Саперная лопаточка

САПЕРНАЯ ЛОПАТОЧКА И БИБЛИОТЕКА им. М.Н.ПОКРОВСКОГО (из сборника ”Ненадуманные рассказы“)
Сокращенная версия рассказа опубликована в газете "На пресне", № 22(721) от 1-21 декабря 2009 года.

Конец 30-х годов. Вот уж несколько лет, как европейская "цивилизация" воюет между собой. Война полыхает вдали от нас, где-то там, далеко за линиями горизонта, на чужих землях. Далеко, очень далеко от порога нашего дома. Мы ее не чувствуем. Мы не испытываем страха перед ней, не видя ее своими глазами, Мы не слышим ее канонады и не гибнем под обстрелами ее орудий. О ней мы читаем лишь в газетах. Кто за чашкой чая. Кто в метро или трамвае. Кто перед сном в своей теплой постели. Словом, свыклись намертво с этим словом "война". Война в Испании. Война в Германии, Греции и Югославии. Она не трогает нас за душу. Даже война в Чехословакии. Ведь это тоже еще не порог нашего дома. Однако это только так нам кажется, потому что все мы были глупыми. Не только дети. Глупыми было и большинство взрослых. Как всегда, испокон веков, в каждой стране.


В действительности же все было наоборот. Эта междоусобная война в Европе в 30-40-х годах ХХ века не обычный, очередной, "тысяче первый" местный конфликт, каких было бесконечное множество на всем протяжении истории "цивилизации", а самой страшной из всех, нареченной "2-ой Мировой", охвативший весь земной шар с миллиардным населением. Самый губительной, окончившийся уничтожением многих десятков миллионов солдат, и полумиллиона гражданского населения, накрытого первыми, сотворенными человечеством, атомными бомбами, преднамеренно сброшенными для устрашения на мирные города, потерявшими разум американскими политиканами...

Воспользовавшись разборками западных стран между собой, "мы" сами решили прибрать к своим рукам чужие земли, и двинули наши войска в Финляндию и Прибалтику, не задумываясь, о том, что эта западно-европейская война, сама начинает уже вползать на порог нашего собственного дома.

В сентябре 1939 года наш школьный военрук, (нечто новое тогда в программе школьного образования), среднего возраста, весьма воинственный с виду, с черными пышными усами, взахлеб вещал нам, как "мы" браво "вошли" в Польшу, не встречая сопротивления. Об отношении к нам поляков он стыдливо умалчивал. А мы, лопухи, недоумки, разинув рты от восхищения слушали о "ратной доблести" наших воинов, воздвигнувших еще один "оборонительный рубеж" между нашими новыми, весьма дурнопахнувшими друзьями и старыми оборонительными, железо-земляными фортификационными сооружениями – "вершиной" тогдашней нашей оборонной военной техники, "абсолютно" гарантирующую нашу безопасность. О действительной причине нашего неожиданного участия в развернувшихся военных действий мы ничего не знали и не смели говорить вслух. Даже в собственном доме, в собственной семье, не говоря уже о разговорах с соседями по нашим коммуналкам, и, тем более, вне их.


Мы хорошо были приучены держать язык за зубами еще с 1917 года, с которого начал разгораться красный террор, из года в год пожиравший миллионами живую плоть граждан своей же собственной страны. Как гётевский демон в кровавом изнутри сатанинском плаще, властители наших жизней врывались в 3 часа пополуночи, в наши дома, унося очередные жертвы. Многие из нас, парализованные безнаказанностью и злодеяниями "органов", т.е. государственным террором, с неизбежностью смирялись с судьбой, теряя человеческий облик, превращались в стадо безропотно погоняемых на бойню баранов, не отдавая себе отчета в том, оказались ли они уже в самом дантевском аду, или пока лишь на пороге к нему. Но, не менее страшной, представлялась каждому из нас опасность, исходившая от нашего нового дурнопахнущего соседа, ставшего, как вскоре выяснилось, нашим самым близким идеологическим союзником - гитлеровской Германией, которого, вдобавок ко всему, мы, на свою же голову, снабжали еще и стратегическим сырьем.
И неотвратимость возникновения катастрофы, нависшей над нами, ощущалась как тяжелый туман, в застывшем холодном воздухе поздней ненастной осенью. Естественно, избежать её не удалось. Нашего "гения", коварным ударом, перехитрил его новый духовно-идеологический друг.

Такими были конец 30-х и самое начало 40-х годов. И, несмотря на ожидавшуюся всеми нами, буквально со дня на день, Большую Войну, она все-таки застала всех нас врасплох.
Стояла середина июня. Экзаменационная сессия в Университете подходила к концу, и у меня остался на 24 июня последний экзамен по математике, и еще несколько дней для подготовки. Сидя дома и готовясь к нему, подсознательно улавливаю пробивавшуюся через стену, из соседней комнаты нашей коммуналки, необычайную интонацию чьего-то голоса, доносившегося по радио. Невольно вникая в непривычно тревожно-чеканную речь, я, постепенно осознаю, что случилось что-то очень серьезное. Но что именно, разобрать через стену невозможно. Бросая все, бегу к соседу.

Это было воскресенье 22 июня 1941 года. А по радио выступал заместитель СНС, нарком иностранных дел В.М. Молотов:
" …Сегодня, в 4 часа утра… без объявления войны, германские войска напали на нашу страну…"
Все остальное хорошо известно... Тогда я был поражен тем, что Вождь Страны, "Великий Кормчий", который привел всех нас к этой трагедии своей непревзойденной "гениальностью" и "стратегической прозорливостью", в те роковые дни... МОЛЧАЛ!
Я, как полоумный, бросился в читальный зал нашей библиотеки им. М.Н.Покровского, где почти постоянно занимался еще школьником:
" БРОСАЙТЕ ВСЕ ! НАЧАЛАСЬ ВОЙНА ! ”
Тогда я не знал, что эта самая библиотека Покровского, сыграет еще в моей судьбе весьма существенную роль. Причем, совершенно случайно, так, как даже в самом фантастическом вымысле не придумаешь... Но об этом позже.
26 июня у нас на факультете состоялось собрание. Записывали добровольцев в Народное Ополчение. У нас в университете - в 8-ую Краснопресненскую дивизию.
6-го июля все мы, записавшиеся добровольцы, уже были в армии. В нашей части оказались студенты и преподаватели МГУ и Консерватории, литераторы, рабочие фабрик и заводов района, которых не брали в армию по возрасту или здоровью. Один из студентов, математик из МГУ, пошел в ополчение без ноги! Это был Б.В. Шабат. Наверно объяснять такие поступки излишне…

Все было предельно ясно и просто. Либо всех нас уничтожит возникшая на планете звериная фашистская сволочь, несоизмеримо подлее нашей, (хотя более подлых, чем они оба, на Земле до сих пор еще не было), либо у нас еще сохраниться надежда остаться людьми.
30 сентября на Западном фронте немцы группой армий "Центр" начали основное наступление на Москву. А 1 – 4-го октября нашу Красно-Пресненскую дивизию, как и семь ополченческих дивизий других районов Москвы – 2-ю, 5-ю, 6-ю, 7-ю, 9-ю, 13-ю, 17-ю, бросили в прорыв фронта. Это был последний отчаянный шаг. За нашими спинами войск уже не было. И несколько дней мы, почти невооруженные и, по существу, необученные, связали боями рвущуюся к Москве немецкую армаду. К концу этих боев, нас, выживших, осталось несколько сот человек, оказавшихся в глубоком окружении….

Гибелью нашей дивизии и нескольких соседних, особенно 9-й, как выяснилось позже, удалось на сутки задержать продвижение немцев к самой Москве.

Грустно и тяжело сопоставить наше Ополчение, состоящее, в подавляющем большинстве, из слабообученных бойцов "солидного" возраста, вооруженных одними дореволюционными винтовками с немецкой армией, оснащенной танки 40-х годов. Но, несмотря на это, мы сдержали их продвижение.

Первый бой всегда остается в памяти на всю жизнь. В военных действиях мы тогда еще мало что смыслили, как, например – что ракеты, которые с обоих флангов обтекали нас, были немецкими ориентирами окружения наших частей. А мы взирали на них спокойно, не соображая, что попадаем в котел. Это было на расстоянии ~ 200 километров от Москвы, под Дорогобужем, в селе Уварово, откуда нам потом пришлось 3 недели с боями пробиваться из окружения к Москве.

Я был связистом. И наш 863-ий батальон связи организовывал связь штаба дивизии с полками. Поэтому мы редко бывали у себя в части. И этот, казалось бы, несущественный факт многим из нас связистам, спас жизнь.

Какой-то "умник" из нашего начальства решил перед военными действиями провести инвентаризацию саперных лопаток с изъятием их. А без них, как хорошо известно, окапываться во время сражения невозможно. Среднерусская равнина не горная страна. Как же можно без саперных лопаток вести бой? В скоротечных боях настоящих укреплений нет. Поэтому приходится окапываться на ходу.

И вот после вечернего затишья – ночной бой. Перед нами в деревне немцы, уже зашедшие к нам в тыл. На фоне этой деревни догорает красным, коптящим пламенем подбитый танк. С обеих сторон от меня наши ополченцы. У нас «трехлинейки». У них «шмайсеры» с разрывными и трассирующими пулями, которыми они обстреливают нас. Окопавшись, стреляю в том направлении, откуда вылетают трассирующие пули, – их огненные следы хорошо видны над самыми нашими головами. На миг у меня промелькнула шальная мысль отбивать их как теннисные мячи... саперной лопаткой. Мелькнула и исчезла. Но в последствие, врезавшись в память, сохранилась на всю жизнь. Лежу и стреляю. Огонь немцев ослаб, но замечаю, что и лежащие рядом ополченцы перестали стрелять. Автоматически, как это ежеминутно происходит на фронте, я выругался соответствующим образом, и осмотрелся. Высвеченная луной картина все объяснила: у ближнего пол черепа снесено пулей, у лежащего за ним раздроблено колено, справа не лучше...

Материться было слишком поздно: у них не было саперных лопаток, и лежали они на самой поверхности земли ничем не защищенные, кроме ополченческих пилоток! А нужно было всего-то окопаться сантиметров на 30, что бы участие в бою имело смысл. Какая же сволочь из командования нашего батальона (или дивизии) лишила их жизни?..
Отдать жизнь, защищая – это неизбежность. Но просто так, лишать человека жизни это преступление. Это то же самое, что поставить его безоружным перед противником, или просто к стенке, по прихоти "тройки". Сколько же жизней было загублено таким образом? А на фронте это так просто! И никакой ответственности. Ни у ефрейтора, ни у генералов, ни у Верховного Главнокомандующего!

Все-таки выбив немцев из деревни, мы продолжали пробиваться дальше на восток, выходя, как потом выяснилось, из малого кольца окружения в большое, в котором оказались, поскольку немецкие танки успели уже пройти в наш тыл не один десяток километров.
Через несколько километров мы снова столкнулись с немцами. Завязался новый бой. Деревня была разделена довольно большим овражком, и, идя по нему, мы попали под довольно сильный обстрел. Но, к нашему удивлению, немцы, не выдержав нежданного сопротивления, бежали…
Захожу в одну избу, а в ней, в сенях, в запертом чулане оказался наш связист - Савельев, попавший в плен днем, во время прорыва немцев. Ему было более 40, и мы, 20-ти летняя молодежь, считали его стариком.

К утру вышли к какой-то церкви, стоявшей над пройденным нами долом. Позиция была очень удобная, так как господствовала над всей округой, а сзади, за церковью с примкнувшей к ней деревенькой, стеной стоял лес.

Вырыв на склоне окопы с колена, мы, уставшие после суточного боя, легли в них, оперевшись сидорами на передний край. Было около 8-ми часов утра. Всходило солнце, которое постепенно начало пригревать. И ничто не предвещало близости немцев. Перекусив чем-то из НЗ, я, привалившись на сидор, заснул. Проспал изрядно. Когда проснулся, на часах было уже два.

Встал, оглянулся – вокруг никого… Нет и моего Савельева, с которым мы, после его освобождения, уже не расставались и рядом окопались. Со сна ничего не могу понять. Вдруг мое сознание уловило разрывы снарядов на наших опустевших окопах, у которых стоял лишь я один. Посмотрев в сторону дола, где оказались немцы, я понял, что стреляют по мне. И, несмотря на это, удивительное спокойствие овладело мною. Потом не раз я удивлялся хладнокровию и спокойствию, которые проявляются у человека в трудные мгновения удивительной находчивостью. Мозг в этих случаях работает безукоризненно точно, не допуская ни одного грубого промаха.

Я медленно направился в сторону церкви мимо опустевших окопов, вдоль которых лежали вскрытые оцинкованные ящики с патронами, «лимонки» и несколько пулеметных лент. У меня же – одна «трехлинейка», а в патронташах лишь несколько патронов. Не задумываясь, набиваю их. За пояс две «лимонки» и как в довоенном фильме о Максиме, перепоясываюсь пулеметной лентой. Герой, хоть куда! Самому смешно стало. И лишь потом я прозрел и понял, что опоясываться пулеметными лентами можно только в кино. Патроны из ленты, перекрещенной на груди и спине, разными сторонами обращены вниз, и поэтому часть из них выскакивает из ленты. Попробуй с ней побегать, или попрыгать! Только вид создают бравый.
Тем временем немцы усилили обстрел окопов, подозревая, по-видимому, тщательно замаскировавшегося противника. Обогнув церковь, я дошел до примкнувшей к лесу деревеньки. У одной из изб стоял наш ЗИС с прицепленной сзади маленькой пущенкой, на подобие мортирки. Это были наши, оставшиеся в живых, артиллеристы, которые уже собирались трогаться.

Примерно с неделю мы шли вместе, оставив пушку с машиной, в которой кончился бензин.
На третий день уже резко похолодало. Трава, покрытая ледяным налетом, звенела и слегка серебрилась под луной, а нам приходилось с проклятиями на чисто фронтовом жаргоне, десятки раз переходить бесконечно петлявшую, плюгавую речушку Угру, промокая насквозь… Почти три недели лесами, по ночам, мы пробивались к Москве. После Вереи, километров за 80 до Москвы, мы разделились на мелкие группы. Пробыв в тылу у немцев так долго, я окончательно обнаглел, и линию фронта решил переходить в одиночку, днем, на виду у всех.
Это был южнее Наро-Фоминска, в районе Тарутино – Таширино, где 150 лет тому назад был штаб М.И.Кутузова. Линию фронта разделяла река Нара. С этой стороны было небольшое поле, на котором крестьяне собирали картошку, а недалеко, метрах в 150-ти, у его края, стояло еще несколько крестьянских домов, за которыми и текла река. Крестьяне не обращали внимания на постреливавших немцев, хотя пули ложились совсем рядом с ними. Я пошел к реке напрямик через поле, «для камуфляжа» сорвав на чьем-то огороде кочан капусты, и с небрежным видом жевал листья.

Одна из крестьянок, стоявшая у своего дома, сказала, что сюда, с той стороны реки, приплывают на лодке наши красноармейцы. Ты, говорит, спустить вниз под откос, к воде, подожди их там. Но ждать не пришлось. Только я спустился к реке, к берегу приткнулась лодка с двумя красноармейцами. Один из них старший, сходу взял меня в оборот:
– Кто? Откуда?
Говорю:
– Москвич. Из ополчения. Вышел, вот, из окружения.
– А где в Москве живешь?
Отвечаю:
– В районе Таганки.
– А на какой улице?
Ответил.
– А где в школе учился?
Отвечаю и указываю, что рядом со школой находится библиотека им. Покровского. И вдруг, совершенно, ошеломленный, слышу:
- И ты меня не узнаешь? Я тоже в этой библиотеке часто сидел с уроками....


Ветеран 8-ой Красно-Пресненской Дивизии
Народного Ополчения,
док.физ.-мат. наук
Б.А. Шуляк

Москва, 1975 год.