Цвет леса. Рассказ

 Степка был мальчиком семи лет. Белокурым, сероглазым мальчиком. У него не было ног. Степку так и называли в поселке- безногий. Вернее, ноги-то у него были, но отроду не слушались его. И поэтому Степка передвигался в огромной инвалидной коляске. Откуда она взялась мальчик никогда не задумывался. Коляска уже была в их доме, когда он начал помнить себя. Бабушка говорила, что это большая радость, что так везет не всем инвалидам. Хотя радости, глядя на коляску он не испытывал, но бабушке всегда верил. Да, и слово « везёт» Степке нравилось. Когда люди говорили это слово, мальчик не ощущал привычного сочувствия. При слове « везет» в их глазах загоралась какая-то особенная искорка. Степка не понимал тогда, почему, но ему нравилось. Но слово это слышал он в свой адрес редко. Его больше жалели.
                Степка не был сиротой. Он жил с бабушкой Соней. А где-то в другом городе у него была еще и мать. Её он почти не помнил, поэтому не грустил. Знал о ней только, что у нее другая семья и что она налаживает свою жизнь. Так говорила бабушка. Степка не знал, что такое случилось с её, маминой жизнью, и почему теперь она её налаживает, но понимал, что это очень важно. Он, когда вырастет, тоже будет налаживать свою жизнь. Так ему хотелось. Что-то было для него в этом особенное - налаживать. Хотя, бабушка Соня на этот счет всегда говорила, что степкина жизнь понятна и давно уже предопределена. И налаживать её не надо - «… вот помру, устроят тебя в дом инвалидов. Пенсия у тебя есть. Уход там хороший…» Но что это за дом, и кто его туда «устроит» бабка не говорила.
                А пока они жили вдвоем в единственном в поселке двухэтажном кирпичном доме. Дом называли «большим». Он возвышался над деревянными домиками соседей и был виден отовсюду, на каком бы краю поселка ты не находился. Справлялись сами. Из всех людей, чаще всего заходивших в их квартиру, были сантехник Федор, молодая учительница Ирина Петровна, да местная фельдшер Ивановна. Сантехника Степка не любил, но бабушка относилась в нему уважительно, и всегда почему-то говорила, что без Федора рухнет дом. А еще говорила, что его сведет в могилу водка, хотя сама всегда наливала Федору стакан-другой, когда тот приходил к ним с ремонтом, и каждый раз, складывая инструменты в ящик, говорил : « А что, мать, пацан твой так и не ходит?» Бабушка кивала молча, быстро крестилась, Федор тоже почему-то кивал, выпивал стакан водки и уходил, виновато поправляя кепку и выдыхая многозначительное «Да-а». Впрочем, человек он был беззлобный и не отказывался ни от какой работы.
                К учительнице своей Степка никак не относился. Она приходила к нему три раза в неделю. Они что-то писали вместе, читали по слогам, потом она долго рассказывала о каких-то невиданных животных, других странах, о том, как жили люди раньше, воевали, строили города, летали в космос… Степка всегда внимательно слушал. И ему это даже нравилось. Единственное, чего он не понимал, почему она говорит так, будто он плохо соображает. Ведь голова-то у него была на месте. Это ног не было… но объяснить Степка этого ей не мог, да и стеснялся.
                А вот Ивановну Степка любил. До трепета. Она была для него ангелом. Работала Ивановна в маленькой поселковой поликлинике, где, собственно, и обитали только она, медсестра Маша и сторож Акимов. Степке нравилось, что в кабинете фельдшера всегда горел свет. И днем и ночью, и зимой, и летом – всегда. Совсем как свеча перед образом Богородицы в бабушкиной комнате. И ослепительно белый халат Ивановны был похож на наряд ангелов, которых Степка видел когда-то в старой бабушкиной книжке. Само ее появление в доме всегда было для мальчика праздником. Полная, с короткой мужской стрижкой, громким и всегда бодрым голосом, она вносила в привычное тихое состояние их дома какую-то особенную энергию. Такое, думал Степка, может быть только у ангелов или святых, которые смотрели на него с бабушкиных икон. В том, как Ивановна относилась к Степке, не было показного сочувствия. Наоборот, она говорила, что «всё утрясется» и называла его приятным словом « мужик». И, вместо традиционного вздоха у дверей, уходя, всегда говорила: «Ну, давай, мужик!» И сжимала правую руку в кулаке, так будто хотела ударить по столу.
                Больше в Степкиной жизни никого не было. Поэтому чаще всего он оставался один в своей комнате. Из окна её видно было только поле и лес. Мальчик любил подолгу смотреть в окно. Даже не то чтобы любил… это было для него необходимостью, чем-то вроде ритуала. Со взгляда в окно начинал он свой день. И, когда бабушка Соня засыпала, часами, пока не стемнеет, смотрел на этот лес. Летом лес был празднично-зеленым. Листва берез на краю весело играла в лучах утреннего солнца. Это было самое любимое время в жизни Степки. Лето! Летом они с бабушкой много гуляли. Бабка Соня выкатывала его коляску во двор, потом шла собираться сама. Степка ждал. Бабушка выходила в батистовом платке, без привычного передника на платье, брала за поручни степкину коляску, и они шли гулять.
                Летом мир для мальчишки становился больше и ярче. Гуляли они много и каждый день. Обычно, летом, сосед Николай возил их с бабушкой в район на своем фургоне. «На освидетельствование». Степка не знал, что такое это «освидетельствование», но бабушка говорила ему, что, если не подтвердят, то им «будет нечего есть». Он боялся, что бабушке будет нечего есть, и поэтому, старался всем своим видом показать районному доктору, что болеет. Закатывал глаза, вытягивал изо всех сил лицо… Но доктор не смотрела на его лицо. Она смотрела на ноги, щупала их, будто хотела там что-то найти очень важное, потом долго писала в карте непонятным почерком и прощалась до следующего лета. Дело было сделано, и они с бабушкой шли гулять по асфальтовым ровненьким улицам районного центра, ели мороженое и ждали Николая, чтобы отправиться обратно. …Но сейчас лес не был зеленым. Березы стояли уже голые, а на осинах кое-где еще виднелись сухие коричневые листочки. Было начало ноября. В это время особая тревога охватывала степкино маленькое сердце: лес становился серым. Мальчишка любил его зеленым, желтым, или, весной, чуть подёрнутым нежной молодой зеленью. А вот серым не любил. Это означало, что скоро выпадет снег, наступит зима. Зимой он вообще никуда не выходил. Вернее, бабушка не могла выкатить огромную коляску на улицу. Колеса туго шли по снегу и у пожилой женщины не хватало сил катить её. И Степка сидел дома. Бабушка уходила на работу на ферму, а он проводил весь день у окна.
                Зима в жизни Степки была очень длинной, длиннее, чем у других. Потому, что превращалась в сплошное ожидание. Единственная мечта его зимой – проснуться, и увидеть лес зеленым, или, хотя бы желтым. Но, увы, лес сурово чернел, и это означало, что ожидание продолжается. Иногда в душе мальчика наступало отчаяние: что, если лес уже никогда не станет другим, и этот черный цвет прилип навсегда, как к нему, Степке, его болезнь… Вот этого черного цвета он боялся больше всего… Потому что с ним в степкиной жизни наступала пустота и мир сужался до размеров комнаты. А что, если это навсегда… Что делать ему тогда?! Как налаживать свою жизнь?..