Принесла собака в ночь

    «Пришёл, увидел, прихватил!»… (Из морального кодекса строителя капитализма)

—Так вот что я вам, молодцы, хочу сказать на раннем этапе развития гражданского общества в нашей стране — начал с дурковатой радостью свою речь на открытом уроке, в День Знаний, приглашённый в школу ветеран, да уж… не пяти ли последних войн — Ермак.
—В коммунистическом обществе, о построении которого так много говорили большевики и высокопоставленный хохол — любитель кукурузы, обещавшие всем светлое будущее, нам не суждено дожить! Развалили предатели-коммуняки Ельцин с Горбачёвым всё — к чёртовой матери!
—Вы хоть пожили при социализме, а нам и того не довелось! А что это, вообще, дед, за зверь такой — Социализм!—крикнул с «камчатки» неуч Парамоша.
Но ветеран в кителе без наград не желал слышать: ни возгласов озорников-пострелов, ни их вопросов, ткнув лишь пальцем в ухо, полностью забитое ватой, показывая тем самым, что вы здесь, проказники, дескать, хоть оборитесь, один чёрт, мол, проходы к мозгу моему закупорены.
Фронтовик всегда оный фокус проделывал, дабы при приветственных речах и поцелуях в этот радостный, для кого-то день, не слышать чмоканья слюнявых губ этих шалунов-кровососов, этих малолетних пакостников, хотя… ох, как любил лобызаться, насмотревшись в ящике на чернявого молдаванина — Генсека страны Советов.

Он и от своих то внуков шарахался при встрече, да, не дай те… Боже, чтоб ещё и другие баловни донимали его на старости лет. Дедок хотел просто почесать язык, а где, как не среди далёких от войн и конфликтов учеников, не имеющих права: ни возразить, ни поспорить с фронтовиком, а мечтающих в это время — о мобильном телефоне, либо хорошем ноутбуке, но никак не вникать в пространственные речи ветерана: о чём-то далёком, неведомом и им непонятном… Однако, на сей раз рассказ участника войны явно выходил за пределы им всем осточертевшей темы.

—Так вот, быстрюки… В каждый дом, квартиру, общагу, шалаш, гараж, нежданно-негаданно, ворвался Капитализм!—начал речь свою трибун революции.— Причём… загнивающий со дня моего рождения, да раньше, пожалуй, раньше! Правильно ли ваши родичи, да и мы с вами, ступили на скользкую ту стезю капитала?
—Это уж, кто на что и во что из нас горазд! От рождения-с… У кого каков корень, хватка, родословная, подноготная.
—У меня вот, например, репа пухнет, да не могу придумать и сообразить, чем бы сразить своих домочадцев, какую-такую хреновину изобрести, дабы доход семье приносила? Вот о чём все думки мои, а не о прошлом, чего вам, всё одно, никогда не понять! Я так кумекаю — неправильно! Тому обучаться надоть!—продолжал он свою мысль.

—Вот… у суседа-кровососа, что слева живёт от меня, действительно, хватка капиталиста! Причём урождён, верно, зараза, деятельным и своего, хапуга, никогда не упустит! В детской коляске уже молебен читывал, а затем при лучине, видимо, «Капитал»… Карла и Фридриха конспектировал.
—Это же надо было, наглецу, до чего додуматься! Взял… и отловил, каналья, в своём огороде, и-де у него окромя чилиги ничего не произрастало, какой-то медведки и торговал ими на рынке под огромной вывеской: «Коль сада, огорода ты любитель, спеши приобрести для онаго рыхлитель!»… Вот, чёрт скользкий! Вот и скажи, откуда у них это с супружницей Лушкой взялось, чтоб зазывать и дурачить всех и вся в нашем уезде!
—Упаси Богородица, видеть ту мерзкую тварь, кою ещё они и руками брали, нахваливая.
—Даже в местной газетёнке так разрекламировали ту медведку, что все бездельники и лодыри потянулись к ним! Шли все те, кто хотел подменить тем неведомым для них зверем: грабли, мотыги, лопаты и иные орудия каменного века. Нашли, гля… эффективное и недорогое средство для облегчения своего труда на земле.
—Так, сусед, что справа живёт, приобрёл целую–цельную–целостную, кажу, трёхлитровую банку этой мрази… Видели бы вы эту медведку! Дрянь… как есмь рак, но рак земляной! Этот гад иль гадина, меж клешней то и не разглядеть, не пропустит на своём пути ничегошеньки: ни кустика сорняка, ни единого куста помидор, капусты, картошки, аль горького перца!
—О, расстроенная моя мандолина! А ведь никто и не думал о том, что нет такого средства, дабы не давать спине — не гнуться, да не потеть на грядках заимки своей… в позе клюшки ветвистой!

—Есмь!—сказал сусед, что справа. (А ведь отрицал, что контужен.)
—Взял, да и испробовал на делянке своей тот рыхлитель, впиндюренный ему тем дельцом-шалопаем! До сих пор слова не молвит и на меня обиду, супостат, держит! Косится ещё, сволочь! А я то тут причём! Молчун на него напал! Обиделся, вишь, что я не закупил себе той пакости.
—Так и хрен на тебя!—думаю. — Молчи! Заговоришь, коль приспичит. Может у меня денежки на тот момент не было, а то, гляди, и скупил бы всё один, чтоб бездельничая, на кушеточке или в гамаке лежать, покуривая бамбук и, посматривать, как вся зелень прёт из-под земли наружу. Отож… со спелой уже ягодой и готовыми к столу плодами.
А главное, без какого-либо, твоего вмешательства.
—Незнамо, как у других с прибавкой к урожаю, а сосед что слева, мотоблок, таки, сразу новый приобрёл. И давай Аллах ноги — прячется ноне всё от народа! В горах Альп. Ага… Но слух до меня дошёл, что садоводы-любители помогли ему челюсть сменить на вставную — златую!
—Ха-ха-ха… Ну, поделом, подлецу.
Негоже люд так обижать, чтоб без урожая вот так взять… и оставить.

—Надысь, и я приобрёл инкубатор для воспроизводства индюков. Кредит мне знакомая банкирша под сносный процент выделила, чтоб я, значит, по фактическому доходу его вернул.
—Отдашь, — говорит,— к концу года. А как вырастут твои индюки — озолотеешь: нежели, конечно, участковый ваш, Отёкшин, по ночам спать не будет; ежели птичий грипп не посетит вашу волость; если собака суседская, что на привязи, будет круглый год у будки… и не порвёт их; ежели, скажем, петушка красного кто не подпустит тебе из-за зависти! Удачи, земляк!—говорит.
—Ежели — нежели…
—В общем, кажу, гиблое то, проказники, дело! Одни убытки народу — по части индюшиного приплода… от этого треклятого империализма!

—Тут вот что, свистуны! Посетил я ныне вас по неотложному делу. Шёл то я, вообще, мимо — к брадобрею, а тут меня, вдруг, осенило. Пионеры то всегда и ко всему, верно, готовы! Так шёл я и думал.
—Ребятки мне, мол, не откажут. Мальцы, дескать, мне помогут. В сад то, поди, в мой все балбесы за ранетками лазили. Вот… то-то и оно, а я же вас только солью и потчевал. Не дробью же. Так будьте любезны, и вы пионерскую совесть иметь и ответствовать за свои ленинские лозунги, призывы и красный свой, на шее, галстук.
—Беда со мною, мальцы, произошла. По весне, скажи, такая на меня сильная жидовская напасть и страсть нашли, что даже во сне, скажи, приснилось — пенсиона всё бабке моей мало. А потому кобелька я взял… породы, конечно, во всём мире известной: «Хрен знает!»…
—Ха-ха-ха! Для чего, для чего! Дак… для того, чтобы на случку вы мне, оболтусы, сучек водили — за плату и определённую мзду. Ну-с… не долго радовалась моя старушенция, а я то, братцы, тем паче, так как ощенился, вдруг, тот кобель-собака и сейчас оную животину стали звать мы: «Дези»…
—Почто, да почему… потешьтесь ещё над стариком. Мне и без вас тошно. А потому, что сей выродок взял, да белобрысых нам щенят принёс.
—Вот почему. Так… нынче те кутята растут и взрослеют паразиты, а жрут всё, как есть-м — без разбору! Только в миску им и давай, поспевай — корм докладывать!
—А где им взять ту пищу, как прокормить, и как мне со своим пенсионом, скажите, с банком за просроченный кредит расплатиться!
—Неведомо мне.

—Так, я что к вам сюда, на шум, забрёл! Я вас, огольцы, слёзно прошу — проявить, так сказать, капиталистическое своё правосознание и заключить со мной договоры на куплю-продажу этих чёртовых собак!
—Хотел, ишь, я озолотиться на продаже породистых щенков, найдя Дезьке королевского пуделя, но как понимаете, произошёл конфуз при её приобретении. Мало того, что на базаре меня подлые души надули, так ещё и породистого кобеля опередил Тузик соседский.
—А всё почему! Дык, не в оной аудитории то будет сказано, но задрав тому хвост, не доглядел, вишь ли, я сослепу, что Мухтар тот королевский оказался и не мужиком вовсе, а кастрированным евнухом! И ведь хозяин его, сучий потрох, умолчал, что кастрата во дворе держит. А как завидел я, сорванцы, опосля тех рыжих щенят, таки, ахнул, падая в обморок, что от соседского кобелька понесла та гулящая сучка.
—Правильно, братцы: от Тузика!
—Сам то сеанс я и не мог видеть, ибо потайных шхер, где им, прохвостам, было от меня укрыться, полным-полно и у дома. Да и слеп я… говорю, чтоб за ними уследить. Но ведь, скажи, один в один! Так и отливает у паршивцев шерсть рыжиной, так, на зло мне, и отливает… шкура. Что расстрелять всех хочется… с ружья. И не солью.
Но ведь пенсион на них, пройдох, потрачен.
—А я ведь это, сучье вымя, привечал во дворе своём, кормил, поил, но видимо уболтал, тот проныра, Дезьку, наобещав: либо жениться на ей, либо кость сытную — со с мясом! Не иначе. Будто я её, сучку, не кормил конфетами «Ласточка», будто не баловал я её бальзамом — «Огонь Прометея!»…
— Батюшки-светы, — думаю, — вот же ж… стерва! Враз, кажу, охоту я потерял к воспроизводству щенков! Зараз утратил я жажду к накопительству и обогащению. Да и как не утратить, коль один лохотрон в оном гадком капитализме.
—Ага!
—Ребятушки! Разбирайте кутят, проявлю и я тогда, закрыв очи, сознательность — и отстреливать вас по ночам не буду, пока они меня самого, к чёртовой матери, не сожрали. А иначе, и в сад не пущу и, патроны крупной дробью, на слона, забью. Держитесь тогда и, не только задницы. А пособия, все, как есть, по собаководству и утеплённую будку на полозьях — с евроремонтом отдам… в придачу.
—Ну, разве что, за чисто символическую… плату!
—Только выручайте! А бабка цену вам укажет! И нам с ней прибавка к пенсиону, да и вам какая-никакая, в жизни, практика с друзьями вашими — собаками. Капитализм, чёрт его побери, рановато, видимо, перерос — в стадию империализма, где мы с вами и вашими сородичами не живём, а лишь существуем!
***** ******* *****
—Таки, вот почему, старая клюка, согласился прийти в школу на открытый урок! — вымолвил, про себя, директор школы Панин, заглядывая в класс. — Кто же додумался этого, старого плута и тухлого паралитика, пригласить в школу, да ещё и — в День Знаний! Никак этот делец сам напросился к нам, имея к ученикам корыстное предложение!
—Всё, всё! Урок, посвящённый Дню Знаний, подошёл к концу, поблагодарим же, товарищи пионэры, нашего многоуважаемого гостя — фронтовика за то, что он нашёл время посетить нашу школу, ваш класс и не будем надоедать пожилому человеку своими вопросами! Урок окончен! — выкрикнул, с надрывом в голосе, директор школы.

—А когда кутёнка можно будет у вас взять, то бишь, купить!?—задал вопрос фронтовику ученик Парамоша.

—Всё Парамоша, всё, я сказал! — прервал его Панин. — Нечего беспокоить старого человека, потом, опосля, задашь свой вопрос. Урок окончен, благодарим, поблагодарим, прощайте, прощевайте!
—До свидания, озорники! Вы бумагу то с телефонами нашими не скурите, ради Христа! Так жду в гости! — сказал ветеран. — До скорого свидания!
—Ага! Прощайте!—сказывал уже директор школы.—Прощевайте!… С Богом! С Богом! —сказал директор. И взяв ветерана под руку, поспешил с ним на выход из класса, а затем быстренько и, из школы.