Ненаписанные мемуары

К сожалению, прогрессирующая слепота не позволила моей бабушке написать развернутые мемуары. А моя «молодая занятость» не оставляла времени писать под диктовку или хотя бы воспользоваться диктофоном. Моя вина.
То, что удалось разобрать в обыкновенной ученической тетрадке – здесь. Может быть, кому-то это будет интересно.


Кто-то сказал, что люди на земле делятся на две категории: одни читают, другие пишут. Уже несколько лет читать почти не могу — зрение ослабло, значит, буду писать...
 Начну с предков. Отец мой, Клыков Лев Леонтьевич, родился в крестьянской семье и детство свое провел в деревне Далматовка Самарской губернии. Мой дед со стороны отца был представителем деревенской интеллигенции: волостным писарем. Он полюбил крепостную девушку, выкупил ее у помещика и женился на ней. У них было двое  детей: сын и дочь. Дед умер от тифа еще молодым; завещав жене ехать в город и учить сына, Вдова его, бабушка Саша, отдала всю землю брату покойного и переехала в Самару.
Отец мой учился на казенный счет и учился хорошо. После гимназии он поступил в Военно-медицинскую академию в Петербурге, где тоже учился на казенный счет. Позднее, став земским врачом, он выплатил государству деньги, затраченные на его учебу.
Мой отец счел себя вправе жениться лишь тогда, когда этот долг был выплачен. Исполнилось ему 40 лет, а невеста была моложе его на 17 лет. Поженились они в 1899 году, и из свадебного путешествия он вернулся поседевшим: молодая жена запретила ему подкрашивать волосы.
Лев Леонтьевич Клыков был главным врачом Самарской земской больницы, имел частную практику и был известен в Поволжье, особенно среди крестьян. Но как-то раз к нему на прием приехал симбирский помещик Бостром с мальчиком-гимназистом, которого он представил как своего сына. У мальчонки очень болели глаза. Отцу удалось исцелить его. Это был будущий писатель Алексей Толстой.
Помню двухэтажный каменный дом на Самарской улице, в котором поселились мои родители после свадьбы. Они прожили в нем, по-видимому, до 1908 года. В доме была аптека. В окнах аптек тогда должны были стоять стеклянные цветные шары, чтобы ее мог найти и неграмотный. Шары были красные и зеленые. В этом доме родились четверо старших детей: Татьяна, Елена (я), Николай и Александра.
Не знаю, где и когда мой отец познакомился с доктором Мухановым. Лев Николаевич Муханов был хирургом  в земской больнице, и они вместе с моим отцом решили открыть свою хирургическую лечебницу. Она была построена в 1908 году, и мы переехали в тот же дом — на новую квартиру.
 Состояла лечебница из операционной с необычайно большими окнами и двух или трех палат, кажется, на шесть человек. Еду для больных готовили у нас на кухне, на втором этаже. Да, забыла: наш дом находился на Николаевской улице под номером 137, напротив церкви.
Очень опасной была работа отца во время эпидемии холеры, разразившейся в первые годы XX века. Мама рассказывала, что виделась с отцом только через щели в заборе, окружавшем больницу. Он никогда не жаловался на нездоровье, хотя у него был невроз сердца, пугавший мою мать. Один раз за всю жизнь он пропустил из-за простуды три рабочих дня в земской, тогда уже городской, больнице, но это случилось уже во время Великой Отечественной войны, когда ему было под 90 лет.
Помню еще семью наших соседей — Чаковских, которым принадлежали городские бани.  После революции и бани, и дом были национализированы. В  бумагах моих родителей много позже я нашла письма Бориса Матвеевича Чаковского моему отцу. Писал он главным образом о сыне, который к тому времени стал известным писателем. Удивляло только, что в Большой Советской Энциклопедии Александр Чаковский назван русским, хотя происходил из прекрасной, очень дружной еврейской семьи.
Лев Николаевич  Муханов умер в самом начале войны 1914 года. Лечебница закрылась, и мы переехали на Троицкую улицу в дом купца Герасимова. По Дворянской улице ходили пленные австрийцы в светло-серых мундирах. Они жили в лучшей гостинице города, хотя немцы такой свободой не пользовались.
Отец по прежнему служил в земской больнице и на железной дороге. Он вел еще и прием больных на дому: рано утром и в 6 часов вечера. Но денег в доме было мало. Во-первых, детей было уже шестеро, а во-вторых, отца преследовала мысль, что он умрет намного раньше мамы и она останется без денег. Конечно, все в доме были сыты, но ветчину, например, покупали только для гостей, а фрукты — только на праздники. Варенье детям давали раз в неделю, и лишь отец ел его каждый день вместо сахара.
В конце декабря 1916 года мама купила дом на станции Кротовка а 80 верстах к востоку от Самары В трех верстах находилось имение Мухановых, затем — Тимашевка, затем — имение Чемодуровых. Последней станцией на этой ветке железной дороги были Серные воды, курорт. Эта дорога была узкоколейной, и строил ее инженер Гарин-Михайловский. Имение Чемодуровых он описал в одном из своих произведений. Говорили, что Гарин-Михайловский — человек редкого обаяния. После его смерти оказалось,  что у него было две семьи, но обе женщины так его любили, что, когда его не стало, поселились вместе.
На участке в Кротовке не было ни единого деревца. Мама сама развела сад, посадила яблони, смородину, клены. В первое же лето она разбила перед домом цветник. В 1918 году дом отобрали под какое-то учреждение, потому что считали его  приобретенным на «нетрудовые доходы». Мама долго добивалась его возвращения и помог ей секретарь обкома Леплевский, который понимал, что у врача нетрудовых доходов быть не может.
...Последний раз я была в Самаре в 30-х годах. Здесь родились обе мои дочери. А в 1945 году я забрала родителей в Москву, и все связи с родным городом были прерваны на долгие годы. Когда мой отец уезжал, он передал дом в Кротовке детскому саду. Не знаю, что там сейчас, но кто-то мне говорил, будто от посаженного мамой сада ничего не осталось, а половину участка отрезали под железную дорогу.
Хорошо, что я этого уже не увидела.

Елена Львовна ЧИРКОВА. урожденная  Клыкова, 1901 г. рождения.