Лариса петровна. сила небесная, ч. 9

Дошли до Нижней Максановки. Слева, прямо у дороги, стоял "пятый барак", - так называли старый большой двухэтажный деревянный дом, похожий на общежитие. Бараки ныне не популярны, но тогда, после войны, их строили много.  Бараком называли временное, быстро возводимое, дешёвое строение. Как правило, оно было одноэтажное и деревянное. "Пятым" барак был прозван по номеру дома. В нём каждая семья  имела  по единственной малюсенькой квадратной комнате. И на всех жильцов, коих проживало как муравьёв в муравейнике, был общий узкий длинный коридор с единственным туалетом в конце его, называвшимся "уборка".
     Леда тоже жила в доме под номером пять, четырёхквартирном, деревянном, на улице со странным названием Комбинатовская. Никакого комбината на её  улице не было. Ну, если только принять за комбинат малюсенькую  мастерскую  по пошиву платья ,с двумя работницами, и закуток по починке валенок, величиною метр на метр, в котором сапожник Иван Размыслов, когда был трезв, орудовал огромной иглой и длинными толстыми нитями, пропитанными варом - чёрной густой смолой. Ростом Иван был невелик, по-простецки добр и жеманно обходителен, любил попивать сурчику и водочки, но дело своё знал, работал споро, распевая себе под нос забавные песенки. За труд по подшивке пары валенок он брал по двадцать копеек. Портнихи за индивидуальный пошив простого платья брали полтора рубля, а пошив красивого платья, фасонного, оценивали в два рубля.
     Пятый барак был знаком Леде ещё и тем, что там жила всеми соседями обожаемая и очень известная в пространстве близлежащих селений гадалка Лариса Петровна, сосланная в эти места на поселение, побывавшая в заключении по нередкой в те времена статье 58. Что обозначает статья 58, Леда понимала смутно, но слышала о ней часто. Леде приходилось видеть, как при упоминании пятьдесят восьмой статьи многие, даже здоровенные мужики, съёживались и боязливо начинали оглядываться по сторонам. Многие сторонились гадалку, особенно пожилые: судима. Но тайно всё равно все к ней тянулись, как пчёлы к мёду, относились к Ларисе Петровне уважительно, потому что та была не какая-нибудь уголовница, а «политическая» судимая. Такие были как бы изгоями, но на самом деле безоговорочными неформальными лидерами для своего посёлочно-барачного окружения.               
     Когда–то и Леда с матерью под большим секретом, и соблюдая строгую конспирацию, приходили к Ларисе Петровне. Причём, Леде тогда было года четыре. В природе была осенняя распутица, дороги были разбиты непогодой, и мать до самого порога Ларисы Петровны несла её на руках. Леде всю дорогу говорила, говорила, не закрывая рта. Ника удивлялась, как чисто и толково говорит её дочь, и как много всего её интересует.
   - Ты, Леда, купишь и продашь, - обращалась Ника к Леде, что примерно означало, что и выведает всё, что надо и не надо, и расскажет обо всём, что можно и чего говорить, особенно посторонним, не следует.
   - Что куплю? Что продам? Я не продавец, - уточняла и противилась Леда.
   - Я не об этом. Все семейные секреты расскажешь всем, - сетовала Ника.
   - А у тебя есть секреты от всех? Зачем тебе секреты от всех? Я ничего не рассказываю. Когда меня спрашивают, то отвечаю. А зачем они чужие секреты спрашивают? Им интересны твои секреты? Мне что, молчать всегда? Как я буду жить среди людей, если всегда молчать? Зачем мне тогда язык? – удивлённо настаивала на ответе Леда, но Ника уже думала о своём и не слушала Леду. Леда это заметила и, обидевшись, замолчала. Молчала всю оставшуюся дорогу, чтоб знали, что она и молчать умеет, если захочет. 
   Хорошо, что они уже почти пришли, и молчать ей пришлось совсем недолго. А когда Ника её о чём-то спрашивала, та ладошкой прикрывала рот, чтобы нагляднее демонстрировать своё пренебрежительное молчание.
   Через Курью после долгих уговоров лодочник их согласился-таки перевезти. Он говорил, что сезон лодочной переправы закончился, а дежурит он - на всякий случай: вдруг ещё кто-то не успел вернуться в посёлок или, к примеру, какое-нибудь чрезвычайное происшествие случится. Но желающие переправиться на тот берег настояли на своём и уговорили лодочника Шилова, пообещав, что успеют вернуться до конца его смены и до начала ледостава.
   Между лодочными рейсами Шилов, невысокий тщедушный мужичок, обычно коротал свободное время со своими старшими сыновьями, которые, точно Диоген, сидели в большущей бочке, служившей им времянкой, и грелись от приспособленной посреди бочки железной буржуйки, огонь в которой поддерживали, подбрасывая дров по мере их сгорания. То и дело Шилов или его сыновья вглядывались в малюсенькое стеклянное окошечко: не появился ли кто на противоположном берегу, не пора ли перевозить подошедшего путника.
     На лодке пришлось долго лавировать между льдинами, так как поверхность воды покрылась шугой. Наконец нос лодки ткнулся в берег. Пассажиры повыскакивали из неё, пошли дальше. А дальше дорога устремлялась ввысь. По возвышающимся мосткам, пересекающим остров, идти было тяжело: мостки были очень скользкие, как каток, то и дело норовили скинуть путников вниз на местами уже заиндевелый луг.
     Добравшись до берега второй реки, путники Сысолу переехали на катере, причём катерист предупредил всех, кто желал вернуться назад, что ждать будет всего не больше пары часов. А если лёд успеет встать, то он и вовсе не сможет их обратно  перевезти. Тогда придётся ждать, может и пару дней, пока лёд окрепнет, чтоб можно было перейти по нему «пёхом». Так он сказал. 

   Тот сеанс у Ларисы Петровны Леда запомнила накрепко. Лариса Петровна усадила Леду подальше, её маму пригласила ближе к столу, стоявшему посреди комнаты, покрытому бордовым, в крупных ярких цветах, плюшем. Над столом висел полуметровый электропровод, на конце которого горела очень яркая лампа-полуторка. Комната Ларисы Петровны Леде казалась очень светлой.
   У них в доме, да и у соседей тоже, вкручивали лампы силой не больше сотки. Леда в силе ламп не разбиралась, если только могла отличить темноту от света. Но соседи часто обсуждали эту тему, и даже пугали друг друга тем, что некие начальники скоро будут ходить по квартирам, к каждому придут проверять, и у кого обнаружат лампы силой более сотки, будут изымать и штрафовать. Правда, до этих строгих мер так и не дошло, но людям вменили снабдить жильё счётчиками, пока добровольно, для желающих.
   Лариса Петровна дала подержать карты Нике, Леде показалось, что Лариса Петровна небрежно бросила их потом на стол. Но карты легли аккуратно веером, будто их нарочно аккуратно складывали. Вдруг, откуда ни возьмись, у ножки стола появился матёрый, совершенно чёрный кот. 
   Войдя в комнату, они правда видели кота, который лежал на тумбочке, обнимая большую жёлтую вазу с крупными, бумажными цветами. Но появление его у стола стало неожиданностью.
   -  Мам, а когда встал кот, я не видела! – растерянно спросила Леда.
   - А, спал, потом проснулся, мы не обратили внимания, - неопределённо махнула рукой Ника, не понимая, с чего же действительно явился к ним кот.
   Лариса Петровна, пристально поглядев на своих незваных гостей, хитровато улыбнулась, ничего не сказав. Кот легко спружинил на стол, громко и протяжно, но с особым достоинством, мяукнул. Потянувшись усатой мордочкой, но не сходя с места, выпросил одобрения Ларисы Петровны и вальяжно развалился прямо на карты.
   - Шельма, ты уже тут, знаешь своё дело, не проспишь! поваляйся, поваляйся, - вполне дружелюбно своим меццо-сопрано обратилась Лариса Петровна к коту.
     Леда удивилась поведению кота. Ей показалось, что он это проделывал постоянно: так привычны были его несколько леноватые движения. Ещё больше она удивилась спокойствию и терпимости этой, показавшейся Леде сначала грубой, надменной, высокомерной тётки.      
   Да, Леде гадалка показалась грубой, хотя ничего грубого она не сказала. Наверное, она бы Леде не понравилась, но её авторитет уважали и признавали даже маленькие дети Нижней Максановки, что немало удивило Леду.
   - Что ж, люди дураки что ли? Раз любят, значит – есть за что, - так размышляла Леда, вглядываясь в эту показавшуюся ей поначалу недружелюбной, Ларису Петровну, пытаясь обнаружить, за что же всем она так нравится.
   Леда вспомнила, как на вопрос Ники встречному мальцу, где живёт Лариса Петровна, не прошли ли они уже её дом(потому что посёлок в тот день  из-за аварии на линии утопал в темени), малец откликнулся с особым удовольствием, согласился проводить их до самых её дверей. У порога дома он встретил своего друга, которому сообщил по  большому секрету, что к Ларисе Петровне провожает посетителей, которые, наверное, тоже идут «погадаться». При этом поднёс указательный палец к губам, потешно придерживая им нос, как бы призывая к молчанию. Друг, стараясь обогнать идущих, бросился внутрь дома, чтобы успеть первым сообщить услышанную новость. Помчался извещать Ларису Петровну о том, что к ней идут гости, и никто не знает о том, что к ней идут посетители погадать.
   - Кто идёт? – было слышно в открывшуюся дверь.
   -  Ой! Женщина и с ней маленький ребёнок! - торопился отрапортовать мальчик.
   - Я маленьких  детей  не принимаю! – напустив на себя важности говорила Лариса Петровна.
   - Так он же совсем маленький, на руках, - неуверенно убеждал мальчик, будто готовый расплакаться.
   - Ну, на руках – это другое дело! На руках – непременно приму! – явно подыгрывая мальчику, сказала Лариса Петровна. И тут она увидела нас.
   - О да, это уж точно маленький! – с иронией сказала Лариса Петровна, приглашая жестом войти. - И всё ещё на руках! – подтрунивая, обратилась она к Леде. – Пора спешиться, госпожа. Пешком, оно лучше, здесь не скользко.
   Войдя в комнату Ларисы Петровны, Леда удивилась яркости красок. В углу на тумбочке стояла большая цветная керамическая ваза с крупными разноцветными розами. Живых цветов в это время года в этом северном краю отродясь не бывало, поэтому в вазе красовались бумажные. В другом углу на тумбочке стояла настольная лампа - в те времена редкость ещё та.
   Между тумбочками на стене была подвешена полка с  толстущими книгами: Рерих, Блаватская, Шопенгауэр, Маркс, Жаков. Леда читать не умела, но когда потом Ника пересказывала соседке весь свой визит, Леда слышала, как они обе удивлялись, какие  непростые и умные книги читает Лариса Петровна.
   На посудном столике стояла пачка кофе, – а в этих местах обычно пили чай,  - стаканы были в подстаканниках. 
   Леда безоговорочно принимала то, что признавалось большинством, причём не бездумным безоговорочным большинством, а большинством отдельных личностей. За что–то же они, даже вот эти ребята, уважали Ларису Петровну! Леде предстояло понять, за что к Ларисе Петровне душевно относились и стар и млад, и кошки и собаки. Вот и сидела она безропотно, строгим распоряжением Ларисы Петровны   посаженная в углу комнаты, благоговейно наблюдая за действиями и словами Ларисы Петровны, за поведением вальяжного и горячо любимого хозяйкой кота.
   Леде захотелось стать, когда вырастет, такой же вот уверенной и умелой, как Лариса Петровна. Конечно без пятьдесят восьмой статьи, уносящей столько нервов у многих взрослых. А вот такой: волевой и всё знающей из этих простых карточных картинок, читающей такие толстые, умные и запрещённые книги. Леде были не понятны эти словосочетания – волевая, запрещённые книги. Но когда впоследствии Ника обсуждала свой визит с поваром Алиной, именно эти характеристики Ларисы Петровны впечатлили Леду.   
   Лариса Петровна и Ника долго переговаривались между собой. Леда сначала осмотрела всю комнату, но вещей было немного, и скоро всё было осмотрено с тщательностью. Пробовала мечтать, но внимание то и дело отвлекалось желанием послушать, о чём, глядя глаза в глаза, шепчутся две женщины. Тем более что тема была интересна, касалась непосредственно семьи Леды и Ники. Леда прислушалась. Речь шла о каком-то ребёнке, которого ждала Ника. Она то и дело спрашивала Ларису Петровну, будет ли ребёнок. Наконец, Леде надоело вслушиваться. Она устала, маялась ожиданием, но глянув на серьёзное лицо Ларисы Петровны, не решалась даже шевельнуться.            
   Леда представила себя ученицей Ларисы Петровны. Лариса Петровна учила её всяким премудростям. Сегодня она обещала показать, как изводить совсем замучившие народ полчища крыс. Она достала с полочки под потолком маленькую дудочку и стала дуть в неё. Комнату заполнила чудесная музыка. Лариса Петровна дула в дудочку и, поманив за собой Леду, направилась к двери, затем они обе шли по узкому полутёмному, пустому коридору, вышли на улицу. Там было тепло, ярко светило солнце. Травы было мало, зато весь посёлок был очерчен дорогами. По одной из дорог они с Ларисой Петровной подошли к реке. Берег был высокий. Внизу тёмной лентой лежали уснувшие воды.
    Музыка прекратилась. Лариса Петровна вскинула в сторону вод свой указательный палец, на котором примостился большой перстень, и приказала полчищам крыс прыгать с берега. Крысы, до этого двигавшиеся под музыку,  плавно и размеренно, рядами, начали спрыгивать с крутизны берега в пучину синих вод. Их было несметное количество, весь берег был покрыт крысами. Они всё прыгали и прыгали. Вода сразу проглатывала их, оставаясь такой же спокойной, как и раньше. Наконец, берег стал чист от крыс. 
    «Вот так, дорогая моя! - громко сказала Лариса Петровна и почему–то начала сильно трясти Леду. «Почему она меня трясёт?» - думала Леда. А её трясли и трясли.
    - Ну, ты что, спишь, что-ли? Нам пора уходить - говорила Леде мама, легонько тряся её за рукав. - Подъём! Нам пора.
    - Вот так – услышала Леда голос Ларисы Петровны, - больше я вам, дорогая моя, ничего не могу сказать, кроме того, что сказала. 
    - Точно будет ребёнок? Так карты говорят?- уточняла мать.
    - Точно. Иди, жди - отведя глаза в сторону, подтвердила гадалка.
    Леда, не понимая, о чём говорят Лариса Петровна с Никой, испепеляющим взглядом посмотрела в глаза Ларисы Петровны. Леде почудилось, будто Лариса Петровна говорит совсем не то, что думает, и карты ей сказали совсем другое.
    «Почему она это делает? Почему лжёт! Ведь мы так долго к ней шли…» - пронеслось в голове Леды.
    Под взглядом Леды Лариса Петровна вдруг легонько затряслась, её глаза как-то забегали, она вся казалась «не своя».
    - Мы сами своими руками рушим своё счастье, а ответственность взваливаем на других, которым ничего не остаётся делать, как смазывать картину реальности - вдруг сказала Лариса Петровна неизвестно кому, глядя на Леду. Ника не поняла, к чему эти слова и кому адресованы, но на свой счёт их не приняла.          
    Из репродуктора лилась красивая мелодия. Она была похожа на мелодию, которую Леда слышала в своём непродолжительном забытьи. Эта мелодия звучала, когда они от реки возвращались с Ларисой Петровной в её политическую келью. Её транслировал  громкоговоритель, висевший высоко на столбе. Столбы частоколом стояли вдоль дорог, служа посредниками для передачи по проводам  света, тепла, и радиосигналов.      
    - Это какая музыка? - спросила Леда маму. Ника ответила, что это хорошая музыка.
    - Я и сама знаю, что это хорошая музыка, она мне нравится! Как она называется?            
    - Полонез Огинского - ответила Ника, всовывая руку Леды в рукав котиковой  шубки и надевая на её голову красную фетровую шляпку. Это по радио концерт по заявкам. До полонеза читали сказку, её сопровождала красивая музыка.
    - Сказку? Про мышей?
    - Про крыс и крысолова. - это немецкая легенда. Страшная.
    - Совсем страшная? Расскажи мне. Хоть немного. Расскажи.
    - Крысы одолели город. Градоначальник, глава магистрата, попросил крысолова спасти город от их нашествия. Крысолов, играя на дудочке, завораживал крыс.
    - В каком это было городе?
    -Какая тебе разница! В Гамельне.
    - Крысолов был колдун?
    - Да, наверное - отмахнулась Ника. - Колдун выполнил работу - выманил музыкой крыс и перетопил их в речке. Ну и не получил за свою работу ничего. Разозлился и увел из города 130 детей. Тоже околдовал. Детей так и не нашли.
    - Это когда было, вчера?
    - О нет! Это было очень-очень давно. 26 июня 1284 года. Но тебе эта цифра ничего не скажет.
    - Да, жуткая история. А про какую музыку ты говорила ещё?
    - Какую?
    - Ну, которая звучала, когда мы выходили от тёти.
    - "Полонез Агинского?
    «Паланеза гинскага. Странное название, не понятное совсем, а музыка красивая», – обдумывая некоторое время услышанное, пришла к выводу Леда.

    Темнело быстро. Вышли Ника с Ледой от Ларисы Петровны, когда уже синева расползлась по всему воздушному пространству. Благо, разрыв проводов был устранён, и по всей линии вдоль дороги на столбах уже горели яркие прожектора. Добрались до берега быстро. Похолодало ещё сильней. Лицо Ники светилось радостью. Катер  всё же успел отойти от берега, потому что катерист боялся, что катер плотно прихватит ледяная корка, тогда придётся его оставить в ледовом капкане до весны.