Заметка о романе Беглец

Представьте себе такую историю: живет на свете автор и пишет, что придет в голову. Придет ему в голову написать поэму, он и пишет поэму; хочется написать рассказ – пишет рассказ; вздумалось попробовать силы в написании романа – корпит над романом. Если же ему взбрело в голову написать произведение в форме дневника, то он так его и пишет. Это последнее весьма скверно, на мой взгляд.

Поскольку общеобязательных правил написания текстов не существует, постольку каждый автор волен сам устанавливать для себя таковые. Например, он может решить не использовать в авторской речи восклицательные знаки, не начинать книги со слов «Отгорел закат, и полная луна облила лес зеленоватым призрачным серебром» или семьдесят седьмую и сто одиннадцатую страницы любой своей книги заполнять сверху донизу большими буквами «ы» без пробелов и без всякой связи с предыдущим повествованием.

Предположим, что некий автор устал от собственных правил, или замысел в отношении конкретного произведения таков, что соблюсти свои правила автору будет сложно. А уж если он не имеет привычки писать книжки от первого лица, то вполне может в такой ситуации принять обдуманное и взвешенное решение: написать книгу, большую часть которой составят дневниковые записи персонажа. Разумеется, при этом лучше всего где-нибудь в начале книжки написать пару страниц про то, как герой проснулся рано утром и обнаружил, что в окно к нему залетела куропатка цвета хаки, снесла яйцо квадратной формы и тут же превратилась в кучку пепла, а из яйца вылупились дневниковые записи прапрапрадедушки героя, который не преминул присвоить себе чужие лавры и издал эти записки (вот эта фраза особенно набила оскомину, хи-хи).

Итак, с моей точки зрения, произведение в такой форме, как дневник, имеет много шансов стать холостым выстрелом, пустоцветом. Замысел автора должен быть оправданно сложным, чтобы обращение к такой форме выглядело хоть сколько-нибудь обоснованным. А о замысле автора стоит судить лишь самому автору. Посему же мне остается добавить, что я вряд ли выбрал бы форму дневника для романа, фоном и лейтмотивом которого являются события в России 1917 года. 

Автор романа «Беглец» («Книга года»-2009 в номинации «Проза») поступил иначе – он написал книжку, большую часть которой составляют записи банковского служащего среднего возраста конца 1916-первой половины 1917 годов, довольно хорошо стилизованные под язык того времени (впрочем, при наличии хоть каких-то способностей к подражанию это не так уж и сложно – осилить залпом «Окаянные дни» и еще пару подобных книжек, и вперед, хи-хи).

Займемся же обобщением и систематизацией наших познаний, ну и пофантазируем немного. Что практически наверняка будет делать женатый среднего возраста герой среднестатистической книги, действие которой происходит на фоне какого-нибудь глобального общественного катаклизма? Во-первых, он будет страдать от этого катаклизма, что весьма просто поддается описанию. Во-вторых, в условиях этого катаклизма он будет обуреваем кризисом среднего возраста. В-третьих, он всенепременно примет участие в каком-нибудь историческом эпизоде вопреки учебникам истории. Ну и в-четвертых, он изменит жене – это уж априори.

Вот Вам нехитрый списочек того, чем должен заниматься центральный персонаж средней книжки про революцию/развал СССР/Великую депрессию, etc. Мелочь, в которой и обитает дьявол, заключается в том, что книжка с подобными временем и местом действия, в которой не будет чего-то из четырех указанных компонентов, вернее всего хуже, а не лучше подобных книжек среднего уровня. Все это очень условно, конечно.

Итак, взглянем, чем же занимается господин Л-в на протяжении этого небольшого, что почти всегда достоинство, романа.

Разумеется, он страдает от всего происходящего. Увы, г-н Л-в не такой человек, чтобы месяцами рисовать кувшинки, когда кругом творится что-то неприятное. Лучше он будет просто истерить и спиваться. Рассуждения его о происходящем, конечно, исполнены скорби и смертельной тоски, однако подчас вызывают отвращение. Чего стоит фраза «В газетах одни только кровь, смерть и подлость» (Александр Кабаков «Беглец», М., «АСТ», 2009, стр. 19), весьма противно смахивающая на расхожую фразу Государя Николая Александровича.

Безусловно, страдая от революции, г-н Л-в проявляет удивительную прозорливость и угадывает обстоятельства, вовсе не очевидные для его современников, но хорошо известные современникам его автора. Вот, например, как он рассуждает о продовольственном кризисе: «Это странно и наводит вот на какую мысль: а не есть ли продовольственные трудности в Петрограде и Москве такие же следствия измены и немецкого влияния, как взрывы в разных местах и глупости в военном командовании?” (там же, стр. 63).

На известие об отречении Императора от престола герой реагирует так, что создается впечатление, будто подобные слова мы уже много раз читали где-то в других книжках, слышали с экранов и даже по радио, хи-хи: «Вчера во Пскове Государь отказался от трона и передал его Вел. Кн. Михаилу Александровичу.

Словно кошмарный сон видишь.

Господи, помилуй нас, грешных» (стр. 88).

Рассуждение о роли упадка религиозного чувства в гибели Российской Империи любопытно, но, конечно, тоже не ново: «Потому что таких, как я, с усталыми душами, живущих не по заповедям и не в неведении заповедей, а в пренебрежении ими, в прощении, данном себе за все грехи сразу и наперед, - таких стало много и становится все больше. И это мы все губим» (стр. 94).

Слова о декадансе – как в жизни, так и в искусстве – не лишены интереса, но оставляют ощущение незавершенности, будто автор дневника подошел в своих раздумьях к самой сути ответа на вопрос, как именно декаданс повлиял на падение всего и вся, но затем вдруг задумался о чем-то другом и по-настоящему интересную мысль так и не закончил.

Второй пункт программы – пресловутый кризис среднего возраста, который обрушивается на г-на Л-ва. В связи с этим несчастьем герой предается печальным размышлениям и подводит неутешительные итоги. Довольно много он размышляет о своем браке: «Женитьба моя была бы странной для любого другого человека, но для меня – самой что ни есть натурально связанной с моим обычаем жить вообще. Женился я как будто и по любви, причем по любви и нежной, и страстной, поглотившей меня на годы, привязавшей меня к этой женщине крепко… А в то же время и как будто по обязанности» (стр. 29).

Печальная, но сдержанная констатация отчуждения сына также указывает на КСВ: «И после каждого его, а особенно своего письма чувствую, как он делается все больше чужим человеком. Был ближайшим, а теперь будто еле знакомый» (стр. 135).

Впрочем, иные персонажи, даже пребывая в среднем возрасте, в своих рассуждениях подчас остаются невероятно инфантильными и пошлыми. Такое впечатление у меня всегда оставляют люди, заявляющие о том, что они, дескать, циники и не видят в этом ничего плохого. В большинстве своем подобные заявления без всякой потребности со стороны внешнего мира делают юные особы (иногда даже женского пола; таких приятно заставлять плакать). Если же о своем цинизме и гигантских плюсах, им влекомых, говорит взрослый человек, надобно его остерегаться, мой Вам совет. Он наверняка окажется слюнтяем; кроме того, у него можно подозревать разные нехорошие болезни.

«От цинизма никому никакого вреда нет, напротив, цинизм есть оборотная сторона ума и терпимости, ее, то есть терпимости, теория. Как же не быть циником, если признавать греховность человеческую естественной» (стр. 140).

* О ужас, друзья мои, в последние времена мы живем. Профессор Word отрекся от веры и подчеркивает слово «греховность» красной волнистой линией. Впрочем, этот старый маразматик и свое имя так подчеркивает, так простим же ему, но на костре все равно сожжем*

Так вот, если Вам попадаются подобные рассуждения о цинизме, знайте, что автор их попросту не наговорился в школе на уроках литературы, а все потому, что очень стеснялся и краснел под взорами девочек, думающих не о нем, а о чем-нибудь более приятном – например, о мороженом.

В-третьих, г-н Л-в, как и полагается по законам жанра, принимает участие в настоящем историческом событии. В каком бы Вы думали? Ну конечно же, он покушается на Ленина, чего уж мелочиться, и конечно же, он бредит при этом возмездием за убиенного Государя.

Разумеется, без измены жене тоже не обошлось, хи-хи. На это даже надежды почти не было.

Признаюсь, книжка мне все-таки довольно понравилась. Она небольшая, в ней есть трогательные моменты и пара занятных рассуждений на отвлеченные темы. В самом начале дневник г-на Л-ва называется текстом, что кажется мне очень хорошим введением.

Вместе с тем, главный недостаток «Беглеца», на мой взгляд, заключается в том, каким образом персонаж романа, являющийся автором предисловия и послесловия, преподнес этот дневник читателям. Вот что написано в предисловии: «Пытаться опубликовать эти записи пока не собираюсь, а там видно будет… Сюжет их (ни в каких других дневниках, сколько я их, опубликованных, читал, сюжета не было, какой же сюжет в последовательно описанной жизни), так вот, сюжет мне кажется очень, как сказал бы сам автор, поучительным – особенно прозрачные умолчания в тексте» (стр. 14).

В послесловии данный персонаж зачем-то берется объяснять читателям эти самые умолчания, которые, и правда, настолько прозрачны, что ни в каких объяснениях не нуждаются. Равно как и сам дневник не нуждается в предисловии и послесловии столь объемных (без второго можно смело обойтись и вовсе).

Я думаю, что автору следует знакомить со своим произведением читателей лишь при условии, что он уверен в том, что лучше ему данное произведение уже не написать. Автору вполне может быть убежден в том, что такое его произведение, написанное максимально хорошо, исходя из его способностей, представляется ему лучшим в данном жанре из всех, что сам он читал. Он даже может честно в этом признаться, и я не увижу в этом признании ничего, заслуживающего осуждения или даже иронии.

Однако автор, скрывающийся от читателя за спинами целых двух героев – повествователей от первого лица и говорящий устами одного из них о невероятной исключительности текста, написанного вторым, выглядит довольно нелепо и неловко.

Нужно будет почитать «Книгу года» в номинации «Проза» за 2010 год. В последние два года книги-лауреаты этой премии вполне читабельны. Ну и хотя бы одну книжку с надписью «Александр Кабаков» на обложке я, пожалуй, тоже прочту.