Я выполола эту чертову траву. До последнего стебелька. Всю! И свалилсь мешком под черешню, любуясь и гордясь трудами рук своих. Солнце палило как перед концом света. Я истекала потом и заслуженной радостью, предвкушая свой триумф. У сарая громоздилась гора сорняков. Моя гора. Все. Управилась. Теперь-то свекровь не посмеет глядеть на меня с презрительным недоумением: откуда ты взялась такая? Откуда, откуда. Оттуда, откуда и все. Только здесь, в глубинной кубанской станице я поняла, что население делится на тружеников и горожан. Горожанин не умеет управляться у поросят, разжигать печку, рушить кукурузу, отличать пшеницу от ячменя. И потому бесполезен, как сорняк. И еще горожанин - это "кусок мяса"! В смысле - ничего не может, не приспособлен к жизни. Толку от моего высшего филологического образования, если я не умею щупать кур! Щупать кур я не умела, петуха панически боялась. Он подкрадывался сзади и долбил ноги крепким клювом. Только удар палкой по горбу обращал его в бегство. И если мне поручали посыпать курочкам, я вооружалась палкой и только тогда шла в куртяник.
Свекровь ходила по двору и тихо, но так, чтобы я слышала, бухтела на мой счет:"От, что сделано в гузне, не переделашь в кузне". Конечно, это был махровый расизм. В чистом, незамутненном виде. Господи! Как же мне было обидно осознавать себя человеком второго или даже третьего сорта. Это я-то, которая почти написала диссертацию по ритму прозы, второсортная?! Но кому была нужна моя диссертация в кубанской станице? И вот сегодня я наконец доказала, что я не тварь дрожащая, не "кусок мяса", а полезный человек. Вон сколько травы наскирдовала! С чувством исполненного долга я пошла в дом и завалилась спать. Вечером я внутренне ликовала, глядя из кухонного окна, как свекровь задумчиво созерцает лысые грядки, и гору сорняков. И ждала, когда же она прибежит хвалить меня. Но свекровь промолчала. Надо отдать ей должное: она промолчала. Ни слова не сказала. И я ей за это до сих благодарна. Помидоры, оставшись без травяного укрытия, в несколько дней погорели. Бестолковая горожанка, обремененная бесполезными знаниями по ритму прозы, беспомощный "кусок мяса", не знала, что травку оставляют специально, для защиты от солнца. Словом, в очередной раз я накосячила.
Кажется Антон Павлович Чехов советовал выдавливать из себя по капле раба. Болезненная это процедура. Я ломала себя под свекровь, не просто выдавливала, а выдирала из себя горожанку, с кровью выдирала, но так и не стала своей. А в себе что-то безвозвратно сломала, как в часах: вроде ходят, вроде тикают, но на четверть часа опаздывают.
Однажды утром свекровь собрала чемоданчик и отправилась на курорт, муж - в соседнюю область на сессию. А мы остались вдвоем: я и трехлетний сын. Через неделю я поняла, что смертоубийства не миновать. Я сама, конечно, лучше померла бы голодной смертью. Но ребенок... Его-то надо кормить. Я тогда еще не работала, жили на более, чем скромную зарплату мужа, которую он всю отвез на презенты преподавателям. Деньги закончились как-то сразу и основательно. Шурш по карманам дал копейки на хлеб. И в воскресенье утром я вышла во двор с твердым намерением завалить курицу. Минут сорок я слонялась по двору, делая вид, что ищу топор. А чего его искать, когда он в сарайчике у входа стоял? Большой, ржавый, тяжеленный. Я помахала им, примериваясь. Вроде как потренировалась и пошла ловить курицу.
Думаете это просто - выбрать курицу для лапши? Отнюдь! Сначала ее надо пощупать на предмет обнаружения в ней яйца. Курицу с яйцом может зарезать только бестолковая хозяйка. Я заглянула в загородку. Так свекровь именовала маленький загончик, где десяток курочек под присмотром петуха совершали дневной моцион, не подозревая о моих черных замыслах. Не выпуская из виду петуха, я схватила первую попавшуюся курицу за крыло, она отчаянно затрепыхалась, остальные подняли крик, петух надулся и боком стал приближаться ко мне. Я решила не дожидаться его атаки и выскочила за калитку. Свою пернатую пленницу я зажала с такой силой, что она, должно быть, сомлела. Во всяком случае сидела смирно и только сердечко бешено стучало под моей вспотевшей ладонью. Мое сердце колотилось в таком же ритме.
- Где там ее щупают, эту чертову курицу? - бормотала я, расхаживая по двору. - И что я там должна нащупать? Яйцо? А если я его не нащупаю. Так! Все! Начинаю!
Зажав курицу одной рукой, задрав ей задницу, другой - я нащупала первую попавшуюся дырку и, чувствуя, что меня сейчас стошнит, засунула туда палец. Ничего? Ничего! Слава Богу - не придется повторять эту омерзительную процедуру еще раз. Я присела на лавочку отдохнуть и морально подготовиться к следующему этапу.
День занимался солнечный, жаркий. Вишни стояли в цвету, словно молоком облитые. Курица, успокоившись, сидела у меня на коленях и даже что-то тихо ворковала. Я уже не хотела лапши, я вообще уже ничего не хотела, но представила, как свекровь поджимает презрительно губы, схватила топор и потащила курицу на плаху. "Только один удар - и все" "Раз - и готово!" "Минутное дело!" Уговаривала я себя. Я топталась возле пенька, на котором свекровь обычно совершала это минутное дело, и не знала, как приступить к нему. Курица опять заволновалась, затрепыхалась. Я пыталась приспособить ее к пеньку, но курица не хотела приспосабливаться, отчаянно вырывалась, вертела головой и истошно кудахтала. "Ну потерпи, ну, пожалуйста!" - бормотала я. Пот заливал глаза, топор в руке скользил, я размахнулась, но в последний момент струсила, и топор ушел куда-то в бок, чуть задев куриную шею. Птица зашлась в крике. На белых перьях проступили красные пятна.Я отшвырнула топор и зарыдала. Прижав окровавленную курицу к груди, я побрела в сад. Ее голова безжизненно болталась, глаза-бусинки затянуло пленочкой, но сердечко под моей рукой судорожно билось. "Ну, не могу я, Господи! Ну, не могу я убивать, не могу! Что ж мне делать-то!" Может, отпустить ее к чертовой бабушке? Пусть живет! И пойти занять денег у соседей. Ну, да! А потом свекровь..." Мысль о свекрови добавила мне сил. Я должна была доказать ей, что я не "тварь дрожащая", не "городской кусок мяса". Я утерла слезы, решительно прошагала на кухню, выбрала самый большой нож и опять пошла к плахе. Опустилась на колени, чтобы было удобней, придавила куриную шею к пеньку. Одного только не учла - нож оказался тупым. Я и давила лезвием и пилила им - не получалось. Птица билась в моих руках, хрипела, но все еще жила. От жалости и ужаса я вдруг озверела. "Да когда ж ты уже сдохнешь!" Навалившись всей тяжестью на нож, я почувствовала, как хрустят косточки шеи. Как в последний раз дрогнуло и обмякло ее тельце. Все. Бросив курицу на месте казни, я побрела в дом. Надо было бы радоваться, я ведь преодолела свою слабость, но ощущения победы не приходило. Я чувствовала себя убийцей, мерзавкой, осквернившей и это утро, и эти вишни, и, самое главное, свою душу. Пакостное состояние.
По телевизору нарядные детишки в желтых платьицах танцевали и пели: "Цып, цып, мои цыплятки, цып, цып, цып, мои касатки, мои желтые комочки, мои будущие квочки. Здесь в траве густой привольно погулять вам можно вольно..." Я вспомнила замученную курицу, и меня затошнило. Я с пронзительной ясностью осознала, что с ЭТИМ мне теперь придется жить.
Вечером я кормила сына куриной лапшой, но сама к ней не притронулась. И куриц я больше не резала. Никогда. Наверное именно в тот день я научилась говорить "нет". В том числе и свекрови. И еще я поняла, что нельзя себя ломать. Нельзя. Часики затикали, хоть и с отставанием.
По этой ссылке Песня о цыплятах http://www.youtube.com/watch?v=0XGrf0D3PEw
ПРОДОЛЖЕНИЕ http://www.proza.ru/2010/08/09/863
Картинка talks.guns.ru
Старые пластинки. Страдания куска мяса
© Copyright: Нина Роженко Верба, 2010
Свидетельство о публикации №210070300022
Свидетельство о публикации №210070300022
Рецензии
Отличный рассказ, Нина! Горожане действительно утратили связь с землей и умение быть частью природной ниши живых существ, убивающих животных для собственного пропитания. Куры в магазинах, аккуратно и красиво обработанные и лежащие одинаковыми тушками на полках холодильников, аккуратно порубленные куски говяжьего и свиного мяса, тем более, не воспринимаются нами иначе, чем обычная еда для повседневного приготовления и последующего употребления за обеденным столом. Убивать животных большинство горожан не умеет и даже боится.
После армии я работал дежурным деревенским монтером-слаботочником, и обслуживал двадцать две деревни в клинском районе Подмосковья. Однажды, я по вызову пришел на колхозную ферму чинить телефон и полез на телефонный столб, чтобы проверить, где находится повреждение на линии. Не успел я отсоеденить ввод, как из телятника выскочили две пожилые женщины-доярки и стали орать с матюками, что, мол, я - такой и разъэтакий, запустил им в автопоилку электрический ток и убил двух коров. Кое-как смог объяснить сельским труженицам, что я обслуживаю радио и телефоны, где напряжение не поднимается выше 12 вольт, и стало быть, никак не мог быть причастным к преждевременной гибели скота. Бабушки меня еще раз обматерили (нравы и лексикон на селе, сами понимаете, очень далеки от классических канонов родной речи) и скрылись на ферме. Однако, через минуту скотницы снова оказались под моим столбом, на на этот раз в руке одной из них был огромный нож, чуть ли не в метр длиной. Бабушки весьма настойчиво, не скупясь на привычные в деревне идиоматические обороты, попросили меня слезть со столба. Я покосился на зловещий ножичек в руке одной из них и невольно заупрямился. Наконец, старушки сообразили, что меня смущает наличие этого совершенно ужасного инструмента, и объяснили, что коровы вот-вот откинут копыта, поэтому надо успеть умертвить их и спустить кровь, пока они не околели, иначе может пропасть мясо.
"Мужик ты, али нет?" - засомневались они: "Слезай, мы же бабы, такие дела делать не можем, а больше никого на ферме нет!"
"Да я не умею!" - попробовал было я открутиться от смертоубийства.
"Да чего там уметь-то! Мы тебе головы коровьи подержим за рога, а ты им по горлу ножичком чик - и готово! Всего и делов-то! Сделай милость! Христом богом просим!"
Пришлось подчиниться. Я слез со столба, одна из колхозных дам подхватиля меня под руку и потащила на ферму, где возле автопоилки лежали две издыхающие коровы. Одна уже не шевелилась, а у второй еще ходили бока и, время от времени, по туше пробегала судорога.
Бабушки сунули мне в руки отточенный нож, приподняли за рога голову коровы и заорали: "Давай режь, черт окаянный!" А потом, видя, что я нерешительно мнусь, не решаясь пустить в дело нож, добавили отменных матюгов для поднятия моего мужского духа.
До сих пор не понимаю, как у меня хватило решимости сделать это. Видимо, у нормального городского человека существуют внутренние тормоза на убийство. Деревенские к таким делам относятся проще. Дымящаяся кровь потоком хлынула из разрезанного коровьего горла. Бабушки вздернули несчастную буренку за рога и держали, пока бежала кровь. У второй коровы такого обильного кровоизлияния уже не было, но на грязный пол все же вылилось довольно много почти черной крови. Мне стало так плохо, что всего буквально вывернуло на изнанку, благо успел выбежать из коровника. Через несколько минут одна из бабусь похлопала меня по плечу, сказала: "А ты молодец!", и поднесла к моему носу почти полный стакан вонючего деревенского самогона, от запаха которого у меня с новой силой началась рвота.
С фермы я сбежал, не починив телефона, и вернулся уже только к вечеру. Обе кровы уже лежали во дворе, и два мужика разделывали их туши. Рядом с одной из них лежал в белом пузыре теленок.
У меня потом долго было ощущение, что я переступил через что-то такое, чего делать был не должен, и примерно с месяц не мог даже смотреть на мясо.
Александр Халуторных 07.06.2016 16:56 • Заявить о нарушении
После армии я работал дежурным деревенским монтером-слаботочником, и обслуживал двадцать две деревни в клинском районе Подмосковья. Однажды, я по вызову пришел на колхозную ферму чинить телефон и полез на телефонный столб, чтобы проверить, где находится повреждение на линии. Не успел я отсоеденить ввод, как из телятника выскочили две пожилые женщины-доярки и стали орать с матюками, что, мол, я - такой и разъэтакий, запустил им в автопоилку электрический ток и убил двух коров. Кое-как смог объяснить сельским труженицам, что я обслуживаю радио и телефоны, где напряжение не поднимается выше 12 вольт, и стало быть, никак не мог быть причастным к преждевременной гибели скота. Бабушки меня еще раз обматерили (нравы и лексикон на селе, сами понимаете, очень далеки от классических канонов родной речи) и скрылись на ферме. Однако, через минуту скотницы снова оказались под моим столбом, на на этот раз в руке одной из них был огромный нож, чуть ли не в метр длиной. Бабушки весьма настойчиво, не скупясь на привычные в деревне идиоматические обороты, попросили меня слезть со столба. Я покосился на зловещий ножичек в руке одной из них и невольно заупрямился. Наконец, старушки сообразили, что меня смущает наличие этого совершенно ужасного инструмента, и объяснили, что коровы вот-вот откинут копыта, поэтому надо успеть умертвить их и спустить кровь, пока они не околели, иначе может пропасть мясо.
"Мужик ты, али нет?" - засомневались они: "Слезай, мы же бабы, такие дела делать не можем, а больше никого на ферме нет!"
"Да я не умею!" - попробовал было я открутиться от смертоубийства.
"Да чего там уметь-то! Мы тебе головы коровьи подержим за рога, а ты им по горлу ножичком чик - и готово! Всего и делов-то! Сделай милость! Христом богом просим!"
Пришлось подчиниться. Я слез со столба, одна из колхозных дам подхватиля меня под руку и потащила на ферму, где возле автопоилки лежали две издыхающие коровы. Одна уже не шевелилась, а у второй еще ходили бока и, время от времени, по туше пробегала судорога.
Бабушки сунули мне в руки отточенный нож, приподняли за рога голову коровы и заорали: "Давай режь, черт окаянный!" А потом, видя, что я нерешительно мнусь, не решаясь пустить в дело нож, добавили отменных матюгов для поднятия моего мужского духа.
До сих пор не понимаю, как у меня хватило решимости сделать это. Видимо, у нормального городского человека существуют внутренние тормоза на убийство. Деревенские к таким делам относятся проще. Дымящаяся кровь потоком хлынула из разрезанного коровьего горла. Бабушки вздернули несчастную буренку за рога и держали, пока бежала кровь. У второй коровы такого обильного кровоизлияния уже не было, но на грязный пол все же вылилось довольно много почти черной крови. Мне стало так плохо, что всего буквально вывернуло на изнанку, благо успел выбежать из коровника. Через несколько минут одна из бабусь похлопала меня по плечу, сказала: "А ты молодец!", и поднесла к моему носу почти полный стакан вонючего деревенского самогона, от запаха которого у меня с новой силой началась рвота.
С фермы я сбежал, не починив телефона, и вернулся уже только к вечеру. Обе кровы уже лежали во дворе, и два мужика разделывали их туши. Рядом с одной из них лежал в белом пузыре теленок.
У меня потом долго было ощущение, что я переступил через что-то такое, чего делать был не должен, и примерно с месяц не мог даже смотреть на мясо.
Александр Халуторных 07.06.2016 16:56 • Заявить о нарушении
Совершенно жуткая история, Саша, про этих несчастных коров. Читать без содрогания невозможно. Надо переступать через себя, чтобы убивать животных. Я не могу. А сейчас тем более.))) Тогда, по молодости, да еще подхлестнутая материнским инстинктом - надо же было кормить ребенка! - я это сделала. До сих пор жалею. Абсолютно уверена: такое даром не проходит. Вспомнила сейчас историю про корову, только со знаком плюс.))) Я не так давно писала о нашем предпринимателе, который в свое время закончил ветеринарный факультет и отрабатывал в центральной России положенные три года. Был у него интересный случай: разбудили его где-то около полуночи. В деревне — километрах в пяти от центральной усадьбы — не могла растелиться корова, очень ценная, рекордистка. К тому же еще и первотелка. Худо-бедно, но на лыжах Александр ( Ваш тезка!) ходить научился. Не ас, конечно, но в ту ночь, подхватив ветукладку, он смело побежал на лыжах в деревню. А мороз нешуточный давит, градусов пятнадцать. Добрался до фермы, а у самого души нет: мало того, что первое в его жизни родовспоможение, до этой ночи он про роды только в учебнике читал. А тут еще беда: у теленка заднее предлежание, ну, не может, корова без помощи разродиться, развернуть теленка надо, подтолкнуть, причем вручную. А корова, бедная, уже не первый час мучилась. Смотрит на него — понимает, что он помочь хочет, а слезы градом. Александр как увидел эти слезы, сам чуть не заплакал. Ну, что делать! Хорошо Лида бригадир помогала ему. Она-то опытная была. Корова уже лежала на полу, у нее опять схватки начались, пришлось и Александру ложиться на пол сзади, как он развернул телочку — не помнит, но развернул. Получилось! И корова тут же растелилась. Как же она радостно мычала! Благодарила! Лида, конечно, ему налила сто грамм, с почином, так сказать. И он на обратной дороге, то ли от радости, что управился, то ли от выпитого въехал с размаха в канаву, лыжа напополам! Километра два пришлось ему по снегу брести лесом. Задубел, как цуцык! А душа поет. Смог, сумел.
Душевно!)))
С наступающим праздником Вас, Саша!
Нина Роженко Верба 10.06.2016 17:33 Заявить о нарушении
Душевно!)))
С наступающим праздником Вас, Саша!
Нина Роженко Верба 10.06.2016 17:33 Заявить о нарушении
Интересная история, Нина! У моего тезки был весьма обнадеживающий почин для ветеринара, а у меня только печальный опыт умерщвления живых существ очень крупных размеров. Мне приходилось потом стрелять белок, уток и гусей на охоте, без особенных душевных мучений, но тот первый случай с коровами стал для меня довольно страшным экзаменом, который не забылся до сих пор. Ещё был случай, когда я почувствовал себя негодяем и убийцей. Как-нибудь напишу об этом рассказ.
Александр Халуторных 10.06.2016 18:16 Заявить о нарушении
Александр Халуторных 10.06.2016 18:16 Заявить о нарушении
На это произведение написано 12 рецензий, здесь отображается последняя, остальные - в полном списке.