Рассказы о моём детстве

       Какой я был хитрец и дипломат

      Когда после войны мы жили в подмосковном  Пушкино (это не город Пушкино, а село с тем же названием, расположенное в паре километров ближе к Москве, станция Мамонтовка по Ярославской железной дороге),  я помню, как мы сажали картошку и кое-какие овощи, чтобы как-то прокормиться. Весной прошлогоднюю картофельную ботву сжигали. В это время летало много майских жуков, и мы – мальчишки их сбивали фуражками на лету. Однажды мать уезжала в Куйбышев к брату на несколько дней и перед отъездом наставляла меня: «Саша,  ты  не говори на улице, что я уехала. А то соседи все огурцы у нас на огороде порвут». И только она уехала, я,  выйдя на двор,  заявил всем: « Я вам не скажу, что мама уехала, а то вы все наши огурцы поедите».
       Другой пример такого же рода. 1953 год. Мы живём в Воронеже. У нас в гостях сидит известный литературовед Бялик. В это время газеты сообщили о тяжёлой болезни Сталина. Я прихожу домой с гулянья, раскрасневшийся от беготни. Родители с гостем сидят за столом. Папа, обращаясь ко мне, говорит: «Ну, что в народе, Саша, о болезни Сталина говорят?». Я быстро выпаливаю то, что только что слышал на улице: «Да, вот если Сталин умрёт, евреев резать будут». А в это время в стране был антиеврейский шабаш. В разгаре было так называемое дело врачей. А Бялик – еврей. Он побледнел от ужаса и стал причитать: «Неужели, правда!  Неужели, правда!».



        Контакты с вождями

      В 1947 или 1948 году папа  взял меня  на демонстрацию в Москве. Колонна студентов и преподавателей МГУ (папа тогда учился в аспирантуре МГУ, где тогда же училась дочь Сталина – Светлана, которую там папа много раз видел) проходила мимо мавзолея, где на трибуне стояли все тогдашние вожди. Папа посадил меня себе на плечи, и я, таким образом, возвышался над праздничной колонной, став весьма заметной фигурой. Как рассказывали мне родители, мне помахали руками Сталин, Молотов и Берия.
      В 1949 г. страна торжественно праздновала 70-летие Сталина. Ему дарила вся страна огромное количество подарков. Был открыт музей подарков Сталину. Я, будучи подмосковным школьником, был в этом музее на экскурсии. Просто невозможно перечислить, сколько там было потрясающих вещей. Огромные ковры, огромные хрустальные и гончарные вазы. На всех предметах огромные портреты Сталина. Действующие модели железной дороги с поездами  и с рельсами огромной длины. Масса картин, скульптур и других художественных произведений, посвящённых вождю. Подарки от областей, республик, организаций и персональные подарки. В это время на улицах Москвы были огромные очереди за самыми простыми продуктами питания.
      В мавзолее Ленина я был на экскурсии со школой ещё до того, как туда сначала положили мёртвого Сталина, а потом его вынули оттуда и перезахоронили у Кремлёвской стены.
     Когда  Сталин умер, я учился в Воронеже в средней школе №28.
Так вот в этот день, когда я вошёл в школу,  наш школьный швейцар рыдал навзрыд.  Учительница истории Зоя Николаевна – еврейка тоже со слезами на глазах говорила нам школьникам: «Как много сделал Сталин для евреев». Всё это говорит о том, насколько люди были дезинформированы. Ведь как раз в это время большая группа врачей-евреев сидели безвинно в тюрьмах за мнимые преступления.
Совсем недавно были репрессированы и убиты ряд деятелей культуры-евреев.
     В Хрущёвские времена я жил в Воронеже. Однажды в нашем Воронежском драмтеатре было совещание работников сельского хозяйства Черноземья. На этом совещании был Хрущёв. Я жил в двух шагах от драмтеатра и возвращался из магазина, куда я ходил за хлебом. Смотрю перед театром огромная толпа народу. Я пробираюсь через толпу домой, и вдруг из театра выходит Хрущёв и тоже пробирается через толпу к своей машине. Народ его не пускает. Я оказываюсь рядом с Хрущёвым так, что мог дотронуться до него рукой. Как это контрастирует  с тем, как проезжали и проезжают сейчас всякие вожди по нашим дорогам. Дорогу перекрывают на много километров, и обычные машины и городской транспорт должны долго, долго ждать, пока какой-нибудь членовоз проедет.

         Приезд в Воронеж

       В 1949 году мой отец окончил аспирантуру МГУ и защитил кандидатскую диссертацию. При  распределении на работу ему предлагали либо поехать в Кишинёв, либо в Воронеж. Был выбран русский город  Воронеж.  Мы в это время жили в Клязьме.  Как раз в этом году у меня родился брат. Именно я предложил назвать его Сергеем. И вот мы на поезде всем табором приезжаем в Воронеж. Там отцу дали временное жильё – комнату в студенческом общежитии на улице Фридриха Энгельса. Мы погрузились в такси и сказали адрес, куда нас надо довезти. Шофёр сразу выяснил, что мы впервые приехали в этот город и в нём не ориентируемся. И он нас повёз. Возил, возил довольно долго и взял с нас приличную сумму.
Когда мы разместились в своей комнате и выглянули в окно, то мы увидели очень близко здание вокзала, куда мы только что приехали.
Кстати, если бы это происходило теперь, мы бы вокзала не увидели из-за большого количества зданий, которые его сейчас загораживают. Но тогда Воронеж был весь в развалинах, и между общежитием и вокзалом был пустырь.
    Во время войны Воронеж был занят немцами не весь, а только его правый берег.  А на левом берегу были наши. И вот немцы из орудий палили по левому берегу, а наши – по правому. В результате в Воронеже осталось целыми буквально несколько зданий. В Воронеж, как говорили, приезжал Геббельс и,  увидев развалины, заявил, что русские не восстановят город и за 100 лет. Когда мы приехали, то в Воронеже полностью была восстановлена только небольшая часть Проспекта Революции от почтамта до кинотеатра «Пролетарий». А на остальных улицах от многих домов остались только голые кирпичные стены, на которых иногда висели батареи отопления. Мальчишки (и я тоже) сбивали эти батареи и сдавали металл в утиль. До сих пор помню, что килограмм железа стоил 6 копеек, а чугуна – 9 копеек. На вырученные деньги я покупал мороженое или марки, которые я тогда собирал. На пустырях люди делали землянки и в них жили.
     В самих развалках и в окрестностях Воронежа ребята находили оружие, боеприпасы. Даже в нашем дворе был один парень постарше меня, которому оторвало руку, когда он и его друзья положили в костёр какой-то снаряд, и этот снаряд разорвался.
    Когда через некоторое время была построена часть пятиэтажного дома для преподавателей университета, где нам дали квартиру, то во дворе этого дома был пустырь с землянками, чуть дальше конюшня.Во дворе была беседка, где в прямом смысле «собиралася компания блатная». Там были воры и их девочки. Звучал патефон и пластинки Лещенко (естественно, Петра, а не Льва). Наш дом располагался вблизи рынка, а за рынком была Никольская церковь. За церковью были многочисленные спуски к реке Воронеж. В 12 километрах ниже по течению река Воронеж впадает в Дон. Именно здесь Пётр I начал строить русский флот, который потом по Дону шёл в Чёрное море для войн с турками. В Воронеже есть Петровский сквер с памятником, посвященным этому событию. Мы поселились в своей квартире перед самым Новым годом. Родители послали меня на рынок купить ёлку, что я третьеклассник и сделал. Мои собственные сыновья и в десятом классе этого не делали. Помню,  однажды я поймал голубя. Видимо, он был то ли немного больной, то ли ещё какая была причина, что он дался мне в руки. Это был не сизарь, а породистый голубь, и я понёс его продавать на рынок. Меня обступили голубятники, стараясь подешевле его у меня купить. Сначала предложили 3 рубля, потом я его продал за 5 рублей. На самом деле, цена породистых голубей была раз в десять больше.
     У нас квартира была на пятом этаже, а на четвёртом жил пленный немец – физик Допель. Его водил под конвоем солдат на работу и также под конвоем они возвращались домой. Известно, что после войны, американцы охотились за немецкими учёными, а наши в этом от них отстали. Во всяком случае Вернера фон Брауна захватили американцы. Но всё-таки кое-кого и наши захватили. Через несколько лет этого физика отпустили, и он уехал в ГДР.  В соседнем  подъезде жила профессор Мария Афанасьевна Левицкая. Её имя было в учебниках физики. В какой-то момент она изготовила приёмник и передатчик на самые в тот момент короткие волны. В это время  она занималась ядерной физикой, при этом она не признавала квантовой механики. Сейчас это звучит,  как нонсенс. Она ходила в каком-то салопе, унтах с галошами, но, в то же время,  часть своей зарплаты она отдавала на именную стипендию для продвинутых студентов. Её сестра (а они обе были старые девы) писала длинные-предлинные стихи для детей, и мой папа от неё прятался, потому что она всё время просила послушать и помочь напечатать свои шедевры.

             О чтении

        Лет семи – восьми я часто болел и лежал дома, пока мать была на работе. Однажды я сам разобрался с немецкими буквами по учебнику для пятого класса, и когда мама пришла с работы, я ей заявил, что я выучил немецкий язык. Стул – по-немецки дер Штул, карта – ди Карте и т.д. Мама сильно смеялась. Вообще-то,  я прилично читал с пяти лет и даже ещё дошкольником ходил довольно далеко в библиотеку за книгами. А в Воронеже я был записан в нескольких библиотеках и проглатывал иногда по три книги в день. Позже мы получили квартиру прямо над Областной Воронежской библиотекой,  где моего отца знали как писателя,  и у меня был неограниченный доступ к любым книгам. Например, примерно в пятом – шестом классе я прочитал последовательно 12 томов Драйзера. Тогда же прочитал основные вещи Мопассана.  В то же время,  в этом возрасте мне очень нравились книги о партизанах, разведчиках  и, вообще, про войну. Над книгой Войнич «Овод» я  просто проливал слёзы.  Очень мне нравились книги «Как закалялась сталь» и «Мартин Иден». Конечно, я любил три самых знаменитых романа Дюма, а позже полюбил «Бравого солдата Швейка»,  романы «Двенадцать стульев» и «Золотой телёнок», а также  вещи Джерома и О Генри. Русскую классику я полюбил позже. Хотя Лермонтова я любил с самого раннего детства. Мы выписывали Большую Советскую эциклопедию. В ней было 50 томов. И вот, я , лёжа на полу, часами проглатывал статью за статьёй. Позже в Ленинской библиотеке я стал читать статьи на английском языке из Энциклопедии Британика. Оттуда я почерпнул много того, чего не было в нашей чрезвычайно тенденциозной энциклопедии. Сейчас в этой английской энциклопедии есть около 20 томов чисто научных по различным отраслям знаний.Это совершенно бесценный материал.Вообще, я был сумасшедший читатель. И вспомнить всё прочитанное в раннем возрасте просто невозможно.

На фотографии (1944 г.) мой отец (справа) и дядя Ваня (брат моей мамы), которые (случайно!!!) оказались в одной дивизии на Карельском фронте во время войны.