Владимир Артамонов биографические заметки

Владимир Артамонов -- биографические заметки

               
Владимир Прокопьевич Артамонов родился и вырос в Новосибирске. Окончил общеобразовательную школу, и музыкальную школу по классу скрипки. Но карьеры скрипача не получилось. Хотя природные данные были прекрасные. Отец поступил на дирижёрское отделение Н-ского музыкального училища. Отучившись где-то около года, он понял, что не испытывает тяги к дережированию, бросил училище.

В то время в Ленинграде готовилось к открытию первое в Союзе отделение классической гитары. Посвятив год упорным самостоятельным занятиям (в то время – гитара считалась во-первых – народным, во-вторых -- мещанским инструментом, нигде не преподавалась), отец поступил на отделение классической гитары Ленинградского Музыкального Училища им.Мусоргского.

Поскольку это отделение было первым и единственным в Союзе – учителей и знаний о классической гитаре почти не было. Гитару только начинали признавать классическим, концертным инструментом. Но в Ленинграде была возможность посещать концерты зарубежных гитаристов – отец всегда вспоминал концерт Анидо, на котором ему посчастливилось побывать. Кроме того, покупались и слушались пластинки. А обучаться приходилось, практически самому, до многого доходить своим умом.

Из училища его забрали в Армию, в ансамбль. Это время отец вспоминал с приятностью. Вместе с ансамблем он побывал в Австрии, на родине Моцарта, что было необыкновенным везением в те времена разделения на мир капиталистический и социалистический. В оркестре, как струнник, он играл на огромной «басовой» балалайке.

По окончании службы в армии, он вернулся в Новосибирск, закончил училище заочно. И здесь работал в театре Музкомедии.

 Отцу постоянно поступали предложения играть в различных ВИА, он играл так же и на соло гитаре. В то время ни в музыкальных школах, ни в музыкальном училище – не было отделения  гитары. Отец был первым профессиональным гитаристом города Новосибирска. И в первой постановке «Бременских Музыкантов» в Музкомедии, он  исполнял партию соло гитары. Тогда же отец взялся за организацию гитарного трио.

 Алексей Орлов, позже далеко продвинувшийся в карьере организатора гитарных фестивалей и гитариста-педагога, открывший отделение классической гитары в Новосибирском Музыкальном училище – хорошо знал Владимира Артамонова. Позже Орлов (по словам папы) предлагал ему сотрудничество, гитарный дуэт. Но отец отказался, он мечтал о сольной программе.

Всё это время папа совершенствовался в мастерстве гитариста. Эстрадная соло-гитара его не привлекала. Отец хотел выступать с сольными программами классической гитары. И в его репертуаре было около сорока произведений – от переложений Баха, до русских романсов, переложений семиструнной гитары. Произведения, охватывающие все возможности классической гитары. Много часов он отдавал репетициям.  Он так же постоянно экспериментировал с постановкой руки, различными школами звукоизвлечения. Я, начавшая позже обучаться игре на гитаре, была тому свидетелем, и так же прошла много ступеней этого поиска – красивого и оптимального звукоизвлечения.

Я думаю, что, работая в Музкомедии, отец мечтал о сольных концертах – а их не предвиделось. О классической гитаре никто не знал. Гитару называли мещанским инструментом, балалайкой. И подобные концерты были, наверное, мало кому понятны. К тому же отец уже тогда страдал тяжким недугом, начальной стадией алкогольной зависимости – что, в общем-то, не редкость для творческого человека (художника -- или музыканта…).
Уйдя из театра Музкомедии отец не то чтобы потерял надежду – но, я уверена, что-то надломилось в нём, в душе.

Потом он работал в Академ Городке, преподавал гитару, вёл кружки для детей и взрослых. Участвовал в самодеятельности… В то время, в том возрасте я ещё не могла понять, отчего он так морщился при слове «самодеятельность». Он выступал – давал любительские, или, сказать точнее, «андеграудные» концерты в известном в Академе клубе Поганка – среди научной и творческой интеллигенции. Работал в «Академии» и в ДК «Юность».

 Из своих взрослых учеников – собрал гитарное трио, играли Паганини… Отец умел «зажечь» гитарой так, что ученик за два года достигал уровня музыкального училища. Он был ПРАКТИКУЮЩИМ педагогом-гитаристом. Он работал с учениками в ансамбле – ученик видел и слышал то, к чему нужно стремиться. И от простых партий – поднимался до солирующих. Но отец не умел и не хотел работать на массы. Он работал с двумя-тремя лучшими учениками, самыми упорными, усидчивыми и талантливыми. Позже, сама работая педагогом, я поняла в чём был конфликт – любой кружок должен был насчитывать не менее тридцати человек.  Иначе его закрывали…

Так шло его путешествие из клуба в клуб, из школы в школу… Нерадостное путешествие. Болезнь (алкоголизм) принимала всё более острые формы. Он уже состоял на учёте нарколога. Но… может быть, это было благом – хоть и оскорбляло его. Врач-нарколог, наблюдавший его в последние годы жизни, относился с пониманием ко всему, что с ним происходило – я помню лишь отрывочные фразы об этом отца. Он понимал, что время уходит, и много  ещё оставалось сил – он всё так же играл, оттачивал свою концертную программу – но выступлений не было.

Внутренний огонь творчества – стал для него и пагубным огнём. Противоречия во всём, в самой жизни. Отец очень любил Есенина, он написал цикл песен на его стихи, в том числе на поэму «Чёрный человек». Читал и написал музыку для романтических рассказов Горького. Всё это нигде не было записано, и умерло вместе с ним.

В 1991--93 году началось тяжёлое время. Перестройка, развал Союза, расстрел Белого Дома. Отец увлёкся политикой, лихорадочно читал газеты. Может быть, в душе со многим смирился – помню, как он услышал в первый раз, по радио классическую гитару, остановился, слушал… Я спросила его – «Как?». Он лишь скупо ответил – «Хорошо». Пришли другие… Он считал, что время упущено, прошло.

Развал  государственной системы выбросил подобных отцу людей за борт. С наркологического учёта он был снят (проявив при этом хитрость, как всякий больной человек). А через год, кое-как «выныривая» от запоя к запою, пришёл наконец к запою столь продолжительному, что уже не смог «выплыть» на поверхность. Жизнь его оборвалась  25 октября 1993 года, в предрассветные, хмурые часы.

Да, когда человек перестаёт чувствовать свою нужность на этой земле, он уходит. Это был долгий,  внутренне осознанный уход, хоть перед лицом его, отец, несомненно, испытывал страх. Пусть правдивость – может быть, послужит кому-то уроком? Правдивость жизни – страшнее вымысла. Я видела его последние дни – хоть не видела самых первых... «Ишемия», как позже поставили диагноз в «Скорой». Падение было стремительным… Он боялся – я знаю, уже потом, когда шагнул в пропасть.

Так закончилась его жизнь. Есть русская пословица: «От сумы и от тюрьмы – не отрекайся». «Или Цезарь – или Никто…». Цезарем стать не вышло. И… «слов печальных не смываю». Каждая страница его жизни – от самых высоких надежд, до падения – есть, была…

Да, после одиннадцати лет созерцания этих книжек, любовно перепечатанных моей тётей, Артамоновой Маргаритой Прокопьевной, из старых, разрозненных, малоразборчивых отцовских записей – так трудно было взять их в руки, открыть!… И как легко стало потом, когда прочитаны были первые строки. Словно бы поговорила с ним… И поняла – что его волновали всё те же вечные вопросы, и поняла – как мы были похожи. И как похоже мироощущение всех «осуждённых творить».

Он жил – и умер, его жизнь была Вселенной, а смерть – чёрной дырой. Оглядывая его жизнь и смерть – я смотрю в бездну… И всё моё творчество, по сути, о нем. Я –  лишь отражаю свет угаснувшего солнца. Хотя теперь я знаю, что умершие никуда не уходят от нас, они так и живут – рядом. Это просто понять -- словно открыть дверь в другую комнату…
 
                Лилия Внукова (Артамонова)