40 дней спустя. Часть 3

Часть 3. Долгая зима


Зима будет бездушной, как вечеринка в гламурном клубе,
Но не для всех: для остальных ее совсем не будет!
Хочется смеяться? Смейтесь, б…ди, но мне интересно:
Сколько тел найду я в декабре возле подъезда?

«Тем, Кто Дожил До Зимы», гр. Корейские_LЁDчики




Глава 1. Возвращение

– В Тупик идете? – спросила старушка в потертом пальто, просовывая в салон голову в блеклом платке.
– Идем, – бодро кивнул водитель.
Фыркая и дребезжа, автобус тронулся.
Человек откинулся, насколько позволяло жесткое сиденье. Странно, но он не помнил ни поезда, ни вокзала. Должно быть, спал всю дорогу. Он не помнил и того, когда в последний раз выбирался на малую родину. Помнил только, что все было недосуг, и учеба отнимала все время без остатка.
За окном замелькали знакомые пейзажи. Подсвеченный весенним солнцем и омытый дождями, город имел праздничный вид. Настолько праздничный, что ему взгрустнулось. Как он жил без этого? Без этих лачуг частного сектора, без бараков, построенных еще пленными немцами, без ландшафтов, где можно снимать «Сталкера» без декораций. Без шахт, которые стали из угольных убыльными еще до его рождения.
На следующей остановке зашли три девчонки в полной боевой раскраске, сразу заняв всю заднюю площадку. Будь они чуть постарше, он, может быть, задержал бы на них свой взгляд подольше, но так посчитал это неэтичным. Похоже, старшеклассницы. Акселерация, йопта.
Но не все были такими, как он. Человек усмехнулся, проследив, куда направлены взгляды мужской половины салона. В основном на ту, у которой для этого времени года юбка коротковата, а колготки тонковаты, слишком мало den’ов. Так можно и воспаление придатков заработать. На лицо она была так себе, но мужские головы повернулись именно в ее сторону как на шарнирах, проигнорировав  подружку, которая была посимпатичнее.
Он был в хорошем настроении. Разговор девчонок, пересыпанный матерками, по-детски буквальными, не вызвал у него отвращения. И даже «обратно» в значении «опять», и совсем уж деревенское «еслив» только умилили.
Забавно было наблюдать за этими зверушками со стороны.… Это он о людях в целом.
Человек снова повернулся к окну и прищурился. Плясали, норовя попасть в глаза, солнечные зайчики. Весна в этом году задержалась – снег сошел поздно, но тополя и клены вдоль дороги уже начали одеваться в зеленую листву. Пройдет пара месяцев, и от угольной пыли она начнет чернеть. Но чтобы заметить это, надо быть неместным.
Перед ним открывалась знакомая панорама. Было полное безветрие, и центр  города окутывала сизая дымка, которая казалась почти осязаемой.
Малолетки продолжали трещать, как стайка сорок.
– Прихожу вчера домой бухая…
– Это еще что. А вот в пятницу мы с Катюхой…
Человек потер лоб ребром ладони. Он не мог вспомнить, какой день «сегодня», и упоминание пятницы не помогло. Но такое с ним иногда бывало, поэтому он совсем не удивился.
В хриплый рык шансона («Хозяин седой, ворота открой…») внезапно вклинилось радио:
– Участились случаи нападения бродячих собак на жителей района. Комментирует специалист санэпиднадзора…
Но дослушать не дали, и хриплый бас опять затянул балладу про лагерную жизнь.
В трех шагах от него мужичок с красным носом и физиономией сатира отхлебнул дешевого пива и передал бутылку своей подруге.
На сидении напротив балбес с наушниками в ушах тыкал пальцем по экрану крутого смартфона, на который вряд ли заработал. Еще дальше расположилась замотанная молодая мамаша, на руках у которой спал толстый младенец. Два мужика с широкими плечами и квадратными лицами – шахтеры – обсуждали автомобильные дела. И, дополняя социальный срез, дремал пенсионер с палочкой.
Данилов (а это был именно он) не прислушивался, но незаметно слова о чужой жизни вливались ему в уши, и вот он уже знал, какие лучше всего брать шины, с кем и как спит Дашка, и в каком магазине дешевле подсолнечное масло.
Член партии любителей пива положил лоснящуюся ладонь на обтянутую леггинсами ляжку своей бабы. Та довольно хихикнула.
Снова проснулось радио:
– Доля мальчиков среди детей, появившихся на свет в первой половине года, ставит ученых в тупик…
Да дайте же дослушать. Успеете про свои этапы и СИЗО. Успеете.
– Представитель России в ООН заявил протест в связи с заявлением председателя МАГАТЭ Джейкоба Форрестера о якобы неоднократных нарушениях Россией положений договора о нераспространении…
Он почти приехал, пора было протискиваться к выходу. Вот и помпезный Драматический театр – один из самых крупных за Уралом, окруженный домами со шпилями в стиле «сталинский ампир», каждое чуть напоминает уменьшенную копию МГУ.
Люди в автобусе продолжали отыгрывать свои роли. Так же посапывал младенец, обсуждали парней и косметику девчонки, балдел под наушники юнец и миловалась парочка маргиналов, достав вторую бутылку. Старик со старухой тихо разговаривали о ценах, о радикулите и запрете лампочек («У меня еще с 2010-го сорок штук в шкафу лежит, на черный день…»). Кондуктор феей порхала по салону, «обилечивая» народ.
– Напомню, что в рамках договора СНВ-3 общее число баллистических ракет шахтного базирования будет доведено до…
Господи, да не шумите вы. Дайте послушать. Почему-то ему казалось, что это очень важно.
Но нет. Вот и все, остановка. Надо  вставать и, оставив этих людей с их радостями и горестями, идти домой. Но  почему же ему так не хотелось?
Потому что в глубине души Данилов догадывался, что  здесь что-то не так. Что никто его не ждет. Что, ступив на асфальт, он не окажется на родной улице.
       Двери с шипением открылись,  он сделал шаг в чудесный солнечный день. И в тот же миг и город детства, и люди рассыпались в невидимый прах…
Он сразу понял, что это был сон. Хоть и цветной, трехмерный. Он помнил касание ветра, жесткость сиденья, вкус пыли и запах бензина.
 «Наверно, это от кислородного голодания…» – пыталось подвести рациональную базу проснувшееся сознание.
Кислород.… Это что? Это зачем? – удивилось то, что было на месте сознания, пока оно почивало. Но это нечто уже уходило.
Момент перехода был скучным. Никакого тебе буйства красок во тьме. Никакого ощущения полета, голосов, видений. Просто реальность начала натягиваться на него как тесный противогаз, воняющий потом и резиной. Он все вспомнил, и сразу захотелось выть и сдирать с себя кожу ногтями.
…Саша упал у самой кромки, чудом задержавшись в расщелине среди ржавых труб и битого кирпича. От недавней легкости в ногах не осталось и следа. Пудовые гири тянули к земле и еще глубже — в землю. Как будто яма очень не хотела, чтобы он уходил…
А это уже реальность. Добро пожаловать домой.
Только не обратно.… Только не туда…. Если нельзя остаться  в том весеннем дне, то уж лучше здесь, на меже, где нет ни времени, ни пространства.
Ему хотелось забыть дорогу в тюрьму из плоти, но  голос вырвал его из пучины. Саша попытался нырнуть обратно, в комфортную бездну, но восходящий поток подхватил его и потащил к поверхности. А голос продолжал бубнить: «Просыпайся.… Просыпайся.… Просыпайся…».
Сопротивляться было бесполезно. Пробуждение было похоже на быстрый подъем с глубины. Он плыл сквозь мутную толщу, не видя ничего, по внутреннему компасу, плыл к поверхности, чтобы глотнуть воздуха. Мир принял его, но с неохотой, и тут же подарил набор ощущений, которые переживают  рождаемые. В момент перехода боль отозвалась во всех мышцах, как при кессонной болезни. Она накатывала волнами. Его то резали тупым ножом, то рубили топором на колоде, то дробили чем-то тупым и тяжелым. Но когда он, наконец, закричал, как все, кто приходит не по своей воле в нелепый мир, крик вышел беззвучным – из горла не вырвалось даже хрипа.
Боль показалась знакомой. Возможно, она была рядом все это время, но чувства были притуплены, а память так податлива, что даже нечеловеческие страдания не оставили следов.
Наконец, огонь во всем теле утих. Снова наполнив легкие тяжелым воздухом, человек открыл глаза. Недели во мраке научили его ориентироваться, полагаясь не только на зрение; обращать внимание на вибрацию пола, движение воздуха и малейшие шорохи.
Он не увидел потолка над головой – от зрения было мало проку. Оно могло подсказать, что привычной темноты ничто не нарушало, и только. Но даже это успокоило его. Если бы на улице зажегся фонарик, его взгляд заметил бы изменение освещенности, несмотря на ставни и снежную толщу до середины окна.
 Александр вспомнил, что после встречи с Провалом он шел, не видя ничего перед собой, пока не оказался у подножья невысоких гор, цепь которых протянулась километров на пять вдоль всего центра города. Кое-где они подходили к жилым домам вплотную. Он даже не знал, есть ли у них название. Не Гималаи, но заметная деталь рельефа – самая рослая была метров четыреста высотой, из его дома их было видно в любую погоду. Лет до двадцати он думал, что это терриконики, сложенные из вычерпанной из земли породы. И летом 2017-го, когда его заявление на перевод в НГУ уже лежало на столе у ректора, какая-то сила заставила его подняться на ближайшую из них. Склоны, густо поросшие кустарником, были отвесными, но наверх вела пара козьих троп. Такой увалень, как Александр, мог споткнуться о корягу и по пути вниз пересчитать ребра. Тогда во время подъема он здорово сбил дыхание. Вершина оказалась пятачком два на два, где не было ничего, кроме оставленной геодезистами мачты и нескольких пивных банок. Там он и сидел добрых полчаса, хотя высота была недостаточной, чтоб город показался красивым. Романтик хренов.
       И вот, после всего, Данилов решил, что горы послужат ему хорошим ориентиром и позволят обогнуть пропасть на безопасном расстоянии. Даже далекий от геологии человек мог сообразить, что под их скальным основанием нет пустот. Так он брел от одной вершины к другой, работая лыжными палками и стараясь не думать о показаниях счетчика, который пикал где-то в рюкзаке.
Он наткнулся на эту завалюшку случайно. Это был последний дом в ряду, расположенный там, где неизвестная улочка была зажата между двумя склонами. Фундаменты остальных он сумел различить только с фонарем. Эта хибара была единственным сохранившимся зданием, которое он пока увидел в городе. И сохранившимся хорошо.
Избушка больше напоминала дачный домик, чем постоянное жилье. Бревенчатый сруб, крытая рубероидом крыша, рядом занесенный снегом огород меньше шести соток и крохотный сарай. Бревна почернели, но, как подумалось Саше, не от времени, а от валившей с неба сажи.
Он был удивлен: ему всегда казалось, что по эту сторону гор никто не жил. У него не было времени удивляться. Чтоб не умереть, надо было согреться. В доме имелась печь, все щели были законопачены, а окна забиты досками. И все же он выглядел так, будто  никто  в нем уже давно не появлялся.
Тогда дом спас ему жизнь. Но теперь это место уже не казалось Саше таким безопасным. Наоборот, он остро ощутил чье-то присутствие. Ощутил еще до того, как услышал тихое-тихое поскрипывание.
Снаружи, как и вечером, неистовствовал буран; но сон Александра нарушил не привычный вой ветра, который не могли полностью заглушить заколоченные и законопаченные окна. То, что вырвало его из забытья, не сохранилось в памяти; сигнал был принят подсознанием, которое скомандовало: «тревога!» и привело его в чувство. Человек привык доверять этому внутреннему голосу, который десятки раз спасал ему жизнь.
Вот и теперь тот в обход слуха нашептывал ему: «В доме кто-то есть».

Он появился из-под земли, как и положено беспокойному духу.
Сначала оторопевший Александр увидел, как несколько досок приподнялись над полом. Вслед за ними в ореоле бледного света показалась рука.
В прошлый раз они выходили из стены. Неужели опять?.. Правда, духи не носят рукавиц. Не нужно им это.
В этот момент крышка люка, сделанного заподлицо с полом, со стуком упала, и Саша понял, что это не призрак. Существо, поднимавшееся из подпола, было материально. И вряд ли призрак станет мурлыкать под нос песню Высоцкого про черное надежное золото.
– Испугался? – прозвучал чуть надтреснутый бас. – Да не боись, не бредишь ты. Разве что мы вместе.
– Ты кто? – Данилов струхнул, когда понял, что ружья нет на месте.
– Живу здесь, – развел руками человек, легко взобравшись по лестнице. – А ты, стало быть, гость… незваный.
Одет незнакомец был по нынешним временам легко – фуфайка, ватные штаны и резиновые сапоги. Вдобавок с почти непокрытой головой – в вязаной шапке, на которой крепился слабенький налобный фонарь. Видимо, ему этого света хватало. Человек был высок – под два метра, костляв, жилист, но не тощ. Черты лица его были резкими, будто рубленные топором. Из-за окладистой бороды – сам Саша никак не мог обзавестись такой, хоть забыл о бритве месяц назад – да из-за хорошо поставленного голоса парень сначала принял его за священника. Борода была с проседью, лицо незнакомца рассекали глубокие морщины, но, сколько ему лет, сказать было трудно. Наверно, это роднило всех уцелевших. Александр и сам чувствовал, что проживает за каждый месяц прежний год, и это отражается  на его лице. Как бы то ни было, держался незнакомец прямо,  говорил бодро. Но когда человек снял шапку, чтобы вытереть пот со лба, Александр увидел, что он весь седой, как конь блед.
– Напрасно боишься, – произнес тот, видя, что Данилов подался назад и начал озираться. – Я не людоед и не содомит, слава богу. Ружье не ищи, убрал от греха. Да и разряжено оно у тебя. А вставать тебе пока не надо.
– Так понимаю, я должен «спасибо» сказать? – с трудом выговорил Саша. Только теперь, попытавшись подняться, он почувствовал, насколько расклеился.
– Не за что, – отмахнулся человек. – Ты сам оклемался. Вылезаю вчера, гляжу – труп. Странный, думаю: растопил печку, хату прогрел, даже постель постелил, а потом лег и помер. Но гляжу, обознался слегка. Шевелится. Потрогал башку – холодный как ледышка; был бы на улице, снег бы на морде не таял. Не знаю, что за дрянь с тобой была. На лучевую вроде не похоже. При ней наоборот жар. Что я мог сделать? Я ж не доктор и не шаман. Помолился преподобному Афанасию Афонскому «О скором выздоровлении или легкой кончине тяжело болящего» и ждать стал, – нельзя было понять, шутит он, или нет.
– Полезная молитва.
– Мне помогало, – он вряд ли заметил иронию в Сашином голосе. – А утром сегодня ты восстал, аки сам знаешь кто. Ересь нес про какой-то рагнарёк, а через полчаса опять бухнулся. Жрать не стал, только воды выпил полковша и ведро попросил. В этот раз провалялся часов девять. Сейчас уже вечер. Да, зовут меня Василий Иваныч, как Чапаева. Но можно дядя Вася. Фамилия моя Фельдгауэр. Немецкая, – поторопился добавить он, словно боясь, что гость посчитает иначе. – Из немцев Поволжья дед был. В 41-м их сюда…
– А я Саша, – Данилов с трудом воспринимал слова, старясь проглотить комок в горле. Два дня.… Только теперь он почувствовал, что в его памяти зияли прорехи.
За последние две недели лучевая болезнь то и дело возвращалась рецидивами. Александр знал, что она пробила в его иммунитете глубокую брешь и сделала  уязвимым  к любым инфекциям. Поэтому он удивлялся не тому, что чуть не умер, а тому, что только «чуть». Правда, как он знал, гипотермия лучевой болезни не свойственна – наоборот, при ней можно сгореть до коагуляции белка. Зато пониженная температура бывает при нарушениях обмена веществ и недостатке питания.
– На, выпей, – дядя Вася протянул ему алюминиевую кружку со странным варевом, исходящим паром. От одного вдоха у парня заслезились глаза. – Пей, говорю.
– Что за?.. – Данилов отпил немного, скривился и закашлялся. Зелье было обжигающе горячим и отдавало полынью. Правда, если б незнакомец хотел причинить ему вред, то выбрал бы способ попроще.
– На травках, – пояснил тот. – Радионуклиды, тяжелые металлы выводит на раз.
Данилов чуть расслабился: он ожидал отвар кактуса пейот или настойки из мухоморов. Хотя травки тоже бывают разные. Сделав первый глоток, он чуть не выплюнул эту дрянь, похожую на полоскание для рта. Но, сам не зная почему, себя пересилил. Горечь была отвратительной, но по телу почти сразу начало разливаться приятное тепло.
Между тем хозяин уселся за столом и смотрел на него пристально, будто выжидая. Саше это не понравилось.
– А я уж думал, кончишься. Живучий ты, однако, – заговорил тот после паузы. – Знаешь, я от этой безнадеги любопытным стал, хуже некуда. Расскажи, что видел, а то забудешь.
– Где видел? – не понял Данилов. – По пути сюда, что ли?
– Путь… – хозяин дома словно взвесил это слово, – Можно и так. Я тоже там был, знаешь. Увезли на операцию одного, а прикатили в палату другого. Потом общался со многими, кто через «клинику» прошел. Все разное рассказывают. И люди разные. Кто-то внешне живет как раньше, кто-то меняет все. Одно общее – каждый наполовину уже там. И ты тоже, хоть головой и не осознаешь.
Данилов с трудом сдержал смешок. В его голову уже закрадывалось подозрение.
– Да ничего интересного, – ответил вместо этого парень, – Ни апостола Петра, ни этой, Вальхаллы, ни сада с гуриями… Я агностик, наверно, в этом дело. А вообще, все это галлюцинации умирающего мозга. Чем у человека воображаловка богаче, тем интересней картинки.
– А вот хрен, – возразил странный старик. – Я бывший комсомольский работник, безбожник в третьем поколении. Простой как лопата. А увидел... Ад. Только холодный, а не горячий, и тут, в наших краях. Да не смейся ты… Мне не было смешно.
На этот раз Данилов и не думал смеяться. Он молча слушал, кружка в его руке застыла у рта.
– Тогда я бросил пить… – продолжал дядя Вася. – И начал копать. Сначала по ночам, тайком. Потом рассказал жене. Она у меня умница, все поняла. А я понял, что это мое, стало быть, предназначение – детей-то нам бог не дал. У всех, кому дали вернуться оттуда, оно есть. Ты вот, раз остался, должен иметь предназначение на этом свете.
«А то я не знаю. Естественно, я должен спасти мир», – Саша хотел одного: чтоб этот самозваный Кастанеда заткнулся и принес пожрать. Только теперь он почувствовал, насколько голоден. Живот сводило голодными спазмами.
– Есть хочешь? – будто прочитал его мысли отшельник.
Данилов быстро кивнул; аппетит у него был волчий.
Когда хозяин поставил перед ним большую жестяную миску с кашей, в которой лежали куски мяса, нехорошая догадка шевельнулась у Саши в голове.
– Да не ссы, я ж тебе сказал, – дядя Вася правильно истолковал причину сомнений гостя, – людей не ем. Вера не позволяет, ха.
– А откуда мясо?
– От верблюда, ёшкин кот. Не бзди, рюкзак твой я не трогал. Было б о чем говорить. Собачатина свежемороженая, седьмого, нах, сорта.
– Как добыли? – глаза Александра сверкнули интересом. – Подстрелили, что ли?
– Да не, капкан. Это просто; главное, чтоб приманка пахла. Требуха идет за милую душу. А то вокруг мяса и так навалом, перебивает. Только кошки да люди любят свежатинку, а псы, как и медведи, охотнее будут тухляк жрать.… Да ешь ты, не отвлекайся.
Большего Данилову не требовалось, он уже давился слюной, и никакие разговоры про падаль не могли испортить ему аппетит. Признак того, что провалялся долго. Краем глаза он видел, что пожитки на месте, но за содержимое рюкзака поручиться не мог. И сейчас он был слишком слаб, чтобы что-то предпринимать. Нужно было набираться сил. Чтоб не травмировать ссохшийся желудок, ел он медленно.
Когда с обедом (ужином?) было покончено, в комнате повисла тишина. Александру это не понравилось, как и привычка нового знакомого ходить взад - вперед по комнате, ни на секунду не теряя его, Сашу, из поля зрения.
– Хороший у вас дом, – сказал Данилов просто, чтобы что-то сказать.
– Это разве дом, – хмыкнул Василий Иванович. – Я бы тебе показал настоящий дом, да ты слишком дохлый. Видел эти горы? – он указал куда-то по ту сторону ставней, –  Им шестьсот миллионов лет в обед. Кембрий. Как Урал. Место я точно рассчитал. Я ведь инженер. Прикинул, что ни волна, ни вспышка, скорее всего не достанут, и обвал по склону не дойдет. Осадки внизу тоже не страшны. Конечно, лучше было бы где-нибудь в деревне домик купить и там уже копать до посинения, но жена в позу встала - я, говорит, в городе хочу жить, и подружки у меня все тут. Сошлись тогда на том, что квартиру продаем племяннику, а сами сюда. Тут была бросовая земля, она даже в земельный фонд города не включена. Правдами и неправдами я этот участок достал. Смотрели на меня в администрации как на блаженного. К улице нас приписали задним числом.
– А… - вспомнил вдруг Данилов, – Я про вас в передаче смотрел. Давно еще.
– Было дело, пустил журналистов разок. Потом жалел – все переврали, гады, и пару лет покою от дураков не было. Все с вопросами – когда, мол, конец света? Кто прав, Нострадамус или индейцы майя? Ниче, потом забыли. А убежище вышло хорошее. Боялся только, что завалит на хрен. Но я крепил на совесть, двадцать лет в проходке – это вам не х.. моржовый. Шахтерский опыт помог. С кайлом, лопатой и тачкой вынул шестьсот кубов грунта. Сваливал ночью в овраг. Кое-какие материалы таскал с работы. Тогда в девяностые было с этим проще. Что не мог достать – покупал на последние. Жена, конечно, бурчала, но не ушла. Она со мной была до последнего… – он замолчал, по лицу пробежала тень, – Внизу у меня энергия, вентиляция, обогрев, все удобства. Я там еще «до» часто жил. Не потому что боялся империалистов. Х.. с ними всеми. Просто тянуло. Бывало, проснешься утром, включишь телевизор – так все достали, хоть ложись и помирай. Открываешь тогда люк, спускаешься вниз. А там спокойно, прохладно. Душой отдыхаешь.… Наверх не поднимался днями. Что там делать, скажи? Вот и началось когда, там был… Работа всегда находилась. То грунтовые воды просачиваются, то еще какая беда. Тут же речка Абушка рядом. Была… сейчас она, кажись, с концами ушла под землю.          Так вот, жена мне помогала щели внизу замазывать герметиком, хоть и не нравилось ей это… И тут тряхнуло так, что чуть нутро не вышло. А уж грохот был... Два дня откапывались. А домик устоял. Фундамент тут с хитринкой – плавающий, свайный, как, блин, у японских небоскребов. Покосило маленько, но с помощью троса, блока и такой-то матери поправил. Все равно жить наверху не стали. Нехорошо там.
Словоохотливый отшельник наконец-то закончил свою речь.
Данилов часто видел в родном городе людей, которые болтали сами с собой без всякой гарнитуры от мобильного. Говорили, что дело во влиянии на мозг излучения отработанного ядерного топлива, которое, по слухам, в начале девяностых сваливали в заброшенные шахты.
– Да уж… – вымолвил парень. – Не оскудела земля талантами. А откуда энергия? У вас там что, дизель?
В его голосе сквозило недоверие. Все это казалось слишком невероятным, чтоб быть правдой.
– Скажешь тоже, – дед хитро прищурился. – Велогенератор. Кино не смотрел? «Письма мертвого человека». И разминка для мышц, и киловатты без Чубайса. На электроплитку или обогреватель не хватит, а на что попроще – запросто, хоть на телевизор. Это кажется, что фантастика, а собрать можно за полчаса. Возьми магниты от старых динамиков, медную проволоку, пластину алюминиевую десять на десять…
– Э, нет… – замотал головой Саша. – У меня с инженерной мыслью плохо. Да и не нужно. Сейчас, поди, мало что показывают по ящику.
– Тут ты прав. Хотя месяц назад делать было нечего, поднимался с тарелкой и телевизором на батарейках вверх по склону. Поймал одну передачку – то ли по-китайски, то ли по-монгольски. Какой-то сунь-хунь-в-чай в камуфляже вещал по-ихнему, сурово так, будто приговор читал. И все. Ни голых баб, ни кино, ни даже рекламы. Ну раз в камуфляже, думаю я, значит у всех такой же пипец.… Ну а ты какими судьбами? – пришел черед хозяина расспрашивать.
Данилов начал говорить. История сорока дней уложилась в десять минут. Ему казалось, что станет легче. Но как только он закончил сценой у Провала, как понял, что ошибся. Боль осталась.
– И как тебе Яма?
Последнее слово хозяин выделил интонацией. От тона, каким был задан вопрос, Александр напрягся.
– Иногда прохожу мимо, – не дожидаясь ответа, продолжил старик. – Поглядываю.
– Это из-за выработок, да? – спросил Саша, хотя причины его  мало интересовали. – Из-за угля?
– Э, нет, сынок… Масштаб не тот. Ты вспомни, где возникают горы? Там, где одна плита наползла на другую. Тут геологический разлом, пусть очень-очень древний и «спящий». Я думаю, взрыв сработал как детонатор, и понеслось. В первую неделю нас трясло почти каждый день… Балов семь. По Рихтеру, не по Меркали. В других районах много домов точно от этого рухнули, не от волны. А яма получилась ого-го, – он покачал головой и цокнул языком. – Ты когда был там, видал огоньки?
Александр покачал головой, чувствуя, что беседа идет не в то русло.
– Их можно увидеть, когда нет ветра, и пепел не идет, – голос отшельника стал тише. Таким голосом рассказывают историю на ночь про «черную руку». Вот только Саше не было смешно. Он узнал знакомые нотки. Он видел таких людей. Они могли производить впечатление нормальных, но на деле напоминали балку, которую термиты выели изнутри.
Голос тезки легендарного комбрига изменился, стал сбивчивым. Взгляд то перебегал от предмета к предмету, то замирал. Теперь он походил на страдающего болезнью Альцгеймера. Да что говорить. Данилов видел такой взгляд… в зеркале.
– Раньше я бы сказал: уголь горит, метан… – продолжил Василий Иванович, кашлянув. – А теперь не буду. Я спускался туда. Это кажется, что сложно.… Там не везде отвесно, есть участки, где склон совсем пологий. Можно пешочком сойти.… Но если сверху сигануть с разбегу, до дна долетишь по кусочкам. Так она и сделала, дура. Как будто долго осталось… Я ее искал.… Три дня угробил. Но там внизу под снегом слой пепла метр толщиной. Ни х.. не нашел. Когда мое время подойдет, так же сделаю… Они ведь зовут. И тебя звали, да?
Саша не нашелся, что ответить.
– Можно чаю? – хриплым голосом попросил он. – В горле пересохло.
Он не соврал.
 Пока Александр пил крепкий чай (с тремя ложками сахара), стуча зубами о край кружки, старик с русским именем и немецкой фамилией все говорил и говорил. Если Данилов замкнулся в себе как в раковине, то у того долгое одиночество пробудило тягу к общению. Он рассказывал о прежней жизни, о первых неделях после катастрофы… К Провалу не возвращался, но парню казалось, что тот присутствует в его словах тенью.
Вдруг отшельник с силой хлопнул себя по лбу.
– Етицкая сила! Заговорился... Я ж идти собирался.
Данилов поразился. Этот человек действительно выжил из ума, раз оставляет чужака в своем доме, уходя черт знает насколько.
– За солью, – объяснил старик. – Схожу, пока распогодилось. Тут в районе Зенковского парка состав перевернулся. Соли до хрена. Притащу мешок, будет солонина. Утречком вернусь. А ты как хочешь. Я бы тебе предложил остаться на подольше, но место тут гиблое. Радиация это полдела. Еще этот пепел, продукты горения, диоксины всякие. Сейчас не замечаешь, а через год дуба дашь.
Александр молча кивнул. Он не разделял оптимизма насчет года, поэтому не хотел долго пользоваться гостеприимством  хозяина. Саша не боялся, что солонину сделают из него, просто у него были другие планы. На этом человеке стояла печать смерти. Данилов знал, что если поищет, найдет и других, условно нормальных. Правда, нормальность и дружелюбие - он знал - не связаны между собой.
Но ему были нужны не люди, а еда.
– Кто-нибудь еще живет в городе? – задал парень вертевшийся на языке вопрос.
– Я не видал, – отшельник наморщил лоб. – Да кто в здравом уме будет?
– А вас тут что держит?
– Куда идти-то? Тут мой дом, – он указал пальцем вниз. –  Тепло, сухо и мухи не кусают. Да и не страшно теперь…
– Ну, а в других районах что? – терпеливо повторил Саша, вспомнив, что Городом прокопчане величали свой центр, прямо как лондонский Сити.
– Вообще живут… Я до Тыргана добирался раз. Еще в начале, снег только выпал. Там у них одни руины. Но слышал голоса, и фонари мельтешили. Я к ним не вышел. Я не баран. Ну их к лешему. Еще Красная Горка… Там должно быть почище. Но я бы на твоем месте никуда не ходил.
– Это еще почему?
– Квартирный вопрос их испортил, – старик улыбнулся. Только теперь Данилов понял, почему он разговаривал с присвистом. Во рту недоставало половины зубов. Саша знал, что при лучевой болезни те часто покидают голову заодно с волосами. Сам он потерял два, включая тот, который вырвал сам.
– В первые недели дозу хапнул, – объяснил отшельник, перехватив его взгляд. – От воды. Будешь снег топить, осторожней. Копай поглубже и счетчиком меряй. Если фонит, лучше вылей. А если уж приперло, то отстаивай полдня.
Он уже стоял у порога одетый. В лохматой шапке, валенках и тулупе  он напомнил  Саше Робинзона Крузо, каким художник изобразил его на обложке старого издания книги Д. Дефо. Для тропического острова это было явно слишком.
Лицо старика закрывал респиратор - «лепесток».
– Пепел не вдыхай. Как пойдешь, сделай повязку хотя бы из марли. Но лучше дождись. Я быстро, – он снял со стены снегоступы и вышел за порог. 
Хлопнула дверь, потом вторая. Данилов приподнялся на кровати. Силы еще не полностью вернулись к нему, но он чувствовал себя бодрее (а ведь недавно был покойником…).
Следующие два часа Александр просто провалялся. Кости еще ломило, мышцы отзывались болью. Затем перекусил тушенкой из своих запасов и прошелся по дому, разминая затекшие конечности. Проверил свои вещи – все до последней мелочи было на месте. Верхняя одежда аккуратно висела на вешалке. Ружье обнаружилось в сенях, как и его лыжи.
Следуя бессмысленной привычке, парень посмотрел на часы: было десять вечера – и снова откинулся на подушку. Дел было много, но что-то ему подсказывало, что нигде  он больше не сможет отдохнуть в безопасности.
Когда миновал еще час, Данилов решил, что «быстро» может затянуться на день, учитывая расстояние до парка. Он встал, подошел к люку, приподнял его и с тоскливой жадностью посветил вниз. Там было глубже, чем он думал. Ступеньки казались мокрыми и скользкими. Где-то на глубине трех метров лаз заканчивался глухой крышкой. То ли металлической, то ли обитой железом.
Если верно второе, то, возможно, он смог бы разбить ее топором.
Настолько ли он пал, чтоб обокрасть человека, который первым за много дней помог ему? Кто знает. Но, спускаясь в эту кротовую нору, он, не до конца оклемавшийся после болезни, мог сорваться. Так что не стоило.
Да и хотя бы день на восстановление сил ему еще нужен.
Утром вернулся хозяин, за плечами у него был двадцатикилограммовый мешок соли. Остаток дня он рубил, варил и вымачивал в тазу жесткую собачатину, занимая Сашу рассказами о том, как охотиться на бывший друзей человека и самому не стать их добычей.
Хороший шмат этого продукта из предыдущего посола Александр получил в дорогу, поделившись со стариком в качестве ответного жеста  ненужными ему самому сигаретами. Он чувствовал, что этот ненормальный, но хороший человек доживает свои последние дни. И что-то подсказывало ему, что впредь он будет встречать людей совсем другого типа.


Глава 2. Город, которого нет

День сорок четвертый

После теплой избы выходить даже на «слабый» двадцатиградусный мороз было неприятно.
– Ну, даст бог, еще свидимся, – махнул ему рукой дед и вернулся в дом.
Пересекая перепаханный взрывной волной огород, Саша надеялся, что следующий приступ не нападет на него под открытым небом.
Спустя пять минут, уже шаркая лыжами по снежку с вкраплениями шлака, он вдруг оглянулся назад, в клубящуюся пустоту. Ему вдруг показалось, что все это бред, и если он вернется туда, то не найдет ничего, кроме горстки костей в заваленном подполе. Да может, и нет никакого подземелья. Просто его воображение на грани сна и яви развило из старого телесюжета про местного кулибина целую сцену. В последнее время он не удивлялся ничему.
Он направил туда луч фонаря – но дом уже пропал за отрогом горы.

И вот он опять шел через страну мертвых, по краю родному, чувствуя справа дыхание бездны, раскинувшейся в паре километров. Скорей бы оказаться подальше.
Ветер приносил пушистый снежок. Белый он или черный – в темноте было не разобрать, но иногда, проводя рукой по лицу, Саша обнаруживал на ней потеки сажи.
Он шел, бормоча себе под нос в такт шагам:
Я за демонами следом,
Тем путем, что им лишь ведом,
Где воссев на черный трон,
Идол Ночь вершит закон,
В край родной прибрел бесцельно
С этой Фулы запредельной.

Раньше тут был лесок. Теперь поваленные деревья под снегом угрожали сломать его лыжи. Земля была овражистой, но эти овраги были естественного происхождения и хорошо заметны. Лучше так, чем приближаться к Провалу. Старик рассказывал, что по его периметру полно маленьких ям от пяти до двадцати метров глубиной, отвесных как колодцы.
Сначала он шел, куда глаза глядят, держась гор и стараясь двигаться на северо-восток. Саша признался себе, что спросил у Василия Ивановича про уцелевших в городе не для того, чтоб найти их. Шестое чувство ему подсказывало, что никого из тех, кого он знал, среди них нет – все жили в этом районе,  где разверзлась земля. И все же он захотел убедиться…

Инферно. Александр все чаще думал, что именно здесь вышли на свободу силы, не оставившие миру последнего шанса. Сотни миллионов тонн пепла, выброшенные в стратосферу вместе с грибовидными облаками пыли.
Кое-где продолжали тлеть подземные пожары – он видел свободные от снега проталины, некоторые площадью с футбольное поле. Иногда его путь преграждали расселины, из которых вместе с дымом поднимались потоки теплого воздуха.
Возможно, здесь все началось, и здесь по законам физиологии человека должно было закончиться – для него. Но, поди ж ты, не кончалось. Странное существо человек.
Он знал, что, придя сюда, увидит эту картину. На что он мог надеяться? На то, что бог пощадит один отдельно взятый город и спасет его от очищающего пламени и льда? Да нет же. Саша был реалистом: там, где другие пытались разглядеть свет в конце тоннеля, он видел несущийся навстречу поезд. Может быть, он прибрел сюда, чтобы в последний раз увидеть дом и умереть на родной земле, где так давно не был? Чуть теплее, но все еще слишком холодно.
Вначале им руководила именно эта мысль. Но потом, глядя на то, как люди, которых пощадила огненная смерть, теряют остатки человеческого, он понял, что не хочет больше ничего видеть. Лучше ему умереть где-нибудь на железнодорожном полустанке «235-ый километр», прислонившись к железнодорожному столбу и до последнего момента вспоминая свой город таким, каким он был во время последнего Сашиного приезда: грязным, серым, но живым. Похоронить прошлое в закрытом гробу, сохранив перед глазами его прижизненный образ.
Но он не мог остановиться. Ноги сами несли его сквозь мрак и холод домой. Так продолжалось сорок дней. Каждый раз, отходя ко сну, он закрашивал черным фломастером одно деление в карманном календаре.
Снег падал, становилось все холоднее. Живые на его пути попадались реже, чем мертвые. Все, как и он сам, находились в шаге от смерти, но все равно оставались опасны. Иногда за целые дни пути ему никто не встречался, и Александру начинало казаться, что он последний живой человек на планете. Он ничего не имел против.… Потом Саша, конечно, понимал, что ошибся, но не сильно: тех, кого он встречал, едва ли можно было назвать людьми. Несколько раз он натыкался на них, рыщущих в поисках пищи, таких же неприкаянных…  Данилов не искал их общества. Каждый раз, слыша голоса, он прятался и затихал, зная, что движет людьми сейчас не жажда общения, а голод. Голод, который погубил душ больше, чем ядерные удары и проникающая радиация. Пол Верхувен был не прав. Основной инстинкт – не половой, а пищевой. Он первичен. Он заставляет убивать и пожирать, чтобы выжить.
Александр знал, что в лучшем случае у него отберут еду, а в худшем - едой станет он сам. Ему уже попадались в домах, в квартирах и в подъездах  обглоданные кости. Некоторые были раздроблены, но не взрывом. Взрыв не дробит кости так, чтоб можно было извлечь костный мозг. Саша понимал, что теперь цена человеческой жизни – богатое протеином мясо. Он не хотел быть съеденным, но еще больше он не хотел дожить до того момента, когда сам будет поставлен перед таким выбором. По опыту он знал, что голод может владеть сознанием не хуже беса.
Сорок дней.… Подумать только, меньше чем полтора месяца назад все было в порядке. Светило солнце, чирикали глупые птички, а люди (чтобы им всем провалиться) занимались своими обычными делами: ели, пили, спали, размножались, иногда любили, но чаще ненавидели; иногда жили дружно, но чаще ссорились и унижали друг друга; иногда помогали ближним, но чаще втаптывали их в грязь. Воровали, прелюбодействовали, убивали, чревоугодничали и топили разум в вине.
А потом в один прекрасный августовский день все закончилось. Может, для кого-то это и стало неожиданностью, но не для Александра. Он чувствовал, что рано или поздно человек разрушит все то, что создавал, как ребенок-дебил, сначала построивший песчаный замок, а потом растоптавший его от досады.
Сорок дней назад все было нормально. Позвольте, да было ли? Хватит одного выпуска новостей, чтоб понять – не было.

Он знал, что опоздал с самого начала и не мог найти объяснения, для чего проделал этот путь. Много легче было умереть там, где он стал свидетелем Откровения. Без истерики, спокойно взвесить свои шансы и поступить, как многие. Их тела, раскачивающиеся под потолком, не раз встречались ему в домах, где он находил приют.
 Столько дней он шел в абсолютной темноте, почти на ощупь, замерзал, страдал от голода, иногда проходя в день меньше десяти километров. Петлял, сбивался с пути, ходил по кругу, застревал в непролазном снегу, падал и снова вставал. И все шел, шел и шел. На восток, домой. Движимый непонятным чувством, он выносил все, что выпадало на его долю; стискивал зубы и делал новый шаг. А ведь мог прямо там, рядом с той проклятой шашлычной приставить дуло ко лбу и с фейерверком мозгов покинуть эту юдоль безумия. Даже не будь у него оружия, оставалась масса возможностей. Самая простая, как пассивная эвтаназия – лечь в снег, расслабиться и постараться заснуть, чтоб больше ничего не видеть.
Сказать по правде, не так уж много он видел.… В темноте-то.… Но мерзость запустения не становилась от этого менее реальной. Она была в тихом шорохе снега, в запахе гари, в ощущении смерти, которое висело над всем, как удушливый смрад.
Откуда-то из невообразимой дали всплыли чужие, но точные строки.

Встретит путник оробелый
Тень былого в ризе белой.
В саванах проходят мимо
Призрак друга, тень любимой
Вздрогнут и проходят мимо
Все, кого, скорбя во мгле,
Он отдал небу и земле.

Но ни друзей, ни любимых у него не было. Он не боялся потеряться. Как может потеряться человек, которому нечего терять? У которого адрес не дом, и не улица, а воронка сто метров глубиной?
После встречи с Провалом его словно выключили из розетки. До этого он пер вперед, как бульдозер Марвина Химейера. Был такой герой сопротивления Мировому Порядку – простой американский автомеханик из забытого богом городка Гранби, штат Колорадо, у которого цементный завод хотел отобрать участок земли, где стояла его мастерская. Когда его приперли к стенке, Марвин с помощью стальных листов превратил свой бульдозер в орудие возмездия. Одинокий мститель разрушил до основания завод, здание банка и все муниципальные учреждения; ни шериф, ни полиция штата, ни рейнджеры не смогли остановить его старый «Комацу» даже гранатами.  Когда тот, наконец, заглох, и стражи порядка прорезали крышу автогеном, бульдозерист-терминатор был мертв; последний патрон он сберег для себя. Чем не пример для подражания?
Саша не знал, почему не убил себя, хотя бы дойдя до цели. Такая вот слепая и неразделенная «любовь к жизни», описанная в одноименном рассказе алкоголиком-самоубийцей. Там у Джека Лондона тоже был голодный и истощенный, умирающий человек, который упрямо шел вперед, а когда не мог идти – полз как червь, но все же двигался к намеченной цели. Без надежды на спасение, без веры, а лишь потому, что не мог противостоять слепому инстинкту, который не спрашивает, хочешь ты или нет. Он просто говорит: «надо», и ты понимаешь, что спорить с ним бесполезно.
В рассказе был счастливый финал – человека спасли, откормили. Данилов не верил, что будет спасен. Каждый теперь спасал только себя. Что же до тех, кому было положено спасать по должности… с тех пор, как Саша ушел из разгромленного лагеря беженцев в Коченево, он больше не встречал даже подобия власти или следов ее деятельности. Ни эвакуации, ни временного размещения, ни медпомощи, ни раздач продовольствия – ничего.
Какие к хренам власти? Может, кто-то из этих клопов и успел укрыться и сидит сейчас глубоко - там, где не услышать хрипов замерзающих и воплей тех, кого забивают на мясо. Девять десятых людей в военной форме, которых он видел, были мародерами, нагруженными чужим добром.
Под покровом темноты творилось то, чего раньше люди не делали только из страха перед возмездием. Кровь лилась, люди спокойно, без лишних сантиментов перешагивали через трупы своих сородичей. Вместе с налетом цивилизованности ушло лицемерие. Волки больше не притворялись ягнятами, и в глубине души Саша был этому рад.
Несколько раз он замечал, как при его приближении одинокие тени уносились прочь, будто и он мог представлять опасность. Это не льстило его самолюбию, хоть и было отчасти правдой. У него тоже была кровь на руках, и незачем говорить, что ему не оставили выбора. Он выбрал свою жизнь, а не чужую.
Жизнь… зараза. За что тебя любить, если ты такая?
У самого Саши особой любви к жизни не было и раньше. Только привычка, которую он не мог изжить. И теперь, когда черная бездна Провала манила его, как магнит и приглашала разделить судьбу города, который существовал только в его воспоминаниях, он не сделал единственного шага.

*****

Он шел на северо-восток. Больше держаться гор было нельзя – в этом месте они уходили далеко от города. Пришлось искать другие ориентиры. Провал, наконец, остался позади и вокруг, насколько хватало света фонаря, потянулась твердая земля. Вернее, снег. То тут, то там из его толщи торчали отдельные обломки металла, бетона и обугленного дерева, по которым невозможно было узнать, чем они были раньше. И бог знает, что могло быть там внизу – не только артефакты цивилизации. Спасибо снегу, что он ничего не видел. Именно поэтому Саша не торопил весну.
Он шел, а из-под снега постепенно вырастал город. Сначала только фундаменты, почти неразличимые среди сугробов. Потом отдельные стены, углы домов и вставшие вертикально балки. Затем первые этажи.
Внезапно слева от него из темноты выплыл искореженный силуэт. Парень узнал его и обрадовался как родному. Обгоревший до неузнаваемости, трамвай был смят в гармошку, словно кто-то огромный отвесил ему сзади хорошего пинка, и придавлен чем-то, что Александр сначала принял за дерево. Приглядевшись, он понял, что это железный столб, поваленный ударной волной. Снег, скрывавший легковые машины почти целиком, доходил вагону до окон. Данилов обошел его, стараясь не заглядывать внутрь, хоть и догадывался, что за полтора месяца звери должны были избавить его от самого страшного. Он уже видел следы – собачьи или волчьи. Чего не было, так это следов лыж. Пока ему встретилась только одна облезлая собачонка, но и та догадалась не попадаться ему на пути и юркнула за сугроб. Правильно сделала. Ему давно хотелось свежего мяса. И если там за сугробом сидел еще десяток тварей покрупнее, Александр чувствовал себя готовым встретиться и с ними.
Провалиться ему на этом месте, если он не знает, что это за улица. Вернее, проспект, носящий гордое имя главной профессии жителей города – Шахтеров. Чуть поодаль поперек бывшей кольцевой развязки лежала юбилейная стелла «100 лет городу», напоминая стрелку часов. Ее вершина указывала в сторону, противоположную той, где был эпицентр – в сторону вокзала. Ему надо было не туда, зато теперь он мог определить нужное направление.
Мысль шевельнулась у него в голове и Александр снова перевел взгляд на трамвай. Когда-то тот был красным, теперь стал бурым. Но на облезлом боку можно было разглядеть аршинные буквы рекламы. «Оптима». Это был торговый центр, причем очень большой для такой дыры на карте. Каждый третий житель города бывал там ежедневно, а за неделю, наверно, проходили все до единого. И если уж искать уцелевших, то не в глухой чащобе, а там, где могла найтись пища. А ее в «Оптиме» – вернее в супермаркете «Палаты», занимавшем весь первый этаж – хватило бы двухсоттысячному городу на неделю. Ведь там же был и склад, продукты хранились в огромных коробках на стеллажах-паллетах прямо над торговым залом – Александр помнил, как, распугивая покупателей, по нему проезжали кары-погрузчики.
Уцелевшие – полдела. Прежний Данилов кинулся бы на шею к любому, кто не стал бы в него стрелять, даже к сумасшедшему старику, так похожему на доброго дедушку.
Прежний и теперь питал слабую надежду, что кто-то из тех, кто был ему дорог, уцелел. Но прежний умирал, а новый мыслил другими категориями. Он хотел пережить зиму и знал, что для этого нужно. Создать запас, а потом лечь на дно. План этот родился еще во время похода. В теории он был прост: найти еды на три-четыре месяца и дом с печкой как можно дальше от обитаемых мест. В идеале там, где и раньше людей не было.
На практике… вокруг не было бы так много трупов, если бы еда была доступна. Холодами в Сибири никого не удивишь, а радиация угрожала людям далеко не везде.
Он пошел по дороге – она тут была одна. Именно дорога, хоть та и называлась улицей Проспектной. Она шла большей частью через места, которые городом назвать нельзя даже с бодуна.
Зато сбиться с пути было трудно – рекламные щиты по обе стороны  торчали через каждые двадцать-тридцать метров, большинство из них выступали из-под снега, хоть и клонились как пьяные. Они  стали новыми ориентирами.
Идти по этой дороге - значит попасть на Тырган, где находилась и «Оптима», и все остальные крупные ТЦ. Идти придется километров пять, но после четырехсот от Новосибирска - это смешно. Да и заблудиться в этих местах он не боялся.
Данилов перехватил лыжные палки поудобнее и двинулся в путь, стараясь обходить сугробы, в которых еще можно было узнать автомобили.
Сугробы…
Гробы.
И все же он чуть не сбился с дороги. В этом месте его застиг первый сильный пеплопад – инфернальный аналог дождя и снега. За пару минут лыжные очки покрылись толстой черной коростой. Какие-то вредные микрочастицы нашли дорогу там, где очки неплотно прилегали к лицу, и глаза начало есть. Закрывавший нос и рот шарф забился пеплом и начал душить как кляп. Но, что хуже всего, видимость упала почти до нуля даже при включенном фонаре. Он  двигался словно в густом киселе.
Данилов почти на ощупь вышел к низенькому железному ограждению остановки «Площадь Шахтеров». Тут он выждал несколько минут – это погодное явление длилось недолго – после чего продолжил путь.
Совсем скоро он оказался в чистом поле. Только что вокруг были руины кирпичных строений, и вдруг как отрезало. Александр вспомнил – тут были деревянные постройки, а они, конечно, сгорели дотла. Теперь только снежные холмики, похожие на небольшие курганы, отмечали места, где были дома.  Над ними буграми возвышались печные трубы.
Вскоре с другой стороны дороги потянулись развалины обогатительных фабрик и угольных предприятий – хаос обломков кирпича и железобетонных плит, среди которых попадались смятые и перевернутые железнодорожные вагоны.
Наконец, по левую руку земля опять нырнула вниз, начался откос – но это был уже не Провал, а естественный рельеф этих мест. Почти каждый клочок внизу был застроен, кое-где домишки лепились на склоне с уклоном в пятьдесят градусов. Теперь все скрывал снег.
Еще минут через двадцать склон выровнялся и пропал, начался полуобвалившийся бетонный забор, разрисованный веселыми картинками – утятами, солнышками, львятами. Данилов вспомнил это место. Остановка «улица Марии Старцевой». Вот и кирпичные останки навеса трамвайной остановки – и еще один сгоревший вагон. Половина пути была пройдена.
В этих местах трамвайные столбы устояли – и теперь их силуэты, похожие на католические кресты без нижней перекладины, выступали из темноты бесконечной чередой. На некоторых висели обрывки проводов, концы которых стелились по земле и изо всех сил старались ухватить Сашу за ноги. По обочинам  стояли дважды убитые огнем и льдом деревья.
В какой-то момент начала улучшаться видимость. Луч фонаря пробивал темноту все дальше, но и без него можно было различить предметы метров за десять. Казалось, откуда-то шел слабый свет – рдяный, как от выгоревших угольев.
Когда-то ему трудно было привыкнуть к обволакивающей темноте, но отвыкать оказалось не менее сложно. Все равно, что почувствовать себя голым и открытым любым взглядам. Должно быть, здесь концентрация пепла в атмосфере меньше. Правда, Саша знал, что тот пепел, который повинен в эффекте ядерной зимы, витает гораздо выше, на границе тропосферы и стратосферы. И с ним пока ничего не случилось.
Стало чуть легче дышать, пепел уже не щипал глаза. Но одновременно появилось странное ощущение – головокружение и звон в ушах. Данилов один единственный раз был в горах, но запомнил это ощущение. Правда, тогда оно возникло на высоте полутора тысяч километров.
Сейчас от силы 300-350 метров над уровнем моря. Моря.… Какого  к лешему моря?
 Первый уцелевший рекламный щит попался возле 12-ой школы. Сторона, обращенная к вспышке, почернела и обуглилась, зато другая, хоть и покрылась морщинами от ветра и мороза, вполне читалась.

                Супермаркет «Палаты»
                ТЦ Оптима, 1-ый этаж.
                «Мясная неделя!»
Всю неделю 25-31 августа цены на продукты из говядины
и свинины снижены на 20%». Ищите красные ценники!!!

Через два часа он добрался до места, так и не встретив никого. Раньше в Рудничном районе, который почти полностью находился на Тырганской горе (хотя по-научному эта форма рельефа зовется «сброс»), проживала большая часть населения города, около ста тысяч человек.
Здесь уже было подобие планировки. Из черного снега поднимались ровные линии кирпичных домов, потерявших крыши и верхние этажи. Некоторые лежали грудами обломков. Раньше Данилов подумал бы о людях, которые погибли мгновенно в тот день или медленно умирали под завалами. Теперь его мысли шли в другом направлении: сможет ли он найти там еду? Есть ли смысл копать, имея в распоряжении только руки? Хотя пожары уничтожили многое и в первые недели уцелевшие должны были хорошо порыться, наверняка кое-что осталось.
Но случилось непредвиденное. Когда он достиг улицы Гагарина, его снова встревожил писк дозиметра. Пока он удалялся от Провала, его показания становились все меньше, дойдя до терпимых 18 микрорентген в час возле «мясной» рекламы и вдруг – резкий скачок до 35. Почти как у ямы.
Как такое могло быть? Ведь он удалялся от эпицентра. Наверно, дело в остаточном фоне, вторичном излучении от панельных коробок, подумал парень. Ничего другого не шло ему в голову. На долгие раскопки времени не было. Надо  быстро делать свои дела  и убираться из этих мест. Он заскользил по поверхности снежного океана.
Ближайший кирпичный дом – раньше там находился военкомат – сильно пострадал, но ему нужен был лишь подвал. Данилов  собирался снять лыжи и спуститься туда, когда, стоя у вентиляционного отверстия, он услышал тихие голоса.
Нет, нам сюда не надо…
Уже выходя со двора, он увидел в мусорном баке  собачью голову. Вроде, овчарки. Еще там были кости и свежая зола.
Он перешел на другую сторону и свернул на улицу Советов. От райотдела осталось не много, и Саша решил проверить его на предмет того, что упустили местные.

*****

В руинах опорного пункта милиции он нашел пару человеческих скелетов в обрывках формы и один собачий, но ничего съедобного. Из занятных, но бесполезных находок была только пара газовых баллончиков и изодранный бронежилет. Увы, реальность – не Fallout, и такая штука повысит риск надорвать спину, а не защищенность. Тяжелый броник Саша оставил лежать, баллончики взял, хотя  на их эффективность не полагался.
В доме напротив райотдела тоже кто-то квартировал,  поэтому и отсюда пришлось уйти не солоно хлебавши. Теперь  Данилов решил срезать путь и  дворами  выйти к Ноградской.
Он двигался мимо унылого ряда гаражей, которые оказались крепче жилых домов. Почти все они были открыты, многие со следами взлома…
Впереди показался разрушенный дом. Вот только он был разрушенным уже давно, сгорев при пожаре за пару лет до Сашиного отъезда. Выгорать там было больше нечему, но странно, что волна не добила его окончательно. На фасаде на отслоившейся штукатурке темнело пятно. Если приглядеться, можно было различить буквы: «Спасибо за доступное жилье!»
Молнией пронеслось воспоминание: ощущение мстительной радости, и то, как подрагивала рука с баллоном краски, но не от страха, а от азарта. Тогда это здорово повышало самооценку: один против всех, против ненавистной власти, против тупых овощей-сограждан. Герой-одиночка.
Дебил-одиночка, лучше сказать. Народ придумал кучу пословиц про такую деятельность, из которых «один в поле не воин» и «плетью обуха не перешибешь» - самые безобидные. Воспоминания об этом дон-кихотстве вызывали у Данилова кривую ухмылку…

Должно быть, он не просто тут ошивался, а караулил одиноких прохожих, потому что выскочил, как чертик из коробочки именно в тот момент, когда Данилов оказался между ним и тупичком, образованным тремя гаражами.
Это было похоже на тяжелый случай дежа вю: сразу вспомнились дезертиры и их кровавое турне. Незнакомец направлялся к нему довольно медленно. Бежать  некуда.
В  руках нападающего не было оружия, но Данилов понял, что сейчас его будут убивать. Его же ружье было разряжено, нож лежал в рюкзаке. Ничему он так и не научился.
Их разделяло теперь всего два метра.
Незнакомец бросил на Сашу взгляд, который раньше заставил бы парня похолодеть. У того были глаза не обычного бандита, которых Данилов навидался, а человека за гранью.
Александр узнал его, но это ничего не меняло. Костя Талабаев. Наполовину то ли шорец, то ли хакас. Второгодник, ходивший зимой и летом в спортивных штанах и кепке.  В целом не такой уж плохой парень, разве что с нехорошей компанией рано связался. Еще он не выговаривал букву «р», но не картавил, а лыкал, как китаец.
Пока никто из них не произнес ни слова. Даже мародер с топором угрожал Саше, используя человеческий язык, а этот, похоже, оскотинел еще сильнее. Он был одного роста с Александром, но шире в плечах и выглядел сытым и здоровым, по крайней мере, физически. Уже одно это должно было придавать ему уверенности перед лицом противника, который был на пятнадцать кило легче.
Данилов стоял, не шелохнувшись. Это не был ступор, он просто хотел, чтобы враг сделал первый шаг.
Бывший одноклассник приблизился на расстояние удара. Александру в нос ударил запах сивухи.  Костя был не настолько глуп, чтоб тратить время на угрозы. Саша хорошо представлял его тактику. Сбить с ног, вырубить, а потом прирезать или пробить череп. Уже после обшарить карманы и рюкзак. А может даже найти применение останкам.
Данилов пропустил первый удар, потому что, против ожиданий, тот оказался направлен не в лицо. В первый момент  показалось, что ему просто заехали в грудину, и только треск материи и всплеск боли дали парню знать, что это не так. Уже на возвратном движении он разглядел в тусклом багровом свете блеск стали. Дерьмовой китайской стали, которая ломается двумя пальцами, но пропороть кожу и мясо может. Такие ножики-выкидухи продавались в отделах сувениров по сто рублей.
Сашу спас «дутый» пуховик и два свитера: нож скользнул по ребрам, задев только мягкие ткани. Благодаря боли суть дошла до Данилова со скоростью нервного импульса. Это стало последней каплей.
«Ах ты, жертва аборта! Ах ты е…й выкидыш…»
Он отступил на шаг назад, почти вплотную к стене. Рука нащупала в кармане баллончик. Если ты относишься к сверхлегкой категории, приходится хитрить. Данилов уже успел испытать эту штуку: брызнул на платок и поднес к носу. Он боялся, что низкая температура навредила составу. Но нет: он долго чихал и плакал. Это была не та дрянь для «чайников», что продается в магазинах, а настоящая милицейская «черемуха», которой сотрудники ППС вразумляли хулиганов. На наркоманов и людей с высоким болевым порогом она  действует плохо, и Саше оставалось надеяться, что перед ним не один из них.


Данилов выбросил вперед левую руку, словно собираясь ударить, но остановил ее в полуметре от лица врага и мгновенно направил струю прямо в раскосые глаза. Тот заревел как раненый бык и, почти ослепленный, бросился на обидчика, чтобы впечатать его в стену. Нож был забыт и полетел в снег. Это помогло Саше – из нескольких беспорядочных ударов один достиг цели, но разбитая губа лучше располосованного лица.
Потом он уверял себя, что не мог убежать…
Парень давно искал взглядом дрын или прут, но заметил только стеклянную бутылку с узким горлышком. Чтоб поднять ее и разбить о кирпичную стену, понадобилось полсекунды. Враг ему их дал, продолжая бестолково тереть лицо. Когда он предпринял вторую попытку, Александр уже ждал его с импровизированным ножом. Ему повезло – с первого выпада «розочка» воткнулась точно над грязным воротником полушубка.
– Умри, сука.
Без колебаний Данилов повернул ее по часовой стрелке. Он видел, как на горле у отморозка открылся второй раззявленный рот. Кровь пошла не сразу, будто раздумывая, течь или нет, но через мгновение ударила фонтанчиком. Тот, кого когда-то звали Костей, заорал, но его крик перешел в бульканье водопроводного крана. Руками он тщетно пытался зажать распоротое горло. Данилов изо всех сил толкнул противника и сбил с ног. Тот попытался подняться и даже сумел встать на колени, но на этом силы оставили его. Несколько секунд он стоял так,  потом начал заваливаться на бок и, наконец, упал лицом в снег.


Данилов перевел дух.
– Или ты, падаль, в алюминиевой банке предпочитаешь?..
Поверженный враг еще дергался и хрипел, пытаясь соединить расходящиеся края раны. Кровь текла не толчками, а сплошным потоком. Ясно было даже профану, что повреждена трахея и артерия. Раньше его могли бы спасти, но сейчас в пределах досягаемости врачей не наблюдалось.
Александр знал, что пока тот истечет кровью, пройдет какое-то время, но не собирался ждать, пока агония прекратится и здоровый бык станет куском мертвого мяса. Обыскивать карманы он не собирался. Тем более что к месту короткой драки уже приближались зрители. Данилов не обольщался. Он знал: даже если те не питали теплых чувств к покойнику, им не понравится, что его убил чужак.
Александр сплюнул – к собственной радости, не кровью. Он ощущал себя так, словно раздавил крысу; жалко было только пуховик. Он еще помнил, что чувствовал после того, как зарубил того бедолагу во время пути из Новосибирска. Тогда пришлось с боем преодолевать барьер в собственном мозгу. Теперь он сделал это, не задумываясь. Первого он убил со стыдом и муками совести, а второго взрезал так, будто в этом бедном недоумке, такой же жертве, воплотились те, кто действительно был в ответе за все.
Из-за гаражей показались люди; должно быть, пришли на шум. Не доходя десяти шагов до места кровавой схватки, они остановились. Саше даже показалось – отступили на шаг. Может, увидели в его глазах то, чего там не должно было быть.
Они  еще стояли на своих местах, когда Данилов ушел в темноту. Только свернув за угол, Данилов резко прибавил шагу. Он знал эти закоулки не хуже, чем они, но не хотел быть окруженным.
Убегая по лабиринтам ада, который когда-то был его малой родиной, он вспомнил о боге. У Саши была к нему особая молитва. «Господи, если ты есть.… Сделай так, чтоб это творилось не только в России. Аминь». Больше он ни о чем не просил.

*****

Наверно, мысль действительно материальна, но мир продолжало трясти и лихорадить – все континенты, кроме Антарктиды. Не просто обстояли дела и у государства, заварившего эту кашу. То, что уцелели врытые в скальную толщу Аппалачей и Кордильер бункеры, а с ними и высшее руководство страны, едва ли улучшало ситуацию. А может, по закону Мерфи, даже ухудшало ее, ведь лихорадочные попытки власть имущих уцелеть могли только снизить шансы обычных людей на выживание.
Части национальной гвардии и силы FEMA , которым предоставили самые широкие полномочия вплоть до расстрела инсургентов на месте, не справлялись с охватившим все пятьдесят штатов хаосом. Немудрено, если вспомнить, как долго они не могли справиться с последствиями урагана в одном. Теперь «Катрина» была на большей части территории США. На улицах уцелевших мегаполисов царила Варфоломеевская ночь, где расовые банды резались за добычу из разоренных супермаркетов и соревновались в охоте на «белых свиней».
Русские знали куда бить. Вдесятеро меньшим мегатоннажем они нанесли больший ущерб. Сыграла свою роль и география: раскиданные по необъятным просторам города и веси РФ были менее уязвимы, чем многоэтажная городская Америка, втиснутая в узкие пятачки у побережий. При атаке на мегалополисы эффективность поражения «биологических целей» растет не в разы, а на порядки. А уж если те находятся в зоне минутного добегания приливной волны… тогда каждый мертвец обойдется почти даром.
Падали, как подрубленные, небоскребы, а вместе с ними рушилась «американская мечта» – мечта эгоистов всего мира, променявших могилы предков на жирный гамбургер. Сколько их там было - сто миллионов? Двести? Вряд ли кто-нибудь подсчитает.
Вскоре стало ясно, что государство в прежней форме доживает последние дни.
Собранная по лагерям беженцев группа ученых не зря ела пайковый хлеб с арахисовым маслом. Теперь за еду они работали лучше, чем когда-то за стотысячные оклады с бонусами к рождеству. Им удалось на конкретных данных смоделировать развитие «ядерной зимы» на ближайшие пять лет, и результат анализа был приговором для всего континента - от Аляски до Калифорнии. Вместе с ним обречены были уцелевшие двести миллионов. Расчет показал, что через год в живых останется только каждый двадцатый. Спасать их не было ни возможности, ни смысла.
И тогда был введен в действие план «Ковчег». Он был разработан аналитиками Пентагона задолго до войны и рассматривался как последний ответ на многие катаклизмы: от энергетического кризиса до нового оледенения.
Согласно ему после получения критического урона не имело смысла распылять силы и пытаться удержать всю страну. Вместо этого войска отводились в районы, ограниченные естественными барьерами – реками, горными массивами, непроходимыми лесами. Там создавались «зеленые зоны», плацдармы для сохранения государственности и нации. Первый из них располагался в районе Скалистых гор, второй – в Центральных Аппалачах, третий – на севере штата Мэн. Затем туда эвакуировалось некоторая часть населения. В эти же районы свозилось продовольствие, сырье и горючее со всей подконтрольной части страны.
Кое-какие приготовления были сделаны еще в мирное время. Журналисты то и дело натыкались в лесах на огромные промзоны за колючей проволокой, на парки законсервированной техники и поселки с пустыми сборными домами. Им быстро затыкали рты владельцы «свободных» СМИ.
Но это была только половина плана, хотя и ее просачивание в прессу вызывало бы у общественности истерику. А что было бы с той, узнай она вторую часть? Создание островов безопасности не имело бы смысла, если бы основная часть населения осталась там, где она есть. Эти «неудачники» пошли бы на штурм твердынь и затопили бы их как зомби в известных фильмах. Даже если их удалось бы отбить, проредив химическим или биологическим оружием,  по пути они успели бы сожрать все продукты, а их машины – все топливо. От этого балласта надо было избавиться радикальным путем. Для этого основной поток беженцев следовало направить в противоположном направлении: в мертвые пустыни Запада, в Мексику, через канадскую границу – дальше на Аляску и полуостров Лабрадор. Там на голой земле для них создавались огромные «гуманитарные» лагеря, рядом с которыми меркли фантазии Солженицына.
Но тут не тратили патронов или Циклона-Б. Заманив людей туда, где не было дорог, их бросали вымирать от голода, антисанитарии и «социальных факторов». Те же аналитики (очкарики, которых побаивались многозвездные генералы) посчитали, что даже обычную континентальную зиму в таких условиях переживет только каждый восьмой, и то при условии полного истребления всей живности в округе и повального каннибализма. А многие ли сумеют вернуться назад?..
Только так можно было сэкономить ценные ресурсы и спасти хотя бы малую часть того, что было державой-гегемоном.
Теперь этот проект планомерно воплощался в жизнь. Сохранившие боеспособность и управляемость части сухопутных сил стягивались в менее пострадавшие районы Среднего Запада; вместе с ними эвакуировались семьи. Но и там они не должны были задержаться надолго. После того как закончится уборочная – в помощь фермерам придадут  мобилизованных беженцев из городов – и продукты будут погружены в трейлеры и вагоны, войска отправятся к месту своей постоянной дислокации в «зеленые зоны».
Информацию о масштабах потерь сдержать было невозможно, и дезертирство ширилось, в том числе и на флоте. Но те капитаны, которые послали верховное командование куда подальше, далеко не ушли – крылатых ракет было достаточно, да и самолеты еще летали, а у пилотов палубных бомбардировщиков было больше причин подчиняться Центру, ведь они не могли сесть, где им вздумается.
За неполный месяц US Navy обеспечил эвакуацию восьмидесяти тысяч солдат и офицеров US Army из заокеанских баз в Западной Европе и Юго-Восточной Азии. Базы за морями перестали быть нужны. Мир сжимался, это был коллапс, контролировать территорию больше округа становилось проблематично. Там, куда катилось человечество, не останется ни глобальных сверхдержав, ни международных отношений. Только островки цивилизации в океане дикости в лучшем случае, а в худшем – островки жизни в море опустошения.
Тем, кого служба занесла в Центральную Азию, повезло меньше. В Афганистане деморализованный контингент бросили на радость моджахедам и талибам, которые на время резни даже забыли былые распри. Воздушный коридор оказался бы слишком дорогим удовольствием.
 Тех, кому достался билет, возвращали не для того, чтоб разгребать пепел NY или LA. Вместе с семьями, если таковые уцелели, их вывозили в «зеленые зоны».
Но для тех же, кто стоял на вершине пирамиды, для бриллиантовой сердцевины «золотого миллиарда», чья юрисдикция съеживалась как шагреневая кожа, существовала спасательная шлюпка класса «люкс». Секретный договор с австралийским правительством был заключен еще в 1965 году. Согласно ему северное побережье должно было принять двести тысяч беженцев. Тех, кто реально правил миром, вместе с обслугой и охраной, было как раз столько. Почти никто из них не погиб в огне –  еще во времена Карибского кризиса они переселились подальше от городских агломераций.
Часто власть этих людей выражалась не в должностях и званиях. Лица их не мелькали по ТВ; соседи считали их скромными адвокатами или маклерами. Но именно они были архитекторами и каменщиками «Нового мирового порядка», смертельную рану которому нанес залп русской подлодки – члены Бильдербергского клуба, Трехсторонней комиссии и других заведений, куда посторонним путь закрыт.
Вот и сейчас войти в число избранных нельзя было ни за какие деньги; многих толстосумов, биржевиков и деятелей шоубиза оставили за бортом, когда в назначенный час неприметные автомобили и мини-вэны (реже – вертолеты), начали доставлять людей на причалы, где уже ждали лайнеры с конвоем из сторожевиков и корветов.
Для отвода глаз и дезинформации была вброшена «липа» о Гавайях. Островной штат, где помимо шикарных отелей и пляжей находилась печально знаменитая база ВМФ США «Перл Харбор», не пострадал – силы были слишком неравны, и русские сюда просто не дотянулись. Теперь остров получил в документах кодовое название «Новая Формоза». Он был неплох как последний «непотопляемый авианосец», но для размещения «мозга» не годился. Слишком уязвим в мире, где шла война всех против всех.
Впрочем, одно дело в мире у них еще оставалось, поэтому часть самых боеспособных сил была направлена в Северный Ледовитый океан, где на покинутом норвежцами Шпицбергене была оборудована временная база ВМФ.


Глава 3. «Оптимисты»

Через две минуты он был уже далеко.
На улице Ноградской машины стояли сплошной вереницей. Данилов знал, что их было бы еще больше, случись конец света вечером. По вечерам тут было почти как на МКАДе, потому что продуманной организации движения город не знал.
Несколько жилых домов он миновал, не останавливаясь. А вот очертания большого здания по другую сторону дороги показались ему знакомыми. Приблизившись, он узнал бывшую швейную фабрику «Горнячка», помещения которой были давно сданы под магазины и офисы. В подвале находился магазин одежды и обуви «Эвридика». По крайней мере, до его отъезда.
Входные двери отсутствовали «как класс». Нетронутый снег на лестнице и на полу внизу говорили о том, что никто не заходил сюда, по крайней мере, сутки. Вход в сам магазин загораживал перекошенный и упавший ролль-ставень, который он без большого труда отодвинул, чтобы тут же поставить за собой на место.
Никакой одежды здесь не было, только обгоревшие тряпки и куски, к которым парень старался не приглядываться. Он уже собирался уходить, когда его взгляд упал на неприметную дверь в углу, загороженную вешалками и зеркалами. Как оказалось, та вела в подсобку. В небольшой комнатке явно кто-то квартировал. У стены стояла буржуйка: дымоход уходил в вентиляционную решетку, причем просветы были тщательно замазаны цементом. Большой ящик служил столом, металлические стулья были явно принесены из какого-то кафе. Кто-то здесь жил, и долго: на полу обнаружились засохшие фекалии, консервные банки и упаковки из-под лапши «Ролтон». В углу лежали два крепких спальных мешка. Такие вещи никто не бросит, никто не оставит недоеденный обед –  значит, обитатели этого места скорее всего мертвы. Здесь можно было устроить нычку.
А можно и пересидеть немного, пока наверху все уляжется. Даже если его ищут, в подвал они вряд ли сунутся. На тысяче с лишним квадратных метров пространства трудновато искать одного очень злого ботаника.
Так что Данилов спокойно растопил печку, а пока она не раскочегарилась, уселся на ящик и начал нашивать на куртку заплату. Увы, на шкуру себе такую  не поставить. Рану Саша продезинфицировал хлоргексидином, затем провел по краям раны йодным карандашом и наложил повязку. Все это он набрал из автомобильных аптечек.

*****

Прежде чем идти «на дело», Данилов спрятал в бывшей коробке электрощита половину своего и без того скромного запаса – всю собачатину и самые тяжелые банки.  Произойти могло что угодно и надо было создать НЗ, к которому можно будет вернуться. Туда же отправились золотые червонцы. В полезность этого мертвого груза Саша верил все меньше.
Отсюда до цели было десять минут ходу. Александр прекрасно понимал, что такая жирная деляна не останется бесхозной. Поэтому он не стал лезть дуром, а обошел участок, где раньше находился торговый центр, по периметру. Пару раз ему казалось, что он слышит голоса, но у него хватало ума не откликаться.
Крохотное белое пятнышко плыло сквозь океан темноты. Когда Данилов вступил на территорию хорошо сохранившихся районов, он перевел фонарь на малую мощность, чтоб не привлекать внимания. А может, чтоб не увидеть лишнего, ненужного. Ему хватало и того, что его «Dyno-light» выхватывал из темноты.
– Это родина моя… – неслышно пробормотал Александр.
Тут же вспомнилось продолжение фразы – из фильма, который крутили после каждого обострения отношений с Америкой. «Всех люблю на свете я».
 Это было неправдой. Люди раньше часто доводили его до греха мизантропии. Но  город свой он любил, и готов был прощать его жителям многое. Подумаешь, говорят «бля» вместо «извините» и «угу» вместо «спасибо». В этом пролетарском духе было что-то трогательное. И в том, что в школах здесь больше значили кулаки, чем тряпки от дойче-унд-гуано. Хотя это тоже не оставляло Саше шансов, но было менее противно.
Он любил этот город за правду. В Москве или Новосибирске можно подумать, что не все так плохо. И только в таких городах, как его родной, понимаешь истинную цену словам о подъеме экономики, нанотехнологиях и прочих. Не самое плохое место – если смотреть только на забитые стоянки у супермаркетов вечерами и не видеть очередей у терминалов банков, где в начале каждого месяца платили дань рабы современных старух-процентщиц. Да еще статистику ранних смертей. И пусть на селе слой масла на хлебе был еще тоньше, в таких моногородах жила своя безнадега. Если ты не хотел или не мог влиться в единственную отрасль, тебе оставалось или сдохнуть с голоду, или валить ко всем чертям, как он и сделал.
А теперь он с опозданием вернулся.
Кое-где огонь не до конца сожрал полотнища наружной рекламы – в последние годы, Саша читал, для нее стали использовать металлизированное полотно. Тут было много рекламы социальной, на которой счастливые жители показывали, как замечательно им живется в родном городе.
На него смотрели оплывшие и покоробленные мертвецы. Девочка с цветами, и с провалом вместо лица. Женщина в оранжевом жилете коммунальных служб – у которой осталась только половина туловища, там, где часть плаката была закрыта от огненной вспышки домом напротив.
Коммерческая реклама была не лучше. По крайней мере, первая, что попалась ему на глаза.
Агентство «Ритуал». Весь комплекс похоронных услуг. Низкие цены.


         Александр шел сквозь поле иссиня-черного снега, которое раньше было площадью перед СКК «Снежнинка». Здесь каждый год проходили разнообразные мероприятия – ярмарки, фестивали, дни города – Саша на них ни разу не был. Сам спортивный центр провалился внутрь себя, и теперь остатки его куполообразной крыши скалились железными балками. На фасаде сквозь слой сажи проглядывала мозаика советских времен – хоккеист с лицом истинного арийца и девушка-фигуристка, которую современные модельеры заставили бы умереть от анорексии.
По левую руку тянулся длинный ряд непродовольственных магазинов и аптек, все со следами сильных пожаров.
Данилов прошел вдоль пепелища, с трудом узнав в нем то, что осталось от боулинг-клуба «Тенета», и перешел улицу Ленина, где машин было чуть меньше, чем на Ноградской.
Самого вождя революции на пьедестале не было. Но и бастионов капитализма, на которые он раньше смотрел с укоризной, взрыв не пощадил.
Возле самого памятника сердце у Саши екнуло: на снегу виднелись едва заметные следы. Не лыжи – короче и шире. Ум говорил: «уматывай!», но что-то в глубине души протестовало. На родной земле он не собирался убегать. Все же Александр напрягся и подобрался, поправил ружье, ремень которого начал съезжать с плеча. Он так и не стрелял из него, но знал, что рука не дрогнет. После того, как он раскроил человеку череп топориком, моральные барьеры остались в прошлом.
Прислушиваясь к каждому шороху, Данилов приблизился к деловому центру «Потемкин». Небольшая двухэтажная коробка лепилась к торцу длиннющего Г-образного дома в девять этажей, который прозвали «китайской стеной».
Сама «китайская стена» выглядела страшнее всего, что Саша видел до сих пор. В том, что осталось от кирпичных домов, еще можно было разглядеть что-то величественное, как в руинах Парфенона. А в развалинах панельных этого не было. Ничего, кроме тоскливой жути. Ударная волна стала испытанием для труда архитекторов и строителей, давно истлевших в могилах. Целые подъезды просто развалились, рассыпавшись в труху. В других местах рухнули внешние стены, оставив стоять каркасы, похожие на обглоданные костяки.
Городские окна. Раньше, глядя на них, Данилов всегда думал о чужих жизнях, в которых есть и счастье, и любовь, и смысл. С завистью и тоской. Теперь за каждым была чья-то смерть и один на всех бессмысленный конец, но ему было не больно. Данилов был рад, что попал сюда не в первый день. Как будто его готовили к этому, спуская в ад  постепенно, ступенька за ступенькой. Теперь он был готов. Тот новый «он», который не воспринимал себя частью мира людей и не мог сопереживать.
В «Потемкине» не могло быть ничего интересного. Продуктами здесь не торговали, только ширпотребом, бесполезным в нынешней ситуации. Тем меньше был шанс встретить здесь людей. На подходе к зданию Александр человека все-таки увидел.… На рекламном щите у автобусной остановки висел труп, похожий издалека на мешок. Саша подумал, что взгромоздить его туда было бы трудно без автокрана.
Данилов осторожно заглянул внутрь и перешагнул через лежащую на полу дверь. В помещениях с голыми стенами царило гулкое эхо. С потолка свисали сосульки, с пола им навстречу поднимались ледяные сталагмиты. Когда-то тут шли неслабые дожди. Обуглившийся пластик даже по прошествии сорока дней источал едкий запах, который пока доминировал над любым другим.
На первом этаже окон не было. Зато на втором из окна в торце открывался вид на площадь, которую предстояло пересечь – Данилов давно не был в городах, но, заходя в них, старался избегать открытых мест.
До цели отсюда было метров триста, и разглядеть «Оптиму» можно будет разве что в ночной бинокль, и то при условии, что трехэтажный «Дом быта» рухнул, и больше ее не заслоняет.
Правда он и не надеялся, что сможет пройтись по ней с тележкой. Учитывая игрушечные материалы таких построек, наверняка придется копать. Вот только встречать других старателей Саше не хотелось, для этого он и решил использовать этот наблюдательный пункт.
Еще возле боулинга Данилов показалось, что где-то в стороне кинотеатра «Орбита», одного из ближайших к ТЦ зданий, промелькнул огонек.
Прежде чем подняться по лестнице, Данилов оглянулся назад.
И увидел взгляд, но совсем не теплый и нежный. Он не успел даже испугаться, а рефлексы уже скомандовали мышцам, ружье в его руках начало подниматься, палец потянулся, чтоб взвести курок.… Но опоздал – кошмар во плоти, стоявший перед ним, был еще быстрее.
Сильный рывок – руку крутануло, кисть онемела от боли. Ружье оказалось у незнакомца, который каким-то образом успел уйти с линии выстрела. Раньше такая скорость развития событий ввела бы флегматика Данилова в ступор, но теперь его левая рука потянулась за ножом еще раньше, чем импульс достиг мозга. И достала бы, если б не рукавица, помешавшая ему быстро вытащить тот из чехла. Чужак опять опередил его. Данилов не видел движения руки. Просто в голове взорвалась кобальтовая бомба, а пол напрыгнул и ударил по лбу. На этом короткий поединок закончился.
Сознание не ушло, но боль, скопившаяся в глубине черепной коробки, заставляла лежать смирно, вспыхивая при каждом движении.
– Шустрый, зараза, – произнес человек, возвышавшийся над ним. Данилов видел только его ботинки со шнуровкой.
Где-то рядом послышались голоса. К ним приближались еще двое или трое. Александр понял, что попал как кур во щи. В лицо ему ударил свет нескольких фонарей. Над собой он видел три пары потрепанных валенок и одни берцы.
– Кто к нам пожаловал, – голоса доносились издалека, будто преодолевая толщу воды.
– Тушкан.
– Богатенький тушканчик… – рюкзак перекочевал с Сашиной спины в руки одного из новых.
Хлесткий звук удара.
– Мясник, ты чего? – голос, только что звучавший глумливо, превратился в блеянье.
– Грабли убери.
Последняя реплика принадлежала тому, кто отправил Сашу в нокдаун. И голос его казался странно знакомым.
– Так мы это… – оправдывался один из тех, что прибежали следом. Похоже, им было не больше двадцати, – Посмотреть хотели.
– Посмотрели?  Отдыхайте. Правила забыли, да?
Молчание. Похоже, человек с жутким прозвищем был за старшего.
Лежа на покрытом снегом полу, Данилов гадал, что с ним станет. Будут ли его пинать, пока внутренности не превратятся в кровавую кашу, прирежут как свинью или не пожалеют пули? Он не угадал.
– А ну вставай, – прозвучало рядом. – Пройдемся.

*****

Кирпичный ящик чуть покосило, у него не было части крыши, но стены уцелели, а стекла отсутствовали и раньше. Здание было заброшено лет за пять до войны, когда кинотеатр разорился, проиграв конкурентам.
Снова память кольнула его, но уже гораздо слабее. Буквы на фасаде были еще видны. Тут он использовал не краску - откалывал по одному камешки с облицовки. Понадобилась вся ночь, но надпись долго радовала городские власти.
«Бухай. Колись. Скорее сдохни». Ее замазали, но чтоб она стала полностью не видна, пришлось бы ободрать все здание.
Главный вход был заколочен, но один из запасных, рядом с чьими-то каракулями: «эмо - чмо», через который раньше выпускали просмотревших сеанс зрителей, зиял распахнутой дверью. Туда они и направились.
Его затащили внутрь и тут же закрыли дверь на засов. Подталкивая в спину,  погнали по лестнице. Оглушенный и полуослепший от чужих фонарей, Данилов вынужден был идти на ощупь, но его провожатым маршрут был хорошо знаком. Несколько раз парень падал, но его рывком поднимали на ноги. После третьего пролета лестница закончилась узким коридором с ободранными стенами и низким потолком. Вряд ли в эту часть здания пускали зрителей. На стене висела лампа – похоже, газовая, проводов к ней не тянулось.
Его втолкнули в каморку без окон, которая раньше была то ли подсобкой, то ли закутком киномеханика. Ее тоже освещала лампа, дававшая неяркий красноватый свет. В комнате стояло несколько стульев, небольшой столик и имелись следы пребывания людей в виде запахов курева и прокисшей пищи.
У дверей лежал тюк, похожий на тело, завернутое в ковер. Рядом на полу темнели бурые пятна.
Все конвоиры остались снаружи. Последний – дылда с лицом, замотанным шарфом, так что был виден только нос, на котором пузырился волдырь – выходя, закрыл дверь за собой. С Сашей зашел только Мясник.
Парня не посадили, а швырнули на стул.
– Кто это? – спросил тот, кто сидел по другую сторону стола.
– Откуда знаю, Дмитрий Генрихович? – буркнул Мясник, тяжело садясь по правую руку от Саши. – Уже полдня пасем. Пулеметчики запалили в ПНВ. Шляется вокруг, высматривает.
–  И на хрена привели? Почему на месте… не поговорили?
Голос – противный въедливый тенорок.
– А допросить? – пробасил Мясник.
– Да что он скажет? – усмехнулся тот, кто явно стоял в иерархии выше. – Думаешь, он из красногорских? Да иди лесом. Обычный чушкан подвальный. Ну давай, раскалывай его, раз уж притащил. Но на будущее, не надо всякую мразоту водить. Ты его счетчиком мерил?
– Да вроде чистый. Относительно.
Он развернул Сашу вместе со стулом к себе.
 – Ты, – угрожающих интонаций в его голосе не было, но это могло встревожить даже сильнее. –  Ты чего тут забыл?
– Да просто шел.
Он ударил Александра под ребра несжатым кулаком. С виду легонько, но тот взвыл.
– Ты лучше не задерживай добрых людей.
– Да жратвы хотел поискать! – на несколько секунд Данилов забыл обо всем от боли. – Думал, тут осталось…
Мясник фыркнул, а у обладателя неприятного вкрадчивого голоса его слова вызвали смех. Данилов наконец-то смог его разглядеть, но это ничего не дало. Такое лицо может быть и у слесаря, и у доцента. Не за что зацепиться, обычный среднерусский тип: широкие скулы, маленькие глаза, темно-русые волосы. Такого увидишь в толпе и не запомнишь. Он выделялся разве что одеждой – его камуфляж был чистым и отглаженным.
– Значит, «жратвы поискать». Здесь, –  Мясник продолжал допрос. – Ты что, паря, не местный?
– Местный, – Данилов лихорадочно соображал, какой ответ честнее. – То есть, нет.… Вообще, из Новосибирска.
– Скажи еще, на поезде приехал, – Мясник разглядывал его, словно энтомолог жука. – Подожди-ка. Где-то я видел твою рожу.
– Мясник, ну долго еще? – Дмитрий Генрихович постукивал костяшками по столу. – Тут все и так ясно.
– Сами говорите, осторожность прежде всего.
– Как знаешь. Ладно, я пойду, а ты развлекайся, – человек с неприметным лицом поднялся с места. – Как закончишь, отведи до института.
– Сам дойдет, –  буркнул Мясник. – Вообще, я его вспомнил. Соседи мы были.
– Добрый ты человек, товарищ Мясник, – усмехнулся Дмитрий Генрихович. –  Ты извини, мне нас...ть, будь он хоть твой брательник. Проводи, а то заблудится.
Насчет «соседи»… это было преувеличением. Но Саша действительно теперь его вспомнил. За эти три года тот, кого называли теперь Мясником, постарел, облысел и лицом стал напоминать Джона Локка из сериала «LOST». Природа хорошо постаралась сделать его непривлекательным: рябое лицо, похожее на проросшую картофелину, челюсти добермана да глаза чуть навыкате. Завершающим штрихом был красный ожог на лбу, смахивающий на след кочерги.
Он был человеком, которого знал весь город – штатным клоуном. Что бы там ни было с психикой, физического здоровья ему было не занимать. С марта по октябрь он ходил в коротких штанах и панамке – по рынкам, магазинам, остановкам и просто по улицам, приставая к прохожим и горланя непотребства.
Все сходились на том, что он не псих, а раскованный человек, которому нравится роль юродивого. Говорили, что у него была работа. По крайней мере, он ездил на трамвае на Тырган примерно в то же время, что Саша в институт. Каждый раз, когда этот мужик входил в вагон, начиналось шоу. Обычно он декламировал куплеты собственного сочинения: «Если лидер либераст, то он Родину продаст!». Или: «Если в кране нет воды, где причина той беды?». На каждый день у него была новая присказка, всегда провокационная.
Под вечер, возвращаясь после рабочего дня, он веселил народ уже прозой: «Ну что, покойнички? Устали, б…дь? Скоро передохнЁм? Или передОхнем?». Обожал цепляться к людям. Раз у Саши на глазах, увидев старушку, которая разговаривала по мобильному, произнес на весь вагон: «Место на погосте забронировала, болезная?». Клеился к девушкам, подсаживаясь и складывая лапищи на спинку сиденья: «Мадам, что вы делаете сегодня ночью?»
Удивительно, но люди почти не обижались и  у него не было проблем с милицией. Он был местной достопримечательностью. Досталось от этого типа как-то и Саше - однажды он изводил его обидными подколками всю дорогу, усевшись рядом.
Странно, что Мясник не просто выжил, а еще и поднялся. Хотя с другой стороны… мир сошел с ума, и для этого человека все должно было стать на свои места.
– Что за убоина? – проходя мимо, Дмитрий Генрихович указал на кровавый тюк.
– Забыл, как его, – равнодушно произнес Мясник. – Из новеньких. Пытался еду скоммуниздить. Плохо пытался.
– Ты смотри, так работников не останется. И что за манера, мля.  Напачкали тут…
– Зато другим будет неповадно.
Человек с заурядным лицом хмыкнул и вышел, захлопнув за собой дверь.
Мясник пересел на его место, в автокресло от какой-то иномарки.
– Ну, здорОво, ботаник-сан. Живой? Вот, б…дь, не ожидал. На вид так соплей перешибешь.
– Я вас тоже рад видеть, – ответил Данилов.
– Давай уж на «ты». Меня Саней зовут.
– Меня тоже.
– Ну, чтоб не путать, будешь Ботаником. Как меня кличут, ты уже понял.
Данилов не стал возражать.
– А ты моложе был, – заметил Мясник, наливая из бутылки и опрокидывая в себя стопку коричневой жидкости: то ли виски, то ли коньяка. – По-моему лет на десять.
– Был.
– Понятно. Давай, за встречу, – человек, которого Данилов раньше считал шутом, протянул Саше стопку и плоскую бутылку. Парень плеснул себе и таким же жестом осушил. Мясник подвинул к нему черный сухарь, и Александр сжевал его, чтоб заглушить неприятный дух спирта.
– Насчет Новосибирска… это ты лихо загнул, – хмыкнул Мясник, тоже хрустя сухарем. – Зачем только, не пойму?
– Это правда.
– Что, прямо вот так дошел? Пёхом?
Данилов кивнул.
– Ну, рассказывай тогда, коли не шутишь, – на малосимпатичном лице читался интерес, – Минут десять у тебя есть.
– На хрена вам оно? Это к делу не относится.
– Тут я решаю, что и куда относится. Рассказывай, сказал. Прям с самого начала.
Данилов давно подозревал, что его поступок – неординарен, но быть Гомером ему уже надоело. Правда, в этот раз от роли сказителя было не отвертеться.
Александр как раз рассказывал, как убил топором человека за мешок консервов, когда в дверях показалась знакомая физиономия с волдырем. Шарфа не было, и на его месте виднелось такое месиво, что Саша поморщился.
– Мясник, Чекист послал узнать: ты скоро?
Так вот значит, кто он такой, этот гад в форме с иголочки.
– Б…дь, я же просил не лезть, когда я работаю, – огрызнулся Мясник, и урод с язвой исчез, будто ветром сдуло.
– Увы, – пробормотал Сашин тезка. – Делать нечего. Такие дела.… Отогрелся?
Александр кивнул.
– Тогда пошли, тут недалече.
В коридоре переминалась все та же гоп-компания в валенках. Увидев, что пленного вывели, они о чем-то весело зашушукались, но Мясник показал им увесистый кулак.
– А ну звездуйте отсюда, юнги, – бросил он, не оборачиваясь. – Тут вам не цирк.
Вдвоем они вышли к лестнице. Данилов слышал позади поспешные шаги – молодняк исчезал где-то в глубинах кинотеатра. Видимо, этот человек редко повторял дважды.

*****

Они шли минут пять. Здание кинотеатра, штаб-квартира людей, которые «держали» главную стратегическую точку города, исчезло во тьме. Слева и позади остались будто бульдозером разровненные развалины «Альбатроса», брата-близнеца «Оптимы», который Саша собирался проверить во вторую очередь.
Справа выглянул декоративный фонарь, на котором висел голый труп, немного не доставая головой до снежного покрова. Слева Данилов заметил длинную траншею.  Летом работники коммунальных служб раскапывали  трубы для планового ремонта на месяц, не меньше. И  все в  это время  вынуждены были обходиться без горячей воды.


– Гляди!
Александр знал, что там не было ничего. Только чуть поодаль чернели два корпуса филиала Кузнецкого госуниверситета – один разрушенный почти до основания, второй -  наполовину. Но все же повернул голову.
И тут же в ней взорвался снаряд, уже во второй раз за этот час. За ударом последовал толчок в плечо и парень почувствовал, что летит. Рыхлый снег расступился, под ним было что-то твердое. Тут же над ухом прозвучал выстрел, заставивший Сашу вжаться в землю, распластаться на дне, как лягушка. Через три секунды  раздался еще один. Пуля взметнула снежные брызги метрах в пяти от него.
Еще не до конца придя в себя, Данилов услышал шепот:
– Ползи до конца. Минут десять полежишь, потом тикай. И не суйся больше… – сверху прилетело что-то тяжелое, ударив Сашу по спине. – Берданку свою забери. Ботаник.
Заскрипел снег. Уродливый палач, оставивший ему жизнь, уходил прочь.
Данилов почувствовал, как по лбу бежит кровь, и понял, что здорово приложился  о трубу. А может и хорошо, что рассек –  гематомы не будет…
Александр сделал, как было велено: стиснув зубы, прополз почти пятьдесят метров на брюхе по снегу и выждал даже больше, чем нужно, скрючившись за неприваренной секцией трубы. А потом начал медленно карабкаться. Земля была твердой, как камень, и даже не осыпалась под ногами.
Траншея тянулась почти до самого здания налоговой инспекции, которое было похоже на сгоревшую наполовину свечку. Пока полз,  убедился, что был не первым, кого проводили этой дорогой. Кроме свежих тел со следами замерзшей крови были и почерневшие, обугленные. Должно быть, сюда сваливали погибших с первого дня.

*****

        Он отсиживался, как крыса, в подсобке «Эвридики» два дня, высовывая нос наружу только для отправления естественных потребностей и для того, чтобы набрать нечистого подвального снега в ведро. Он растапливал снег, проверял счетчиком, по полдня отстаивал, потом кипятил на своей одноконфорочной газовой плитке. Тянул крепкий чай и доедал запасы.
Несмотря на цокольный этаж, Данилов часто просыпался от слабых толчков. Комната вздрагивала, звенела посуда. Раньше он подумал бы, что едет тяжелый товарный состав. Земля качалась, будто дышала полной грудью и Александр представлял, как дрожала она в тот день, когда была потревожена десятками взрывов, то проседая, то устремляясь вверх, стряхивая с себя людей вместе с их хлипкими строениями.
Эти места и раньше отличались сейсмической активностью. Краеведы, собиравшие легенды местных племен, говорили, что тут случались землетрясения, которым сейчас бы присвоили все девять баллов. Название горы – Тырган - в переводе с шорского звучало как «трясущаяся гора». Правда или нет, однако слабые, но ощутимые землетрясения бывали тут раньше каждые три-четыре года.
На третий день город вспомнил о нем и показал, что не так уж необитаем.
Это случилось во время одной из коротких вылазок в торговый зал. Опытным путем он установил - для того, чтобы получить литровую кастрюлю воды, надо растопить  ведра два снега.
Стоя возле бывшей кассы, Александр зачерпывал эмалированным ведром снег, который нанесло ветром с поверхности, когда услышал  скрежет.
Он не сразу определил его источник. А когда до Саши дошло, что бренчала металлическая ролль-ставня, которую кто-то отодвигал со стороны входа в магазин, та уже подалась в сторону. В дверном проеме, под странной надписью «ПОРОШОК – ВЫХОДИ» стояла человеческая фигура. По залу заметался луч фонаря.  Еще два силуэта Данилову удалось разглядеть на лестнице.
Вряд ли  караулили его. Скорее, лишний раз обыскивали неоднократно проверенный подвал. Они могли бы пройти мимо, но в этот момент парень, как нарочно, задел  ведром стойку кассы.
Как по команде все повернулись в его сторону. Чумазые, в засаленных пуховиках, с надвинутыми на глаза капюшонами, они были одеты по все-той же «чукотской» моде.
– Привет, земляки, – парень не нашел ничего лучше. Бежать было  глупо. Драться он хотел еще меньше.
 Наверно, они неправильно оценили выражение его лица. Не поняли, что за ним скрывалось такое, что другим лучше бы не видеть.
Тот, что стоял ближе всех, откинул капюшон. Саша увидел нечесаные сальные патлы, выбивавшиеся из-под вязаной шапки. На секунду их взгляды встретились. Раньше Данилов видел такие пустые глаза только у наркоманов. Хотя, может, эти ребята просто хронически недоедали.
Да, ребята. Пацаны лет семнадцати–восемнадцати. Именно это заставило его на секунду расслабиться и забыть, какой день на дворе. За это  и поплатился.
 На его приветствие не ответили.
– Ты откуда вообще будешь, дядя? – спросил вместо этого волосатый. – Че-то не видел я тебя на районе.
– Я здесь недавно.
Данилов непроизвольно оглянулся в сторону своей каморки. Собеседник перехватил его взгляд.
– Ты это… не кипишись. Мы же по-хорошему. Давай, может, бартером махнемся. У тебя хавчик есть? Водка, курево?
– Даже если есть, – Александр поставил ведро и оперся на стойку, – то далеко лезть, братишки.
– Ты гляди, борзый, – гости переглянулись. – Откуда вылез такой? Кажись, один.
Тот, что держался позади всех, тоненько хихикнул.
– Точно, один, – повторил первый.
Данилов понимал, о чем ребята думают. Кого они видели перед собой? Чужака, похожего на высохшую мумию, со свежими оспинами на лице, которые оставляет лучевая. Ведь говорил же старик остаться хоть на недельку.
– Крученый, – хмыкнул второй, самый маленький из непрошенных гостей. – Ниче, щас по-другому запоет.
Они начали приближаться, беря его в клещи и отрезая пути отступления.
Долбаный город…
Данилов хотел, чтобы дело разрешилось миром. Но когда их разделяло всего пять шагов, недомерок, державший руку в кармане, рывком вытащил ее. В свете фонарей Александр разглядел пистолет непонятной модели: широкий, похожий на фотокамеру, посаженную на рукоятку. От него к Сашиной груди протянулся тонкий красный лучик.
Громыхнул выстрел, и страшный удар в грудь отбросил парня прямо на искореженный кассовый аппарат. Еще одна пуля ударила в стойку, отщепив от нее кусочки почерневшего пластика. Видимо, налетчик все-таки нервничал.
Сидя на полу, Данилов судорожно пытался сделать вдох. Грудь онемела, эпицентр боли был почти там же, куда три дня назад угодил нож. Боль была такая, будто его ударил боксер Балуев. Александр даже не хотел думать, почему еще жив. Он слышал шаги. Малолетние подонки приближались не спеша, переговариваясь вполголоса. Думали, что жертва в ауте.
Люди, ну почему вы такие суки... Почему просто не оставить его в покое?.. Почему каждая встречная мразь пытается его ограбить и угробить?
Они не знали, что после встречи с бывшим одноклассником Данилов брал с собой ружье, даже выходя оправиться. И сейчас оно лежало на стуле, где раньше сидела кассирша, и естественно, было заряженным.
Пальцы правой руки сжали рукоять, левая легла на казенник. Он поднялся из-за стойки, совсем как ковбой из фильмов. Это был первый случай, когда Данилов стрелял по людям, но почему-то он знал, что рука не дрогнет – по крайней мере, от жалости. Разве что от боли... Боль, похоже, становилась его вторым именем.
Он помнил, что у него всего один выстрел, а дальше ружье сгодится разве что как дубинка.
Грохот ударил по ушам, как взрыв, в нос шибануло едким запахом пороха и гари. Но результат превзошел ожидания. Первого нападавшего, который уже нависал над стойкой, просто смело и разорвало. Хорошо досталось и невысокому стрелку, который шел следом. Он тоже упал,  непонятно пока - мертвый  или просто раненый. Задело и третьего. По тонкому вскрику Данилов понял, что это – девушка. Но ему было наплевать. Даже если эта тварь не собиралась сама его убивать, стояла бы и подбадривала своих дружков.
Данилов знал, что патроны 12-го калибра могут быть заряжены пулей, картечью, дробью, которая тоже бывает разная, но в маркировке абсолютно не разбирался. Но это, подумал он, было больше похоже на контейнер-дисперсант, который сразу дает большой разлет снопа картечин. Мечтая о покупке ружья, Саша много времени проводил на оружейных форумах.
Пока Александр приходил в себя, второй подстреленный поднялся. Одежда его была пропитана кровью, но к выходу он кинулся резво,  подволакивая правую ногу. Девчонка тоже убежала, зажимая разорванный рукав – рана даже от одной-двух дробин была неслабой. Данилов знал, что сможет догнать раненого в ногу, но не ее. А значит, надо было уходить. Скоро могли появиться другие.
Парень подошел к дверям, где раненый стрелок выронил свое оружие. Проходя мимо изуродованного тела, он равнодушно отметил лежащий рядом нож. Похож на финку, но с зазубринами. Тоже, скорее всего, Китай, но резать таким можно не только сало. В былые времена то, что Саша сделал, было бы превышением пределов необходимой самообороны, а эта вещь стала бы смягчающим обстоятельством… Небольшим, если убитый – несовершеннолетний.
Саша уже догадывался, что за оружие найдет на полу. Он же не Дункан Маклауд… И точно: перед ним была четырехзарядная бесствольная «Оса». Резиновые травматические пули, две по-прежнему в стволах.
Данилов, как любой ботан, интересовался «гуманным» оружием и знал, что данный образец неплох. Правда, под давлением правоохранительных органов патроны этой самой «Осы» слабели с каждой новой серией. Уж слишком часто она появлялась в уголовных делах. Но у этих малолеток, судя по всему, патроны были из самых ранних, от 105 до 90 джоулей дульной энергии. Иначе он бы отделался легким испугом, в зимней-то одежде. Особенно умиляла надпись в паспорте таких изделий: «одобрено Минздравом». Одно время их хотели запретить, но оружейники все-таки пролоббировали разрешение. Испытывали их на свиньях, как самых близких к людям по строению тела существам.
И, наверно, по строению мозга тоже, думал Саша, щупая грудь и морщась. Гематома выглядела мерзко, а в том месте, куда ударила пуля, кровоточила неглубокая ранка. Сломано ребро или нет, пока было неясно. Но парень знал, что ему еще повезло. Попадание в голову даже через шапку гарантировало  черепно-мозговую травму.
 Глядя на кровавое месиво на полу, только выше подбородка и ниже пояса похожее на человека,  Александр думал лишь о том, что мог лежать здесь сам. Если он и был в чем-то виноват, то только в том, что выбрал нору слишком близко к населенным подвалам.
Звездец. Меньше недели в городе, а уже две жизни на его совести. В душе от этой мысли было ни жарко, ни холодно, но разум  вопил. Ему было тошно оттого, насколько естественным показалось желание догнать и добить.
«Я люблю смотреть, как умирают дети» – говорил один поэт. Но он-то рисовался, фрондировал. А тот наверху, за черными облаками, любит на самом деле, думал Саша. Только слово «дети» надо понимать в широком смысле. Глупые и злобные дети планеты Земля.
И «Осу» с лазерным целеуказателем, и ножик он забрал себе как законные трофеи.
 
*****


В поисках нового укрытия он долго брел по городу, уходя все дальше к западу, в сторону 10-го микрорайона.
Нет, Тырган не был вымершим. Как нарочно везде, где можно было спрятаться, Данилов слышал голоса. Наконец после двухчасовых поисков, за время которых он чуть не отморозил большие пальцы ног, пройдя мимо кирпичных руин двух банков по проспекту Строителей, он вышел к остову шестиэтажной городской поликлиники. По сравнению с помещениями «Эвридики», ее подвал был настоящим лабиринтом. Людьми в пределах полукилометра не пахло.  Вроде бы здесь можно спать спокойно.
В этот же день, несмотря на боль в груди, он не смог усидеть на месте. И вместо того, чтобы сидеть и залечивать раны, отправился в разведку.
И почти сразу удача ему улыбнулась. Он, можно сказать, открыл кафе.
Крохотная забегаловка находилась здесь же, по проспекту Строителей, ниже уровня земли, в полуподвале панельной пятиэтажки. Взрывная волна разметала здание до фундамента, и только чудом оно не погребло под своими обломками это бесценное сокровище. Каким-то образом оно умудрилось не сложиться как карточный домик, а завалиться набок.
Здесь Данилов увидел в куче обломков почти нетронутую вывеску, торчавшую из снега, и тут же вспомнил и начал самозабвенно копать. По счастью удар был настолько силен, что даже сами железобетонные плиты разорвало на куски. И он рыл как пес, отбрасывая в стороны куски бетона и скрученные в спираль куски арматуры, нюхом чувствуя – там внизу ждет добыча.
Мегатонного моноблока (так он грубо рассчитал, прикинув, на каком расстоянии повалены деревья) хватило бы, чтоб уничтожить Москву в пределах МКАД. Здесь же он в основном без пользы вспахал окрестные леса и болота. Чем не повод для гордости?
Счетчик показал 40 микрорентген в час. Этот совсем неполезный уровень радиации парень воспринимал уже как новую норму.
В бедном воображении владельцев железная дверь со штурвалом ассоциировалась только с кораблем, поэтому и называлось кафе «Кильватер». Что касается Саши, оно и раньше напоминало ему только бомбоубежище. Там даже мобильные не ловили.
А у бомбоубежища должен быть запасной выход и не где-нибудь, а за пределами зоны образования завалов. Раньше он не задумывался о назначении этой бетонной тумбы с решеткой в пяти метрах от здания. Думал - канализация или теплоцентраль. А теперь решил проверить возникшую догадку.
Люк весил почти десять кило, но снялся легко, не приржавел и не примерз. Вниз уходила железная лестница. Александр поторопился, ухватился за первую перекладину рукой без варежки – и разразился проклятьями, чуть не оставив на ней всю кожу с ладони. Спустившись – высота была как два Сашиных роста – он огляделся. Точно не теплоцентраль. Крохотная площадка и короткий коридор, заканчивающийся кирпичным тупичком.
Кладка выглядела довольно свежей. Данилов напряг извилины. Если в два кирпича, то он потратит слишком много времени и сил. А если в один, то стоит попытаться.
Во втором по счету гараже во дворе он нашел молот. После первого же удара ему показалось, что стена дрожит. Похоже, все-таки, в один кирпич.
На то, чтобы пробить ее, ушло десять минут, но сделать дыру, в которую он смог бы пролезть, Саше удалось только за полтора. Пригнув голову, он протиснулся в пролом. И сплюнул от злости. Перед ним была стальная дверь без ручки и без единого зазора. Еще бы хозяину не бояться воров с этой стороны. Почти не веря в удачу, Данилов все же толкнул ее. Дверь приоткрылась.
В узкий просвет он увидел коробки, ящики, стеллажи.…  И заледеневших мертвецов. Их было слишком много для посетителей. Наверно, когда все началось, многие кинулись сюда. Много ли продуктов можно найти в кафешке, если откинуть то, что испортилось за два месяца? Через секунду  в нос ударила такая вонь, что у него закружилась голова. Он успел подумать, что, судя по положению тел, погибли люди не от голода. А значит, ничего не тронули…
Похоже, даже не от удушья. Иначе бы не улеглись вповалку. Наверняка бывшее убежище не было герметичным, и они погибли на месте, когда раскаленный воздух выжег им легкие.
Он вылез, шатаясь и с трудом сдерживая рвоту. Тут надо бы противогаз, блин.
Данилов думал над извечным вопросом: «что делать?», когда услышал шаги и голоса. В свете чужих фонарей на снегу заколыхались длинные тени.
Скатившись вниз с пригорка, Александр прислонился спиной к сгоревшей «Газели» и замер. Вроде бы за ним никто не гнался. К тому времени, когда из-за снежного бугра появились двое, он уже слился с ландшафтом.
Их голоса показались ему странным. Он вначале подумал, что ослышался. Но нет. Чирикающая богатая мелодикой речь могла принадлежать только к одной языковой семье.
Неужели экспедиционный корпус НОАК забрался аж сюда? Разум отмел эту мысль как бред. Конечно, у соседей большие батальоны, но не была Кемеровская область перспективной целью для оккупации. Это просто китайцы или вьетнамцы с одного из рынков. Их тут было немало, хоть и меньше, чем на Дальнем Востоке.
Тени замедлили шаг, голоса стихли. Заметили! Бегут сюда, что-то кричат друг другу.
Остановились. Потеряли след. Хуже всего то, что они могли увидеть его раскопки. И тогда, если не бараны, найдут кафе.
Вот подошел еще один. Данилов заскрипел зубами от злости. За себя он не боялся, знал, что успеет убежать. Но пролитого пота было жалко. И надежды разжиться едой опять потерпели крах.
Какой бы нации ни были пришельцы, они получат в универсальной мировой валюте.
Первый спустился в люк. Двое его товарищей залезли за ним. Послышались радостные возгласы, которые быстро сменились руганью. Тут же все выскочили, толкаясь и отплевываясь.
Начали совещаться, зачирикали на все лады. Данилов следил и слушал с растущим интересом. Противогазы они не нашли, но как-то защитить органы дыхания марлей и шарфами сумели. И, только сделав это, полезли обратно.
Разумнее всего было ретироваться, добыча все равно  для него потеряна. Но мысли о том, чтоб просто уйти подальше, у Данилова не возникло. Хватит, отбегался. Сукины дети. Он нашел это сокровище, а его прогнали как собаку. Ничего, забирайтесь вниз, будет вам персональный газенваген.
Стараясь не шуметь, Саша вернул люк на место. И с методичностью маньяка начал таскать куски железобетона, которых вокруг было с избытком, и укладывать их на чугунную крышку люка.
Через пять минут, когда по крышке снизу начали стучать, на ней уже лежал груз в полцентнера. Данилов перевел дыхание и посмотрел на свои красные обветренные руки. От холода они покрылись трещинами, которые к вечеру начнут кровоточить. Чтоб работа шла быстрее, парень снял варежки. Но на душе было легко. В конце концов, это его город.
– Рест ин пис, сволочи.
Может, их хватятся товарищи. А может, они сумеют открыть изнутри входную дверь или сдвинуть крышку… Данилов не был расистом. Были бы на их месте славяне, он поступил бы точно так же.

******

Глава 4. Атака

Проклятый город.… Ставь ударение хоть на первый, хоть на второй слог, не ошибешься. Зачем он вообще сюда пришел? Он давно знал много про природу человеческую, и не нуждался в доказательствах. Так зачем? Разве что для того, чтоб открыть в себе новые стороны. Способность перешагивать через трупы, как через порог.
После «Кильватера» удача отвернулась от него. Два дня поисков не принесли ничего. Руины домов оказались прошарены настолько тщательно, что найти там можно было разве что чудом завалявшуюся банку. Он и нашел – две. Зато во время поисков растянул сухожилие и несколько раз спасался бегством от местных.
Запас продуктов таял. Какие уж тут три месяца… Он уже почти отчаялся, когда однажды до него донесся грохот выстрелов,  быстро переросший в канонаду.
Такого Данилов еще не слышал… разве что в Коченево. Перед супермаркетом, превращенным в точку раздачи продуктов. Там стрелял пулемет с БТРа. Как там его?.. ПТВК?
Перестрелки не были в городе редкостью. За эту неделю он слышал их три раза. Но все они были краткими, как будто кто-то быстро решал свои вопросы и расходился.
А тут долбили долго, будто запускали на ветер сотни тысяч рублей с дурацким новогодним фейерверком.
Но это было еще не все. На улицах, покрытых  толщей снега, появилось движение. Не автомобильное, конечно - пешее, но он никогда бы не подумал, что  пепелище могло приютить столько людей.
Он обалдело смотрел на это движение, а потом решил присоединиться. В конце-концов, он может сойти за своего. Сколько тут могло жить… точнее - выживать, по подвалам? Пара-тройка тысяч? Вряд ли они знали друг друга в лицо. Раньше он в любой толпе выделялся, но в этом скопище оборванных пугал был таким же, как все.
Ему не впервой было примыкать к массовому движению, и это ни разу не заканчивалась ничем хорошим. Вспомнить хотя бы эвакуацию.… Или еще раньше – площадь.… Но не надо об этом сейчас.
Он решил присоединиться к ним, когда понял, куда они идут.

В это утро молчаливый Тырган ожил, как гальванизированный труп.


С северо-востока прилетел ветерок и слегка разогнал висевший в нижних слоях атмосферы над столовой горой пепел.
На улицах города-призрака редко можно было видеть людей. Их дни проходили в поисках пропитания, а ночи в голодном оцепенении. Впрочем, дни и ночи свободно мешались и менялись друг с другом. Так проходили недели. Но сегодня ход вещей был нарушен. Обитатели района были чем-то взбудоражены. От двора ко двору летел слух: «У «оптимистов» проблемы. Мочат друг друга. Можно голыми руками взять».
Несколько смельчаков-разведчиков, которые первыми пробрались на место, рассказали своим, что в кинотеатре и окрестностях несколько часов идет стрельба и слышны взрывы гранат. Это было похоже на междоусобную резню.
Новость заинтересовала всех. Со всех сторон потянулись к площади Снежинка люди. По Аллее Героев, мимо Иоанно-Предтеченской церкви, мимо сгоревшей боевой техники на постаментах и монумента со знаком радиоактивности – памятника местным ликвидаторам - «чернобыльцам» – шли большие и малые группы и совсем уж бедовые одиночки.
Вставал весь мир голодных и ограбленных. Обитатели подвалов, первых этажей и полуразвалившихся частных домиков, съевшие всех собак, кошек и голубей, а многие к сороковому дню попробовавшие и запретного мяса… Они долго ждали, и теперь собирались получить свое.
Обитатели города мертвых стекались к площади Снежинка, к руинам торгового центра «Оптима». Стекались к еде. Сегодня, будто по старой памяти, они шли туда, где в течение многих лет регулярно совершали шопинг. Где находилась половина продовольственных запасов города – кладовые, прибранные к рукам ушлыми мерзавцами. Там были райские деликатесы из прошлой жизни, при мысли о которых они истекали слюной. Только страх держал их на расстоянии: память о тех смелых и глупых, которые погибли, разбившись о пулеметы «Орбиты», и были стащены защитниками за ноги в глубокую траншею.
Слишком хорошо был расположен кинотеатр, окруженный двухсотметровой простреливаемой зоной. Его было легко держать и удобно защищать.
Но сегодня эта память не могла их остановить. Люди выползли из своих нор, как мертвецы из могил. К утру по периметру площади их скопилось уже несколько сотен. А народ все продолжал подходить.
Они выжидали, мерзли, грелись у костров. К счастью погода в этот день им благоприятствовала. Наконец, голод пересилил страх, и толпа двинулась на приступ. Без малого тысяча человек, две трети которых были безоружны.
Стрельба постепенно утихла, и кинотеатр казался вымершим.
У них не было ни плана, ни общего вожака. Лишь у нескольких десятков, прибывших издалека на лыжах и снегоходах, было приличное оружие и кое-какие соображения относительно тактики предстоящего штурма. Эти держались особняком и остальных в свои идеи не посвящали.
Фасад «Орбиты» был слабо подсвечен, но это был не электрический свет, а отблески пламени. В здании что-то горело.
Вдруг в тишине далеко разнесся одиночный пистолетный выстрел. Из большого окна второго этажа, проломив лист фанеры, выпала человеческая фигура.
На этом все прекратилось. Какое-то время толпа выжидала. Потом самые смелые – или самые пьяные, ведь бормотуху найти было проще, чем еду – робко высунулись на площадь. С ними ничего не случилось, и это укрепило уверенность остальных. Наконец, человек десять самых отчаянных, с АК-47 и винтовками СКС с мобскладов оказались под стенами со стороны главного входа.
Люди ждали, замерев – большинство из них скопилось со стороны «Потемкина». Наконец, голова одного из разведчиков появилась в окне второго этажа. Огонь к этому времени потух.
– Ушли! Тут одни жмуры. Но жратвы осталось! – прокричал он, размахивая светодиодным фонарем. – Айда все сюда!
Еще б ему не орать, если в этот момент лезвие вошло ему в бок напротив печени.
Только этого сигнала люди и ждали – как лавина, они потекли к зданию.

В то время как толпа сжимала кольцо, «гости» – красногорские - не пошли за всеми, а заняли несколько сохранившихся подъездов «Китайской стены», словно догадывались, что произойдет вскоре.
Они оказались правы. Народ подпустили на расстояние прицельного выстрела. Дали людям выйти на открытое пространство, где не было почти никаких укрытий. Как только первый из обитателей подвалов пересек невидимую черту метрах в ста от стен кинотеатра, толпу прорезал кинжальный огнь. Там, где центростремительная сила движения толпы заставила людей сбиться плечом к плечу, взорвалась 40-миллиметровая осколочная граната.
Дружный вопль вырвался из множества глоток. Самые отчаянные пытались отстреливаться – нестройный хор из двух десятков винтовок, автоматов и даже гладкостволов ответил кинотеатру, но все они били в «молоко». Большинство были разумнее и просто упали лицом в снег.
Красногорские только и ждали, когда защитники обнаружат себя. Почти сразу одновременно из двух окон, с балкона и из пролома в стене, в двух разных подъездах, ударили ручные пулеметы Калашникова.
Но обороняющиеся были готовы и к этому. Из широкого окна «Орбиты» специально для них исполнила свое соло машинка посерьезнее. Судя по пушечному грохоту и тому, что ее пули прошивали панели как бумагу – крупнокалиберная. Вдобавок, она оказалась хорошо пристрелянной по самым удобным позициям в ближайшем подъезде «Китайской стены».
Несколько минут шла ожесточенная перестрелка. Обе стороны имели необходимые для ведения ночного боя ПНВ и трассирующие боеприпасы. И хотя в первую минуту защитники уничтожили двух пулеметчиков врага, исход схватки был неочевиден.
 Сюрпризы для нападавших не закончились. Внезапно прямо в раззявленный пролом стены, откуда поливали огнем крышу кинотеатра, влетел круглый 40-миллиметровый гостинец. Ударился о стену, закатился за покореженную детскую кроватку, покрутился волчком и с шипением начал выпускать бесцветный газ. Не было грохота взрыва, но стрельба захлебнулась. Пулеметчику и его прикрытию стало не до нее – они начали мучительно умирать. Началось с сильного насморка, сужения зрачков и чувства тяжести в груди, а через две минуты они уже дергались на полу, задыхаясь прямо в лужах собственных рвотных масс и испражнений. Вторая граната пролетела мимо цели, третья отскочила от подоконника, но четвертая залетела в нужное окно.
Ручной гранатомет с револьверным барабаном РГ-6 в 1993 году разработали тульские оружейники – вроде бы по личному указанию Павла Грачева – творчески скопировав гранатомет MGL производства ЮАР.
В армии его на вооружение не приняли – тащить по горам вдобавок к ней еще и автомат бойцу малореально, да и клинило её иногда. Но для контртеррористических операций в городах она годилась и была отправлена во внутренние войска. Кроме обычных осколочно-кумулятивных к ней были разработаны выстрелы с гранатами, снаряженными спецсредствами: например, «Гвоздь» - с гранатой, снаряженной отравляющим веществом раздражающего действия SC, и «Нагар» - с дымовой. Но «кровавой гебне» этого показалось мало, и были разработаны выстрелы с секретным нервно-паралитическим газом семейства V, которые хорошо себя зарекомендовали при освобождении заложников. Прицельная дальность этого оружия была до 250 метров.
После этого уцелевшие бойцы с Красной Горки исчезли, предоставив почти безоружную массовку самой себе. Своих легкораненых они забрали, тяжелых и пораженных газом дострелили, как загнанных лошадей. Оставили не только трупы товарищей, но и гору оружия на своих огневых точках, казавшихся такими удачными.
Оставшись без последнего прикрытия, толпа улепетывала, подгоняемая беглым огнем. То один, то другой беглец падал, будто поскользнувшись, но стрелки из окон кинотеатра едва ли работали на поражение. Если бы они хотели, все нападавшие остались бы на снегу. Но надобности в этом не было. Они выдавливали и рассеивали толпу, не останавливаясь, впрочем, перед причинением ей убыли.
Наконец, последние из злосчастных налетчиков исчезли среди нагромождений автомобилей на прилегающих улицах, и площадь опять вымерла. Не считая пяти десятков трупов, оставшихся на снегу, все было, как час назад. Лишь человек тридцать, раненых или прижатых огнем к земле, остались на площади, кто спрятавшись за скамейками и бордюрами, кто просто распластавшись в снегу.
Не повезло и тем, кто под шумок попытались прокрасться к развалинам торгового центра с севера, со стороны одноэтажной застройки. Как только атака была отражена, их частью уничтожили, частью вытеснили. За полчаса они успели выкопать из-под снежной толщи немного.

*****

«Иногда, – говорил все тот же Химайер, – разумные люди должны совершать неразумные поступки. Но Саша знал, что поступал разумно. Насколько можно разумно поступить в ситуации, когда еды осталось на два дня, и ты знаешь, что чем дольше ты ее ищешь в руинах, тем больше у тебя шансов остаться тут навсегда – нарвавшись на нехороших людей или добрав свою дозу рентгенов.
Он понадеялся на удачу. Решил, что сможет раздобыть под шумок достаточно еды «оптом» и убраться из этого долбанного лепрозория навсегда. И вот ему опять не повезло.


Теперь он лежал лицом вниз в бывшей клумбе и старался не шевелиться, чтоб войти в роль покойника. Над ним и раньше летали пули, но никогда их не было так много. Когда стрельба стихла, он не сразу понял это, потому что в ушах после адского грохота словно комары зудели. В себя его привел окрик:
– Эй, лошары, а ну встать.
Он поднял голову – к ним приближалось с десяток боевиков.
Даже сейчас, когда впереди маячила нехорошая развязка, Данилов заметил, что вооружены они на зависть. Александр увидел знакомые 47-ые и 74-ые, один РПК, но половина автоматов была ему незнакома. Один даже по схеме «буллпап» – короткий, с присобаченным сверху магазином. Он напоминал оружие вырубленного на шоссе близ Новосибирска «караванщика», только с подствольником. Почти у всех на цевье были фонари. Половина была в маскхалатах, остальные в гражданском.
– Что ж вы, соседушки? – услышал Данилов знакомый голос, – думали, раз у нас беда, можно пошакалить, так? Ошиблись вы. Так что теперь без обид.
Прозвучало несколько выстрелов. Несколько тел мягко упали в снег. Данилов услышал хрип – кто-то не умер сразу, получив пулю в горло.  Один из бандитов, матерясь, выпустил еще две  -  в голову.
– Вот так, – повторил Мясник. – Без обид.

*****

Добив тяжелораненых, победители собрали трофеи. Женщин – две каким-то образом затесались в толпу - сразу отделили и отогнали, как ценную добычу. Оружия на площади  осталось немного, а в «Китайскую стену» они пока не лезли. Газ был летучим, но подождать часок было не лишним.

– Мент, дружбан, ты че, не успеешь титьку помацать? – окликнул Мясник своего помощника, с плотоядной ухмылкой ощупывавшего бабу, у которой в отличие от второй было хоть немного мяса на костях.
Тот окрысился, но женщину оттолкнул, заставив ее сесть на снег.
 – Успеешь еще, Казанова, – повторил новый главарь. – А пока бери новеньких и валите стройбатить. У нас жмуров полный дом. Гребанные чекисты за месяц ни хрена не сделали для обороны. Как планы строить, так каждый Тухачевский, елы-палы, а даже окно кирпичами заложить не могли. Чтоб к утру было сделано. И на неделю вам работа найдется. Будете территорию от хлама расчищать. Скамейки, обломки – все утащить. Чтоб, мля, никаких больше огневых точек тут не было.
– Мясник. Ты это… – хотел  возразить Мент, которому явно не улыбалось торчать на морозе и присматривать за рабами.
– Что «это»? – язвительно усмехнулся Мясник. – И крышу починить не забудьте.
Правая рука нового вожака пробурчал что-то себе под нос, но подчинился.


*****


– А ты, мля, настырный. Жить, видать, сильно не хочешь, – Мясник поравнялся с ними, и Данилов увидел на уродливом лице пропитанную кровью повязку. – Ну, что будем делать с вами, герои?
Он оглядел шеренгу пленников.
– Ты. Ты… Ты. … И ты тоже, – Сашин тезка напоминал надзирателя из фильма про концлагерь. – Шаг вперед.
Те, на кого указал его палец, и Александр в их числе, рванулись вперед, будто спринтеры.
– Мент, этих на уборку. Остальных в ТэЦэ на раскопки.
Тех, кто остался на месте, четверо боевиков (как еще назвать бородатых мужиков с автоматами и свирепыми рожами?) увели в сторону «Оптимы».
Данилов осмотрелся. В его шеренге теперь было человек десять – похоже, самых крепких. Саша даже удивился, что попал в их число. Больше всего ему хотелось облокотиться обо что-нибудь, но ближайший фонарный столб был далеко, а стреляли тут без предупреждения.
– Харэ прохлаждаться, труба зовет, – произнес тот, кого звали Мент, сплевывая шелуху от семечек. – Пошли, крысы подвальные, для вас до х…  работы.
Это был мужик под сорок в ОМОНовском городском камуфляже с милицейской поясной кобурой поверх. Он был первым человеком с лишним весом, увиденным Сашей после Затмения.
А его прежний знакомый, похоже, продвинулся по служебной лестнице. Во всяком случае, распоряжался  Мясник как полновластный хозяин.


«Мясник, Чекист, Мент, – подивился парень. – Взрослые люди, а имена свои позабыли, что ли? Как в шайке или в племени мумбо-юмбо, ей-богу».
 Данилову пришлось с головой окунуться в работу. Первое их задание раньше выполнялось людьми, которых в средние века звали мортусы.  Началась она не с площади, а с территории самого кинотеатра, с лестниц, коридоров и залов.
Когда они закончили, перед зданием в ряд лежали четыре десятка мертвых тел. Среди них был и знакомый Саше Дмитрий Генрихович. На нем была та же пятнистая форма, но теперь она была не такой чистой. Половина головы вместе с волосами отсутствовала,  можно было догадаться, что бедолагу убили выстрелом в затылок.





Двое рядом с ним были раздеты догола. Именно по голым было ясно, что все они умирали страшно, тела  были истерзаны и избиты до синевы. У одного из распоротого живота бурой змеей выглядывали внутренности. Некоторые были изрешечены пулями, у других чернели аккуратные  отверстия во лбу или в груди, а у одного было перерезано горло. Почти все были без верхней одежды, некоторых смерть застала внезапно, другие выглядели так, будто погибли в бою. Трое почему-то оказались в противогазах.
Каторжный труд, когда они вдвоем стаскивали по лестницам покойников, а потом на брезенте волокли их к траншее, продолжался полдня. Потом их заперли в самый маленький кинозал, холодный как морг. Правда, им разрешили развести костер («чтоб вы не сдохли раньше времени»). Был и обед – миска непонятной похлебки и полбулки черствого хлеба. Данилов набросился на еду с жадностью, да и остальные не отставали.
Это был хороший знак. Раз кормили, значит, убивать пока не собирались.
Отдохнуть им дали недолго. Часа через два пришел Мент, еще злее, похоже, с похмелья, и повел их на работы. Это была каторга: пусть не Освенцим, но Беломорканал точно. Они месили раствор, закладывали окна кирпичами, перекрывали крышу и клали новые листы кровельного железа. Один бедолага в темноте сорвался и сломал  шею.
Самой легкой работой была уборка снега и мусора.


К полуночи их опять отвели в кинозал, дали скудный ужин, потом позволили немного поспать, а «утром» все повторилось.  Дел было невпроворот.
 В конце трудового дня посмотреть на их работу пришел сам главарь в сопровождении четверых откормленных холуев в маскхалатах и вездесущего Мента. Вид у него был, словно с сильного бодуна.  Под глазами набрякли сизые мешки, норковая шапка  в каком-то соре…
Данилов пытался взгромоздить на санки кусок железобетона в половину своей массы, когда боковым зрением увидел, как сосед, лысый мужик лет пятидесяти, у которого постоянно слезились глаза, снова, в который раз уже, сунул руку в карман фуфайки.
Вроде бы что такого? Замерз. Сначала Саша не придавал этому значения, но теперь случайно заметил, что ладонь раба прикрывает черную металлическую рукоять. Саша быстро сообразил, кого тот собирается отправить в мир иной.
Гребанный идиот.… Пока у них есть хоть какой-то шанс остаться в живых. Мысли, как подкованные блохи, скакали у Саши в голове. Ничего не делать? Попадет в замес, и шлепнут за компанию. Поддержать? Пустое. Слишком много гадов. Даже если случится чудо, и они разом кинутся на бандитов и придушат их, завалив автоматчиков трупами, их положат из пулеметов, стволы которых торчат из окон. До зданий не добежать, у пулеметчиков есть прибор ночного видения, а они своим трудом сами лишили себя большинства укрытий.
Он не боялся смерти. Просто хотелось жить, а не становиться героем, тем более так по-дурацки. Прав был немец-отшельник. У него еще были дела в этом мире. Сдохнуть успеется.
Данилов поморщился и опустил тяжелую лопату-подборку своему соседу на темя. Если бы не боль в усталых мышцах, все вышло бы лучше, а так, вместо того чтоб повалиться мешком, тот только пошатнулся и заорал. Но видно, тоже руки тряслись от усталости – ствол он выронил. Данилов пинком отправил его подальше, в сторону охраны.
Немая сцена затянулась на долгую секунду.
– Вот те раз… – произнес, наконец, Мясник.
Он наклонился и подобрал оружие.
– ТТуха, – он взвесил пистолет в руке. –  А ты пользоваться-то умеешь, родной? – он навел его на несостоявшегося убийцу.
          Мужик рефлекторно попытался заслониться рукой, но пулю это не остановило.
Бах!!!
Она попала в переносицу, пробив ладонь навылет, и застряла в черепе. Человек упал совсем неизящно, мешком.
– Чего это он так за…ся? – ни к кому не обращаясь, пробормотал Мясник, пряча пистолет.
– Наверно, ты кого-то грохнул, – предположил Мент. – Сына там его, брата...
– Может.… Разве всех упомнишь? Ладно. Че с тобой будем делать, иудушка? – Мясник повернулся к Данилову. – Товарища подвел под трибунал.
– Тамбовский волк ему товарищ, – буркнул Саша, стараясь не смотреть на вытянувший ноги труп. И на  остальных пленников, глядящих на него волками.
Суки. Он ведь и им жизнь спас. Стали бы с ними церемониться, если бы этот придурок попал?..
– Вот это по-нашему, – Мясник толкнул помощника локтем. – Молодца. Что будем делать, служивый?
– Может, привалить за компанию? Единожды предавшему…
– Да он же типа жизнь мне спас. Хотя я его тоже тогда пожалел, когда Чекист сказал в распыл пустить. Думал, все равно подохнет, а он  выплыл… Тынденция. Нам такие перцы нужны. Да еще и тезка. Ладно, Ботаник, считай себя зачисленным в Русскую Освободительную Армию.
Этот приколист, оказывается, и историю знал.
– Взят ты с испытательным сроком. Облажаешься – пеняй на себя.
Данилов кивнул.
– А с этими что делать? – указал Мент на остальных.
– Пока к шохам в подвал, – устало пробормотал Мясник. –  Потом на раскопки. Работы еще много, бамбук курить не давай.
Автоматчики угнали рабочих куда-то в сторону частных домов. Те даже не огрызались в ответ на тычки, пинки и удары прикладами.


– Александр… Иванович, – отчество Данилов узнал из разговоров. Адреналин еще не покинул кровь, и он чувствовал себя храбрым. –  А с ними что?
Бывший страж порядка громко заржал, держась за брюхо.
– А вот это не твое собачье дело, малец, – отрубил Мясник. – Живи и радуйся.
Он повернулся к Менту.
– Передаю салагу тебе с рук на руки. Проводи в наш подвал, покажи шконку, объясни, что и как. Дай снегоступы вместо его лыж. Тут, нах, не Сочи. И куртец новый выдай.
– А если убежит?
– Да куда он денется с подводной лодки. Тут тепло, сытно и мухи не кусают. А снаружи холодина и смерть. Он что, дебил?
И ведь это была правда. Странно, но Данилов почти не чувствовал раскаяния. Это был его единственный шанс, и он его не упустил. Правы те, кто пишут о генетической склонности интеллигента к предательству.

*****

Они шли вдвоем по служебным закоулкам кинотеатра. Путь освещали фонариками.
Когда дошли до конца очередного коридора, Данилов  догадался о главной функции кинотеатра. Судя по всему, отапливалось и освещалось только несколько комнат на верхнем этаже. Здание не было жилым. Это было что-то вроде штаб-квартиры группировки, а заодно склад. Им приходилось перешагивать и обходить завалы из компьютеров, плазменных панелей, стиральных машин, тренажеров и еще черт знает чего.
Наконец они оказались перед дверью, закрытой на висячий замок; Мент вытащил из кармана ключ и отпер его. Это был один из кинозалов. Здесь уже лежали более полезные вещи: инструменты, стройматериалы, туристское снаряжение. Кое-что явно принесли не из «Оптимы». В углу оказалась куча охотничьего инвентаря,  на креслах навалена теплая одежда.
Данилов получил пару штуковин, похожих на плетеные ласты.
– Ничего, быстро освоишь, – подбодрил его провожатый, видя, как скептически Александр разглядывает приобретение. – Гораздо удобнее, и руки свободны.
Еще он выбрал из кучи теплый анорак – куртку без молнии, надевавшуюся через голову. Он был слегка запачкан в саже, и мех на капюшоне подпорчен пламенем, но качеством эта вещь была лучше  того, что носил Саша.
– Почистишь…
От внимания Данилова не ускользнуло, что ни оружия, ни продуктов в зале не было. Наверно, их хранят в другом, - решил он. Должен же у них быть запас. Но  наверняка там  одним замком не ограничились…
Спустившись по другой лестнице, они вышли на улицу с противоположной стороны. На горизонте слабо светилось багровое зарево.
– Что это там? – Данилов вытянул шею. Ему такого наблюдать еще не доводилось. Видимо, это зрелище можно было рассмотреть только с Тырганской горы.
– Опять раздуло, уголь горит. Потому и сыплет пеплом.
– Не боитесь тут жить?
– А куда деваться? – человек, звавшийся Ментом, приподнял бровь, – Сюда даже с деревень как мухи на мед стянулись. Суки…
Александр не удивился. А где еще уцелевшим искать еду?  Они так и будут облеплять трупы сожженных городов.
– Сам-то откуда?  – равнодушным тоном спросил Мент.
– Не местный, – коротко ответил Саша. Он не собирался пересказывать перипетии пути каждому.
– Сами мы не местные… – хохотнул толстяк. – Да мне без разницы, хоть из Америки. Повезло тебе, друг ситцевый.
– Меня Сашей зовут.
– Повезло тебе, Шурик, что Мясник за тебя вкупился. У него сейчас просветление, добренький он. А так мы обычно сразу валим. Шароборятся тут всякие… – он сплюнул  шелуху. – Ну, пошли, че рот разинул?
Они свернули налево, и из темноты выступил контур невысокой каменной ограды. Когда подошли поближе, Данилов увидел, что это фонтан – воды в нем не было, даже замерзшей; видимо, ударная волна повредила трубы. И тут в  поле зрения Александра попало  нечто…
Вначале Данилов принял это за статую. Очень реалистичную и совсем не подходящую для места, где всегда было полно детей. Хотя бы потому, что она была полностью обнаженной. И позу неизвестный скульптор постарался  придать ей развратную и призывную.  Проволокой она была примотана  к распылителям…
– Заняться нечем было молодежи, – объяснил Мент. – Девка главного чекиста. Уж не знаю, чем она Мяснику не угодила. Он, как к власти пришел, ребятам ее отдал, сказал:  натешитесь – завалите. Ну, они, естественно, устроили ей «вертолет». А потом нет чтоб пристрелить, вон че выдумали…
Данилов давно понял, что в смерти нет никакой эстетики, поэтому создатель этой композиции зря старался. Первым и единственным чувством, которое Александр испытал, заглянув в открытые глаза, в которых запечатлелась агония, был даже не страх, а отвращение. Вот бы тот, кто видит «красоту в умирании», посмотрел на это. На раскрытый в немом крике рот, на волосы, которые спускались до плеч сосульками, на покрытую ледяной коркой кожу пепельно-серого цвета. Это было хуже, чем пластинат из трупов.
– На улице было все минус пятьдесят, – продолжал Мент. – Эти юные натуралисты натопили снега ведра четыре, раздели сучку – и вуаля! Микеланджело отдыхает. Горячая штучка, да?
Данилов не ответил. Ему вспомнилась собака. Это было примерно на двадцатый день, еще в Новосибирской области. Вначале он принял ее за живую и здорово струхнул – перед ним была крупная овчарка. Потом Саше показалась  странной ее  неподвижность. Только переборов страх и подойдя поближе, парень понял, что собака мертва как камень. Он догадался, как это произошло, хоть и не думал, что такое возможно. На лютом морозе остановилось сердце, мышцы свело судорогой, они одеревенели, и постепенно зима высосала остатки тепла из тела. Вода в тканях стала льдом, и животное превратилось в китайскую терракотовую статую. Ему стало  так не по себе, что он не смог отрезать от нее ни кусочка. Тогда он мог себе это позволить.
– Ну как? – спросил бывший милиционер.
– Я что, жмуров не видел? – Данилов смотрел на него с открытой неприязнью.
– Да не парься, – хлопнул его по плечу попутчик, – Это чтоб ты не думал, что в сказку попал. Это ад.
– А вы, стало быть, за чертей? – Саша за словом в карман не лез.
– Ага, язык прорезался, – беззлобно ответил Мент. – В точку, мил человек. Но мы себя зовем «оптимисты», по названию этой лавки. Ладно, пошли, гостем будешь. Сейчас решим, что с тобой делать.
Данилов покорно следовал за ним. Решим.… Хоть и похоже на «порешим», но более обнадеживает, чем вид трупов, которые лежат, висят и стоят.
Он заметил, что они держат путь не к развалинам «Оптимы», а туда, где раньше были два девятиэтажных панельных дома, расположенных углом.
– Просто так у нас хлеб никто не ест, –  сказал ему Мент, когда  скособоченный силуэт кинотеатра и страшный фонтан остались позади. – Будешь пользу приносить – оставим. Нет – звиняй, хлопче. Будешь пока копателем. Извини, вакансии гендиректоров закончились.
Данилов кивнул, а эмоции оставил при себе. Да, ему указали на его место, но, главное, что оно будет не на самой нижней ступени.
– Стрелять-то умеешь?
Александр снова кивнул.  Он чувствовал, какие мысли шевелятся под этим покатым лбом с кустистыми бровями: «Видать, не такой слабак, если еще жив. С тебя может выйти толк. А грохнуть успеем».
– Это хорошо… – буркнул Мент. – Запоминай правила, они кровью написаны. Пока к ним пришли, столько народу положили. Значит, так.… Все, что нашел – в общий котел. Получишь долю… – он закашлялся.
– Нажрешься вволю, – в тон ответил Саша.
– Мля, да ты еще и стихи пишешь. Но впредь меня лучше не перебивать. А то тоже чего-нибудь перебью.
«Коммунизм, значит, – мелькнула у Александра мысль. – Это хорошо. Но по тебе-то не скажешь, что ты постишься. Значит тут, как на скотном дворе Оруэлла, есть те, кто равнее. Мотаем на ус».
 – Захомячил или заныкал, – продолжал объяснять его провожатый, – на первый раз можем и простить. Можешь отделаться «стриптизом» минут на двадцать. Помнишь, как в детском садике? Ну, в одних трусах в коридорчике. А тут без трусов, на улице – в железном киоске. Ниче, если сердце здоровое, не сдохнешь. Кто второй раз проштрафится, обычно висит как, нах, наглядная агитация. Что еще… Никто не будет присматривать за твоими пожитками. За крысятничество давим, но обосновать должен сам. И защищать тебя никто не будет, если кто-то накатит. Разве что по беспределу. Так что, если хочешь быть здоровым, жри один и в темноте. Вроде все…
Наконец-то Данилов увидел и сам центр. Бетонная коробка ТЦ сложилась аккуратно, будто снесенная направленным взрывом. Ни одного обломка мимо. Только огромные буквы неоновой надписи «ОПТИМА» упали на автостоянку и придавили несколько машин.
Но вскоре центр опять скрылся из виду. Они обошли груду развалин, бывшую когда-то девятиэтажками и вышли к обувному магазину «Мерлин», который сохранился на удивление неплохо. К этому времени Саша уверился, что случай тут значит не меньше прочности конструкции. В этом же здании был филиал Сбербанка и еще несколько контор.
– Скажи спасибо, что вообще принимаем, – тяжело дыша, продолжил Мент. – Просто у нас убыль возникла. А все эти чекисты, чтоб их.… Не могли тихо сдохнуть.
Александр легко выдерживал темп – сказывалась практика, да и не выглядел этот Мент хорошим ходоком. Пару раз он останавливался, чтобы перевести дух. Идти на снегоступах оказалось легко, но для длинных дистанций Данилов все же предпочел бы лыжи. Краем глаза он отмечал перемещение свого нового товарища. Тот был спокоен и даже не оглядывался. Видимо, уверен, что новенькому в голову не придет убегать. Мол,  большую честь оказали.
Пока они шли, Александр еще раз все взвесил. Только вчера он совсем не горел желанием примыкать к кому угодно. Вернуться к людям означало сталкиваться с проблемами, от которых он отвык.
Конечно, у группы больше шансов. Как в метро, когда в вагоне взрывается подозрительный предмет, в действие вступает правило: «Лучшая защита от осколков – ваш сосед». Если стоишь в окружении двух десятков пассажиров, то гвозди и прочие поражающие элементы равномерно примут на себя все, и вероятность уцелеть для каждого конкретного человека возрастает. Особенно для того, кто стоит в середке.
Один в поле – не воин. Он корм, добыча, мясо. Был бы Саша умнее, давно прибился бы к какой-нибудь стае. Но… вожаком ему не стать, характер не тот. Это вам не учеников за опоздания отчитывать. Быть ему даже не на вторых, а на третьих ролях. А делиться с кем-то своим куском взамен на иллюзию «один-за-всех»… Благодарим покорно. К тому же раненого, больного или просто слабого непременно бросят, а то и схарчат, если с едой напряженка.
Одиночкой не мог быть даже просто очень сильный. На силу всегда найдется другая, а умение задавят числом и напором. Одиночкой мог быть только тот, кто не считает для себя зазорным убегать. Саша не считал. И быстрые ноги не раз его выручали. Поэтому до сих пор коптил небо, когда других, таких из себя мачо, давно завалили и съели. Но и его удача имела предел, и он это знал. С каждым днем в этой ледяной стране все труднее было находить еду.
Поэтому Александр был не против того, чтобы побыть частью коллектива, где люди еще не скатились к людоедству. До тех пор, пока это совпадало с его планами.


Глава 5. Раскопки

Они остановились у входа в «жилую зону», которой  был подвал магазина.
– Снег отряхни, – инструктировал Сашу Мент. – Разуйся. Одежду протри тряпкой и повесь здесь, в шкафу. Там в углу рукомойник. Рожу и руки умой с мылом.
– Да сам знаю, не маленький, – хмыкнул Данилов. – Только это мертвому припарки. Вы же дышите этим воздухом, значит, все равно получаете.
– Без тебя, мля, знаю, – огрызнулся Мент, и Данилов понял, что нарушил табу. – Если такой умный, нах приперся?
– Нужда заставила.
– Вот и нас всех. Большая, блин, нужда.
В подвале было душно, сыро, но тепло по сравнению с поверхностью.  Он был поделен на клетушки перегородками из фанеры и досок. Пока шли по петляющему коридору, им навстречу не попался ни один человек, но за тонкими стенками Данилов слушал тихое «бур-бур-бур» голосов.
Под потолком висела лампочка без плафона. Лампочка горела тускло и слабо, но даже это показывало, что здесь есть и генератор, и топливо для него, и аккумулятор.
Они прошли мимо двух каморок и остановились у третьей. Обитая железом дверь открылась со скрипом. Отодвинув висящее в проеме одеяло, не дававшее уходить теплому воздуху, они протиснулись внутрь. В нос сразу ударили запахи чеснока, курева и нестиранной одежды.
«Горький. «На дне», – подумал Данилов, когда глаза привыкли к полумраку, который едва разгоняла единственная лампочка.
В этот момент заметили и его.
– В нашем зоопарке пополнение. Закрывайте двери, вашу маму... Дует же.
– Ты кого притащил, ментовская душа? – лениво спросил кто-то у его сопровождающего.
– Прошу любить и жаловать, – ответил тот. – Саней кличут. Главный сказал, тут поживет.
С этими словами он вышел, указав напоследок Александру на раскладушку.
Данилов почувствовал себя новеньким в камере СИЗО, разве что дверь закрывалась изнутри, а не снаружи.
– Здрасте,  – произнес он и представился.
– Здоровей видали, – устало пробормотал кто-то.
– Ну, привет, медвед, – протянул другой.
Александр расположился на своей койке, не суетясь, старясь своим видом показывать, что это место было его по праву.
– Это место несчастливое, – услышал парень голос за спиной. – Того, кто его занимал, нашли на стоянке обглоданного.
– Бывает, – пожал плечами Саша. Его ответ вызвал серию смешков.
Голос принадлежал худому мужику, который лежал на койке в самом углу у «окна» и читал с фонариком. На нем была мятая черная униформа, похожая на охранниковскую (но не «Оптимы» – эти ходили в строгих костюмах), череп его был выбрит так же гладко, как подбородок. Признак борьбы с облысением, а оно теперь случалось не от избытка тестостерона.
– Николаев, – поднял тот руку, не протягивая. – Слушать здесь меня. Люди мы незлые, ты вроде не борзый.… Но если что непонятно, лучше спроси.
И вернулся к книжке - судя по обложке с обгоревшим краем - боевику про Слепого.
Саша повнимательнее оглядел комнату. Когда-то тут все было отделано панелями, но их отодрали – из стен торчали остатки крепежа.  Сами стены, как и потолок, были кое-как побелены, на полу - линолеум. Несколько слуховых окон во внешней стене заложены кирпичами, как и вентиляционное отверстие. Вдоль стен - раскладушки, железные кровати и одноместные диванчики, явно из мебельного магазина на втором этаже «Оптимы». Тут же стояли два журнальных столика. За одним ужинали, за другим шла игра во что-то вроде покера.
Население каморки приняло его безразлично. Кто-то  подходил, задавал вопросы, не проявляя, однако, большого интереса. К радости Данилова, никто не стал на него наезжать. Он чувствовал, что может отреагировать неадекватно.
Обитателями этой комнаты были мужики средних лет. Сытые, спокойные – явно не мальчики на побегушках. В соседних, как понял Саша по голосам, имелся и молодняк, и женщины.  Вот детских голосов он не слышал. Может, для них было другое помещение, но Александр подозревал, что детям не выжить долго в этом аду. Ребенок больше подвержен действию остаточной радиации вроде бы даже из-за того, что его жизненно-важные органы при ходьбе располагаются ближе к зараженной земле.
В подвале было градусов пятнадцать. Источником тепла и копоти была стоявшая посреди комнаты буржуйка. Тут же на веревках сушилось белье и одежда, клокотало на огне какое-то  варево.
– Главный ваш всегда такой суровый, да? – спросил Данилов старшого, когда тот отложил свой криминальный роман.
– Саня Мищенко? Ты только его «Мясником» в глаза не назови. Это для своих, да и то не любит. Я его раньше знал. У него весной загоны, а ее нам ждать и ждать. А так он нормальный мужик, правильный.
– Только не спрашивай, куда гонорар потратил, – один из игроков в карты хмыкнул в кулак. Это был мужик в спортивном костюме со свежими оспинами от заживших волдырей.
– Какой еще гонорар? – не понял Саша.
– Смотрел кино «Пила-10»? – произнес на тон тише картежник.
– Физрук, ты это на бис повтори, когда он придет, – осадил его Николаев. – А мы посмотрим.
– Да пожить еще хочу… – развел руками тот.
– Вот и молчи, Илюха.
Данилов сказал бы, что тот, кто, судя по кличке, был учителем физкультуры, играет с огнем.
– А вообще, он краповый берет, – снизошел до объяснения Николаев. – Спецназ внутренних войск. Командировок штук десять у него – и на вторую войнушку, и на третью. Куча наград. А списали, какого-то не того «чеха» покромсал. Нашего.
– Чеха? – переспросил Саша.
– Да не славянина, блин. Вайнаха. Нохчи. Тоже мастера по этой части, но до него далеко. Короче, не понял политического момента. За прошлые заслуги не посадили, но волчий билет получил. Вернулся - даже охранником не взяли. Вот и трудился тут сначала грузчиком, а потом в разделочном цехе.
– Да ты его не бойся, – снова поддержал беседу Илья. – Он человек хороший. Только как растяжку зацепил и башкой два осколка РГОшки поймал, ему пластину вставили. После этого у него боли были, бухать начал. Но этот архаровец из отряда «Юг» сам нарвался.
Саша так и не понял, правду ему говорят или прикалываются над новичком, но решил узнать побольше.
– А как вообще у вас все организовалось? Что тут было вначале?
– Вначале был п…ц, – видя, что старший не против, Физрук взял слово.
Данилову это напомнило первые строчки из «Книги бытия».
– В первую неделю тут творился сплошной хаос, – продолжал тот. – Полгорода, весь старый центр провалился пес знает куда. Но и тут у нас, и в новостройках погибло до фига. Сначала народ бежал. Зассали радиации. Кто на машинах, но в основном пешком. А куда? В никуда. Вокруг этой долбанной горы выжженная земля на десять километров. А дальше - деревни, где тоже никто никого не ждет. Дорог нет, идти некуда.… Все бежали, только самые умные остались…. И правильно сделали. Те потом  вернулись, да поздно - усе уже поделено. День-два вернувшиеся сидели тихо и ждали, когда прилетит главный спасатель в голубом вертолете. А когда поняли… Мама, не горюй. Короче, Ходынка отдыхает. Стрельба даже по ночам не утихала. Но мы, «оптимисты», уже успели закрепиться и отбились. У нас был экскаватор, мы копали руины ТЦ. Это наша деляна и все это поняли.
– А власти? Хоть что-то делали? – Данилов примерно знал ответ, но с мазохистским чувством хотел услышать еще раз.
– Ага, делали… – ответил вместо Ильи Николаев. Известно, что. Висели. Потом, правда, ветром посрывало.… Нет,  парень, повезло тебе, что  тут в это время не был.
– Похоже на то, – пробормотал Саша и надолго замолчал.
Но через пять минут разговор вновь начался уже без его приглашения.
– Главный у нас был бывший нач. охраны этой конуры, – то ли ему, то ли самому себе начал рассказывать Илья, забив на партию. – Гавно был мужик, хоть и нельзя так о мертвых. Вышел покурить на стоянку, когда пришел капец. Свалился в люк, где чинили проводку, потому и выжил, хоть и окривел. Знал планировку здания, вот и поднялся. А еще многие из его подчиненных, секьюрити, жили в двух шагах. Потом подтянулись менты…  Кому повезло – с семьями. Они тут вместе все и устроили где-то на пятый день.… Этот зверинец, в котором мы живем. А чекисты, которые шефа удавили, просто переняли эстафету.
– Что за чекисты?
– Приехали две недели назад на аэросанях – на все готовенькое. Начали пальцы гнуть, мол, мандат у нас, мы типа власть. В ОЗК новеньких козырных, с «Калашами» сотой серии и с «Грозами» 9 мм. У одного даже «Винторез» был. «Корд» новый на треноге они тоже притащили, хоть за это спасибо. Почти все в «Бармицах», шлемы как у космонавтов, оптика-шмоптика. Я бы не удивился, если б у них и АГС был. Ну, автоматический гранатомет станковый. Типа они отсиделись где-то в убежище на Хлебзаводе. Такое ощущение, что чуть ли не заранее туда свалили. Откуда только узнали? Чистенькие, ряшки сытые. Десять человек, от лейтенанта и выше. Рыцари, мля, плаща и кинжала. Штирлицы недоделанные. Наш старший принял их нормально, а потом взял и внезапно помер. Сердце, сказали. Это они умеют. И тут раз – и они уже в дамках. Сразу начали свои порядки наводить, стукачей развели, шестерок. Но недолго музыка играла. Задолбало нас, и устроили мы им Октябрьский переворот. И их, и прихлебателей ихних к ногтю. Все же это не альфовцы, а канцелярские крысы больше. И хоть они нас к нормальному оружию не подпускали, положили половину из обрезов, а оставшихся взяли в коридорах в ножи. Шлемы свои они надеть не успели. Но, правда, и наших успели ухайдокать, в основном гранатами.
– Те еще заразы, – вставил свои пять копеек еще один игрок, назвавшийся «Димычем». – Был я у них как-то в отделе. Шик-блеск, евроремонт, мрамор, зеркала, пол такой чистый, что жрать можно. А они ходят все в спинжаках, деловые такие, по телефончикам чирикают. Один смартфончик как моя получка за полгода. Чисто агенты Малдеры… Можно подумать, вся страна на них держится. А чем занимались? Педофилов не ловили, наркобарыг не ловили, бандитов тоже. Это все угрозыск. А они, типа, по террористам и революционерам спецы. А где у нас в Сибири такие звери? Вот и сидели, штаны протирали. Только людям мозги колупать мастера. Зато гонору… Мы, мля, новое дворянство. Вот и сейчас… – он указал за окно, где, как знал Александр, раскачивались на щите трупы. – Высоко забрались, большие люди…
В этот момент хлопнула дверь, и Саша сквозь чад и испарения узнал знакомый грузный силуэт. Разговор стих  сразу.
Поравнявшись с парнем, Мясник, ступавший теперь как зомби и выглядевший даже страннее обычного, кинул тому под ноги рюкзак, с которым Данилов уже успел попрощаться. Затем, не реагируя на обращенные к нему слова, пересек помещение и тяжело плюхнулся на пустую койку в углу.  Посидел минут пять, подперев кулаком подбородок (слышно было его тихое бормотание), потом завалился на бок и сразу же захрапел.
Стараясь не шуршать, Александр проверил свои вещи. Все было на месте, кроме дозиметра. На месте были и продукты. Александр уже догадался, что с едой у «оптимистов» проблем нет. Все, кого он до сих пор увидел, выглядели сытыми. Нездоровыми, усталыми, но от голода не страдающими.
Мясник заворочался во сне, забормотал что-то очень злое. В комнате сразу повисла мертвая тишина.
Стараясь не шуметь, Данилов решил перекусить – что-то подсказало ему, что предлагать соседям не обязательно. Он достал из рюкзака банку тушенки, банку сгущенки и сухари. Никто не смотрел на него с завистью. Надо бы узнать, когда раздача, и на какой кусок он может рассчитывать.
Закончив трапезу, Данилов улегся на свою койку, положил руку под голову и погрузился в подобие анабиоза без мыслей и чувств. Никто его не потревожил.
Конечно, здесь все было как везде. Внезапный удар, море погибших, паника, массовый исход. Вернулось в разрушенный город куда меньше чем ушло.  Из них первый месяц пережила от силы половина. Очень немногие, самые сильные и ушлые, сумели закрепиться там, где была еда – крупные магазины, элеваторы, хладокомбинат. А остальные, те, кому не хватило места возле этих кормушек? Их никто не считал. Периодически они нападали на такие твердыни, но почти всегда встречали отпор.
Прошло  часа три, и вдруг помещение вздрогнуло от рокочущего баса:
– Че расселись, дармоеды, в рот вас через коромысло? Пошли копать. Скоро морозы ударят такие, что хер к мудям примерзнет.
Этот Мищенко мог бы работать боцманом на рыболовном траулере, подумал Саша. Апатию с комнаты как ветром сдуло. После краткой перебранки, народ начал обуваться-одеваться.
– Он редко ошибается, – вполголоса объяснил Илья, когда они последними потянулись к выходу. – Метеозависимый. Когда приходит новый атмосферный фронт, у него башку ломит. Если он говорит, что будут холода, значит, будут.

*****

Они шли без снегоступов – по деревянным мосткам, переброшенным через завалы там, где рухнули целых два подъезда девятиэтажного дома. Похоже, «добровольные помощники» чистили дорожки исправно.
Справа на уровне груди тянулся трос толщиной в два пальца, туго натянутый на арматуры большого диаметра,  глубоко вбитые  в мерзлую землю.
– Это еще зачем? – вполголоса спросил Данилов попутчиков.
– Ветер. Пока ты шел сюда, он тебе не мешал?
– Почему же, иногда так с ног валил.
– Так вот, когда с ним еще и пепел, равновесие хрен удержишь. Споткнешься и шею сломаешь.
Данилов вспомнил, как он впервые в Тупике попал в пепельную пургу.
– Ботаник, – окликнули его. – Под ноги смотри!
– Что такое?
– На «йорика» наступил, балда.
Данилов глянул под ноги. То, что показалось ему глиняным горшком, который он машинально отпнул с дороги, было черепом с разинутым ртом Александр представил вытаращенные глаза там, где были пустые глазницы.
– Апофеоз войны, – пробормотал идущий позади Физрук. – Нарочно кто-то вчера откопал, сука… Ты не жалей их. Они отмучились. А ты еще нет.
Но Данилов вспомнил не картину Верещагина, а фильм про аборты, снятый какой-то религиозной организацией. Горку маленьких косточек, ребрышек, конечностей, раздавленных черепов с клочьями плоти и мозга, и такой же застывший вопль на кукольных лицах. Глобальный абортарий.
ТЦ напоминал «Титаник», легший на бок и переломившийся пополам.
– Этот курятник из сборного железобетона и легкометаллических конструкций, – объяснил Илья. – Можно было растащить за неделю и все до крошки подобрать, да бульдозеры накрылись.… У красногорских вроде автобаза была, хотели меняться, но потом сорвалось... Вот и долбимся вручную. А они с голоду пухнут и то и дело пытаются нас прижучить.
Здание было немаленьким. Четырнадцать тысяч квадратных метров, вспомнил Саша какой-то буклет. Проходимость – тридцать тысяч человек в день.
Как понял Данилов, удар волны пришелся в фасад, и часть опор, удерживавших перекрытия этажей, рухнули. ТЦ сложился как гармошка, буквально вдавив первый этаж в землю. Но им был нужен именно он, там были «Палаты» с их продуктами, а на втором  - только бутики.
Придя на место, они первым делом разложили и разожгли несколько больших костров – для освещения и чтоб растаяли снег и наледь.
Мясник, подошедший последним, пересчитал их по головам. Получилось без малого двести человек. Заметив Сашу, он еще раз критически окинул парня взглядом.
– Так. Ты как ежик в анекдоте. «Сильный, но легкий». Значит, будешь искать. Найдешь что – сразу подзывай старшего.
Они разбились на десятки, и работа началась. Данилов никогда не подумал бы, что лопата и лом – главные инструменты «сталкера» (сами они так себя не звали). Даже там, где разрушения казались тотальными, и все почернело от сажи, под снегом и коркой изо льда и обломков можно было найти нетронутые вещи и продукты. Панели в этом плане лучше, чем кирпич, так как при обрушении образуется много пустот.
«Накануне людям зарплату перевели, – вспомнил Саша слова кого-то из соседей. – Не протолкнуться было».
Теперь там внизу было тысяч пять покойников и много-много еды. Да еще тонны всякого барахла: от мисочек для кошек до тренажеров и автодеталей. Но на них они не должны были размениваться – все, что нужно, уже имелось на складе в кинотеатре. Их целью была только еда.
Частной собственности тут не было, и Данилов представлял, что толкнуло людей принять эту меру. Находил один из них десять банок сладкой кукурузы, а другой - коробку сублимированной лапши – все шло в общий котел и делилось потом сообразно вкладу каждого под наблюдением самого Мищенко.
Уже после первого дня Александр проникся к этому человеку уважением. Дележ  вызывал споры, и именно он пресекал их своим веским словом. И не только словом.
 Незадолго до возвращения до Сашиного слуха долетел крик и звук хлесткой плюхи. Оглянувшись, парень ощутил прилив злорадства. Генка, тот самый с шарфом и волдырем на шнобеле, утирал разбитую морду. Как узнал Саша потом – Мясник припечатал парня за попытку отлынивать от работы.
Чуть позже вспыхнула драка из-за того, кого считать нашедшим надорванный мешок муки (ее пересыпали в чистый пакет, сняв верхний слой там, где она контактировала с внешней средой). Но и тут Мясник судил строго и справедливо, раздавая люли направо и налево. За ним явно оставляли роль третейского судьи.
Сам Данилов старался уйти настолько далеко от других, насколько позволял сектор поисков. Саша давно начал замечать за собой странные вещи, которые чем дальше, тем сильнее его настораживали. Ему было физически неприятно чувствовать рядом других людей. Может, потому он и сбежал от отшельника, что увидел в нем следующую ступень эволюции своей души?
Благодаря своей худобе Саша мог пролезать в щели между плитами, куда протиснулся бы разве что двенадцатилетний подросток; но вряд ли хоть один подросток смог бы похвастаться его самообладанием.
С работой Саша справлялся хорошо. Наверно потому, что напугать его было к этому моменту трудно. Лишь один раз он посерел лицом и застыл, когда проходил мимо  автомобилей, стоявших там, где был вход в здание. Он остановился рядом с большой «Тойотой Камри», цвет которой нельзя было разобрать, и долго вглядывался в ее номер.
– Узнал, что ли? – спросил его проходивший мимо Николаев.
– Ошибся.
Зато в другой раз бровью не повел, когда под плитой, куда он залез, оказалось с десяток тел, похожих на черных пигмеев.
– Это не дети, – мимоходом объяснил ему Илья. – Те были бы еще меньше. Прикинь, человеческое тело при высокой температуре и давлении горит именно так. Как в Дрездене.

*****

Назавтра действительно ударил мороз, какого Данилов еще не видел. Следующие пять дней были похожи один на другой. Все забились в норы, жались к печкам и не высовывались даже выплеснуть помойное ведро.
Когда, наконец, ветер переменился и стало потеплее - до минус двадцати - снова вышли на раскопки. Данилов сначала удивлялся организованности бандитов, пока не узнал, что несогласных работать Мищенко и его подручные без лишних разговоров выгнали, а самых наглых – удавили.
 Ветер принес с собой  «пеплопады», но с этим приходилось мириться - надевать очки, закрывать лицо марлей и шарфом и идти гуськом по деревянному настилу, вцепившись в трос.
Пока было тепло, они работали, не покладая рук. Саша добился некоторого уважения, но друзей не приобрел. Знакомых лиц он больше не увидел – неудивительно, учитывая, что всю жизнь провел в четырех стенах.
Благодаря способности много слушать и мало говорить Саша скоро узнал об общине многое.
После лагеря в Коченево это был первый оплот цивилизации, который Данилов встретил за время своих скитаний. Своеобразной, конечно, цивилизации.
Их было около трехсот и дети у них все-таки были, хоть и немного.  У них оказалось два генератора на 50 КВт, много дизтоплива, неплохой запас еды и алкоголя. Раскопки нужны были для упрочения положения, даже на наличном запасе они протянули бы полгода.
Электричество относилось к разряду роскоши, для выживания оно было не так необходимо, в отличие от печек, угля и дров. Еще у них имелось три снегохода и даже непонятно как оказавшиеся в городе аэросани.
Занятые ими здания подковой охватывали зону раскопок. Кинотеатр «Орбита» был главным штабом и фортом. Самым населенным был подвал магазина «Мерлин». Еще были коттеджи поселка Аэродромный, примыкавшего к ТЦ с севера. Он был по большей части деревянный и выгорел в пепел, но уцелевшие кирпичные дома поближе были заселены и прикрывали северную границу.
С юга, запада и востока четких границ у территории «оптимистов» не было. Похоже, их власть распространялась так далеко, насколько можно добить из пулеметных гнезд «Орбиты». ТЦ «Альбатрос» уже не был их территорией, но у них хватало сил, чтоб помешать другим вести там массовые раскопки – а одиночных ночных «гостей» то и дело ловили и вешали.
Еще был девятиэтажный дом рядом с «Мерлином». Жить в нем было нельзя – того и гляди развалится, но наблюдательный пункт там наверняка имелся, очень уж удобное место, с хорошим обзором. Но даже разговорчивые соседи Сашу в такие подробности не посвящали, а сам он знал свое место и не спрашивал.
Племя дружно прогоняло со своей территории «левых». В основном те приходили мелкими группками со стороны поселка и сразу исчезали при появлении хозяев. На  глазах у Саши мужики поймали и избили до полусмерти какого-то гаврика, который и так скоро должен был отдать богу душу от голода. В такие моменты он вспоминал, что даже если только каждому десятому удалось дотянуть до наступления темноты, людей еще оставалось много. И  всем была нужна еда.
 Не все чужаки были такими безобидными. За пару дней до Сашиного прихода у «оптимистов» была серьезная стрела с соседями – с десятком убитых с обеих сторон. Предметом спора было право копать там, где когда-то стоял «Альбатрос». Ту битву Сашины новые товарищи выиграли, сохранив за собой право монопольного владения площадью «Снежинка».
Чем больше Данилов узнавал о городе, тем больше понимал, как ему повезло. Он чудом прошел по нейтральной территории. Уклонись он чуть в сторону улицы Институтской, его укатали бы обитатели «Лучика», второго по величине ТЦ. «Лучик» держали крутые пришлые: то ли армия, то ли ВВшники, но не из Кузбасса. С какого-то эшелона. Вырезали коренных, кто там до них копался.
Пройди он дальше по Крупской, столкнулся бы с «рыночными». Подойди слишком близко к ДК «ПЗШ», его бы срезали из пулемета отмороженные на всю голову бандиты без названия. Свернув в любой двор, мог бы нарваться на озверевших от голода людей, которые облюбовали повалы.  Выбрав вместо Тыргана район Ясной Поляны, которая была на пару-тройку километров ближе, Саша был бы уже порезанным на куски аборигенами. Про красногорских он тоже еще  не услышал ничего хорошего.
Вся и вся «культурная» жизнь города. Прямо «Банды Нью-Йорка» какие-то. Что ни торговый центр – то группировка. Что ни неделя – то кровопускание. Это только в книжках люди в постъядерном мире объединяются вокруг экзотических идей: коммунисты, фашисты, сатанисты… «Неформальные объединения» в Сашином родном городе были прозаичнее и базировались на доступе к еде.
 Во второй раз ему повезло, когда он наткнулся на «оптимистов», самую сильную группировку в городе, с самой крепкой продовольственной базой, и потому самую спокойную. Другие убили бы его еще на подходе и допрашивать бы не стали.


 «Стоило ради этого идти четыреста километров? – думал Данилов. – Чтобы встретить одного психа, три сотни сытых дегенератов  и несколько тысяч голодных?»
Он размышлял, насколько может хватить запасов «Оптимы». Думают ли его сотоварищи о том, что будет с ними после? Данилов поставил бы свою зарплату против Фонда Будущих Поколений, что нет.
Но эти мысли надолго не задерживались.  Жизнь была почти сытая и беспроблемная. Сашу не трогали, предоставив самому себе парня с тяжелым взглядом волка-одиночки. Внутри общины, ощетинившейся наружу как еж, отношения были ровными, как в военном отряде в зоне боевых действий. Друзей Данилов не завел, но что-то вроде уважения заработал – страха он, казалось, не знал, трудности сносил молча, и не раз наводил бригаду на хороший хабар. И хотя при ежевечерней раздаче ему доставалось меньше, чем старожилам, этого хватало даже на то, чтобы откладывать немного про запас.
Потом столбик термометра, как любили говорить барышни в телевизоре, упал до отметки минус шестьдесят, и все движение снова прекратилось почти на неделю. За это время они проедали запасы и маялись жутким выматывающим бездельем.


Интермедия 3. Target Practice.

Карское море, 8  км. от входа в Обскую губу

Шел третий месяц зимы и четвертый месяц войны.
Они проделали долгий путь от Северной Атлантики до северной оконечности Евразии.
Нет, капитан Эбрахам Сильвербер не пошел под суд. Ему сохранили не только жизнь, но и звание. Опытные командиры были на вес золота. Потери были страшными. Настолько страшными, что командирам рекомендовалось не вести с экипажем разговоры на такие темы и пресекать их среди команды.
На базе ВМФ в Норфолке он оставил злосчастную «Миннесоту» и получил подлодку класса «Огайо», переоборудованную под пусковые установки крылатых ракет.
Половина экипажа сошла на берег. Часть из них направили на другие лодки, часть была к тому времени непригодна к несению службы. Психические расстройства…
Мир сошел с ума и здесь, далеко за полярным кругом, было теплее, чем в трех-четырех тысячах километрах к югу. Здесь, на полюсе, температура держалась в пределах минус десяти, тогда как в Центральной России было до минус пятидесяти, а в Сибири – и до минус семидесяти по Фаренгейту.
Здесь также было и светлее. Это были не день и не ночь, а серые поздние сумерки. Которые, впрочем, тоже затрудняли навигацию.
Светя огнями на хвостовой балке и на днище, вертолет «Си-Хоук» завис над подлодкой.
Из него выбросили не десантную лестницу, а подъемник, использовавшийся для транспортировки раненых. Подъемник быстро заскользил вниз. На нем, вцепившись в крепления, сидел человек в теплой парке с надвинутым капюшоном.
Капитан опирался на ограждение рубки и смотрел на спускавшегося человека.
Он был больше похож на пастора, этот инженер из бывшей "Мак¬до¬нел¬л-Ду¬глас", мобилизованный в Единый Исследовательский Центр. По манере говорить, осанке, интонациям. На какое-то время в стане защитников демократии установился тоталитарный коммунизм с такими его атрибутами как распределение и принудительный труд. И с трудовыми лагерями для неблагонадежных, куда же без них. Владельцы корпораций ВПК – которые выжили почти все – были очень недовольны, когда федеральное правительство подвергло их материальную собственность и патенты национализации, а их работников мобилизовало.
Сесть на узкую палубу с наростом рубки было невозможно, а ближайшая суша, а точнее - большая льдина - находилась в двадцати милях. Поэтому и нужна была эта воздушная эквилибристика.
Наконец, человек спрыгнул на палубу и махнул рукой. Подъемник втянулся в брюхо, и «Си-Хоук» полетел на север.
Они поприветствовали друг друга так, будто уже были знакомы.
– Эбрахам Сильвербер.
– Роберт Брешковиц.
– Добро пожаловать на борт.
– Спасибо, – гость рассеянно махнул рукой. – Около Vaigatch Island пилот заметил большое судно. Контейнеровоз. Затерто льдами. На борту никаких огней, похоже, покинуто. Опознавательные знаки не просматриваются. Мы записали координаты и передали их диспетчерской службе на Шпицбергене, но они сказали, что ближе, чем на пятьдесят миль, других судов, кроме вашего, нет.
Капитан нахмурился. Еще один «летучий голландец». У него до сих пор желудок сводит, когда он вспоминает тот дрейфовавший суперлайнер. «Королева Виктория» рядом с Азорами. Не надо было самому подниматься на палубу…
– Мы сейчас не можем выслать трофейную команду, – покачал он головой. – Необходимо начать погружение. Пройдемте, лейтенант Родригес покажет вам вашу каюту. У нас теперь много свободного места. Идем с половинным составом команды. К сожалению, у Коалиции подготовленных экипажей меньше, чем уцелевших подлодок.
– Я думал, у вас тут будет солнце, – произнес инженер, указывая на серый небосвод, – Я уже почти не помню, как оно выглядит.
– Солнце тут видят только летчики стратегической авиации. И суда и станции севернее 85-ой параллели... которых там нет. А мы наслаждаемся светом, пропущенным через пылевой фильтр. Да и то, скоро начнется полярная ночь. А у вас в Кернсе оно не проглядывает?
– Нет. Хотя мы перебазировались в Рокгемптон. Это почти тысяча километров южнее. Но примерно два месяца назад дошло и туда. Теперь мы на осадном положении.
– Понятно.… А как относятся к вам местные?
Инженер горько усмехнулся.
– А как вы думаете, для чего нужен был периметр? Для них мы те, кто отправил весь мир в ад.
– А как там флора, фауна? Кенгуру, коалы?
– Вы шутите, какие кенгуру? Их уже месяц как съели, вместе с кроликами. Сейчас приходит конец  овцеводству, хотя правительство  конфисковало все стада в казну и расстреливает за кражи.
Они  спустились в люк. Внутреннее пространство лодки было ярко освещено и гость сощурился.
– Не желаете ли медвежатины? Вы, надеюсь, не вегетарианец?
– Я был им. После ударов мне пришлось… – инженер кашлянул, – внести в свои вкусы коррективы.
– Понимаю. Теперь мы стали неразборчивы. Раньше белые медведи были в Красной книге. Теперь в нее скоро попадем мы.
Капитан знал, в каких условиях выживают на берегу.
– Я не ослышался: «погружение»?.. – опасливо осведомился Роберт. – Разве здесь не безопасно?
– Где теперь в мире безопасное место? – капитан сухо засмеялся.
Северный флот России, который нанес метрополии страшный урон, был уничтожен с троекратным запасом, а его базы в Murmansk region, на Кольском полуострове, превращены в поля шлака.
Коалиция. Почти как в старые добрые времена Iraq War.
Страны континентальной Европы покинули НАТО. Даже те, которые не понесли критического урона, «окуклились» и соблюдали нейтралитет. Хотя они и раньше были никакими вояками.
Зато к своим братьям-англосаксам присоединились Австралия и Новая Зеландия. Не в крови, конечно, было дело, а в стратегических интересах. Геополитики прошлого были правы насчет «атлантизма», только теперь он превратился в «пацифизм» .
Ракеты, которые предстояло испытать, можно было запускать с глубины. Они представляли собой модификацию сверхзвуковой ракеты «Фастхоук» с новой системой наведения и увеличенной дальностью полета.
– Через двадцать минут прошу вас прибыть на мостик. Мы ждем только вас.
Несмотря на вежливую форму, это был приказ.

Через пятнадцать минут все были в сборе.
На глазах у офицеров и гостя капитан вскрыл папку, пробежал глазами приказ, потом прочитал вслух.
Поразить четыре учебных цели. Координаты прилагаются.
Цели определены во время последнего прохождения спутника над регионом.
Значение имеет не только поражение цели, но и выдерживание ракетами во время полета необходимой высоты.
– Ничего не понимаю, – вполголоса произнес капитан. – Зачем так низко? У них же нет ПВО.
– Низколетящая цель – условие учений, – предположил Брешковиц. – Я думаю  - это специально, чтоб максимально проверить возможности ракеты. И нас. Будьте уверены, они перепроверят.
– Расскажите нам про спутник.
– Спутник Night Stalker запущен с мыса Каннаверел уже после ударов, 8 октября, – он действительно будто проповедь читал. – На нем установлена самая мощная электронная оптика, а также многослойная защита от жесткого излучения. Стратосферные облака пепла создают огромные трудности. Его больше всего на высоте 7-15 км, но достаточно много и у поверхности, несмотря на вымывание с дождями и снегом. Не меньше трудностей создают ионосферные возмущения. Там до сих пор бедлам после того как мы, русские, китайцы, японцы, индусы и пакистанцы взорвали свои бомбы. В основном, мы, конечно. Зато можно сказать с уверенностью, что мы теперь - единственная страна, располагающая орбитальной группировкой. Хотя бы в составе одного спутника.
– Это радует.
– Основная проблема не в сборе информации, а в ее анализе. Чувствительность инфракрасной оптики спутника потенциально позволяет засечь даже отдельного человека на поверхности. Но как идентифицировать цель, учитывая все флюктуации? Это могут быть нагревательные приборы, работающие двигатели, костры, пожары и, наконец, биологические объекты. Это могут быть возмущения в мезосфере. Программа по температурной карте определит профиль цели. Система зафиксирует превышение температуры на поверхности даже на один градус, – с нескрываемой гордостью объявил инженер.
– Роберт, я так понимаю, вы эксперт по ракетам, а не по спутникам, – это было утверждение, а не вопрос.
Брешковиц кивнул и поправил очки на переносице.
– Какое время вам нужно, чтобы составить полетное задание? Увы, вам некому помочь, с нашим «оружейником» на прошлой неделе произошел несчастный случай.
– Расчетное время подготовки ракеты к запуску составляет двое суток. Это связано с возросшей сложностью определения маршрута.
– Садитесь за ваше пианино, Роберт, – капитан указал на ЖК-экран, висящий на стене и пульт, – и составляйте полетное задание. У вас двадцать четыре часа. Пейте сколько угодно кофе, глотайте стимулирующие препараты, но в срок уложитесь. Именно столько нам понадобится на заправку и технические процедуры в боевом режиме.
Первой целью был город с непроизносимым названием. Kemerovo region, координаты 53° 54' с.ш., 86° 43' в.д., высота над уровнем моря: 1025 футов.
«Устойчивые скопления людей. Комплекс зданий».
Вернее, не город даже, а пепелище, где каким-то чудом уцелели несколько сотен человек. Кто эти люди? Кто бы они ни были, он им искренне, без лицемерия, сочувствовал.
– Сложный рельеф, – забубнил специалист по ракетам. – Вдобавок, изменился. Последние записи системы GPS за 23-е августа дают одну высоту, а вчерашние измерения со спутника – другую. В некоторых местах расхождения до ста восьмидесяти футов.
– В какую сторону?
– В сторону понижения.
– Хм. Похоже, поверхность просела. Землетрясения. Каверны.… Ну и что с того? Думаю, это не помешает вашей птичке долететь до цели. Было бы хуже, если бы она поднялась, но такое же невозможно.
– После того, что я увидел в моей Калифорнии, я ничему не удивлюсь, – пробормотал инженер.
Капитан слышал про разлом Сан-Андреас и судьбу Лос-Анджелеса, и понимал, о чем тот говорит, но предпочел промолчать.
«Ракету стоимостью в миллионы долларов на головы оборванных дикарей? – размышлял он. – Хотя какие теперь доллары…»
Сильверберг не мог понять, за каким дьяволом они торчат тут, в самой заднице гибнущего мира. У него нет семьи, терять ему  нечего, но если бы выдался шанс, он сразу ушел бы на вольные хлеба. Пока шанса не выпадало - его опекали довольно плотно. В составе команды было четыре человека, в которых явно угадывались агенты ОСБ – объединенной службы безопасности. Если понадобится, он бы смог от них избавиться, но время еще не пришло.
У его подлодки здесь уже были боевые задания. Они сожгли электростанцию в Tomsk region, Seversk. Та давно не функционировала, поэтому настоящего Чернобыля не получилось - только однократный выброс радиоактивных материалов. Уровень заражения Западной Сибири сразу подскочил. Еще сожгли стратегические и продовольственные склады, паровозный парк под консервацией.… Но прямой бессмысленный со стратегической точки зрения геноцид он осуществлял впервые.
Капитан всегда был слишком впечатлительным для подводника, и только врожденный артистизм и живой ум позволяли  водить за нос психологов, которые в противном случае не позволили бы ему занять этот пост. А вдруг де в решающий момент возгласит: «Make love, not war!» и выбросит пусковые ключи в океан?
        Нет, приступов гуманизма у него не бывало. Просто Сильверберг был художником, а не тупым солдафоном. Он находил в своем деле удовольствие.
Он любил охоту, ходил на лося и кабана, был на африканском сафари в Тунисе.…  Сейчас он чувствовал похожий азарт. И, как на серьезной охоте, появилось ощущение опасности. Хотя в реальности она, конечно, была не больше, чем на сафари с джипами. Глядя на экран, капитан чувствовал исходящую от этих размытых пятен на снимке запредельную ненависть. Попади он сейчас туда, в этот ледяной ад, не задумываясь застрелился бы. Потому что иначе смерть будет долгой и страшной.
Это только в книжках уцелевшие сливаются в экстазе гуманизма. Опыт войн от начала истории говорил: врага надо добивать.
Ну да ладно, незачем думать об этом…
Пора переходить к самому интересному. К тому, о чем недоговаривал, или попросту не знал господин инженер. Трудно представить, что цель их пребывания в этой медвежьей акватории была в том, чтобы отстреливать отдельных уцелевших или сжигать стратегические склады с ватниками и ушанками.
Он знал про бункеры Урала.
Превышение на один градус, говорите?
         Бункер, как бы он ни был замаскирован и как бы глубоко ни был упрятан, должен давать тепловое загрязнение. Особенно если это подземный город с ядерным реактором.
Вот для чего понадобился и спутник, и доработка ракет… Coup de grace.
В этом было что-то символичное. Он нанес первый удар, ему, возможно, предстояло нанести и заключительный.
Конечно, капитан мог  ошибаться, и его роль ограничится испытанием ракеты, а где-то на базе ждет своего часа звено ракетных крейсеров «Тикондерога». Или эскадра эсминцев. Или подлодка класса «Лос-Анджелес». Но капитан Сильверберг надеялся на лучшее.
И первый же приказ, пришедший после рапорта об успешном окончании учений, заставил его довольно потереть руки.
Обская губа. 800-километровый залив, который вдавался в побережье Северной Евразии. Дойдя до его южного окончания, можно забраться в самое сердце Урала. А оттуда до цели можно добить и простыми Томагавками. С ядерными зарядами, естественно.


Глава 6. Огонь с небес

– Ботаник, подъем, – кто-то толкнул его в плечо. – Эй, Иуда, мать твою, а ну вставай.
Имечко прилипло к нему накрепко.
Данилов с трудом продрал склеившиеся глаза. В воздухе было слишком много сажи, которую слезные железы выводят именно во время сна. Сажа была всюду, и тот, кто входил, не вытерев ноги тщательно, получал хороших люлей.
– Что такое?
– Пора на пост. Отрабатывать казенный харч. Забыл, что ли?
Александр проморгался и увидел над собой бритую голову Николаева. Пришлось подчиняться, хотя хотелось бы покемарить еще пару часов.
Он поднялся. Здесь была возможность помыться, но вот спать раздетым и на простынях в этом краю всепроникающей сажи было невозможно.
Его напарники были уже в сборе. Первым был Илья, вторым - парень Сашиного возраста, невысокий, кривоногий и кудрявый. Ни дать, ни взять – херувимчик. Имени его Данилов не помнил, но знал, что раньше тот был сборщиком тележек. Он и сейчас занимал самое низкое положение в табели о рангах у «оптимистов». Но это не мешало ему с удовольствием охаживать рабов обрезком шланга.
– Как там погодка? – спросил Александр.
– Как на экваторе, – ответил Илья. – Марсианском, епта.
Вдруг Данилов закашлялся и почти минуту не мог остановиться.
– Ботаник, ты чего перхаешь?
– Ты чего, блин? – наперебой заспрашивали его.
Жизнь в тесном помещении и слабый от лучевой болезни иммунитет приучили их бояться инфекций.
– Все нормально. Ноги вчера сильно замерзли на раскопках… Сейчас сожру только леденцов от кашля.
– Я тебе щас дам п…цов от кашля, – фыркнул Николаев. – Симулянт. Ниче, посидишь на холодке, все микробы сдохнут.
Он явно думал, что Саша хочет отвертеться от караульной службы.
– Значит так, орлы. Пойдете на самый север. Там вчера крутились какие-то черти. Если оборзеют настолько, что полезут, пугните их, этого хватит.
Они вышли из спящей жилой зоны и прошли по коридору до оружейной комнаты. Кто-то очень умный (Мясник, наверное) придумал, чтобы в помещении на руках ни у кого из них, кроме старших, не было даже пистолетов.
Они получили свои ружья. У тележника оказался позорный ИЖак, но Физрук мог похвастать  винтовкой незнакомой Саше модели, чему парень слегка завидовал.
Под такое дело он опять попытался выпросить хоть полкоробки патронов, но получил от Николаева обычный ответ: «Перебьешься».
– Вот на крайний случай, – тот протянул Саше штуку, похожую на большую новогоднюю петарду. – Сигнальная ракета. Направь от себя и дергай посильней, если припрет. Только просто так не шмаляй, а то руки от…ит.
– Взорвется?
– Нет. Главный оторвет. Мало их, а штука нужная.
С такими тупыми шутками время проходило быстрее, и снималось напряжение.
«При случае можно и в морду запустить», – подумал Данилов, принимая сигналку и пряча в карман. Физрук, который был старшим, получил тяжелый фонарь в металлическом корпусе, прямой луч которого ослеплял на пару минут. Такие они использовали на раскопках. Саша получил ПНВ, хоть и с напоминанием не доставать и не включать его лишний раз.
В тамбуре они оделись, и, пройдя мимо сонного и злого часового – еще одно нововведение Мясника – оказались перед обледенелой наружной дверью.
В двухметровой снежной «шубе», окружавшей здание, был расчищен проход.  Данилов видел, что на срезе снег похож на слоеный пирог – черные и серые слои чередовались без видимого порядка.
Вскоре начало сковывать дыхание. Такого холода Данилов не помнил. Правильно он сделал, что не погнушался намазать лицо специальной мазью. И так скоро кожа будет отслаиваться. Термобелье тоже оказалось не лишним.
Ветра не было,  воздух казался мутной водой от пепельной взвеси.
Не видно было ни зги. Очертания «Мерлина» пропали, стоило им отойти на десять метров.
Отряд из трех человек двигался в быстром темпе - здесь мостков и веревки уже не было и они шли след в след, как утята. В немногих обитаемых коттеджах, мимо которых они проходили, огоньки не горели. Все, кроме них, спали. Данилов взглянул на подсвеченный циферблат часов. Три часа утра.
Им предстояло нести вахту с северной стороны, на чердаке самого высокого из частных домов.
– К чему такая спешка? – спросил Александр, поравнявшись с Физруком. – В такой дубак никто на улицу носа не высунет.
– В том то и дело, что дубак, – растолковал тот. – Вот они и полезут. Подумают - не захотим жопу морозить.
– А что им тут надо? Копать, что ли, на руинах?
– Может и копать… – пробормотал Физрук, думая о чем-то своем.
– Подкараулить бы их, сук, – послышался сзади голос Телеги. – А то моду взяли, гулять как по бульвару.
– Ты бы лучше, герой, помолчал, – оборвал его Илья. – А то утащат, и останутся от козлика рожки да ножки.
Данилов вспомнил про стаю голодных собак, от которых он прятался в поезде «Новосибирск-Новокузнецк».
– Что, собаки тут есть? – тронул он за плечо идущего впереди Физрука.
– Собаки? – тот, похоже, удивился.
– Ну, мне еще в первый день Николаев сказал, что того, кто раньше на моей койке спал, сожрали.
Тут уж засмеялись оба его спутника.
– Э-э… Саня.… Это особенные собаки, – наконец, заговорил Физрук. – Они на двух ногах ходят. Там, где живет много голодных людей, не может быть собак.… Тут даже летучих мышей по чердакам съели.  Тот мужик ночью один вышел  типа покурить. А может, заначку достать. Ну, дали сзади по башке и уволокли. Срезали мякоть и нам подбросили огрызок. Типа, бойтесь.
Данилов поморщился, как от испорченной консервы. Все-таки это был дом. И видеть такое тут было вдвойне гадко.
– И все тут теперь такие?..
– Нет, конечно. Но если ты на них нарвешься, тебе от этого легче не будет.
Вскоре они были на месте.
На чердаке, который правильнее было бы назвать мансардой, стояла небольшая буржуйка, но тонкие стенки не давали помещению как следует прогреться.
– Там снаружи спирт по-любому замерзнет. Шесть часов? Да мы тут за два в ледовые, б…дь, скульптуры превратимся … –  заныл Телега.
На этот раз никто не стал с ним спорить.
Печка разогревалась медленно. Было решено дежурить по часу. По жребию Данилову выпало стоять первым. Фонарь – а это оказался светодиодный автомобильный прожектор – поставили на подставку у окошка. Раз в несколько минут парень ощупывал его лучом снежный целик, из которого тут и там выступали печные трубы. Больше ничего в поле зрения не было, и никакой прожектор не помог бы увидеть то, что было дальше ста метров. Там мир словно обрывался.
При мысли, что они тут  втроем против черт знает скольких людоедов, становилось муторно. Быстро же он успел отвыкнуть от ощущения постоянной опасности… Начал чувствовать себя частью клана, который хоть и строго спрашивал, но зато защищал.
 Его напарники выглядели спокойными и Саша старался не высказывать сомнений.
– Все одна мысль из головы не идет, – сказал Данилов Физруку, когда отдежурил свое и пришел черед Телеги следить за пыльным горизонтом. – Я про чекистов. Откуда в нашем Мухосранске такая айнзатц-комнада, да еще со спецназовским оружием?
– Точно никто не скажет, –  чуть подумав, ответил Илья, – но я вот че думаю. Накануне звездеца разработали секретную доктрину. По обеспечению работы органов госвласти в критической ситуации. Война, эпидемия, падение метеорита, ну ты понял... Все к тому шло. Она предусматривала создание мобильных автономных групп в регионах, с современным оружием, спецсредствами, ну... и личный приказ президента. Это ведь работа не для спасателей и даже не для армии. Тут тоньше надо. По-любому, они должны были железной рукой наводить порядок, расстреливать мародеров, паникеров, ловить диверсантов, короче  - как настоящие заградотряды НКВД. Еще у них на руках должен быть список лиц, подлежащих ликвидации в час Ч.
Данилов усмехнулся, подумав, что если такой список был, он сам вполне мог в нем значиться как потенциально опасный элемент.
– Проскрипции – это раз, – продолжал Илья. – Второе: перечень имущества, подлежащего конфискации. Оружие и еда в первую очередь, транспорт и топливо во вторую. Все должно распределяться как при военном коммунизме. Они должны были стать чем-то вроде комиссаров, а армия, внутренние войска, милиция, спасатели поступили бы в их распоряжение. И подчинялись бы как миленькие. А с саботажем и неисполнением обязанностей можно бороться с помощью децимаций. Тоже римское изобретение. Моральный дух повышает на пять баллов.
– Еще бы. «Только массовые расстрелы спасут эту страну»…
– Ага. И вот что я тебе скажу. Конечно, эти штуки нарушают незыблемые права человеков… но это хороший план. Только реализация подкачала. Никто не подумал, что в обстановке всеобщего песца эти ребята с горячими сердцами и чистыми руками будут спасать себя, а не Россию. Это не только в их огород камень. Все мы такие. Они должны были вмешаться в первый день. Навести порядок в городе, хоть даже гранатами с БОВ. Ну, с нервно-паралитическим газом. Я бы простил им это. Как говорил Гудериан… на войне жестокость – это гуманизм. Надо было остановить тупое бегство, распределение наладить. А они нарушили приказ, оставили город подыхать. Затихарились, заняли теплое местечко – элеваторы. Потом оценили обстановку и перебрались сюда, где было еще лучше. Это они, мля, предатели Родины, а мы их справедливо покарали.
Телега, похоже, задремал, и Данилов подошел к слуховому окну, затянутому чуть колыхавшейся пленкой. Вначале он подумал, что ему мерещится, но потом понял, что через снежное поле на самом деле крались черные силуэты.
Подскочивший Физрук надел ПНВ и быстро осмотрелся. До человеческой цепи оставалось метров пятьдесят. Данилов уже хотел доставать ракету, но Илья его остановил.
– Это чушканы. Они смирные. Телега, проснись и пой. Шевельни прожектор, а то они думают, что мы дрыхнем. А лучше пальни из своего пугача.
Бурча что-то насчет боеприпасов, коротышка достал пистолет, похожий на стартовый, высунул руку в слуховое окно и выстрелил.
          Выстрел прозвучал хлопком,  сгорбленные фигуры замерли. Луч фонаря мазнул по толпе как тепловой луч марсиан, выхватывая из темноты силуэты плохо одетых людей, которые тут же бросались в стороны и исчезали в темном мареве.
– Видал? Боятся, – хохотнул Телега. – Хорошо им кровь пустили тогда.
– Ну, выйди к ним, посмотрим, как они тебя испугаются.
– Сколько их тут вокруг живет? – спросил Саша.
– Ху ноуз? – пожал плечами Илья. – И разве ж это жизнь...
– Одного не понимаю, – задал Данилов давно занимавший его вопрос, когда пришельцы исчезли. – Как возле ямы может быть ниже уровень радиации, чем здесь? Там же эпицентр под носом, а тут целых 5-6 километров от него…
– Было два удара. Один по центру, аккурат по вашему Тупику. Другой - к северу от города, гораздо мощнее. Там раньше ракетные шахты были… двадцать пять лет назад. В девяностые их демонтировали и порезали, только бетонные площадки остались. Но там, за океаном, решили подстраховаться. Я ведь не только физру, я еще и ОБЖ вел.… А ты думал, наш город  никому не нужен, да?
Наконец, Илья сменил Телегу, а потом, через показавшийся Данилову ничтожным промежуток времени, сдал свой пост Саше.
Время шло. Сидя, как в коконе, в своем теплом анораке, Саша вглядывался в темноту. И в какой-то момент уснул – но так, как спят настоящие часовые – сидя.
Проснулся Александр от грома. В первый момент это его даже не удивило. Ну, гром и гром. И только когда затряслась земля, и яркая вспышка резанула по глазам, он понял, что это не гроза. А через минуту его окутало забытое ощущение рушащегося мира.

Есть такое блюдо, хотя его рецепт и раньше было не найти ни в кулинарных книгах, ни в сети. «Котлеты по-прокопьевски». В советское время их, поджаренные до хрустящей корочки, подавали в единственном ресторане городе.
Ракета появилась с северо-запада. Подвижная, низколетящая, она была надежно скрыта пологом пыли и сажи.
Люди не слышали ее приближения – она летела быстрее звука, но потом акустический удар рвал  барабанные перепонки, а того, кто послабее,  вовсе валил с ног.
На секунду вспышка прорезала темноту, и то место, где стоял кинотеатр «Орбита» стало видно издалека. Там распустились огненные цветы, вихрь обломков поднялся над площадью на полсотни метров.  Через пару секунд, которые понадобились зажигательной смеси, чтоб распространиться, высокотемпературные искры от циркониевого кольца подожгли ее, и половина площади превратилась в море огня. Зацепило и «Мерлин», и «Китайскую стену» с «Потемкиным».
Не прошло и пяти минут с момента взрыва, как к месту падения ракеты начали стекаться люди, и их становилось все больше.

*****

Еще во время своего пути Александр старался наблюдать такие свары с безопасного расстояния. Начиналось со словесной перепалки и демонстрации силы. Часто этим и заканчивалось. Но иногда война нервов перетекала в разборку стенка на стенку. Не обходилось без жертв - когда две оравы понимали, что разделить несколько ящиков соевой тушенки по-братски не получится - это было страшно.
Даже если имелось оружие, стрелять начинали не сразу. Сначала в ход шли кулаки, потом кого-то, обыкновенно самого слабого, сбивали с ног и начинали пинать. Потом чья-нибудь рука тянулась к ножу. И начиналась резня.
Со стороны осатанелая толпа напоминала ощетинившегося черного зверя – голодного, лютого, бешенного. Когда победители и побежденные удалялись, на сером снегу оставался десяток-другой изувеченных трупов. Иногда на поле бойни можно было найти кое-что интересное – забытые в пылу драки консервы, зажатые в окоченевших руках или придавленные распростертыми, втоптанными в снег телами упаковки. Но у Александра хватало ума не оказываться в гуще такой разборки.
Здесь все было иначе. Резня началась сразу, и добыча была тут не главным.
Физрук остался в развалинах коттеджа, падающая стропилина пробила ему голову. Данилов жалел, что не успел подобрать его винтовку. Но остановиться означало умереть. Он мгновенно сообразил, что к чему. Даже удивлялся  себе – откуда вдруг? Разум был тут явно не при чем.
– Саня. Помоги!.. – услышал он крик за спиной.
Сборщик тележек напоролся в темноте на забор и упал. Теперь он барахтался в снегу, как жук. Данилов прибавил скорость, что было сил.  К ним приближались недавние ночные гости - бедные беззащитные копатели. Но теперь они двигались быстро, очень быстро и совсем не походили на тех, кто боится каждого шороха.
 Позади раздался дикий захлебывающийся вопль - Данилов бежал, не останавливаясь.
Один из преследователей вырвался вперед и почти настиг его. Александр остановился, присел на одно колено, прицелился по силуэту и выстрелил. Мимо. Вытащил «Осу» и с расстояния пяти метров всадил обе пули в бегущего к нему человека с монтировкой.
Тот перекувыркнулся, как каскадер и упал на спину, скорее выведенный из строя, чем мертвый.
 Со стороны «Мерлина», крыша которого горела как новогодняя елка, послышались выстрелы.
Данилов кинулся было туда, помня о своих вещах в подвале. Но не успел  добежать до дверей, как понял, что уже поздно. Они были всюду.
Когда он увидел Николаева, у того уже выбили оружие. Трое чужаков насели на него и били методично, со страшным ритмом молотобойцев.  Потом один из них почти в упор выпустил в неподвижное тело три или четыре пули из его же собственного пистолета.
Но Данилов в этот момент уже бежал в сторону фонтана.
Где-то там, в подвале, могли оставаться живые, но он  ничем не мог им помочь, да и вряд ли хотел. Его ничего с ними не связывало и это даже нельзя было назвать предательством.

*****

Из темноты выплыл высоченный силуэт. Двигаясь по инерции, Данилов чуть не налетел на него. Человек просто сгреб его в охапку. Парень уже прощался с жизнью, когда знакомый голос произнес.
– Живой? Дальше хочешь? Пошли, б…ь.  Делай, как  говорю!
Перед ним стоял Мясник, а у его ног лежал труп незнакомца, который был так же высок, как Саша, и в похожей куртке, разве что засаленной сильнее. Мясник сдернул с мертвеца лохматую приметную шапку, осклизлую от крови и мозга и ткнул ее Данилову.
– А ну одень, нах.
С разных сторон к ним приближались еще тени.
Сам Мищенко присел, укрывшись за сугробом, который когда-то был автомобилем. Развалины небольшой гостиницы «У фонтана» не заслоняли их от пожара, хорошо освещавшего все вокруг.
– Серега, что стоишь? Че там такое?
Данилов боялся узнать кого-нибудь… Простите, сограждане…
Не успели глаза человека, увидевшего под Серегиной шапкой совсем другое лицо, расшириться от удивления, как сзади ему на голову опустилась саперная лопатка. Хлюпающий звук, сдавленный крик… Нападающие с запозданием схватились за оружие. Мясник резал их, как забравшийся  в овчарню волк.
Кто-то выматерился, но сочное ругательство оборвалось хриплым вскриком.  Кромка у лопатки была заточена очень остро. Мясник имел привычку часами править на бруске все вплоть до столовых ножей.
Дважды отрывисто рявкнул «Макаров»…  Мимо.…  Когда все закончилось –  а заняло это едва ли больше пяти секунд – Мясник стоял, как ни в чем не бывало, а рядом лежали три трупа с раскроенными черепами. Вернее, даже четыре.

*****

Маленький отряд продвигался навстречу спасению.
Теперь, сравнивая свои ощущения, Данилов пришел к выводу, что в драке один на один страшнее, чем в бою. Когда вокруг тебя убивают друг друга по нескольку десятков или даже сотен человек, воспринимаешь все как безумный спектакль, в котором твоя роль – третий план.
Сражения в темноте обходились без рукопашной. Обычно перестрелка была только завязкой. На практике он понял, что нож не самое лучшее оружие, как и топор. С первым надо быть докой, иначе не поразишь нужное место, когда враг не стоит столбом, а сопротивляется. И, даже нанеся смертельную рану, можешь быть убитым; ножевому бою, читал Данилов, и в армии не учат, разве что в спецвойсках. А у топора большая инерция. С безымянным мародером и Костей ему просто повезло.
Гораздо лучше делать лоботомию в полевых условиях как раз чем-то вроде саперной лопатки. Что-то на его глазах Мясник и демонстрировал. Сам Саша не убил пока никого.
Мясная неделя продолжалась.
Преследователи вошли в раж, сводя давние счеты с теми, кто «приватизировал» всю городскую еду. Они шли плотной цепью, чтоб не упустить никого. У них было столько фонарей, что, если бы не пепел, беглецы были бы, как на ладони. Достаточно света давал и догоравший костер кинотеатра.
Казалось, поднялся весь город с окрестностями. Возможно, подумал Данилов, все просто совпало,  они и так готовили новую атаку, а тут внезапно получили такую фору.
Возле «Альбатроса» к ним прибилось еще с десяток уцелевших, большей частью безоружных и кое-как одетых. Многие были обожжены до мяса. Мясник повел их туда, где врагов, казалось, было меньше всего. Но совсем избежать встреч не удалось, и совсем скоро их осталось шестеро.
 Немного спасало только то, что преследователи хотели принять участие в дележе добычи. Один за другим они прекращали погоню и возвращались к руинам, закидывать снегом горящие обломки и выуживать раскаленные банки, которые чудом вышвырнуло из полыхавшего в здании костра через проломы в стенах.
– Разбегаемся, – произнес Мясник, когда они спрятались за углом главного корпуса КузГТУ. – Валите из города нах…. Как только станет посветлее, начнут травить как собак. П…те, а я буду хвост рубить по кускам.
Данилов не поверил своим ушам. Хочет остаться и задержать? Вот уж  не ожидал…
– Да валите вы, валите, – повторил главарь. – А я голым не хочу уходить.
Александр не заставил себя ждать, и через минуту  был уже возле здания налоговой. Куда побежали остальные, его не интересовало.
Знакомая траншея встретила его зияющей тьмой. Там Саша и спрятался. Не привыкать.
Он напряженно слушал и, наконец, тишину разорвал винтовочный выстрел. Потом два пистолетных, из ПМ – он научился их различать. Затем еще три выстрела «плетки».
Ни одного крика. Потом все стихло. Был «крабовый берет», и кончился? Или все-таки ушел, привалив еще нескольких? Леший его разберет. Надо было подумать о себе. Сам-то точно остался голым и босым.
Нож в чехле, ружье с пятью патронами, «Оса» без патронов. Фляга со спиртом. Больше ничего у него не было. Рюкзак с кучей полезных мелочей, запасным бельем и всеми продуктами или сгорел,  или достался местным. И если без вилки-ложки и открывалки еще можно обойтись, то без банок, которые ей открывают – никак.
«Вначале был п…ц», – вспомнил Саша.
Да нет же. Тот пришел теперь.
И вот опять он бежит, и бесполезно было зарекаться. Бежит из города во второй раз и, как ему казалось, навсегда.


Через бурелом бывших лесопосадок было трудно пробираться на снегоступах. Зато поваленные деревья и пни давали какую-никакую маскировку, если пригнуться. Данилов не позволял себе передохнуть, пока не вернулся к своему лежбищу в поликлинике. Оно было незанято. И, судя по нетронутой метке на подвальной двери, там никто не появлялся.
Стрельба в районе «Оптимы» продолжалась еще полчаса, потом все стихло. Назавтра он не покидал укрытия. День-деньской просидел, не выпуская из рук ружья.
Прежде чем лечь спать, Данилов установил на дверь ловушку типа «самострел»: веревка привязывалась к спуску и к дверной ручке, а ружье тщательно нацеливалось на просвет. Схему он нашел в какой-то книжке про тактику партизанской борьбы. Так Саша мог не проспать собственную смерть. Наружную дверь он запер, засунув в скобы кусок трубы в качестве засова.
Но никто не пришел к нему: не из условно своих, не из однозначно чужих. Еще день он отлеживался, а на третий отправился в путь. Место, которое когда-то было городом детства, а теперь стало филиалом преисподней на Земле, он оставил позади без сожалений.
Чума на все ваши дома…
Данилов вспоминал свое путешествие с самого начала. Выходило, что, словно парфюмер Гренуй, он нес смерть всем, кому не повезло оказаться рядом.
Но, прежде чем уйти, он рискнул еще раз и забрал из своего тайника еду и царские золотые червонцы.