Дух Фиилмарнен и его дети принятие в род

9. Принятие в род.

Когда стал нарождаться новый месяц, в дом Стига Элсли стали съезжаться первые гости. Это были родичи из Белого Гаутанда, шумные, веселые и нарядные.  На всех мужчинах были длинные льняные рубашки, расшитые цветными костяными бусами, а поверх них –  такая же длинная одежда с разрезами по бокам и широкими  рукавами до локтя. Талии их перевязывали пояса: у кого кожаные с тяжелыми серебряными бляхами, у кого сплетенные из кожаных рыжих и черных ленточек, у кого вышитые. На груди гостей сверкали ожерелья, на загорелых руках вспыхивали крученые браслеты, а на длинных шнурках позванивали многочисленные амулеты. Девушки из Белого Гаутанда носили расшитые рубашки, верх которых изготавливался из крашеной красной или зеленой ткани. Поверх рубашек надевали длинную черную одежду с рукавами до земли. Маленькие руки, которые изредка показывались из длинных рукавов, смотрелись на фоне темной одежды, словно яркие цветы.
Затем прибыли родичи из Голубого Гаутанда, жившие  по берегам Медвежьей реки. Они всегда ходили группами, а по вечерам развлекали друг друга историями о необычайных уловах рыбы в прошлые годы. Эти родичи носили высокие кожаные сапоги, кожаные штаны и короткие рубашки, а их женщины - костяные гребни и амулеты.
Последними прибыли Элсли из Синего Гаутанда, заросшие густой бородой, молчаливые, в длинных кожаных кафтанах и волчьих шапках.
За день до начала празднества приехали жрицы из святилища Трех Богинь: Инес, Мадилайн и Магерит, ответственных за жизнь человека, длинную или короткую, счастливую или не очень. Они привезли три раскрашенных деревянных статуи, одетые в тонкие платья и закутанные в меха. В тот же день Снорки и Хаскнет удалились в лес, чтобы в посте и молитве избавиться от прошлого и чистыми предстать перед лицом грозных Богинь. Ибо дух земли Фиилмарнен и даже дух – создатель мира Амброши зависели от них, так как и их судьба находилась в руках грозных сестер.
К вечеру следующего дня дети вернулись в дом. По старшинству первым обряд принятия в род должен был пройти Снорки. За ним пришли две незнакомых женщины, которые провели мальчика к срубу, сделанному за несколько дней до того мужчинами Элсли. Сруб этот имел два входа, один со стороны лесной чащи, другой – со стороны дома Стига Элсли и поляны, на которой стояли столы для гостей. Женщины лесом провели Снорки к тому входу в сруб, который был со стороны чащи, и ввели его внутрь. Внутри было очень темно, лишь в самом конце перед жаровней сидела старая женщина в сером шерстяном платье и бронзовых браслетах.
- Зачем ты пришел сюда чужой? – хриплым старческим голосом спросила женщина у жаровни.
- Я ищу защиты и хочу стать одним из твоих сыновей, - ответил Снорки, как его научили заранее.
- Что ты несешь нам, чужой? – снова спросила старая женщина.
- Я несу Элсли свой ум, способный постигнуть тайны земли, свою силу, способную укротить любой металл и камень из подвластных человеку, а также великую тайну, способную еще больше прославить и возвысить род Элсли.
- Хорошо, порываешь ли ты с родом, к которому принадлежал ранее?
- Да.
- Отрекаешься ли ты от прежних связей со своими родичами?
-  Да.
- Отрекаешься ли ты от прежнего имени?
- Да.
Клянешься ли ты забыть все ради нашего рода, жить на благо нашего рода,
чтить честь рода и его обычаи?
- Да.
- Приди же ко мне, оставь у порога свое прежнее имя, одежды, привязанности, воспоминания, все свое прошлое.
  Снорки почувствовал как несколько человек в темноте окружили его. Один из них распустил его пояс, другой расстегнул застежку плаща, третий распутал ремни обуви. Когда куртка, шурша, упала к его ногам, Снорки переступил через обувь и медленно двинулся к женщине. Вдруг за спиной его кто – то заплакал и какой – то голос спросил:
- Кто там плачет?
- Это Ойгла, дочь Алиа из рода Элсли. Она потеряла сына. Вот лежит его одежда, а самого нет, - ответил голос, который плакал.
- Твой сын умер, Ойгла. Возьми его одежды и сожги, пусть они последуют за хозяином на поля счастливых.
Затем Снорки услышал как возле стен притопывает множество ног, щелкают между пальцев заячьи лопатки, а высокие женские голоса поют:
- Вот душа, чистая, непорочная идет, чтобы появиться в нашем роду! Она будет великим воином, защитником и добытчиком, слава великим предкам, слава! Светлая Инес, подари мудрость этой душе, входящей в наш дом, прекрасная Мадилайн, подари ей крепких потомков – продолжателей нашего рода, великая Магерит, дай ей долгую жизнь, чтобы дольше мы любовались ее достоинствами и подвигами!
- Сядь ко мне на колени, - сказала Снорки старая женщина, а когда он подчинился, стала читать заклинание: - Волею Светлых Богинь Инес, Мадилайн и Магерит ныне эта чистая душа рождается в моем теле, теле старейшей женщины этого рода, Хилин, дочери Гвенсил, ныне облекается она в нем в плоть и кровь, награждается разумом, чтобы светить роду Элсли полною славой! Отныне волею Великих Богинь мысли ее будут подобны речному жемчугу, сердце – горячему железу, тело – гибкому тростнику, душа – крепкому граниту. Ныне рождается в семье Ойглы, дочери Алиа и Стига, сына Олесли сын Гюрд, что значит «камень», а иначе «Стойкий против невзгод», ибо отныне станет он переносить жизненные испытания с твердостью и стойкостью камня.
    Женщина столкнула Снорки с колен. Откуда - то вынырнула Ойгла.
- Здравствуй, сын мой, - сказала она, - вот льняная рубашка, которую я соткала, когда ждала тебя.
И она надела на Снорки длинную рубашку до пят. Затем рядом с ней возникла Хилла.
- Здравствуй, брат мой, - сказала она, - вот шерстяной гилт, который я сшила, когда с матерью ждала тебя.
И она помогла ему надеть длинную, с широкими рукавами куртку – гилт, обшитую речным жемчугом.
Следом вышла еще одна девушка.
- Здравствуй, родич, - сказала она, - я твоя сестра по сестре матери. Вот обувь, которую твои родичи сшили, когда ждали тебя.
Осторожно, словно боясь разбить, она обула его.
- Идем, сын, я познакомлю тебя с мужчинами нашего рода, - сказала мать.
Хилла и Ойгла вывели мальчика под руки через другой вход. Яркий свет ослепил новопосвященного. Мужчины, во время обряда ходившие вокруг сруба и криком и стрелами отгонявшие злых духов, приветствовали его.
Женщины повели мальчика к столам, за которыми чинно сидели гости, не принадлежавшие к роду Элсли, но добрые друзья и соседи. Над ними возвышался на помосте стол, за которым восседали статуи Трех Богинь: Мадилайн – создавшей тело для нового члена рода, Инес – давшей ему разум и Магерит – ответственной за долгие годы жизни. Чуть ниже находился стол, за которым расположился отец нового члена рода. На голове его был серебряный обруч, а лавка, на которой он восседал, ломилась от украшавших ее мехов. К нему и подвели женщины мальчика.
- Наш сын Снорки умер, - сказала Ойгла Стигу. – Но вот у меня появился новый сын. Его зовут Гюрд. Его тело уже принадлежит нашему роду, но мысли его далеки отсюда.
- Здравствуй, сын, - сказал Стиг, поднимаясь. – Вижу, вышел ты крепок и силен на славу, любим ты нашим родом, но мысли твои далеки от наших бед и радостей. Отныне хочу сделать общими мысли твои и мои, и твоей матери, и остальных родичей.
   Откуда ни возьмись, появилась большая чаша с вином. Стиг отпил первым, затем передал Ойгле, а после нее – мальчику. После чаша пошла по рукам мужчин и женщин Элсли, от старых к молодым. Когда чаша вернулась к Стигу, он поднял ее над головой, так что в лучах заходящего солнца ярко вспыхнули обтягивающие ее серебряные кольца, и провозгласил:
- Слава, слава, отныне родился в нашем роду добрый родич, близкий нам и телом и мыслями, для которого наша боль – его боль, наша радость – его радость.
- Ой – е! – закричали родичи.
Голова мальчика, постившегося почти двое суток, кружилась от вина.
- Полностью он наш родич, однако, он не мужчина и не женщина, оттого  не знает своих прав и обязанностей и молчит, - сказал Стиг, разведя руками.
Тогда вышел самый старый старик. Он опоясал мальчика мужским поясом  и надел на шею серебряное ожерелье из фигурок бегущих волков. После этой церемонии старик выпрямился, насколько позволяла ему клюка, и сказал:
- Отныне ты, Гюрд, сын Стига, один из нас, мужчин рода Элсли, равный среди равных. Отныне имеешь ты право голоса, право на часть добычи, право на нашу дружбу и защиту.
- Ой – е! Ой – е! – закричали родичи.
- А теперь я приглашаю всех на пир в честь моего сына Гюрда! – еще громче закричал Стиг.
Все, кто еще стоял, быстро расселись по столам. Они осушали по пятому кубку и рогу вина, когда подоспела процессия с Хаскнет, которой дали новое имя Хелихелин – дочь Трех Богинь.  Гости поприветствовали и ее, а затем принялись угощаться вдвое больше прежнего. Рекой полилось зеленое вино, захрустели молодые свиные косточки, полился по пальцам золотой жир, сладко благоухала жареная рыба, одна за другой ложки опускались в кринки с белой сметаной и золотистым медом, рассыпчатые каши таяли во рту. Стиг, сидя за столом под Тремя Богинями, поздравлял всех и потчевал от имени своих детей.
   Когда в небе зажглись звезды, гости разожгли костры и, ударив в бубны и задудев в дудки, пустились в пляс. Не одни башмаки были стоптаны в ту ночь, а одежды мокры от ночной росы.
   Между тем, Хилла и Ойгла отвели виновников торжества в дом. Оба почти без сил рухнули на постель потому, что есть на пиру им не полагалось. В ушах у них звенело, а внутри было муторно от голода. Их укрыли шкурами и стали
отпаивать теплым молоком. Хаскнет, получившая новое имя Хелихелин, уснула сразу. Мальчик же, подозвав мать, взял ее за руку и шепотом сказал:
- Вот видишь, все и кончилось. Нет теперь раба Снорки – Говоруна, забитого и безродного. Он умер. Прошлое тоже умерло с ним. Теперь есть Гюрд, что значит «Стойкий против невзгод», сын Стига и Ойглы из рода Элсли, сын благородных родителей. И никто теперь не скажет…
- Что – то я не пойму тебя, милый, - перебила его Ойгла, потому что в забытьи мальчик стал говорить на языке лисингонов. – Спи, родной, спи.
Уложив детей, Хилла и Ойгла решили вернуться к гостям. Увидев в небе молодой месяц, Хилла задержалась, чтобы погадать:
Месяц, месяц молодой,
Ты хозяин над небом и над землей,
Как я над своей судьбой.
Скажи, будем ли мы счастливы, мой брат, моя мама, сестра и я?
В ответ с той стороны, где праздновали гости, донесся насмешливый голос:
- Нет! Нет!

Хилла вздрогнула и проворчала что – то насчет того, что не будет добра тем, кто мешает другим гадать. На минуту ей стало страшно от окружающей холодной темноты, от шума леса, словно предвещавшего нечто недоброе, от давящего колпака иссиня – фиолетового неба, где среди грязно – коричневых облаков, рваных и клочковатых, в бледном сиянии плыл молодой месяц.
 Набравшись храбрости, Хилла снова прочла заклинание, спросив, откуда ждать беды. На этот раз никто ей не ответил, но когда девушка легла спать, ей приснился сон. Ей приснилось, будто она, отец и мать выбирают жену брату. Перед ними проходит много красивых девушек, но Гюрд их отвергает.
Кого же ты хочешь в жены? – спрашивает отец.
А вот ее, - и Гюрд показывает им всем общипанную ворону, которую держит в руках.
- Но ведь это же ворона! – говорит мать.
- Да к тому же облезлая! – возмущается сама Хилла.
- Ничего, если ее пригладить, она даже красивая, - отвечает брат.
« Вот глупости – то! – подумала Хилла, проснувшись. – Нет, нельзя так переедать даже в праздники, а то еще и не такое приснится».