Конец войны

                Одна на всех, мы за ценой не постоим...

Кузе не нравились его возраст и имя. И если первое было поправимо (еще немного, еще год-другой, вот уже и двадцать, попал в войну подростком, а выходит – мужчиной), то второе заставляло морщиться каждый раз, когда медсестра на пороге палаты тягуче говорила: «Ку-узьма! Светозаров! На уко-ол!» И он спускал на чистый дощатый пол свои худые ступни, и опирался двумя руками на спинку железной кровати. Недавно ему разрешили ходить, и выдали костыли. Еще немного, и сможет ходить сам, повезло. Боль ушла, но не совсем – доктора сказали, что где-то бродит осколок. Скула уже тоже зажила, и глаз смотрел уверенно.
 Третий раз в госпитале за три года войны, первые два – ерунда, а в этот раз чуть не остался без ноги. Все санитар, зараза. Из-за сапог чуть человека не сгноил. Отдай, говорит – а то помрешь тут. А сапоги хромовые, хорошие -  ему потом что – в опорках ходить? Да и не привык он к таким торгам. Пролежал  без помощи почти двое суток,  потом его – в бреду, с сепсисом, заметил хирург.
Пока он лежал в госпитале, пришел приказ о присвоении Красной звезды. Вторая степень. Об этом Кузя  не мог и мечтать -  настоящий орден! Думал – самое большое - медаль дадут. «За отвагу», например. Всего-то – ну, дополз, ну – связь починил. Он же связист.
 А осколок – это уже потом. Даже вспоминать не хотелось. Ребята уже вошли в Берлин – его полк, его часть -  Витька, Санек, дядя Егор, а он тут валяется. И еще мама написала: ждут, все хорошо,  брат вернулся.

- Володинька, опять приснилось?
Он перевел дыхание. Левую сторону свело, и рука онемела. Не пугать  Верулю, постараться сосредоточиться на правильных движениях. Сон – хорошая отговорка, когда посреди ночи от поворота на бок исчезнет воздух и холодок поползет к бьющемуся невпопад сердцу.
Утром, надевая кеды для ежедневной пробежки, с удивлением сравнивал ощущения – нет, нигде ничего. А ночью казалось – пришел конец.
- Володя, потом на рынок зайдешь? Надо картошки. И фрукты бы купить. Леночка будет с ребятами.
Взял сетку-авоську, сунул в карман. Погремел ключами и мелочью.
Опять ему не нравятся его имя и возраст.
Жена, давно, в послевоенные времена, когда познакомились по переписке,  придумала звать его Володей. Так и написала в третьем письме: «Получила Вашу фотографию. Вам бы очень подошло имя Владимир…» Красивое имя, и со значением. Ему нравилась эта игра. Он тогда был  курсантом, она – только закончила педучилище. На фотографии, присланной вместе с письмом,  возле доски с указкой в руке Веруля походила на школьницу. Так и повелось – Володя, Володя…
…А теперь он все чаще чувствует себя Кузьмой. Как звала в детстве мама.
И возраст – нравится все меньше. Все тяжелее добегать утрами до парка, все больше мельтешит в глазах, когда приседает свои пятьдесят приседаний. Или когда поднимается по лестнице на пятый этаж с тяжелой авоськой.

- Леночка, приезжай, скорее приезжай.
Папа умер…

Война не оставляет в живых. Те, кто выжил – умирают спустя годы от нее же: на поле боя, от голода, от страха и потерь.
Она добралась и до моего деда.