Ананас Рябчиков

Посвящается любимой книге — «Мастер и Маргарита» Михаила Афанасьевича Булгакова…


Ешь ананасы, рябчиков жуй,
День твой последний приходит. Точка. Подпись: Буржуй.

Шуточная пародия на стихи Маяковского начала 90-х годов.




Ну отчего так в России березы шумят?!..
И почему эти сволочи рэпа не знают?!..
Мертвые с косами — гля!.. —
Вдоль дороги стоят,
И медведЯ на коньках
Мой «пикап» обгоняют…

Много пронзительно правдивых слов сказал о своей стране великий русский поэт-биржевед и олигарх-гуманист Ананас Буржуинович Рябчиков. Например, из этих стихов читатель-европеец узнает, что пресловутые русские медведи не только бродят по улицам городов, но еще и хулиганят зимой на скоростных шоссе.
Пиит-олигарх Ананас Рябчиков долгое время возглавлял тяжелую машино-шнуровочную промышленность России. Как открытые, так и глубоко зарытые акционерные общества Ананаса заботливо обували граждан на финансовых рынках, а когда те делали первые шаги, аккуратно поддерживали их за карманы…
Слава пришла к биржеведу-гуманисту после его появления в поэзии. Не смотря на постоянную занятость, именно Ананас Буржуинович Рябчиков основал новое, революционное направление в лирике — «Красный новорусский пиджак».
Вот строки Ананаса Рябчикова посвященные «Прекрасной Незнакомке»:

Духи «Шанель» заставят чхнуть любого!..
Но, ткнувшись носом между ваших сись,
Чиа-хуа нашарил я ноздрею,
Втянул в себя…
И шнобель мой поник!..

А разве мало сделал поэт-олигарх и продюсер-многолюб для замены таких замшелых совковых кинозвезд, как Татьяна Доронина и Наталья Гундарева на новых, молодых и по-настоящему ярких?!..
Как много работал над этим Ананас Рябчиков говорят его строки:

Налей мне, брат, стаканец водки,
Мне ща-а смотреть в ряду судей,
Как строем маршируют попки
В купальничном каре грудей…

Постоянное затыкание рта поэта грязными повестками в суд по очередному делу о долгах в тяжелой машино-шнуровочной промышленности вызвало неизлечимую болезнь  — кариес верхней «четверки»… Ананас Рябчиков эмигрировал с заранее припасенными чемоданами, чеками на предъявителя и традиционным «бЕндеровским» золотым блюдом за поясом…
Вот его интервью журналу «Культур франсез» на ураинско-румынской границе:

Прощай, немытая Россия!..
Обмылок, блин, себе купи!..
Прощай, жестокая скотина,
И жри сама свои рубли!..

Правда, закончив интервью «Культур франсез», поэт немного ошибся… Он повернулся и смачно плюнул сначала в лицо румынского пограничника, а потом, после извинения, уже в сторону города Киева недавно занятого оранжевыми демократами.
… В Париже, поэт Ананас Рябчиков тут же принялся сочинять восемьдесят две поэмы на тему строительства демократии в России и еще сто сорок шесть посвященных очередным женственным «Прекрасным Незнакомкам».
Но потом произошло что-то непонятное и ужасное… Ананас Рябчиков ушел в глубокий и дикий запой. Ни немецкие психиатры, ни французские невропатологи, ни индийские экстрасенсы не могли понять, что происходит с поэтом. Ананас Рябчиков устраивал один пьяный, публичный дебош за другим.
Вот, например, что писал об Ананасе испанский журнал «Лирасьен поэзис»:
«… Разбрасыванием лука зеленого по полу, разбиванием о стену восьми бутылок белого сухого «Айданиля» и пляской с пьяным художником-порнографистом Дж. Смитом — вот чем закончился очередной визит поэта Ананса Рябчикова в ресторан «Гламур» на прошлой неделе…»
А уже через день пьяный поэт попытался разбить кувалдой витрину ювелирного магазина. Его вопли: «Воланд, сволочь, выходи!.. Все равно убью, консультант!..» — слышали даже в соседнем квартале…
Тем же вечером Ананас устроил грандиозную пьяную драку во время премьеры спектакля «Гениальность группового секса» в театре «Метрополь амурик». Сначала он попытался откусить ухо актрисе Нинель Демо, а потом нанес несколько царапин потной пятерней на ее левую ягодицу.
Ходили упорные слухи, что как раз в это время Ананас Рябчиков работал над своей последней поэмой — «Картошечка»… Так это или нет, не знает никто. Но даже опытнейшие египтологи, исследовавшие эту поэму после того, как ее автор сначала напал на сумасшедший дом, а  потом и попал в него, не смогли отыскать следов так называемой «человеческой трагедии» в ее строках. Светлому, чистому и сексуальному гению Ананаса Рябчикова всегда было чуждо все темное и трагическое…
Для того чтобы вы смогли убедиться в этом, мы публикуем эту поэму…


КАРТОШЕЧКА

Душа  огрызком раскорячилась,
Между бровей — легла морщинь…
И что так в сердце изсобачилось,
Под мозговую «дринь-дринь-дринь»?!..

Я помню ночь, рыбалку, звездочки…
Спор о России у костра…
Любашки пальчики тверёзые…
И пар ушистого котла…

Ты доставала мне картошечку,
Из угольков… И без причин
Все: «Ха-ха-ха!..»
И доброй кошечкой:
«Поешь!.. Не пей!.. Эх ты, кретин!..»

И как звучало это ласково:
«Побереги ж себя, дурак!..»
И небо звездочными красками
Сияло там, — в твоих глазах…

А мы все жрали-жрали водочку,
И говорили о бабле…
Мол, мало нас, таких отчаянных
В похабной, варварской стране.

Мы майки рвали и корячились…
А ты тянула мне ладонь…
Я спьяну хапнул — р-р-раз! — и мячиком 
Глотнул картошечный огонь…

Что было после?.. Только надо ли
Мне помнить пьяную фигню?..
Я видел только, как ты падала
От кулака…
Что по лицу…

Ах, Люба, Любочка, Любашенька!..
Щенок мой добрый!..
Где ты, где?!..
Какая сила запечатала
Тебя в той варварской стране?..

И почему ты не уехала?..
Я ж на коленях — блин — стоял!..
И в жизни этой перемешанной
Одну — любил!..
Одну — желал!..

А ты стояла у окошечка…
И тихо ты сказала в пол:
«Хочу печеной я картошечки…
Теперь — уйди...»
Я — не ушел!..

В «психушном» доме окна – в клеточку…
Врачи смеялись во дворе,
Как пек  упрямо я картошечку
В разнокалиберном костре…

Политиленом пахло… веником…
И жженой марлечкой чуть-чуть…
Психушка, сволочь, — нет ни веточки!..
И чистота повсюду — жуть…

Слеза душила… Злости капельки
Гасили хилый костерок…
И звуком страшным… скрипом вафельным
Крутился крышный флюгерок…

Ну а когда один «психический»
В костер котенком запустил…
Я в драке… тошно-истерической…
Его едва не задушил…

Меня тащили долго… Волоком…
А ты стояла у окна…
И ватным… Темным, душным войлоком
Давила уши тишина…

Разборка — ладно!.. Мне — все по фигу!..
Но, Люба, Любочка моя!..
Картошку ту… Уже во Франции…
Нашел в кармане пиджака…

Непропеченную и сохлую…
С одним ростком… И думал я:
Ведь неживая же и дохлая,
Смотри ж!.. А все-тки проросла…

Как жгла!..
Как жгла!..
Как жгла и мучила
Игла ростка мою ладонь…
И жизни этой передрюченой
Разнокалиберная вонь…

Ах, Люба, Любочка, Любашенька!..
Щеночек добрый!..
Где ты, где?!..
Какая сила запечатала
Тебя в той варварской стране?!..

Я помню все: глаза… ладошечки…
Твой вскрик — «Не бей!..» — там, у костра…
Прожгла нутро мое картошечка…
Она ж — сквозь сердце проросла...

…Душа  огрызком раскорячилась,
Между бровей — легла морщинь…
И тени мне давно мерещатся
Веревки, мыла и осин…