Колыбельная для мамы

Ах, какая стояла осень! Небо - огромный голубой шелковый платок, солнышко теплое и ласковое, как месячный котенок. Красно-желтые листья кленов стучали в окно, словно приглашали - выйди из дома, посмотри на этот мир, вдохни его запах, порадуйся вместе со всеми! Нет, не хотелось радоваться Даше. Она специально не смотрела в окно, чтобы случайно не улыбнуться этой озорной, призЫвной осени. Она считала предательством радоваться, когда уже нет ИХ.

Жизнь стала для нее в тягость. Первой Даша потеряла мать. И хотя больше двадцати лет она слышала: "Долго мне не прожить, больше года не протяну...", уже привыкла к ее постоянным жалобам на здоровье и даже раздражалась иногда - сколько можно! - как-то не верила, что с матерью что-то может случиться. Она иногда в раздражении делилась с подругой: "Как она меня вымотала! Я уже морально устала. Умру - умру! Постоянно свое "смёртное" перебирает. Двадцать лет одно и тоже! Уже сама бы поняла, что до смертного одра ей далеко. Есть же такие люди! Сама пессимистка, и на других тоску наводит".

И вот, как-то ночью, она услышала, что мать зовет ее: "Дашенька, доченька, я умираю, прости меня". Дарья взорвалась: "А ты знаешь, который час? Мам! Ты почему только о себе думаешь? Мне ведь рано вставать, вам же с отцом завтрак готовить, на работу бежать. Ну, пожалей ты меня!" Она прошла на кухню. Отец позвал из своей комнаты: "Дашенька, что с мамой?" - "Как обычно - умирает!" - с раздражением отозвалась дочь. "Не сердись на нее, доченька, ей тяжело, вот она и жалуется". "Ах, папа-папа, ты вон уже полгода без движения лежишь, а хоть раз пожаловался? Даже Сергей отпуск не догулял, к своим родителям поехал. Такое нытьё кого хочешь из себя выведет". Считая разговор оконченным, Даша пошла на кухню. Открыла холодильник, молча постояла возле него и захлопнула дверцу. Налила холодного чаю и минут пять посидела в темноте с бокалом в руках. "Пойду, лягу, может, усну еще".

Даша была беременна, но ей особенно некогда было думать об этом. Муж после отпуска уже пять месяцев снова был на заработках. На мать она уже как-то не обращала внимания, а вот отец ее беспокоил - последствия инсульта не желали поддаваться лечению. Она не тяготилась ухаживать за ним, да и мать немного помогала - но очень жалко было видеть его, такого крепкого раньше, такого энергичного, лежащим без движения.

Даша вздохнула, поднялась со стула: "Пойду еще вздремну, ребенку нужен покой". Проходя мимо матери, все-таки спросила: "Ну что, легче тебе?" Мать не отвечала - обиделась. Даша усовестилась: "Ну ладно тебе, не сердись. Я ведь не железная". Погладила мать по щеке. Та не отвечала и не шевелилась. И щека была непривычно прохладной. "Мама?" Ответа не было. И уже все поняв, Даша закричала во все легкие: "Мама, не надо! Не надо так! Не пугай меня, мамочка!"

В отчаянии от своего бессилия забился в истерике отец: "Ирочка, милая, не молчи! Не молчи-и-и!" Но мать лежала тихая, спокойная, уже начинающая остывать.

На второй день отец умер. Он, наверное, даже будучи здоровым, не смог бы пережить свою Ирочку. Такой беззаветной любви Даша не встречала. И хотя у них с мужем все было хорошо, но так, как отец, Сергей любить не умел.

Похороны Даша помнила смутно. Виной были таблетки и уколы, которыми ее приводили в чувство. Она очень любила отца. С детства любила больше, чем мать, но странно - горечь потери матери была сильнее.

Годы шли, но не забывалось: "Доченька, я умираю, прости меня... прости меня... прости меня... я умираю... умира-а-а... доченька, доченька..." Эти слова жили у нее в голове, вертелись в разных вариациях, и вдруг воспоминание рождало резкое: "А ты знаешь, который час?!"

- Господи, Господи, я больше так не могу. Я не могу! Я сойду с ума!

Не сойти с ума ей помогала дочь Ирочка, названная в честь бабушки. Родилась она недоношенной и сразу создала столько проблем, что ни на что и ни на кого больше не оставалось времени. Сергей работал по-прежнему вдали от дома. Геолог по профессии, он так любил свою работу, что Дарья не решилась ее отнять. Она одна мужественно боролась с болезнями и капризами дочери, домашними делами. Лишь бы не думать, не вспоминать: "Я умираю, умира-а-ю". В такие моменты Даша леденела, раскачивалась из стороны в сторону и шепотом умоляла: "Мама, прости! Мамочка, прошу тебя - не надо!"

Соседка отвела ее к бабке, чтобы "избавить от бесов". Даша, пригнувшись, вошла в баню, где на стуле возле полкА сидела скрюченная неопрятная старуха. Горела одна свеча, на крошечном оконце, до того грязном, что почти не пропускало свет, стояла бумажная икона, такая же грязная, как и все остальное. Даже невозможно было разобрать лики на ней. Даша попятилась назад: "Нет, не хочу, выпустите меня!" Бабка обиженно парировала: "Да никто тебя и не держит, иди, откуда пришла".

Вскоре после этого приехал Сережа. Даша тоже взяла отпуск, и они втроем с трехлетней Ирочкой поехали на дачу. За рулем была Даша, поскольку Сергей не любил и не умел водить автомобиль. Проехали виадук, Иришка что-то скороговоркой рассказывала папе, а у Даши вдруг возникло: "Доченька, я умираю!" Последнее, что она увидела, когда машина летела в кювет, было яркое платье Ирочки...

"Доктор, скорее, больная открыла глаза!" Даша смутно вспоминала происшедшее. И вдруг: "Ирочка! Доченька!" - крик разорвал грудь. "Тише, тише милая, ваша Ирочка отделалась несколькими царапинами, муж тоже здесь, в больнице, но завтра его выпишем - ничего серьезного, легкое сотрясение мозга".

На другой день пришел на собеседование психолог. Но как-то не получился разговор, Даша не хотела делиться своим горем. Лечащий врач посоветовал: "У нас в стационаре есть молитвенная комната. Хотите, я позову батюшку?" "Не знаю... Позовите. Впрочем, не знаю - как сами решите, так и сделайте".

В палате запахло чем-то неуловимо тонко-сладковатым. Появился и обладатель запаха, полный, румяный священник, как он представился - отец Андрей. Он благословил больную и, улыбаясь, спросил:

- Почитаем благодарственные молитвы?

- Кому и за что?

- Господу. Богородице. Вашему Ангелу-Хранителю. Вы посмотрите, какое чудо: машина только в металлолом годится, сам видел, а на дочери вашей почти ни царапины. Муж тоже уже здоров. Да и у вас нет ничего особенно страшного. Гипс через месяц снимут, и будете как новенькая. Доктор уверил меня. Да разве же можно не благодарить Бога за такое чудесное спасение?

Священник поставил иконы, зажег свечу. Дашу посадил удобнее в подушках. А затем стал читать молитвы. Даша почти ничего не понимала, только крестилась вместе с батюшкой. После молебна отец Андрей спохватился:

- Как же я оплошал! На вас есть нательный крест?

- А как же, я его никогда не снимаю. Мне его мама надела, - и Даша заплакала, заплакала горько, и слезы, которые обильно текли по щекам, попадая на губы, тоже были горькими.

- Вот как мы с вами поступим: как только начнете подниматься, заходите в молитвенную комнату. Думаю, нам нужно побеседовать. Хорошо? Вот и прекрасно!

Они долго беседовали с отцом Андреем. Даша узнала о заупокойных молитвах, о панихиде. Кроме того, он дал ей брошюру "Православное поминовение усопших". А прощаясь, напомнил: "Не забудьте после больницы сходить в храм, помолиться по-настоящему, исповедоваться и причаститься".

И вот первое причастие. Вечером они отпраздновали это событие чаем с пирогами из черники, которые так вкусно пекла мама. Много говорили об умерших родителях, по которым Даша сегодня заказала панихиду.

А на ночь Дарья, укладывая спать Ирочку, впервые запела колыбельную, которую ей пела мама. Девочка уснула, а Даша долго-долго смотрела на нее и только сейчас заметила, как она похожа на бабушку.

Она смотрела куда-то вверх, как будто сквозь потолок прямо на небо... И, прижав руки к груди, спросила: "Мама, ведь ты простила меня?" - и хотя ответа, конечно, не последовало, Даша была уверена - мама простила, давно простила.