Сторож

   Монетка из замочной скважины выбивается без шума рефлекторным усилием. Придется вгрызаться в мысли животного начала. Ни одна ****ая срань не отступит в своё рассредоточенное сознание по отстукиванию ритма по крышке, если ты будешь сопротивляешься тому, что там наверху. Желание получать удовольствие... только что узнал, что меня... не только в своей постели. Не поддавайся на систематические исследования, только не здесь. Я надеюсь все, кто еще не успел образумиться, поймут, что пространство поглощает покой в этом сыром и черством, но уютном и плавном, словно пророком провозглашенном, молчании. Нет больше стремлений после смерти. В этой реке не избыточных запястий никак не выписать из себя животные стада. Вечером я снова слышал как пастух разгонял своих овец. Я пытался считать... но лишь ветер завывает в пустоте... Звериный оскал в дебрях шагов вбивает в себя нечто, отдающее хрустом прошлого. Проблески затворенного мироощущения уходят вместе со всеми странными эмоциями. Когда я задал засасывающе-свертывающий вопрос о том, что он считает насчет деревьев в безоблачном небе, ответ вылился на меня пустым потоком, больше похожим на безмолвие, только гораздо внезапнее, чем то стремление искрящейся почвы свободы. А потому, когда я вывел культуры среди этой мертвой природы, сама пустота улетела туда же. Плантации и удобрения напоминают стереоскопическое море - бриз и запах ольхи... Дверной горизонт заслоняет лучи солнца, которое итак существует теперь только на половину. Оно внезапно замечает меня и делает робкий шаг. Я закутываюсь обратно и понимаю, что зря не убрал солнце, раз это оказалось для меня столь значимым. Теперь эти вонючие головы не дадут отсюда уйти, я подозревал. Возбужденные обстоятельства поддаются контролю, только если проблемы не забиты в гроб чувств. Завожу протяжный вой в надежде раствориться в тех, кто услышит. Предупреждающие силы на исходе, меня окутывает опиумное тепло, я становлюсь королем места в тягучем воске очередного страдальца. Порезы сохранятся до следующего дня. Кровоточащая внутренняя тишина оставляет меня одного в поле. В таком состоянии промелькивающие зоны начинают обдумываться нежелательным чутьем. Зеленый травяной ковер уходит из под ног воображаемого спутника вместе с избирательным застоем век. Вот теперь темное начало окутывает пустоты. Но по настоящему открыв глаза, я обнаружил себя одного, среди засеянного погрома. Гул в ушах возвращает меня в позапрошлое лето. Воздушные семена наготове. Каучуковое чучело смотрит исподлобья и заполняется существом, которое здесь тоже зовется жизнь. Топор в его руке исчерпывает желания говорить. Тут ты начинаешь искать выход на этой стороне, но чучело будет преследовать тебя, ориентируясь по направлению лучей.