Письмо 24. Точка и прощание

Я прошу - не пиши, я прошу - не звони.
Если можешь - забудь, а не хочешь - кляни.
Богохульствуй, кричи, убивай, сквернословь.
Только так выжигают железом любовь.

Это мое последнее открытое письмо, больше я не напишу тебе ни слова.

Все-таки есть что-то завораживающее в том, что один из тех, кто читает эти строчки с экрана, и есть ты. На самом деле, иногда мне кажется, что любой из них мог бы быть тобой и наоборот. Это просто случайное, глупое и потому такое трагичное стечение обстоятельств, что именно ты и есть ты, а я – увы, я…Запутанно, очень по-женски, но правда.

К слову о правде – ты ведь не можешь не знать, что я соврала, точнее сказать, придумала, вообразила себе то, чего не было в реальной жизни. Мы не были в постели, мы не виделись уже несколько месяцев, мы никогда не говорили о любви. Прошел год с того момента, как мы разошлись, и чуть меньше года с того дня, который я буду помнить всю жизнь как день своего второго рождения – когда мне чудом удалось не наложить на себя руки. Я пыталась превратить мечту в правду – примыслила красивый конец к нашей незаконченной сказке, потому что безумно желала, чтобы он был таким. В моих мечтах ты был нежен и мужествен, я – ласкова и добра, и мы снова были мужчина и женщина друг для друга, и мы снова любили.

Но мечта не становится правдой по выбору мечтающего, поэтому правда оказалась совсем иной, и у каждого – своей. Моя правда заключается в том, что мне не удалось погубить свою любовь к тебе, как бы я ни старалась. Моя правда заключается в том, что внутри меня плещется огромное подземное озеро потребности в ласке, нежности, любви и заботе - моей о любимом человеке, любимого человека - обо мне, которую я не могу утишить никоим образом. Моя правда заключается в том, что я нахожусь в престранном положении – у меня есть муж и семья, и они трогательно заботятся обо мне, а я – о них, но при этом я отчаянно хочу быть нежной и близкой  с тем человеком, которого люблю, однако ему не нужно ни то, ни другое.

Уже год, как я перестала думать о том, о чем на самом деле думаешь ты, - отчасти  потому,  что это бессмысленно, а отчасти потому, что мне это не важно, у меня есть компьютер, есть белое поле экрана, есть весь мир в сети, и ты – один из этого мира – тоже разговариваешь со мной на моем языке. Мне достаточно понимать, что у тебя тоже есть своя правда, и она такая же многогранная и сложная, как моя, но важно другое – она коренным образом отличается от моей, и им не слиться в одну нашу общую правду. Поэтому просто выслушай меня, и – если можешь – пойми, как будто я просто чужой и  посторонний тебе человек.

Последние месяцы я сделала все, чтобы овладеть собой, и из пристрастного участника событий превратиться в объективного наблюдателя, сделать вид, что все это происходит не со мной, подавить в себе все эмоции и молча следить за тем, что я ощущаю, думаю, переживаю, словно я раздвоилась и смотрю на себя со стороны. Это было странно, увлекательно и одновременно больно – я, как экспериментатор, все время прибавляла силу тока и фиксировала разнообразные болевые ощущения, то и дело возникавшие в душе и в теле. Каждый раз, испытывая мучения, заставлявшие меня хвататься за телефонную трубку, я делала глубокий вдох и говорила себе – потерпи, ведь это еще не конец, это не самый тяжелый момент в твоей жизни, ты сможешь вынести гораздо больше, если продержишься еще немного, а там что-нибудь да изменится. Я говорила себе, что если я начну что-нибудь с этим делать, то лишусь всего разнообразия возможностей, выбрав один-единственный и возможно, неверный путь. Всякий выбор есть уже ошибка по определению, не надо ничего делать, не надо ничего выбирать, не надо вообще ничего – надо ждать, пока жизнь предоставит возможность удовлетворить ту или иную потребность, не лишаясь при этом чего-либо взамен, а исподволь подготавливая для этого все условия.

И так оно и было – я терпела, когда, казалось, нет сил выносить, и молчала, когда, казалось, нет сил не сказать, но каждый раз я продвигалась все дальше и дальше, укрощая эмоции, нетерпение, все, кроме боли. Боль не поддавалась уменьшению или уничтожению, зато я училась жить с ней постоянно и даже испытывать от нее определенное удовольствие – повышая уровень собственного болевого порога по известному российскому принципу – чем хуже, тем лучше. Мне становилось все хуже и хуже, но я знала, что всегда смогу вынести чуть больше того, что терплю сейчас. И это пригодилось мне не единожды за то время, пока мы общались с тобой уже после того, как разошлись. И даже сейчас, когда я пишу эти строки, я понимаю, как я близка к тому, чтобы закричать, заплакать, позвонить, потребовать, ударить, убить и так далее. В то же время я ощущаю это желание как бы со стороны, и оно не мешает мне мыслить, писать, общаться и жить дальше. Оно больше не перехватывает мне горло, как раньше, оно не парализует волю, как все эти годы,  оно не разрушает меня изнутри, как было, оно просто есть, и это факт, но факт и другое – мое решение, как с ним поступить.

А теперь о поступках и моем отношении к ним. Ты удивишься, потому что я никогда не говорила тебе об этом раньше, но теперь я считаю чрезвычайно важным говорить не о том, кто, что и как сделал, а о том, как я лично к этому отношусь на самом деле. Я не оцениваю его в категориях «хорошо» или «плохо» - ведь эти хорошо или плохо – вещи относительные, и что тебя хорошо, для меня зачастую просто катастрофа. Я скорее пытаюсь найти определения, сравнения, образы, отражающие мое истинное восприятие того или иного поступка. Не знаю, сможешь ли ты это прочувствовать так, как я, в противном случае просто поверь мне на слово - твое отношение ко мне эти последние месяцы я ощущала так, словно я носила мертвое дитя в своей утробе. Я была матерью мертвому ребенку, я гнила заживо, я желала смерти ему и себе.

Когда-то давно я написала о любви, что она подобна маленькому слепому котенку, свернувшемуся клубочком на коленях, которого  хочется баюкать, нежить, ласкать всю жизнь. Так и ребенок в материнской утробе – с ним общаешься, его любишь, его гладишь, ласкаешь, его уговариваешь, на него ворчишь, - потому что он живой, и он – часть тебя. Эти месяцы я жила любовью – глупым маленьким котенком, выпущенным на волю из тесной коробки, я разговаривала с ним, я лелеяла и берегла его, я возилась с ним, я ежечасно думала о нем, и это было прекрасно.

Но в какой-то момент я поняла, что плод замер и перестал шевелиться. Я не слышала ответа на свои слова и ласки, я не видела движения ножек навстречу, я не слышала биения маленького сердечка. Я испугалась, но продолжала уговаривать себя, что все хорошо, что это мне только кажется, и с ребеночком все в порядке, но время шло, а он не подавал никаких признаков жизни. Ты не звонил мне, не интересовался тем, как я живу, не пытался  встретиться со мной, тактично, но явно уходил от вопроса о физической близости, говорил со мной о каких-то неотложных хозяйственных нуждах и карьерных устремлениях, словом, совершал какие-то поступки на уровне простейших физиологических реакций, исключающие всякий, более духовный и осмысленный уровень.

Самый ужас наступил тогда, когда я написала тебе о том, что вижу в тебе причину того, что не могу забеременеть, и прошу тебя вернуть мне то, что ты забрал с собой  - мою женскую силу и плодовитость в браке. Тогда я вообще перестала слышать сердцебиение и движение и поняла, что мое дитя будет мертворожденным. Это было ужасно – сознавать, что я ношу в себе чувство, которое никому не нужно, что я люблю того, кто никогда не появится на свет, что я никогда не обниму эти маленькие ножки, что я никогда не обцелую эти крохотные пальчики, что я никогда не увижу это трогательное личико. Перевожу с языка метафор на общечеловеческий – я никогда не увижу, как твои морщины разглаживаются, превращая твои глаза в голубые озера, я никогда не почувствую твой нежный и терпкий запах мальчишеского пота, я никогда не поцелую твои мягкие нежные губы, я никогда не повисну у тебя на шее, я никогда не вспомню твое мужское естество внутри меня, я никогда тебя больше не увижу…

Ты знаешь, что говорят  в таких случаях врачи – они заставляют сделать аборт, потому что лучше убить ребенка, чем потерять и его, и мать. Поэтому я задумалась об аборте – потому что не хочу гнить заживо, ожидая неизменного конца. Дело в том, что твое отношение ко мне неожиданным образом показалось мне той самой точкой, которую мы не поставили год назад. Тогда мы оба были в ярости и гневе и явно неспособны мыслить здраво, но теперь ситуация иная. Я долго и терпеливо ждала, пока смогла сама для себя дать правильное определение тому, что происходило между нами эти месяцы, и мне это удалось, как видишь. Я терпела все, что приходило ко мне от тебя, и ждала, пока смогла понять, что оно означает на самом деле, и ты знаешь, я поняла. Я теперь знаю то же, что и ты, - что ты тоже ищешь способ поставить точку, но не так, как это было год назад, а по-другому – спокойно, без истерик и выкриков, по-хозяйски – то есть, не затворяя дверь до конца на тот случай, если тебе  вдруг захочется остаться еще на минутку, воспользоваться моей любовью и потом вернуться обратно  в свой устроенный мир.

Моя причина заключается совсем в ином. Но сначала я расскажу историю, пришедшую ко мне буквально на днях. В свое время у меня была одна очень близкая подруга, но после окончания университета пути наши разошлись – она вышла замуж за духовное лицо, стала матушкой, родила шестерых (!) детей, много писала в православных газетах. Мы нашлись, как водится, не без помощи небезызвестного сайта, с радостью возобновили общение, пока не произошло нечто ужасное – трагически погиб ее первенец, чудный мальчик, почти юноша, зеница материнского ока. Всякие наши контакты были прерваны, и я уважала ее решение, поэтому позвонила ей лишь для того, чтобы поздравить, и, как выяснилось позже, несказанно удивиться. Моя подруга нашла в себе силы забеременеть и родить двойню, хотя у нее в роду нет близнецов! Это ли не чудо – со всех точек зрения – духовной, физической, биологической, в конце концов! Для меня в ее подвиге – а по-другому я не могу это назвать – есть высший и сокровенный смысл: когда люди очень хотят и все силы истощают ради цели, они достигают того, чего просят, но только цель должна быть – любовь, великая, безмерная, бесконечная, жертвенная, самоотверженная, всепрощающая – такая, которая преодолевает все – сопротивление материи и косность духа…

И я поняла, когда услышала ее историю, что такой любовью я – к счастью или к несчастью – люблю только одного человека, испытывающего ко мне несравненно более простые и обыденные чувства, которых явно недостаточно, чтобы их можно было бы положить на жертвенник любви и высечь из него божественный огонь и зачать душу человеческую. А я, сколько бы ни колотилась истощенной и надломленной грудью о бездушный камень, сколько бы ни терпела пресные ласки мужа, сколько бы ни читала молитв живой серебряной воде, в душе знаю – я ничего не достигну без любви, и все мои муки и усилия напрасны, пока я люблю, и пока люблю – тебя. Как сказал мне один умный, не вполне близкий, но и не совсем посторонний человек, отвечая на мой вопрос, что со мной не так – просто ты еще что-то не закончила, всего не отдала, не до конца избыла. И тогда внезапно я поняла – да, я провела эти годы в аду, но сейчас я по-прежнему блуждаю в чистилище, пытаясь завершить, отдать, пережить. И пока я в этом сумрачном царстве, ничего не произойдет, значит, я должна сделать нечто, позволяющее подняться на уровень выше, выбраться из тени, хотя бы издалека увидеть божественный свет.

Клянусь, я сделаю это, сделаю или умру, иначе зачем я пыталась жить все это время?
Клянусь, я сделаю это, или умру, иначе зачем я пыталась родить ребенка все это время?
Клянусь, я сделаю это или умру, иначе зачем я пыталась забыть тебя все это время?
Клянусь, я сделаю это или умру, иначе зачем я пыталась любить тебя все это время?