Марусенька

 Я любил Марусеньку.
 Ей-богу, любил, сильно и пламенно. В нескончаемой плеяде дам, девиц и девушек Марусенька была одной из самых важных, самых обожаемых мною. Не сказать чтобы она красива была: не люблю я красивых девушек, ибо глаза у них пустые, пустые и выпуклые, как пуговицы, и даже отголоска разума в этих глазах невозможно найти.
 Марусенька была с изюминкой.
 Встретил я её в одном из третьесортных пабов. Марусенька бегала там с подносом, бегала быстро и, видно, продуктивно. Глаза мои забегали вместе с ней. С первого взгляда она была бесцветная какая-то, застиранная словно, поблёкшая. Но детали, детали выдавили мою Марусеньку! Эти плавные движения! О, как плечиком повела, словно пантера, мягко так, чарующе. Захотелось эту девочку – девочку, истинно, неискушенную ещё и наивную совсем – прижать к груди и забрать из этого вертепа, где пьяные работяги распространяют водочные миазмы, исторгают горы монологов, в которых цензурные – только знаки препинания. Видел я, видел, щипали они мою Марусеньку, а она, бедняжка, глаза опустит – да к кухне б побыстрее пробиться. Заказал я отбивную с гарниром; она же украдкой на меня взглянула из-под длинной пегой чёлки и  - и к кухне побыстрее.
 Глаза у неё тоже были дивные: светло-карие, и у самого зрачка – тонкий тёмный обод, пульсирующий, то расширяющийся, то плотно-плотно прилегающий к чёрной границе. Глаза у неё живые были, словно говорящие; говорили они мне « Забери ты меня отсюда, тошно мне, ох, тошно!». Так заберу, Марусенька, как же тут не забрать!
 К отбивной, однако, я не притронулся, в горло мне ничего не лезло; глаза застил мне светлый Марусенькин образ. Я вышел из паба и встал и дверей. Ветер яростно гнал по улице хрупкие поблекшие листья, нещадно метелил их о кирпичные стены домов, клонил траву, превращая её в идеально ровный ковёр. Я попытался поймать сигаретой ускользающий огонёк зажигалки. Руки дрожали, о, я предчувствовал, что Марусенька – та, кого я ищу!
 Так всегда бывало: когда я видел какую-то чаровницу, предназначенную мне в спутницы жизни, мир сразу плыл у меня перед глазами, сплющивался, словно его мяли чьи-то неведомые руки. Сразу обесцвечивались все краски жизни, мне являлись полупризрачные, прозрачные образы моих предыдущих пассий, грозивших мне кокетливо пальчиками и трепетавшие юбками на ветру. Юбки трепетали всегда, даже в безветренную погоду – видно, это была некая сакральная загадка, правда, разгадывать я её не собирался.
 Я ждал Марусеньку около двух часов, или нет – три, хотя, быть может, и все четыре. Время утекало сквозь пальцы водой, я мирно беседовал с моей предыдущей любовью Алевтиной, как тут из дверей весенней ласточкой выпорхнула моя Марусенька. Она зябко куталась в тулупчик, который был ей слегка великоват, и мерцала замерзшим носиком. Сразу захотелось её пожалеть, согреть, накачать глинтвейном и уложить спать на кушетке. И плед в ярко-красные солнышки, кстати, надо не забыть…
 Я шагнул ей наперерез, и Марусенька испуганно отшатнулась. Я смотрел в её чудесные, дивные глаза. Тёмная кайма судорожно пульсировала, то заполняя  всю радужку махрово-рваным полотном, то исчезая в глубинах зрачка. Так же пульсировало Марусенькино сердечко.
 - Ты пойдёшь со мной, - сказал я Марусеньке, и Марусенька покорно пошла. Волосы её парили на ветру, вставали дыбом. Она была похожа на средневековую ведьму, я аж чуть не прослезился от умиления.
 Эх, ещё бы она не пошла! Я, как-никак, считался достаточно известным гипнотизером. Известным в узких кругах, разумеется, ибо все по-настоящему известные гипнотизёры, заклинатели и прочие шаманы известны в узких кругах. Ну не пускают их в широкую аудиторию! Это должно остаться здесь, в этом тайном конклаве; завеса тайны приоткрывается только для избранных.
 В тот смутный, смазанный осенний вечер я напоил Марусеньку малиновым отваром и уложил под плед с ярко-красными солнышками. Она смотрела на меня круглыми, бараньими глазами. Я вздохнул: ну да, переусердствовал слегка, но ничего, девочка привыкнет, освоится, вскоре научится потихоньку контролировать мою волю. Разумеется, в устраивающих меня пределах.
 Марусенька осталась спать в гостиной, на кушетке, расшитой алыми петухами, я же ушёл в кабинет. Перед сном я немного побеседовал с Марусенькой, узнал, откуда она да как её зовут. Оказалось, зовут её Анастасия. Ну ничего, привыкнет, освоится, в этом доме она останется Марусенькой.
 Разговор не прошёл даром: Марусенька всю ночь ворочалась, не смыкала глаз, а к утру осознала ясно и конкретно: я – то самое воплощение «принца на белом коне», мечта всей её жизни, замечательный во всех отношениях мужчина. Она, прослезившись, шептала сухими губами что-то о своей любви, а потом заснула. Я её отпустил пока, нечего так мучиться с первых дней пребывания в этом доме.
 Утром Марусенька знатно похозяйничала в моём осиротевшем доме: Алевтина покинула его три месяца назад. Естественно, комнаты, при моём неумеренном старании, успели чуть ли не мхом порасти. Моя чаровница убрала захламленные комнаты, приготовила что-то вкусное и ароматное на завтрак, однако кабинет не тронула. Когда я, зевающий, выполз на кухню, Марусенька странно шарахнулась в сторону, к холодильнику («Наверняка бок ушибла» - подумал я), а затем, смущённо заулыбавшись, присела на краешек стула. Я сел напротив. Марусенька решилась поднять взгляд. Пульсирующая махровая кайма… Она заулыбалась, засветилась, разбрасывая в стороны брызги счастья. Она поймала мой взгляд, и прочитала всё, что ей и мне было надо.
 Так Марусенька стала жить у меня. Она преданно дожидалась меня каждый день: возвращался я в разное время, но к моему приходу у неё всегда было готово нечто сытное и горячее. Ещё Марусенька любила убираться, делала она это три раза в день. Я пытался было пресечь эти попытки санации моей квартиры, но Марусенька так прелестно краснела и прикрывалась ресницами, что я ей просто не мог перечить. Пусть делает, что ей нравится, моя Марусенька этого достойна. Правда, я её предупредил, чтобы она не лезла в мой кабинет, Марусенька закивала, преданно на меня посмотрела, и я понял, что она туда не сунется ни при каком раскладе.
 Каждый день, аккурат после того, как накормит меня супом и ещё раз расскажет о своей неземной любви, Марусенька отправлялась гулять. Каждый раз я наблюдал за ней с балкона, выкуривая последнюю на сегодняшний день сигарету. Ведьма, чистая ведьма, когда ветер треплет её волосы. Пепел летел вниз, чудом избегая субтильной фигурки в тулупчике. Надо купить ей что-то посовременней, рассеянно подумал я, моя несравненная не может ходить в этом ужасе.
 Марусенька присела и потрогала покрасневшими пальцами асфальт. Замерзает, подумал я, замерзает как пить дать. Ещё и варежки ей купить надо.
 Марусенька поднялась с колен и задрала лицо к небо, поморгала немного, не замечая меня, заулыбалась чему-то и скрылась за углом. Сигарета полетела вниз, на лету мигая крошечным огоньком. Марусенька, моя Марусенька! Замерзает, бедняжка.
 На следующий день я вернулся совсем рано; Марусенька даже не заметила моего прихода, она, насвистывая, наверняка опять убиралась. Я тихонько повесил пальто на прибитый к стене крюк и двинулся в недра квартиры. Сделаю своей Марусеньке сюрприз!
 Дверь в кабинет была приоткрыта. Господи, ну почему каждый раз всё этим и заканчивается?
 Марусенька стояла у открытого стеклянного гроба и деловито ощупывала Алевтину за различные части тела.
 - Марусенька, зачем ты влезла в кабинет? – процедил я, чувствуя, как в груди подогревается злость, расползающаяся по венам и артериям. – Я же сказал – нельзя. Ну почему же вы все так плохо кончаете?
 Марусенька обернулась и усмехнулась.
 - Ах, наш великий исследователь.
 - Зачем ты вытащила Алевтину из шкафа? – уже более спокойной спросил я. Жаль, конечно, Марусеньку, но я уверен, никто особо не опечалится её безвременной кончине. Да уж, и как она только умудрилась поднять такую тяжесть?
 Встроенный шкаф был распахнут, и в его мрачных недрах виднелись прозрачные гробы. Прозрачные хранители моих любимых. И зачем ещё и Марусенька сюда полезла? Дура, ещё и месяца не прошло!
 Марусенька взяла со стола отвёртку, подошла ко мне и с нечеловеческой силой вонзила её в грудную клетку.
 - Ты думаешь, ты один такой? – шипела она, заходясь в бессильной злобе, - Один такой великий властелин смерти, пытающийся узнать секрет вечной жизни? Все хотят, а уж я – особенно! У тебя в архивах много интересно.
 Я медленно осел на пол.
 Я любил Марусеньку, в тот момент – особенно.
 Да, все мои чаровницы в конце концов нашли свою смерть у меня в кабинете. Встроенный шкаф вёл в лаборатории, находившиеся в подвале. Больше половины моих очаровательных полезли в кабинет, хотя я им запрещал, перерыли всё, нашли эти гробики. Гипноз слетал с них шелухой, но и уйти они просто так не могли. А уж потом возвращался я – и всё они оказывались там, в стеклянных запаянных капсулах! Всё на благо людей, и смерть их шла на благо людей, ибо работал я над вечной молодостью и вечной жизнью.
 Я любил Марусеньку.
 Я вздрогнул и умер, и уже не видел, как Марусенька, со злобой пнув моё тело, направилась к лестнице в лабораторию.
 Не зря у неё был этот пульсирующий ободок вокруг зрачков, ох, не зря, но я её всё равно любил.