1982

Юрий Немцев

Мальчик был маленький и пока не знал почти ничего. Он не знал, что живёт в огромной стране – он жил дома. Он не знал, что гуляет по городу – он гулял по улице. Он не знал, что огромный дремучий лес недалеко от дома – это всего лишь клочок старого, никому не нужного парка, осколок жизни, которая была задолго до его рождения. Огрызок города, выброшенный на окраину и забытый там. Ещё на улице был снег и много интересного, а дома было уютно и топилась печка. Это был его личный огромный мир, и ему было вполне достаточно.
Иногда ночью мальчик долго не мог уснуть: он лежал в кровати и смотрел сквозь дверной проём  на кухню. На кухне горел неяркий, но какой-то совсем не уютный свет. Ещё на кухне был дед мальчика. Он сидел за столом и читал газету, сидел молча и неподвижно, в очках в роговой оправе, очень внимательно вчитываясь в строчки. Всё это было не как днём. Наверное тогда мальчик, глядя на резкие тени на неподвижном лице деда, начал понимать, что и люди ночью не такие как днём.
Иногда дед включал радио. Ночное радио тоже отличалось от дневного.  Оно играло негромко, но в ночной тишине всё равно было хорошо слышно. Обычно в это время какой-то человек размеренным и абсолютно бесстрастным голосом говорил, говорил какие-то непонятные вещи. Наверное, дед и не вслушивался в смысл – для него главным было, что он не один в этой огромной и пустой ночи. Но мальчик про это не знал, и, глядя на то как неподвижен  и внимателен дед, и он начал слушать этот ночной далекий голос.  Его охватывали тоска и недоумение от этого мерного жестяного голоса, и он никак не мог понять – почему. Постепенно он начал догадываться, что это не совсем обычные передачи. Ну конечно, подумал он, живые люди так не разговаривают. Это мёртвые рассказывают деду про свой мир. А ведь дед старый, значит ему скоро умирать, и поэтому ему что-то объясняют, что-то нужное. И мальчик представлял, что много-много дедов на многих-многих кухнях сидят и слушают и узнают, что их ждёт.
Правда, наверное, ничего хорошего там нет. Например, голос каждый вечер по несколько раз говорил про каких-то странных существ: КПСС и ВЦСПС. Мальчику представлялось что-то неопределённо-многоногое, цокающее по блестящему гладкому полу и дышащее трудно, со свистом. Ещё, слушая этот металлический голос, похожий чем-то на голос, который в трамвае объявляет остановки, ему казалось, что это и есть другой мир: они все долго-долго едут по тёмной морозной улице мимо каких-то засыпанных снегом деревянных строений, а водитель (слово «вагоновожатый» мальчик знал, но он думал, что это такой большой человек в пионерском галстуке и с красной повязкой на рукаве, который присматривает за вагонами, когда в них никто не ездит) рассказывает деду, где трамвай ходит и как удобнее добраться до остановки.
Ну что ж, мальчик желал, что бы дед, когда придёт время, благополучно добрался до остановки и не наткнулся по дороге ни на КПСС, ни на ВЦСПС. Постепенно мальчик засыпал, и просыпался внезапно, среди зимней темноты от величественно-отстраненной и холодно-угрожающей мелодии – это был гимн. На самом деле это означало, что советским людям пора просыпаться и идти на работу, сквозь вьюгу и мороз, но мальчик этого не знал. Он думал, что тот ночной бесконечный трамвай приехал наконец-то на вокзал, и что это радуются те люди, которые благополучно добрались до остановки.
Через некоторое время и по телевизору начали показывать какие-то бесконечные похороны. Вот, думал он, не зря голос так долго и подробно рассказывал, и теперь его трамвай всегда полон. Вскоре и дед уехал на этом трамвае, и голос из радио прекратил свои разъяснения. Наверное, некому стало объяснять свои непонятные вещи, ведь этот водитель уехал далеко-далеко, и к тому же забрал с собой целую страну.
А мальчик – живёт.