сцена была пуста. Только в углу, где начинались ступени, прыгала маленькая девочка. Она кого-то мне неуловимо напоминала, звонким голосом напевая задорную песенку.
– Кто это? – спросила я.
– Не узнаешь? Ведь это ты!
Я присмотрелась к девочке. И правда, это я, настоящая я в детстве. У меня тогда были светлые короткие волосы, которые мне тогда еще живая мама убирала в два хвостика. Жили мы не очень богато, поэтому я одевалась просто, к тому же в девяностые пришла разруха и смена власти, так что мы потеряли много из того, что имели. У меня было мало друзей, и вот появился один из них: мальчик из соседнего двора, который таскался за мной в старших классах школы. Эх, знать бы, где он сейчас.
– А, вижу, вы играли вместе, верно? Какая идиллия!
– Так что вы хотите, милейший, сказать всем этим?
– А ничего, сударыня. Просто вы истосковались по родине и по ушедшему детству, ничуть не страшась нового дня.
– И вы так и будете меня пугать картинами минувшего?
– Ну что вы, только радовать! А пока, прощайте, мы еще увидимся, уверен…
Он махнул мне рукой, и исчез. Исчез очень странно: сначала стал таять и становиться прозрачным, а потом и вовсе растворился. Только плащ с шелестом упал на ступени. Я инстинктивно побежала вниз, к сцене и позвала себя (ужас, кошмар!), но девочка смотрела сквозь меня испуганными глазами. Когда я обернулась, то увидела большую страшную дворовую собаку, которую мы все боялись, но которая никого не кусала и даже редко лаяла. Я рванула ей навстречу…

И тут я проснулась. Уже взошло солнце. Сон был очень странный и поставил меня в тупик. Впрочем, ко мне иногда приходили воспоминания о раннем детстве и начальной школе, и я уже смирилась с этим. Мне стало очень грустно оттого, что я давно не видела своих родителей. И не могла увидеть. Хоть я и не верила в Бога, я привычно подняла глаза к небу, которое мне заменял потолок, и позвала их, надеясь, что они меня услышат. После этого стало как-то легче и светлее на душе, и я пошла в редакцию.
Мистера Мэйнса не было на работе, осталась только Стелла. В первый раз я видела ее такой счастливой из-за моего визита. Она моментально выпрыгнула из-за стола и повисла у меня на шее.
– Дорогая моя, я так рада, что ты чувствуешь себя хорошо! Мы так по тебе скучали!
– Я тоже рада, Стелла. И вроде совсем ничего не болит, даже прыгать могу! – я демонстративно подпрыгнула на левой ноге.
– Не рискуй, Аделина, ты нам нужна живая. Хочешь шокирующую новость?
– Ну? – я кажется, догадалась, о чем она хотела сказать.
– Крис хочет отвезти меня на Карибы. Это знак!
Я угадала. Через полгода, похоже, он собирался сделать ей предложение. Это было вполне в его стиле.
– Поздравляю вас, правда, будете хорошей парой. Но когда?
– После Хэллоуина наверное, я возьму отгул и мы поедем на теплое море…
– Да уж, в Ванкувере море несколько прохладней. Мистер Мэйнс ничего не оставлял мне?
– Нет, увы, увы!
Стелла, цокая каблучками, подошла к столу и стала рыться в бумагах. Сегодня у нее было на удивление грязно и не убрано на рабочем месте. Она копалась и вдруг вытащила какую-то папку.
– Вот, из загашника. Ноты твои, которые ты мне оставляла. А знаешь, «песня горца» мне понравилась. Скандинавские мотивы тебе даются хорошо, и пусть я профан в этом деле, но я говорю – пиши еще!
Я крепко обняла Стеллу и собралась было уходить, как она остановила меня.
– Самое главное, ты видимо вчера вечером не отвечала на телефонные звонки, так что Вольф Генрихович сказал, что будет сегодня в концертном зале, там, где вы в последний раз репетировали. Он вроде собирался пообщаться с твоим новым протеже Тимом Роббинсом.
– Спасибо, что оповестила. Послезавтра по контракту концерт должен состояться, и я как всегда вас приглашаю.
¬– Давай, удачи тебе.
Подруга пожала мне руку, и я отправилась в концерт-холл. Сегодня в нем было совсем пусто и неуютно. Охранник попросил пропуск и долго допытывался, к кому же я иду. Когда он получил разъяснение, я смогла успокоить себя мыслью, что наша безопасность стоит превыше всего. В музыкальном классе никаких изменений не произошло. Тим снова играл Баха, а продюсер писал ноты. Когда он увидел меня, его глаза засияли от счастья, а губы растянулись в блаженной улыбке. Уронив половину бумаг, он бросился ко мне и прямо в дверях крепко обнял меня.
– Девочка моя, как хорошо, что ты пришла сегодня! Я испугался, не случилось ли чего с тобой опять. Как, ходить можешь?
– Могу даже бегать! Все раны зажили, а синяки скоро сойдут.
Он даже прослезился. Я как-то раньше не замечала, что по контуру зрачка его карих глаз вьется зеленая полоска. Он все еще говорил хрипло, но выглядел отдохнувшим.
– Вольф Генрихович, вы вызвали меня ради Тима?
– Впрочем, и за этим тоже. Я хотел сообщить тебе, что концерт будет послезавтра. Но если ты желаешь репетировать с мальчишкой свои песни, то придется делать это сегодня. Завтра он занят. У тебя же есть хоть какие-то ноты?
Я кивнула и извлекла из сумки то, что дала мне Стелла, и футляр с флейтой. Мы говорили по-русски, и Тим нас не понимал, иначе мог бы обидеться на те сарказмы, которыми кидался Вольф возможно в его адрес.
– Ада, ты давно начала работать над скандинавскими мотивами?
– Не очень, Вольф Генрихович, несколько месяцев назад, когда наслушалась кельтской музыки.
– Мда. Эти народы любят флейту, нечего мне больше тут говорить. Лучше сама прочти текст песни, я хоть вникну.
Я сделала глубокий выдох и, набравшись сил, стала декламировать. На русском разумеется.

За снежными долами горец живет,
Средь темных громад поднебесья.
Где век не растает мерцающий лед,
Не слыша баллад или песен.
А он знал – отрада его спит внизу,
Вдыхая цветов ароматы.
Живет под секвойей в дремучем лесу,
Кует смелым витязям латы.
Он рад бы спуститься, но горы стоят,
Что стены Вальхаллы великой.
Его не пускают и манят назад
В ущелье, где слышатся крики.

– Хм, вполне себе ничего. На самом деле, ты должна играть, а не петь, но раз уж хочешь петь, то пой.
– Спасибо, это случайность, в оригинале была просто мелодия.
– Мелодия так мелодия. Играй!
Я достала флейту и вполсилы наиграла мотив. Продюсер кивал в такт и иногда закрывал глаза.
– Сдается мне, я где-то это слышал. Бог с ним, у этих северян слишком заунывная музыка для нашего уха. Хотя, те же народные песни и хороводы тоже могут показаться занудными. Или вот, сидит тут у рояля…
Вольф Генрихович указал на Тима, который, видимо, уже потерял надежду оказаться в центре внимания. Я подошла к нему и поздоровалась.
– Мисс Ковальски, я рад, что вы не забыли. Мое участие в ваших концертах одобрено свыше. Так что, я весь внимание и в вашем распоряжении.
– Мне сказали, что завтра ты занят?
– Это так, поэтому я готов репетировать сегодня, если вы не против.
– Что ж, Тим, начнем. Только называй меня Аделина, хорошо?
Блондинчик кивнул и чинно уселся за рояль. При всей моей нелюбви к светловолосым парням, этот был мне симпатичен. Я надеялась, что ему откроются дороги не только как аккомпаниатору, но и как сольному исполнителю или даже композитору. У мальчика был хороший слух и прекрасное чувство ритма, хоть за ударную установку сажай! Я дала ему рукописные ноты. Он, прищурившись, стал насвистывать мелодию, а его пальцы без нажима забегали по клавишам. Через некоторое время он кивнул, показывая мне, что готов.
Ему было трудно совладать с мелодией, это меня очень удивляло. Чем могла быть трудна северная песня? Но юнец то и дело сбивался, терял ритм и не попадал по нотам.
–Извините, Аделина, со мной что-то не то сегодня.
– Да уж, верно ты приболел? – спросил Вольф.
– Нет, что вы, я чувствую себя хорошо, но почему-то мелодия не находит отклика в моей душе.
– Удивлена, Тим. Как же мы будем исполнять ее? Может, тебе рассказать легенду викингов, чтобы ты понял, как они жили и во что верили? – решила я.
Тим кивнул. Первое, что пришло мне в голову, было легендой о Рагнареке, битве конца мира и битве, в которой погибли почти все старые боги. С открытым ртом мальчик слушал меня, как сказителя Садко, и меня очень удивило, что он не слышал легенды раньше. Но назвать Тим необразованным было нельзя.
Потом мы снова стали оттачивать мелодию и шлифовать переходы. И о чудо! Тим, вдохновленный моим рассказом, прочувствовал мою песню. Когда мне надоело играть на флейте, я прогнала его с насиженного места и стала распеваться. Это давалось мне очень тяжело, голос упрямо отказывался слушаться моего разума. Продюсер сначала негодовал, а впоследствии ушел писать свою документацию. Наконец, я разогрела горло и вдруг поняла, что песня не подходит мне по тесситуре. Меня это шокировало: песня, написанная мною, мне же не подходила! Казалось, что кто-то подменил партитуру. Все трели и тремоло, невесть откуда взявшиеся в партии и годные только для флейты, голосом воспроизвести не представлялось возможным. Я схватила карандаш и быстро переправила все неудобные фрагменты песни. Вольф Генрихович отвлекся и подошел ко мне.
– Я же говорил, что ты должна играть, Ада. Но разве ты слушала меня, старика?
– Простите, но я… я уже все поправила!
– Да? Ну пой, что ж медлить!
Адаптированную под свой голос песню мне петь было гораздо удобнее. Вольф радовался за меня, а Тим очень удачно аккомпанировал. Сколько мы так работали – не знаю, но уже стало темнеть. Зашел охранник и попросил свернуть лавочку, ибо наше время аренды вышло. Концерт намечался на послезавтра, и поэтому мы зашли в редакцию к мистеру Мэйнсу забрать билеты для Криса и Стеллы. Вольф Генрихович посоветовал мне выспаться за завтрашний день и отрепетировать всю программу. Я согласилась с ним безоговорочно. Быть может, мне удалось бы посмотреть телевизор на ночь, но меня это не заинтересовало.



9 сентября

Весь прошлый день я провела за репетициями. Вечером позвонила Уильяму и сообщила о концерте, он пообещал прийти. Прибралась в квартире и проверила задолженность по счетам. Не найдя долга, я прогулялась к Эльзе Свон и расспросила ее про редкие фолианты. Она показала мне и издание «Молота Ведьм» и еще какую-то старинную ересь, но я с благодарностью отвергла ее предложения. Меня заинтересовала только одна из сатанинских библий, ссылку на которую в электронном виде мне дала секретарша. Ночью я изучила ее и поняла, что Perpetuum Silentium не имеет к этому никакого отношения.
В это утро я была уже в легкой эйфории. Я буду петь свою песню на концерте, а значит, я должна морально подготовиться услышать даже нелестные отзывы. Менять стиль я не стала, нашла платье и привела его в порядок. Собрав все ноты и пообедав (я думала, что ночь проведу где-нибудь неведомо где), я ушла в концертный зал.
Оказалось, что я пришла первой. Вахтенный записал ключ на меня и строго-настрого запретил слоняться по темным катакомбам здания. Я не стала никому звонить, просто села и ушла в себя мыслями. Резкий шум привел меня в чувство: на улице два дня свирепствовал неприятный ветер, и он уронил старое дерево. Было уже четыре вечера, и скоро ко мне присоединились Вольф Генрихович и Тим. Мальчик уже подготовился к выступлению и облачился во фрак.
– Девочка моя, как настроение? – с улыбкой спросил продюсер.
– Восхитительное и отдохнувшее! Я готова представить им свое соло.
– Аделина, я думаю, мы справимся, – подмигнул тем.
Мы устроили прогон, и опять на меня сыпались дежурные напутствия и советы о том, как нельзя вести себя на сцене и что хочет зритель. Хлеба и зрелищ, естественно, хочет человек. Перед началом концерта к нам заглянули Стелла и Крис, и мы торжественно вручили им билеты. Молодые ушли, а мы остались. Я выступала где-то в середине концерта, и это начинало радовать. Волнения уже не было, я привыкла к этой сцене и ее неприятному свету, и мы спрятались за кулисами. Сегодня был другой рояль – белый. Тим испугался, ведь он никогда не репетировал на нем. Я внушила ему, что он справится, и мы вышли. Люди аплодировали, они знали нас.
Программу объявляли за меня. Сначала я продула флейту и играла сольно, нечаянно сбившись в конце произведения. Но, вроде бы, никто не заметил заминки, и тогда я продолжила. На очереди был Моцарт. Да, искушенная публика хотела слышать его. А потом и меня, начался шепот, ведь никто еще не представлял, как я пою. Голос дрожал. Голос был не мой, но я не давала повода усомниться в обратном. Мой взор опять выловил Уилл из толпы, и это прибавило мне сил.
Цветов было больше. Астры, гвоздики, розы, букетов шесть. Я, кланяясь, оставила восхищенный зал, и собрала все цветы. Концерт продолжался. Гвоздики я отдала Тиму, отчего он воссиял и поцеловал мне руку. Истинный джентльмен, хоть и юный. Я вдруг поняла, что Уилл делал это как-то иначе. Иначе прикасался ко мне…
Нить моих рассуждений прервал довольный возглас Вольфа Генриховича.
– Умничка! Если бы не легкая паника и мои знания о тебе, я бы и не заметил, что ты ошиблась. Становишься популярной – столько цветов!
– Спасибо, во многом это заслуга Тима, я не умею профессионально играть на фортепиано.
Мы вернулись в кабинет, так как ключ был за мной, мне следовало уйти последней. Мы решили немного отпраздновать удачу. Продюсер достал термос с чаем и какие-то вкусные песочные печенья.
– Тебе могу предложить портвейн. Чуть-чуть, согреешься!
– Только мне, Тима не спаивать!
Вольф плеснул мне в бокал немного алого крепкого портвейна, и я залпом осушила его. Мальчик слегка завидовал нам, но ему, похоже, нравились печенья. К нам зашли Стелла и Крис, порадовались за меня и уведомили, что торопятся домой. Мы, конечно, отпустили их. Вскоре появился и Уильям. Я от радости бросилась ему на шею, от чего вампир немного опешил. Сегодня он был одет в черный костюм и темно-синюю рубашку. Как всегда, он вручил мне розу и нежно поцеловал руку, на этот раз опустившись на колено.
– Я в восхищении, Аделина. У тебя такой голос…
– Здравствуйте, молодой человек, – позволил себе вмешаться продюсер.
– Ой, простите. Уилл, знакомься, это мой продюсер Вольф Генрихович.
Уилл сдержано улыбнулся. Вольф Генрихович, казалось, хотел что-то сказать, но тут же осекся и просто мило склонил голову в знак почтения.
– Приятно, что у моей девочки новый поклонник.
– Она очень талантлива, и я рад, что узнал ее ближе. И вы, юный пианист, меня порадовали. Учитесь дальше.
Тим подошел к вампиру и пожал его руку, даже не испугавшись холода.
Оказалось, что продюсер принес гитару. Он сел, не думая о нас, и стал наигрывать какую-то мелодию из старого рока. Я вспомнила – Led Zeppelin “Stairway to heaven”.
– Кто-нибудь знает фортепианную партию, а? – спросил вампир.
– Не смогу сыграть, не умею.
Тим только повел плечами. Тогда вампир сел за рояль и попробовал клавиши. Вольф Генрихович стал играть в полную силу, а я и не знала, что он поклонник рока.
Уильям затянул песню. У него был очень красивый голос, бархатный, совсем не похожий на тот, которым он говорил.
There's a lady who's sure
All that glitters is gold
And she's buying a stairway to heaven.
When she gets there she knows, if the stores are all closed
With a word she can get what she came for.
Конечно, до солиста группы ему было еще далеко, но он все же пел прекрасно. Когда мы вспомнили три куплета, то уже очень устали.
– Да. Рок – это сила. Вы просто гении! – сказал Тим.
– Да ладно, вспомнилось вот, ностальгия… – ответил Вольф.
– Быть может, мы пойдем, ведь ключик сдать надо? – посоветовал вампир.
– Кстати, Аделина, что насчет моего гонорара, к кому мне обратиться? – спросил Тим.
– Хм, я думаю, ты завтра жди меня в редакции, Вольф Генрихович тебе адрес даст, и там мы зайдем к мистеру Мэйнсу. Если он откажется – я лично отстегну тебе сумму.
Все собрали вещи и последовали за мной. Основную часть тяжести – цветы – нес Уилл. У меня путались мысли от разговора на двух языках. Я уже терялась в поисках нужного точного слова. Когда все долги были отданы, Вольф позвал меня к себе.
– Поговорим завтра у меня дома, лично, хорошо?
– Что-то серьезное?
– Не очень, но это важно. Естественно, не настолько критично, иначе я бы сейчас все сказал. Удачи вам!
Тим и Вольф ушли, а мы с вампиром решили погулять или отправиться к кому-нибудь в гости. Например, ко мне.
– Классный мужик, тебе крупно повезло, что ты учишься у него.
– Знаешь его лично? – спросила я.
– Знаю его учеников местных. А можно я к тебе приду в гости?
– Спрашиваешь еще! Конечно да, Уилл.
– Понимаешь, мы, вампиры, без спросу не можем переступить порог дома… – он очаровательно улыбнулся.
– Что ж, Уильям Ричардз, я приглашаю вас в свою обитель!
Мы зашли в какой-то не закрывавшийся на ночь супермаркет, и пока Уильям держал мои вещи, я быстро купила себе тортик. Мне предстояло съесть его одной, поэтому сладость я выбрала небольшого размера. Лично заработанные в Канаде деньги заканчивались, и я надеялась на завтрашнюю дотацию.
Первым делом, войдя в квартиру, я привела в божеский вид комнату, где должен был сидеть мой гость. Все вещи я перенесла в спальню, даже забыв включить свет в коридоре. Но вампиру это отнюдь не мешало. Наоборот, он довольствовался сумерками и легким отсветом от фонарей внизу за окном.
– Уютная квартира, высоко, вдали от шума. Вид на окраины, залив и горы, но сейчас темновато, и только огни высоток и шпили их освещенные манят на свободу. В ночь…
– Именно так, Уилл. Мне эту квартиру Вольф выбрал, и оплачивает ее он. У меня нет ничего, что предложить тебе, но я думаю, ты и так составишь мне компанию, да?
– Конечно, я для тебя на диете.
Я ушла на кухню и поставила чайник. Подрезав стебли цветков, я собралась было искать вазы, но Уильям уже принес их. Я все время забывала, что они часто читает мои мысли. Больше всего мне нравился букет из трех роз, трех белых роз. С особой бережностью я оставила их в ванной, как меня учили, чтобы цветы подольше стояли и не увядали.
– Я нахожу твою комнату весьма уютной. Вижу, что книги на полках и два пейзажа ты привезла с Родины. Я позволил себе зажечь в зале свечу, Аделина. Мне осточертел мертвый свет лампы, я хочу немного старинной романтики.
– Не страшно, мои глаза тоже устали. Что ж, пойдем, я покажу тебе коллекцию вещей.
В зале хоть и была обстановка хозяйская, но я все же разбавила ее своими вещами: на стене висели «Ночь над Днепром» Архипа Куинджи и Левитан «Над вечным покоем». В целом от этих картин становилось уютнее. На полках я хранила избранные книги по теории музыки и томики любимых авторов. Вампир долго изучал их и одобрительно кивал. Вскоре закипел чайник, я отрезала себе торта и налила чаю, и мы сели в уютные кресла, слушая потрескивание пламени свечи.
– Хм, я взял с собой папку с бумагами, думая, что успею на работу. Не успел. Оставил там, в коридоре. Фрилансером все же удобно работать.
– Ага, условия получил, договорился о сроках сдачи, и работай себе. И люди не мешают, и не соблазняют, как пища тебе.
– Рад, что ты меня понимаешь, дорогая! Вряд ли кто-то из клиентов догадывается, отчего я редко иду с ними на прямой контакт.
Торт оказался на редкость вкусным. Желе и ягоды таяли во рту, а от чая мне стало совсем тепло. Отблески пламени плясали в глазах Уильяма так пугающе, что я боялась их блеска. Он легко и неуловимо улыбался, постукивая пальцами по столу, а весь его костюм казался черным, как все вокруг.
– Почему ты не рассказываешь ничего о себе? Мне было бы, право, очень интересно послушать твою историю, моя леди.
– Что ж, кроме того что меня зовут Аделина Ковальски, что мне почти 21 год и что я родилась в Питере, я мало что могу рассказать, но попробовать стоит.

Рожденная в Петербурге, я привыкла к его дождям, сырости и ветрам с Невы и из Финского залива, не тебе объяснять. Первое время я жила на Васильевском острове. Детство мое было весьма незавидным: ребенком я слыла спокойным и небуйным. Родители отдали меня в музыкальную школу, из-за чего я отказалась от праздных прогулок с другими детьми и отдала себя искусству. Я не жалею, что Судьба выбрала для меня флейту и что я так и не научилась в школе хорошо играть на фортепиано. У меня хороший слух, так что с музыкальной грамотой я не испытывала проблем.
Некоторое время мне пришлось жить в Москве, потому что так сложились обстоятельства. Родители возили меня на концерты, и это отнимало много времени, и пусть я окончила 9 классов в 15 лет, я учила достаточно хорошо и наработала аттестат. Учителя любили меня и всячески прикрывали глаза на мелкие недочеты и пропуски, потому что все сольные концерты школ висели на мне. Я смирилась с этой участью и искала дальнейшие пути для себя.
Гулять мне было некогда. Дети игнорировали меня, и я не находила друзей. В новый счастливый век, обзаведясь Интернетом, я отыскала хороших собеседников и помощников, которые показали мне суть моего таланта. Я быстро забросила все идеи и мечты о будущем композитора. Года шли быстро, и я не замечала, что близится час окончания школы.
Лишь одно обстоятельство омрачило мою жизнь. В 8 классе в автокатастрофе погибли мои родители, и я осталась на попечении у тетушки. Она мало занималась мной,и я скорее всего бы забросила музыку, если бы это не было моим спасением. Пусть я не верю в патологические депрессии, но тогда я была как никогда близка к упадку и смерти. Меня ничто не интересовало, ведь я потеряла все, что у меня имелось, и никто не мог подарить мне тепла. Будь я взрослее, я может пережила бы чуть легче эту разлуку, но я не согревала ничье сердце, и потому никто не согревал мое. Увы, я покинула столицу и вернулась в Питер, забросив все стремленья поступать в Гнесинку. Я нашла небольшое музыкальное училище и своими силами пробилась туда. Во время одного из отчетных концертов меня заметил Вольф Генрихович и пожелал сотрудничать.
Он спас меня, выудив из трясины. Он подарил мне новую жизнь. Как продюсер, он знал, что нужно зрителю, как музыкант, он знал, что нужно мне. Вместе с ним я чувствовала себя как никогда хорошо и уверенно, вскоре закончив училище, мы решили, что мне стоит начать карьеру сольную. Занятно я играла на первых концертах в России. Вряд ил их моно назвать успешными – в маленьких домах культуры, как салага. Но постепенно я наращивала свое мастерство, и кто-то даже узнавал меня. Пусть сначала мои заработки были мизерны, я все же пробила себе путь.
Когда же на Родине мне стало тесно, мы поехали в Европу в братские страны. После нескольких месяцев скитаний мы поехали на запад, но все же не решились пересечь океан. Да, бомонд и аристократия, увы, ценили более известных исполнителей. Раз уж меня ничто не держало, а пожитки мои были скудны, я порвала все связи. Первым делом мы решили заглянуть на полгода в Канаду, а не в Америку. Все нужные вещички перевез Вольф, а тетушке я сообщила, что больше не вернусь, или это будет не скоро. Собой печали от этого я не заметила. Да, иногда я тоскую по дому, но где мой дом, и где рассудок мой…
Здесь я с середины августа, мы искали город и решили продвигаться с запада на восток по заселенным городам, ведь на севере снег и ледяные скалы. Как видишь, моя история менее интересна, чем твоя, ведь ты прожил всемеро больше меня…

– Отнюдь, мне приятно было услышать о твоем прошлом. Не все же время копаться в твоем мозгу.
Что-то горячее стекло по моей щеке – соленая слеза. Я заплакала.
– Почему плачешь, скажи мне, ведь будет легче…
– Сегодня я опять вспоминала родителей, я так бы хотела поговорить с ними, похвастаться своими успехами. А еще я очень устала и хочу домой, Уилл, мне страшно, больно и холодно.
Я уткнулась носом в грудь Уильяма и расплакалась насовсем. Он обнял меня и
гладил по голове, пока я не успокоилась. Тело его было ледяное, ия почти не слышала столь привычного биения сердца. В моей голове постоянно звучал успокаивающий неясный шепот, и он стих, когда вампир не отпустил меня.
– Все пройдет и это тоже. Бывает время, когда устаешь от всех и ото вся, и я знаю это. Поверь, никто не посмеет тронуть тебя, ведь так пожелал Владыка. Давай лучше я расскажу тебе о себе, ну?
Я кивнула. Вампир откинулся в кресле и прижал пальцы к вискам.

То было на следующий день после моего обращения…