От себя к себе роман часть 1

 

ъ         Андрей лежал, положив руки под голову, в траве, на опушке леса, недалеко от автотрассы, в тени устало замолчавшей машины. Лежал и просто глядел в небо на проплывающие мимо облака.
       Сначала в голову всё лезли назойливые мысли: туда-то надо, это не сделал. Но они потихоньку улеглись и позволили, как бы нехотя, заглянуть за порог повседневной суеты – в ту даль, в которой как в зеркале можно разглядеть всё, чем жил на свете до сих пор, чем живёшь в сию минуту.
        А надо ли? Всё равно что-либо менять в жизни уже поздно, да и зачем? Живёшь, как живёшь. Зла ни кому не делаешь, во всяком случае, стараешься. Так, всё вроде идёт своим чередом: дом - работа, работа - дом, в общем как у всех. Чего зря Бога гневить: нормально.
         И всё же иногда надо. Надо, чтобы успокоить душу. Чтобы не искала она, не блуждала в потемках вселенной одинокой тенью в поисках ответа на вопрос: а правильно ли мы живём? И что же с нами будет дальше? Ведь недаром же говорится:  у кого нет прошлого, у того нет ни настоящего, ни будущего.

                Часть 1.

                1

            Родиться ему довелось в эпоху развитого социализма, объявленного одним из руководителей страны с высокой трибуны.
            Детство он помнил смутно: отрывками.
    Но одно из самых ярких воспоминаний врезалось в его память на мертво: это то, как мама, запыхавшись, простоволосая бежит по заснеженному тротуару, мимо собора, в детскую поликлинику. А на руках он, завернутый в шерстяное одеяло. Одеяло светло коричневое с крупными бардовыми цветами, ещё новое - кусачее, но он этого не чувствовал. Он весь горел: сильный жар - температура под сорок - менингит. Его телом владел огонь. И душа, уже покинувшая маленькое тельце, летела рядом, как бы раздумывая: улететь прочь, или всё же остаться?
   Она осталась: он выжил.
         Рос, после этого, с непропорционально большой головой, болезненным хилым мальчиком, поэтому из детства ему запомнились больше всего окрики: « Ты что нельзя!» или « Тебе с ними нельзя, вдруг что случится», или же « Ты нормально видишь этим глазом?»
Глаза, еще одно, чем он отличался от прочих ребятишек. Они были, да и есть, разного цвета: один зеленый как у кота, а второй тёмно-тёмно карий. Соседи и знакомые шутили: «Один мамин другой папин». Друзья семьи пророчили: «Это верная примета, он вырастет счастливым человеком».
Как бы там ни было хоть и не хватало здоровья для великих дел, зато фантазий в его большой голове рождалось - хоть отбавляй. «Мама, мама, когда я вырасту, то куплю тебе красивое, красивое платье из темно синего шёлка, всё в золотистых блестках, ты будешь самая красивая», а оставаясь с друзьями наедине, все твердил о том, какая у его деда большая сабля висит на стене.
   В общем, видел он этот мир совершенно другими глазами, не как все. И это обстоятельство делало его «белой вороной» среди сверстников.
      Он терпеть не мог «посредственность». Сам в любой компании был либо лидером, либо никем, то есть уходил от нее в сторону. За эту черту характера одни его любили, другие завидовали. Таким образом, он: то был в гуще событий, то в стороне от жизни, один на один со своей неуёмной фантазией.
     В памяти отложились два эпизода из школьной жизни, ярко раскрывающих его противоречивый характер.
   Первый – четвертый класс начальной школы. Ребята из класса под его предводительством, объявили бойкот одному из одноклассников только за то, что он отказывался участвовать в общих ребячьих мероприятиях. Они подкараулили его после школы вечером и устроили ему «тёмную»- накрыли голову пальто, повалили на землю и били портфелями, руками, пока он - Андрей не сказал: «Хватит!», только тогда все похватали свои вещи и бросились врассыпную.
   Второй - однажды вечером он подождал, как наказывала мама, после уроков своего братика и они вместе пошли домой. Дорога проходила через школьный парк. Вдруг на их пути выросла фигура немого. Он был старше Андрея лет на семь и конечно сильней физически. Его он не тронул, а братика схватил за ремень ранца и два раза ударил кулаком в лицо. А Андрей в это время, в бессильной злобе, прыгал вокруг их и завывал, будто  били сейчас  его, а сделать ровным счетом ничего не мог, потому, что его с детства учили: «Если тебя ударили по правой щеке – подставь левую…». Этот случай послужил поводом для того, чтобы пойти заниматься в секцию бокса.
    Слава Богу, у него было три брата. Более внимательных слушателей, для всего, что ему приходило в голову, трудно было отыскать. И он с упоением им рассказывал про их совместные приключения в океане среди пиратов, в Америке среди индейцев либо в далеком космосе на одном из созвездий, и они быстро засыпали, чтобы увидеть всё рассказанное им, во сне.
И жизнь он воспринимал не такой, какой видел, а такой, какой складывалась она в его фантазиях. Не хотел видеть плохого, пошлого - его как бы и не было вовсе. Верил в великое доброе – таким оно и было. Белая ворона, иначе и не назовёшь.
   Шло время. Учёба давалась ему легко без напряга. Время, проведённое в одиночестве, он до отказа заполнял книгами. Читал много запоем и всё подряд. Очень любил подвижные игры, а боксом просто заболел. Особых надежд тренер на него не возлагал, но он старался, и мало - помалу что-то стало получаться. Как бы то ни было, школу он заканчивал уже с первым юношеским разрядом.
   

                2

  Любимой наукой, последние годы учебы в школе, для него была математика. Любимая учительница, пророчила ему великое будущее ученого-теоретика. Но жизнь распорядилась по - иному. Когда он учился в десятом классе, в начале весны, маму положили на операцию в железнодорожную больницу в областной город. И уже когда пошла на поправку, она прислала письмо и в нём красочно описывала, как лежит утром в палате и тут заходят в сопровождении профессора студенты медики. И все они такие хорошенькие в чистых белых халатиках, в беленьких же колпачках, что глаз не отведёшь, и она так и видит среди них его - Андрея. И он уступил, просто очень хотелось сделать для мамы, что-то приятное, чтобы она скорей поправилась. У его сверстников не было особого желания поступить куда-то после окончания школы, чтобы продолжить образование. Никто не задавался вопросом: а что же дальше? Не поступим в институт, значит, пойдем работать, благо комсомольских ударных строек полно и нам молодым и здоровым всяко найдётся, где приложить свои руки. Вон, совсем рядом, строится новый  завод Дизельных Агрегатов, так стоит ли волноваться по пустякам.
И Андрей не волновался. К вступительным экзаменам совсем не готовился. Школа позади, погода - прелесть. Волга так к себе и манит. И он с готовностью шел на этот зов. Брал с собой учебники: три книжки под голову, одну сверху, вода по камушкам плещет, ну чем не жизнь? Красота!
    А поступил легко. Все экзамены сдал на «пять». И закрутилось: новые друзья, новая самостоятельная жизнь - СТУДЕНТ.
   Жизнь так и била ключом, хотелось всего, много и по возможности сразу. Уже на первом курсе он записался в секцию спортивного самбо, так как секции бокса в этом институте не было. Да в кружок на кафедру акушерства и гинекологии – туда затащил его новый друг / ну как же ведь интересно /. В кружок на кафедру анатомии человека, в кружок гипноза на кафедру физиологии и на работу, с начала в качестве санитара, затем в качестве медбратика в отделение общей хирургии медсанчасти нефтеперерабатывающего завода.
   И ведь всё успевал. И на всё хватало сил, и при всём этом - хорошо учился, то есть со стипендией. Иначе ему просто было нельзя, ведь надо было жить самому и по возможности, помогать маме - растить братиков.
   Все было очень, очень интересно. Не зря же говорят, что студенческие годы самый прекрасный период в жизни.
   Но судьба вела его, только по, его одному, предначертанному пути.
Самбистом ему так и не суждено было стать. Он только раз выступил в городских соревнованиях спортобщества «Буревестник», где занял в своей весовой категории второе место. Как к ним на тренировку пришёл, такой коренастый мужичёк /как потом выяснилось заместитель начальника отдела КГБ /. По прошествии некоторого времени он отозвал Андрея в сторонку и сказал: «Пойдёшь ко мне заниматься, сбор завтра в этом зале в девятнадцать ноль-ноль». Отчего не пойти?
Без четверти семь Андрей уже был на месте. В зале он познакомился ещё с шестью ребятами, /если можно их так назвать/. Все они, примерно, были ему ровесниками, ну некоторые чуть постарше, но выше его и гораздо больше в комплекции. Хотя он себя никак маленьким не считал: в свои семнадцать лет ростом был под метр восемьдесят и весил семьдесят четыре килограмма. Однако среди своих новых знакомых он был самым маленьким.
Среди них только один был студентом педагогического института, в то время как остальные просто работали, уже отслужив в армии. И вот в зал вошёл тренер. Вошёл и сказал: «Заниматься сегодня не будем, просто познакомимся, друг с другом, и я покажу: чему собственно вас собираюсь учить». Сказав это, он вызвал желающего, на что ребята вытолкнули на ковёр в центр образовавшегося круга, самого маленького.
Когда Андрей вышел, тренер дал ему в руки нож-финку и сказал: «Бей!». Андрей, покрутив в руке нож, проверив лезвие на остроту, ответил: «Не. Нашёл дурака. А вдруг зарежу? Что тогда? Пиши расписку». Тренер не говоря ни слова, написал на листке бумаги, что в случае, если его зарежут, он ни к кому претензий иметь не будет, и протянул этот листок Андрею. Тот прочитал, положил ее на подоконник и пошел с ножом на тренера. Весь его вид говорил о том, что шутки шутить он не намерен. Финт еще финт и выпад. Удар был направлен в живот соперника…
Что произошло дальше, он долго не мог понять, только через мгновение, летели: нож в один угол зала, а он, вверх тормашками, в другой.
Когда Андрей поднялся, в зале стояла мертвая тишина. Тренер, как ни в чем не бывало, спокойно объяснил, что приём, который он применил из японской борьбы джиу-джитсу, но учить мы будем не только её, но вообще всё, что называется рукопашным боем. И хотя он понимает, что всё знает только Бог, человеку это не дано, но он твердо уверен, что стремиться к этому надо и мы будем совершенствоваться вместе с ним, а зачем, нам скажут потом.
      

                3.

          Учебу Андрей научился, без вреда для дела, совмещать с работой. В больнице был отличный коллектив и он, как говорят, пришелся ко двору. Особенно хорошие отношения сложились у него с медсестрой, пожилой женщиной Верой Степановной. Так случилось, что она жила одна. Работала в больнице еще с войны. Многое знала, а передать было некому. Вот и вымещала она всю свою неизрасходованную любовь на Андрее. Надо сказать: он был - совсем непротив. Ему всё было очень интересно. И он с большой готовностью  впитывал в себя всё, что она ему рассказывала. А рассказывала она обо всём: и как, не причиняя боли поставить укол, и как разобрать прописанные лекарства, и как не ошибиться в людях. Кто такой - человек хороший, кто такой - человек плохой и с чем их едят. Но, записывая в памяти всё, чему его учили, он ни разу не употребил эти знания в жизни: так велика была, заложенная в нем с малолетства, вера в человека. Встретив кого-либо в первый раз, он принимал за истину его непогрешимость, а дальнейшее показывала жизнь. Если наступало разочарование, оно было первым и последним. Нет, прощать он умел и прощал,  в смысле,  не держал зла, но не забывал никому и ничего. Его память вбирала всё и хорошее и плохое и ничего не отпускала.
   Учеба давалась ему довольно легко. Конечно не так, как в школе, приходилось попыхтеть, но в этом был свой смак: не учить, не учить, потом просидеть ночь на - пролёт всё сделать и сдать на «хорошо», а через пару дней - всё забыть. Ох уж эти анатомия, пат. Анатомия, биология, физколлоидная химия и наконец, латынь. О, всё это оставило в памяти неизгладимый след: « Lingva latina non penis kanina».
   А на улице била ключом совершенно другая жизнь. Жизнь, где властвовал один закон: прав тот, кто в данный момент окажется сильнее. И этому закону подчинялся весь мир, выходя после окончания рабочего дня на улицу. Главным выводом из всех этих учений был один: нельзя быть слабым. Самое важное – дисциплина, или скорей самодисциплина. Дисциплина ведет к знанию, знание дает силу, сила плюс деньги - это власть, сила плюс знание плюс любовь – это ЧЕЛОВЕК. Надо учиться, учиться и еще раз учиться, чтобы без малейшего зазрения совести носить это почетное звание.

                4.

                Любовь. С ней связаны: и вкус первых окрыляющих побед, и горечь первых поражений.
   Она была на год старше его и училась уже на втором курсе этого же института. Про неё многое говорили, но он не верил, ни единому слову.
Однажды, когда он закачивал первый курс, а она второй, уже в конце мая – перед самой  сессией, они возвращались с вечеринки по поводу дня рождения одного из общих друзей. Идти предстояло пешком через весь город, так как, время было позднее, и общественный транспорт уже не работал. Ночь стояла теплая. От выпитого, кружилась голова. Им было так хорошо, и они решили зайти на пляж и искупаться. На пляже было пустынно. Они дошли до трубы, заметённой на половину песком, расположенной как раз по - средине пляжа: между кустами ивняка, быстро поскидывали с себя одежду и забрались в речку. Вода была тёплая, и они плескались и визжали как малые дети, пока верх не взяла усталость. Первой сказала она: «Всё, я выхожу». На что он ответил: «Хорошо, я проплыву через речку и обратно и тоже вылезу». И они поплыли, каждый в свою сторону: он через речку вплавь, она вышла на берег. Сильными гребками он доплыл до противоположного берега, а возвращаться стал неспешным брасом. На фоне зарождающейся зари хорошо видны были и труба, и кусты ивы, и ее стройный силуэт. Она сняла лифчик и выжимала его, выкручивая руками. «Как же она хороша» – думал он, не спуская с нее влюблённого взгляда. Вдруг возле неё возникла еще одна тень, затем еще одна. Она коротко вскрикнула и тени их пропали. Его сердце сильно ударилось о грудную клетку и ушло куда-то в пятки. За несколько сильных гребков руками, он доплыл до берега. Когда выбирался, под руку попался гладкий речной камень, размером как раз под кисть. С ним в руке, ничего не соображая, он выскочил на поляну. Она лежала на песке, извиваясь как змея всем телом. На ней мужик со спущенными штанами. Над ее головой второй, он держал ее за локти, сведя их за головой, пытаясь сделать ей как можно больнее, чтобы она прекратила сопротивляться. Он первый увидел Андрея и одним движением вскочил на ноги. Это было ошибкой с его стороны. Удар камнем пришелся как раз ему в лоб и раскроил его пополам. По инерции Андрей пролетел до противоположных кустов, лишь там остановился и развернулся, чтобы атаковать второго. Тот уже стоял на ногах, одной рукой держа большой нож, другой, не застегнутые штаны. Глухо рыча, как затравленный зверь, он медленно приближался, размахивая ножом словно саблей. Первый раз Андрей дрался против ножа, да еще какого. Это был немецкий обоюдоострый штык-нож с длинным каленым лезвием. Андрей лихорадочно перебирал в голове все приёмы, которым научил  их тренер за прошедший год, но всё, что приходило в голову, тут же отметалось, как невозможное к употреблению. И тут ногой он нащупал палку. Но  как ее поднять? Только начнёшь  нагибаться, как  он тут же тебя запорет. И тут на руке с ножом повисла девушка, вцепившись в неё зубами. Того времени, пока мужик её стряхивал, Андрею хватило, чтобы нагнуться, схватить палку и со всей силой два раза ударить его по согнутой шее. Мужик упал, как подкошенный. Только сейчас Андрей увидел девушку. Она была совершенно  голой. Лежала на песке, била по нему руками и ногами и не рыдала, а выла. Он бережно поднял её и прижал к себе, успокаивая: « Всё, всё кончилось». Нет, еще не кончилось. Откуда не возьмись, появилась милиция. С помощью карманных фонариков, они осветили всё вокруг. Какой-то капитан его о чем-то спрашивал. А когда понял, что ничего не добьется, сунул в руку Андрея записку, вытащил из кармана брюк студенческий билет и велел всем уйти.
   Они исчезли также внезапно, как и появились, прихватив с собой и тех двоих. Одев подругу в то, что нашел из одежды, сам  как был в одних плавках, Андрей повёл её к себе в общежитие. По пришествии они приняли душ и уснули замертво. Проснувшись утром, Андрей нашел записку, что оставил ему капитан, прочитал: « явиться в управление внутренних дел в кабинет такой-то для дачи показаний в качестве свидетеля». Он встал, принял душ, оделся и тихо, чтоб не будить её, закрыл за собою дверь.
В бюро пропусков уже лежал готовый пропуск на его имя. Он получил его и прошёл в указанный в нём кабинет. За большим письменным столом сидел следователь – мужчина, лет пятидесяти. Он поздоровался, привстав со стула, и  пригласил Андрея присесть. Потом задал один единственный вопрос: «Как все случилось?». Андрей рассказал всё, что помнил. Когда закончил, его всего трясло, как - будто  всё произошло только-только. В ответ на его рассказ следователь пояснил, что эти два ухаря, прошлой ночью, бежали из следственного изолятора, обокрали магазин и случайно наткнулись на Андрея с девушкой на пляже, на свою беду, так как он наглухо их обоих пришиб: первому проломил череп, второму сломал шею. Но уголовное дело возбуждаться не будет за отсутствием состава преступления так, что Андрей спокойно может отправляться домой.
Вернувшись в общежитие, ее он в комнате не застал. Соседи пояснили, что, проснувшись, она подняла такой крик, что всех изрядно напугала. Ребята и вызвали «скорую». Те приехали и немедленно ее увезли.
Нашёл он её не скоро в психиатрическом отделении областной больницы. Дежурный врач сказал, что пролежит она не меньше месяца, а может и дольше, «не забывай, почаще навещать».

                5.

           Пока сдавал сессию Андрей приходил к ней каждый день. Приносил цветы и мороженое. А потом, уехал в стройотряд поднимать Нечерноземье. Работали на строительстве спорткомплекса в одной из сельских школ области. Работали ударно: от зари до зари. Ровно через два месяца, изрядно обогатившись, Андрей вернулся в город и сразу побежал к ней в больницу. Там ему сказали, что она уже давно выписалась и уехала к себе домой, и посоветовали искать ее там.
     Купив большой букет цветов, полный сладостных ожиданий он сел на рейсовый автобус. Приехав, дома ее не застал. Соседка сказала, что она ушла в сад собирать ягоды. Дорогу к саду он знал и знакомой тропинкой отправился на ее поиски. Ох, если бы он знал, что его там ожидает. В саду стояла тишина. Откуда-то, из-за кустов малины, разросшейся возле беседки, доносились слабые томные постанывания. Андрей осторожно подошёл, раздвинул ветки малины, а там… Прямо перед ним, мерно двигалась вверх-вниз чья-то жирная попа. От увиденного он сначала даже забыл: зачем пришёл, но, постепенно придя в себя, обрёл вновь способность соображать. Пот по спине катил ручьем. «Милые», тем временем, его просто не замечали, им было не до этого. Тогда он просто, водрузил, сандалю сорок четвертого размера на эту ненавистную жирную задницу. Тот, аж, охнул. Девушка открыла глаза, увидела Андрея и потихоньку взвизгнула. Он бросил ей в лицо привезённые цветы и пошёл прочь.
   Так закончилась его первая любовь.  Говорят, что она всегда бывает несчастной. Нет не всегда. Первая, вторая, следующая – не надо обманывать…
 Потом началась веселая разгульная жизнь. Студенческие вечеринки – вино рекой. Закрутило насмерть. Неизменным оставалось одно – занятия  в КГБ и работа в медсанчасти. Сколько раз тренеру приходилось вытаскивать лихую компанию из очень неприглядных ситуаций. Сколько раз, приходили они на тренировки, понурив головы? Он по-своему наказывал их, потом прощал и учил дальше. Для них он был непререкаемым авторитетом, одновременно добрым и строгим. Между собой они звали его ласково: Батя. И они старались, отрабатывая взятое авансом не только на тренировках, но и вечерами, выполняя очередное задание.
  И все равно он чувствовал, что жизнь покатилась куда-то не туда: надо было что-то менять, пока не затянуло совсем. И он решил: отслужу в армии, а там видно будет.


                6.   


        Весна. Средина апреля. Волга уже прошла, но по берегам еще лежал толстый ноздреватый лёд.
       Автобус с наголо постриженными новобранцами отправляется от городской переправы. Всё как в тумане: тихая музыка, слёзы близких. Он впервые видел плачущего отца.
Так называемые «покупатели» никак не хотели говорить: куда их везут, а везли долго.
Ярославль – Москва – Ташкент – Чарджоу.
   Первые дни службы. Портянки, подворотнички, алюминиевая посуда не вогнутая, а выгнутая, как будто по ней танк ездил, плюс ко всему неимоверная жара. «Сынки, мы в Каракумах на реке Аму-Дарья, сначала будет жарковато, а потом привыкнете», так говорил наш «батько»- командир полка. « Наша задача: из вас - желторотых юнцов, сделать, за короткий промежуток времени, настоящих мужиков».
Самое тяжелое время – курс молодого бойца. И летели от ребят и брызги пота, и стружка и накопленные, до времени, жировые запасы. Первые успехи на турнике, первый марш- бросок в пустыню под палящими лучами солнца, первые разборки с сослуживцами. Как в волчьей стае: лидер должен быть один, бескровным лидерство не бывает. Эти истины пришлось Андрею познать на собственной шкуре. Его назначили командиром отделения, повесив на погоны «соплю» – так называемую лычку. Назначить то назначили, а право командовать - надо завоевать. Командир должен быть лучше всех во всем, начиная с наматывания портянок, заканчивая турником, стрельбой и зазубриванием уставов, постановлений и деклараций съездов родной коммунистической партии. И он старался. Насколько хорошо у него это получалось, сказать трудно, но потел он вдвое больше других - это точно.
       Зато всю жизнь потом вспоминал ночные общеполковые поверки.
Спецназ только формировался. Идеологической и нравственной подготовке бойцов уделялось особое внимание, а тогда умели управлять мозгами. Их поднимали по тревоге посреди ночи и в полном вооружении выстраивали на плацу. Затем, под звуки полкового оркестра, выносилось знамя полка,  и начиналась поверка личного состава. Первыми перечислялись имена тех, кто, исполняя свой служебный долг, отдал свою жизнь за свободу и независимость Родины. Потом перечислялись имена всех, кто стоял сегодня в строю. И эти «Я, Я, Я…» звучали твердо и слитно. Казалось, дай команду: «Вперед, в атаку!» и полк «свернёт горы», так велико было эмоциональное напряжение и единение всех, стоявших в строю и каждого в отдельности.

                7.

         Вперемежку с военной учебой проходили трудовые будни по сбору созревшего урожая. Это были виноград и дыни. О! какое все это было  вкусное и как всего этого было много. Ребятам, приехавшим с севера, где такое изобилие в диковинку всё, увиденное сейчас казалось сказочным. Правда, с этим утверждением были не согласны их желудки, они то и дело расстраивались. А какие  ощущения: лежишь в тени виноградной лозы, положив под голову панаму, а прямо над твоей головой висит большая гроздь  кишмишного винограда,- это ли не сказка?
Но все когда-нибудь кончается. Учебка позади, впереди боевой полк, дислоцирующийся на восточной границе Казахстана в городе Талды-Курган, который тут же был переименован в Талды-Париж.
Полк встретил пополнение с ухарским гиканьем. К Андрею сразу подошел здоровый чеченец с погонами сержанта, и широко осклабившись, изрек: «Этот ефрейтор мой». Это  означало, что ему предстояло демобилизоваться в скором времени, а он – Андрей, должен заменить его и в работе, и в службе. Еще это означало, что никто другой, кроме как сам чеченец, не мог Андрею что-либо приказать или куда-то отправить. Все это довольно забавляло, пока однажды после отбоя, когда Андрей уже крепко спал после работы на аэродроме, его разбудил мягкий толчок в плечо. Открыв глаза, он увидел перед собою чеченца: «Иды, пастирай маи партянки». На это Андрей проворчал: «Тебе надо ты и стирай» и повернулся на другой бок. В следующее мгновение сильная рука схватила его за волосы и стащила с койки, таким образом, что он оказался  посреди кубрика. «Ты что «гусак», оборзел?» и портянки с изрядной силой стукнули его в лицо. Он отлетел метра на три, ударившись о батарею. Когда поднялся, из носа текла кровь, ушибленный затылок саднило. «Будет шишка»- подумал он и пошел на чеченца. Бились они, под улюлюканье и гиканье дедов и угрюмое молчание одногодок, тихо и остервенело. Чеченец был сильней, но он был неповоротлив. Он мог наверно, убить Андрея одним ударом, если бы он под него попался, но тот ловко уворачивался, в свою очередь, нанося довольно ощутимые удары. Чеченец то и дело покряхтывал, их принимая. Силы оказались равны, никто не мог  другого одолеть. Тогда Андрей взял тяжелую солдатскую табуретку и ударил ею по голове чеченца. Тот крякнул и грузно осел на пол. В наступившей сразу тишине, победитель прошествовал в умывальник. На следующее утро старшина-азербайджанец сказал притихшему чеченцу: «Табурэт стаит для того, чтобы на нем сидеть, а не для того, чтобы колоть орехи на чьей-то  галаве». Затем, вызвав Андрея из строя, сказал: «Вот новый командир отделения оружейников, тэпэрь он младший сержант». Все пошло своим чередом. Отделение оружейников состояло в основном из солдат одного призыва, поэтому проблем с ними не было. Все вместе и служба, и работа, и отдых. Андрей, хоть и был командиром, а работы не гнушался ни какой: куда все, туда и он.
   
                8.
               
       И вот настала осень. Шум, гам, тарарам: «К нам едет ГЛАВНОКОМАНДУЮЩИЙ!»
Всё чистили, скребли. Даже плац мыли с мылом тряпками. Траву выкрасили в зелёный, редкий в этих краях для конца лета цвет, деревья опыляли из пульверизатора, чтобы выглядели свежее. И вот он прилетел  - главнокомандующий ВВС главный маршал авиации Кутахов. Перед ним вытянулись в струнку и самолеты, и офицеры, и солдаты: все блестело и сияло на солнце. Он принял доклад командира дивизии, произнес пламенную речь и объявил новость: нашему полку присвоено почетное звание «Лидерный полк главного маршала авиации», правда, что это значит, никто так и не понял. Но в догадках мы блуждали недолго. Их развеял подошедший впоследствии офицер генерального штаба, который сопровождал маршала. «Спецназ слышали? Новая форма, новая техника, новое вооружение, паёк «от пуза», а в противовес: тренировки и учения, учения и тренировки до седьмого пота. Ваша задача, в случае боевой обстановки: самолеты выпустили и вперед - вы пехота, причём не простая, а особого назначения, чему научитесь тут, покажете  там». Изо всей этой речи можно было понять лишь одно: пахать придется как тракторам, но худеть не будем, так как кормить обещают вдоволь, а это обнадёживало.
И началось: пришлось забыть, что такое личное время: физподготовка, полигон, аэродром. Спали урывками: в промежутках между занятиями.
Так прошла зима. В марте месяце, когда степь вокруг взлетки, как ковром, покрылась подснежниками, полк подняли по тревоге, и сразу прозвучала  команда: «По самолетам!». Взлет и мягкая посадка во Вьетнаме недалеко от границы с Китаем, где назревал конфликт и наша задача: вмешаться в случае вторжения.
Вторжения так и не было. Зато отоспались вволю, а ровно через две недели снова по самолетам и домой. И снова учеба, учеба и опять учеба. Был такой Суворов, умный говорят, был мужик, это ему спасибо.
         Чему-то, конечно, научились, а вот чему и как, это показал Афганистан.
Перед самым новогодним праздником в полк привезли новые автоматы-5,45 с патронами, оснащёнными пулями со смещённым центром тяжести. Это, когда пуля заходит через плечо, а выходит через задницу, перемолотив попутно все кишки, - в общем: раненых быть не должно.
          Новый 1980 год встречали с большой помпой, все-таки весной дембель. В городе раздобыли шампанского, спирт свой, еды хоть отбавляй /постарались офицеры,/ в общем, всё как у людей. Не хватало только женского пола. Его присутствие заменяли фотографии, письма и воспоминания. С этим обстоятельством приходилось мириться, чтоб лишнего не расслабляться. Четвертого января полк подняли по тревоге. Тревога была внеплановой, из «шишек» никто не приехал, значит, что-то случилось. Все конечно  уже знали, что наши в Кабуле совершили переворот, но всё-таки где-то надеялись, что там обойдутся без нас. Ведь никто тогда и не предполагал, что эта «бодяга» продлится целых десять лет.
   
               


                9.

        Иллюзии кончились, когда всем раздали по боекомплекту плюс трехдневный запас продуктов. Кроме того, из строя вывели всех азиатов – они с нами не летели.
У старшины внезапно открылась язва и его почти без сознания, увезли в госпиталь. А остальных по самолетам, посадка на дозаправку в Термезе, не далеко от госграницы, и в Кабул.
Первые два дня прошли на удивление спокойно: где-то стреляли, а на аэродроме и в аэропорту стояла тишина. На Андрея возложили обязанности старшины эскадрильи.
На третий день пришел приказ: «В Кабуле введен комендантский час, задача полка взять на себя район города, со стороны аэропорта».
Этому их не учили, но приказ есть приказ, надо исполнять.
И в первый же выход потери и, надо же, именно у него.
Их поставили перед комендатурой района. Расставив бойцов поперек улицы, Андрей расхаживал взад-вперёд, отгоняя любопытных ребятишек. Вдруг, они сами куда-то делись как по команде. На улицу вышел человек неопределенного возраста. Одет он был по-европейски: в, приличного вида, джинсовый костюм. Шёл медленным шагом в сторону оцепления, держа руки в карманах. Андрей направился ему на  встречу, чтобы загнать его домой. Мужчина дошёл до арки – входа во двор, вынул руки из карманов, в них оказались гранаты, они были уже на боевом взводе – без чек, и швырнул их в сторону солдат оцепления, а сам нырнул в арку. Андрей, инстинктивно, не осознавая, что происходит, бросился за ним. За его спиной раздались два взрыва. Вбежав во двор, он увидел, что человек, за которым он гнался, распахнул двери ближайшего дома и рванулся внутрь. Их разделяла только распахнутая дверь. Длинной очередью из автомата он прошил ее наискосок. Мужчина, не издав ни звука, упал навзничь. После этого Андрей развернулся и побежал назад к ребятам. Подбежав, увидел страшную картину: их было пятеро, а сейчас стоял только один, остальные лежали в лужах собственной крови. Андрей схватил рацию и стал вызывать полк.
Пришёл в себя он, лишь, когда сидел в своей палатке. Рядом суетились бойцы, зашёл комэска: «Крепись, то ли еще будет, это только начало».
В шок его привело не то обстоятельство, что ему пришлось убить человека-врага, а свои потери: один контужен, один убит, трое ранены, один в гробу домой, четверо - в госпиталь.
Да, это было только начало. В последующие дни, чуть не постоянно, кого-нибудь да отправляли, кого - домой /не дай Бог/, кого - в госпиталь. Учили их правильно, не учитывали лишь одного: стрелять в мишень и стрелять в живого человека – разные вещи. Не каждый, кто выбивал десятки на полигоне, готов отнять чью-то жизнь. А местный народ воевал веками, и любым оружием, от ножа до гранатомета, владели даже дети. А что такое нож в руках джигита мы узнали, поймав молодого паренька, который, шутя, снимал у них часовых. На запястьях и на ногах его были надеты ремни, которые представляли собой кассеты с ножами для метания. Каждая кассета это шесть ножей. Один взмах руками и два ножа летят в цель. Мах ногами и еще два ножа в полете. А за четыре секунды он, влегкую, обрисовывал рисунок, нанесенный на метательный щит.
      Духи воевали со всеми, кто не соглашался идти против «шурави» и были в этой войне беспощадны. Так, в начале марта, полк подняли, посадили на броню и направили за три километра в кишлак: там ночью хозяйничали духи. По приезду туда они нашли лишь плачущих женщин да детей и зарезанных, уже давно истекших кровью, нескольких мужчин. Единственное, чем они могли помочь, это похоронить погибших по-человечески. Без лишних сборов  приступили к работе. Тут к Андрею подходит зампотех, /он был старшим/ и, показывая на стоявшую рядом женщину, приказывает взять несколько бойцов и проверить дом, на который та указывает. На что тот ответил, что не может этого сделать, поскольку вчера они имели неосторожность закусить рыбными консервами, которые хранились под койкой в его палатке и как результат: с утра у него болит живот, не смотря на то, что угля активированного проглотил уже две упаковки. Офицер посмеялся, взял четверых ребят и направился за женщиной сам. Андрею в этот момент было как бы невтерпеж и так получилось, что он примостился за дувалом как раз этого дома. Минуты через две, после того как люди вошли в дом, так шарахнуло, Андрею досталось по мозгам этим дувалом, да так, что очнулся он только вечером в лагере, в медсанбате. Ребята ему рассказали, впоследствии, так как он целую неделю кроме гула в ушах совершенно ничего не слышал. Хорошо, они видели, куда Андрей пошёл. Его нашли, примерно в семи метрах от того места. Он был засыпан глиняной пылью с головой. И что интересно, его-то нашли, а штаны нет. И самое удивительное - у него все причиндалы присутствовали на месте, в общем - ни царапины. А что касается ребят, пошедших с зампотехом, от них не осталось ничего ровным счётом. И очередные похоронки с заваренными наглухо гробами полетели до дому – на Родину каждого.
Через неделю, примерно, у Андрея начал прорезаться слух, потихоньку переставала болеть голова. Во всяком случае, приключения для него на этом закончились.
 А в середине апреля остатки полка посадили по самолетам, и домой, а там Ташкент, окружной госпиталь и дембель. Домой…


                10.

       В самый последний день апреля Андрей, наконец, ступил на землю родного городка. Позади, был путь от Талды-Кургана до родного города через Алма-Ату, Киев, Ригу, Орехово-Зуево и Москву. Так получилось, что их, оставшихся в живых дембелей, отправили по домам по одному предписанию, поэтому и пришлось Андрею как бы проводить всех, а потом и самому ехать до дому.
    О, дорога домой – это было что-то. При увольнении из части им выдали по довольно приличной, для той поры, сумме – деньги, заработанные в командировке. Благодаря этому обстоятельству экскурсия по Советскому Союзу была не скучной. Кроме того, в каждом доме, куда они приезжали, сразу же накрывали стол и зазывали ребят пожить, хоть сколько. Таким образом, уже к Москве, у Андрея, ото всего этого, уже болела голова, и желудок отказывался принимать какую-либо еду.
   И вот рано-рано утром, когда солнышко только вставало, расплатившись с таксистом и отпустив его восвояси, Андрей тихо постучал в окошко родного дома, а уже в следующую минуту был в тесных объятиях своих родных.
   Следующие две недели пролетели как во сне: встречи, застолья, снова встречи и вино, вино, вино. И все бы ничего, но его начали по ночам мучать кошмары. Каким-то образом надо было остановиться, бросить пить, иначе можно было попасть в лечебницу.
   Про Афганистан он решил никому не рассказывать – пусть это будет его тайной. Когда расспрашивали его про планы на будущее, он всем отвечал одно, что хочет восстановиться в мед. институт, а там видно будет. И вот он, с документами в кармане стоит перед дверью декана лечебного факультета, а открыть не решается, будто что-то мешает ему. Простоял он так  целый  день, так двери и, не  открыв, а приехав домой, сказал маме, что отучиться он еще успеет, а пока пойдет, поработает. Мама все поняла и потому возражать не стала, но решила, что к станку он не встанет, и через своих знакомых устроила его на завод в «стройснаб», начальником отдела. В отделе работали две женщины, которые пояснили, что, работают они в отделе постоянно, ведут деловую документацию, а вот начальники меняются с постоянством в два месяца, и они думают, что и новый, то бишь он, долго не задержится. Всю обреченность своего положения Андрей понял уже на следующий день, когда его вызвали на планерку к директору завода. Выяснилось, что он совсем не может отличить фундаментный блок от стеновой панели, перегородку от перемычки. Директор оставил его после планерки и успокоил: «Ничего солдат, крепись, и Москва не сразу строилась: не можешь – научим, не хочешь – заставим». И началось: днём он носился по заводам стройматериалов, а вечером сидел над чертежами и учётными  документами. Домой приходил совсем никакой и сразу валился спать. А по выходным, надевал единственный костюм и ходил к клубу местного льнокомбината, на танцы. Тогда всех и развлечений-то было: кино, да танцы. И вот, однажды, на танец его пригласила, совсем молоденькая девчонка. «Как вас зовут? Андрей, а меня Оля»,- так они познакомились. А потом, как-то быстро: дружба, любовь… Жизнь закружила в необыкновенном вальсе: даже на работе все стало получаться легко и непринужденно. Работы было много: строился и сам завод, и город, причем бешеными темпами, так, что Андрей не замечал, как начинался и заканчивался рабочий день. А вечером, прихватив что-то в подарок, он со всех ног мчался к ней. Встретившись, они смыкались в долгом поцелуе и не расставались уже до поздней ночи. Им ничто не мешало, так как старшая ее сестра была уже замужем, а мать работала медсестрой и часто отлучалась на ночные дежурства. Тем временем Ольга закончила школу. Он сразу устроил ее на работу – секретарем к своему начальнику. Теперь и на работе они часто встречались и разговаривали, а потом вместе шли домой. Но эта идиллия продолжалась не долго. Однажды, посреди ночи, неожиданно, домой с работы пришла ее мать и как водится, застала их в постели, как говорится, еще тепленьких. Ох, какой тут разразился скандал: «Да ты, да мою дочь, да за что же мне такое горе? В общем или женишься, или я тебя посажу»,- это уже Андрею. В эту ночь он домой не пошёл. На следующий день они подали   заявление в ЗАГС и с понуренными головами явились перед его мамой. Та вздохнула: «Делать нечего, раз решили, пусть так и будет». Свадьбу наметили на конец августа. Посчитали, гостей будет много, но заработок у Андрея хороший и без посторонней помощи со всем этим можно справиться.

                11.

        А тут, как-то, почтальон принёс ему открытку. Его друг, бывший однополчанин, приглашал его к себе на свадьбу, в качестве свидетеля. Что делать? Не ехать нельзя. Взяв на работе отгулы, на три дня плюс выходные /думал, хватит/, Андрей сел в самолет рейсом Москва – Киев. По прибытии, на аэровокзале встречающих, долго ему определять не пришлось. Прямо посреди зала стоял огромных размеров мужик и улыбался во  всю ширину своего могучего рта, на лицо, ну вылитый Вовка. Они поздоровались, познакомились и пошли к стоявшей на стоянке красной «копейке». Когда сели в машину, Андрей мысленно ее пожалел. Она же, жалобно скрипнув пружинами, накренилась на левый бок и неожиданно лихо рванула с места. По дороге, перемежая добрую украинскую речь разухабистым русским матом, Николай, так звали Вовкиного отца, все старался рассказать, как они здесь живут, на что Андрей только повторял: «Посмотрим, посмотрим». От Киева они отъехали километров на тридцать и свернули с трассы. Еще через семь километров, Николай торжественно произнес: «Вот и прыихалы.» По краям дороги начались дома, за домами виднелись сады, огороды и стога свеже накошенного сена. У одного из домов машина остановилась. Андрей с нескрываемым восторгом смотрел на дом, к которому они подъехали. Это была глыба из кирпича и цемента. Из дома выбежала хозяйка: «Ой, как хорошо, что вы, Андрей, так быстро приехали, а то Вова все переживал и никого другого в свидетели не хотел». Андрею дали умыться, и посадили за стол: «Откушайте чуток с дороги», и поставили перед ним большую тарелку с борщом и стакан самогона, для аппетита, с устатку. Тот, как культурный человек отхлебнул чуть-чуть первача, и чуть не задохнувшись, зажевал его свежим огурцом. Съев предложенный борщ и пожевав немного сала, он потерял сознание, иначе это не назовешь. Проснулся, когда солнце уже садилось за околицу. Вышел на улицу, там его поджидал Володькин отец: «Пошли, поможешь в одной секретной миссии». Шли они куда-то за село к примостившимся у ручья банькам, вернее к одной из них. Внутри бани, через весь полок, стоял самогонный аппарат, больше похожий на промышленную установку по производству горючей жидкости. Батько, неспеша, развел в печи огонь, без - умолку сыпля поговорками, да прибаутками. Немного погодя, из трубки-холодильника закапало. «Ну, процесс пошёл»,- констатировал он факт выхода первача. Надо сказать, пошёл он – процесс, довольно резво, так резво, что подставляемые четверти под краником не задерживались, а вскоре закончились и в ход пошли трехлитровые баллоны. Наконец Николай сказал: «Пока, наверное, хватит». Залив огонь в печи, поднял одну из  половиц и, доставая оттуда брусок сала, соленые огурцы, краюху хлеба и алюминиевую пятисотграммовую кружку, заключил: «Мы славно поработали и славно отдохнем». Накромсав большими ломтями сало, достав огурец, он наполнил эту кружку первачом, для большей убедительности поджёг его, по краям и сказав: «Ну, будем здравы бояре», опустошил ее до дна. С шумом выдохнув, занюхав огурцом, со смаком закусил все это изрядной порцией сала и хлеба, затем наполнил кружку опять, выразительно посмотрел на Андрея и сказал: «Ну, давай, с Богом!», но тот смотрел на предложенную кружку с благоговейным трепетом и страхом, одновременно нарезая тоненькими ломтиками сало. В таких дозах ему выпивать еще не приходилось. Заметив его ужимки, хозяин растолковал их правильно и заключил: «Я и забыл, что вы москали ни работать, ни пить не умеете», полез опять под половицу, откуда извлек мутного стекла стакан, лежавший там видать, за непотребностью, с незапамятных времён. По сравнению с кружкой двухсотграммовый стакан казался изящной рюмочкой. Он немедленно был наполнен и предложен Андрею, тот выдохнул и поднес стакан ко рту, но выпить у него получилось только до половины, так напиток был крепок. Через какое-то время от бань в сторону села зигзагами шли в обнимку двое, горланя во всё горло, вперемежку: «ты ж мене пидманула… и ой мороз, мороз…».
          С молодыми Андрей встретился лишь на следующий день, про службу с Володькой не вспоминали, говорили исключительно о будущем. Планы у молодых были «Наполеоновские», правда, не без основания. У них уже все было: родители с его стороны построили для них дом с хозяйственными постройками и приобрели машину, родители с её стороны – всё в дом, включая огород, скотину и оборудование, необходимое для переработки и консервирования всего, что дало домашнее хозяйство. «Что так не жить: только женились, а у них уже всё есть»,- думал Андрей, слушая ребят, слушая и удивляясь: «Как же красиво и мудро живут здесь люди, не то, что там дома». И ведь что самое главное – никто никого ничего делать не заставляет, просто надо работать – работают, гулять, так гуляют. А Володька все рассказывал, продолжая удивлять его больше и больше: «У нас как? Надо кому-то дом построить: собираемся всем селом и за неделю от фундамента до конька, причём хозяева сами-то не работают, их задача, чтобы все были сыты и всё. Материалы всем миром приобретаем, да колхоз помогает. И ни разу не было, чтобы кто-то отказался идти,- ведь тогда, что случится, и к тебе никто не придёт. Вот так мы здесь и живём»,- подытожил он свой рассказ. «Надо сказать, неплохо живёте»,- заключил Андрей. К свадьбе, он уже перестал чему-либо удивляться, потому что самих приготовлений не видел. Когда они приехали с регистрации из Киева, добрая половина центральной улицы села, была заставлена столами, нагруженными всякой всячиной. Среди румяных, зажаристых молочных  поросят, возвышались горы, нарезанного ломтями хлеба, венцом всему возвышались четверти с самогоном. Ох, и что тут началось. Гуляло все село, не смотря на уборочную, три дня и три ночи. Никто и не думал расходиться по домам. Даже когда ушли молодые, никто и не заметил: что с ними, что без них – одинаково. Упавших уносили под плетень в тенек, и они там мирно спали, а проснувшись, шатаясь, по новой включались  в карусель праздника.