Спасибо за улыбку

Я стояла на холодных кафельных плитках в неуютном, находящемся в стадии ремонта, зале прилета аэропорта Домодедово. Зима еще не началась, а осень уже закончилась. Первый снег подзадержался, но лужи по утрам были стянуты вполне приличной коркой льда. Было холодно и мерзко не только в природе, но и в моей душе. Огромный пустой зал был освещен каким-то мертвенно-синим светом, поэтому все встречающие и прилетающие выглядели бледными и нездоровыми. Я не была исключением. Моя бледность и непрезентабельность была усугублена еще и тем, что самолет из Ташкента по неизвестной причине прилетел не в 9-30 утра, а в 9 вечера. Интуиция пыталась подсказать мне, что прежде чем ехать в аэропорт, нужно позвонить и удостовериться, что самолет вылетел, но я не услышала ее тихого голоса. В результате мы с Тамарой Петровной, мамой моего горячо любимого друга Олежека, погибшего в автокатастрофе полтора года назад, оказались в положении ожидающих у моря погоды, потому что вылет самолета каждый раз откладывался на час. Счастье, что я приехала на своей скромной машине, и мы могли направиться в каком-нибудь направлении, потому что просидеть все это время в аэропорту было бы слишком тяжело для нашей пораненой психики.
Домой ехать смысла не имело, так как дом мой находится за городом, причем совсем с другой стороны от Москвы. Очень милые мужчины на платной автостоянке позволили мне обзвонить всех моих друзей и родственников, живущих поблизости, и мы поехали ждать прибытия самолета в теплой квартире, где нас поили чаем с цукатами и кормили салом с черным хлебом. Было тепло и уютно. Правда, очень сильно беспокоила неизвестность. Встречали мы дочку Тамары Петровны Таню, за которую под впечатлением гибели сына, она волновалась особенно сильно.
Я себя всегда считала очень вменяемой и сильной, не впадающей в панику в сложных ситуациях. Вполне возможно, так оно и было когда-то, но в этот день на меня напал приступ географического кретинизма, и я заблудилась в трех соснах. При свете дня доехать до аэропорта Домодедово не представляло для меня никакого труда, но второй раз к самолету пришлось ехать уже в полной темноте, с неба лил вполне серьезный дождь, и я свернула куда-то не туда. Огоньки вокруг не несли для меня никакой смысловой нагрузки, а щит с надписью “На Каширу, Ростов-на-Дону” ввел меня в полное заблуждение. Я успела побывать в городке Видное, в каком-то странном тоннеле, проехала по новой Каширской трассе, трижды переехала речку Пахру, побывала в местечке Ям. Все дороги почему-то были извилистыми, а развязки петельками, поэтому из-за полной темноты я полностью потеряла ориентацию в пространстве. В результате я кружила по темному лесу под проливным дождем сорок минут. На тридцатой минуте я начала рыдать в голос и причитать, что не женское это дело, ездить по темным лесам в такую погоду. Бедная Тамара Петровна чаще молчала и молилась, но иногда вставляла фразочки типа: “Катенька, этот лесок мы, кажется, проезжали”, на что я реагировала очередным горьким всхлипом, но старалась молчать и не раздражаться. В результате мы все-таки приехали в аэропорт, так что рыдала я все-таки с пользой для дела, мало того, мы не опоздали и встретили Таню благополучно.
Так вот, Тамара Петровна высматривала дочку на таможне, а я стояла посреди холодного зала, сильно смахивая на больную ворону, неудачно пытающуюся прикинуться синей птицей. Больную, это потому что в синем свете ламп даже здоровый румянец выглядел чахоточным. Ворону, это потому что моя вороная масть, длинный нос и беспокойный, несчастный взгляд делали меня похожей именно на эту птичку. А пальтишко цвета ультрамарин, рукава которого с трудом доходили до запястья, делало меня похожей на птицу счастья, причем в подростковом возрасте. При этом все в моей фигуре могло показаться каким-то обвисшим: нос смотрел в пол от усталости; руки свисали, придерживая многочисленный багаж; макияж, обычно дающий мне шанс выглядеть женщиной - вамп, осыпался и размазался от потока недавно пролитых слез. Мой возраст и экстерьер пока еще не исключали возможности проявления ко мне знаков внимания со стороны мужского населения этой земли. Но в данный момент я выглядела настолько плохо, что могла надеяться только на сочувствие. Почему-то очень хотелось, чтобы кто-нибудь меня просто пожалел. Я заглядывала в глаза ко всем подряд, но люди смотрели сквозь меня. Они тоже устали встречать этот ужасный самолет. Я потихоньку продолжала лить слезы. Я поднимала голову, глядя на потолок, слезы собирались в чашечках глаз. Когда сила поверхностного натяжения становилась близкой к критической точке, я резко опускала голову, и тяжелые соленые капли падали на холодный кафель.
Прилетевшие пассажиры отличались различной степенью шустрости, некоторые из них, с раннего утра находившиеся в стадии ожидания, а затем в стадии перелета, уже давно смирились со своей долей, и покорно ждали момента получения багажа там, за равнодушной и серой дверью таможни. Другие, сохранившие оптимизм и физические силы, сновали туда–сюда, обнимались с утомленными ожиданием встречающими, сообщая каждые пять минут обстановку по ту сторону сжигаемой взглядами двери.
Я по-прежнему стояла облезлой вороной и, с печатью последней стадии усталости в глазах, дырявила несчастным взглядом все ту же дверь, автоматически сопровождая снующих туда–сюда энергичных пассажиров. И вдруг “все стало вокруг голубым и зеленым”. Мертвенно-синий зал как будто солнцем осветился, а в моем сердце образовался теплый комочек счастья. Один из бегающих – молодой веселый парень в кожаной куртке – улыбнулся мне, вопрошающе качнул головой, ободряюще подмигнул и помчался дальше. Вот спасибо! Как же немного, оказывается, нужно больной вороне, чтобы снова почувствовать себя, пусть даже и чуть-чуть потрепанной, но синей птицей. Сил в моем организме резко прибавилось, самооценка значительно повысилась, осанка исправилась, в глазах загорелся огонь. Наверное, все-таки существует в этом мире что-то, что связывает людей на уровне мысли, и этот милый молодой человек, уловив мой горький призыв о помощи, не пожалел для совершенно незнакомой ему вороны лучика солнечного взгляда, превратившего меня в птицу счастья.
Слезы мои высохли, боль в сердце растаяла, на губах стала пробиваться мечтательная улыбка, а в глазах засветился оптимизм. Я продолжала следить за дверью, надеясь снова увидеть доброго парня. Я не слишком самоуверенна, поэтому выдвинула предположение о том, что веселый юноша улыбался вовсе не мне, просто я себе придумала эту радость, от безысходности. Я некоторое время мысленно кусала себя за свой собственный хвост. И вдруг он снова и уже окончательно, потому как с багажом, вынырнул из-за двери, в сопровождении нескольких юных дам блондинистой масти. Я провожала его вопрошающим взглядом. Он меня заметил, заулыбался, не поленился подойти ко мне почти вплотную, нежно спросил что-то типа: “Что случилось”? Ничего достойного придумать ему в ответ я не успела, так как появились мои женщины, навьюченные чемоданами и принесшие с собой облако вибрирующей суеты. Все закрутилось вокруг, люди, сумки, ведро с виноградом, перевязанное головным платочком, и я потеряла своего спасителя из виду. Кто-то меня целовал, задавал вопросы, выдавал массу ненужной информации. Я что-то говорила в ответ, но все мои мысли были сосредоточены на веселом и добром парне, который так и не получил от меня в ответ благодарности, которой был достоин. Долг. Я чувствовала, что должна ему ответить, но его уже и след простыл. Я мысленно сформулировала наполненную искренностью и нежностью фразу и послала ее в пространство, надеясь, что она догонит моего спасителя, он почувствует ее и улыбнется снова, вспомнив мою нелепую фигуру.
На подгибающихся ногах я выплыла из здания аэропорта, таща в одной руке чемодан, а в другой ведро с виноградом. Не пройдя и пяти шагов, я увидела его улыбку в окне автомобиля. Лица не помню, только улыбку, как у Чеширского кота. Я резко изменила направление движения, доковыляла до этой прекрасной, плывущей в пространстве улыбки, со скрипом наклонилась к окну машины и, собрав всю нежную благодарность в своем сердце, прошептала: “Спасибо Вам”. “За что”? – удивился он. “Огромное спасибо Вам за улыбку”, - не видя почти ничего перед собой из-за тяжести в руках, хрипло прошептала я. Повернулась, как во сне, и двинулась к своей машине, боковым зрением с опозданием во времени заметив, что его улыбка пытается плыть мне вслед.