Гормон счастья

«Я есть то, что я о себе думаю»
Гегель


I

- Пациент Ковалев.
Доктор Фригель принимал в своем кабинете очередного страждущего. С первого взгляда на вошедшего, по тому, как он робко присел на краешек стула, было ясно, что этот человек или спился, или уже давно не смотрел на себя в зеркало. Хотя перегаром от него не пахло. Наверное, готовился к приему у врача.
- Расскажите мне, пожалуйста, о счастливых днях в вашей жизни.

* * * * *

Передо мной сидел еще не старый, унылый, потухший мужчина. Его руки были нервно скомканы в кулак, глаза сгорбленно смотрели в руки, а сам он мне показался побитым, потрепанным и безразличным.
На своих приемах я часто применяю гипноз, но сейчас я решил, что он пришел выплакаться и сам все расскажет.
- Доктор, я не помню, когда они были, счастливые дни, - не поднимая глаз, ответил он.
- Попробуйте вспомнить. Давайте начнем с детства. Наверняка там было что-то хорошее. Не могло не быть.
Он надолго задумался. Я не торопил его. Я знаю: нужно время, чтобы, хотя бы мысленно, оторваться от повседневной жизни, от якоря забот, чтобы окунуться вглубь себя. По его растревоженным пальцам я понял, что он блуждает в потемках своей памяти и ищет хоть единственный прозрачный луч, помимо собственного, навсегда забытого крика рождения, когда он впервые открыл глаза и увидел свет.
- Доктор, я вспомнил.
Он даже подпрыгнул немного на стуле, то ли от удивления, то ли от неожиданности, что вспомнил, и впервые поднял на меня мутно-голубые глаза. Сквозь заболоченные тиной зрачки мелькнула искра, и это было хорошим признаком.
- Доктор, теперь я вспомнил. Когда мне было четыре года, родители подарили мне большую деревянную лошадку на полозьях. Я садился на нее верхом, раскачивался, и мне казалось, что я скачу вперед, что я кавалерист.
- Хорошо, уже хорошо. Посмотрите внимательнее на того себя. Что там еще было хорошего?
- Да, да, вы правы, было. Мой отец садился за пианино и играл марш «Прощание славянки». А я ходил под эту музыку с деревянной сабелькой в руках по кругу, по комнате, и чувствовал себя героем или командиром.
- Вы служили в армии? Вы хотели стать офицером?
- Я не прошел медицинскую комиссию.
- А что сталось с вашими родителями?
- Они разбились на машине, когда мне было пятнадцать лет.
- Вы их любили?
- Я очень сильно их любил. Кроме них у меня никого не было и нет в жизни.
После этих слов он будто выдохся, снова потупил взор, обмяк, как сдувшийся воздушный шар, и умолк.
- А позже вы были счастливы? В юности? Ведь у вас, конечно, была первая любовь?
- Да, но она меня обманула, - сонным голосом ответил он.
- А ваша жена? Как вы с ней познакомились?
- Обычно, как все. Встретились, познакомились и поженились. Через два месяца после свадьбы она мне сказала, что я ничтожество, и у нее есть любовник, а через полгода ушла от меня.
- А работа? У вас есть любимая работа?
- Доктор, вы что, издеваетесь надо мной?
Он оторвался от своих скрещенных пальцев и посмотрел на меня так, будто пришел не на курс психотерапии, а только что вырвался из лап санитаров, перемахнул через высокий забор и убежал в помятой пижаме из психиатрической больницы.
- Какая может быть любимая работа, если я ежесекундно только и думаю, как, любым способом, заработать хоть немного денег, чтобы прожить?
- Успокойтесь, не будем говорить о работе. Закройте глаза, расслабьтесь, вдохните глубоко. Мы говорили с вами о счастливых днях в вашей жизни. Детство. Постарайтесь вспомнить. Были ли еще в вашей жизни моменты, даже мгновения, о которых вы думаете с улыбкой, с радостью, с нежностью?
Он снова сжался, как лопнувший пузырь, и стал похож на полинявшего, заброшенного плюшевого мишку с выколотыми глазами.
Потом он с усилием распечатал веки и боязливо сказал:
- Я пытался вспомнить, хотя, может быть, и забыл что-то. Доктор, у меня в жизни больше не было счастливых дней.


II

Таких больных у меня за день проходит много. То ли жизнь у них так сложилась, то ли судьба виновата, то ли сами они уже не могут или не хотят разглядеть за пеленой быта крупицы счастья.
Я их всех спрашиваю: «Когда вы были счастливы? Вспомните, это важно».
Гормон счастья придает человеку силы и здоровье. Человек или увядает, как осенний цветок, без видимой причины, или распускается навстречу солнцу и жизни. Все зависит только от него самого. Но когда он уже не в состоянии справиться с собой, только гормон счастья может его спасти и от нищеты, и от одиночества, и от безумия.
Я – врач. Я – психоаналитик. Я – исследователь. В лаборатории и на своих сеансах я изучаю человеческий мозг. За эти годы я убедился в истине: даже маленькие крапинки счастья, - можете назвать это психологическое состояние души радостью, возбуждением, созерцанием, удовлетворением, спокойствием, улыбкой, радушием, оптимизмом, светом, это все те же самые ежеминутные капельки счастья, - продлевают человеку жизнь. Это давно известно. Но я пришел к главному выводу: гормон счастья можно культивировать.
Идея эта мне показалась простой и гениальной: изымать крохи счастья из одного человеческого мозга и, обработав их на компьютере, вживлять в другую голову.
Что значит этот Ковалев со своими двумя, крохотными обрывками воспоминаний о счастье? Он беззуб и жалок, и никому не нужен, в том числе, и себе. А другому человеку, возможно, этот малюсенький гормон поможет обрести покой и рассудок.
Счастье – такая же, на самом деле, физиологическая субстанция, как все в нашем организме, просто один из гормонов.
Так я начал в своей лаборатории культивировать и собирать счастье.


III

Я не претендую на Нобелевскую премию. Но я придумал, как сделать людей счастливыми. Я хочу осчастливить человечество. Это ли ни главное?
Бог с ними, с теми, у кого за всю жизнь накопилось лишь два воспоминания о счастье: как в детстве он скакал на деревянном коне и как маршировал по комнате под «Прощание славянки». От них не убудет, если эти забытые воспоминания навсегда сотрутся из их жизни. Но зато, когда эти кусочки счастья из разных голов и памятей аккумулируются вместе и передадутся кому-то, кто не только способен заплатить, но и сумеет воспользоваться этим даром, как укрепляющим подсознательным цементом, такой человек сможет приобрести невероятную жизненную энергию.


IV

В то утро Яков Михайлович Фригель проснулся свежим, как никогда рано: и от нетерпения, и от предвкушения радости открытия.
Как истинный ученый, он решил первый опыт поставить на себе.

* * * * *

Яков Михайлович очнулся, открыл глаза и почувствовал, что не может пошевелить ни рукой, ни ногой, не потому, что его разбил паралич, а потому, что он привязан к кровати.
Когда утром с обходом в палату вошел молодой врач, известный психиатр спросил его спокойно, как коллегу:
- Что со мной? Я доктор Фригель. Развяжите меня.
Его развязали.
- Где я?
- В психиатрической больнице. Извините, Яков Михайлович, я восхищаюсь вашими трудами по психиатрии, но вчера вас прямо из лаборатории привезли сюда. Вы были не в себе. Как вы себя чувствуете?
- Нормально я себя чувствую.
- Мы скоро вас выпишем. Что бы вы хотели сейчас?
- Принесите мне, пожалуйста, деревянную лошадку на полозьях и включите марш «Прощание славянки».