О бытовой режиссуре

               

    Один мой знакомый – драматург. И режиссёр. И артист. Одно слово – художник. Поэтому, когда я думаю о режиссуре, я бешусь.
    Я бешусь, потому что как настоящий читатель я люблю лихо закрученные сюжеты, хороший слог, динамику мысли, перипетии взаимоотношений. Но, поскольку я кроме этого ещё и девица, в некотором смысле (в том самом, в котором девицы имеют склонность влюбляться в артистов), то ко всем его литературным экспериментам отношусь как героиня, т.е. изнутри.
    Одно дело  -  наблюдать, как героиню насилуют в поезде, если она, к тому же ещё и ничего, и совсем другое – участвовать в действе. Драматурги – безжалостные люди, в силу особенностей своей профессии. Чтобы был сюжет – должен быть конфликт. Чтобы был конфликт, кто-то должен быть опущен. Мои литературные опыты закончились после того, как пришлось убить лирическую героиню. Поэтому, когда я думаю о режиссуре, я бешусь.
     Его печатные произведения получают премии, но значительно интереснее произведения, которые он не печатает. Однажды он рассказал мне историю о том, как ищут фактуру  для рекламного ролика. Пристаёшь к девушке на улице: типа, девушка, хотите сниматься в кино?- приходите завтра, оплата такая-то, форма одежды – любая. Но самое интересное, когда она приходит, видит реальную съёмочную группу, получает реальные деньги – и всё! Не успеешь обрадоваться, как небанально мужик пристал – и тут же выясняется, что никто, собственно, не пристаёт. Чтобы был сюжет, кто-то должен быть опущен.
     Можно и так ещё: повезти девушку в город, который не любишь, зато в нём есть сюжет. В этом городе, например, живёт другая девушка, которая и город любит, и ту (первую) девушку, по понятным причинам, терпеть не может. Очень важно при этом сообщить обеим о наличии другой. (Опять же, обеим ли?) Этому должно предшествовать объяснение, даже два, так положено по закону жанра. Герой разрывается между чуткостью и чувством. Да пошёл бы ты, думает читательница. Видали мы вас в гробу, таких чутких. Но каков сценический эффект!
       А вот ещё хороший ход, чтобы одна из героинь много лет думала бы, что её кумир женат и обременён семейством. И открыла для себя правду накануне реальной женитьбы. Или сразу после. Не суть, для драматического эффекта – не суть.
     Другой герой, из давным-давно прочитанной книжки в таких случаях говорил: дураки! Лучше бы целовались!
     И вот я думаю. Недаром артистов вешали во времена инквизиции и позже. И непонятно, почему их не вешают сейчас.
      Как, интересно, целоваться с режиссёром? Если приходится на ходу просчитывать мизансцены, участницей которых ты станешь, если поведёшь себя так-то и так-то? Предположим, что через минуту он скажет: «я любил тебя больше, чем ангелов, а ты, оказывается, шлюха». Или наоборот: «разве можно общаться с женщиной, которая не понимает, что есть мороженое – это сексуально». Или, устало опустив плечи, скажет: «почему мы не встретились с вами пять лет назад, год, месяц, неделю?»
      Да, о чём я, собственно? Как можно целоваться с человеком, который целоваться не собирается? Это же из серии: девушка, хотите сниматься в кино. Поэтому, когда я думаю о режиссуре, я бешусь.
      Я бешусь, думая о режиссуре ещё и потому, что меня удивляет расточительность моего знакомого. В погоне за мизансценами он проживает годы. Драматургия получает очередную порцию пищи, весьма спорную на предмет новизны, а жизнь проходит мимо. Как девушка, снятая и опущенная. Впрочем, не стоит жалеет девушек. Они-то как раз справляются, Да и режиссёры, кажется, тоже.
      Труднее всего читательницам. В отсутствии героя, они обнаруживают чудовищную брешь в собственной картине мира. Никто, кроме режиссёров не говорит на птичьем языке поэзии. Никто не создаёт многослойных текстов на стыке литературы и жизни. В отсутствии режиссёров и поэтов читательницы становятся немы и глухи. Им не с кем говорить на собственном языке. А на других – как-то не очень получается. Как назвать связи, которые стоят на поэзии? Любовь? Дружба? Взаимопонимание? Со-чувствие? Почему они обречены? Неужели они обречены?
       Одна радость: в отличие от героини читательницы могут смотреть и снаружи. Они даже могут наколдовать плохую погоду, по крайней мере, попытаться. Могут не думать о белых слонах три дня подряд. Могут пить пиво в компании, которую это не шокирует. По крайней мере, они не умирают, эт точно. И поэтому я уже почти не бешусь, думая о драматургии.