Моя родня

Боже всемилостивый, всепрощающий, вразуми ее, ведьму старую, наставь на путь истинный, убереги от мыслей… ее, грешную, тетушку мою родную по матери, рабу твою… потому что не со зла, не по умыслу, не от безделья и праздности… нет, упаси господи, что там еще подумаешь… а что учила деток малых – так это ее стезя, ее призвание… сорок лет, без перерыва, без отдыха, без заботы о детях собственных… будды небесные, боги тысячерукие, десятиглавые, всезнающие, просветлите ее, дуру такую, беззащитную, из ума, верно, выжившую… ее, тетушку мою, родную по матери, бескорыстно служившую… кому? да какая там разница, школе, дому, кооперативу своему вечно ругающемуся, «булочной» в соседнем доме, куда все ходили когда вздумается, хоть в семь, хоть в восемь, а все равно хлеб привозили не раньше девяти, почему? а кто его знает… продавщицы недовольные, когда спрашивали… а тетушку любили, она не злилась, всегда заходила поговорить, а то и новость какую приносила, да что там… ангелы-спасители, ее-то пожалеть, а не насмехаться нужно, потому что как сказать нормальному человеку, что тетушка моя, бог мой, прости ее… или аллах всемогущий, может, хоть кто-то имеет на нее управу?! чтоб мозги ей легонько так, без боли и обид чтоб обошлось, на место, как в прежние времена, когда в школе работала с утра до ночи и тетради проверяла по ночам… наверное, и некогда было думать об ином… хоть бы правительство пенсию еще на двадцать лет перенесло! может, и легче было бы, и тетушка моя, дура порядочная, привыкшая все делать заранее и по плану… и сколько еще дур таких же уберегли бы, да куда там, без потерь при нынешнем господстве капитала не обойтись, хоть русский, хоть хохол, а тетушка – та вовсе как изгой на паперти, ишь чего придумала, сказать стыдно, что еще там подумают… тетушка моя, шестидесяти четырех лет от роду, низкая рыжеволосая бестия Ида Израилевна Шварц… прости ее, господи, что удумала, отпусти ей педсовет грехи ее…  два дня назад, втайне от родных и знакомых… господи, почему ты не устроил мировой кризис на неделю раньше?.. за приличные, как она созналась, деньги… купила себе место на кладбище.

- Тетя Ида!
- Тебе чего? – вопрошала тетка, развернувшись ко мне от плиты корпусом.
- А ты знаешь, что в Тибете людей вообще не хоронят? – я ждал реакции, предвкушая неминуемое теткино поражение.
- А что их там, штабелями у сарая складывают, что ли? – ехидно интересовалась тетка.
- Зачем штабелями? – удивлялся я. – Рубят на части и скармливают коршунам.
- За что же их так, бедолаг… а! досок нет гроб сколотить… Лес берегут поди. Не то что у нас.
- Да какой там лес… горы черные и снег на верхушках… Тибет ведь, говорю.
- Да уж… - тетка с остервенением продолжала мешать пододеяльник в зеленом ведре на плите. Пододеяльник пузырился, лез наверх, не слушался теткиной палки... Плита шипела, воняло порошком и гарью.

Мама сказала, что у тети съехала крыша. Я не знаю, что там у нее съехало, но новая теткина забота поприбавила мне интересу к взрослым делам.

- Тетя Ида, а что ты им сказала, когда место покупала?.. Ты ж ведь еще живая. И может, долго еще продержишься…
- Тьфу ты, бусурман некрещеный… не дождетесь! Так и передай отцу!
- А чего, отец и вовсе говорит, что места везде мало осталось, а народу все прибавляется. И что занимать собой сразу два пространства – все равно что две жареные куриные ноги одновременно в рот запихать…
- Дурак твой отец! Дурак – потому что головой не думает. Помри раньше срока – никто ведь не пошевелится… а там  - (тетка делала выразительную паузу) никто не подвинется, чтоб тебе место освободить… лежат себе преспокойненько,  мирно под землю упрятанные… вот что значит вовремя успеть, когда еще места все не разобраны… Я и похлопотала сама за себя, чтоб вам, дурындищам, меньше хлопот было… да кто оценит…
- А я бы не стал…
- А тебя и спрашивать никто не собирается. Малолетка еще. Жизни не знаешь.

Жизни я не знал, это точно. Я не знал, как она начинается и почему кончается. И главное, почему у одних кончается так, а у других иначе. Я помнил сторожа Севу, который, как говорили, сгорел от водки. Правда, мама говорила другое -  что он был непризнанный гений, оттого и умер раньше положенного. Я помнил, что Настюшина прабабка жила до ста одного года, и когда ее спрашивали, сколько ей стукнуло, она таинственно сообщала, что ее давно уже нет… душа улетела, а тело задержалось. Я подозревал, что она врет. Нарочно врет, чтоб всех запутать.
И еще я подозревал, что никакой смерти вообще не существует. Ведь никто ее не видел. А если б видел, то уж непременно другим бы рассказал.

Тетушка моя, наверное, права. Когда не знаешь чего ждать в точности, лучше постараться приготовиться основательно сразу ко всему.
Она заплатила за свое «место» кучу денег, это факт. Хотя я не знаю, сколько стоит сейчас место на кладбище. Но зато я знаю, что если буду потом ездить на это самое кладбище проведывать тетку, я буду тратить 20 рублей на автобус. Десять туда и десять обратно. Автобус идет от рынка, я видел. И на табличке, которую водители выставляют в окно, большими неровными буквами так и написано: «КЛАДБИЩЕ». Это чтобы не ошибались. И не садились те, кому надо к универмагу.

Через неделю тетка с упоением рассказывала маме, какие цветы высадила на «территории». Она называла купленное место своей «личной территорией».

- Представляешь, фиалки и гвоздики, - это как раз то что нужно. И астрочки… да-да, астрочки белые, вдоль оградки… оградку я закажу со следующей пенсии… - она будто оправдывалась, или пыталась сказать что-то совсем другое, типа «нет-нет, вы не подумайте все, что я дура какая-нибудь… я не навязываю свое мнение… просто вам меньше хлопот»… и будто проговорив все это вслух, оживлялась, пожимала плечами… мол, что там оправдываться… радуйтесь, что дело так успешно движется… важно начать вовремя, а там бог даст, все сложится…

Вопреки моему ожиданию и заверению тетки, что все движется по «сценарию», ничего кардинальным образом не менялось. Тетка умирать не собиралась. У нее  не прибавилось морщин. Не начала болеть поясница. Она даже сходила в поликлинику и поставила американскую пломбу на зуб.

- А на кой черт… - я пытался уберечь тетку от лишних трат. Я хотел завести речь об экономии. И пытался сказать об этом взрослым языком.
- Молчи, щенок! – взвыла тетка. – И какой олух тебя чертыхаться научил? Ишь, вша недоразвитая… учить меня будет.

И впрямь, теткина расточительность превзошла все мои опасения. Она купила у нового дворника Голубятникова две железные скамейки. Голубятников поклялся, что не спер их из парка, а приобрел подешевке списанные. А с тетки он взял дополнительно сорок рублей за доставку.
Скамейки долго стояли у нас в подъезде, прикованные цепью к батарее и наконец исчезли. Видимо, тетке удалось договориться об их отправке на место.

- А если вы потом ко мне все скопом нагрянете? – спрашивала она, будто опять оправдываясь. – Что я с вами делать буду? Где размещать вас прикажете? .. На землю усядетесь? Чтоб застудиться и рядом со мной лечь?… Нет, дорогие мои. Я уж позабочусь и о себе и о вас впридачу.
Я в ужасе подумал, что тетка собирается и для нас купить место… территорию, как там ее… Я заскулил, тетка шикнула - и вопросы исчезли сами собой.

Моя тетка, родная тетка по матери, Ида Израилевна Шварц, не умерла ни в тот год, ни на следующий. Более того, она перешагнула, как она любила говорить, из века в век. Бодрая низкая рыжеволосая бестия. И когда мы, вся ее родня, уже успокоились и примирились с мыслью, что она не умрет и будет жить вечно (а место на кладбище всегда будет пустовать!), тетка исчезла. Куда она подевалась, мне так никто потом и не сказал. Сколько я ни спрашивал маму и отца, они упорно молчали, словно были с теткой в сговоре.
Может, она уехала в Тибет, умерла там и ее съели на обед коршуны? Может быть. Я этого не исключаю. Хотя как это могло произойти? Как можно так беспечно отнестись к тому, за что заплачено немало денег и куда вложено немало труда? Видно, не зря я подозревал тетушку. Предчувствовал, что ее пылу хватит ненадолго. Поиграться и бросить - это в ее духе. Прости ей, господи, ее неправильные поступки, не с обиды ведь, и не по злому умыслу, а все от неведения… просветлите ее, будды небесные, тысячеокие-тысячерукие… потому что одна она была у меня тетка, хоть и прикидывалась ведьмой старой, а добрая была душа и не очень сварливая, и что ей там, в тех краях уготовано - один только господь знает… и один господь знает, сколько она, неуемная, заплатила за то место на кладбище, а может, на небесах, и сколько оно стоит на самом деле.
 


-