***

в качестве оправдания кусочек из Готфрида Бенна:

"вечера... издерганные
кризисами творчества и припадками эротизма, -
все это человек наших дней..."

правда, припадок эротизма, насколько помню, был утром, а не вечером, и дни уже не совсем "наши"


По ночам у меня изо рта вырастали цветы. А у нее цветы распускались по всему телу. Обычно мы просыпались с первыми лучами солнца, но бывало и так, что утро настигало нас под огромным живым одеялом из цветов, таким плотным, что свет с трудом проникал к нам. Когда же лучи света все-таки пробивались через бело-зеленое, душистое и влажное, что обволакивало нас, туда, в сокровенный полумрак, я видел, как ее зрачок сужается, мгновенно прячется, уносится вглубь, а потом чуть вытягивается, как у кошек. Она тоже вытягивалась, как кошка, распахивала ресницы и на них появлялись маленькие почки, которые потом распускались. У нее цветы распускались по всему телу. Случалось, что она не могла открыть глаза - так много цветущей жизни тянулось на свет из-под влажных ее век, сплетаясь с ресницами, раскрывало лепестки, завивалось точеными стеблями, опадало ароматной пылью. Тогда я легонько дул туда, при случае помогая пальцами, или просто целовал ее в глаза, а она их распахивала так широко, что у меня кружилась голова. Иногда я не мог найти границу между нашими телами. Ее волосы до того смешались, перепутались, свились с травой, что было очень трудно отличить их - шелковистые и мягкие, постоянно завивающиеся, неугомонные, живые, от травы, но у травы всегда оставался запах, а ее волосы ничем не пахли. По ночам у меня изо рта вырастали цветы.

Насекомые нас никогда не тревожили. Им хватало других цветов, они никогда не прилетали к нашим. Мы никогда не вспоминали о том, что было раньше. У нее цветы распускались по всему телу. Нам казалось, что так всегда и было: по ночам у меня из рта вырастали цветы. Что так и пребудем мы, вечно, под бело-зеленым ковром, прикрытые душистой пылью. Когда она думала об этом, глаза ее полыхали радостью, у нее в зрачках расцветали тогда новые, ни на что не похожие, невиданной красоты стебли, листья и лепестки. Ее тело тогда испускало запахи радости, а я их вдыхал и держал в себе, пока они не становились капельками у меня во рту, и ниже, и глубже. Когда она хотела мне сказать, что так и будет, снова и снова, она даже не успевала прошептать слова, потому что цветы рвались из ее рта, а с губ слетали лепестки, и она умолкала, улыбнувшись, затаив тепло на глубине зрачков. Цветы у нее распускались по всему телу.

Бывали дни, когда она затихала, затаившись, как кошка, и я тогда слышал, как потрескивают, зарываясь глубже в землю, в поисках ее соков, корни наших цветов. Даже у земли есть сок. Иногда ко мне приходила тревога, тогда память доносила до меня звуки - скрежет, гул, какие-то крики, и из моих ушей вырывались большие, яркие цветы, а она затихала и съеживалась, как кошка.

Я помню, когда-то у меня была кошка. Мы думали, что так будет всегда. Однажды у меня в волосах расцвели какие-то новые цветы, такие яркие, что она не могла на них смотреть. Она отворачивалась или просто целовала меня в живот. Она-то уже ничего не помнила. По ночам у меня изо рта вырастали цветы.

Для меня это все равно, что пение птиц или шорохи листьев. Он сказал тогда:"Береги ее, она заболела". И еще он сказал: "Мы вернемся, как только доберемся до людей. Не бойтесь и ждите, вас найдут". Я тоже уже почти ничего не помню, только его голос. Для меня это все равно, что пение птиц. Когда голос звучит у меня внутри, на голове распускаются цветы. Иногда меня беспокоят звуки - скрежет, гул, какие-то крики, и тогда из моих ушей прорастают сильные, гибкие стебли. Она совсем не может смотреть на меня, только целует в живот или отворачивается. Там, где она целует, остаются следы от ее губ. Цветы больше не распускаются.

Губы у нее стали сухие, не то, что раньше. Теперь она приникает губами к моему лбу и ждет, пока они впитают росу. Утром и вечером на наших телах выступает роса и мы скользим друг по другу. Если вдруг становится зябко, она легко поворачивает голову и мы тонем в одеяле ее шелковистых волос. Волосы у нее ничем не пахнут.

Нас, конечно, найдут. Я это знаю, хотя и не знаю, что это значит. Я говорил это много-много раз, так много, что убедил себя в этом. Теперь я уже забыл, что это значит, но это произойдет. Для меня это как пение птиц - оно просто есть, вот и всё. Интересно, какого это будет цвета, и какой у этого будет запах. Она сейчас спит, она уснула в шепоте трав, и вокруг ее талии сплетаются нежные хрупкие стебли. Мы так долго здесь, что уже не знаем, может ли быть иначе. По ночам у меня изо рта вырастают цветы. А у нее цветы распускаются по всему телу.


<30 января 2010>