Темно...

     Темно...
     Темно, хоть глаза выколи. Ничего не видно, луна скрывается за черными тучами, мне кажется, что в этом мире я остался один, один в этой тьме среди неясных сосновых стволов, предательски хрустящей под ногами сухой хвои и невидимых кустов, чьи ветки бесконечно лупят меня по лицу. Единственное, что гонит меня от меня это ощущение одиночества и пустоты - это белое пятно, обшитый брезентом штахенхельм ефрейтора, смутно маячащий впереди. Я бегу, бегу из последних сил, только бы не потерять это белое пятно из виду. Внезапно, неясная фигура в светлом шлеме прекращает свое движение и резко уменьшает свой силуэт. Я, с какой-то послушной радостью, незамедлительно бросаюсь на пыльную хвою, пыхтя, ползу на животе и занимаю позицию за каким-то уродливым пнем, омерзительно долго пристраиваюсь к еще пока непривычному прикладу, торопливо прижимаюсь к нему щекой. Я прилежно целюсь, даже старательно осматриваю свой сектор обстрела, хотя не видно не только какой-либо цели, но и даже мушки в такой темноте не разглядеть. Несмотря на это, я целюсь, целюсь в эту тьму, я с энтузиазмом ищу что-то, что-то, отличное от этой пустоты...
     Штахенхельм впереди неподвижен. Что сейчас делает ефрейтор, идущий в авангарде вместе с другим разведчиком? Он тоже просматривает свой сектор, глядит во тьму, целясь от бедра из тяжеленного автомата с бесполезной сейчас оптикой? Ищет взглядом в этой пустоте своего компаньона, боясь потерять с ним визуальный контакт? Или же он безуспешно пытается подать мне сигнал жестами, которые не видно в темноте из-за того, что я по неопытности слишком далеко залег от него?
     Я ничего не вижу. Ничего. И я не замечаю того момента, когда мои глаза закрываются и реальность мгновенно смешивается с каким-то ужасным и бредовым сном. Все это кажется мне кратким мигом, но когда я осознаю это и мысленно даю себе пинка, то вижу, что штахенхельм ефрейтора каким-то удивительным образом «телепортировался» вперед метров на десять. Я слышу хруст мелких сучков и шелест хвои позади, но это вовсе не пугает меня, я уверен, я уже как-то телепатически ЗНАЮ, что это СВОЙ. Я прогоняю желание сна, поднимаюсь и разворачиваюсь, чтобы прикрыть подход замыкающего - нашего штрафника. Он бухается на сухие сосновые иголки совсем рядом и, тяжело дыша, начинает что-то мне рассказывать отвратительно громким шепотом. Этот, хоть и, на самом деле, очень тихий, звук - нечто совершенно чужое и неестественное в этом темном мире, и он самым гадким образом разрушает эту волшебную пустоту.
     Бедняга. У него совсем съехала крыша. И вовсе не из-за усталости, боли, голода и одиночества этого места, как это может показаться - ведь таким он уже пришел сюда. И вообще,  я понемногу начинаю понимать, что этот, темный и пустой мир на самом деле и есть наш родной дом, это то самое место, где мы можем БЫТЬ сами собой и даже СТАТЬ чем-то большим...
     Ефрейтор замечает нарушение звуковой маскировки и, сорвавшись сам, злобным шепотом материт нас, обещая познакомить наши зубы с прикладом его автомата.
И снова воцаряется кристальная тишина. И пустая темнота. Лишь предательский хруст под сапогами, далекий истерический лай какой-то дурной псины и маячащее белое пятно штахенхельма нарушают эту пустоту.