южный крест

отрывок.
является частью "Инквизитора Каталонии"



Седьмого января 1116 года над аравийской пустыней пронёсся северный ветер. В ознаменование сего вечером ещё были видны огни святого Эльма.

 Сам Эльм же и вовсе не обращал внимания на сверкающие в вершинах барханов пушистые звезды, потому что был всецело поглощен чтением основательно затертых до сального основания пергаментных листов со святым посланием Петра Теодолита. Будучи подслеповатым, он низко низко склонял голову над мелкими строчками почти выцвевших синих чернил, то и дело бубня вслух, раз за разом повторяя одно и тоже:

...В пустыне лишь только ночь приносила прохладу.



Тяжелый рыцарский шлем топфелд похожий на сплюснутое с боков перевернутое ведро был все еще горячий от палящего солнца. Покрытый въевшейся пылью, устало и гулко отражал он бряцанье оружия, звон стремян, эхом возвращая голоса бредущих подле своих коней викингов, германцев, саамов, оруженосцев, каких то прибившихся людей, идущих чуть в стороне, грязных, оборванных, боящиеся приблизиться хотя бы на полсотни ярдов к сверкающему небесному воинству, но тем не менее чувствовавших во всем этом сброде защиту и весьма склонных думать, что прибиться к сильному это великая честь.



Тяжёлый шлем мешал повернуть голову но зато прекрасно защищал от легких сабель сарацин, оставивших немало десятков зарубок на покатых боках.



Было душно, хотелось снять все это тяжкое железо и вдохнуть полной грудью. Но сталь так просто не снимешь, нужно звать оруженосца, потом резать все эти многочисленные узелки из кожанных ремешков, снимать подлатники, а шлем так и вовсе нельзя под страхом смерти. На голубом от вечернего неба топфельда две прорези были как золотой крест. По бокам два десятка дырок. Да голос из под шлема звучал глухо, как в железной бочке.

В самом начале ночи южный крест светил особенно ярко.



Бергенгейм старался смотреть на него так, чтобы две яркие звезды горели на краешках горизонтальной прорези, а верхняя звезда была на вершине креста.

Скарсгорд сказал на привале, что если представить, будто это распятие, то можно увидеть Христа.

Бернгейм не любил Христа. Он казался ему слабым и беспомощным. Говорить об этом он не решался, но будь он на его месте, то оставил бы возле себя массу убитых легионеров. Вряд ли они сильнее чем дикая толпа разъяренных сарацин.



Вопреки идти ночью, они шли теперь и днём, нужно было торопиться.

Лошадь фыркнула опустив голову до самой земли. Ей хотелось пить. Потом помотала головой, вопросительно посмотрела на Бернгейма, будто спрашивала.



- Скоро привал, - сказал ей Бернгейм, - там и отдохнем. Если верить Харольду, так не далее как до полуночи придем. Четвертая крепость так и не взята сводным отрядом идущим впереди.

Вокруг нее наверняка уже стоят шатры рыцарей Бориса и Глеба - отчаянных воинов ушедших далеко вперед. Но они раз за разом терпели неудачу, откатываясь назад со своими стенобитными орудиями, осадными башнями и великанами

- Отдохнем, отдохнем, если только ярл не поведет нас немедленно на убой... - добавил он тихо. Что вероятно вполне может быть. Даже если всесильный Харальд Синезубый скоро кончится в этой жаре раскалившей доспехи донельзя.



 Видно, черти благоволящие сарацинам как следует протопили эту адскую землю. Горячий ветер приносящий из ночи пряные запахи нисколько не остудил горячие головы... А впрочем, ему самому то как раз не на что жаловаться. Прекрасно отполированный шлем с белым плюмажем отлично отражал атаки солнца и стрелы сарацин, лишь только плащ, некогда белый, теперь похож был на серую хламиду, что носят примкнувшие в ним в святой земле ландскнехты.

Бернгейм оглянулся, взглянув на вереницу усталых рыцарей. Некоторые спешились, ведя лошадей под узцы. Многие сняли с себя шлемы и прочие причиндалы мешающие идти. Будь то раньше Харальд бы этого так не простил. Впрочем, более всех страдал от жары сам ярл Синезубый. Он, да еще все его двенадцать верных вассалов в черных доспехах. Полуденное солнце раскалило сделало их горячими как кипящие котлы в аду.



- Эй, кочерыжка, как ты? - Слева подъехал Свен Скарсгорд .

Он снял шлем и на его бледном лице отчетливо проступил загар в виде креста. Вертикальная линия шла от самых белокурых волос и до массивного подбородка.

Несмотря на усталость Свен улыбался... лошади теперь шли бок о бок. У Кнуда чуть выше, а у Свена шире и с массивными копытами тяжеловоза. Казалось, что конь и всадник это одно целое. Один плащ на двоих струящийся в такт размеренному движению.

У Свена пробиты доспехи. От плюмажа осталась лишь половина. Вмятина на левом наплечнике. Короткий и узкий щит на правом плече. Золотые звездочки запутавшиеся в лавровой ветви.



Кнуду было лень ворочать языком. Его голос звучал словно из стальной бочки. Чуть резкий и дребезжащий как у старика Инги. Инги уже семьдесят с небольшим. А он все еще в первых рядах. И рубится наравне со всеми. Должно быть он так и умрет от старости с мечом в руке. Но не от ран. Хотя их у него тоже предостаточно.



- Что ты бурчишь? Не слышу! Эй, Кнуд, прошу тебя, сними шлем, - сказал Свен, и взгляни на это чудо!

Он показывал куда в сторону. Кнуд прежде чем последовать совету еще раз взглянул на южный крест. На краткую долю секунды ему показалось, что он видел Христа

- Да поверни же ты голову, - сказал Свен.



Сквозь узкую прорезь креста на самом горизонте в розовом свете встающего солнца высилась крепость.

Неприступная как последняя цитадель зла она манила и бросала вызов одновременно.

Кнуд снял шлем и посмотрел на далекую каменную стену.





Внезапно налетевший ветер всколыхнул меховую занавесь

Она, прекрасная  богиня едва касаясь раскаленного  песка ногами порхала среди них, обволакивая руками рыцарей, целовала их в губы и тут же убегала прочь чтобы возникнуть рядом с другим и вновь повторялось то же самое.

Мужчины угрюмо поглядывали друг на друга. Должно им казалось, что она смеётся над ними.

Кто то заскрипел зубами. Звякнула сталь выдергиваемая из ножен. С шуршанием теплого ветра дивное создание пропало словно бы растворилось в розовой пелене встающего солнца.



- Хватит, протяжно сказал Борис, - кто поднимет меч тому лично я снесу буйну голову.

Глеб махнул рукой словно отгоняя злых духов

- Это морок, - сказал он громко, - вы, едва не поубивали друг друга из-за этой волоокой девы.



Глеб даже не удосужился встать. Так и лежал на теплом песке, положив под голову конское седло. Только чуть повернул голову. Смотрел на светлеющее небо, губы потрескались. И голос с хрипотцой. - Было дело, встретил я однажды рано по утру вот такую в поле... мы, русичи зовем таких берегинями. А вы, наши северные братья зовете их валькириями. Быть может это легенды, быль небыль ли. Да только охранит своего мужчину в бою, когда совсем уж совсем припрет и худо станет.

Борис заспорил было, что будто бы водяница это. Да только откуда здесь посреди пустыни вода. Тоже верно. А раз так, что спорить?

















Седьмого января 1116 года над аравийской пустыней пронёсся северный ветер. В ознаменование сего вечером ещё были видны огни святого Эльма. Сам Эльм же и вовсе не обращал внимания на сверкающие в вершинах барханов пушистые звезды, потому что был всецело поглощен чтением основательно затертых до сального основания пергаментных листов со святым посланием Петра Теодолита. Будучи подслеповатым, он низко низко склонял голову над мелкими строчками почти выцвевших синих чернил, то и дело бубня вслух, раз за разом повторяя одно и тоже:

...В пустыне лишь только ночь приносила прохладу.
Тяжелый рыцарский шлем топфелд похожий на сплюснутое с боков перевернутое ведро был все еще горячий от палящего солнца. Покрытый въевшейся пылью, устало и гулко отражал он бряцанье оружия, звон стремян, эхом возвращая голоса бредущих подле своих коней викингов, германцев, саамов, оруженосцев, каких то прибившихся людей, идущих чуть в стороне, грязных, оборванных, боящиеся приблизиться хотя бы на полсотни ярдов к сверкающему небесному воинству, но тем не менее чувствовавших во всем этом сброде защиту и весьма склонных думать, что прибиться к сильному это великая честь.
Тяжёлый шлем мешал повернуть голову но зато прекрасно защищал от легких сабель сарацин, оставивших немало десятков зарубок на покатых боках.
Было душно, хотелось снять все это тяжкое железо и вдохнуть полной грудью. Но сталь так просто не снимешь, нужно звать оруженосца, потом резать все эти многочисленные узелки из кожанных ремешков, снимать подлатники, а шлем так и вовсе нельзя под страхом смерти. На голубом от вечернего неба топфельда две прорези были как золотой крест. По бокам два десятка дырок. Да голос из под шлема звучал глухо, как в железной бочке.

В самом начале ночи южный крест светил особенно ярко.
Бергенгейм старался смотреть на него так, чтобы две яркие звезды горели на краешках горизонтальной прорези, а верхняя звезда была на вершине креста.
Скарсгорд сказал на привале, что если представить, будто это распятие, то можно увидеть Христа.
Бернгейм не любил Христа. Он казался ему слабым и беспомощным. Говорить об этом он не решался, но будь он на его месте, то оставил бы возле себя массу убитых легионеров. Вряд ли они сильнее чем дикая толпа разъяренных сарацин...
Вопреки идти ночью, они шли теперь и днём, нужно было торопиться.
Лошадь фыркнула опустив голову до самой земли. Ей хотелось пить. Потом помотала головой, вопросительно посмотрела на Бернгейма, будто спрашивала
- Скоро привал, - сказал ей Бернгейм, - там и отдохнем. Если верить Харольду, так не далее как до полуночи придем. Четвертая крепость так и не взята сводным отрядом идущим впереди.
Вокруг нее наверняка уже стоят шатры рыцарей Бориса и Глеба - отчаянных воинов ушедших далеко вперед. Но они раз за разом терпели неудачу, откатываясь назад со своими стенобитными орудиями, осадными башнями и великанами
- Отдохнем, отдохнем, если только ярл не поведет нас немедленно на убой... - добавил он тихо. Что вероятно вполне может быть. Даже если всесильный Харальд Синезубый скоро кончится в этой жаре раскалившей доспехи донельзя. Видно, черти благоволящие сарацинам как следует протопили эту адскую землю. Горячий ветер приносящий из ночи пряные запахи нисколько не остудил горячие головы... А впрочем, ему самому то как раз не на что жаловаться. Прекрасно отполированный шлем с белым плюмажем отлично отражал атаки солнца и стрелы сарацин, лишь только плащ, некогда белый, теперь похож был на серую хламиду, что носят примкнувшие в ним в святой земле ландскнехты.
Бернгейм оглянулся, взглянув на вереницу усталых рыцарей. Некоторые спешились, ведя лошадей под узцы. Многие сняли с себя шлемы и прочие причиндалы мешающие идти. Будь то раньше Харальд бы этого так не простил. Впрочем, более всех страдал от жары сам ярл Синезубый. Он, да еще все его двенадцать верных вассалов в черных доспехах. Полуденное солнце раскалило сделало их горячими как кипящие котлы в аду.
- Эй, кочерыжка, как ты? - Слева подъехал Свен Скарсгорд .
Он снял шлем и на его бледном лице отчетливо проступил загар в виде креста. Вертикальная линия шла от самых белокурых волос и до массивного подбородка.
Несмотря на усталость Свен улыбался... лошади теперь шли бок о бок. У Кнуда чуть выше, а у Свена шире и с массивными копытами тяжеловоза. Казалось, что конь и всадник это одно целое. Один плащ на двоих струящийся в такт размеренному движению.
У Свена пробиты доспехи. От плюмажа осталась лишь половина. Вмятина на левом наплечнике. Короткий и узкий щит на правом плече. Золотые звездочки запутавшиеся в лавровой ветви.
Кнуду было лень ворочать языком. Его голос звучал словно из стальной бочки. Чуть резкий и дребезжащий как у старика Инги. Инги уже семьдесят с небольшим. А он все еще в первых рядах. И рубится наравне со всеми. Должно быть он так и умрет от старости с мечом в руке. Но не от ран. Хотя их у него тоже предостаточно.
- Что ты бурчишь? Не слышу! Эй, Кнуд, прошу тебя, сними шлем, - сказал Свен, и взгляни на это чудо!
Он показывал куда в сторону. Кнуд прежде чем последовать совету еще раз взглянул на южный крест. На краткую долю секунды ему показалось, что он видел Христа
- Да поверни же ты голову, - сказал Свен.

Сквозь узкую прорезь креста на самом горизонте в розовом свете встающего солнца высилась крепость.         
Неприступная как последняя цитадель зла она манила и бросала вызов одновременно.
Кнуд снял шлем и посмотрел на далекую каменную стену.

Внезапно налетевший ветер всколыхнул меховую занавесь
 







Она порхала среди них словно невесомое создание, Обволакивая руками рыцарей, целовала их в губы и тут же убегала прочь чтобы возникнуть рядом с новым рыцарем и вновь повторяла то же самое. Рыцари угрюмо поглядывали друг на друга. Наверное им казалось, что она отдает предпочтение другому.
Кто то заскрипел зубами. Звякнула сталь выдергиваемая из ножен. С шуршанием теплого ветра дивное создание пропало словно бы растворилось в розовой пелене встающего солнца.
Хватит, протяжно сказал Борис, - кто поднимет меч тому лично я снесу буйну голову.   
Глеб махнул рукой словно отгоняя злых духов
- Это морок, - сказал он громко, - вы, едва не поубивали друг друга из-за этой волоокой девы.
Глеб даже не удосужился встать. Так и лежал на теплом песке, положив под голову конское седло. Только чуть повернул голову. Смотрел на светлеющее небо, губы потрескались. И голос с хрипотцой. - Было дело,  встретил я однажды рано по  утру вот такую в поле... мы, русичи зовем таких берегинями. А вы, наши северные братья зовете их валькириями. Быть может это легенды, быль небыль ли. Да только охранит своего мужчину в бою, когда совсем уж совсем припрет и худо станет.

Борис заспорил было, что будто бы водяница это. Да только откуда здесь посреди пустыни вода. Тоже верно. А раз так, что спорить?





Свен
Кнуд
Яромир
Ярл Харальд Синезубый
Борис
Глеб
Бергстейн