Без имени

i

Эта война. Единственное, что он ненавидел всей душой – снова навалилось и грозилось пережевать, не выплюнуть ни кусочка.
Он поставил своей целью – выжить. И выживание уже долгие годы было единственной постоянной в кругу переменных мира.
Сперва -  кровавый винегрет революции. Растянувшаяся на годы история ухода близких. Привязанности слишком обременяют, и корни уже пришлось однажды рубить по живому. Единственной  идеей выживания стала идея перекати-поля – посеять семя, перекатиться в ямку.
Выжил, выжил  - сказал, потерял документы, сказал – отучился в ремесленном, сказал - хочет получить образование  в сорок. Учился, боясь лишний раз промелькнуть, а надо – примелькаться.
Эта семья. Девочки растут. Старшей почти четырнадцать, младшая спит с куклой и быстро взрослеет. 
Жена. Молчаливая, когда надо, разговорчивая, когда можно.
Ей, помнившей еще добротный уют мещанского родительского дома (Купчиха, купчиха…Росла и помнила – надо – на завод, надо – всем вместе, все должно быть правильно, что поделать) открылся однажды, и сам испугался, и врал потом долго и по-разному, проверяя: не запомнила ли. Запомнила, но не подавала виду.
И вот – война.
И опять – выживать. Местный полицай  чует шкурой потерянные документы  и годы вранья. Полицаю важен сам факт вранья, не важно кому. До войны  чуть не подрались, просто – глаза в глаза – и ненависти – через край, и жена отвела в сторону, отвела беду.
Офицер. Молчаливый ровесник, тоже еще помнит  прошлую войну,  квартирует - выбрал крепкий и прочный дом с просторными комнатами. Офицер видит, вида не подает, только однажды внимательно принюхался к  его немецкой речи. Вежлив с женой,  приказывал денщику принести кашу. Большая кастрюля каши на молоке. Оставили вместе с кастрюлей.
Девочки – у них детство, господи, что они запомнят – только бы куда подальше от всего, поглубже, но никак. Строитель, работник – работал тогда, работает сейчас. Как часы, от работы которых зависят девочки, жена, прошлое, будущее. Главное – выжить.

ii

Очнулся, вышел из дремоты, посмотрел на часы. Пора открывать аптеку.
Старший сын пришел с запиской от Марты – немецкую жену должны звать Мартой, это правильно. Хотя какая она немка – по виду один в один хохлушка, с рыжими крапинами на руках, спокойная и тяжелая. Пригрела, приютила, родила сыновей. Он совсем не помнил, как решил не возвращаться. Его решения  и не было: движение инстинкта, много лет выбиравшего за него – сюда нельзя, сказать так, уйти туда…
Приснились девочки. Одна уже замужем, вторая, наверное, тоже,  а снятся – обе трехлетками, в той поре, когда было  немного спокойствия и немного мира.
 
iii

Белый город, белые стены.
Тогда, давно, в  кровавом винегрете,  дал себе слово: выживет, доберется до места, и потрогает землю. Отец не добрался, брат не добрался,  а он – доберется. Обеты надо выполнять. Он не давал обещаний, он никому никогда ничего – а  обет – нельзя не выполнить.
И эта женщина на этой земле:  пошла, и повела. Увидела в нем, вдвое старше  – жизнь,
и  -

Господи, дай мне дочку. Я не смогу ее растить, я старше этого века, я не буду рядом.
Но  дочки всегда в отца. Я почти вырастил старших, и знал, что они справятся. А сыновья – холодная кровь, в мать,  разумны,  не слышат инстинкт.

Сыновья продолжат его дело, его гешефт. А дочки родят внуков, продолжат дело его жизни. Выжить.
Пусть – пожалуйста – дочка…

iv

« С прискорбием сообщаю, что ваш отец, Гн Н., скончался в 197… году в Берлине. Связаться со мной, адвокатом его семьи, по поводу наследства, вы можете по телефону … или написав по  адресу ….
Вашей сестре в Израиле тоже сообщено.»