Ты - моя рука, ты - моя нога

- А что если…
- Не стоит.
- Ясно. Тогда может быть нужно…
- Не нужно.
- Понятно. Разрешите хотя бы…
- А вот это попробуйте.  (С. из классики советского кинематографа)

Нина, ты -  моя рука, ты - моя нога. (Качалов – жене, по свидетельству  Мариенгофа)


Он с нежностью смотрел на ее затылок с мягкими пушистыми завитками и мочку маленького заостренного уха. Лопатки выпирали сложенными крылышками, ярко-желтые веревочки купальника сползли на золотистые от июльского солнца плечи с еле различимыми крапинами веснушек, и солнце поспешно лакировало обнажившиеся полоски более светлой кожи.
Она время от времени перелистывала страницы, сдувая с них песчинки. Смешно выпячивала губы, дула вверх – на непослушную челку,  и прихлебывала теплую минералку из голубой пластиковой бутылки. Вкус у минералки был солоноватый, и газ уже выветрился.
Он посмотрел на часы. Стрелки показывали без трех минут двенадцать.
Сейчас она поправит  сползшие лямки, перевернется на спину, раскинется руками навстречу полуденному солнцу. Жмурясь, помедитирует в его дружелюбных лучах -  замрет,  как ящерица, минут на пять, не больше. Пружинкой вскинется,  подхватит большую полосатую сумку, бросит туда  малочисленные атрибуты утреннего пляжного бытия  –  махровое полотенце с голубыми и желтыми зигзагами, последнюю книжку Коэльо и теплую минералку.
По горячему песку пройдет легким шагом к металлической крашеной в зелень кабинке-ракушке.
Там скинет символически прикрывавший плоть  купальник из треугольников и веревочек, и облачится в белую просторную тунику до колен, расшитую синими волнами по подолу и вороту. Натянет трусики. Повесит на плечо свою безразмерную пляжную сумку. Обвяжет голову ярко-голубой банданой с «огуречным» рисунком.
Босиком пройдет вдоль пляжа к киоску « Соки-Воды». Купит у знойной черноокой продавщицы фруктовое мороженое  в пластиковом стаканчике (нет, сегодня это будет вафельный рожок с черничным джемом) и съест его, сидя  на прохладной мраморной скамье в тени раскидистой старой  акации и наблюдая, как в «лягушатнике» резвится малышня.
На краю парковой дорожки вытащит, наконец, из сумки легкие матерчатые тапки, обуется, придерживаясь рукой за теплый шершавый ствол случившегося рядом тополя, и пойдет, помахивая сумкой-великаншей, в направлении курортной столовой.

Она закрыла книгу. Поправила сползшие лямки купальника.
Перевернулась на спину, села. Почесала коленку. Вытащила из кармана сумки сотовый телефон. Набрала номер.
Он со вздохом побрел на кухню и одновременно с началом трели взял трубку ярко-красного домашнего телефона.
- Гошка, мы же договорились! Тебе монографию заканчивать – неделя осталась. А ты с вечера за комп не садился. Опять не позавтракал. Кофе с галетой не считается! И вообще – подглядывать нехорошо.
- Свет, я честное слово последний раз. И – кто бы говорил, сама-то!..   
- Тебе вообще без присмотра нельзя. Вон - Муська - опять.
- Черт…
Трубка брякнула об стол.
Он выскочил на балкон и спешно сгреб из цветочного ящика с пестрыми анютиными глазками мявкнувшего от неожиданности котенка, бегом транспортировал непонятливую животину в туалет и усадил в корытце с шариками наполнителя.

Подхватил со стола в кухне трубку, сказал: - Иди ешь, а то опять опоздаешь.

…Сел в кресло на балконе, закурил, и, прикрыв глаза, пронаблюдал, как она легким шагом направилась к кабинке-ракушке, размахивая полосатой сумкой…

…Она остановилась, и показала язык.