Амнезия. Глава 2. Одинокие

После разговора со своим отражением в зеркале Филипп затеял экскурсию по чужой квартире. Первым делом он заглянул в кухню. С автоматом наготове парень прошёл к холодильнику и обнаружил в нём овощной салат и тарелку с жареной рыбой. Электричество в доме было, так что все продукты оставались неиспорченными. Это радовало. Значит, катастрофа произошла недавно, вчера или позавчера, или даже сегодня, размышлял он, что же всё-таки произошло? Может, неудавшийся эксперимент?

Сев за стол, Филипп склонился над едой и прочёл молитву. Он не знал почему, просто всё делал на автомате. Слова молитвы как-то сами возникали в голове и оглашались вслух.

- Аминь – он приступил к поглощению пищи.

Разделавшись с салатом, Филипп включил маленький телевизор, висевший на стене, и, облизываясь, сел обратно. Плоская панель ожила и начала транслировать помехи. По всем каналам одна и та же картинка: чёрно-белая рябь и постоянное раздражающее дёргание.

Филипп ковырял вилкой рыбу, уставившись на мерцающий экран, он тщательно пережёвывал холодные, хорошо прожаренные кусочки и наблюдал за помехами. Может, сейчас восстановится, думал он, наслаждаясь вкусной едою. Но телевизор продолжал его расстраивать, показывая один лишь скучный вихрь помех.

Парень отправлял в рот кусок за куском, восхищаясь чудесным запахом с дымком и торжественным вкусом хрустящей на языке, солёненькой рыбы. Возможно, такой восторг вызвал у него кулинарный талант хозяйки, или он был очень голоден. Ему нравилось блюдо, не смотря на то, что оно было не разогретым. С наслаждением проглатывая прожёванную еду, он отщипывал от рыбы ещё и посылал новый кусок в рот, чтобы снова ощутит это мягкое и нежное мясо. Поднялось настроение, голод отступил назад, а в наполнившемся желудке, наконец-то, наступил праздничный день.

Довольный Филипп смаковал, сладко почавкивая, почмокивая, вытирая слюну с уголков рта, не прекращая разделять рыбу на части. Следующий, приправленный разными специями, кусок оказался таким великолепным, что опьянённый фейерверком вкусов Филипп проглотил его целиком. Праздничное настроение исчезло, мгновенно стёрлось с его быстро побледневшего лица, когда он почувствовал резкий укол где-то глубоко в глотке. Что-то острое проткнуло его горло и не хотело отпускать, причиняя человеку мучительную боль.

- Зараза – хрипливым голосом сказал Филипп, взявшись руками за шею.

Он громко закашлялся, крепко схватившись за стол. От кашля дребезжала тарелка с проклятой, недоеденной рыбой. Он начал давиться и запаниковал. Кряхтя и сопя носом, парень бросился к раковине, заполненной грязной посудой, включил воду и наполнил ею стеклянный стакан. Филипп залпом осушил его и принялся активно отхаркиваться. Глаза его полные страха слезились, щёки и губы посинели, лысая макушка вспотела. Со стоном он метался по кухне, пытаясь отрыгнуть и избавиться от застрявшей в горле рыбьей косточки, кашлял, харкал, и всё без толку. Кость вонзилась в плоть и безжалостно царапала нежную ткань вокруг, без всякого намёка на прекращение мук, доставляемых напуганному парню.

И даже помочь некому, думал поперхнувшийся Филипп, харкая розоватой слюной, что за дрянь?

Его вновь потянуло к раковине, над которой трясущимися пальцами он влез в ротовую полость в надежде достать косточку. Из этого ничего не вышло. Он вызвал лишь рвотный рефлекс и заблевал раковину только что съеденным, незабываемым завтраком.

- Сука! – взревел замученный, посиневший Филипп.

Кость всё так же торчала в горле, мешая ему нормально глотать и делая неприятно больно. Слёзы текли по щекам, от запаха, расплывающейся по раковине, мерзкой тошноты закружилась голова. Филипп был невероятно зол и до смерти напуган. В ярости он перевернул стол, наделав грохоту. Тарелки со звоном разбились на мелкие осколки, еду разбросало по всей кухне. Парень выпил ещё воды и с новыми силами закашлялся громче прежнего.

Сквозь собственный кашель он услышал неожиданно сработавшую на улице сигнализацию автомобиля. Чёрт подери, встрепенулся он, позабыв о борьбе с костью, выжившие люди!

Кашляя и хрипя, чмыргая носом, Филипп выбежал на улицу. Сигнализация кричала где-то совсем близко, но из-за эха не возможно было понять, где именно находится взломанный автомобиль. Филипп помчался на звук по тротуару, перепрыгивая мусорные кучи и оббегая припаркованные машины. Он нёсся сломя голову, крепко сжимая в руках автомат, мечтая о встрече с людьми. От радости парень несколько раз выстрелил в воздух, о чём очень пожалел. Машины, стоявшие в пробке, жалобно завизжали, перекрикивая друг друга, звуки сливались между собой, перебивая первую сигнализацию, и навели Филиппа на ложный след. Испугавшись выстрелов, в небо взметнули птицы.

- Кто здесь? Отзовитесь! – прокричал он, запыхавшись, - Я здесь! Кто-нибудь! Эй!

Горло болело, во рту чувствовалась кислятина после тошноты, и людей поблизости не наблюдалось. Всё шло наперекосяк!

Филипп крутил головой из стороны в сторону и почти не моргал, боясь пропустить что-то важное. Кто активировал сигнализацию? Неужели какое-нибудь животное? Кто хотел привлечь к себе внимание?

- Эй! Выходи! Я не трону тебя! – Филипп опустил автомат, медленно продвигаясь по улице, раздражённый оркестром сигналящих машин, – Кто ты?

Ступая по дороге, он откашливался, кряхтел и матерился в полголоса.

- Хренова кость…

Филипп остановился перед незамолкающей машиной с мигающими фарами. Его взгляд приковала ветка, которая от ветра упала на капот, что и вызвало такой переполох. Дерево, одиноко растущее за бордюрами, у парковки, громко шелестело листьями, будто подсмеиваясь над глупым человеком и с гадким шипением в голосе приговаривая: «Ложная тревога. Людей нет, и не будет».

- Скотина! – выругался Филипп, в истерике топнув ногой.

Его трясло от злости. Ещё недолго послушав, как надрывается автомобильная сирена, он отправился отсюда, в бешенстве харкая, больше не в силах наблюдать за беспрерывно мигающими фарами. Он удалился настолько далеко, что перестал слышать визг сигнализаций.

***

Пожалуйста, стрельни ещё раз. Ещё раз выстрели! Ещё раз, умоляю, стреляй! И тут, будто молитвы её услышали, раздались выстрелы, которые эхом потом долго распространялись по городу, отражаясь о стены пустых зданий и растворяясь где-то на окраине. Хором завыли сигнализации проснувшихся машин.

Ева не останавливалась, радуясь каждому звуку, воспроизводимому людьми, может быть одним человеком. Какая разница? Она отыщет живых, во что бы то ни стало.

Девушка торопилась скорее увидеться с ними, расспросить и выслушать, разобраться, в чём дело. Её босые, нежные, неогрубевшие стопы шлёпали по раскалённому утренним солнцем асфальту, бледная кожа сырела, пропитывая хирургический костюм солёным потом. Ева бежала, вытирая мокрое лицо, она плакала. У неё не было ничего, кроме татуировки и бесконечного числа вопросов.

Она остановилась возле патрульной машины, залезла внутрь и нашла на заднем сидении мегафон. Покопавшись ещё, в подлокотнике обнаружила пистолет. Теперь, когда она вооружилась, почувствовала себя в безопасности. Хотя какая опасность может ей угрожать, если вокруг ни души? Девушка всё же оставила пистолет при себе.

Она сбавила шаг, увидев смирно стоящий грузовик на блокированной бронетранспортёрами пустой улице. Нос защекотал неприятный запах, исходивший из накрытого брезентом кузова. Ева набралась храбрости, подошла ближе к машине, всё больше ощущая нарастающее зловоние, и, набрав полные лёгкие несвежего воздуха, одним рывком откинула занавес, скрывающий внутренности кузова. На неё пахнуло резким, отталкивающим порывом смрада. В ушах стояло монотонное жужжание мух. Изо рта плачущей девушки вырвался стон, она отстранилась от увиденного и сама не своя пошла прочь. Пятилась от грузовика в обратном направлении, пока не потеряла его из виду. Жуткие, омерзительные вспышки возникали в её голове, когда закрывались воспаленные, заплаканные глаза. Она снова и снова видела их, чувствовала запах разложения. Её бросало в дрожь, девушка тряслась и в истерике стирала с себя невидимую паутину, и сбрасывала несуществующих пауков. Она была потрясена и желала забыть эту страшную картину.

Прислонившись к прохладной стене, Ева подождала, когда колени перестанут трястись, и голова прекратит кружиться. Она глубоко дышала, восстанавливая неравномерное дыхание и успокаивая натянутые до предела нервы. Её бледное лицо, наконец, порозовело, и девушка отправилась дальше. Она никак не могла понять и боялась представить, что случилось с теми людьми. Голые, лишённые волос люди с татуировками на запястьях, заполнившие кузов грузовика, не давали Еве покоя. Все они были мертвы. Мужчины и женщины, старики и дети, сваленные в одну кучу, словно мусор. Они смотрели на неё неживыми, полузакрытыми глазами, у некоторых были открыты рты, полные кишащими мухами, другие – уткнулись лицами в чужие спины, ягодицы, посиневшие животы. Руки и ноги торчали из этой отвратительной кучи-молы во все стороны или сплетались между собой, или свисали из открытого кузова.

Ева продолжила изучать вымерший город. Она прогулочным шагом преодолела пару кварталов, больше не встретив на своём пути ничего странного. Хотя, пустая улица в час-пик – это уже великая странность. Нет суетливой толкотни, писка, застрявших в пробке, автомобилей, телефонных звонков, запаха табака, духов и алкоголя, человеческих голосов. Еве было страшно и одиноко.

Она поднесла к дрожащим губам рупор и, собравшись с мыслями, начала говорить:

- Если кто-нибудь слышит меня, пожалуйста, отзовитесь. Я не сделаю вам ничего плохого. Прошу вас!

Ева прислушалась к эху, растекающемуся по городу, и заговорила в мегафон с новыми силами:

- Ответьте мне, пожалуйста! Кто-нибудь!

В ответ она слышала воркование голубей, бродивших по асфальту, и собачий лай.

- Меня слышно? – будто сама с собой разговаривала девушка, медленно ступая вперед, - Откликнитесь, люди! Я же слышала, как кто-то стрелял. Кто ты? Что случилось? Ответьте, я прошу!

Чуть дальше Ева обнаружила человека, лежащего лицом вниз, одетого в резиновый защитный костюм. Она перевернула его. Лицо мертвеца скрывал респиратор с зеркальным забралом. Ева, присев на корточки, стянула с него тяжёлую маску. Недвижимые голубые глаза смотрели куда-то в небо, сквозь девушку. Лысая голова молодого парня была холодна, кожа белая, а губы синие. Юное лицо покойника вызвало у Евы озноб, несмотря на палящее солнце.

Девушка в спешке перешла на параллельную улицу через круглую арку и почти бегом направилась в сторону обувного магазина. Среди стеллажей с туфлями, ботинками, кроссовками, коробками с кедами Ева обнаружила ещё двоих, одетых точно в такие же защитные костюмы. Они лежали рядом друг с другом, свалив на пол несколько пар обуви. За спиной у каждого громоздился тяжёлый баллон серебристого цвета, а в руках мертвецы держали длинные палки-распылители, от которых тянулись гофрированные шланги к этим баллонам. Ева не стала проверять, живы они или нет, и так всё было ясно. Не ясно оставалось одно – чем занимались эти «дезинсекторы», и что находилось в этих баллонах? Загадок становилось всё больше.

Она выбрала подходящие по размеру кроссовки, нацепила их на ноги и прошла к кассе. Здесь девушка остановила свой непонимающий взгляд на картинке у кассового аппарата, со стороны, где покупатели ожидают, когда их товар просканируют. На картинке схематически была изображена рука с татуировкой на запястье, тянущаяся к красному квадратику, подписанному печатными буквами «Идентификация». Ева глазами поискала такой квадрат вокруг себя и нашла его справа от кассы. Она положила правую руку на удобную подставку и прислонила татуировку к идентификатору. Лазер считал код и передал информацию в компьютер. Прозвучал короткий сигнал, и на экране кассира высветились данные о покупателе, а именно его лицевой счёт. На мониторе мигали нули и сообщение о том, что данный посетитель пока не имеет регистрационного номера. Ева догадалась, только что она воспользовалась своей пустой кредитной картой, но не понимала, почему её нет в базе данных, почему она не зарегистрирована.

Ева покинула магазин под завывающий шум тревоги, она ведь не заплатила за кроссовки. Поднеся мегафон к губам, Ева вновь позвала выживших. На этот раз без каких-либо пауз на передышку, она говорила и говорила, разные слова, в основном это были просьбы, мольбы, угрозы. Шагая посреди дороги, распугивая хвостатых крыс, шуршащих в мусоре, она кричала в мегафон, материлась и плакала. Её никто не слышал. Город находился в мутной дремоте, в коме, из которой никак не хотел выкарабкиваться, просыпаться и продолжать бурную деятельность. Вместо этого он окружал девушку надоевшей тишиной, давил со всех сторон молчанием.

Вскоре после нескольких часов беспрерывных разговоров в громкоговоритель Еве удалось привлечь на себя внимание. Только вот, увы, это оказались совсем не люди.

***

От нечего делать Филипп, шаркая ногами по горячему асфальту, разбивал прикладом автомата окна машинам, застрявшим в пробке. Некоторые начинали пищать, другие же молча переносили издевательства разъярённого человека. Парень шумел и делал это всё лучше и лучше. Когда под руку попадалась урна для мусора, он швырял её в витрину какого-нибудь роскошного бутика и орал как бешеный дикарь, выплёскивая накопившуюся злость. Стекло искрящими брызгами с хрустом обрушивалось на тротуар. Весь этот беспредел не доставлял Филиппу удовольствия, а лишь подчёркивал его неудачу, подталкивал совершать новые погромы. Да ещё застрявшая в горле рыбья кость выводила его из себя, заставляя в истерике крушить всё подряд. Он продолжал шуметь.

Проходя мимо магазина с бытовой техникой, ему пришла в голову одна хорошая идея. Он проник внутрь через разбитую витрину, выбрал магнитофон с удобной ручкой для транспортировки, заполнил его свежими батарейками и включил радио. Приёмник зашипел. И как только Филипп не крутил выдвижной антенной, всё равно радио передавало сплошные помехи, на всех частотах. Тогда парень воткнул в CD проигрыватель музыкальный диск и крутанул до отказа регулятор степени громкости, добавил басов так, чтобы колонки вибрировали, чтобы тряслось всё вокруг. И под рёв бесновавшихся рок-музыкантов Филипп побрёл дальше, в одной руке сжимая автомат, в другой – магнитофон. Он очень надеялся, что громкая, не очень приятная на слух музыка выведет кого-нибудь из себя, разбудит, потревожит, заставит подать голос других людей, которым посчастливилось остаться в живых. У него начинала болеть голова от этого шума, бой барабанов, пульсирующий визг электрогитар, хрипливый голос певцов сводили парня с ума.

- Ну, где же вы? – пытался он перекричать скрежет, рвущийся на свободу через вибрирующие колонки, – Я жду! Люди! Где вы?

Филиппа раздражало, что ни одна тварь даже не шелохнулась, чтобы выключить орущий на всю мощность магнитофон, никто его не попросил убавить громкость, и никто не станцевал вместе с ним. Парень прихватил из магазина пару запасных дисков, и когда заканчивал крутиться один, он менял его на следующий. Теперь из динамиков выливалась спокойная, красивая, классическая музыка, от которой больная голова постепенно приходила в норму.

- Чёртова пустота – сам с собой говорил Филипп, отхаркивая рыбную косточку, - Чистилище долбанное. Неужели, я проклят? Неужели, больше никого не осталось? Это несправедливо.

Он шёл, задрав голову к безоблачному небу, слушая прекрасную музыку. Под ногами шуршала бумага и пластиковые стаканчики.

- Это дурацкая шутка – продолжал он, покашливая, - Дурацкий сон. И всего этого нет! Кто я? Скажите мне! Что это за мир?

Глаза его заблестели и часто заморгали. По щекам поползли слёзы. Лицо выражало грусть и беспокойство. Ему было обидно, тоскливо, тревожно и одиноко. Надежда умирала, гасла с каждой минутой и не пыталась возродиться снова. Все жители лежали там, на поляне, в лесу. А здесь, здесь остались их призраки, бестелесные фантомы, не имеющие никакого желания наладить контакт с единственным выжившим человеком. Они в полном молчании провожали Филиппа сожалеющими взглядами, проходили сквозь него или вовсе не знали о его существовании.

Он поменял музыку на более активную, под которую от скуки не закрывались глаза, и продолжил своё долгое шествие по забытым улицам безлюдного города, громко отхаркиваясь.

Из глубоких раздумий его выдернул долгожданный шум, где-то совсем рядом были произведены выстрелы. Филипп от счастья бросил магнитофон в сторону и побежал на звук, крепко сжимая в руках автомат.