Лебеди

                Нина Готтзаат.
                Рассказ

Лето в Германии — одно из самых романтических времён года, и связано это, пожалуй, с тем, что миллионы туристов со всех концов света приезжают сюда, чтобы полюбоваться на достопримечательности городов, подышать атмосферой парков, побыть наедине с природой. Глядишь на толпы туристов, и у тебя появляется огромное желание путешествовать.

В Каме места красивые: гористая местность, покрытая смешанным лесом с преобладанием хвойных деревьев, река Реген с её живописными плакучими ивами, прилегающими долинами и вечно зеленеющей на них растительностью.
В городе после паводков берега реки очищаются, с деревьев снимают мусор, чтобы ничего не висело на ветках. Река чистая, с вечно копающимися в тине утками да летающими чайками — они тоже промышляют на реке, конкурируют с утками.
По берегам в разных местах сооружены площадки для отдыха и наблюдения за живой природой. В этих местах постоянно можно увидеть людей с детьми. Они приходят сюда пообщаться с природой, покормить птиц.
Однажды Станислав и Наташа пригласили меня поехать с ними отдыхать за город на природу. Собрав еще с вечера всё необходимое для этого случая, мы ранним утром двинулись в путь.

От Кама, где жили Станислав и Наташа, уехали далеко, остановились там, где удобно припарковаться, расположились на берегу реки на полянке, в местечке для отдыха. Под деревом стоял столик со скамейками, недалеко лежал сухой хворост — забота о ближнем, что в наше время является редкостью.
Река, по своему характеру свирепая, шумная и быстрая, такой мы наблюдали её в городе и дальше по течению, а здесь река стала тихая, чистая и спокойная, поменяв свой гнев на милость, как бы говоря:
— Смотрите, я и такой могу быть! Какой я вам больше нравлюсь?

Казалось бы, и так кругом красота, а солнце выглянуло, да как начало наводить порядок — не налюбуешься, не нарадуешься. Оно уже всходило — едва-едва отделилось от горизонта, пробираясь по небу к простору, озаряя всё кругом своими яркими лучами. Вот оно уже коснулось верхушек деревьев, а за тем осветило их, очерчивая тени. Солнце плыло дальше, придавая всему свою окраску, его лучи уже купались в реке. Река ликовала вся насквозь до дна, от берега до берега, и оттого, что солнце было рядом, мир казался шире и глубже.

Вода в реке то и дело меняла цвет, будто примеряя наряды из разных тканей — какой из них выбрать на сегодняшний день? У берега она отливала тёмно-синим крепдешином, ближе к середине — серебристой парчой, а если смотреть вдаль, то светло-зелёным атласом, переходящим в лёгкий шёлк, а затем — в струящуюся газовую пелену. На небе взошло одно солнце, а в реке их отразились тысячи.
Его лучи стали проникать дальше вглубь в воду, к рыбам, щекоча и лаская их:
— Ну же, сони! Просыпайтесь, совсем заспались! Вставайте, вылезайте из-под камней и водорослей! Радуйтесь, я сегодня пришло с хорошим настроением, значит, будет вам тепло и свет для охоты и еды!

Действительно, из-под кустов и водорослей стали медленно выплывать сначала отдельные рыбины, а затем и вся стая рассыпалась кто куда, оставляя круги на воде, волнуясь и радуясь новому дню. Полюбовавшись восходом солнца и всей этой красотой, мы вернулись к машине.

Станислав с мужским мастерством и аккуратностью разжигал костёр. Сухой хворост разгорелся быстро, мы добавили ещё хворосту, и заплясал огонь, обнимая ветки. Подождав, когда разгорится костёр и больше будет углей, Стасик пошёл полировать свой любимый БМВ, оставив нас у огня. Мы с Наташей занялись приготовлением завтрака, готовили мясо и разогревали воду. Мясо жарилось, и его дымящийся аромат разносился далеко, щекоча обоняние и возбуждая аппетит. Наконец мы, расположившись за столом, приступили к завтраку. Набросились на еду, будто сто дней не ели: до того вкусной она оказалась. Не помню, что мы забыли: перец или соль, но, не ощутив недостатка, уплетали за обе щёки. Еда казалась царской.
Покончив с завтраком и рассортировав остатки: что выбросить, а что оставить до следующего раза, всё упаковали, собрали мусор и бросили в рядом стоявший короб. Вытащили покрывала из багажника автомашины, нашли место поудобней и легли позагорать, подставляя тела солнечным лучам и теплу.

Вокруг кипела лесная жизнь, птицы, перебивая друг друга, выводили свои трели, но почему-то мне подумалось, что они совсем не думают перебивать других, а просто каждая из них способна издавать свои, только её натренированному горлу присущие звуки.

Много лет назад человек был дикарем, и этот земной дикарь назвал птичьи звуки песней. Он выделил их как что-то особенное, ласкающее ухо и влияющее на его настроение… Мы лежали, слушали, и эти звуки проникали в наше сознание. Усталость дала о себе знать, и под птичью музыку поплыли другие картины, картины сна. Кто раньше, кто позже, стали мы дремать и постепенно уснули.
Сколько времени проспали, никто не знал, часов не было, да и спешить было некуда. Вся семья, как говорится, была в сборе.

Но если мы спали, то солнышко не дремало — оно коварно поднималось: стало так жарко, что нежиться на солнцепеке стало невмоготу.
Пришла пора отступления в прохладу деревьев, тень их крон ждала своих посетителей, принимая в свои объятья, защищая листвой от солнца. Обитателям крон было скучно: муравьям, мухам, комарам, осам, и пчёлам.
Не все они жили вместе под одной кроной, летать и промышлять им никто не запретил. Для туч насекомых не поставишь забор из колючей проволоки и бетона. Они клубились над нами, и в их жужжании и звоне так и слышался вопрос:
— Зачем пришли? Зачем пожаловали сюда? Не нарушите ли нашего мушино-комариного комфорта?
И словно предупреждали:
— Мы охраняем свою обитель, непрошеные гости! Чётко следим за вами. Что вы тут делаете? Не ломаете ли ветки, которые укрывают нас от дождя и прямых солнечных лучей, не наступаете ли на муравьиную кучу! У-у-ужалим, с-с-съедим! Если уж пришёл, человек, так живи с нами мирно, не нарушай нашего осино-пчелиного царства!

Но комар есть комар, он всё равно укусит, нарушил ты его закон или нет. Он хочет есть, и добыча сама пришла, и крылья бить не надо. Пчела, оса и муравей тоже хотят попробовать на жало, но за их укусы они рискуют жизнью.
Неизвестно откуда их столько налетело — полчища, как исчадия ада, бесчинствуют, жалят, нудят. Неторопливо лезут в нос, глаза, уши. Они изводят, выматывают все силы.
Ощутив такую агрессивную напасть, мы стали пробираться к реке, сопровождаемые стаей комаров и других жителей этой обители. Только когда оказались в воде, звонкий эскорт покинул нас. Вода была холодной, а камни — скользкими, но вот ноги коснулись песка, течение в этом месте было плавным, но сильным, и нас постепенно стало сносить. Какая благодать после жары быстро окунуться в воду! Всё тело, казалось, пьёт мокрую прохладу — вот настолько нас подсушило солнышко. Вышли из воды более бодрыми, чем вошли.

Что делать? Организм есть организм — свежий воздух и холодная вода вновь пробудили аппетит. Мы снова начали расстилать нашу скатерть-самобранку.
Но не успели мы насладиться пиршеством, как всё те же назойливые крылатые хозяева прилетели, как бы говоря нам:
— Ага, вот мы вас и нашли!

Решили мы, что дальше продолжать знакомство не следует, и пошли прогуляться вдоль реки. И тут нашему взору открылась такая картина.
На берегу реки стоял лебедь, грустно склонив голову. Рядом что-то белело, но из-за кустов было плохо видно. Мы медленно, осторожно, чтобы не спугнуть птицу, начали пробираться ближе. И тут увидели, что рядом с лебедем лежит ещё один, помельче, вероятно, самочка.

Замерев, мы стали наблюдать. Лебедь обеспокоено ходил вокруг лебёдушки. Она лежала неподвижно, не подавая признаков жизни, с кровавым пятном на крыле.
Лебедь то взлетал, то садился. Заметив нас, он ещё больше забеспокоился, зовя и маня свою любимую покинуть это опасное место. Каждым движениями, всем своим видом он проявлял упорство, беспокоясь за судьбу подруги. То взлетал и кружился над ней, то опускался на землю, выражая тоску и печаль, словно звал её:
— Вставай, полетим! Всё ещё только начинается, впереди столько ещё прекрасного, неизведанного, интересного, мы ещё столько стран с тобой не облетели. Не может так закончиться начатая нами лебединая жизнь!

Мы стояли и думали: недаром в народе говорят так много о лебединой любви и верности.
Лебединая любовь пустила глубокие корни, у этого чувства много проявлений, но суть одна: как огонь, который может греть, обжигать или полыхать в виде стихийного бедствия, всё равно остаётся огнём, так и это стремление белых птиц к единению имело одну суть, но разные формы проявления, и в данном случае они оказались катастрофическими. Ведь крылья лебедя связаны чувством любви и верности к его лебёдушке.

Именно эта неосознанная тяга к единению лежит в основе самых светлых и добрых сторон жизни. Иногда такое вдохновение может длиться неделями, годами, а иногда и всю жизнь, то ослабевая, то вновь разгораясь, а у некоторых проходит за пять минут. Именно поэтому мы наблюдаем не любовь, а умение любить, и само чувство является наградой себе. Мера чувству — время: насколько сильна любовь, настолько жизнь полноценна. Судьёй своим поступкам становится сам влюблённый, и незачем судить его мир. В его жизни высшая справедливость и высший суд, совершающийся им ежедневно.

Под действием скорбящих биотоков любимого, собрав последние свои силы, лебёдушка медленно поднялась, присела, — боль в крыле мешала двигаться. Птица сидела тихо, не шевелясь.

В ней столько было женственности, врождённой грациозности и красоты, что у нас дрогнули сердца.
Хотелось помочь, но мы совершенно не знали, что можно сделать, на ум ничего не приходило. Лебедь всё метался и метался, то поднимаясь вверх, то опускаясь вниз, показывая всем своим грозным видом, что он не намерен отступать, готов к схватке и защите той единственной, с которой долгое время делил голод и сытость, тепло и стужу, радуясь восходу солнца, каждому прожитому дню.

Лебедь резко спикировал, встал между нами и лебёдушкой. Казалось, он вот-вот бросится на нас. Весь его лебединый вид выражал: «Только троньте!».
О чудо! Птица встала, преодолев муки ада, шатаясь и падая, она медленно побрела к реке, волоча по земле крыло.
Лебёдушка шла к воде. Вот уже совсем близко… Ну же, давай! Но боль и усталость победили, присела вновь... Нам казалось, она, достигнув воды, получит спасение, но никто не был уверен — спасение ли это?

Не стали больше беспокоить птиц, пошли обратно той же тропинкой. Отойдя достаточно далеко, я оглянулась — птица была уже на воде, отдав себя во власть и заботу лебедя. Любимый всё ещё настойчиво звал взлететь, выражая отчаяние и горе.
Нас поразила их лебединая трагедия любви и верности, трагедия борьбы против одиночества. Мы всё оглядывались, тревожась за их лебединую судьбу. Каждый шёл и напряжённо думал о чём-то своём, сокровенном, оставляя птиц во власть судьбы и на милость природы. Сели в машину, не проронив ни слова, и всю обратную дорогу ехали молча.