Стекольщица

Белое. Кажется, все-таки потолок. Вырывает из неизвестности. Боюсь пошарить глазами по сторонам. По-моему, на что только и способна теперь – смотреть вверх. Чуть приглядевшись – а не такое уж и слепящее. Уродливые черточки – следы мух. Сложно не узнать. И ржавые безобразные потеки…  Я в реальности.

Ну, вот, когда определилась в пространстве – где верх, где низ – можно и вставать. Что-то врезается, останавливая. Какая-то глупая помеха. Перетягивает грудь и ноги. Руки свободны. Хочу стереть пот с лица  - не чувствую пальцев. Приближаю то, что считается руками к глазам, и вижу, что все забинтовано намертво. Как же это так?

Кажется, я опять исчезала… Сейчас, наверное, вечер, потому что ни черта не видно и очень тихо. Я обкусываю бинты, которыми замотаны руки. Отплевываюсь стерильностью. Ненавижу этот вкус. Сначала долго разжевываю узел, потом так же долго пытаюсь стянуть. Устаю, засыпаю.

****
Белые оковы лежат тут же – на кровати. Пальцы изрезаны, словно бритвой, но совершенно бескровно. Ранки мертвенно-бледные по краям и безжизненные. Не кровоточат, но и не затягиваются. Чем это так? И зачем столько бинта истратили?

Губами: я хочу пить. Волосатая рука со стаканом. Брезгую, но рука слишком близко, и почти насильно в меня льется тепловатая жидкость. Глотаю и тут же закашливаюсь. Отодвигаюсь.

****
Меня уже ничто не держит. Освободили, видимо. Смертельно хочется пить. Пожалуйста.

Та же рука протягивает поллитровую банку. Заварки дать? Когда твои придут – отдашь. Сочтемся.

Узнаю об одном местном напитке. Весьма бодрящем. Ну, в смысле, не сейчас узнаю, а много позже… Чифир. Это когда насыпаешь много черной заварки и совсем чуть кипятка. Все настаивается, а потом тебя с этого кроет. Я не знаю, как меня – не пробовала, но истощенный больничный организм, наверно, действительно зашкаливает…   

****
- Можешь выручить? Ну, мои скоро придут. Я отдам, ты не думай. Эт вот…купи этих… три слона… двухсотграммовую…

Это сейчас я схватываю налету, а тогда просто впитывала, чтобы выжить. Да. Я шарюсь по скомканной одежде – сотка и пара мятых десяток. Наверно, хватит.
Эй, кто там! Сгоняйте за чаем, я вам накину, не волнуйтесь…

Здесь вообще всеобщая лояльность. Медперсонал вполне лоялен к больным, бегая по их поручениям в соседний «маркет», а больные вполне лояльны к персоналу, не замечающему отлучек и выходов «наружу» и запаха алкоголя… Да, и больные не замечают «запаха» от сторожей-медсеструх…

****
В тарелку плюхается каша.
- Стакан давай. Новенькая что ли? Ладно, только верни. В следующий раз со своим приходи. Еще на вас тут… 

Подноса нет, и я пытаюсь все донести не просыпав-не пролив.
Столик гладкий, белый, в черную крапинку. И весь в крошках. Когда-то я принципиально не ела белый хлеб и мелко отщипывала от ржаного. Отщипывала, комкала, собирала мякишем крошки, которые были на столе… Теперь я, конечно, опасаюсь собирать со стола, но тщательно сгребаю все в кучу и ссыпаю на тарелку с хлебом.

Чай приторно сладкий и чуть теплый. Захлебываюсь, едва отпив…

 - Можно? – Какой-то тип подсаживается рядом. - Меня Жора зовут, а вас? Ну, точнее, Юрий, но все Жорой кличут.
- Даша. – Черт, и с чего это вдруг Даша? Даже знакомых таких нет…

Я никогда не любила гречку. Ну, точнее, я ела ее во время очередной диеты, но ничего такого особого я к ней не испытывала.

Кусочек масла сиротливо таит в нетронутой гречке…
Жора невозмутимо подцепляет ложкой и размазывает масло по хлебу. Следую его примеру, искусственно глотая хоть что-то за завтрак… Чай так и остается не тронутым.

****
- Гааалк… нууу, Галк, дай еще – ты ж знаешь, что мне этого мало…

- Ты давай лучше к нам двигай… Они все того…, – показывая на голову. -  Вот эта койка все равно свободна…

****
У стены лежит совсем мальчик. Я еще не видела, чтобы он хоть раз пошевелился за все время. Брошенная кукла в старом адидасовском костюме.

Ночью парнишка устраивает нам концерт. Заходит Галка с заспанным лицом и, отборно матерясь, вкатывает пареньку укол. Он сразу затихает и как будто даже занимает меньше места, становясь снова куклой.

Паренька зовут Лешкой. Видно, что ему очень больно: усталостью покрыто лицо, а тело периодически выкручивает. Я спросила: как это, когда выкручивает.
- Завязали в мешок и отбивают молотком, а потом мышцы вытягивать начинают…

Иногда я сижу на его кровати, когда боль позволяет до него коснуться. Он тогда кладет голову мне на колени, - ждет, когда начну перебирать волосы, - и много мне рассказывает. Я умею слушать молча.

У него очень обеспеченные родители, которым вечно нет до него никакого дела. А это – его очередная попытка обратить их внимание на себя. Причем не самая отчаянная. Золотая медаль в школе, увлечение музыкой и призовые места, кандидат в мастера какого-то там спорта, плохая компания, алкоголь, вены – далеко не полный список. Его мечта: заработать самому денег и купить на них «свой собственный моцик, чтобы  ветер куртку надувал и чтобы катать девчонок красивых, просто катать, заметь».

****
- Что это он?
- Ты его не бойся, - объясняет Жора, - это наш. Дядя Вова. К нему бабка приходит. Щей приносит. Ну, и вообще, еды всякой. Он, типа, больной. Ему больничная еда – яд. Тихий. Только иногда ежиков ловит. Вот таких последний раз поймал (обозначает руками). Говорит, мешают, сволочи, топают под кроватью, жирные… Но это так… от таблеток... Он их много сейчас должен пить. А бабка у него верная. Каждый день, старая, приходит…
- А дети? У него есть дети?
- Ну, сказывал, что есть… Да, кому мы нужны-то…

****
Ночью мне становится страшно. Не могу уснуть, прислушиваюсь к незнакомым шорохам и звукам. Хочется уткнуться в подушку и скулить-скулить-скулить… Или разогнать эту темноту криком.

В коридоре ночная сестра уронила голову на стол прямо в очках. При всем желании ее не разбудить. Я дергаю за ручки все двери, которые попадаются, но они все закрыты.

Ой. Дверь подается.
- А ты чего это здесь по ночам бродишь? Еще и босиком?
- Можно я здесь у Вас побуду? Я тихо. Мне страшно там очень.
- Валяй.

Его зовут Олег. Он практикант, на последнем курсе меда, и, скорее всего, останется здесь, как закончит.

Комнатушка очень маленькая – едва повернуться – из освещения лишь настольная лампа, у стены  - полусофа-полулежанка, покрытая стертым шерстяным здешним одеялом, и что-то типа журнального столика со стулом.

Олег булькает водой из пластиковой бутылки в две кружки и достает кипятильник.
- Чай будешь? Только без сахара, извини, не ем.
- Я тоже.
Тепло приятно прокатывается по пищеводу, обосновываясь где-то в желудке.

- Можешь вон там посидеть, - указывает на лежанку.
- А ты не спишь?
- Нет, я сегодня не сплю. Готовлюсь к экзаменам. А ты можешь и спать. Я до утра здесь.

Я сгребаю на себя одеяло, устраиваясь на кровати, и рассказываю про таблетки.
- Он все правильно сделал, - отвечает Олег. – Те, что красные и белые – сонники, успокаивающие и антидепрессанты – они тебе нафиг не нужны, убьют. Ну, и вообще… он их соберет со всех, свои накопит еще и балдеть будет. А желтые – это витамины. Их есть можно.
- А врач не знает что ли?
- Да всё они все знают прекрасно…

- Утро уже, - просыпаюсь оттого, что дотронулись до плеча, - можешь еще здесь поспать, только не долго, а то скоро у вас обход будет в палате. Я ухожу. Ты тоже, как будешь, просто прикрой дверь…

****
Мне чуточку легче.
В палате широкозадая девка в халате медсестры гоняет веником пыль – типа убирается. 
- Можно я? – тихо прошу.
- Ну, на, - небрежно перебрасывая мне веник.

Я тщательно выметаю волосы, обрывки газет, яблочные огрызки из-под кроватей и тумбочек. Конечно, насколько хватает куцей метелки. В одном из углов замечаю добротную паутину и самого хозяина, запрятавшегося в штукатурной выбоине. Жалко его работу, и я мету мимо. Не думаю, что еще кто-то когда-нибудь сюда заглянет…

****
Я знаю, что у сестрички должно быть ведро. Хочу помыть окна. Они здесь совсем уж тусклые, с дождевыми потеками, сигаретным пеплом и семечными плевками на подоконнике.    

- Да, вы с ума тут все что ли посходили? - орет медсестричка из своей подсобки.
Ага, глупый вопрос, однако.
- Настюх, да, дай ты ей ведро-то, в конце концов. Пусть себе моет… - вступается Жора.
- Ага, а то ты не знаешь… А мне отвечай за нее потом, как за хорошую… - не уймется никак.
- Да лан тебе… не вредничай. Мы сами последим…
- Ну-ну, только если чо, сами и отвечать будете – я ничего не знаю.

Дядя Вова протягивает свои драгоценные кроссворды – так вытирать легче. Закатываю джинсы до колен и взбираюсь на подоконник. Под тряпкой ясно проступают деревья. 
- Ты там аккуратней, - предупреждает Жора, когда я открываю ставни, чтобы почистить и снаружи, - пятый этаж все-таки…
 
Я почти счастлива.
Помню, что как-то был весенний солнечный день. Суббота. И на работе у нас устроили субботник: драили окна и двери, перекладывали бумажки, чтобы вытереть под ними пыль.  Было очень классно. Я еще помню, что отказалась использовать модное устройство, брызгающее специальным мылом для стекол, и убирала разводы по старинке – смятыми газетами. 
А потом я спешила обратно, и мне почему-то дико хотелось прийти в один дом и вымыть окна там. Но те окна я так и не вымыла… Но это было давно очень…


****
- Просто подошла к окну и начала бить руками. Бить до крови и вылета стекол. На вопрос: было больно? - не ответила. Позволила увести себя потом и внятно отвечала на все вопросы. 


****
Я увидела ее, когда вернулась с процедур. Ей было неловко, это сразу заметно.

И на тумбочке моей и на кроватном покрывале – куча всяких пакетов-свертков. Я виновато гляжу на «сокамерников»…

Мы идем по длинному зеленому коридору, потому что оставаться на месте никак невозможно. Она что-то много и быстро говорит. Должно быть, уверяет, что скоро все будет хорошо – как раньше.
- Да, да, - я киваю, не стараясь вслушиваться.
Замечаю, что она намеренно не касается того, что в ее понимании должно быть мне неприятно или больно. И именно от этого становится очень зябко.

Выходим на улицу. Совсем осень.
Краем глаза я еще заметила Олега в воротах, в начале дорожки… а потом я уже совершенно разучилась дышать и начала проваливаться в пустоту…

****
Очнулась я привычно на своей койке. Все пакеты куда-то исчезли, а на тумбочке лежат кленовые красно-желтые листья. И Олег гладит меня по голове.
- Я как раз на смену иду, смотрю, ты вышла с женщиной…
- Это мать.
- А потом ты падать вдруг начала. Я не успел подхватить – далеко еще… А как подбежал: ты бледно-синяя лежишь… я испугался очень…
- Она ушла?
- Ну, да. Она тоже испугалась.
- Пускай. 

****
- А что со мной такое?
Я в Олеговой каморке. Пьем чай – он принес сушек.
- В смысле? А ты сама не знаешь что ли?
Перед глазами мелькают далекие картинки, но я быстренько изгоняю их.
- Нет, ну знаю, конечно… Ага. Я знаю, что я полнейший тотальнейший псих.
- Не преувеличивай. Ты болеешь.
- Больная…
- Если честно, тебе не надо бы здесь находиться… Но лучшего все равно никто не предложит…
- Да, знаю я, знаю. А почему я тогда на улице упала? Я неуравновешенная психопатка, но никак не страдаю обмороками. Я не могла дышать, и все куда-то скрылось…
- Я пока еще не врач, к сожалению. Знаешь, большинство астматиков страдает совсем не от аллергии. Скорее, что-то психологическое… Может, и с тобой так же…
- Не хочу, чтобы так всегда. Я боюсь.
- Так всегда и не будет. Пей чай.
- У меня день варенья завтра.
- Я знаю. Смотрел твою карту.
- Зачем?
- Хотел знать, как тебя зовут.
- Узнал?
- Узнал.

****
Сегодня на обходе помимо врача еще и практиканты. Боязливо косятся на нас, не решаясь посмотреть в глаза. Олег тоже среди них, ловко подмигивает, когда очередь доходит до меня.
Чуть задержавшись:
- Привет, я не знал, что ты любишь. Поздравляю. Подумал, если день варенья, то его и принесу…
Не заметила, что он с пакетом.
- Заходи попозже.
Киваю.

****
Варенье действительно оказывается потрясающим. Яблочное, с апельсиновыми корками. Давно такое не ела. Давно не ела нормальной «человеческой» пищи.   

Сначала, когда Человек, который якобы меня любил, поселил меня у себя, я пыталась готовить. Может быть, считала, что так правильнее. Но Человеку всегда не нравилось, и он предпочитал купить и разогреть в микроволновке что-нибудь уже готовое или сходить в кафешку. Для себя тем более не готовила. А потом и вовсе в квартире Человека старалась находиться как можно меньше…

- Тебе кофе можно? – Олег возвращает к действительности.
- Наверно.
На столике появляется растворимый Нескафе и неловко достается из пакета коньячная бутылка.
- Не волнуйся, я тебе только чуть плесну. 

****
Я становлюсь чем-то вроде местного художника. Несколькими штрихами простого карандаша легко наношу лица «соседей». Им безумно нравится: недостатка в заказах я не испытываю. Я и не думала никогда, что обладаю хоть какими-то способностями, кроме -  приносить неприятности окружающим. Рисунки прекрасно убивают время, которое такое тягучее до прихода на смену Олега, да и остальных, похоже, развлекают.

****
Возвращаюсь с «беседы» с психологом. Да, я сама себе психолог еще какой.
Тихие все какие-то…
- Жорика в туалете нашли. Повесился. – Нехотя бросает дядя Вова.

Мне не грустно. Здесь по-другому, видимо, и не бывает… Но все же… ведь именно он научил меня намазывать масло ложкой…

Лешка раскачивается у противоположной стены. Обхватил голову руками и раскачивается из стороны в сторону, тихо подвывая. А мне хочется обнять его крепко-крепко, зажмурившись изо всех сил, и раскачиваться вместе с ним. Вместо этого я встаю с койки, подхожу к нему  и ловлю его руки в свои. Он застывает с совершенно стеклянным взглядом. И мы так сидим. 

****
Его зовут Сергей. Он поступил только вчера. Из последующего: самому уже надоело… У него и жена, и сын. С женой и приехал на скорой. В первую же ночь пару раз хватанул стулом по соседу по койке. Опять же, из последующих объяснений: я думал, что сплю, и все это мне снится…а он меня очень достал… ну, я и двинул… все равно это сон же был… 

Жена еще пришла на завтра. Сын пришел через пару дней. Потоптался в коридорчике, стесняясь, заглянул неловко в палату. Скинув куртку на больничную кровать, торопливо всучил пакет-передачу. Медля и не находя темы для разговора, распрощался…

****
Я иду к туалету, хочу вымыть банку. Замедляю шаги у Олеговой двери, пытаясь уловить движение «там». Предельная тишина. Дверь белая и холодная. На вид. Кончиками пальцев по косяку. На ощупь. Ударяет кровью в уши. Глохну. Наверно, я сейчас ужасно красная. Шарахаюсь мимо.

Я иду дальше по коридору, почти автоматически пинаю нужную дверь. Пахнет здесь, мягко говоря, совсем не очень. Два унитаза разделенные стенкой и битая желтая раковина. Вспоминаю технарь. Там тоже была стенка между… без кабинок… Я тогда терпела до дома всегда – боялась, что кто-нибудь может зайти. Интеллигентка, блин.

Брезгую открывать кран. Все же стискивая себя… Вода резко выхаркивается, чуть не выбив дно подставленной банки, и откровенно течет ржавчиной. Вряд ли в совокупности с чайным налетом это можно отмыть, но воспользоваться грязно-розовым слюнявым обмылком как-то не решаюсь.

Мне приспичивает, и я, косясь на зеркальную полочку и не находя ничего менее изгаженного, ставлю банку сюда.

У унитаза мочой отдает еще сильнее, вызывая рвотный рефлекс. Меня бесконечно выворачивает. Даже, когда уже совершенно нечем блевать. Горьким желудочным соком. Очень стыдно, и слезы, как назло, сами как-то вытекают.  Ну всё, приехали, называется…

Долго выполаскиваю рот водой. Нестерпимо хочется глотнуть свежей воды, но «это» пить категорически нельзя.

****
Прохожу мимо двери в очередной раз. Не смею заглянуть.

****
Мы разговариваем обо всем-обо всем, и между нами никогда не возникает неловкого молчания. Или просто, уютно завернувшись в его шерстяное одеяло, тихо смотрю, как он листает свои учебники.

Мне кажется, что мы способны считывать друг друга, не нуждаясь в словах. Хочется вязнуть в его  взгляде и трепетать желудком от нестерпимой нежности, слетая совершенно с катушек от запаха его волос. Они у него длинные, почти до плеч, небрежно перехвачены бинтом в хвост.

****
Я благодарна ему за то, что он не расспрашивает меня о прошлом. За то, что он не знает, как противны все эти липкие руки, слепо шарящие по твоему телу, как пошлы и банальны все эти ненужные  фразы и хихиканье собственной «удачной» шутке. За то, что он не знает, сколько было пьяных подъездов, заплеванных скамеек и рассветов, которые бы лучше не наступали… За то, что не знает, как это: жить по инерции рядом с человеком, к которому ничего нет и никогда не было. Шарахаться бесконечно по улицам, намеренно оттягивая приход «домой», и открывать дверь под «ты-где-так-долго-заждался-тебя-совсем»…

****
Они идут вместе, и он держит руку на ее талии. Девушка такая, какой всегда мечтала быть я: без тени косметики, элегантная, серьезная, со смеющимися глазами.

****
Я думаю, что когда-то так уже было. Только тогда я еще не умела контролировать себя – психопатка. Теперь определенно будет по-другому. Без истерик.

Приятно холодно и уже вполне припахивает морозцем.  Листва облетела и ломается под шагами прохожих. И каждое утро – звеняще-прозрачное, тонкое, чуть с дымком частных домов.

Я думаю, что, наверно, люблю. Я думаю, что, наверно, счастлива.

У нас никого нет. Обед. Все еще в столовке. Окна хрустально-чистые. Они теперь всегда такие, с тех пор, как мне позволили их мыть.

Я люблю. Слышите? Я л ю б л ю.

Я всегда презирала излишний шум и крики.

Волосы по ветру. Зажгло щеки. Улыбка – глупая, к чему. Белый подоконник – мерзнут ступни. Шаг…