Услышанный зов

Любовь Отраднева

(в соавторстве с Naru Osaka)

Услышанный зов

Посвящается дражайшему соавтору

В своё время мы с Ёжичком написали фик «Семья джедая», где вся история разворачивалась на фоне семейного счастья Квай-Гона и Шми. Так вот, пришла мне в голову подобная идея по «Саюкам»: а если бы Комьё Санзо услышал зов Корью ещё до того, как тот родился, и таким образом познакомился с его матерью?
Нару-тян, ещё раз спасибо тебе огромное, без тебя этот фик писался бы дольше и вышел не таким милым. Ты героиня, что взялась оперировать незнакомым фэндомом и столь странной реальностью!
* * *
Ночь была тёплой и душной, и спалось только тем, кому не о чем было подумать. Нет, Комьё Санзо Хоши, может быть, и расслабился бы и заснул… но что-то его тревожило. Как будто кто-то звал на помощь. Тихо, едва слышно – но очень настойчиво. И от этого зова никуда было не деться…
Ещё некоторое время повертевшись с боку на бок, он наконец не выдержал и встал с постели. Что-то гнало его на воздух – истомившая тело духота или настойчивый зов? Так или иначе, было аж две причины поддаться этому порыву, что он и сделал.
И сейчас, пожалуй, было бы неправильно сидеть на крылечке и курить… хотя идти ночью за территорию монастыря мог только такой странный человек, как Комьё. Остальные решили бы – мерещится. Или нечеловеческие сущности расставляют ловушки…
…Идти пришлось почти до ближайшей деревни, вдоль великой реки, плеск которой почти заглушал слабый зов… Но кто-то тут, бесспорно, был. Вскоре Комьё разглядел сжавшуюся в комочек человеческую фигуру…
Все законы запрещали ему, монаху, оставаться наедине с женщиной и говорить с ней. Но Тридцатый Санзо Хоши законы всегда трактовал весьма вольно. А тем более – она была почти совсем девочка, и горько плакала, и… да, до родов ей оставалось, видимо, совсем немного.
Она всхлипывала так горько, что, похоже, не слышала его шагов, и лишь когда он подошел почти вплотную – вздрогнула и испуганно обернулась. Почему-то она мимолётно напомнила Комьё затравленного зверька, которому уже некуда бежать… А может, так оно и было?
Юная женщина смотрела в лицо монаха огромными заплаканными глазами, прижимая руки к груди. А потом чуть слышно спросила:
– Вы призрак? Вы пришли меня забрать?
В её голосе была какая-то покорность, точно подобное совсем её не пугало… А вот Комьё вдруг стало не по себе от таких слов.
– Нет, я не призрак. Не бойся.
– А я и не боюсь… Мне и так осталось немного. Только бы успеть родить и хоть кому-нибудь отдать ребёнка, чтобы вырос не сиротой…
И в этот миг Комьё понял: слышал он не её. А маленькое, не родившееся ещё существо, которое хотело любой ценой удержаться на этом свете, найти того, кто позаботится о нём… и о матери.
– Не надо так говорить. Особенно сейчас, когда носишь ребёнка, – он сел рядом с ней. – Лучше расскажи – что с тобой случилось?
Всхлипывая, девушка поведала простую и старую как мир, но от этого не менее щемящую историю.
Звали её Коран, было ей всего-то семнадцать, жила она одна и зарабатывала на жизнь портновским ремеслом. Однажды её заметил богатый и знатный господин из города… кажется, он был видным политическим деятелем, этого Коран точно не знала, она просто любила его. А он, как только узнал, что у неё будет ребёнок, пропал и больше не появлялся. Она ждала, вздыхала, таяла… и от горя заболела, и уже почти не могла работать…
И теперь сил у неё хватало только на то, чтобы час за часом отсчитывать время, оставшееся до появления ребенка на свет. А потом… Тут громкие всхлипы прервали слова, впрочем всё и так было ясно.
Простая история… Но почему она так задела Комьё? И почему именно он услышал зов ещё не родившегося ребёнка?
Впрочем, гадать было некогда. Надо было что-то делать, и быстро.
– Не плачь, тебе нельзя. И не отчаивайся. Я сейчас принесу тебе поесть и каких-нибудь целебных трав. Поклянись, что не сойдёшь с этого места, пока я не вернусь.
Он сам удивился тому, как отчётливо и властно прозвучал его голос – похоже, он хотел во что бы то ни стало удержать её. И она, поддаваясь этой его властности, подняла голову и прошептала:
– Да… Я обещаю.
– Вот и прекрасно. Жди здесь.
Вернулся он как мог быстро. По дороге напоролся на нескольких встречавших рассвет монахов – к счастью, они не стали ни о чём расспрашивать просветлённого сэнсея, а заранее восхищались всеми его действиями и оказывали помощь…
– Вот, дитя моё. Поешь, только маленькими порциями. А потом выпей вот это и отдыхай…
– Спасибо… – она покорно принялась за еду. Скоро он понял, что был прав: ей давно не приходилось есть нормально, после совсем небольшой порции еды у неё начали слипаться глаза.
– Ты живёшь-то где? Не засыпать же тебе прямо тут…
– Там… – она указала рукой. И сонно пробормотала: – Ключ под ковриком…
В итоге ему пришлось взять её на руки и нести в указанном направлении – о том, как повела бы себя, увидев это зрелище, святая братия, даже думать не хотелось. Комьё и не думал.
А девочка была тёплой и совсем невесомой, даже несмотря на беременность… Он и не заметил, как донёс её до дому.
А там – уложить на кровать и… и что? Не оставлять же её тут одну! Один раз взяв на себя ответственность – теперь уже не…
Не отмахнешься, не бросишь… Он сел возле постели, внимательно всматриваясь в лицо спящей. В темноте-то он много разглядеть не сумел.
А сейчас уже потихоньку светало, и стало видно, что волосы у Коран светлые, золотистые, и такие же, чуть темнее, ресницы, и по-детски пухлые, розовые губки… Теперь оставалось только гадать о цвете её глаз.
Она спала как ребёнок, даже не вздрагивала во сне и не металась. Кажется, впервые за долгое время на душе у неё было спокойно.
И этот зов, приведший его к ней… Комьё прислушался – и понял, что он стал тише, и лишь какой-то отзвук его словно просил остаться рядом…
…Силы небесные, ребёнку нужен отец! Нормальный, ответственный и заботливый. Неужели же земля такими оскудела?.. И девочке… тоже кто-то нужен. Хотя, конечно, главное, что удержит её в мире живых, – это её дитя…
И всё же, нужно и нечто другое – опора, надёжность, забота… Прописные истины, о которых почему-то люди так легко забывают…
– Что же с тобой будет?.. – прошептал Комьё, сам не зная, к кому обращается – к ребёнку или к его матери.
Некому было ему ответить, и оставалось только ждать, пока проснётся Коран. Потому что ведь и в монастыре его тоже ждут дела… Ну да ладно, отсутствие во имя благого дела за грех не зачтётся. По крайней мере, в глазах высших сил. А братия и не спросит…
* * *
Коран проспала полдня – и наконец потянулась и начала по-детски тереть глаза кулачками. Ещё через несколько минут стало видно, что глаза у неё необычные, по поверьям, такой глубокий синий, почти сиреневый цвет бывает только у демонов. Но как же это красиво… а на её личике так и вовсе трогательно.
– Ой… Сколько же я проспала… Солнце уже высоко…
– Ничего, – улыбнулся Комьё. – Тебе это было только на пользу. Сейчас ведь тебе лучше?
– Да, намного… – она почему-то слегка покраснела.
– Вот и умница. Главное, не переутомляйся, а еда у тебя теперь есть…
– Ох, я вас так стеснила, так напрягла, простите…
– Даже не думай об этом. Я к тебе ещё загляну, быть может, завтра.
Она подарила ему долгий благодарный взгляд, в котором смешалось чувство вины и желание больше никогда не оставаться одной… Если бы могла – удержала бы его.
– Спасибо, – прошептала она. – Спасибо вам за всё…
Вроде бы ничего особенного он не сделал, но почему-то на сердце стало теплее от этого тихого голоса.
Сделав над собой усилие, Комьё всё же попрощался с маленькой женщиной… но вернулся гораздо раньше, чем предполагал.
– Не помешал? Просто не нахожу себе места, когда думаю о том, что вдруг… придёт твой срок, а никого не будет рядом…
– Ой, ну что вы, зачем же столько времени уделять неизвестно кому, ведь вы святой человек… – но глаза её сияли, и вся она безмолвно радовалась, не смея показать этого открыто.
– Помогать тем, кто в этом нуждается – самый верный путь к святости, разве нет? А тебе сейчас лучше не оставаться одной, ребёнок вот-вот попросится выйти на свет.
И что-то в его голосе подсказало ей – он не просто так говорил, а действительно чувствовал то, что происходило с её ребёнком.
…К ночи у Коран и в самом деле начались схватки. И вот тогда Комьё понял, что чувствовать и жалеть – это одно, а вот оказать настоящую врачебную помощь… Сможет ли он? Не смеет не смочь. Больше-то некому… Потому что надо было раньше думать, а он не мог оставить девочку одну…
А ей было, судя по всему, очень больно, и страшно, и стыдно, что он на неё смотрит и даже прикасается к ней…
Но делать было нечего, оставалось лишь довериться ему. И он просто не мог обмануть это доверие, хотя в уме перебрал все молитвы, боясь оступиться хоть в чём-то, повредить ребенку, появляющемуся на свет… да и его матери тоже. И пока смотрел в искажённое болью юное личико – впервые думал, что, наверное, никакие превратности мужской жизни и рядом не стояли с ЭТИМ.
К счастью, его молитвы всё-таки имели материальную силу – в смысле, могли хотя бы облегчить боль и страдания. И помочь ему самому настроиться на их волну – матери и дитяти, чтобы не упустить никаких нужных моментов, чтобы подсказать юной женщине, когда замереть, а когда, наоборот, стараться изо всех сил…
* * *
Солнце уже взошло и даже успело обдать окрестности жаром, когда наконец измученная Коран услышала первый крик своего сына.
Держа его на руках, Комьё чувствовал себя так, точно этот ребёнок – его собственный… В том смысле, что будто это он всю ночь мучился несказанно, чтобы он появился на свет. Но если подумать – то ведь так и было… Комьё невольно улыбнулся этой мысли.
– Дайте мне его, – тихонько попросила Коран. – И идите спать, Хоши-доно…
– Тебе бы самой…
– А кормить? – она уже совсем раздумала умирать и, даром что все последние месяцы болела и голодала, молоко у неё пришло. А иначе какая же она мать!
Ну, теперь у неё точно есть причина задержаться в этом мире, подумал Комьё. Ребенок точно не позволит ей уйти, вон как жадно принялся за свой первый в жизни завтрак…
И только когда оба – и мать, и ребёнок – наконец уснули, с одинаково умиротворёнными улыбками на лицах, Комьё осознал в полной мере, насколько же он сам устал…
Пришлось валиться практически на пол рядом с постелью роженицы – и наконец позволить себе отрубиться…
А когда снова проснулся – первой его мыслью было: ну как её одну оставишь? Надо поискать кого-нибудь в помощь…
Она хоть и старалась показать, что всё в порядке, но еще по крайней мере несколько дней ей надо быть в постели, так что без помощи точно не обойтись. Но кого же найти?
…Ответ нашли за него. Из монастыря заявилась целая делегация – и как только выследили? Глаза у монахов были почти на лбах, хоть они и знали, что Тридцатый Санзо Хоши не ходит обычными путями.
– Преподобный, вы, вы…
– А что – я? – Комьё встал так, чтобы заслонить испуганную и еле-еле приведённую в порядок Коран и разбуженного, сердито плачущего младенца. – Вот скажу сейчас, что это мой ребёнок и я его официально признаю!
Он сам не знал, что заставило его так сказать, возможно, просто разозлился, что за ним следили, но эффект у фразы был мгновенный – монахи обомлели, похоже, приняв его слова за чистую монету, Коран потеряла дар речи, и даже младенец смолк – по-видимому, тоже удивился.
– Ваш?! – только и сумел выговорить один из монахов в наступившей тишине.
Какая-то доля секунды, и…
– Да. Мой.
Тишина продлилась ещё несколько минут, а потом кто-то из братии тихо проговорил:
– Комьё-сама, что же, вы нас теперь покинете? А как же мы без вас?
У Тридцатого даже от сердца отлегло, и он улыбнулся, как всегда улыбался:
– Я никого никогда не бросаю. Я же буду жить в двух шагах, и меня всегда можно найти. И, вот увидите, высшие чины меня не выгонят…
Монахи зашептались. Можно было разобрать нечто вроде: «Нашему Комьё-сама можно всё, ну кому ещё доверят две сутры…»
И теперь главным было, чтобы его не выгнала Коран.
Она хотя ещё и не обрела дар речи, зато в глазах у неё отчётливо читалось: ближним надо помогать, но не настолько же!
– Извини, – как только монахи отправились восвояси, Комьё наклонил голову. – Иначе меня бы совсем не поняли…
– Я понимаю, но… В конце концов, вам ни к чему наживать неприятности из-за меня!
– А я их не наживу. А одни только сплошные приятности, если ты меня не выгонишь… Ты знаешь, кто я, дитя моё? Не люблю об этом говорить, но на данный момент я – верховный Санзо Хоши и хранитель сразу двух священных сутр. Мне просто не найдут замену, так что…
– Ну, при таком-то ранге у вас наверняка есть дела поважнее, чем… – Коран, снова смутившись, прижала сына к груди.
– Наоборот, при таком ранге можно уже вообще почти ничего не делать, а только то, что нравится, – Комьё улыбнулся, улыбка вышла блаженной. – Кстати, ты ещё не придумала, как его назовёшь?
– Нет… Как-то… не успела.
– Тогда… – он поглядел в окно, за которым катила свои воды великая река Янцзы. – Может быть, по одному из имён этой реки, на берегу которой мы встретились? Корью? – Комьё наклонился над ребёнком: – Не возражаешь?
Малыш, судя по внимательному взгляду голубых глаз, совсем не возражал.
– Думаю, он не против.
– Ну, если так, то я тоже! – улыбнулась Коран.
* * *
И потекли дни, недели, месяцы… Забот было очень много, но правду говорят те, кто утверждает: от детей радости больше, чем хлопот. Да и хлопоты Коран и Комьё делили пополам, и даже шептаться о них уже перестали, и как-то вдруг они осознали, что в непрерывной череде забот начали появляться спокойные паузы. Ведь маленький Корью теперь реже нуждался в еде и мог спокойно проспать ночь…
И в один из таких спокойных моментов, когда Корью уснул, Комьё увидел Коран стоящей у окна – так же, как вчера, и позавчера, и…
– О чём ты задумалась? – спросил он, подходя к ней и вставая рядом.
К его удивлению, Коран вдруг вздрогнула, обернулась, глядя на него так, словно он резко её разбудил – и тут же отвела взгляд.
Только Комьё успел заметить, как румянец заливает её щёки… С девочкой явно что-то происходило.
– Что-то не так? – мягко спросил Комьё.
– Нет, всё в порядке. Я просто думаю о Корью. И о том, что… Ему очень повезло.
– Конечно. Ведь у него такая чудесная мама!
– Да что я… Главное то, что вы сумели стать ему отцом, Комьё-сама!
Кто бы мог подумать, что эти слова способны его смутить – даже несмотря на то, что они были правдой. Всё это время Комьё возился с ребёнком чуть ли не больше, чем Коран, даже ночами вставал, давая юной маме возможность отдохнуть…
А сейчас они стояли рядом и старательно НЕ смотрели друг на друга. В воздухе даже не витало, а висело неподвижно что-то недосказанное…
Коран всё же нашла слова – кажется, не те:
– Мне вам век руки целовать надо…
И прежде чем он успел опомниться, её губы и впрямь скользнули по его руке.
– Ну что же ты делаешь, дитя моё, зачем… – прикосновение было совсем лёгким, но так обожгло…
Она не ответила – у неё перехватило горло, и, всхлипнув, она прижалась к его груди.
– Ну что ты… Не плачь, не надо, – только произнеся это, Комьё заметил, что его руки лежат на её плечах.
И это показалось ему абсолютно естественным – да он уже давно нарушил всё, что можно, и в самом деле место этой девочки было в его объятиях и нигде больше…
– Я… я ничего, – шептала Коран едва слышно, уткнувшись лицом ему в грудь. – Я от счастья, Комьё-сама…
– Да, да… Я знаю… Я тоже счастлив, Коран, – и вновь он сначала произнес эти слова и лишь через миг осознал, что это – чистая правда.
И так они простояли, не размыкая объятий, пока Корью громко не потребовал внимания.
Но дело уже было сделано. Они стали настоящей семьёй – и все остальные, не сделанные ещё шаги уже ничего не изменили бы, не прибавили к этому факту…
Для Комьё было ясно как день, что он больше никуда не уйдёт отсюда. Да и в глазах Коран, в её смущённом румянце теперь читалась не просто благодарность. Что-то ещё… на что Комьё, конечно же, не имел права, но что-то ему говорило, что в ночь рождения Корью он переступил черту, за которой подобные мысли теряют всякую цену.
И теперь в любую свободную минуту их могло бросить друг к другу – снова и навсегда. И если бы оба немножко об этом задумались, то решили бы, что никто не посмеет их осудить. Ни на земле, ни на небесах.
Что только так и должно быть – он, она и их ребёнок…

Июнь-июль 2010