Сказание о рыцаре

 

         Говорят, что где-то далеко-далеко, на самом краю земли, среди недоступных людям гор есть озеро. Вода в нем прозрачна, но безжизненна. На берегах почти нет травы, и они усеяны острыми камнями и огромными валунами. Озеро сравнительно невелико. И если бы вокруг были удобные и ровные дорожки, то обойти его людям можно было бы всего за один день. Но, во-первых, никаких ровных дорожек не было. А, во-вторых, и ходить-обходить по ним все равно некому. И в озере, и вокруг него не жили ни люди, ни рыбы, ни животные, ни птицы. Вообще никого не было. Если не считать старого рыцаря и его лошадь. Как и когда они сюда попали – не знает никто. Да, пожалуй, никто теперь и не узнает. Спросить не у кого, а сам рыцарь давно уже молчит.

 Каждый день, лишь только взойдет солнце, он садится на свою лошадь и отправляется в путь. Вокруг озера. Других маршрутов там и не было. Я же говорил, что горы были неприступные. А так – где по кромке воды, где по самой воде, где по мелкой, обкатанной волнами гальке, а иногда даже по гигантскому плоскому камню можно было продвигаться не спеша вперед, тщательно обходя острые, как бритва, сколотые камни и огибая высокие каменные препятствия. Собственно говоря, рыцарь и не выбирал дорогу. Лошадь сама, глядя уже подслеповатыми глазами, уверенно ступала в нужное место. Это же была старая, умная и опытная лошадь, до этого исходившая  и проскакавшая столько разных дорог, дорожек, троп и тропинок! И, главное, она понимала, что ей с рыцарем уже некуда торопиться. Совсем. Важнее было с каждым восходом встать, топнуть копытом, терпеливо подождать, пока немолодой рыцарь с почти негнущимися коленями тяжеловато взберется в седло и едва шевельнет поводьями, давая команду, чтобы отправиться в путь. Путь уже не раз пройденный, до безразличия знакомый. Но и рыцарь, и лошадь каждое утро уверяли себя, что отправляются покорять неизведанное и что впереди их ждет неизвестность. Поэтому изо дня в день, когда край солнца еще не показался, но уже начал вытеснять ночную темноту, рыцарь поправлял упряжь, проверял стремена, вглядывался в светлеющую даль, словно прикидывая лучшую дорогу для сегодняшнего опасного путешествия. А лошадь косила одним белесым от старости глазом на рыцаря, а другим тоже пыталась вглядеться в не раз хоженые незаметные обычному глазу тропки, прикидывая, как лучше преодолеть незнакомые преграды. От предвкушения нового у рыцаря, пусть и ненадолго, крепли дряблые мышцы и к глазам, казалось, возвращалась былая зоркость. А лошадь, опасаясь и одновременно желая утреннего похода, перебирала мозолистыми натруженными ногами, вострила уши, прислушиваясь к тишине, и иногда сама нарушала это безмолвие своим негромким хриплым от прожитых лет ржанием. Рыцарь по привычке успокаивал ее, поглаживая шершавыми ладонями по шее, и, почти молча, шептал ей что-то известное им одним. А еще, прежде чем тронуться, они смотрели друг другу в глаза. Наверное, вспоминая совместное прежнее житье. И от этих взглядов им становилось спокойнее, легче и светлее. Временами рыцарь и лошадь улыбались в такие моменты, возможно, одновременно припомнив что-нибудь веселое. И после этого рыцарь легко, как казалось ему и лошади, вскакивал в седло. Он не пользовался уже шпорами и шенкелями, не прибегал к помощи плетки или слов. Лошадь знала все сама. За долгие годы она научилась чувствовать малейшее движение всадника, предугадывать его желания, зачастую даже быстрее его самого.

Вперед! Путешествие начинается. Как и новый день.

Выглядела эта пара – всадник и лошадь – в соответствии с окрестностями: сурово, но не злобно; несколько потерто и обветрено. Доспехи рыцаря были старыми, но не запущенными. Патина от песка, снега, ветра и времени прошлась по некогда сверкающему металлу. А иногда даже, когда солнечный луч особо сильно пробивал тучи или стояла безоблачная погода, шлем и панцирь отбрасывали некое подобие бликов, от которых у рыцаря и лошади становилось несколько веселее на душе.

 Грозно выглядел и меч на боку. Скорее всего, ножны и рукоятка были отделаны драгоценными камнями. Но они от времени и от усталости уже совсем не преломляли редкие лучи света, изредка попадавшие на них. Наверное, потому, что некому было радоваться некогда красивейшей их игре, некому было оценить их размер и прозрачность. Меч выглядел готовым к бою, но вряд ли кто-нибудь вспомнил бы, когда в последний раз расставались клинок с ножнами.

Конская сбруя явно некогда была дорогой и яркой. Но сейчас, как и у человека, уже бесцветную кожу прорезали глубокие морщины, а потускневшие металлические пластины на груди служили не столько защитой, сколько поводом для воспоминаний о былых приключениях, погонях и опасностях.

Начинался почти праздничный выезд всегда одинаково: недолго торжественно и далее буднично. Какое-то время всадник привычно держал горделивую осанку, для особого впечатления уперев левую руку в бок. Лошадь минут пять еще могла поиграться: цокнуть полустертой подковой и изобразить вставание на дыбы, высоко задрав голову. Но дальше позвоночник рыцаря сам по себе принимал более привычное и удобное дугообразное положение, а лошадка низко опускала глаза к поверхности, оправдываясь тем, что ей нужно тщательно следить за дорогой. Шаг становился более медленным, внимание – рассеянным. И можно было уже сказать, что не шли они, а брели. Что, впрочем, не мешало им считать такое перемещение осторожной и тайной вылазкой на вражескую территорию. Хотя, конечно, какие враги, если и друзей-то рядом не было.

Так и передвигались они час за часом. Лошадь ступала медленно и осторожно, усердно убеждая себя, что ей совершенно не знакомы окрестные кусты и камни, выбоинки и пригорки. А рыцарь, временами стряхнув с себя оцепенение лет и времени, вытянув старческую морщинистую шею, пытался зорко вглядеться в ближайшие тени от скал и поворачивал голову к полускрытым облаками вершинам или в заросшие редкими кустами овраги, тщетно пытаясь разглядеть там притаившуюся опасность. Но глаза быстро утомлялись. И тогда всадник закрывал их ненадолго, давая возможность короткого отдыха, но никогда не опускал вниз лица, чтобы лошадь не могла подумать, что он спит или устал. А лошадь и не думала. Она просто знала и жалела рыцаря. Да и сама она шла не по зрению, а по памяти – ноги сами привычно ступали в нужное место, не делая непривычных и ненужных движений.

Иногда, будто вспомнив что-то, рыцарь правил на какой-либо утес. Там, над пропастью, которая кончалась далеко внизу у воды, эта пара замирала на долгое время, превращаясь, словно в памятник самим себе. Холодный и сильный ветер перебирал складки плаща, все-таки бережно теребил длинные седые волосы рыцаря и лошадиную гриву. А человек и лошадь старательно смотрели вдаль. Вряд ли они видели что-то новое. Все так же перед ними простиралось озеро, с кажущейся с высоты свинцовой водой. А за озером неизменно возвышались горы, стоя на том же самом месте и лишь иногда, в зависимости от времени года, слегка меняя окрас своих пиков. Небо, конечно, было разным. Но за долгие годы легко привыкнуть к любому разнообразию так, как дети привыкают к бесконечной череде картинок калейдоскопа. Вся разница в том, что волшебную трубочку можно выбросить, подарить, забыть на лавочке или просто закинуть в самый дальний ящик. А что сделать с горизонтом, который существует помимо нас и нашего зрения? Разве что закрыть глаза. Но оттого еще сильнее на вас накатывается волна воспоминаний, ничем не прерываемая и не удерживаемая. И тогда лучше открыть глаза, чтобы хоть немного отвлечь себя от печальных картин. Чтобы прервать четкий и холодный логический ход мыслей о невозможности, пусть даже чуточку, приостановить время. Чтобы никто, даже сам, не подумал, что слезы невольно навернулись от чувств, а не от ветра.

Так и стояли они, рыцарь и его лошадь, словно ожидая, что сегодня что-нибудь изменится и наконец что-то произойдет. И, в очередной раз не дождавшись, слегка и грустно вздохнув, медленно и грузно разворачивались и возвращались на тропу, утешая себя, возможно, тем, что не каждый день именно в этом месте что-нибудь случается. Так же, как и у остальных людей и животных.

И покидали они утес с простой и ясной надеждой, что завтра, это уж почти наверняка, следует ожидать событий. И поэтому следует им поторопиться, чтобы выполнить все задуманное на сегодня и не пропустить грядущих изменений.

Верили ли они в это? Конечно. Знали ли, что завтра ничего не произойдет? Точно знали. Но по-прежнему выбирали первое, предпочитая веру знаниям. Кто может осудить их за это?

Впрочем, и вера иногда подвергалась испытаниям. И возникало у них совместное желание оторваться от земли, полететь и испытать окончательное чувство свободы. Но знания бесстрастно подсказывали, что это будет полет вниз. А можно ли считать полетом падение? Тем более что и вспоминать волнительные ощущения будет некому. И некому будет, даже молча, одними глазами рассказать о мгновениях упоительного кратковременного счастья.

Рыцарь и лошадь не смотрели, не косились друг на друга, не переглядывались. Им и не требовалось этого. Они давно, без слов и взглядов научились не просто понимать один другого. Они думали одинаково. Чувствовали одинаково. Одинаково видели и одинаково понимали все вокруг и внутри себя. Говорят, такое бывает с теми, кто долго, честно и бескорыстно прожил рядом. Не ради себя. Не ради другого даже. А ради чего-то общего, совместного. Того, что искренне обозначается словом «вместе».

И они продолжали свой путь. Вверх-вниз, вверх-вниз, вправо-влево, вправо-влево. И вперед, вперед, вперед. Медленно, но неуклонно. Мерно покачивая  крепкими некогда головами. Никуда особенно не спеша, но и не задерживаясь понапрасну, не отвлекаясь по мелочам. Хотя, кто знает, что мелочь, а что нет?

В то время, когда солнце находилось прямо над головами, независимо от того, светило ли оно или пряталось за тучи, рыцарь и лошадь останавливались для привала. Не столько от усталости, сколько по многолетней привычке. Если солнце было слишком ярким или шел дождь, то они прятались под кронами густых деревьев или под скалой. В другой раз старались расположиться на пригорке, на открытом свету и ветерку месте. Пусть и ненамного, но поближе к небу и солнечному теплу. Лошадь сама выбирала стоянку. Она останавливалась и терпеливо ждала, пока рыцарь без былой ловкости покинет седло. Всадник полностью ей доверял. И в выборе пути, и в месте остановки. За долгие годы лошадь научилась не просто предугадывать желания всадника, а знать их. И ни разу не ошиблась. А, может, рыцарь не слишком и привередничал.

Остановившись, они некоторое время стояли, отдыхая от утомительного уже движения. А потом ложились прямо на землю. Каждый по-своему. Лошадь лежала в той полутревожной позе, которая позволяла бы мгновенно вскочить в случае внезапной опасности. Эх, если бы вернуть былые силы или появилась, хоть какая-то, опасность! Но все равно лошадь чутко прислушивалась к звукам, вращая в разные стороны ушами, напрасно пытаясь уловить что-либо новое или незнакомое. А рыцарь, если небо было чистым, лежал на спине, щуря немолодые глаза, и глядел в беспредельную вышину, как будто ожидая знамения. А когда сверху показывали свою затейливую игру облака, то он предпочитал полулежа смотреть туда, где горы смыкались с небом. Туда, где как в гигантском театре из-за кулис на сцене появляются новые персонажи. Или исчезали с нее. Навсегда и безвозвратно.

Потом они жевали каждый  чего-то свое, пили холодную, ничего не утоляющую, безвкусную, но чистую воду и продолжали свой неспешный путь. И снова вверх-вниз, вверх-вниз, вправо-влево, вправо-влево. И вперед, вперед, вперед …

Солнце клонилось к закату, долгий день заканчивался. Рыцарь с лошадью никогда не успевали обойти озеро до темноты. Потому что не стремились. И в то время, когда сумерки из светлых превращаются в темные, готовые почти мгновенно превратиться в ночь, они останавливались на ночлег. Каждый раз на новом месте. Так им хотелось. Рыцарь разводил небольшой костер. Не для тепла или света, а для воспоминаний о забытом уюте. Наскоро ужинали, опять же больше по привычке, чем по необходимости и ложились около огня. Глазами к светлому пятну, а спинами ко всему погруженному в темноту миру. Сил, даже попытаться изобразить готовность к неожиданностям, не было. И поэтому сон быстро принимал их. Спали они тихо и глубоко, спокойно и безмятежно, полностью отдавшись и покорившись судьбе, которая столько раз преподносила им разного рода сюрпризы, но никогда не застав врасплох.

Для сна хватало нескольких часов. Сказывались многолетняя привычка и скоротечность сновидений. Просыпались затемно и еще какое-то время лежали неподвижно с прикрытыми глазами, дожидаясь намеков природы на приближающийся рассвет. И когда мир давал незримый еще сигнал, глаза сами по себе открывались, чтобы не пропустить ежедневное чудо – восход. Сколько раз оно случалось на Земле – таких чисел, наверное, и не придумали. И каждый раз оно происходило, пусть и немножко, но по-новому. На то оно и чудо. Ясно, тучи, легкие облачка, дождь, гроза, снег, метель, ураган, штиль, легкий утренний ветерок, жара, стужа, тепло, зябко …  Но все равно утром солнце поднималось и зачинало новый день. И не его заслуга, если день приносил радость. И не его вина, когда приходили горести и печали.

Рыцарь смотрел на восход, как и прежде, удивленно, теша себя надеждой на приятные изменения. И как же надо было прожить жизнь, чтобы в возрасте полностью седых волос по-младенчески радоваться утренней заре? А лошадь больше радовало хорошее настроение седока – оно невольно передавалось и ей. Утром всем еще кажется, что новый день принесет много хорошего и интересного. И о вечере думать совсем не хотелось. Вечером грустные мысли сами по себе вытесняли утреннюю свежесть ума. И сделать с этим было уже ничего нельзя.

Но пора в путь. Взбодрив лицо утренней прохладной водой, рыцарь тяжело, но ловко взбирался в седло. И перед тем, как тронуться, кидал скоротечный быстрый взгляд на противоположную сторону озера. Туда, где была конечная цель сегодняшнего путешествия – Дом. Обветшалый, запущенный, неприбранный, но – Дом! Какой бы он ни был, главное в нем  то, что он есть. А если он был, значит, к нему нужно обязательно вернуться. Рано, поздно. Хоть когда. Но – вернуться. Иначе путешествия и дороги теряют всякий смысл. Поэтому – вверх-вниз, вверх-вниз, вправо-влево, вправо-влево. И вперед, вперед, вперед …

Странно и неоднозначно течет время на пути к Дому. Вроде, и ноги шагают чаще, и пейзаж быстрее движется за спину, а все никак. Все еще медленно. Все еще так далеко. И хочется поскорее, поближе, потеплее. Почувствовать родной запах. И пусть он для кого-то непонятен или даже неприятен. Но от этого он не становится чужим для тебя. Может, только ради этих ощущений и нужны путешествия? Правда, если у вас есть Дом.

Перед близостью Дома отступают все иные потребности. Можно подождать с едой – приближение Дома заглушает голод. Холод тоже можно перетерпеть – Дом согреет снаружи и изнутри. И издалека тоже. Даже боль притупляется – Дом утоляет печали и лечит. Лишь бы он был, лишь бы он был …

И вот он, скоро-скоро. За тем поворотом, за тем деревом, за той скалой, за следующим оврагом. Бежится и дышится легче, несмотря на усталость. Дом, как магнит. Не сильно, но верно. Невидимо, но непреложно. Притягивает, притягивает, притягивает. Поэтому вперед, вперед, вперед. К Дому, к Дому, к Дому.

Все. Приехали. Конец пути. На сегодня. Перед тем, как окончательно подъехать к Дому, рыцарь останавливал лошадь. Он оглядывался назад, пытаясь увидеть весь пройденный путь. Долго и внимательно смотрел на озеро, рядом с которым располагалось его ветхое жилище. О, сколько раз он видел его! И оно, как и восход, как и небо, как и горы, всегда было разным. Вода приобретала разные цвета и оттенки, в зависимости от времени года и суток, от погоды, от настроения. То она была светло-серой, то приобретала легкий голубой окрас, то превращалась в плоскую безбрежную синеву. Иногда становилась угрожающе стальной. К вечеру могла превратиться в пугающую черноту, а могла ближе к ночи стать ярким источником света и энергии. Временами вода озера почти сливалась с горами и небом, а потом внезапно поражала резким контрастом с ними цвета и настроения. Бывали дни, когда гладкая, почти лакированная поверхность замирала на долгие часы. И никакой даже сильный ветер не мог прочертить ни одной полосочки на этой замершей глади. А, бывало, в полное безветрие вода превращалась в перепаханное волнами поле. При этом невидимый плуг прямо на глазах отваливал огромные водные пласты, украшенные белыми гребешками, которые, шипя и ругаясь, разбивались, пузырились и исчезали в вечности. А на смену им приходили все новые и новые отвалы и буруны.

Иногда это буйство поддерживало небо, откликаясь порывами ветра, которые, переплетаясь с водной пылью, создавали новую материю. Осязаемую, реальную, но недолговечную. А потом, словно наигравшиеся вдоволь дети, вода и ветер успокаивались, почти лишившись сил, и каждый уходил к себе домой, чтобы набраться сил и энергии для новых игр и забав.

Сначала, когда он только появился на берегах озера, рыцарь пытался понять взаимозависимость цвета, высоты волн, силы ветра, погоды. А потом, поняв не бессмысленность, а бесцельность своих попыток, предоставил им всем жить своей собственной жизнью, оставив себе возможность смотреть и любоваться. Не вмешиваясь. Тем более, что это было бесполезно. А рыцарь, уже много повидавший и передумавший к тому времени, не хотел делать бесполезную работу. Даже мысленно. Он предпочитал просто думать и наблюдать за меняющимся многообразием форм, содержаний и смыслов. За их хитросплетениями, зарождением, распадом и исчезновениями. И тогда он чувствовал себя составной частью не просто природы, а всего мира, Вселенной. Маленькой частицей огромного и безграничного Космоса. Такого чувства у него не было, когда он совершал свои многочисленные подвиги и благородные поступки, помогал людям, спасал добро и уничтожал зло. Только здесь, на берегу озера рыцарь получил возможность остановиться, оглянуться, вглядеться, в том числе и в себя, попытаться понять смысл вещей и явлений и приблизиться к истине.

Еще один день заканчивался. Рыцарь и лошадь, конечно же, устали. Они не были Дома два дня и одну ночь. Раньше, когда они были молоды, родные стены могли не видеть их по несколько лет. Но это – в прошлом. Все когда-нибудь кончается и успокаивается.

Сегодняшнюю ночь Дом не будет одинок. Он ждал их. Возможно, тосковал, хотя и не мог показать этого. Несколько часов они проведут вместе. Чтобы никому не было одиноко. Ну что же делать, если на всей земле только они и остались нужными друг для друга: старый Дом, старый рыцарь и старая лошадь.

Перед сном рыцарь до захода неподвижно стоял на берегу и смотрел вдаль, на озеро, на горы, на небо, на Мир. О чем думал он? Кто знает. Доживем – сами поймем. Если захотим понять. Если не измельчим себя в безжалостной мельнице жизненной суеты.

Лошадь, хоть и уставала чертовски, все-таки находила остатки сил на минуточку подойти к рыцарю со спины. Положив аккуратно голову на плечо, она, также молча, смотрела в одну сторону с человеком, дожидаясь похвалы за путешествие. Рыцарь сгибал в локте руку и, не глядя, похлопывал ласково по лошадиной морде, гладил некогда шелковую седую гриву. Что может быть лучшей наградой?

В момент, когда солнце уже готово было совсем скрыться за линией гор, и природа окончательно начинала отходить к ночи, рыцарь и лошадь одновременно вздыхали, выходя из вдумчивого оцепенения, и отправлялись спать. И не потому, что им очень хотелось. Скорее, наоборот. Просто продолжающий стареть организм требовал отдыха и покоя. Ведь завтра предстоял новый день, новый поход, новые впечатления. Завтра наступало завтра. И оно требовало новых сил. А их становилось все меньше и меньше. Но останавливаться было нельзя. Остановка грозила медленной, но верной смертью, от которой было только одно лекарство: вверх-вниз, вверх-вниз, вправо-влево, вправо-влево. И вперед, вперед, вперед.

Сон, как и в предыдущую ночь, как и всегда теперь, был неглубоким, но спокойным и не тревожным. Смогли-таки ужиться постоянная готовность к опасным неожиданностям и понимание того, что никаких опасностей и неожиданностей уже больше не будет никогда. Им просто неоткуда взяться. Разве можно считать неожиданной опасностью ураган, наводнение, землетрясение, извержение вулкана, если сравнивать их с человеческой подлостью, изменой, предательством, притворством?

Сны, повторюсь, были скоротечны. Череда людей, событий, явлений. Калейдоскоп поступков, подвигов, слабостей, ошибок и заблуждений. Из прошлого. Они следовали не по порядку, не по времени, а, казалось, являлись  случайно. Или подчинялись известным только высшим силам закономерностям? И были ли это только сны? Возможно, кто-то пытался что-то напомнить и чему-то научить? Ведь наряду с реальными человеческими персонажами и событиями рыцарь видел и иное. То, чего не было. Пока? Тех, кого не знал. Временно? Это были отрывочные, ознакомительные картины будущего? Кто знает? Кто даст точный ответ?

А рыцарь и не думал об этом. За долгую свою жизнь он научился принимать непознанное спокойно, без мысленной и душевной суеты. Есть – и есть. Случайно, нет? Может, кому-нибудь это и нужно сейчас или пригодится в будущем. А не пригодится, так не мы ли тому виной? Не заметили, не придали значения, проглядели, хотя и смотрели в упор. Хорошо это или плохо? Да какая разница сейчас! Время, когда всего лишь один шаг был способен изменить свою судьбу, судьбы и жизни друзей, близких, стран и народов прошло безвозвратно. А теперь поздно. Потому что уже не волнует, уже неинтересно, уже неважно, уже не ценно. Так, любопытно. Не больше. Все те ценности, за которые можно было пожертвовать многим и даже жизнью, остались позади, в прошлом. А что впереди? Должно же быть хоть что-то за поворотом, за скалой, за деревом, в тени, в расщелине, в овраге, в горах, на озере и в нем, на небе? Если нет, то зачем каждый день отправляться в поход, готовится к новым и новым путешествиям? Зачем бесконечные вверх-вниз, вверх-вниз, вправо-влево, вправо-влево, вперед, вперед, вперед? Кому это все нужно?

Рыцарь не знал точного ответа. Тем более, не знала этого его лошадь. Ей просто было удобно подчиняться заведенному распорядку, при котором она чувствовала свою нужность. При котором Жила. Но это лошадь. А человек? Чувствовал ли? Догадывался? Не мог же он механически каждый день совершать бездумно одни и те же движения!

Рыцарь никому ничего не объяснял. Даже себе. Зачем? Время само подтвердит или опровергнет догадки, развеет сомнения, подскажет решения и ответы. Поздно? Это раньше надо было торопиться. А теперь?

Вот и получается, что ежедневные походы нужны были исключительно рыцарю? Хотя, постойте. Они были необходимы и лошади, которая благодаря только им с трудом, но вставала с неудобной подстилки. И Дому, который утром провожал их, а вечером следующего дня встречал. И ждал, ждал, ждал. А это уже немало. Хотя, конечно, кому как. А, может, походы эти нужны были и озеру, и горам, и камням, и лесу, и небу? Просто они не могли или не хотели сказать об этом, дать знак. Возможно, знаки и были, но понятны были они только им?

А пока рыцарь спал. Лошадь тоже. Дом тихо дремал, представляя, что охраняет их сон.  И все невольно думали, что завтра опять вверх-вниз, вверх-вниз, вправо-влево, вправо-влево. И мысли эти были приятными и греющими. Потому что вперед, вперед, вперед …

Как будто впереди что-то было. Ум и сознание упрямо твердили, что там, впереди, больше ничего уже нет и быть не может. Но душа и чувства столь же убедительно просили каждый день вставать и отправляться вокруг озера. Кто из них был прав? Кто врал, притворялся, ошибался или заблуждался? Неизвестно. У каждого своя правда. Но что-то же заставляло старого немощного человека каждое утро седлать лошадь и отправляться в бесцельное и бесполезное на первый взгляд путешествие?! Да и кому судить о пользе, бесполезности или никчемности? Другим? Тем, кто упорно всю жизнь только и делает, что судит, осуждает, обсуждает кого угодно, только не себя. Тем, кто дает непрошеные советы или начинает учить и воспитывать насильно? Но именно от них и ушел рыцарь на склоне лет в горы, на озеро, поближе к небу. Чтобы ни у кого не учиться и чтобы самому никого не учить и не воспитывать. Чтобы единственными его советниками стали Свобода и Одиночество. Чтобы оставить позади мечущийся во грехе век. Чтобы вперед, вперед, вперед … Чтобы стать Свободным. Но Одиноким.

Таков был выбор Великого Рыцаря.