– Что за странный сон я видел, Рэн, – проснувшись ближе к полудню, когда солнце уже не слабо нагрело песок, сообщил Фьонн, лениво потягиваясь. – Словно я перестал быть живым – но не умер… В той стране, куда занесло меня неведомыми ветрами – вряд ли попутными – не было ни зверей, ни птиц, ни деревьев, ни трав. Там не было ничего и никого – даже призраков! Как ты думаешь, Рэн – так ли выглядят Серые Пределы, куда, по неподтверждённым слухам, наши души отправляются после кончины?
– Не знаю, как насчёт Серых Пределов, – хмуро отозвался Гвейф, – драконам о человеческом чистилище ничего не известно. А что касается твоего сна, то сдаётся мне, что и я видел то же самое – только не в сонных грёзах, а широко открытыми глазами, из чего я заключаю, что это было наяву.
Фьонн сел, прислонившись к стволу пальмы, и огляделся кругом. Песчаный берег, вдали заросли каких-то причудливых растений, виденных магом разве что на картинках в учебнике по ботанике. Тёмная полоса у горизонта, которую накануне волшебник, не разобравшись толком из-за ужасного утомления, принял за лес, оказалась цепочкой песчаных холмов. По реке, довольно широкой и быстрой, то и дело проплывали небольшие рыбацкие лодки. Сидевшие в них люди, смуглые и темноволосые, все были одеты в светлую одежду, что представлялось весьма разумным – солнце припекало всё сильнее, и Фьонн чувствовал, что изнывает от жары в своём чёрном наряде, который молодой Светлый маг носил, демонстрируя романтический протест против конфронтации двух полярных Сил мирозданья.
– Да, Рэн, я вспомнил, – негромко сказал он. – До чего же это было отвратительно! Приятнее считать эту гнусь всего лишь сонным кошмаром! Ладно, это в прошлом и, надеюсь, навсегда там и останется. Даже думать больше об этом не хочу! Посмотри, Рэн: кажется, лодки плывут вон с той стороны. Наверное, там есть селение. Там, где есть живые люди, да ещё та-кие шустрые, как те рыболовы, обязательно должна быть еда. Кроме того, не знаю, как ты – может, для драконов жара нипочём? – а я бы не прочь приобрести одежду, более подходящую для здешнего благодатного климата.
В большом селении, куда вскоре добрались маг и дракон, все только и говорили, что о рыбной ловле. К счастью, здесь нашлась и приличная харчевня, где подавали различные блюда из рыбы, щедро приправленные специями, и лавка готового платья, где были представлены новинки местной моды.
Большинство жителей посёлка оказались смуглыми и темноволосы-ми, с быстрыми чёрными глазами и резкими чертами лица. Они носили в основном белую одежду – длинные рубахи с широкими рукавами, белые шаровары и просторные плащи. Головы многих мужчин покрывали прямоугольные куски белой ткани, стянутые шнурком вокруг лба. Женщины окутывали голову прозрачными шарфами, белыми или цветными; лишь совсем юные девушки и маленькие девочки бегали без головного убора.
Среди толпы сразу бросались в глаза воины в элегантных накидках из пятнистых шкур больших диких котов. Обладатели столь оригинальных аксессуаров, высокие и светловолосые, несомненно, являлись представителями другого народа. Хотя солнечные лучи сделали их почти такими же смуглыми, как местные жители, Фьонн без труда узнал в них выходцев из северо-западных земель. Брен, может быть, или Вольные Земли… Светлые туники незнакомцев были скроены по тому же образцу, что и одежда Фьонна. Правда, вместо сапог эти люди носили сандалии из переплетённых кожаных ремешков – вполне подходящая обувь в здешнем климате.
Из модной лавки дракон и волшебник вышли заметно преобразившимися. Гвейф выбрал самый лучший костюм местного покроя, а Фьонн – наряд в более привычном стиле; чтобы отличаться от щёголей в пятнистых накидках, маг выбрал ослепительно белый плащ, похожий на искрящийся под солнечными лучами снег. Правда, торговец, утверждая, что это эксклюзивная модель, да вдобавок снежного барса очень сложно поймать (можно подумать, что тех пятнистых кисок намного проще!), запросил с волшебника двойную цену. Но ловкий дракон всё-таки уломал обнаглевшего купца, и тот постепенно, крайне неохотно снизил цену на свой товар до средней рыночной, при этом занудно сетуя на высокую арендную плату и жёсткий налоговый контроль. Приятели позаботились и об обуви, более подходящей для знойного Юга: Фьонн выбрал пурпурные сандалии с серебряными пряжками, а Гвейф – светло-коричневые с крупной бронзовой бляхой впереди.
Когда друзья шли по улицам селения, девчонки и молодые женщины украдкой посматривали на пригожих чужестранцев. Фьонн, совершенно позабыв про тяготеющее над ним фейное заклятье, любезно улыбался направо и налево. Даже осторожный и бдительный дракон был настроен весьма игриво – пару раз Гвейф украдкой подмигнул местным красавицам, которые тут же зарделись и поспешили спрятаться.
Рыболовецкий посёлок украшали небольшие деревянные и глинобитные плакаты, которые живо напомнили Фьонну средства наглядной агитации, которые пошли в дело накануне выборов Архимага в Эскелане, Брене и других краях, хорошо знакомых молодому магу. На некоторых табличках Фьонн, неприязненно поморщившись, прочёл длинные оды мудрости и справедливости «досточтимого мэтра Ордэйла, величайшего из магов прошлого, настоящего и грядущего»; но большинство плакатов не имело ничего общего с предстоящими выборами Архимага. «Хорошо тот плывёт, кто проворно гребёт», «Будьте осторожны на Туманных Перекатах», «Внимание: в мутной воде водится самая крупная рыба», «Схвати за жабры своего Лосося Мудрости!» – подобные глубокие изречения встречались чуть не на каждом шагу.
Гвейф, рассеянно скользнув взглядом по этим скрижалям народной мудрости, внезапно ощутил прилив рыболовецкого вдохновения – когда-то в ранней юности дракону приходилось бывать на рыбалке, о чём у него сохранились самые приятные воспоминания. Ещё бы, первый улов юного дракона оказался необычайным – на его крючок клюнули старинный золотой браслет и очаровательная русалка, которой Гвейф и подарил только что выловленное украшение. Фьонн не разделял восторга дракона перед рыбалкой – красавицы и так неплохо клевали на молодого волшебника, а сидеть часами на пустынном берегу ради двух-трёх тощих пескарей удовольствие не из крупных – однако маг был не против прокатиться по реке и прогуляться по какому-нибудь живописному островку. Не теряя даром времени и денег, приятели приобрели небольшую лодку и всё необходимое снаряжение у одного местного рыбака, которому срочно требовались наличные средства для починки крыши. Но едва лодка была спущена на воду, как влага начала про-сачиваться в утлое корыто сквозь множество мелких отверстий. Обругав собственную и драконью беспечность и невнимательность, а заодно и наглого продавца, не предупредившего покупателей о дефектах товара, Фьонн наспех заделал дыры магией, пока Гвейф вычерпывал со дна лодки набравшуюся воду.
Лишь под вечер приятели пристали к небольшому островку, отделённому от берега реки узким проливом. Они разбили лагерь на берегу этого острова, обращённом в сторону рыболовецкого посёлка. Когда стемнело, в ветвях экзотических деревьев зажглись многочисленные разноцветные огоньки светляков. В близлежащих зарослях что-то подозрительно ворочалось и шуршало. Фьонн невольно подумал о змеях и на всякий случай пробормотал полузабытое заклинание, отгоняющее этих рептилий. Шуршание прекратилось; больше за всю ночь, проведённую на островке, никто не потревожил сумасбродных путешественников.
* * * * *
На следующее утро, едва приятели успели наскоро позавтракать, как Гвейф уселся на песчаном береговом выступе и принялся разматывать удочки. Фьонн, равнодушный к рыбной ловле, некоторое время пытался поддерживать беседу с сильно очеловечившимся драконом; но, видя, что тот целиком поглощён своим занятием и отвечает односложно и отрывисто, маг расположился чуть поодаль под большим деревом. Утренние лучи пригрели песок и кору дерева, и Фьонн решил позагорать. Сняв тунику и растянувшись на расстеленном на песке плаще, он подложил левую ладонь под голову и некоторое время наблюдал за метаморфозами проплывающих по небу облаков; одновременно правой рукой он лениво загонял в песок свой кинжал.
Однако ничегонеделание быстро надоело молодому человеку. Фьонн поднялся, отряхнул от песка одежду, поправил меч у пояса и, с ироничной гримасой взглянув в сторону дракона, который терпеливо взирал на водную гладь и застывшие на ней три ярких поплавка, негромко сказал:
– Рэн, дружище, я, пожалуй, немного прогуляюсь.
– Угу, – кивнул тот, не отрывая взора от своих драгоценных удочек. – Только не заплывай далеко. И не вздумай переплыть на противоположный берег!
– Я, кажется, сказал, что собираюсь пройтись, а не купаться, – процедил сквозь зубы Фьонн и неторопливо побрёл вдоль берега.
Солнце светило всё ярче, но лёгкий ветерок, шелестевший в прибрежных зарослях камыша, приятно освежал. Фьонн бездумно шёл вперёд и не заметил, как очутился на другой стороне островка. Здесь у берега росли ивы, нижние ветки которых плескались в воде. За широкой протокой виднелся песчаный пляж, окружённый густой порослью, поднявшейся вокруг многочисленных пней.
Неожиданно с противоположного берега до слуха Фьонна донеслись женские голоса и смех. Молодой человек, спрятавшись за ивой с тремя стволами, стал пристально всматриваться в ту сторону, откуда слышались эти звуки. Вскоре из-за непроницаемой для взора ширмы растений появились две девушки в коротких ярких туниках. Одна из них, в тунике огненного цвета, несла удочку; вторая, в красной одежде, небрежно держала в руке лук. На плече у неё висел колчан со стрелами. Налетевший порыв ветерка растрепал длинные чёрные волосы юной лучницы; она нетерпеливо отбросила их рукой и посмотрела на противоположный берег.
– Спорим, что моя стрела долетит на ту сторону, – обратилась она к своей спутнице и махнула рукой, указывая на дерево, за которым прятался Фьонн.
– Будем надеяться, Аэли, что на этот раз обойдётся без сердечных ран, – усмехнулась та, разбирая рыболовные снасти.
– Ты опять про Элайра, Сигри?! – недовольным тоном отозвалась Аэли. – Вот ещё! Очень он мне нужен, дубина!
Её собеседница не стала возражать, перенеся всё своё внимание на удочку. Аэли вытащила из колчана стрелу, наложила её на тетиву и прицелилась. Стрела взвилась в воздух, перелетела через протоку и упала в нескольких шагах от Фьонна, который не сводил глаз с очаровательной лучницы.
– Получилось! Я же говорила тебе, Сигри! – совсем по-детски захлопала она в ладоши.
– Тише, Аэли! – предостерегающе шикнула её спутница. – Ты мне всю рыбу распугаешь!
«Точь-в-точь, как старина Гвейф», – мысленно усмехнулся Фьонн, имея в виду одержимость Сигри рыбной ловлей, и неслышными шагами направился обратно, туда, где оставил дракона. Фьонн, который в детстве немало времени провёл среди эльфов, не понаслышке знал, что такое бесшумная поступь.
– Рэн! – окликнул он дракона, который по-прежнему сидел на берегу, словно ни разу не шелохнулся за всё это время.
– Тише ты! – отозвался тот, недовольно насупившись.
– Рэн, я видел на противоположном берегу двух очаровательных дам, – не смущаясь неприветливым тоном товарища и не сбавляя громкости своего голоса, весело сообщил Фьонн. – Бросай своих рыб, дружище! Давай переплывём туда и познакомимся с красавицами! Кстати, одна из них такая же помешанная на рыбной ловле, как ты… Ах, Великие Стихии! – с досадой добавил молодой волшебник. – Я всё время забываю, Рэн, что ты не человек, а значит, человеческое тебе чуждо!
– С чего ты взял? – подозрительно покосился на него дракон. – Знаешь, я всё чаще сам забываю, что я не человек. Недаром у вас, людей, есть поговорка: «С кем поведёшься…» Только вот так запросто переплывать на тот берег нам не стоит. Виденные тобой дамы, несомненно, из клана Охотников за Вампирами, у которого несколько своеобразные обычаи, как я слышал. Чтобы познакомиться с этими леди, мы должны прийти на территорию клана; возможно, нам предложат помериться силами на мечах. А знакомиться вот так, как ты предлагаешь, здесь не принято.
– Ну так пошли, познакомимся, как здесь принято, – энтузиазм Фьонна ничуть не уменьшился. – Давай, сматывай свои удочки! – молодой волшебник захватил пригоршню песка и швырнул в воду.
– Ты ужасно воспитан, Кьёр! – вспылил дракон. – При случае обяза-тельно скажу твоему отцу!
– Будто он сам этого не знает, – хладнокровно отозвался молодой волшебник, пожимая плечами. – Я же не в приюте рос, а в родном доме, на глазах у восхищённых родителей, как-никак! А что касается качества моего воспитания, то я на этот счёт не имею ровно никаких претензий к папе и маме.
– Сразу видно, что тебя не пороли в детстве! – продолжал возмущаться Гвейф, собирая рыболовные снасти.
– Фу, что за дремучие методы воспитания! – брезгливо поморщился Фьонн. – Мой отец всегда придерживался прогрессивных гуманистических взглядов, дружище, а уж про маму и говорить нечего! Они оба всегда утверждали, что бить ребёнка – значит осуществлять насилие над личностью и коверкать неокрепшую детскую психику.
– Это у тебя-то неокрепшая психика?! – всё ещё не мог успокоиться дракон. – Да ты законченный эгоист, Кьёр, каких мало!
– Раз законченный, тем более нет смысла пороть, – усмехнулся Фьонн. – Что это за сварливость на тебя нашла, друг мой! Поистине она недостойна дракона, одного из мудрейших созданий в Упорядоченном! Человеческие привычки и мысли всё крепче прирастают к тебе, Рэн: но не стоит позволять человеческим страстям замутнять древнюю мудрость крылатых исполинов…
– Тоже мне, проповедник нашёлся! – пренебрежительно фыркнул дракон. – Ты решил заранее поупражняться в красноречии, а, Кьёр?
– В этом благородном искусстве, Рэн, с тобой едва ли кто-то сравнится! – усмехнулся Фьонн. – Папа рассказывал мне про то, как ты пудрил мозги бедным гномам, заставляя конспектировать твои воскресные проповеди! А уж тот почтительно-панический трепет, который испытывали в твоём присутствии Железный Лоб и его несгибаемые приземистые соплеменники, был красноречивее длиннющей поэмы! Я одного не понимаю – если ты так задолбал их нравоучениями, почему они не выступили против твоей педагогической тирании сомкнутыми рядами, с огнём и мечом… тьфу! с секирами и старательскими кирками?
– Они пытались поднять на меня оружие, – честно признался Гвейф и гордо добавил. – Но у нас, драконов, имеется оружие посильнее разных железяк!
– Драконий огонь? – живо перебил Фьонн. – Не знаю, право, если бы меня так допекли поучениями, я, может, предпочёл бы сгореть в настоящем огне один раз…
Дракон недоверчиво присвистнул.
– Все так говорят, пока не дошло до дела, – скептически обронил он. – Только я совсем не этим гномов приструнил. Они-то, может быть, и в самом деле полезли бы в огонь – только мне мученики за право на бескультурье ни к чему. Кьёр, ты же наверняка в детстве читал в сказках, что взгляд дракона обладает магической силой, способной подчинить подопытного? Учёные называют это явление гипнозом.
– Что-то я до сих пор не замечал, что твой взгляд как-то особенно действует, – с сомнением протянул сын магистра Мон-Эльвейга.
– Так я же и не пробовал тебя гипнотизировать, – пояснил Гвейф.
– Тогда давай проверим, – не унимался Фьонн и уселся на камень. – Давай, давай, ящер! – подзадоривал он, видя, что дракон с деланно-беззаботным видом смотрит в сторону. – Я никогда не мог поверить, что взгляд, пусть даже такого могучего существа, как дракон, способен полно-стью подчинить по-настоящему сильную личность.
– Ладно, – кротко согласился Гвейф и принял свой исходный облик.
Немигающий взор золотистых глаз зелёного дракона устремился на Фьонна, лениво привалившегося к стволу дерева. Некоторое время дракон неподвижно стоял на месте, но вскоре нервно заёрзал, точно человек, которого кусают комары.
– В чём дело? – поинтересовался Фьонн и тут же сообщил. – Знаешь, Рэн, я пока никакого гипноза не чувствую.
– Подожди, – неуверенно сказал дракон и на шаг отступил в сторону, продолжая сосредоточенно смотреть на молодого мага.
– Ну, скоро? – Фьонн зевнул. – Что ты топчешься, Рэн? Сколько можно тут торчать! Давай побыстрее продемонстрируй свой гипноз, и пошли знакомиться с теми девушками!
Дракон снова переменил место; через пару секунд он шумно вздохнул, так что верхушки деревьев закачались, и перекинулся в человека.
– Поздравляю, Кьёр, ты на редкость устойчив к магическим воздействиям! – выпалил он.
– А ты уверен, что они были? – Фьонн выразительно приподнял брови. – Почему же я их даже не почувствовал? Я видел только, как ты переминался с ноги на ногу да тупо пялился на меня, словно фермер из глухой деревушки – на новую модель ручной молотилки.
Гвейф кисло скривился. Но, будучи рассудительным и не особенно злобным драконом, он очень скоро примирился с необъяснимым с точки зрения магической науки феноменом неподвластности конкретного человека драконьим чарам. Видимо, этот мальчишка – такая же антинаучная аномалия, как и его отец, утешал себя Гвейф. С подобными типами запросто может происходить то, что никогда не случается с другими людьми, и наоборот – то, что безотказно воздействует на глубинные устремления большинства, для них просто тьфу!
Дракон молча погрузил в лодку рыболовное снаряжение. Волшебник между тем с любопытством заглянул в сильно помятую ёмкость, входившую в один комплект с лодкой и предназначавшуюся, по-видимому, для временного размещения улова.
– Не понимаю, что за радость неподвижно сидеть, словно языческий идол, ради этих рыбьих скелетов, которыми даже кота не накормишь, – искренне изумился маг, узрев штук семь-восемь рыбёшек длиной в пол-ладони трёхлетнего ребёнка. – Выпусти ты этих мальков, Рэн – пусть они хоть подрастут как следует, что ли! Ты же не собираешься всерьёз поджарить их на обед? На таком скудном пайке можно с голоду зачахнуть! Уж лучше поедим в каком-нибудь сомнительном трактирчике, где готовят блюда национальной кухни, щедро приправленные таинственными алхимическими смесями!
Дракон резким движением выплеснул воду вместе с рыбами из видавшей виды ёмкости в реку, потом молча сунул вёсла в руки магу, только что непринуждённо шагнувшему в лодку. Фьонн, слегка повозмущавшись бесцеремонности дракона, принялся лениво грести. Едва приятели отчалили от островка, как днище лодки снова дало течь – ведь заклинания вроде тех, каким молодой маг накануне спешно заткнул дыры, нужно обновлять ежедневно.
– Ты пока вычерпывай воду, Рэн, – обронил Фьонн, налегая на вёсла уже гораздо активнее. – Здесь не так далеко, и я не вижу смысла тратить поистине бесценный талант чародея на латание этого треклятого корыта. Всё-таки мы не в кругосветное путешествие собрались – до берега тут не больше двух десятков локтей.
Гвейф с недовольным выражением лица нехотя принялся за дело, вполголоса бормоча нелестные отзывы в адрес продавца лодки и на ходу (правильнее, наверное, сказать – на плаву) разрабатывая оригинальные предложения касательно острастки, которую, по мнению дракона, следовало бы дать этому нарушителю межмировой конвенции о правах потребителей товаров и услуг. Однако волшебник был почти целиком поглощён мыслями о черноволосой красавице в красной одежде, поэтому абсолютно равнодушно отнёсся к идее дракона обрушить на прежнего владельца лодки огненную лавину законного гнева.
Фьонн, захваченный пылкими мечтами, перестал грести лишь тогда, когда нос лодки прочно завяз во влажном песке. На дне судёнышка весело плескалась вода, несмотря на добросовестный и самоотверженный труд дракона, вычерпывавшего её не покладая лап (вообще-то в данном облике – рук).
Друзья вылезли из лодки, общими усилиями вытащили её из песка и спрятали в прибрежных зарослях кустарника, после чего прошлись вдоль берега в надежде встретиться с юными дамами. Но, к огромному разочарованию Фьонна, красавицы успели скрыться – правда, вовсе не в неизвестном направлении: едва заметные на песке следы двух пар женской обуви привели приятелей к дороге, вымощенной выщербленными плитами из белого известняка. Дорога ныряла под сень небольшой рощицы, воздух которой был напоён пряными ароматами экзотических растений. Роща просматривалась насквозь: за ней раскинулось большое селение, окружённое крепким частоколом.
– Пошли, Рэн, – Фьонн решительно зашагал по мощёной дороге; но через минуту волшебник резко остановился под влиянием неожиданно пришедшей мысли и подозрительно спросил. – Я слышал, что драконы очень высоко ценят не только золото, но и красоту женщин всех рас, населяющих Упорядоченное. Это правда, ящер?
– А что ж мы, по-твоему, брёвна, бесчувственно плывущие вниз по реке по направлению к ближайшей кораблестроительной верфи? – с нескрываемой обидой в голосе задал встречный вопрос Гвейф. – Драконы, хоть в большинстве своём и мудрецы, очень пылкие создания, если хочешь знать!
– Вот это меня и тревожит, – хмуро пояснил сын Льювина. – Лучше предупредить заранее, чем потом передраться с лучшим другом из-за девушки…
– Беспокоишься, что я стану перебивать у тебя даму? – угадал дракон. – Честное драконье, я буду стараться даже не смотреть в её сторону! Но, сам понимаешь, для того, чтобы я взял верное направление, тебе придётся сначала всё-таки указать мне избранную тобой даму – и я тотчас отвернусь в противоположную сторону!
– Ну, это тоже перегиб, – усмехнулся Фьонн, хотя его сомнения и не развеялись окончательно.
– Ах, да, действительно, мне же нельзя смотреть в противоположную сторону! – спохватился дракон. – Ведь если ты будешь торчать возле красавицы, то я, отвернувшись от неё, и тебя перестану видеть! А твой премудрый отец всучил мне обязанности твоего телохранителя… Вот судьба распроклятая! Жил, забот не знал, крупных пакостей не затевал – и вдруг один из лучших друзей этакое ярмо ни за что ни про что навесил!
– Не огорчайся, Гвейф, – посоветовал Фьонн. – Когда-нибудь мы с тобой со славой вернёмся домой на триумфальной колеснице, и твоя почётная, хотя и вынужденная служба на посту моего дракона-хранителя закончится. Ты снова будешь свободен, как ветер! И я, надеюсь, тоже освобожусь наконец от постоянного надзора недремлющих драконьих очей, – мечтательно подняв глаза к небу, добавил волшебник.
Однако сомнения не давали Фьонну покоя. Девушка в красном, хотя волшебник видел её лишь мельком и ничего о ней не знал, произвела на молодого мага достаточно сильное и глубокое впечатление – а где гарантия, что дракон останется к ней равнодушен? Странно, но Фьонн почему-то абсолютно не переживал, что у девушки уже может иметься постоянный друг или жених. Возможно, волшебник просто не задумывался ни о чём подобном или же самонадеянно верил в то, что ни одна женщина не устоит перед его обаянием, как и ни один мужчина – под ударами его меча.
Интересно, каким образом отцу удалось наложить на Гвейфа альгейс, заставляющий гордого дракона печься о сохранности моей шкуры, рассудка и здорового желудка, размышлял Фьонн. Прежде молодой маг не задумывался над этим вопросом, который и для профессоров Хартландской Академии, скорее всего, явился бы неразрешимой загадкой. В самом деле – драконы неподвластны человеческой магии и зачастую её даже не замечают; так каким же образом?.. Однако Фьонн с детских лет привык многие магические ано-малии воспринимать как что-то естественное и обыденное. Правда, став постарше, отпрыск магистра Мон-Эльвейга с некоторым изумлением отметил, что, оказывается, большинство людей мгновенно обалдевает от многих явлений, над которым он до сих пор не давал себе труда хоть чуточку задуматься. Но иногда настоятельная необходимость всё же вынуждала молодого волшебника к размышлениям – как теперь, например. Может, всё дело в том, что Гвейф очень много времени проводит в облике человек и стал более уязвим для человеческой магии? Может, поэкспериментировать?..
– Как ты думаешь, Рэн, – медленно и напевно протянул маг, – а не наложить ли мне на тебя соответствующий ситуации альгейс? И тебе проще будет противостоять очарованию дамы, и мне спокойнее…
Гвейф, услышав об очередном альгейсе, нервно дёрнулся и слегка побледнел; но тут же под влиянием ободряющей идеи весело встряхнул чёрной гривой и живо перебил приятеля:
– Извини, но ничего не выйдет! Заранее предупреждаю, чтоб ты попусту не возился со своими заклинаниями!
– Почему ты так уверен? – недоверчиво прищурился волшебник. – Потому что ящеры устойчивы к магии? А почему же тогда ты терпишь иго папиного альгейса?
– А кто тебе сказал, что я его терплю? – отпарировал дракон.
– А, значит, тебе на самом деле нравится на каждом шагу опекать меня, словно маленького! – с ноткой разочарования подытожил Фьонн. – Ну да, конечно, как же я не подумал об этом! Сначала жертвами принесённого тобой света мудрости стали бедолаги-гномы, которые от столь неожиданного и назойливого светоча чуть не ослепли; после долгого перерыва в педагогической работе тебе представилась редкая возможность осуществлять постоянный контроль над волшебником! О, какой небывалый карьерный взлёт! Крутые виражи честолюбия! И всё-таки проверить не помешает, – деловито добавил маг, – может, у меня неожиданно проснутся спящие таланты?
– Не парься зря, Кьёр, я же сказал, – лениво отозвался дракон. – Ви-дишь ли, я не хотел тебе говорить… Вдруг ты обидишься…
– На что? – насторожился волшебник.
– Как бы тебе сказать… Нет, на драконов человеческая магия вообще-то не действует, конечно… – Гвейф постарался загнать подальше воспоминание о том, как Льювин опутал его волшебной сетью, из которой дракон не сумел выбраться самостоятельно – этот конфуз Гвейф старался объяснить тем, что магистр Мон-Эльвейга владеет ещё и эльфийской магией. – Но и с людьми тоже… Да ты это, конечно же, знаешь! – как ни в чём ни бывало продолжал он, всемерно уповая на то, что Фьонн не вспомнит о том несколько болезненном для драконьего самолюбия случае или, как положено воспитанному человеку, хотя бы скромно промолчит. – В общем, чтобы наложить на кого-нибудь гейс или альгейс, чародей должен являться для подопытного значимым моральным авторитетом. Не обижайся, но даже будь я человеком… Гм! Я хорошо помню, какой именно моральный облик ты продемонстрировал в Арландуне той девчонке-ведьмочке!
– Насчёт неё-то я не сомневаюсь, что она это хорошо помнит, – сказал Фьонн, слегка смутившись. – А вот ты, Рэн, никак не можешь этого помнить – ты же не видел, надеюсь… – волшебник покраснел.
– Нетрудно догадаться, – бодро заверил его Гвейф. – И не забывай, что человеческие мысли о… любовных радостях чаще всего можно прочесть по лицу, не утруждая себя заглублением в пучины бессознательного.
– Ты… ты посмел… своими лапами… в моих мыслях… – хотя пунцовый от стыда волшебник выражался сбивчиво и сумбурно, общий смысл его высказывания был вполне ясен – а вот лицо мага, старательно прятавшего глаза от насмешливо-сочувственного взгляда приятеля, стало хмурым и расстроенным.
– Ну, что за пустяки, Кьёр! – Гвейф непосредственно хлопнул волшебника по плечу. – Честное слово, ты меня иногда по-настоящему удивляешь! Странная у тебя стеснительность, Кьёр – проявляется почему-то совсем не в тот момент… Ты ведь нисколько не смущаешься своих поступков – но стоит вслух заговорить о некоторых из них, несколько сомнительных с точки зрения морали, и ты начинаешь выпускать когти и шипеть, как кот, которому наступили на хвост, или же нервно дёргаешься, словно тебя пчёлы кусают.
Неизвестно, что собирался ответить дракону волшебник, потому что как раз в этот момент оба нос к носу столкнулись с необходимостью в который уж раз потренироваться во владении оружием. Эта необходимость предстала перед путешественниками в виде группы воинов, которые, изнывая от скуки, сторожили ближайшие ворота в окружающем селение частоколе.
– Корабли чужеземцев не бросают якорь на пристанях Йорлхейма без позволения эрла Йорунда, – надменно произнёс один из светловолосых воинов в таком же пятнистом плаще, какие путники уже видели в рыбацком посёлке на противоположном берегу; шагнув вперёд и привычным жестом сжав рукоять меча, воин – по-видимому, предводитель отряда стражей – преградил дорогу магу и его спутнику.
По выговору и характерной фразе Фьонн узнал выходца из приморских поселений Брена. Молодой волшебник был немного знаком с обычаями, а также и с задиристым и высокомерным нравом бренских мореходов, из-за которого даже наследники древних и славных родов время от времени изгонялись за пределы родного королевства. Скорей всего, здесь как раз такие изгнанники и обосновались.
– Где же ты видишь корабли, доблестный воин? – спокойно и чуточку иронично поинтересовался Фьонн, в подражание собеседнику положив руку на рукоять меча. – Знаешь, мне что-то пока не доводилось видеть, чтобы корабли плавали непосредственно по суше – ведь, если я не ошибаюсь, до берега тут не меньше получаса пешего хода! А что эрл Йорунд думает относительно мелких гребных судов – таких, как двухместные спортивные и рыбачьи лодчонки? Чтобы пришвартовать эту мелкоту, тоже нужно получить специальное разрешение на гербовом пергаменте с личной печатью и подписью досточтимого эрла?
Стражи, которых было не меньше десятка, при этих остроумных словах заухмылялись, а кое-кто выразительно хрюкнул, отвернувшись в сторону; но предводитель остался серьёзен. Он мельком оглянулся через плечо на своих несвоевременно развеселившихся подчинённых: этого оказалось достаточно, чтобы мгновенно восстановить дисциплину.
– Достаточно будет и моего росчерка мечом на твоей шкуре, чуже-странец, чтобы ты убрался отсюда! – заносчиво сообщил предводитель стражи.
– Выходит, пропуск в эти милые края можно подписать своей рукой, – обрадовался маг, – если вместо пергамента использовать, скажем, твою шкуру, доблестный воитель… надеюсь, я могу я узнать имя человека, с которым мне предстоит сразиться за право свободного перемещения?.. – Фьонн извлёк Меч из ножен и вытянул руку с оружием по направлению к потенциальному противнику.
Тот нисколько не был обескуражен, увидев в нескольких дюймах от своей груди сверкающее на солнце отточенное остриё. Наоборот, по лицу воина промелькнула одобрительная улыбка, быстро сменившаяся привыч-ным высокомерным выражением.
– Позвольте, а как же межмировые конвенции о дружбе стран и народов? А закон гостеприимства, установленный, как уверяют, самими богами? – запротестовал Гвейф.
Но его миротворческие потуги не были оценены по достоинству противоборствующими сторонами, действующими в данный момент в соответствии с архаическими традициями древнейших героических эпох.
– Да замолчи ты, Рэн! – оборвал его волшебник. – Сам же говорил, что тут так принято. Да я и сам знаю милые обычаи воинов Брена… – вполголоса добавил он. – Честное слово, мне всё это сильно напоминает ту замечательную сельскохозяйственную ферму в Арландуне! То есть королевство – как оно называлось?..
– Право на гостеприимство и самовольную швартовку ещё надо доказать с оружием в руках, что касается и вас тоже, любезный, – философски изрёк предводитель стражи, обращаясь к Гвейфу, и вытащил меч из ножен – не столько для вящей убедительности своих слов, сколько для практического применения благородного клинка в назревающем поединке. – А зовут меня Йорм, сын эрла Йорунда.
– Приятно познакомиться, – любезно промолвил волшебник и представился. – Лорд Кьёртэн, сын лорда Айнумэра.
– Рэнхарт, сын Хэллина, – хмуро буркнул дракон, шагнув навстречу воину по имени Унвр, сын Уэварда, рискнувшему вступить в бой с тем, кого он по неведению принял за обычного смертного.
Волшебный Меч не подвёл Фьонна, вне зависимости от того, кем загадочный клинок всё-таки считал молодого мага – хозяином или другом. Сын эрла озадаченно покосился на глубокий порез на своём плече, чуть повыше массивного золотого браслета. Фьонн сочувственно пожал плечами и с беспокойством взглянул в сторону Гвейфа. Чего он так долго возится?.. Ох, наконец-то! Унвр с кислым видом вытирал кровь со щеки. Дракон, неисправимый гуманист, оцарапал своего противника лишь чуть-чуть, чего по правилам игры, к счастью, пока было вполне достаточно.
– Итак, теперь мы избавлены от необходимости коленопреклонённо просить разрешения твоего батюшки на право дружественного визита в его владения? – весело уточнил маг, обращаясь к Йорму.
Сын эрла, которому его подчинённые наспех стянули рану носовыми платками, коротко кивнул.
– И всё же каждый чужеземец, который входит в Йорлхейм, должен представиться эрлу и его семье, – сообщил он. – Однако сейчас отца нет дома, он и мои братья уехали на охоту за вампирами, за перевалы Зубастого хребта. Из нашей семьи дома сейчас только мои сёстры, и я лично представлю им вас обоих.
* * * * *
Дом, которому была оказана высокая честь являться собственностью и жилищем эрла Йорунда, находился в центре Йорлхейма. Обширный сад почти скрывал двухэтажное здание от глаз прохожих, поэтому Фьонн и Гвейф не сразу отметили новаторство архитектора, под руководством которого строился этот дом. Лишь когда Йорм повёл своих спутников извилистыми садовыми тропинками, волшебник и дракон обратили внимание на странную особенность дома – у него не было углов.
– Отец приглашал архитектора из Ваэхора, – с гордостью сообщил сын эрла, назвав одну из высокоразвитых восточных стран. – Дом выстроен в форме подковы, концы которой обращены на запад.
Обогнув заросли причудливых кустарников, ветви которых переплелись таким образом, что каждый куст формой напоминал большой шар, усеянный алыми цветами, Йорм и его гости очутились перед высокой кованой решёткой, перегораживающей вход во внутренний двор. Края решётки были вделаны в несомкнутые «концы подковы»; калитка была заперта. Геометрически правильный узор решётки был полускрыт художественным беспорядком переплетённых плетей плюща.
Вообще в саду эрла Йорунда царил полнейший эклектизм. Северный ясень соседствовал с какой-то местной лианой, которая так и бросалась в глаза резкими, насыщенными оттенками: не вглядевшись пристально, сие чудо растительного мира легко можно было принять за гигантскую змею. Рядом с экзотической пальмой скромно разместилась обыкновенная яблоня с зелёными завязями плодов, а за некой буйной порослью диких расцветок притаилась куртинка львиного зева.
Йорм отпер калитку и жестом пригласил гостей во внутренний двор. Гвейф на миг замешкался – дракон запоздало подумал о том, что в незнакомой стране в чужом доме неосторожных путешественников могут подстерегать и не особенно приятные сюрпризы. Но Фьонн без колебаний шагнул вперёд, и дракону не оставалось ничего другого, как последовать его примеру. Замыкавший шествие Йорм запер калитку; Гвейф чуть поморщился, услышав тихое поскрипывание ключа в замочной скважине.
Они прошли под сводами живой арки, образованной лианами, оплетшими специальные подпорки, и очутились возле овального фонтана. Вода с приглушённым плеском соскальзывала с плоских чаш, установленных на разной высоте. В другое время Фьонн, неравнодушный к архитектуре, вероятно, с интересом рассматривал бы необычное убранство внутреннего двора: но взгляд молодого мага, в данный момент слишком пристальный для хорошо воспитанного человека, устремился на окружённую несколькими подругами загорелую девушку в серебристом наряде, танцующую по другую сторону фонтана. Выверенные движения её гибкого и стройного тела, то порывистые, то неспешные, напоминали грацию пантеры, очаровательной и опасной хищницы; на лице, черты которого были удивительно правильными, как у классических скульптур, застыло отрешённое, бесстрастное выражение – но внезапно глаза танцовщицы задорно вспыхнули, и по алым чувственным губам скользнула игривая улыбка…
Волшебник сразу узнал эту девушку. Глаза Фьонна встретились с чёрными, как ночной сумрак, глазами смуглой красавицы – и время словно остановилось… Волшебник тотчас вспомнил о даре феи и понял, что на этот раз прочно запутался в любовных сетях; их прочность главным образом была обусловлена его собственным нежеланием вырываться.
– Ой, обожглась! – вдруг вскрикнула красавица.
– Значит, ты отвлеклась от очищающего таинства огненного танца на суетные земные помыслы, от чего предостерегал великий Хаар-Ийэ, – назидательным тоном отозвалась та самая девушка, с которой Фьонн видел свою даму.
Смуглые щёчки танцовщицы слегка вспыхнули; она смущённо потупилась, но украдкой продолжала посматривать на Фьонна, пока Йорм не представил его и дракона:
– Сигрэйн, Аэльха, это лорд Кьёртэн и его друг Рэнхарт. Давно уж мне и нашему двоюродную брату не приходилось сталкиваться с такими искусными воинами!
Сигрэйн, старшая из сестёр, приветливо кивнула и небрежным тоном осведомилась у брата:
– Значит, Унвр получил наконец хороший урок? Давно пора! Он в последнее время становится невыносимо заносчивым и воображает о себе бог знает что!
Аэльха, слегка прихрамывая, подошла к сестре и оперлась на её руку. Только теперь Фьонн понял странный смысл её возгласа и слова Сигрэйн об «огненном танце». Поверхность круга, в котором босиком танцевала девушка, была выложена угольками, некоторые ещё тлели. Волшебнику приходилось слышать о том, что обычай танцевать на раскалённых камнях или углях из костра существует где-то на востоке, среди народов, древняя мудрость которых порой принимает форму, чуждую людям, гордо именующим себя «цивилизованными»; однако раньше сын Льювина никогда не видел подобных ритуалов на практике.
Фьонн не сводил глаз со своей красавицы, чувствуя, что сердце его размякает, словно кусок масла под лучами солнца; впервые в жизни подобное ощущение не вызывало у него смутного, необъяснимого негодования. Девушка застенчиво подняла на него глаза, в которых блеснули слезинки. Хотя дочь воинственного эрла хорошо владела собой, но всё-таки, наверное, обожглась она достаточно сильно. А эти истуканы вокруг неё – и сестрица, и брат, и подруги – ведут себя так, словно ничего не произошло! Фьонн был возмущён подобным отношением к страданиям его избранницы; сам он, во всяком случае, был просто не в силах с безразличным видом непринуждённо болтать о пустяках.
– Я не очень хорошо знаю ваши обычаи, благородный Йорм, – не-громко обратился он к брату девушки, – но мне кажется, что твоей сестре нужна помощь.
– Не беспокойся, гость, тут поблизости живёт одна колдунья, которая одним прикосновением может вылечить ожог, – ответила за брата Сигрэйн. – Эта старуха, конечно, не откажется помочь Аэли, которую нянчила в детстве! – девушка внезапно с досадой прикусила губу, словно проговорилась о какой-то тайне. – Или ты волшебник и владеешь словами, которые сильнее всех лекарств и острее любого оружия? – с вызовом добавила она.
– Да, – спокойно и уверенно сказал Фьонн.
В тишине, нарушаемой лишь плеском воды и оживлённым щебетом пташек в ярком оперении, скачущих по крыше дома и снующих среди зелёных зарослей, Фьонн шагнул к Аэльхе, подхватил девушку на руки и усадил на край фонтана. Опустившись перед ней на колени, он взял её маленькие босые ножки в свои ладони. За миг до этого прикосновения девушке казалось, что её ступни словно горят в огне; а теперь она будто вошла в прохладные волны, которые нежно касаются обожжённой кожи… Девушка закрыла глаза. Какие ласковые волны – вот бы плыть и плыть среди них… Да нет, это же никакие ни волны! Она открыла глаза и увидела, что он смотрит на неё снизу вверх влюблёнными глазами цвета молодой травы; его сильные и нежные руки всё ещё осторожно сжимали её босые ступни. Какой он красивый! А если бы он обнял её… Девушка ужаснулась распущенности своих помыслов. Но любовные мечты, чёрным ходом пробравшись в душу целомудренной девушки, прочно там обосновались, не проявляя ни малейшей готовности оставить завоёванные позиции, а, напротив, устремляясь к новым свершениям.
Между тем Гвейф с ужасающей драконьей проницательностью мо-ментально отследил неразличимую обычным зрением опасную искру, игриво проскользнувшую между его влюбчивым подопечным и смуглой босоногой дочкой местного заправилы, достославного эрла Йорунда. Позднее дракон скромно умалчивал, каким именно образом – с помощью ли сакраментального «третьего глаза» или же под дружеским руководством безошибочного «хвостового» чутья – он углядел первые признаки того, что очень и очень скоро его приятель влипнет в крупные неприятности, если…
Впрочем, в отношении Фьонна практически любые предостерегаю-щие «если» не играли большой роли – это Гвейф уже хорошо уяснил за то время, что провёл в обществе молодого мага. Если наследник Льювина что-то вбил себе в голову, препятствовать ему почти бесполезно – гораздо разумнее и продуктивнее либо активно содействовать осуществлению его бредовых планов, либо, по крайней мере, стараться минимизировать те опасности, которые этот сумасброд, несомненно, рано или поздно навлечёт на свою шкуру. Кроме того, дракон сильно сомневался, что в любовных проделках Фьонна рассудок мага хоть когда-нибудь пользовался правом решающего голоса.
Гвейфу ужасно захотелось сгрести этого взбалмошного мальчишку в охапку, силком притащить в Башню Сервэйна и с рук на руки сдать отцу, который породил и воспитал подобное сокровище. Однако дракон отлично понимал, что ни Льювин, ни его сын никогда не простят подобного отношения к неприкосновенности мага, а утратить дружбу магистра Мон-Эльвейга и даже его безалаберного отпрыска Гвейфу совершенно не улыбалось. Хотя Гвейф являлся драконом, а упомянутые волшебники, соответственно, людьми, Гвейф вдруг с удивлением понял, что воспринимает этих типов почти как своих кровных родичей.
Дракон стоически постарался не замечать нежных взглядов, которыми обменивались Фьонн и Аэльха. Но мало этого – Гвейф по мере сил постарался сделать так, чтобы и все окружающие тоже ничего такого не заметили. Он пустил в ход даже драконьи чары, заставляющие людей смотреть в определённую точку – при этом, разумеется, возможности подопытных наблюдать за тем, что происходит в других точках окружающего пространства, обычно оказываются сильно ограниченными. Таким образом, можно с уверенностью утверждать, что Гвейф поступил как настоящий друг и сделал для Фьонна всё, что было в его силах – это при том, что поведение мага, как в данный момент, так и вообще в подобных ситуациях, не вызывало у дракона мысленного и словесного одобрения. Зато Гвейф оказывал деятельную поддержку, когда требовалось – а это, если вдуматься, куда ценнее восторженной болтовни.
Впрочем, на этот раз и сам Гвейф, «хитроумный, коварный и корыстный ящер», как нередко представляют драконов в сказках, предназначенных для детей всех возрастов, допустил небольшой, но, как потом выяснилось, весьма ощутимый прокол. Где именно – это дракон понял не сразу. Простительная оплошность – среди драконов сердце как сосредоточие чувств (в основной массе глупых, с авторитетной точки зрения прагматичных драконьих старейшин) не пользуется большим почётом, не то что среди широких масс людей или, скажем, эльфов.
Проще говоря, Гвейф всё чаще направлял взор на Сигрэйн, сестру Аэльхи; в такие моменты взгляд дракона почему-то словно бы утрачивал значительную долю той гипнотической магии, которой так славятся «крылатые детища огня». Естественно, что из поля зрения дракона периодически выпадали Йорм и подружки его сестёр; и если девушки, как и полагается завороженным, широко раскрытыми глазами смотрели в рот Гвейфу, разглагольствующему о высокой поэзии и не менее высокой моде, то Йорм держал себя слишком уж непринуждённо для человека, оказавшегося под пристальным взором дракона. Пару раз Гвейфу даже показалось, что отпрыск эрла Йорунда как-то подозрительно на него посматривает, да и на Фьонна тоже.
На Сигрэйн, похоже, драконьи чары тоже не действовали – или действовали несколько иначе, чем привык Гвейф. Во всяком случае, смотрела она на него достаточно дружелюбно и приветливо, что духовно окрыляло дракона (к сожалению, обстановка не располагала к физическому окрылению – а Гвейф поймал себя на мысли, что был бы необычайно счастлив лететь в своём настоящем виде куда угодно прекрасной Сигрэйн, если бы она только соизволила сесть ему на спину).
Вечером, когда хозяева разместили гостей в просторной комнате, окна которой выходили в сад, окружающий дом с наружной стороны, Фьонн долго стоял на балконе, мечтательно глядя невидящим взором на розовые всполохи дальнего заката и на зелёные вороха садовой растительности. Гвейфу, который тоже вышел на балкон с чашечкой ароматного местного чая из смеси древесных щепок и цветочных бутонов, послышалось, будто волшебник что-то вполголоса бормочет себе под нос. Прислушавшись, дракон понял, что бормотанье явно рифмованное, с особым драматическим подвыванием, которое очень нравится чувствительным и пылким дамам. Гвейф чуть не плюнул от негодования. У драконов излишняя сентиментальность не в почёте; да и за молодым магом Гвейф раньше не замечал таких крайностей. Да, Фьонн мог с горя напиться или проиграть деньги, но чтоб этак…
«Великие Стихии, Огонь Негасимый, да что ж это творится-то, а?!» – забеспокоился дракон, прихлёбывая горячий напиток, вкус которого наводил на мысли о распаренной соломе, и поминутно искоса поглядывая на мага, пребывающего в любовно-поэтическом трансе. Сын магистра Льювина, неутомимый путешественник, признанный сердцеед, ироничный, отчаянный и дерзкий тип, похоже, готов чуть ли ни целовать следы, оставленные на песке босыми ногами какой-то смазливой девчонки?! Неужели на Фьонна так губительно действует фейное заклятье – стремительно, беспощадно и неотвратимо, превращая сильную и яркую личность в мишень для любовных стрел, а, как следствие, насмешек окружающих?..
Гвейф обалдело поглядел в свою наполовину опустевшую чашку, куда из его правого глаза только что упала… слезинка.
– Тьфу! И я тоже становлюсь сентиментальным, словно у меня в жилах не огонь, а звёздный свет пополам с травяной настойкой, как у эльфа! – не выдержав, брякнул дракон и от негодования уронил чашку: к счастью, она оказалась небьющейся, вот только пурпурное цветочное пойло со вкусом соломы мгновенно растеклось по мозаичному полу. – Ещё немного – и я тоже начну сочинять стихи! Баллады! Нет, поэмы! – продолжал дракон, распаляясь ещё и потому, что Фьонн по-прежнему пребывал в своём идиотском трансе и, по-видимому, не торопился выйти из этого состояния. – Алло, лорд Кьёртэн! Фьонн! – в голосе дракона появились умоляющие нотки. – Ну хоть словечко скажи! Хоть кивни, чтобы я понял, что ты меня слышишь! Кьёр!!! Мне страшно!!! – рявкнул дракон, вдруг резко прыгнув с кресла в сторону мага и схватив того за плечо. – Ау! Ты где?! Кьёр!!! Кьёр…
– Рэн, ты чего разорался-то? – тихо спросил маг, отстранившись и с опаской глядя на приятеля: в самом деле, выражение лица у Гвейфа было совершенно ошалелым. – Сейчас на твои вопли сбежится народ и решит, что мы – сумасшедшие, которых для блага общества необходимо как можно скорее изолировать от упомянутого общества!
– И народ будет прав насчёт сумасшедших – по крайней мере, в от-ношении тебя уж точно, – хмуро отрезал дракон, поднимая с пола пустую чашку.
– Я-то как раз не ору, как оглашенный, – холодно возразил Фьонн. – А тихое помешательство, даже если предположить, что я им заражён, не мешает окружающим мирно стоять на ушах, задумчиво сидеть в позе лотоса и так далее. Ты же вопил так, словно в лесу заблудился – можно запросто предположить, что ты в стельку пьян или увидел галлюцинации, нюхнув какой-нибудь забористой дребедени. Тебе так не кажется?
– Мне кажется, что с тобой что-то не то творится, – дракон твёрдо решил не отклоняться от намеченной темы разговора. – Что ты бормотал себе под нос?
– Я же себе, а не тебе под нос бормотал, – язвительно отпарировал маг. – Почему же тебя это так беспокоит, а, Рэн? Нос мой – значит, и бормотать я под него могу всё, что мне вздумается. Иди-ка ты лучше проветрись, по саду погуляй – это замечательно успокаивает нервы и способствует крепкому сну.
Гвейфу, который, как и положено дракону, отличался большой живостью мышления, пришла новая идея.
– Ладно, пойду и в самом деле прогуляюсь, – стараясь говорить спокойно, ответил он. – Нервы укрепляет… Да уж, мне это не помешает, а то на моей-то собачьей должности запросто можно нервный срыв заработать!
– У драконов не бывает собачьих должностей, – услышал Гвейф уже в дверях. – А у тебя миссия и вовсе почти что ангельская – оберегать человека от житейских невзгод…
Дракон демонстративно хлопнул дверью и лавиной скатился по лестнице.
* * * * *
…Огромный иссиня-чёрный ворон плавно кружил над холмом, примериваясь, куда удобнее сесть. Какой странный взгляд у этой птицы!.. У кого я видел такие пронзительно-зелёные глаза?..
Ворон внезапно скользнул вниз, к самому подножию холма, но не опустился на землю, а почти тотчас взмыл ввысь, унося в когтях что-то ослепительно сверкающее. Словно луч солнца: да это же копьё!..
А этот взгляд, пристальный и насмешливый! Такой знакомый… Ве-ликие Стихии, да у него точно такие же глаза, как у меня! Ворон кружит над мечом, воткнутым в вершину холма, и уверенно опускается на руко-ять…
– Ну и приснится же, – пробормотал Фьонн, открыв глаза и сонно глядя в потолок. – Ну и бред! Эй, Рэн, хочешь, я расскажу тебе сон, а ты мне его истолкуешь? Рэн! Ты где, эй?
– Здесь я, не ори, – донёсся с балкона приглушённый голос дракона; секундой позже Гвейф вошёл в комнату и, сев прямо на пол возле кровати мага, быстро зашептал. – А что я тебе расскажу! Но это, увы, не сон, а самая настоящая явь. Вчера вечером мне тут довелось побеседовать с одним индивидуумом, обделённым денежной премией и новым вооружением. Этот тип за кружкой эля поведал мне такие вещи, что крылья дыбом становятся, а хвост завязывается морским узлом!
– Наверное, кружка эля была никак не меньше бочонка средних размеров, – зевнул Фьонн. – А у этого вояки, часом, волосы не повылезали от нервного потрясения при виде твоих вздыбленных крыльев и завязанного бантиком хвоста?..
– Дело нешуточное, – нахмурившись, обрубил дракон. – Твоему отцу, Кьёр, грозит серьёзная опасность! Он чудом спасся от смерти!
– Что?! – Фьонн рывком вскочил с кровати.
– А то! Ты, например, имеешь хоть малейшее представление о генеалогическом древе эрла Йорунда? Этот тип – двоюродный брат Фьордана! Ну, помнишь, того выжившего из ума мага-маньяка, пленению которого ты успешно содействовал в Арландуне?
– Да-да, – кивнул Фьонн, торопливо одеваясь. – Но при чём тут мой отец?
– Очень даже при чём, – невесело хмыкнул Гвейф. – Не забывай, что Фьордан, да и его двоюродный братец тоже, на заре жизненного пути пользовались в Эскелане крупными нетрудовыми доходами и незаслуженными привилегиями, нагло попирая честь гильдии магов и права законного государя сего прекрасного королевства. Потом… – дракон чуть замялся. – Ты же знаешь, что твой отец поддерживал прежнего короля Эскелана, сира Эррада, когда тот изгнал магов-узурпаторов из своих владений. Понятно, что у них нет оснований испытывать благодарность по отношению к магистру за его правозащитную деятельность. Ну, а Фьордан – тут вообще особая история. Твой отец нанёс негуманную рану не одному только самолюбию этого бездарного волшебника… – Гвейф деликатно кашлянул и деловито продолжал. – Эрл Йорунд, как я понял, считает своим долгом отомстить за родича, да и за себя тоже – ведь он очутился здесь, потому что вынужден был бежать из Эскелана, когда Фьордана оттуда погнали. А недавно сюда каким-то манером докатилась весть о том, что в Арландуне Фьордана осудили на пожизненное заключение, причём, – дракон перешёл на мысленную речь, – сюда дошёл слух о причастности к этому лорда Фьонна, сына магистра Льювина. Йорунд так рассвирепел, что не пожалел денег и нанял ассасинов из Башни Забвения, лишь бы оборвать золотую нить, спрядённую норнами для твоего отца… Да жив он, жив! – вслух добавил Гвейф, видя, как побледнело лицо Фьонна.
– Слава Создателю! – выдохнул молодой маг, сопровождая эти слова обычным охранительным жестом.
– Знаешь, я лишь теперь понял, насколько удачна твоя выдумка с именами, – снова мысленно произнес дракон. – Жаль, что в Арландуне твоё настоящее имя стало известно широким массам! Как видно, слухи по Упорядоченному расползаются со скоростью света!..
– Жаль, что я не набил морду Железному Лбу, – вслух произнёс волшебник. – А сейчас у меня нет времени, чтобы посетить его и внести соответствующие поправки – да и Шэалу жаль: я, скажем, расквашу рыло этому болтуну, а ей, бедняжке, потом придётся ставить ему компрессы да примочки!
– Валить отсюда надо, и как можно скорее! – для вящей убедительности дракон, который всё ещё сидел на полу, хлопнул кулаком о ножку кровати; мебель жалобно заскрипела в ответ на столь грубое обращение. – Сынок эрла и так подозрительно косился на нас вчера – ты разве не заметил? Надо уносить ноги, пока никто не пронюхал, кто ты на самом деле!
– Ах, перестань меня запугивать и поучать, Рэн, – с досадой проговорил маг. – Твои наставления мешают мне настроиться на мысленную беседу с папой. Помолчи пару минут, ладно?
– Магистр тебе скажет то же самое, что и я, – уверенно отозвался Гвейф и вышел на балкон.
«А, сынок, привет, – магистр мгновенно отозвался на мысленный оклик Фьонна. – Не беспокойся, со мной всё в порядке. Покушение? Да, слегка поцарапали – но это пустяки, всё уже зажило. Где ты сейчас? Во владениях клана Охотников на Вампиров? Что?! Этот уб… так это Йорунд организовал на меня охоту, словно я Верховный Вампир?! Откуда ты узнал? А, это Гвейф выяснил… Вот что: немедленно выметайтесь оттуда! Это ещё почему?! А если я прикажу тебе? Ты хоть раз можешь меня послушаться?! Неблагодарный мальчишка! У тебя одни юбки на уме! Для тебя дочка кровного врага дороже отца родного?! Настоящая любовь? Да пойми, дубина: если они узнают, что ты мой сын… Всё равно останешься? Ну и оставайся! И говорить нам тогда больше не о чем!»
Фьонн стоял посреди комнаты, свесив голову на грудь: нерешительный стук в дверь вывел молодого мага из транса.
– Госпожа Сигрэйн и госпожа Аэльха просили передать, что завтрак готов, – робко пискнула юная служаночка и смущённо убежала прочь.
– Эй, Рэн, нас завтракать зовут, – окликнул Фьонн дракона.
В молчании друзья направились во внутренний дворик дома, который в погожие дни служил здесь столовой. Гвейф, естественно, не сомневался в том, что сказал Фьонну магистр Льювин – как и в том, какое именно решение принял эгоистичный мальчишка. Дракон, как и магистр, заблуждались лишь в одном, а именно – в том, что Фьонн не испытывал никаких сомнений. Нет, это было не совсем так. Молодой волшебник с детства искренне любил своих родителей, хотя послушным сыном его нельзя было назвать даже в младенческие годы. Однако Фьонн немного недооценивал опасность, которой в действительности подвергался его отец. Но нельзя винить в этом молодого человека – просто он привык к тому, что его отец то и дело подвергается разнообразным опасностям и всегда с честью выходит победителем из любых переделок.
Ребёнком Фьонн всерьёз верил в неуязвимость отца, в своём воображении наделяя его чертами легендарных бессмертных героев: став взрослым, молодой волшебник, конечно, понял, что даже самый могущественный маг всё же не божество, но в глубине души по-прежнему сохранял иррациональную убеждённость, что с его отцом не может случиться тех ужасных вещей, которые иногда происходят с обычными людьми.
Всё это, конечно, не означает, что молодой человек совершенно не тревожился о своих родителях и нагло игнорировал гнев отца. Но фейное заклятье, а также собственное сердце покрепче кандальных цепей удерживали Фьонна во владениях эрла Йорунда.
– Давайте поиграем во что-нибудь! – капризным тоном предложила Аэльха после завтрака. – Только во что-нибудь необычное, а не в эти надоевшие шахматы или дурацкие прятки!
– Тогда, может быть, госпожа Аэльха захочет сыграть в «сети слов»? – с деланной небрежностью обронил Фьонн.
– А что это такое? – заинтересовалась девушка.
– Для этого нужно уметь быстро слагать стихи, – хмуро вмешался Гвейф.
Дракон ещё за завтраком отметил отсутствие Йорма, что навело Гвейфа на неприятные раздумья; эти раздумья не стали веселее, когда Сиг-рэйн сказала, что брат поехал к дальней охотничьей заставе, чтобы заранее подготовить там всё необходимое к возвращению отца, эрла Йорунда. Отчасти успокаивало лишь то, что возвращения эрла ожидали лишь через неделю, не раньше. Может, Создатель смилуется, и Фьонн сообразит наконец, что нужно валить отсюда. В крайнем случае, и его красотку прихватить можно! Гвейф вздохнул – если бы ещё и её сестру, так это было бы вообще здорово!
– Я умею слагать стихи, – быстро ответила Аэльха, вызывающе глядя на Фьонна. – И песни петь тоже умею. Так что же это за игра?
– Играют двое, – неторопливо начал объяснять Фьонн, не сводя с девушки колдовских зелёных глаз, перед которыми красавицам доселе не удавалось устоять. – Кто-то начинает песню или стихотворение – скажем, ты, госпожа; а другой продолжает – ну, например, я или твоя сестра. Тема может быть любой, но картина или история, которую по очереди составляют двое, должна быть объединена общим сюжетом, чувством или идеей. Понятно я объяснил или не очень?
– Не очень, – кокетливо отозвалась Аэльха. – Но это ещё интереснее! Итак, я начинаю, а ты продолжай, лорд Кьёртэн, – властно произнесла она: волшебник улыбнулся.
Травы колючие скрыли тропу,
Ветви от стужи дрожат на ветру,
Холоден лунный тающий свет,
Лжив на воде серебрящийся след.
Сумрачной башней темнеет сосна
В платье, похожем на шкуру ежа;
Листья осоки, как стрелы, остры,
Целятся в небо призрачной мглы.
Фьонн по-прежнему улыбался. То, что он на самом деле выдал за игру, у него на родине не считалось забавой: это был один из способов, с помощью которого влюблённые могли признаться в своих чувствах даже в присутствии посторонних, используя для этого разнообразные символы и образы.
Она хорошо начала – так, как и полагается девушке. «В мире столько лжи и опасностей – как же я могу довериться тебе?..»
Сумрак уносят волны рассвета,
Тьму затопляя оттенками лета;
Ветер звенит, мотыльков окликая,
В травах прохладных юного края…
На перекрёстке пыльных дорог
Огненной чашей вспыхнул цветок:
Пурпурным всплеском, шёлковой лавой,
Сладким забвеньем и песенной славой…
«Мир прекрасен, когда смотришь на него глазами, полными любви! Алый цветок – это ты, любимая; и никакие испытания не заставят меня разлюбить тебя…»
Лето обманчиво в горной долине:
Днём грело солнце – а в ночь выпал иней,
Ломким и чёрным стал мак шелковистый
Под дуновеньем безжалостно-льдистым.
Горестной песнью ветер в ущелье
Перекликается с хмурой метелью;
Только полынь не поникла в долине,
Принарядившись в сверкающий иней.
«Сегодня ты говоришь «люблю», а что будет завтра?.. Если я дове-рюсь тебе, а ты меня позабудешь, жизнь моя станет горькой, как полынь…»
Полынь – серебро и горечь,
Полынь – словно тень былого,
А ныне смешались под солнцем
Алое и золотое.
Узором в траве изумрудной
Раскинулись маки рассвета
Алое на зелёном – и золото горицвета.
Ты скажешь – так не бывает,
Горицвета время – весною,
А мак расцветает летом,
Когда лютик одет в золотое.
Но алое пламя мака
Полынные тени отгонит;
И в алой огненной чаше
Горечь кажется мне золотою…
Аэльха неосознанно вертела в пальцах камешки своего ожерелья, словно хотела разорвать нить, на которую были нанизаны красные кораллы, похожие на окровавленные клыки вампира. На самом деле девушка кое-что слышала о «сетях слов» от своей няни. Но неужели… «Полынная горечь разлуки и страдания – не для тебя, любимая! Я предлагаю тебе свою любовь, своё сердце – а горечь, если без неё никак нельзя обойтись, пусть вся достанется мне: но и она покажется мне золотым вином, если ты ответишь на мою любовь…»
Алое пламя мака
Я в свой венок вплетаю,
А холод заснеженных лилий
За порогом навек оставляю.
Серую горечь полыни
И горицвета слёзы
Пусть ветер развеет в пустыне
Чёрною ночью беззвёздной!
Аэльха смотрела только на Фьонна, поэтому не заметила встревоженного взгляда, который бросила на неё сестра. А между тем Сигрэйн тоже превосходно поняла смысл фразы, предназначенной молодому волшебнику! «Я принимаю твою любовь и согласна принадлежать тебе – а все печали пусть развеет ветер…»
Бедная девочка совсем сошла с ума, сокрушённо подумала Сигрэйн. Конечно, этот молодой человек очень обаятелен – но вот какие у него намерения?..
Гвейф тоже отлично понял смысл поэтических картин, которыми обменивались его друг и дочка эрла Йорунда. Да-а, дело, кажется, идёт на лад… Хоть бы поскорее, что ли, да и свалить отсюда, пока эрл не вернулся!
Стрелы тропинок горных
Вонзаются в сердце вершины;
В преддверии неба тают
Полынные тени долины.
Остаются – простор и солнце
Над кручами скал горделивых,
И бесшабашный ветер,
Да взмахи крыльев орлиных!
«Сеть слов» была готова. «Моя любовь к тебе необъятна, как простор неба, горяча, как солнце, и непоколебима, как скалы; ты моя королева, и я буду верен тебе, как царь птиц верен своей избраннице…»
Фьонн правильно поступил, отказавшись от стереотипных образов разных там голубков, барашков и прочей милой и миролюбивой братии, лишённой, однако, яркой индивидуальности и честолюбивого размаха, ведь наследница грозного эрла была вовсе не из тех заслуживающих всяческого сочувствия юных особ, которые истомились за бесконечным вышиванием в тщетном ожидании эпического героя на белом коне. Обе дочери воинственного эрла Йорунда очень даже неплохо владели оружием – намного лучше, чем вязальными спицами или вышивальной иглой. В самом деле – зачем знатной девице корпеть над модными узорами лично, когда в лихом набеге можно захватить золото, на которое, как известно, в подавляющем большинстве Миров Упорядоченного приобретается если и не всё, то очень и очень многое? Конечно, можно возразить, что юная амазонка легко может и сложить голову в первой же незначительной стычке. Но Охотники на Вампиров придерживались на этот счёт довольно примитивного воззрения, а именно, что славная гибель в бою избавляет от многих забот, связанных с таким неудобным явлением, как жизнь. Нужно заметить, что философские взгляды воинственного клана не отличались последовательностью: так, Охотники на Вампиров вовсе не презирали земные наслаждения и комфорт, как по идее следовало бы ожидать, а, напротив, весьма и весьма ценили, стараясь заполучить их всеми возможными способами, иногда и не самыми похвальными.
Сигрэйн и Аэльха пару раз бывали в походе против вампиров, а также в карательной экспедиции против взбунтовавшихся данников Йорунда, занимающихся плетением хитроумных козней и рыболовных сетей. Хотя обе красавицы не совершили каких-либо крупных кровавых подвигов, достойных занесения в хроники и прославления в песнях, однако сам факт пребывания в рядах отцовского воинства поднял девушек в собственном мнении, и так достаточно высоком. Соответственно, обе юные дамы предъявляли повышенные требования к доблести своих будущих избранников. То, что Фьонн и Гвейф вошли в ворота Йорлхейма, завоевав это право своими мечами, конечно, свидетельствовало в пользу мага и его приятеля; однако дочь Йорунда, несмотря на свои пылкие чувства к сыну Льювина, сочла необходимым лично убедиться в том, что молодой человек не пренебрегал занятиями спортом, как то нередко случается с образованными людьми.
– Очаровательная игра, Кьёртэн, – проговорила она, нежно глядя на молодого человека. – Правда, я так и не поняла одного – как определить, кто выиграл? Не в этом суть?.. Ну конечно, – она улыбнулась и незаметно коснулась его руки. – А не хочешь ли ты сыграть во что-нибудь такое, где обычно не бывает сомнений в том, кто победил?
Выражение её лица вдруг переменилось: вместо ласковой улыбки – дерзкий взгляд неукрощённой хищницы, которая, может, просто хочет поиграть с тем, кого уже считает своей добычей… Другого бы такая перемена оттолкнула – но не Фьонна. Его, в отличие от многих мужчин, не пугала стихийная непредсказуемость женской натуры; самоуверенный вызов строптивой красавицы, наоборот, всегда подстёгивал страсть и воображение молодого мага. Ясно, дочка эрла Йорунда – дикая штучка! Но Фьонн и так-то уж влюбился в неё не то что по уши, а, как говорится, выше крыши! Молодой волшебник на миг представил себе эту дикую кошку без стыдливых покровов цивилизации, попросту называемых одеждой… Ой-ой-ой, как бы крышу-то совсем не снесло раньше времени!
– Я всецело в твоём распоряжении, моя госпожа, – галантно отозвался Фьонн, а его взгляд меж тем выражал столь откровенное восхищение, что красавица слегка смутилась, несмотря на свою непосредственность. – Даже если ты предложишь мне биться против десяти, ста… нет, тысячи воинов только ради твоей улыбки, то я выйду на этот бой, пусть это и будет для меня верная смерть!
Разглагольствуя подобным образом, Фьонн на самом деле мало чем рисковал. Идиотские испытания, вроде нешуточной битвы с вооружённой до зубов вражеской ордой, когда герою-одиночке (а правильнее сказать – смертнику) не полагаются доспехи, или же неспешной прогулки среди неделю не кормленных тигров и львов, назначавшиеся особо жестокими дамами для влюблённых рыцарей, давно вышли из моды. Вряд ли Аэльха захочет подвергнуть его жизнь серьёзной опасности, учитывая явную благосклонность девушки – а если бы даже и так, подумаешь! Молодой волшебник болтал весь это вздор в духе повреждённых рассудком трубадуров исключительно потому, что знал – дамам подобный бред нравится. То есть нравился тем, кому Фьонн раньше всё это излагал. У дочери Йорунда, как выяснилось, вкусы были не столь утончённые, однако гораздо более прагматичные.
– Фу, что за ерунда! – поморщилась она. – Сам подумай: что мне за удовольствие, если тебя на моих глазах ухлопала бы сотня или тысяча воинов? Или даже один?!
Фьонн не мог ни согласиться со столь здравым высказыванием: в самом деле, в подобном случае удовольствия не получила бы ни дама, ни, разумеется, он сам. Более того – все надежды на взаимную любовь и счастье доблестно и глупо погибли бы вместе с ним! Молодой маг по достоинству оценил практический подход юной леди.
– Ну, это я так сказал, – не особенно смутившись, честно признался он. – Конечно, мне гораздо приятнее будет оставаться в живых подольше… особенно если ты будешь рядом со мной, – шепнул он, видя, что окружающие в данный момент целиком захвачены какими-то мудрёными рассуждениями Гвейфа, которые и сам дракон едва ли толком понимал.
– О, это будет зависеть от тебя, – так же тихо ответила девушка и добавила громче. – Я хотела предложить тебя сыграть в «коршуна и перепёлку»; или, может, сначала померяемся силами в стрельбе из лука?
Фьонн, как и его мать, Вэйлинди, стрелял достаточно метко; но вскоре он понял, что тягаться с юной леди из клана Охотников на Вампиров трудновато. К тому же перед молодым магом неожиданно встала проблема этического характера. Аэльха, насмешливо сверкнув на него чёрными глазами, предложила стрелять по движущейся мишени; одна из служанок принесла корзину с живыми птицами и приготовилась выпускать их по знаку своей госпожи. Ничего не подозревающая пташка уже взлетела в воздух…
Аэльха уверенным движением подняла лук; но в тот миг, когда она уже намеревалась пустить стрелу в живую цель, Фьонн крепко схватил де-вушку за запястье правой руки. Стрела, хоть и сорвалась с тетивы, но не попала в птицу. Подруги девушки возмущённо зашумели; сама же Аэльха, с досадой отшвырнув лук, гневно набросилась на Фьонна едва ли не с кулаками. Возможно, она всерьёз намеревалась ударить его – но, встретив спокойный, чуть опечаленный взгляд молодого человека, девушка нехотя опустила руку.
– Что ты себе позволяешь… – начала она, но в её тоне чувствовалась неуверенность.
– Прости меня, госпожа, – хладнокровно отозвался волшебник. – Но там, где я вырос, не принято просто так, ради забавы, убивать живые существа.
– Может, ты ещё скажешь, что ты вегетарианец и никогда не пробо-вал дичи? – съязвила Аэльха.
– Ну, от подобного совершенства я далёк, – покачал головой Фьонн. – Но одно дело – стрелять в птицу, когда нужно хоть что-нибудь слопать, а другое – просто так, ради забавы! Я вовсе не осуждаю тебя, госпожа, и не хотел тебя обидеть. Прости, если я ненамеренно тебя задел.
– Надеюсь, ты сумеешь загладить свою вину, если действительно этого хочешь, – многозначительно улыбнулась девушка.
Игра в «коршуна и перепёлку» оказалось куда более приятной. Тому, кто играл роль коршуна, следовало поймать «перепёлку», которая могла убегать от него в любом направлении. Аэльха бегала очень быстро; задачу «коршуна» усложняли многочисленные кадки с растениями, скульптуры, скамейки и наружные лестницы, являющиеся деталями интерьера внутреннего дворика в доме Йорунда.
…Фьонн мчался вверх по лестнице, спиралью закрученной вокруг тонкой башенки, самого высокого сооружения во всем архитектурном комплексе йорундова жилища. На бегу маг успел подумать: а какого тролля они возвели эту башню?.. Для того чтобы по большим праздникам созерцать движение светил?..
Дальше бежать было некуда, и Аэльха остановилась. Голова у неё слегка кружилась – и от стремительного бега, и от высоты, с которой открывалась живописная панорама… и от того, что молодой человек, красивый, пылкий и влюблённый, оказался в полушаге от неё.
– Вот я и поймал тебя, моя перепёлка, – ласково усмехнулся он, прикоснувшись к её плечу.
Ощутив его тёплые пальцы на своей коже, девушка только сейчас обратила внимание на то, что платье сползло с плеча – наверное, во время этого безумного бега.
– Не трогай меня… – прошептала девушка, чувствуя, что голова кружится всё сильнее.
– Неужели ты меня боишься, Аэли, словно я и впрямь коршун? – он с обезоруживающей улыбкой осторожно привлёк ей к себе.
– Нас увидят… – беспомощно прошептала она, борясь с настойчивым желанием теснее прильнуть к нему.
– Ну, я же должен поймать перепёлку, верно? – засмеялся он и серьёзно добавил. – Не бойся, Аэли. Это, наверное, мне бы следовало бояться… будь я чуточку благоразумнее.
– Тут, наверху, всё кажется таким… игрушечным, – она жестом указала вниз. – Словно на картинке. Ты не боишься высоты, Кьёртэн? – по её лицу снова скользнула хищная улыбка, проскользнула и померкла.
– Я? До сегодняшнего дня я об этом вообще не задумывался, – Фьонн снова дотронулся до её плеча; пальцы волшебника осторожно гладили нежную загорелую кожу.
– А что ты думаешь сейчас? – девушка прищурилась от яркого солнца.
– Могу ли я думать о чём-то, кроме тебя? – сын Льювина бережно натянул сползшую ткань на плечо девушки. – А раз мои мысли заняты только тобой, разве могу я хотя бы помыслить о страхе?..
* * * * *
– Льювин! Льюв, тебе не кажется, что ты давно не интересовался тем, что происходит с нашим сыном? – настойчивый голос Вэйлинди вывел магистра Мон-Эльвейга из мрачной задумчивости.
– Н-не говори мне про него, Вэйл, – нетвёрдо промолвил Льювин, прикрыв глаза рукой. – Он… ему наплевать на наши заботы. Ему бы только за девицами бегать…
– Льюв! Что ты несёшь? – Вэйлинди, опасаясь, что он ещё не вполне оправился от ран, полученных в стычке с бандитами, дотронулась до его лба, проверяя, нет ли жара.
– Ах, да я здоров, Вэйл, – раздражённо отозвался магистр, отстраняясь и хмуро глядя в пространство. – Разве дело во мне! Я только что говорил с ним. С нашим сыном. Фьонн, оказывается, знает, кто подстроил покушение на меня.
– Кто? – подобралась бывшая некромантка. – Да тот тип пожалеет, что родился на свет! И ещё этот мерзавец будет жалеть, что не нанял этих убийц для себя, чтобы спокойно умереть один-единственный раз, – добавила Вэйлинди, мрачно усмехнувшись.
– Не так-то просто до этого типа добраться, Вэйл, – неторопливо ответил Льювин. – В смысле магии его, конечно, любой деревенский колдун за пояс заткнёт, но до качественного зомби ему пока, увы, далеко, как простому смертному до божества. Это эрл Йорунд, двоюродный братец нашего милейшего Фьордана. Этому мерзавцу – я имею в виду Йорунда – мало, видишь ли, того, что он благополучно смылся из Эскелана, где ему грозило тюремное заключение за превышение служебных полномочий! Ничего не скажешь, ловко он захватил место вождя Южного союза племён рыболовов и бедуинов-скотоводов, прикончив прежнего руководителя на поединке с нарушением основных правил подобных единоборств! Жаль, что раньше я не обращал на его деятельность особого внимания! Всё времени не было, а моя самона-деянность, гадина, шептала, что он не особенно опасен, можно и подож-дать… Вот и дождался! Фьордан – так ему, негодяю, и нужно! – теперь любуется арландунскими звёздами из-за решётки элитной эльфийской темницы, причём в этом немалая заслуга нашего сына, Вэйл; а Йорунд, видно, решил, что пожизненное заключение его родича – отличный предлог, чтобы сыграть на руку Ордэйлу, прикончив меня. Ведь кроме меня у нашего почтенного ректора нет серьёзных соперников в борьбе за кресло Архимага!
– Вот оно что! Это несколько проясняет дело, – протянула волшебница. – Но почему ты так зол на Фьонна?
– Наш сын сейчас находится во владениях Йорунда, – нехотя сказал Льювин. – Там-то он случайно и узнал насчёт покушения – точнее, не он, а Гвейф. Я потребовал, чтобы они немедленно убирались оттуда. А наш сын отказался. Отказался из-за девчонки, дочки Йорунда! Девиц ему, видите ли, в других местах мало! Говорит, наконец встретил настоящую любовь! Хороша любовь – дочь человека, который подсылает убийц к его отцу! Ты не находишь, Вэйл? – и Льювин нервно усмехнулся.
– Возможно, это и правда настоящая любовь, – отозвалась волшебница. – Разве ты уже всё забыл?
– Что это я забыл? – хмуро переспросил Льювин, слегка вспыхнув, чего не случалось с ним уже лет десять-пятнадцать.
– Как мы с тобой встретились, – нетерпеливо пояснила бывшая нек-романтка. – И какие слова ты говорил мне – помнишь, в Башне Драконов?.. Да и потом, много раз – по ночам, да и днём нередко, – с каким-то сухим, надломленным смешком добавила она. – Неужели эта треклятая предвыборная кампания заразила тебя «синдромом честолюбца», при котором все остальные чувства отмирают за ненадобностью? – совершенно неожиданно она всхлипнула и закрыла лицо руками.
Льювин вздрогнул. Упрёки Вэйлинди язвили не особенно остро – магистр Мон-Эльвейга был очень далёк от того, чтобы ощущать себя апатичным пучком соломы, которому чужды человеческие желания; но зато Льювин сейчас живо представил, чего был лишён почти с самого начала предвыборной кампании, когда чаще всего входил в спальню ближе к утру и тотчас проваливался в сон от усталости.
– Проклятие! – вполголоса пробормотал он, решительно поднимаясь с места. – Эти намёки оскорбительны и лишены оснований, моя бешеная ведьмочка! – с этими словами магистр схватил волшебницу в охапку, намереваясь немедленно доказать ей на деле, насколько ошибочно высказанное ею ужасное предположение.
Вэйлинди и сама рада была бы на деле убедиться в том, что любов-ный пыл мужа нисколько не уменьшился под влиянием этой дикой предвы-борной гонки; однако волшебница, которая сильно тревожилась за сына, твёрдо решила сначала выяснить позицию Льювина относительно его уча-стия в дальнейшей судьбе Фьонна.
– Что ты намерен делать? – серьёзно, даже мрачновато спросила Вэйлинди.
– Как это – что, Вэйл, любимая моя? – немного удивлённо переспросил Льювин в промежутке между поцелуями, которыми он осыпал руки и полуобнажённую грудь жены. – Конечно же, я очень виноват, что в последнее время был не очень внимателен к тебе – но я готов немедленно загладить свою вину, если ты позволишь. И не думай, пожалуйста, что я люблю тебя не так сильно, как раньше…
– Я вообще-то имела в виду не это, когда спросила, что ты собира-ешься делать, – пояснила Вэйлинди, не отвечая на ласки Льювина и даже слегка отстранившись от него.
– А что же? – разочарованным тоном спросил он.
– Мы же говорили о нашем сыне, – нетерпеливо пояснила она. – Льюв, да вернись к реальности, наконец! Ты же сам сказал, что Фьонн находится во владениях Йорунда, где нашему мальчику может грозить серьёзная опасность, если там узнают его настоящее имя!
– К реальности… Не думал я, что она однажды состроит мне столь издевательскую рожу! «…Когда кровь моих ран станет алой росой на кусте боярышника…» – нараспев пробормотал магистр. – Так он сказал – ты помнишь, Вэйл? А до того, сказал наглый мальчишка, тревожиться о его судьбе не надо…
– Как ты можешь так шутить! Или… ты это серьёзно, Льюв? – сдвинув брови, резко спросила бывшая некромантка.
– А что ты предлагаешь делать, Вэйл? Силком притащить его домой? В конце концов, он взрослый человек и профессиональный волшебник с дипломом Академии! Наше мнение для него, похоже, значит всё меньше и меньше.
– Никогда не думала… что ты… можешь вот так… – Вэйлинди гневно сверкнула зелёными глазами, развернулась и стремительно вышла из комнаты.
* * * * *
– Наша мама, Сигри и моя, была воительницей из клана Разящих Стрел. Во время войны Четырёх Племён она попала в плен к нашему отцу, – печально сказала Аэльха.
Она и Фьонн неторопливо шли по извилистым тропинками сада; где-то далеко позади остались Гвейф и Сигрэйн, так что влюблённые в некотором смысле были наедине и в то же время под присмотром.
– Наша няня, Уариди, была возницей в маминой колеснице и тоже попала в плен вместе с ней, – продолжала девушка. – Но ей повезло больше. А может, всё дело в том, что она колдунья, не знаю. Младший брат моего отца взял её в свой дом и сначала хотел поступить с ней так, как здесь обычно поступают с пленницами, – девушка чуть покраснела. – Уариди никогда не рассказывала, что произошло между ней и этим человеком; только он на следующий же день женился на ней в соответствии со всеми положенными обрядами. Муж Уариди погиб два года назад в стычке с взбунтовавшимися скотоводами возле Утиного озера. Уариди осталась полноправной хозяйкой в его доме. Между прочим, суеверные люди до сих пор её немного побаиваются. Унвр, с которым бился твой друг – это её сын.
– А твоя матушка? – нерешительно спросил Фьонн.
– Мама… – Аэльха грустно смотрела вдаль. – Уариди говорит, что я чем-то похожа на неё. Я ведь её почти не помню. Мамины родичи несколько лет собирали выкуп; за это время у мамы родилась сначала Сигри, потом я. А ведь у отца… у него была законная жена, Дженнара. Йорм, Эоранд и Роири – это её сыновья. И они всегда обзывали нас с Сигри дочками пленницы! – лицо девушки вспыхнуло от гнева, а руки сжались в кулаки. – Будто мы виноваты в этом! Он… он заставил нашу мать… Так говорила Уариди. Но родичи всё-таки выкупили её и готовы были заплатить и за нас – а он отказался отдать нас матери. Сигри говорит, она помнит, как мама плакала. Она не хотела оставлять нас ему – но и оставаться с ним больше не могла! Да и его жена, мать наших братьев… Она умерла совсем молодой!
Фьонн оглянулся; почётное сопровождение брело в отдалении и, кажется, судя по выразительным жестам, оживлённо обсуждало какой-то кустарник. Пользуясь временным ослаблением бдительного контроля, молодой волшебник обнял Аэльху за плечи. Девушка слабо улыбнулась.
– Иногда я просыпаюсь среди ночи и думаю – неужели я никогда не увижу мою мать? Клан Разящих Стрел живёт где-то там, за Зубастыми хребтами… – девушка неопределённо махнула рукой. – Представляешь? Я даже точно не знаю, где живёт моя мать – и это всё из-за него! Из-за нашего отца, я хочу сказать, – пояснила девушка и добавила, потупившись. – Когда мы с Сигри были маленькими, мы часто мечтали, что сбежим туда, отыщем нашу мать и станем бесстрашными и беспощадными амазонками, как она. А сюда никогда не вернёмся – разве что проучить наших братьев! Йорм, правда, никогда нас не дразнил и даже старался защитить…
– Ты говоришь, клан твоей матери живёт где-то за Зубастыми хреб-тами? А вампиры?
– Вампиры, – презрительно скривилась Аэльха. – Знал бы ты, что это такое на самом деле! От этих вампиров вреда меньше, чем от комаров на болоте – пожалуй, мой батюшка и то больше крови за жизнь выпил, чем их Верховный Вампир!
– Что же они, росой питаются? – удивился Фьонн. – Да это какие-то мутанты, а не вампиры!
– Ага, – согласилась девушка. – Им куда больше золотишко нравится. И вино. Красное, – она засмеялась. – А вылазки моего батюшки, которые громко называются «походами против кровопийц» на самом деле обычные набеги с целью присвоения вампирских сокровищ. Несколько лет назад в Йорлхейме была мода на ожерелья из вампирских клыков, – видя, что молодой человек брезгливо морщится, девушка с усмешкой добавила, – в подавляющем большинстве из фальшивых, конечно. У Йорма до сих пор в шкатулке эта гадость валяется – только у него она из настоящих зубов, выдранных у пленных вампиров.
Влюблённые очутились на небольшой полянке, заросшей цветами – не экзотическими растениями невиданных расцветок и форм, а обычными ромашками и васильками, которые повсюду растут и в Брене, и на просторах Вольных Земель, да и в Эскелане тоже. Девушка выскользнула из полуобъятий своего спутника, нарвала охапку цветов и, прислонившись к стволу дерева, начала проворно плести венок.
– Расскажи мне что-нибудь о себе, Кьёртэн, – попросила она.
Фьонн рассеянно кивнул, но не торопился начинать повествование. Ему не хотелось ничего выдумывать: а сказать всю правду…
– Ну что же ты молчишь? – нетерпеливо промолвила девушка, а её пальцы всё сплетали и сплетали гибкие стебли цветов.
– Аэли, ты хочешь навсегда покинуть эти места? – вдруг решился он. – Ты же сама только что говорила, что мечтала уехать и никогда сюда не возвращаться! Аэли, я люблю тебя! Я полюбил тебя, как только увидел! Не смейся, милая! Прежде я и сам смеялся, как над шуткой, над утверждениями о любви с первого взгляда – но, видно, это шутка богов… Ну, или фей, – спохватился Фьонн, сообразив, что насчёт богов-то он, пожалуй, перегнул палку. – Ты ведь тоже меня полюбила, Аэли! – с воодушевлением продолжал он. – Бежим со мной, любимая! Я же не какой-нибудь бродяга, которому негде приклонить голову: мой отец богат, а власти у него побольше, чем у всех королей, вместе взятых! Для тебя я готов завоевать королевство… да что там – два, десять, сотню, сколько захочешь! Да и что такое власть короля по сравнению с могуществом и независимостью волшебника! Аэли, ты будешь жить так, что тебе позавидуют королевы! Бежим вместе, сегодня же!
– А почему бы тебе ни попросить моей руки у моего отца, как полагается, а? – вполне резонно спросила она, надевая себе на голову только что законченный венок; её глаза, для пущей выразительности обведённые чёрным контуром, хищно сузились, но через миг она улыбнулась – тепло и поощрительно.
Фьонн снова огляделся по сторонам; не заметив никого, кто мог бы его подслушать, он приблизился к девушке вплотную и тихо сказал:
– Аэли, прости меня, но, видишь ли, я не совсем тот, за кого себя выдаю… Твой отец не только никогда не согласится выдать за меня замуж свою дочь – он пытался подослать убийц к моему отцу и, скорее всего, будет весьма рад захватить меня в плен или попросту пришибить. Я – Фьонн, сын Льювина, магистра Мон-Эльвейга, а Кьёртэн – прозвище, которое я сам для себя придумал и под которым порой скрываю своё настоящее имя. Видишь, – он коснулся пальцев девушки, – теперь я в твоих руках, Аэли. Если ты захочешь, одно твоё слово легко может меня погубить. Или, по крайней мере, доставить мне очень крупные неприятности, – он не удержался от привычной иронии, но тут же снова сделался сентиментальным и серьёзным. – Теперь ты веришь, что я люблю тебя?
Девушка рванулась к нему, явно желая обнять: Фьонна, разумеется, не пришлось бы долго раскачивать на ответные нежности – однако оба во-время вспомнили, что где-то поблизости бродит хоть и ненавязчивая, крайне снисходительная, но всё же достаточно бдительная стража в лице Гвейфа и Сигрэйн. Пыл влюблённых, понятное дело, никоим образом не остыл, но до поры до времени был вынужден скромно укрыться под толщей золы, именуемой приличиями. Аэльха и Фьонн крайне неохотно отодвинулись друг от друга на некоторое расстояние, которое с точки зрения суровых блюстителей нравственности являлось необходимым минимумом; однако для молодых людей оно было лишь досадной помехой, ничем иным.
– Аэли… Скажи только: «да» или «нет»? – шепнул Фьонн, хотя, собственно, всё и так было ясно, и дополнительные уверения нужны были разве что для соблюдения традиционного ритуала любовного признания.
Быстрый взгляд, которым девушка одарила молодого волшебника, красноречиво обещал и дальнейшие, гораздо более значимые и поистине бесценные для пылкого любовника дары; но, соблюдая, как и Фьонн, неве-домо кем основанную традицию, Аэльха кокетливо отозвалась, потупив глаза:
– Завтра Праздник Урожая: после Танца в честь Мастера Всех Ис-кусств я дам тебе ответ, Фьонн, сын Льювина.
Гвейфа и Сигрэйн сейчас не было видно: казалось, что влюблённые одни в этом странном саду, похожем на бессистемную коллекцию взбалмошного ботаника-любителя. Аэльха стремительным движением дикой кошки обвила руками шею молодого волшебника; им обоим стоило огромных усилий прервать долгий поцелуй, который настойчиво требовал более длительного и деятельного продолжения.
Венок из синих и белых цветов, красиво смотревшихся на фоне чёр-ных волос Аэльхи, съехал набекрень; Фьонн ловко сорвал венок с головы девушки и небрежно надвинул себе на лоб.
* * * * *
…Высокие факелы ярко пылали в ночи, освещая большую поляну, в центре которой, обведённые глубоко прочерченным кругом, отбрасывали длинные тени воткнутые в землю копья, увитые пшеничными колосьями. Военные состязания, непременные на Празднике Урожая, как и полагается, завершились до наступления сумерек. Дальше всех метнул копье Гвейф, а в бою на мечах всех превзошёл Фьонн (ещё бы, с волшебным-то Мечом!). После захода солнца предстояло пиршество – но прежде, по обычаям Брена, которые клан Охотников на Вампиров ревностно хранил, одна из знатнейших девушек клана должна исполнить Танец в Честь Мастера Всех Искусств; почти тот же самый танец пляшет и каждая невеста в день своей свадьбы…
Аэльха вышла на свободное пространство в середине поляны. Она была в короткой золотистой тунике, перехваченной на талии пурпурным шарфом, и в алых туфлях с большими пряжками. Девушка окинула спокойным, равнодушным взглядом воинов своего отца, расположившихся кто на складных стульях, кто на толстых поленцах, а кто и прямо на траве. Её подруги, стыдливо пряча глаза и смущённо хихикая, жались в сторонке, с нескрываемым интересом поглядывая на мужчин.
Аэльха быстро нашла взглядом Фьонна – он стоял под раскидистым дубом и не сводил глаз с девушки. Поодаль, усевшись на толстое бревно, Гвейф и Сигрэйн о чём-то оживлённо беседовали вполголоса, пытаясь, несмотря на несомненную для обоих занимательность обсуждаемой темы, хоть время от времени посматривать в сторону своих подопечных. Сигрэйн внезапно нахмурилась, бросив взгляд на туфли сестры. Пряжки были разными – одна золотая, прямоугольная, а другая серебряная, овальная. Возможно, этого никто не заметил – участники торжества задолго до начала основного пиршества успели не раз приложиться к освежающим напиткам, а если кто-то с этим и не торопился – всё равно каждый думал о чём-то своём. Но Сигрэйн очень хорошо знала причуды сестры. Ох, уж эти туфли с разными пряжками – они всегда появляются на сцене, когда Аэльха затевает какую-нибудь донельзя рискованную выходку!..
…Музыка плыла над лугом, прихотливо скользя и свиваясь в причудливый узор: и, следуя за немыслимыми изгибами мелодии, в колеблющемся свете костров танцевала девушка. И хотя её Танец предназначался для всех, а в первую очередь – для легендарного бессмертного героя, перед талантами и подвигами которого бледнеют человеческие свершения, на самом деле Аэльха танцевала только для Фьонна, как танцует невеста для своего жениха. Неистовый порыв сменялся в её танце обманчивой покорностью, и тут же – дерзким вызовом, стремительным вихрем, а следом – молчаливой лаской и отчаянной моль-бой…
Наверное, в этом танце сохранились отблески древней магии: уже и музыка затихла, и прекрасная танцовщица шла между рядами пирующих, собственноручно подавая каждому полный кубок с вином – а Фьонну всё слышалась колдовская мелодия, казавшаяся такой родной и хорошо знакомой… А, ясно – здесь её просто исполняют несколько иначе! А вообще-то это «Мелодия Земной Магии» – любимая музыка отца! Он, кажется, говорил, что впервые услышал её от своего отца…
– Ты выпьешь со мной… Кьёртэн? – голос Аэльхи вывел Фьонна из задумчивости.
Она стояла перед ним, протягивая небольшой серебряный кубок, в котором плескался какой-то таинственный напиток золотисто-медового цвета. Сын Льювина машинально взял сосуд; но что-то насторожило молодого мага. Тысяча троллей, что это за странная тишина? Раз так бывает в самом начале пира?
Фьонн обвёл луговину пытливым взглядом: участники празднества, вместо того, чтобы греметь посудой, хрипло переругиваться, петь песни и обнимать стыдливо взвизгивающих девушек, вяло клевали носом, а некоторые и вовсе храпели. Волшебник перевёл взор на то, что ему предлагалось выпить. Да-а, это варево явно не из общественного котла, из которого наливали всем присутствующим! Специальный алхимический анализ потребовался бы разве что для определения точного перечня ингредиентов. В том, что это за настойка, у Фьонна не возникло никаких сомнений. Любовный напиток! В другое время сын Льювина, скорее всего, попросту расхохотался – для него, профессионального мага, не составило бы труда нейтрализовать действие подобного пойла вне зависимости от конкретных составляющих, из которых оно изготовлено.
Конечно, Фьонну удалось бы обезопасить себя от своеобразного влияния упомянутого питья – в том случае, если бы молодой волшебник действительно этого пожелал. Но в том-то и дело, что Фьонн хотел совсем другого; нужно заметить, что позиция любовного напитка в основных пунктах не имела существенных расхождений с подлинными желаниями молодого мага. Правда, Фьонн, как и полагается честному человеку, всерьёз намеревался сначала жениться на своей избраннице; без любовного напитка ему, несомненно, удалось бы сдерживать свой пыл в рамках приличий вплоть до свадьбы. Волшебник слегка заколебался, посматривая на аппетитно поблёскивающее в кубке волшебное варево. Сама затея Аэльхи, напоминающая сюжеты древних легенд, конечно, слегка позабавила Фьонна, но…
– Ну, что же ты? – нетерпеливо шепнула девушка; в её голосе прозвучала насмешка. – Может, боишься неконтролируемых состояний?
Этого Фьонн вынести не мог. Она ещё и насмехается! Посмотрим, как она заговорит, а особенно – как будет себя вести, когда сама выпьет то, что с язвительной улыбочкой суёт ему! Волшебник залпом проглотил половину того, что было налито в кубок, и слегка поморщился – на вкус любовный напиток напоминал микстуру от кашля, смешанную с домашним вином из ежевики и спиртовой вытяжкой из цветков календулы.
– За твоё здоровье, – запоздало брякнул Фьонн и уверенным жестом сунул кубок в руки Аэльхе. – А теперь твоя очередь – так, кажется, полагается по инструкции, верно? – и он негромко кашлянул, так как от содержащегося в проглоченном пойле спирта запершило в горле.
Девушка удовлетворённо улыбнулась, удостоверившись в бесстра-шии и решительности молодого человека. Она поднесла кубок к губам и неторопливо, маленькими глотками, выпила свою порцию, словно это было изысканное вино из лучшей винодельни.
Фьонну доводилось варить любовное зелье на практических занятиях по магической кулинарии, но вот лично пробовать изготовленную продукцию ему как-то не приходилось, поэтому волшебник с интересом и некоторым беспокойством прислушивался к своим ощущениям. Вроде нигде не кольнуло, в ушах не звенит, да и вообще ничего особенного… Ой-ой-ой, а это что такое?..
Любовный напиток, объединившись в единый фронт с пылкими чувствами молодого мага, превратился в настоящее любовное пламя и повёл организованную атаку на самоконтроль Фьонна. Где-то на дне сознания ещё трепыхались мысли о благоразумии, благовоспитанности и прочих подобных вещах: однако глубины бессознательного проявили полную солидарность с любовным напитком, с восторгом восприняв цели и задачи, ради которых, собственно, этот напиток и был изготовлен.
– Пойдём, любимый, – чуть слышно шепнула Аэльха и взяла мага за руку.
Фьонну всё же кое-как удалось смирить бушующее в крови любовное зелье: но, хоть волшебник и восстановил пошатнувшийся было самоконтроль, трусливо пятиться от любимой девушки молодой маг, естественно, не собирался. В конце концов, не так уж принципиально, когда именно это произойдёт – всё равно он обязательно на ней женится, и неважно, почему он так сильно её полюбил: из-за фейного ли заклятья, по прихоти ли норн, будто бы прядущих нити человеческих судеб, или же целиком по собственной воле – это Фьонна мало заботило.
– А в общественный котёл ты подсыпала сонный порошок? – уточнил он, кивнув в сторону дремлющей толпы. – Однако иногда встречаются индивидуумы с такой стойкой бессонницей, что их ничем не проймёшь!
Волшебник поискал глазами Гвейфа: тот сидел, положив голову на скрещенные руки, и старательно притворялся спящим. Но Фьонн слишком хорошо знал своего приятеля, чтобы поверить, будто тот малодушно уснул на посту. Не говоря уж о том, чтобы дракон – да поддался какому-то сонному порошку из сенной трухи?!
– Идём же, Фьонн, – Аэльха настойчиво потянула его за руку.
Предположив, что на неё, как на человека неподготовленного, лю-бовный напиток подействовал сильнее, Фьонн без колебаний последовал за ней. Нельзя же допустить, чтобы девушка напрасно маялась от действия этого пойла, когда только он теперь и может (да и хочет, разумеется) ей помочь!
Спальню Аэльхи освещали два светильника, искусно изготовленных из разноцветных стёклышек: их пёстрые переливы походили на кусочки призрачной мозаики, разбросанные по комнате. Затворив дверь, девушка нерешительно остановилась на месте. Фьонн обнял её и с удивлением отметил, что она вдруг боязливо сжалась под его ласковым прикосновением, словно испуганная птичка. Аэльха низко опустила голову, так что длинные пряди чёрных волос скрыли её лицо. Фьонн бережно взял её за подбородок, заставляя поднять голову. Молодого человека поразило по-детски растерянное и беспомощное выражение в глазах девушки.
– Аэли, милая, что с тобой?
– Я боюсь… – спрятав лицо у него на груди и краснея от стыда, едва слышным шёпотом призналась она. – Боюсь… что будет больно… и что ты уйдёшь… Милый, – кончики её пальцев робко коснулись его щеки. – Видишь, какая я непоследовательная, – она попыталась улыбнуться, но в неверном свете пёстрого светильника Фьонн заметил слезинку, блеснувшую на ресницах девушки.
– Я-то не уйду, если только ты этого не захочешь, – Фьонн подхватил её на руки. – А ты, любимая – ты уйдёшь отсюда со мной? – он сел на край кровати и посадил девушку себе на колени. – Ты станешь моей женой? Подумай – я сын человека, которого твой отец ненавидит! Прогнать меня пока ещё не поздно, – он улыбнулся одними уголками губ, но улыбка получилась печальной.
– Хоть ты и волшебник, а, оказывается, вон какой глупый, – тихо засмеялась она и, осмелев, тесно прижалась к нему. – Ну, допустим, я прогоню тебя из своей комнаты; а из сердца, из мыслей, из желаний?..
С отчаянной решимостью пловца, ныряющего в неведомые тёмные глубины, Аэльха рванула застёжки платья на груди; однако от волнения она никак не могла разомкнуть пасти золотых львят, накрепко вцепившихся в золотые кольца. Фьонн ободряюще накрыл своей ладонью дрожащие руки девушки.
Золотые львы, даже не огрызнувшись для порядка, сдали вверенные их охране сокровища на милость искушённого в любовных шалостях волшебника. Аэльха зажмурилась и с облегчением перевела дух, как человек, наконец-то получивший долгожданную свободу. Теперь она улыбалась, всё ещё не открывая глаз; сердце отчаянно колотилось под ладонью Фьонна, и тело девушки понемногу охватывал мучительно-сладкий трепет…
* * * * *
Фьонн не зря усомнился в том, что сонное зелье смежило недрёман-ные очи дракона, исполняющего обязанности ментора с поистине удручающей добросовестностью. Едва Фьонн и Аэльха скрылись в тени деревьев, как Гвейф проворно вскочил на ноги и незаметно последовал за влюблёнными. Труднее всего ему приходилось на открытых местах, где негде было спрятаться. Дракон чуть не распластывался на земле, стараясь не упустить из виду беспечную парочку. Заметив промелькнувший поодаль одинокий человеческий силуэт, дракон насторожился. Неужели кто-то следит за этими идиотами, не на шутку встревожился Гвейф. Надо у дверей покараулить, пока этот повеса будет развлекаться, мрачно думал дракон, имея в виду Фьонна. А если тот тип, что промелькнул в ночи, аки тать, и впрямь затевает недоброе, можно будет без разговоров придушить его прямо возле дверей красоткиной спальни!
Гвейф охотно последовал бы примеру Фьонна, если бы Сигрэйн вздумалось повести себя так же, как её пылкой сестрёнке. Но рассчитывать на немедленное осуществление своих заветных надежд дракону не приходилось – даже если бы его дама проявила к нему вожделенную благосклонность, собственная совесть и альгейс Льювина обязывали Гвейфа прежде всего заботиться о безопасности наследника магистра.
Пробираться полутёмными коридорами в доме Йорунда, где гулкое эхо вторило каждому резкому движению, было ещё сложнее, чем перебегать через открытые пространства, освещённые полуразбитыми фонарями. Осторожно выглянув из-за поворота, Гвейф увидел, как за Фьонном и его спутницей затворилась дверь. Крадучись, дракон вышел на освещённое пространство, высматривая подходящее местечко, где можно спрятаться и в то же время не терять из виду заветную дверь. К счастью, как раз напротив спальни Аэльхи находилась глубокая ниша, в которой размещалась массивная скульптурная группа, состоящая из мускулистого коня и не менее бугристого воина, а также благообразного старца в балахоне до пят, картинным жестом вручающего герою огромный меч длиной едва ли не в человеческий рост. Дефекты стен ниши, служащей обрамлением сему шедевру, были замаскированы художественно уложенными складками парчовой драпировки.
Гвейф ещё размышлял, как получше укрыться из поля зрения воз-можных прохожих, используя подручные средства, когда в противоположном конце коридора послышался какой-то слабый звук. Дракон, отбросив раздумья, моментально скрылся за спиной бронзового героя, с детским изумлением взирающего на мудрого старца со здоровенным мечом в неестественно вытянутых руках.
Шагов практически не было слышно – тот, кто крался сейчас по ко-ридору, похоже, неплохо напрактиковался в бесшумном передвижении – однако Гвейф драконьим нутром чуял, что незнакомец подходит к его укрывищу всё ближе и ближе. Вот он уже рядом со скульптурой…
Гвейф, подобравшись, приготовился наброситься на незримого пока незнакомца – и в этот момент дракон услышал чьё-то дыхание возле своего правого уха. Не раздумывая, Гвейф молниеносно вцепился в чьё-то горло… и немного ослабил хватку, почувствовав, что в грудь непосредственно напротив сердца упирается что-то острое.
Хотя за групповой статуей было темновато, для зрения дракона это не являлось существенной помехой. Стоило дракону чуть присмотреться к своему противнику, как рука Гвейфа разжалась сама собой.
– Госпожа Сигрэйн? – пробормотал он, ощущая не только огромное облегчение, но и радостную надежду. – Что ты здесь делаешь?
– Нет, это ты что здесь делаешь? – властно перебила его девушка, однако немедленно убрала кинжал. – Шпионишь за моей сестрой?
– Как ты можешь такое думать! – с хорошо разыгранным негодованием возразил Гвейф и взял её за руки; она не спешила вырываться.
– О, простите! Конечно, ты стоишь на стрёме! Кьёртэн случайно не просил разбудить его на рассвете, а? – съехидничала девушка. – Может, подыграть тебе на лютне, когда ты заведёшь свою альбу?
Гвейф молча смотрел на неё. Большинство людей не замечали, что у него совершенно особенные, нечеловеческие глаза. Гвейф, пребывая в облике человека, мог воздействовать на окружающих своим гипнотическим взглядом – но никто и не подозревал, что перед ними находится дракон. Почти никто. Но, как ещё раньше предположил Гвейф, на Сигрэйн его магия почему-то не оказывала подчиняющего воздействия.
– Нечего так на меня пялиться! – с вызовом сказала девушка и резко высвободила руки из пальцев Гвейфа. – Не надейся меня заворожить! И не воображай, пожалуйста, будто я такая глупенькая, что не понимаю, кто ты на самом деле! Ты же дракон, а не человек, верно?
Гвейф от потрясения сел на пол прямо там, где стоял. Такого с ним ещё никогда не случалось! Даже маги, Льювин и Фьонн, не сразу распознавали, кто он, впервые увидев его в человеческом облике! А эта девчонка, которая вряд ли имеет представление о настоящей магии, за исключением, может, дремучей ритуальной…
– Да, – с покорным видом подтвердил он. – Я – дракон. О моём народе совершенно незаслуженно рассказывают множество обидных гадостей! Например, существует устойчивое поверье, будто мы, мерзкие ящеры, развращаем человеческие умы, подбивая морально нестойкие личности к греховным поступкам! Взять даже историю с моим другом и твоей сестрой: если бы о чём-то подобном в любом человеческом народе пошёл слух, да при этом просочились бы сведения, что юноша путешествовал в сопровождении дракона, общественность единогласно сошлась бы во мнении, что никто иной, как гнусный, безнравственный ящер подбил двух неопытных молодых людей к распутству и попранию приличий!
– А ты на самом деле ручной, кроткий и послушный, как ягнёнок? – недоверчиво поддразнила Сигрэйн и осторожно погладила его по голове.
– Нет, но и не такая сволочь, как нас чаще всего стараются предста-вить летописцы и сказители, – серьёзно отозвался Гвейф. – Как ты вообще догадалась, кто я такой?
– По твоим глазам, – отозвалась девушка. – Таких глаз у людей никогда не бывает!
– И такие, как у тебя, тоже крайне редки, – подхватил Гвейф с неподдельным восхищением в голосе; дотошный дракон немедленно пояснил свою мысль. – Во-первых, мало кто способен отличить драконий взгляд от человеческого, когда дракон пребывает в облике человека; а, во-вторых, у тебя глаза удивительно красивые – такие могут заворожить даже дракона…
* * * * *
Льювин, подперев голову руками, сосредоточенно смотрел на пламя, пританцовывающее за ажурными прорезями светильника. Было уже далеко за полночь, но магистр Мон-Эльвейга продолжал сидеть в полном одиночестве в своём кабинете, не торопясь идти спать. Вэйл… может, сидит в своей лаборатории и сердито листает пыльные фолианты: а если она в спальне, то стоит ему войти, как она демонстративно отвернётся и притворится спящей. Её разгневанное лицо так и стояло перед мысленным взором Льювина с той минуты, как она вышла за порог его кабинета, хлопнув дверью.
Льювин сидел, глядя на огонь, стараясь успокоиться, понять… «Нет, нет, нет! – корчась от душевной боли, вопил в глубине сознания могущественного магистра тот мальчишка, который более двадцати лет назад выехал за ворота родного города в полной уверенности, что движется навстречу любви, славе и богатству. – Я не хочу ничего понимать! Я хочу жить, просто жить, а не вязнуть в бесконечном осмыслении, как в болоте!»
Магистр добросовестно попытался заткнуть пасть этому наглому сорванцу – и вдруг ощутил всю бессмысленность подобного героического деяния. В самом деле, что приобрёл Льювин в ходе этой треклятой предвыборной кампании? Когда-то у него были друзья. Джефф… ну, этот не вчера превратился в безразличного истукана, который лишь изредка соблаговолит почтить своим присутствием собрание командоров Ордена и изречь какую-нибудь гадость, на которую почти наверняка кто-нибудь крупно обидится. Улль… А Улльдар теперь вообще непонятно кто – слегка зарвавшийся соратник или бывший друг, на которого больше нельзя полагаться ни в чём, даже в пустяках. Конечно, есть ещё Мэллан, Кэйдар и другие: но после выходки Улльдара, старины Улля, с которым они вместе учились в колледже, Льювин чувствовал, что никому из них не в состоянии доверять на все сто.
А ведь у него есть ещё и родной сын. И любимая женщина. Вот только… Фьонн валяет дурака во вражеском логове, и ему наплевать на всё, что может тревожить его отца. Льювин тяжело вздохнул. А Вэйл… Вэйлинди, его зеленоглазая ведьма, его единственная любовь, самый верный и преданный друг! После их ссоры – если вдуматься, необычайно нелепой, как и большинство подобных ссор – она весь день упорно избегала оставаться с ним наедине, а в присутствии других держалась подчёркнуто вежливо и холодно. Да лучше бы выбранила в глаза, швырнула в него тарелку с горячим супом, ударила, наконец – всё лучше, чем это изящное, нарочитое равнодушие! Именно от этого показного безразличия Льювин страдал больше всего. А ведь когда-то… когда-то она не задумываясь готова была принять его боль, отдать ему все свои силы, заслонить его от кровожадной нежити и от призрачных кошмаров, преследовавших его в снах! А теперь… неужели теперь она больше не чувствует, как он нуждается в ней?! Неужели в этой игре, где ставкой – головокружительная вершина неограниченной власти Архимага, он уже проиграл всё, чем действительно дорожит, как некогда произошло с Сервэйном Премудрым, первым магистром Мон-Эльвейга?!
Нет, так можно и с ума сойти! Нужно помириться с Вэйл… и как-то пробудить совесть в этом нахальном мальчишке Фьонне. Помириться с Вэйл… только сначала нужно успокоиться. Взять себя в руки… тысяча троллей! Взять в руки власть Архимага… Или нет – взять ноги в руки и валить от всех этих интриг, выстроить на берегу моря волшебную башню из небьющегося стекла, посадить вокруг саженцы яблонь улучшенного зимостойкого сорта и без хлопот и тревог жить вместе с Вэйл, как он мечтал когда-то, неизмеримо давно, словно это был кто-то совсем другой?..
Магистр Мон-Эльвейга машинально выдвинул ящик стола – и вдруг улыбнулся, точно ребёнок при виде солнца, выбравшегося из-под надзора сумрачных облаков. На дне ящика лежала небольшая круглая шкатулка с прозрачной куполообразной крышкой; Льювин достал шкатулку, нетерпеливо откинул хрустальный колпак и осторожно поднял с зелёной бархатной подушечки алую лесную розочку, нежную и душистую, словно только что сорванную с куста – а между тем этому цветку лет было побольше, чем сыну Льювина…
Магистр Мон-Эльвейга смотрел на цветок, оставшийся свежим и ярким благодаря магии, и перед мысленным взором Льювина вставали картины многолетней давности: Праздник Середины Лета во владениях эльфов, куст шиповника, с которого Вэйл обрывала бледно-розовые лепестки… Она оцарапала руку, и капельки крови окрасили один цветок…
Вот он, тот цветок. Несмотря на все передряги, в которые им тогда довелось вляпаться, Льювин бережно сохранил цветок шиповника, подаренный Вэйлинди. Будучи в душе неисправимым романтиком, молодой волшебник наложил на цветок своеобразное заклятье: лесная роза не засохнет, пока Вэйлинди будет его любить…
На шелковистых лепестках поблёскивали крохотные капельки росы; Льювин поднёс цветок к своему лицу и уловил свежий, чуть сладковатый аромат. Волшебник бережно положил цветок на зелёный бархат; помедлив ещё мгновение, Льювин накрыл зачарованную розу стеклянным колпаком.
Но стоило магистру вернуться к мыслям о текущем моменте, как неприятно заныла старая рана в плече; кроме того, волшебник почувствовал, что изрядно устал от долгого пребывания в задумчивой прострации. Льювин усилием воли заставил себя подняться с кресла, где он, не замечая времени, провёл несколько часов в застывшем положении сидячего идола.
Магистр неспешно прошёлся по кабинету; подчиняясь внезапному порыву, Льювин достал из шкафа арфу, сел у раскрытого окна и пробежался пальцами по струнам. Их нежный перезвон чуть успокоил его душу, мятущуюся, как потревоженные обитатели осиного гнезда. А мелодия, словно волшебная ладья, плавно покачивающаяся на ласковых волнах безвременья, уносила магистра в Алдалиндор, в те дни, когда он, Вэйл и Джефф впервые в этой жизни очутились в таинственных владениях эльфов:
Шиповник белый зацвёл в лесу,
И утро пригоршней плеснуло росу
На зелень травы и на шёлк лепестков;
И таял в тиши перестук каблуков.
С красавицей шёл я по тропкам Страны,
Где явью становятся сказки и сны:
Там майские ярко пылали костры –
Забава и тайна весенней поры…
Огонь перепрыгнув, поймал я её –
И в плен угодило тут сердце моё;
Она беззаботно рвала лепестки,
Про острые веток забыв коготки:
Шипы исцарапали пальцы ей в кровь,
И в сердце шипом мне вонзилась любовь.
От крови стал алым цветка наряд,
И дал мне надежду приветливый взгляд.
Не вянет в Стране Той шиповника цвет,
Не гаснет и нежность в мелькании лет…
* * * * *
– Нечего мне пудрить мозги! – мрачным шёпотом предостерегла Сигрэйн, отстраняясь от Гвейфа. – Драконья любовь, ха! Так я и поверила! Ты ещё слезу пусти для вящей убедительности! Драконьи слёзы, как это было бы трогательно! Поищи какую-нибудь сентиментальную дурочку, может, она развесит уши и трепетно заморгает от прилива солёной водички к глазам!
Дракон печально вздохнул. Впрочем, изобретательный и находчивый Гвейф вовсе не собирался расставаться с надеждой на ответные чувства: дракон подозревал, что девушка просто-напросто ведёт себя в соответствии с придуманным ею самой кодексом ехидной и хладнокровной амазонки. Ладно, подождём! Тем более что иного занятия на ближайшее время пока и не предвидится...
В конце концов под утро Гвейф и Сигрэйн, измученные бесплодным ночным бдением, задремали, прислонившись к подножию бронзового монумента с разных сторон. Но их сладкие сонные грёзы очень скоро были бесцеремонно разогнаны: снизу послышался шум, звон оружия, конское ржание, а чуть погодя ступеньки лестницы задрожали под чьей-то тяжёлой поступью.
Сигрэйн бесшумно метнулась к Гвейфу и шепнула:
– Шаги моего отца! И какого тролля он вернулся раньше?.. Неужели какая-то болтливая птица принесла ему на хвосте сплетни досужих кумушек? – девушка тревожно нахмурилась. – Ах, Аэли! Я ведь её предостерегала…
– Может, он пройдёт мимо и ничего не заподозрит, – оптимистично пожелал Гвейф.
– Вряд ли, если твои сапоги будут высовываться из-за постамента, – мрачно посулила Сигрэйн. – Ты бы хоть спрятался получше, что ли! Тоже мне, караульный!
Дракон молча поспешил укрыться за монументом, но так, чтобы можно было следить за тем, что происходит в коридоре. Ага, вот и гости!
Рослый седоволосый мужчина с густой бородой, в расстёгнутой ко-жаной куртке, под которой поблёскивали кольчуга и толстенная золотая цепь, решительно направлялся к двери аэльхиной спальни.
– Я им покажу, как клеветать, – донеслось до Сигрэйн и Гвейфа его возмущённое бормотание. – Да я их за языки подвешу, мерзавцев! Как они смеют порочить доброе имя моей дочери?! – тут эрл Йорунд постучался в дверь. – Аэли, дочь моя, это я, твой отец, вернулся домой! Выйди, встреть меня, как полагается послушной дочери!
Ответом на громогласное воззвание эрла послужила тишина, возмутительная с точки зрения властолюбивого Йорунда, который непоколебимо верил, что его близкие обязаны в любое время суток выполнять все его пожелания, равнозначные приказам. А тут, смотрите-ка, родная дочка не реагирует! Да я ей покажу, нахалке!
Вероятно, с этим воспитательным намерением – наглядно показать обнаглевшей девчонке, как полагается вести себя с отцом – эрл Йорунд од-ним пинком распахнул дверь и ворвался в спальню дочери, прежде чем притаившиеся за скульптурной композицией Гвейф и Сигрэйн успели что-либо сообразить, а тем более предпринять. Сигрэйн сдавленно ахнула и дёрнулась в сторону сестриной спальни. Едва ли она отчётливо осознавала, что будет делать дальше. Гвейф предоставил ей возможность чуточку поразмыслить на эту тему; не очень галантно оттолкнув девушку в сторону, он стремительно бросился вслед за грозным эрлом.
А между тем Фьонн и Аэльха, утомившиеся за долгую ночь любви, крепко спали, не подозревая, что за опасность над ними нависла. Эрл Йо-рунд, побагровев, как варёный рак, отупело пялился на юных любовников, обнажённые тела которых не прикрывал даже крохотный лоскут ткани. Секунду спустя Йорунд резко выдернул меч из ножен, очевидно, намереваясь без долгих проволочек предать смерти обоих грешников на месте преступления. Ещё немного, и беспечным странствиям Фьонна пришёл бы конец, печальный и бесславный – но в этот миг неслышно подкравшийся Гвейф проворно перехватил руку Йорунда и ловко выкрутил её назад. Эрл тихо взвыл от боли и обалдел от неожиданности – прежде никому не удавалось застать его врасплох. Пальцы Йорунда разжались сами собой, и меч упал на ковёр. Дракон, не дожидаясь, пока отец Аэльхи прочухается от потрясения, пару раз стук-нул его по голове рукоятью своего меча, наспех связал бесчувственному эрлу руки, заткнул ему рот каким-то подвернувшимся под руку шёлковым платком и бесцеремонно поволок Йорунда прочь из комнаты, словно куль с овсом.
За дверью нетерпеливо топталась Сигрэйн. Она, кажется, не сильно обеспокоилась состоянием своего достославного родителя, но всё же отры-висто осведомилась:
– Что ты с ним сделал, ящер?
– Пришлось обезвредить, извини, Сигри, – с ноткой смущения пояснил Гвейф. – Видишь ли, эрл явно намеревался собственноручно казнить дочку и её соблазнителя! Я не знаю, как местные законы – они, может, это и не воспрещают, но я-то не мог такого допустить!
Гвейф и Сигрэйн кое-как втащили Йорунда за бронзовую скульптурную группу, а затем поспешили в комнату Аэльхи.
– Дрыхнут, – щепетильный дракон чуть поморщился при виде чересчур откровенной наготы спящих и для приличия натянул на них шёлковую простыню, а затем принялся будить Фьонна. – Эй, просыпайся, герой-любовник! – Гвейф настойчиво потряс мага за плечо.
– Не бойся, Аэли, я здесь, – спросонья пробормотал сын Льювина; увидев Гвейфа и Сигрэйн, он рывком сел на кровати. – Что вы тут делаете? – гневно спросил он, в то время как проснувшаяся Аэльха стыдливо натянула простыню до подбородка и уткнулась в подушку. – У вас что, нет ни малейшего такта, ни понятия о пристойности?!
– Помолчал бы уж о пристойности! – враждебно прошипела Сигрэйн, собирая разбросанную по комнате одежду сестры.
– Эрл Йорунд вернулся, – кратко сообщил Гвейф. – Он видел вас, – при этих словах Аэльха покраснела от стыда и испуганно сжалась. – Хотел прибить на месте. Пока он в отключке, давайте живо собирайтесь, и валим отсюда. Всё ясно, Кьёр?
– Он узнал меня? – Фьонн схватился за свой Меч, стоящий возле кровати.
– Это вряд ли, – дракон ловко кинул приятелю его одежду. – Удивительно, что его вообще кондрашка прямо на месте не хватила! Где уж ему было разбирать, кто там соблазнил его дочь! Хоть король, хоть бродяга – он любого прикончил бы во славу своего родового герба!
Наспех одевшись, Фьонн и Аэльха смущённо переглянулись.
– Не бойся, Аэли, он ничего тебе не сделает, – ободряюще шепнул молодой волшебник, имея в виду её отца.
Дракон, отвернувшись в сторону, скептически хмыкнул – эрл Йорунд уже имел превосходную возможность расправиться и с грешной дочерью, и с её любовником!
Сигрэйн осторожно выглянула в окно.
– Возле всех выходов торчат воины отца, – сообщила она. – Незаметно нам не выбраться. Можно, конечно, попробовать через чёрный ход – но, боюсь, и там то же самое.
– Придётся прорываться, – беспечно заявил Фьонн, уповающий на волшебный Меч; выведенный из себя дракон еле удержался, чтобы не вре-зать хорошенько этому самодовольному и распущенному юнцу.
У чёрного хода во главе двух десятков воинов мялся молодой громила, в котором Сигрэйн и Аэльха узнали своего единокровного брата Эоранда. Два других брата, Йорм и Роири, стояли рядом с ним, небрежно опираясь на обнажённые мечи. Аэльха побледнела, а Сигрэйн презрительно усмехнулась.
– Что же вы нас не приветствуете, дорогие сестрицы? – ехидно вопросил Эоранд. – Не рады нашему скорому возвращению, а?
– Что вы сделали с нашим отцом, чужеземцы? – мрачно добавил Йорм, адресуясь к магу и дракону.
Из окна вдруг высунулся взлохмаченный Йорунд (эх, надо было «мёртвым узлом» завязать, мысленно обругал себя за небрежность Гвейф) и неистово рявкнул:
– Не давайте им пощады, дети мои! Чужеземец соблазнил вашу сестру Аэльху!
Один из воинов, услышав это сообщение, витиевато выругался и метнулся вперёд, но братья Аэльхи оттеснили его назад: мщение за честь сестры – в первую очередь их священный долг! Наверное, папочка обещал её ему, промелькнуло в мыслях у Фьонна: но размышлять молодому магу было некогда, как нередко случалось и раньше на решающих жизненных поворотах. Привычным движением Фьонн выдернул Меч Королей из ножен и… и замешкался. На мгновение, не больше, но… Неужели придётся покалечить или убить родных братьев Аэльхи, которые тупо подсовываются под руку?..
* * * * *
Натренированным магическим чутьём уловив присутствие хорошо знакомой ауры, Льювин резко обернулся. Вэйлинди стояла возле стола и внимательно что-то рассматривала. Она вошла неслышно – что ж, на то она и ведьма, а он-то был слишком увлечён своей балладой!
– Значит, ты хранил ту розу все эти годы? – с неподдельным изумлением тихо спросила бывшая некромантка.
– Сама видишь, – коротко промолвил Льювин, опустив глаза и делая вид, что рассматривает резной узор из листьев плюща на своей арфе.
– Не надо на меня дуться, Льюв, – жалобно попросила Вэйлинди, садясь рядом и робко обнимая его за плечи. – Я… Мы же с тобой всегда были вместе, на пиру или в какой-нибудь мрачной дыре, при свете мудрости или среди тьмы мракобесия…
– И нельзя сказать, что во тьме нам с тобой всегда приходилось хуже, чем при свете дня, правда? – Льювин отложил арфу и крепко обнял свою ведьмочку.
– Ох, уж эти твои шуточки, – невольно усмехнулась Вэйлинди. – Я-то хочу с тобой серьёзно поговорить, Льюв! Хоть раз в жизни можно, как ты думаешь?
– Думаю, что это всё-таки будет не первый раз, когда я вынужден был вести себя серьёзно, – отозвался магистр Мон-Эльвейга, чуть поморщившись от ноющей боли в плече. – Ты опять про Фьонна? Пойми, Вэйл, – устало добавил он, – я просто не знаю, что правильнее всего предпринять! Никогда не сказал бы ничего подобного, если бы тут был кто-то ещё, – тут же пояснил магистр с мрачным видом. – Мне по должности полагается всё знать – и по той, что я сейчас занимаю, а уж по той, на которую я опрометчиво замахнулся…
– Льюв, у тебя опять плечо болит? – вдруг спросила волшебница.
Он снова поморщился, нехотя кивнул, но отстранился, когда Вэйлинди потянулась к нему, желая помочь.
– Нет, Вэйл, это бесполезно, – покачал он головой. – Это не от ран. Не от телесных ран, я хочу сказать. Мне на душе беспокойно…
– Мне тоже, – тихо промолвила Вэйлинди.
– Ох, а это ещё что такое?! – вдруг воскликнул Льювин, хватаясь за мизинец своей правой руки.
Кольцо, изготовленное эльфийскими мастерами из ценных трофей-ных деталей, некогда попавших в руки магистра Мон-Эльвейга, вдруг стало горячим, как песок на эскеланских пляжах в знойный летний полдень. В чёрном камне вместо одной мерцающей звёздочки, меланхолично замершей на месте, бесновалось более десятка оранжевых искр. Вэйлинди с тревогой заметила, что Льювин побледнел и переменился в лице.
– Что стряслось… – начала она, похолодев от предчувствия беды.
– Смотри, – Льювин протянул ей руку с волшебным кольцом.
Среди огненных брызг, пляшущих в холодном сумраке кристалла, проступали очертания чьих-то силуэтов. Изображение внезапно выплесну-лось за пределы камня: Вэйлинди увидела своего сына, окружённого толпой вооружённых воинов, настроенных отнюдь не миролюбиво. Волшебница приглушённо вскрикнула, инстинктивно хватаясь за руки Льювина.
– Да уж, влип мальчик, – хмуро промолвил Льювин, отвечая на её невысказанную мысль. – Похоже, пора вспомнить о Великом Заклятье Преодоления Времени и Пространства – как тебе кажется, Вэйл?
– Но… Мы же никогда раньше им не пользовались, Льюв, – расте-рянно отозвалась она.
– Да, правда, – согласился Льювин, мягко отстранил волшебницу и торопливо направился к дверям. – Это очень опасно! Да, лучше я один рискну, Вэйл, тем более, наверное, в чём-то это моя вина…
– Нет! – Вэйлинди опрометью бросилась вслед за ним. – Я с тобой, Льюв.
Едва они покинули Башню Сервэйна, как в саду на одном из кустов боярышника появилась капля алой росы – пока лишь одна капля…
* * * * *
Гвейф с безмерным омерзением орудовал мечом и острым, как бритва, кинжалом, по длине вполне сошедшем бы за короткий меч. Глаза разъярённого дракона, всё ещё пребывающего в человеческом обличье, а не в своём настоящем виде, как то было бы уместнее в данный момент, хищно сверкали; только гипнотический драконий взгляд почему-то совершенно не затормаживал двигательных реакций йорундовых дружинников. Наоборот, бравые вояки наседали на Гвейфа и Фьонна чересчур активно, оттеснив приятелей друг от друга и от дочерей Йорунда.
Казалось бы, самое время Гвейфу принять свой истинный облик, расшвырять этих безмозглых рубак несколькими пинками хвоста и шлепками мощных когтистых лап! Но дракон, крайне трепетно относившийся к своей шкуре (и драконьей, и человеческой), весьма опасался в процессе превращения или же непосредственно после него напороться на копья йорундовых воинов. Уж и так-то эти вояки чуть не в затылок дышат своим смрадным прокуренным дыханием – а ведь личность, вернувшаяся в родное драконье обличье, нуждается в просторе! Пока придёшь в себя после превращения, отгонишь или затопчешь этих идиотов, можно запросто получить чувствительный удар копьём в бок или брюхо – и опомниться не успеешь! И чего он раньше-то не превратился? Подумаешь, разнёс бы в щепки надворные постройки Йорунда, велика важность!
Гвейф изо всех сил старался прорваться к Фьонну: уж минуту-две мальчишка со своим волшебным Мечом удержит как-нибудь эту ополо-умевшую ораву мракобесов, что-то вопящих о попрании чести их клана, а дракон тем временем в относительной безопасности принял бы наконец тот облик, в котором сражаться гораздо эффективнее, учитывая сложившееся соотношение сил.
Фьонн и сам хорошо понимал, что нужно как можно скорее пробиться к Гвейфу, и прилагал к этому максимум усилий – но волшебник с ужасом замечал, что Меч, который прежде запросто колошматил врагов десятками, на этот раз что-то мудрит. Очень странно – как если бы кто-то удерживал руку, ослабляя удары! Что это за безобразие такое?! А между тем сам волшебник пару раз уже получил весьма чувствительные удары. Но Фьонна куда больше, чем собственные раны, заботило то, что несколько воинов во главе с Йормом старались увести прочь Аэльху и её сестру; а между тем сразу с двух сторон к месту побоища подтягивались подкрепления. Одним из отрядов лично командовал эрл Йорунд, которому очень хотелось разделаться с нахалом, посмевшим посягнуть на его собственность – именно так относился доблестный эрл к своим детям.
Гвейфу наконец-то удалось на пару мгновений ослабить натиск противника. Дракон, сильно обеспокоенный тем, что сын Льювина весь в крови и сражается как-то нетипично вяло, решился-таки рискнуть и перекинуться в гуще боя: воины Йорунда немного ошалели от эффектного зрелища, что внезапно предстало их взорам в поистине неотразимом облике зелёного дракона с золотистым гребнем и шипастым хвостом.
– Спасай Аэльху, Рэн! – отчаянно крикнул Фьонн.
Сын Льювина с ужасом чувствовал, что долго не продержится: перед глазами всё то и дело слегка расплывалось – похоже, он вот-вот потеряет сознание. Понимая всю серьёзность сложившейся ситуации, Фьонн решил прибегнуть к магии, хотя её применение против обычных людей, не чародеев, сурово порицалось традицией, а в некоторых случаях даже каралось законом в соответствии со статьями магического кодекса. Но тут уж не до кодексов и традиций! Однако нарушить закон во имя спасения своей любви и жизни магу не удалось: из окна на голову Фьонна кто-то сбросил тяжёлую глиняную пивную кружку, и волшебник, выпустив из рук Меч, почему-то плохо защищавший его на этот раз, лишился чувств и рухнул на землю.
Неизвестно, что ждало бы Фьонна, попади он в руки Охотников на Вампиров: вероятно, злополучного мага добили бы на месте или же потащили в подземелье, дабы чуть позже извлечь на свет божий и прикончить в торжественной обстановке на глазах соблазнённой Фьонном дочери Йорунда. Что же касается дальнейшей судьбы самой Аэльхи, то этот вопрос также представляется спорным: вероятны такие варианты, как насильственное замужество, продажа в рабство, заточение, а то и казнь. Сигрэйн, как старшей сестре, плохо оберегавшей честь младшей, тоже грозило наказание, зависящее не столько от свода законов и обычаев клана, сколько от фантазии разгневанного батюшки, достославного эрла Йорунда.
Философ, пожалуй, сказал бы, что Гвейф очутился перед дилеммой: спасать ли опрометчивого мага или выручать двух девушек, к одной из которых дракон явно неравнодушен? Гвейф и сам любил пофилософствовать – в свободное время в кругу друзей и перед большим кубком вина. Но сейчас дракон не колебался ни мгновение. Гвейф одним взмахом лапы отмёл в сторону всех, кто преграждал дорогу, осторожно подхватил раненого волшебника, не забыв прихватить и его Меч, и взмыл ввысь. До слуха дракона донёсся горестный женский вскрик: Аэльха вырывалась из рук удерживающего её брата, глядя, как зелёный ящер уносит прочь её окровавленного любовника. Гвейфу расслышал даже ненормативное выражение, которое пробормотала себе под нос непосредственная Сигрэйн. Дракон тяжело вздохнул. Он с радостью расшвырял бы хвостом всех, кто окружал девушек – но ведь в него будут кидать стрелы и копья, и вдруг что-то из этой дребедени попадёт во Фьонна?! Даже дракон не всегда может за всем уследить, особенно если грозят со всех сторон – глаз-то у него всего два! К тому же надо поскорее оказать этому повесе хоть какую-то медицинскую помощь!
Гвейф, терзаемый смутным чувством вины, летел к горам, темнею-щим на противоположном берегу; крылатый силуэт в вышине, за которым Аэльха следила застывшим от отчаяния взором, постепенно становился всё меньше…
– Сигри! – девушка беспомощно оглянулась на сестру. – Придумай что-нибудь, пожалуйста!
При других обстоятельствах Сигрэйн непременно что-нибудь съязвила, но не теперь: уж очень несчастное лицо было у младшей сестрёнки, да и от бешеного папочки не приходится ждать чего-то хорошего. Нет, теперь-то он, конечно, не убьёт Аэли, раз сразу этого не сделал – зато отдаст Элайру, закадычному собутыльнику братца Йорма, этому хаму и подлецу, который всю оставшуюся жизнь будет попрекать бедняжку тем, что она не была девственницей, святой невинностью, когда вошла в его дом. Нет уж! Да и чем, собственно, им обеим здесь дорожить?!
Сигрэйн резко толкнула Йорма, который, не ожидая подобного подвоха, неминуемо плюхнулся бы носом в пыль, если бы другие воины не поспешили поддержать его, и громко свистнула.
– Неужели ты, сестра, до сих пор веришь россказням старой ведьмы Уариди и всерьёз думаешь, будто ветер прилетит на твой зов и покорно выполнит твой приказ? – укоризненно спросил Йорм.
Сигрэйн лишь расхохоталась – и вдруг выхватила меч.
– А ну прочь с дороги, жалкие трусы! – с яростной экспрессией бросила она, так что окружавшие её и Аэльху воины невольно попятились. – Посмотри-ка, Йорм, кто прилетел на мой зов! – с издёвкой прибавила она.
Вороной конь, лучший в табунах Йорунда, остановился возле Сиг-рэйн и негромко фыркнул, приветствуя хозяйку. Воины попытались было преградить дорогу дочерям Йорунда: двое особенно ретивых субъектов, охнув, шмякнулись наземь, получив по тяжёлому удару копытами скакуна, рассерженного, что какая-то шваль смеет путаться под ногами у его хозяйки, а остальные поспешно отступили в сторонку, своевременно сообразив, что в данном случае их действия никто не назовёт геройством, а вот конь или Сигрэйн, если хорошенько врежут кому-то из них, хоть и не стяжают громкой славы, зато сделают поверженных посмешищем для их же товарищей. Девушка презрительно усмехнулась, вскочила на коня, помогла взобраться сестре и скомандовала:
– Лети, Вихрь! – и, когда благородное животное стрелой сорвалось с места, девушка повернулась назад и ехидным тоном промолвила, обращаясь к Йорму. – Счастливо оставаться, братец! Наилучшие пожелания Элайру! Ты ведь для него старался?!
– За ними! – взревел Йорунд, подоспевший как раз вовремя: поднятое копытами Вихря облако пыли немного разредилось, так что эрл разглядел своих непокорных дочерей, удирающих прочь. – Чего стоите, как столбы, идиоты?! – повернулся он к воинам. – Живо в погоню!
– Папа, но ведь за Вихрем ещё никто не угнался, – осмелился возразить Йорм, густо покраснев. – Это ж не конь, а бес какой-то! Он только Сигри и слушается…
– Поговори мне ещё! – пригрозил эрл, выразительно взметнув жилистый кулак к носу сына. – Живо на коней! Вихрь он или Ураган, мне плевать – а чтоб девчонки к вечеру были дома! Два раза я не повторяю!
* * * * *
– Ну и гадость это Великое Заклятье! – пробормотал Льювин, когда незримый водоворот Времени и Пространства, вынужденных ужаться до необходимых магу величин, безо всякого почтения швырнул магистра и его верную подругу на твёрдую почву – даже чересчур твёрдую, ибо почва эта оказалась могильной плитой на кладбище в окрестностях Йорлхейма. – Не понимаю, зачем понадобилось законодательно ограничивать его применение – кто хоть раз прочувствует это на своей шкуре, вряд ли станет злоупотреблять подобными заклинаниями! Но уж нарушать правила – так нарушать, – решительно резюмировал волшебник.
Порывшись в карманах, Льювин вытащил небольшую коробочку, из которой с задумчивым видом захватил щепотку тускло мерцающего порошка, который, будучи извлечён из своего вместилища, сделался похож на самую обыкновенную пыль.
– Сонные чары земли нездешней,
Радуга грёз на серой дороге –
Всё пусть уснёт: вражда и тревоги,
И трепетание страсти грешной, – вполголоса пробормотал волшебник и разжал пальцы.
Налетевший ветер подхватил пылинки с ладони магистра и умчал в сторону Йорлхейма.
– Пусть-ка здешние вояки немного вздремнут, – высказал пожелание Льювин. – Нет у меня ни малейшей охоты общаться с присными эрла Йорунда.
Магистр Мон-Эльвейга и его спутница торопливо направились к Йорлхейму. Спящие стражи в воротах, понятное дело, не озаботились спросить незваных гостей, кто они и зачем прибыли. Льювин и Вэйлинди шли по улицам, где всё было погружено в крепкий сон: храпели садовники среди экзотических кустарников и деревьев, нежно обнимая лопаты и грабли (вероятно, в сонных грёзах представавшие юными принцессами); в открытых лавках спали торговцы, прикорнувшие среди товаров и рассыпавшейся дневной выручки, и блаженно улыбались, словно дети, которым снятся мешок леденцов, живая лошадка и отмена занятий в школе; даже уличные собаки мирно спали, прижавшись к чужим заборам и грезя о конуре, ежедневной мозговой косточке и ошейнике с выгравированными рунами – инициалами хозяина.
– Н-да, идиллическая картинка, – кивнул Льювин в сторону особенно живописной спящей группы, состоящей из сидящей на крылечке обнявшейся парочки и уютно свернувшейся у их ног трёхцветной кошки.
– Ордэйлу так вряд ли покажется, – вздохнула Вэйлинди.
В самом деле, сонные чары, налагаемые на большое количество людей, как и Великое Заклятье Преодоления Времени и Пространства, относились к той категории волшебства, применять которое, согласно сто пятьдесят седьмой статье магического кодекса, разрешалось лишь «в исключительных случаях». Далее зиял вопиющий магико-правовой пробел – составители магического кодекса никак не определили, что следуют понимать под «исключительными случаями». Вероятно, подобная небрежность каким-то образом была связана с тем, что практически все маги в течение многих веков в силу сложившейся традиции избегали пользоваться упомянутыми заклятьями, а также рядом других, столь же мощных и действенных, но весьма опасных или же имеющих не всегда полностью предсказуемые последствия. Основой для сей традиции стало содрогание чародеев былых эпох перед этико-магическим крахом, постигшим Сервэйна Премудрого; впрочем, как это обычно бывает, за века истоки данных воззрений подзабыли, подменив благоразумную осторожность неистовой и слепой непримиримостью. Одним из главных радетелей за то, чтобы вовсе запретить применение некоторых Великих Заклятий, являлся Ордэйл, ректор Хартландской Академии Магии; не-сомненно, этот ушлый чародей, судорожно силящийся создать себе имидж мудрого старца, наставника юношества, уже засёк отголоски заклятий Льювина.
– Тролль с ним, с Ордэйлом, – проворчал Льювин, вместе с Вэйлинди пробираясь по саду Йорунда среди колышущегося моря причудливой южной флоры.
Льювин хорошо понимал, что своими сегодняшними действиями дал в руки Ордэйлу крупный козырь. Собственно говоря, ректор Академии Магии, если захочет, может даже попытаться притянуть магистра Мон-Эльвейга к суду, особенно в том случае, если Ордэйл станет Архимагом, на что шансы почтенного старца сильно возросли – ведь глупо думать, что ректор не постарается представить широкой общественности отчёт о противоправных действиях своего конкурента (в том числе и о тех, которых не было – заодно уж, для полноты и яркости картины). Но сейчас важно не это. Самое главное – вытащить Фьонна, этого сумасбродного и неблагодарного мальчишку, живым и по возможности невредимым; а с Ордэйлом магистр Мон-Эльвейга ещё потя-гается…
Волшебник чуть не споткнулся о распростёртое в траве тело крепко спящего воина. Выйдя на небольшую поляну перед парадным крыльцом жилища Йорунда, Льювин и Вэйлинди увидели живописную послебатальную сцену: на траве как попало валялись спящие воины, а сам Йорунд, привалившись спиной к стене дома и опершись локтем о крыльцо, оглашал окрестности громким храпом. Льювин скользнул взглядом по территории, ограниченной с трёх сторон зарослями неведомых растений, а с четвёртой – стеной здания. Фьонна среди спящих не было. Вэйлинди торопливо пошла вперёд, внимательно осматриваясь по сторонам. Гвейфа поблизости также не наблюдалось – ни в человеческом облике, ни в драконьем.
– Льюв, посмотри, это же кровь! – Вэйлинди указала на траву возле крыльца, затоптанную каблуками многочисленных сапог. – Что же они сделали с ним, эти мерзавцы?!
Магистр сумрачно покосился на Йорунда, затем решительно шагнул к спящему эрлу и схватил его за шиворот.
– Этот тип нам ответит, Вэйл, – обронил Льювин, изымая у эрла, по-прежнему пребывающего в блаженном царстве грёз, всё оружие и крепко скручивая ему руки верёвкой. – За всё ответит, – добавил магистр и забормотал заклинание, которое должно было вернуть Йорунда в реальный мир, где ему сейчас грозила расплата за все грехи и преступления, в этом же мире и совершённые.
– Кто? – нехотя ворочая языком, невнятно, но с угрожающей интонацией пробурчал Йорунд. – Кто посмел будить… Ты?!
Эрл, увидев магистра Мон-Эльвейга, неистово дёрнулся вперёд, но верёвка, которой Льювин связал Йорунда, оказалась прочной, так что ни ущипнуть себя, ни ударить ненавистного магистра эрлу не удалось.
– Как видишь, Йорунд, – кивнул Льювин, на всякий случай отступив на два шага от взбешённого эрла. – Не призрак я, не надейся, хоть тебе, я знаю, очень хотелось бы превратить меня в нечто подобное. Но из тебя волшебник, прямо скажем, не получился. А теперь, – тон магистра изменился, став жёстким, подобно верёвкам, что лишали эрла свободы действий, – ответь только на один вопрос: где мой сын?!
– Понятия не имею, – угрюмо отозвался Йорунд, который соображал не очень быстро: но тут его осенило. – Так тот мальчишка, который… так это, значит, был твой сынок?! Жаль, что я его сразу не прикончил!
– Где он? – повторил магистр.
– А где мои дочери? – мрачно вопросил Йорунд в ответ. – И что ты сделал с моими людьми, магистр? За это тебя…
– Не твоё дело, что ждёт меня! – резко оборвал Льювин. – О твоих дочерях мне ничего не известно, а что касается твоего доблестного воинства, то отдых и полноценный сон ещё никому не причинили вреда. Перестань тянуть волынку! Надеешься задержать нас здесь до тех пор, пока твои головорезы не проснутся? Не надейся, я могу и продлить их сон, если понадобится! Ещё раз спрашиваю – где мой сын?
Йорунд, будучи привычен к разным превратностям судьбы, кисло осклабился.
– Ладно, твоя взяла, магистр, – нехотя согласился он. – Его унёс дракон. Зелёный такой ящер… Но ничего, мои воины перед этим славно наваляли твоему сынку!
Вэйлинди, не в силах совладать с порывом материнского гнева, схватила Йорунда за горло.
– Что вы сделали с ним?! Я тебя превращу в неупокоенного, который будет грызть собственный костяк!
Решительный блеск в глазах бывшей некромантки говорил в пользу того, что она намерена чуть ли ни немедленно приступить к осуществлению своей угрозы, поэтому Льювин счёл нужным вмешаться. Йорунд облегчённо вздохнул, когда тонкие пальцы и длинные ногти очаровательной ведьмы убрались с его горла.
– Куда полетел дракон? – осведомился магистр Мон-Эльвейга.
– К Ступенчатым горам, – Йорунд сделал неопределённое движение головой, таким способом указывая направление.
– Отлично, это всё, что нам нужно было узнать, – с холодной учтивостью поклонился волшебник.
– А узнать, что натворил здесь ваш сынок, вам не интересно? – взо-рвался связанный эрл, видя, что его противник со своей спутницей намере-ваются ретироваться.
– Он совершил здесь выдающиеся подвиги, я в этом не сомневаюсь, – горделиво обронила Вэйлинди, а Льювин, отвернувшись в сторону, иронично улыбнулся.
– Да уж, подвиги хоть куда! – процедил Йорунд. – Ваш сынок соблазнил мою младшую дочь!
– Не самый достойный поступок, согласен, но всё же лучше твоих деяний, Йорунд, – веско возразил Льювин. – Так, как ты, поступают только порядочные скоты, а не люди! Если у тебя имеются какие-то обиды на меня, вызови на поединок…
– Да ты смеёшься надо мной, что ли?! Тебя вызывать на поединок?! Да проще сразу удавиться! Когда, кто взял над тобой верх?! Говорят, за тебя сами боги сражаются…
– Как же ты, жалкий смертный, дерзнул бросить вызов благосклон-ным ко мне богам? – иронично перебил Льювин.
– За это я ими наказан – но тебе и твоему сынку я не позволю смеяться над моей честью и честью моего клана!
– А с чего ты взял, что мы именно это собираемся делать? – искренне удивился магистр. – Можно уладить дело миром – но ты ведь завопишь о священном долге мести, да ещё так громко, что у всех, кто это услышит, уши минимум на полчаса заложит. Какая отсталость!
– А каковы мир и дружба, которые предлагает премудрый магистр, великий просветитель, чьи взгляды на сто шагов опережают его эпоху? – язвительно поинтересовался Йорунд. – Свободный клан Охотников на Вампиров превратится в покорных вассалов лорда Льювина? А, может, его благородного сына, который введёт право первой ночи и будет напропалую бесчестить наших девушек?
– Заткнись! – не сдержался Льювин. – Мой сын женится на твоей дочери, Йорунд – а ты отдашь за меня голос на выборах Архимага. Кроме того, ты и твои сыновья дадите клятву никогда не враждовать с моим родом. Как тебе такой мир?
– Твой сын должен уплатить мне штраф за бесчестье, – хмуро доба-вил Йорунд. – Я обещал другу моего сына, что выдам Аэльху за него, а если я приму твои условия, то буду вынужден нарушить это обещание.
– О штрафе договоримся потом, – поморщился Льювин. – Надо сначала спросить твою дочь, согласна ли она выйти за моего сына. Конечно, вряд ли нет, учитывая все обстоятельства, но так уж принято.
– Чтобы спросить, магистр, тебе придётся сначала отыскать эту непокорную девчонку, – мрачно сообщил Йорунд. – Девчонка сбежала вместе со старшей сестрой.
– А погоня, которую отправил за беглянками отец, заснула на дороге или в придорожном кабаке, – усмехнулся Льювин, испытующего посмотрев на эрла. – Так ты согласен на мои условия и дашь соответствующую клятву, Йорунд?
Эрл молчал с каменным выражением лица.
– Нечего изображать передо мной бесстрастного стоика, – холодно промолвил Льювин. – Мировая принесёт тебе гораздо больше выгод и привилегий, чем упорная вражда со мной. Я, со своей стороны, обещаю тебе содействие в возвращении Жёлтой долины и серебряных рудников, захваченных вампирами. Так где твоя клятва, Йорунд? Что-то я пока её не слышал!
– Ладно, согласен, – нехотя процедил эрл. – Клянусь, что не стану предпринимать против тебя, твоих родичей и друзей никаких враждебных действий, а также обещаю принять твою сторону на выборах Архимага… Ох, мы с тобой станем роднёй! Вот не думал, что такое может случиться!
– Да, такое только в страшном сне или пьяном кошмаре может при-грезиться, – со вздохом согласился Льювин, у которого упомянутая перспектива тоже не вызывала положительных эмоций. – Итак, встретимся на выборах, Йорунд! Помни, что обещал!
Волшебник быстро переглянулся с Вэйлинди; через миг Йорунд, которого осторожный Льювин, связав ещё и клятвой, не озаботился освободить от верёвочных пут, провожал слегка ошалелым взглядом двух крупных птиц, набирающих высоту…
* * * * *
Тёмная лошадка по имени Вихрь (вообще-то это был конь, если стремиться к точности) радостно неслась вперёд, словно где-то там, в неведомой точке непременного финиша, с нетерпением дожидается ценный приз. Аэльха, которая не сомневалась, что отец пошлёт погоню, то и дело тревожно озиралась назад; однако за облаком пыли, вздымаемой копытами Вихря, а также за такими элементами ландшафта, как заросли кустарника или естественные неровности местности, шансов разглядеть что-либо было маловато, разве что погоня уже висела бы на хвосте. Но до этого пока было далеко: воины Йорунда не слишком активно понукали коней, очутившись вне поля зрения своего грозного патрона, а конь Элайра, наиболее заинтересованного в поимке беглянок индивидуума, споткнулся о камень и сильно захромал.
Никто из соратников, зная о негуманном отношении Элайра к животным (как, впрочем, и к людям), не пожелал одолжить ему своего коня; незадачливый жених Аэльхи некоторое время сквернословил, стоя посреди дороги и глядя вслед удаляющимся товарищам, а когда они скрылись из поля его зрения, бесславно повернул назад. Бросив пострадавшего скакуна без элементарного человеческого сочувствия и ветеринарной помощи, Элайр поплёлся пешком в сторону Йорлхейма, продолжая сыпать ругательствами и услаждая себя воображаемым зрелищем кровавой расправы над счастливым соперником.
Сигрэйн хмуро смотрела вперёд. Она была уверена, что даже будь у неё глаза на затылке, она гораздо скорее услышит, чем увидит батюшкиных дружинников. А пока что, чем без толку пялиться назад, не помешает для разнообразия немного поразмыслить о том, что может ждать в будущем её и сестру. Сигрэйн иронично усмехнулась. В жизни рассчитывать нужно только на себя – эту истину, нехитрую, как прямой удар боевого топора, девушка усвоила ещё в том возрасте, когда большинство её сверстниц расценивали игру в куклы как занятие первостепенной важности. Ждать, хм! Ну, может, Аэли и будет ждать её любовник, хотя это ещё тоже бабушка надвое сказала. Неизвестно, насколько серьёзно он: а) пострадал в бою; б) отнёсся к тому, что произошло между ним и Аэли. Конечно, хочется надеяться на лучшее, но…
Сигрэйн мельком оглянулась через плечо. Можно сделать крюк, обогнуть Йорлхейм и пробраться по тайным тропам к Зубастым горам. Где-то там, за горной грядой, издалека и в самом деле сильно смахивающей на нижнюю челюсть гигантского дракона, живёт клан их матери, её и Аэли. Почему бы ни отправиться туда, как они с сестрой когда-то мечтали?..
Но когда Сигрэйн высказала эту мысль вслух, Аэльха решительно отвергла подобный маршрут.
– Дракон полетел вон в ту сторону, Сигри, – девушка указала направление, словно сестре оно не было известно.
– И ты уверена, что и нам надо туда, куда летают драконы? – язви-тельным тоном произнесла Сигрэйн.
– Сигри! – в голосе младшей сестрёнки послышались слёзы, так что воительница запоздало пожалела о своём неуместном ехидстве. – Только ты можешь быть такой бессердечной! Ты никогда никого не любила, кроме себя, поэтому можешь издеваться… – Аэльха примолкла, чтобы не разреветься.
Сигрэйн захотелось ответить этой одуревшей от глупых чувств дев-чонке, точнее, спросить её, – а из каких же соображений, по мнению Аэли, она, Сигрэйн, принимает столь живое участие в этой идиотской истории, как не под влиянием родственной любви?! Но тут до слуха девушки донеслось бодрое цоканье подков по камням, которыми была вымощена дорога. Сигрэйн неприязненно скривилась. Пленницами возвращаться в Йорлхейм?! Нет уж, извините!
Вихрь, вполне оправдывая своё прозвище, со скоростью летящей стрелы промчался по крепкому деревянному мосту, перекинутому через реку. Сигрэйн снова оглянулась назад, хотя в этом действии не было абсолютно никакого практического смысла – элементы окружающей среды по-прежнему надёжно скрывали воинов Йорунда от дочерей сего достославного эрла.
– Ёж им в зад! – выругалась сквозь зубы Сигрэйн и, к удивлению и ужасу сестры, резко остановила коня, спрыгнула на землю и направилась к мосту.
– Сигри! Ты чего?!
– Этих типов надо задержать, – хмуро пояснила сестра. – Разведу-ка я для них небольшой костерок, пожалуй – может, они захотят устроить пикник?
Недобро улыбаясь, Сигрэйн вытащила из сумочки на поясе огниво и маленький пузырёк с прозрачной жидкостью. Разбрызгав содержимое пузырька на дубовые брёвна, из которых был сработан мост, девушка высекла искру. Пламя радостно заплясало на мосту, постепенно распространяясь по всему сооружению. Ветер, только что дувший в противоположную сторону, внезапно изменил направление, словно будучи призван человеком, искушённым в магии (чем не могли похвастаться ни Сигрэйн, ни её пылкая сестра), и принялся живо раздувать слабенькие рыжие язычки, которые при такой мощной поддержке на глазах превращались в большой костёр. Сигрэйн пару секунд критически взирала на дело своих рук, потом взобралась на коня и коротко при-казала:
– Скачи, Вихрь! К Ступенчатым горам, – нехотя добавила она.
В повторных указаниях чудо-конь не нуждался.
Фьонн. Книга 3. Накануне выборов Архимага. IV
© Copyright: Мележ Антонова Людмила, 2010
Свидетельство о публикации №210070600663
Свидетельство о публикации №210070600663
Рецензии