Узловая 6. Контрразведка

Николай с Алексеем сели в поджидавшую пролётку и направились в здание контрразведки, где и квартировал её шеф.
Станционный городок ещё не погрузился в сон: в окнах кое-где горел свет, из открытой двери кабака вытолкнули пьяного в стельку то ли пролетария, то ли мещанина, слышны были мат, звон бьющейся в драке посуды, и лихо наяривающую гармонь.
--  Вот кто счастлив, Николай. Война, рэволюция, смерть, всё нипочём. Рухнула Россия? Да и чёрт с ней! Сгорит вся станция до последнего сарая? Да и гори оно пропадом, лишь бы кабак остался! Мало. Мало пороли. Свободу им давай! Землю, фабрики, заводы… Пропьют сволочи, и фабрики, и землю, и нас с Вами. И останутся счастливы.
--  Может в этом и наша с вами вина есть, Алексей Фёдорович?
--  Есть конечно – пороли мало. И плохо, с жалостью, а холопа нельзя жалеть, его чуть попусти и он уже к твоему горлу примеряется. Да-с. У нас дисциплина это кнут, а свобода – вольница, вседозволенность и хаос.
Вдруг, в пролётку вскочил неприметный господин.
--  Здравствуйте, -- произнёс он, вопросительно глядя на Алексея,  давая понять, что разговор конфиденциальный.
-- С чем пожаловали? – спросил его шеф, в свою очередь давая понять что попутчик имеет право.
--  На станции агитатора взяли с прокламациями. Казаки взяли. Слегка помяли, но мы вовремя успели, живой, даже очень. Поручик Снитковский спрашивает – его допросить, или Вы сами?
--  Мы рядом в комнате посидим, а он пусть поговорит. Посмотрим на поручика в деле заодно. Ну вот мы и дома.
……………………………………………………………………………………………………

-- Ну, что с тобой теперь делать, сволочь?
-- А ты отпусти меня, вашбродь.
-- Что, вот так и отпустить?
-- Да вот так и отпусти. Времена нынче лихие, сегодня ты в седле, я под седлом, а завтра Бог его знает…  Глядишь и пригожусь.
-- Это как?
-- Да так. Вроде и не имал…
-- Ну нет, брат, раз уж я тебя всё же имал… Хотя был бы ты каторжником уголовным, вором, татем с большой дороги, ну, или скажем был бы ты цыганом, конокрадом, то глядишь и сговорились бы, отделался бы поркой и вся недолга… Все мы люди, все человеки… Но ты, сволочь, политический, и должен я тебя прилюдно повесить…
--  Так таки повесить? А что ж не расстрелять? -- заёрзал, вдруг, маленький мужичёк, хитроватого вида.
--  Потому как был приказ на политических патроны не тратить, они на фронте нужны, а вешать, вот я тебя и должен повесить, а ты стало быть висеть не желаешь, потому всю шайку свою, или как там у вас, ячейку ты мне сдашь. Их я повешу, а тебя, стало быть, нет. Вот такой разговор у нас ещё может быть… Раз уж я тебя имал, то стало быть, я в седле…
-- Так я вор и есть, вашбродь!
--  Да, ну? Ага, и прокламации украл значит.
-- Точно…
--  А где не припомнишь часом?
--  На Соборной…
--  Так таки на Соборной?
--  Точно-точно. Я там случайно попал. Смотрю дверь открыта, ну и зашёл, водицы вроде испить, глядь, а никого, ну я портфелю то умыкнул, и ходу.  Под вагонами то лез, а портфеля то, будь она неладна, и раскройся, бумажки то ветром и понесло. Я то думал, что деньги, в темноте не углядел, кто ж знал, что прокламации ваши…
--  А квартирка то чья?
--  Квартирка, вашбродь?
--  Ну, да. Квартирка то не твоя ль часом?
--  Мастер деповский квартируют. Дерюгины значит, кажись…
-- Ага. А ты, стало быть,  вор?
-- Вор-вор, вашбродь.
--  Семён!,--  крикнул поручик, и тут же вошёл крепкого вида вахмистр.
--  Семён, препроводи господина вора в конюшню и всыпь плетей, потом пусть в холодной посидит.
…………………………………………………………………………………………………….

Николай с Алексеем вышли из-за плотной гардины, закрывавшей проход в другую комнату, которая к тому же имела свой выход во двор. Подобные гардины висели на  всех окнах, дверях и проёмах, по всем четырём стенам, и попавший сюда первый раз человек быстро терялся, ибо создавалось впечатление каменного мешка, допросы почти всегда велись при зашторенных  окнах.
--  Здравствуйте, Михаил Владимирович, -- поздоровался Алексей подходя к окну, и распахнул гардины.
Поручик.  видя входящего шефа, вытянулся, стукнул каблуками, и начал было: -- Здравие желаю, Ваш…
--  Да, бросьте Вы свои штабные штучки. У нас здесь по простому, -- оборвал его он, и добавил: -- Вы лучше скажите, как думаете действовать дальше?
--  Установить наблюдение за мастеровым, вскрываем всех, берём и вешаем.
--  Скоро, просто и без затей. Ходить не надо, знаю я его, он волк, и без того напряжётся. Посмотрите за ним в мастерских, пусть наш человек покрутится возле, но осторожно. Пустите слух, что не сдержались казаки, и этого пришибли до смерти. Казаки сегодня ночью уйдут. Посадите в одиночку, он ещё может пригодиться, потом со всеми повесим.
--  Алексей, -- начал было Николай…
-- Не надо Коля  здесь про честь. Продукт он порченный до сердцевины, гражданская ценность его для России, старой ли, новой ли, равна нулю, не мы повесим, так большевики расстреляют.
Он устало сел за стол, закурил папироску и выпустив клуб дыма, как будто обращаясь к самому себе, сказал: -- Оставайся ты Коля у нас. А что? Напишешь рапорт, я посодействую, мне ох как грамотные люди нужны, заодно и ваш эшелон с боеприпасами найдём. Я приблизительно знаю где искать, какую курву рвать… Ах, да… Чуть не забыл – честь, братство, фронт… Да если бы нас здесь не было, то не было бы давно никакого фронта. В прочем, ладно, идём спать.  Завтра, всё завтра.
Станционный посёлок погружался в тревожный сон в надежде на завтра. Для  кого-то оно станет последним,  для кого-то и не наступит никогда, всё было в руке Божьей, в которую вцепилось гнилыми зубами голодное и злое животное революции, не прося у Всевышнего, а вырывая вместе с рукой…