Счастье

День торопливо близился к завершению, и оставалось лишь несколько часов до момента окончания ее жизни. Ей предстоит выйти замуж. Уже половина второго ночи, и ее мама, суетливо бегая из комнаты в комнату и тщетно пытаясь выдавать свою беспокойную озабоченность за тщательную подготовку к Событию (она с особым трепетом произносила это слово, так что можно было подумать, что это самый долгожданный день в ЕЕ жизни, к которому ее дочь не имела никакого отношения), корила ее за перспективу выглядеть на собственной свадьбе неподобающим образом: «А ну-ка быстро спать! Завтра будет Твой День – ты должна выглядеть лучше всех, а не как затасканная девка второй свежести! Пожалей мать: мне скоро умирать, а я так и не дождалась внуков! Позор… в твои-то годы – и всё еще в девках!».
Оставшись в комнате одна, она принялась разглядывать в зеркале свое отражение. Мама всегда говорила ей, что она должна следить за собой, чтобы быть самой красивой среди одноклассниц и раньше всех выйти замуж. И вот ей двадцать семь, и, кажется, любовь, наконец, догнала ее, вечно стремящуюся вперед. Как жаль, что ее отец не с ней сейчас: она отчаянно нуждается в поддержке! Последние месяцы ее не покидают мысли о семейной жизни. Конечно, она много читала об этом и бывала в гостях у подруг, у которых были полные семьи, но безнадежно боялась. Боялась начать новую жизнь, - другую, семейную. Она знала, что любима, но ей не хватало поддержки и внимания, настолько она была слаба перед собственным неверием и скептицизмом, управляемыми ею в неосознанной борьбе против всего нового, немыслимого, чего она всегда панически избегала.
Она перевела взгляд на окно и задумалась о словах несостоявшейся бабушки, до сих пор протирающую домашние тапки шарканьем по полу из одной комнаты в другую: «Нет, я не готова к деторождению, точнее, к рождению, возможно, как раз готова, а к воспитанию и роли матери – определенно и категорично нет: дети не могут иметь детей, такое бывает только понарошку, в игре, и, если мне когда-нибудь придется стать матерью, это будет подтверждением слов Шекспира, - игра». В свои годы она всё еще считала себя ребенком: ей не хватало опыта, а, на ее взгляд, это было главным критерием взросления. Продолжив рассматривать себя в зеркале, она думала: «В человеке все должно быть прекрасно. Соответственно, и человечество должно быть прекрасно. И, таким образом, все люди должны быть прекрасны, - я же составлена как будто из двух разных частей, двух деталей от разных механизмов. Верхняя часть тела, та, что завершается талией, взята от нормального человека: женщины некрупных габаритов, невысокой, астенического телосложения, практически без выраженной груди, с длинными тонкими пальцами на изящных кистях рук. Нижняя часть ранее принадлежала, по-видимому, какой-то деревенской бабе: широкий таз, толстые прямые массивные ноги, заканчивающиеся короткими пальцами, - типичный пиквик. И эта утонченная аристократка никогда не поладит с громоздкой женщиной грубого кроя, настолько сильно они отличаются друг от друга. Собранный воедино, этот механизм представляет собой довольно прочную конструкцию: легкое перышко надежно удерживается на плоской поверхности огромным куском пластилина (или любого другого материала с теми же свойствами). Природа не делает таких ошибок, поэтому, скорее всего, то, что я собой представляю –  результат неудачного генетического эксперимента надругавшихся над природой ученых». После смерти отца ее мать начала попытки сделать из своей «куколки» «лакомый кусочек»: перестала общаться с подругами, соседями, прекратила писать письма своей тетке в соседний город – словом, оборвала все связи с внешним, адекватным, миром. К тому времени ей было уже сорок шесть, и она поставила на себе крест, решив, что уж дочери-то она устроит жизнь так, как подобает. Так девочка и росла, постоянно попрекаемая матерью за невыполнение ее требований: разве ей сложно понять, что мать старается для ее блага? Всё, что хочет ее мама – счастье своей дочери, так неужели ей самой не хочется быть счастливой?
Она просидела на своей постели, как ей показалось, целую вечность, пытаясь связать между собой перспективу счастья, радужно описываемую ее матерью на протяжении долгих лет, и предстоящее замужество, пытаясь понять, в чем же между ними связь, затем пошла в ванную.
Телевизор издавал протяжный гул, а на экране были разноцветные полосы, такие же радужные, как счастье, которое мать сулила дочери. Программа передач давно закончилась, и телеканал, судя по тому, что потенциальная бабушка прочитала, нащупав и надев очки после пробуждения от неожиданной дремоты, приносил извинения за прерывание показа на профилактические работы. Не найдя дочери ни в одной из комнат, мать постучала в дверь ванной. Ответа не последовало. Мать стала ломиться в запертую изнутри дверь с призывами, криками и порицаниями, что также было безрезультатным.
Между тем, первые лучи солнца заиграли за окнами.