А давайте попросим Духа...

- Ты погоди, Николай. Не спеши собираться, - Михалыч, бессменный машинист сцены, жестом указал студенту на «карман» между двумя тяжелыми шторами. Там у самого щитка управления сложным механизмом , под тусклой желтой лампочкой стоял небольшой столик.
- Бери стул, Николай и присаживайся. Все остальное может подождать. – Он опытными движениями расстелил газету и начал доставать  пластмассовые стаканчики да нехитрую закусь.
-  Ладно вам, Михалыч, - заупрямился Коля, - 31 декабря сегодня, Новый Год, а мы чего, пьянствовать будем?
- Не пьянствовать, Николай, а обмывать завершенную сложную работу,- разъяснял Михалыч, нарезая колбасу.
- Да какую там «сложную работу», - вздохнул Коля, придвигая стул,- я же говорил, в редукторе вся причина, усталость металла и всё такое…
- Усталость, так усталость,- согласился Михалыч, откупоривая бутылку, - всё в этом мире устаёт, Николай, и наша сцена тоже. Ей ведь знаешь уже сколько лет.
- Сколько? – Автоматически поинтересовался Коля, присаживаясь на стул.
- О! Это долгая история, Николай. – Михалыч налил водку в стаканчики,- ты не задумывался, почему это в нашем провинциальном  театре такая сцена установлена, которой и в столице позавидовали бы?
- Да нет, вобщем. – Согласился Коля. – Только на долгие истории я не согласен. Мне к своим бежать надо. У нас «тусняк» новогодний, и мне ещё за Иркой зайти нужно…
- Подождет  «тусняк», Николай, и барышня твоя подождет, - Михалыч поднял  стаканчик, -  Давай лучше выпьем с тобой за эту самую сцену, которая работает уже без малого тридцать лет, и видала очень многое.  Пусть такие «усталости» случаются у неё в жизни очень редко.
- Ладно, - согласился Коля, - пусть не ломается больше.
- Так что за долгая история о сцене, только вкратце, - напомнил Коля некоторое время спустя.
- Да, Николай, попробую «вкратце» тебе рассказать, - согласился Михалыч.
- Театр наш до начала восьмидесятых, был самым обыкновенным, захудалым провинциальным… э…подмостком. Но тут, вдруг, назначают в город первым секретарём Прохорова Ивана Арсеньевича, слыхал о таком?
- Нет, не слыхал, - признался Коля.
- Конечно, не слыхал, - вздохнул Михалыч. - А  Иван Арсеньевич   заядлый театрал оказался. Вот и перестроил полностью наш театр. Выписал сцену из какой-то заграницы, самую современную по тем временам. Ты же знаешь, у нас она и вращается, и люки потайные есть, даже кран этот, как его…- Михалыч поморщился.
- Deus ex machina, - подсказал Коля.
- Точно. Машина.  И вот когда сцену рабочие заметь, иностранные, закончили монтировать, вызывает он к себе Сергея Ивановича, бывшего главного машиниста, теперь уже покойного.  И говорит ему:
- Я вашему  театру это чудо оставляю. Смотри за ним, Иванович. Береги и люби. Пока как к живому относится будешь, в театре вашем будет всё хорошо. Будет дружба, мир и полный аншлаг, как говорится.
- Ты не смейся, Николай, -Михалыч поморщился,- в те времена  не было еще этой телепередачи.  И продолжил:
- И сцена наша работала как часы. А как с ней покойный Сергей  Иванович управлялся. Мог с закрытыми глазами все декорации  сменить вот с этого пульта. – Он гордо похлопал по щитку. – Да и не ломалось у него ничего и никогда. Весь механизм знал как свои пять пальцев, да и молодых учил тоже…
- Вас учил, Михалыч?
- И меня, а как-же. Да я с ним мог целый день пока шли репетиции, под планшетом в трюме просидеть. То смазывали, это подкручивали. Слушалась она его, машина. Как родного ...
...А потом он умер... инсульт врачи сказали, - Михалыч помолчал. - А теперь…и у сцены нашей...усталость… Вот так.
      - А Иван Арсеньевич нам не только сцену сделал. Он  и актеров известных сумел привлечь сюда, в новый театр. Да и молодые все к нам стремились. Эх, Николай. – Михалыч мечтательно закрыл глаза, - какой раньше у нас театр был!..Какие спектакли!..Какая публика!..
- А потом? - с интересом спросил Коля.
- А потом всё как везде, Николай. Прохоров в столицу уехал. Актеры тоже ... разбрелись, где получше. Вот только один Щелыгин, из «старых» остался.
- Петр Аркадьевич?
- Он самый, Николай. По молодости раньше, только "кушать подано" играл, а теперь, гляди… уже «заслуженный». – Михалыч поднял свой стаканчик,- ну давай, выпьем за старую гвардию, а потом я тебе расскажу, почему Щелыгин «народного» так и не получил.
- А, вот вы где! Все пьянствуете! – Громкий бас «заслуженного» Щелыгина развеял полутемный уют закулисного «кармана».
Михалыч поднялся навстречу Щелыгину, обронив в сторону Коли шепотом, - ну вот, вспомни Щелыгина …
- Мы тут, Петр Аркадьевич, о сцене разговариваем. Наставляю, так сказать, молодое поколение. Чтобы опыт перенимали, в порядке всё содержали… Проходите, присаживайтесь,- Михалыч ловко подвинул к столу ещё один стул.
- Ну да, опыт… Вот закончит студент свой институт, да только его и видели…- Укоризненным басом вещал Щелыгин. Он пристально посмотрел в сторону Коли и продолжил:
- Некогда мне присаживаться, Михалыч, ты же понимаешь, у нас, артистов, самый трудный период сейчас. Банкеты. Корпоративы…Вот, через пол часа мне в «Доме культуры» выступать. Там такая публика собралась уже…
- Конечно, конечно, все понимаю.
- Вы… это, - Щелыгин выглянул на сцену,- механизм починили?
- А как же, Петр Аркадьевич, только что закончили с Николаем. Как часы  работать будет.
- Это хорошо, - одобрительно пророкотал Щелыгин, - потом тихо добавил, - идем в сторонку, Михалыч, мне тебе сказать кое - что надо.
Михалыч с Колей удивленно переглянулись.
Отойдя к лесенке ведущей на колосники, Щелыгин сменил недовольный бас на доверительный громогласный шепот:
- Ты ведь помнишь, у нас второго числа ответственнейший утренник будет.
- Конечно помню, Петр Аркадьевич, мы ведь с Николаем люк и чинили для этого.
- Хорошо, хорошо. – Продолжал Щелыгин, - и то, что на утреннике будут ВИП дети с ВИП родителями,ты слыхал?
- Да, слыхал,- согласился Михалыч, все еще не понимая к чему клонит Щелыгин.
- И телевиденье наше снимать всё будет, а, может, и центральное телевиденье приедет, тоже слыхал?- допытывался Щелыгин.
- Слыхал, Петр Аркадьевич, слыхал, только не понимаю, зачем такой переполох устраивать второго числа, когда все люди только после первого отходить должны?
- А это уже не нашего с тобой ума дело.- Поучительно пробасил Щелыгин, - нам дали указание значит, наша задача отыграть спектакль без сучка и задоринки.
- Это понятно.
- Но я по другому вопросу, - перешел на «шепот» Щелыгин, - ты ведь знаешь, я в этом спектакле, «12 месяцев»,  главную роль играю…
- Падчерицу, что-ли? – Удивился Михалыч.
- Да какую «Падчерицу»?! - громогласно возмутился Щелыгин, - я что тебе инженю- vierge, по сцене с корзинкой прыгать? Я ЗАСЛУЖЕННЫЙ Артист!!!
Я  исполняю Главную роль . Январь я! Ты что репетиции не смотрел?
- Как не смотрел, все смотрел,- успокаивал Щелыгина машинист, - просто подумал…ну, мало..ли…
- А не надо тебе думать, Михалыч. Твоё дело сценой и декорациями управлять. И если каждый хорошо своё дело будет выполнять, то у нас и спектакль пройдет отлично, понимаешь?– немного сбавил тон «заслуженный».
- И вот какой у меня к тебе разговор, - Щелыгин опять перешел на доверительные интонации. – Там, во втором акте я на троне сижу во главе месяцев, а потом из люка, который вы починили, подснежники появляются…
-Да…
- Вот, когда подснежники неожиданно на сцену появятся, всё внимание телевиденья на них будет.
- Конечно, - согласился Михалыч.
- Да. Так вот я о чем. Когда будешь к этому акту декорации ставить, то мой трон, нужно перед самым люком разместить, что бы я, значит, всё время в кадре был, понял, Михалыч?
- Понятно, ну а если Викентий Эдуардович заметит, вы же всех Месяцев остальных собой заслоните.
- А это, Михалыч, уже не твоё дело. – Пророкотал Щелыгин, - я с режиссером договорюсь.
- Вот, - продолжил он, - а тебе, значит, презент за это полагается, - и с этими словами театральным жестом достал из-за спины бутылку коньяка. – С праздником, как никак Новый Год всё-таки.
-Ох, спасибо, - Петр Аркадьевич, спасибо,- деланно расшаркивался Михалыч. – И за Ваше здоровье обязательно выпьем, раз Вы к нашему столу времени не имеете…
- Ты сам понимать должен, дела… - отвечал Щелыгин уходя, но вдруг обернулся и заметил, - а чего вы, стол в закутке накрыли, нет, что бы на сцену…
Машинист развел руками.

- Чего хотел? - осведомился Коля когда Михалыч вернулся .
- Да вот, с Новым Годом поздравил,- соврал тот, показывая коньяк.
- А что про стол спрашивал?
- Удивлялся, что мы его поставили здесь, а не на сцене.
- А действительно, почему? Ведь все разошлись уже. Никто и не заметит.
- Во-первых, Николай, то, что все разошлись, это еще не факт. Ты же видишь, Щелыгин вернулся. А во-вторых, на сцене стол нельзя ставить, ни за что!!!
- Это почему?- Коля рассматривал бутылку принесённую Щелыгиным.
- Да потому, что нельзя! – Неожиданно взорвался Михалыч. – Разве ты не понимаешь что такое сцена? Это же…это же…Это же храм искусства! Может ты и  в церкви стол накрыть предложишь? Да только один дух сцены эти мысли должен от тебя гнать. Как это можно?! Ты что не чувствуешь ?
- Кого не чувствую? – Коля поставил бутылку, - Духа?
- Да и Духа тоже. Эх, молодежь… - вздохнул Михалыч. – Всё у вас вверх тормашками. – Он наполнил стаканчики. – Давай, лучше выпьем, что бы он за эти слова на тебя не обижался.
- Да ладно, вам. Значит на сцене пить нельзя – Дух обидится, а пьяным на сцену вываливаться можно? – Съязвил Коля. – И какой Дух? Призрак Оперы или Тень Отца Гамлета.
- Может и Гамлета, Николай, не знаю. – Укоризненно продолжал Михалыч, допив водку. – А может и другой какой. У всякого места есть свой покровитель, если он к тебе хорошо относится, то и дело хорошо идет. А если его обидеть,  очень плохо может быть. Я много историй в пример привести могу, - продолжал он, опять наполняя стаканчики.
- Истории ваши, Михалыч, интересно послушать, но лучше в другой раз. – Коля поднялся. – Меня уже давно ждут .
- Подождут, - машинист потянул Колю за рукав. – Мы же должны коньяк попробовать, что нам подарили.
- А то Дух обидится? - брякнул Коля усаживаясь.
- Дух не обидится, а вот по-человечески нехорошо получится. Пусть Щелыгин и самый дешевый коньяк принес, но ведь подарил же. Поздравил. Значит и мы с уважением должны отнестись. Хотя бы попробовать надо.
- Хорошо, попробовать подарок можно, - согласился Коля, - только вы мне уже в стаканчик водки налили.
- Вот и ладно, - Михалыч подвинул Коле стаканчик. – Значит, быстро освобождай посуду.
- За дух сцены.
Дожевав колбасу, Коля внимательно посмотрел на Михалыча. – А вы что, действительно в эту мистику верите?
- Никакая это не мистика, Николай. – Обиделся тот. - Вот как , например, ты объяснишь  случай, когда  пару лет  назад на Профурцева задник упал, ни с того ни с сего, прямо в середине третьего акта… А он , накануне на репитиции открыл люк, и значит ... Нет, я даже и вспоминать не хочу, что он сделал...Или еще случай…
- Ладно, ладно, - Коля прервал воспоминания машиниста. – Вы вот что скажите мне лучше…
- Да.
- Всякие пакости ваш Дух делать умеет, это я понял. А вот хорошее что-то он делает? Желания, например, может исполнять?
- Не знаю...наверное может, - Михалыч открыл коньяк.
- Так попросите его о чем-то. Вы же столько лет здесь работаете. Дольше всех, наверное.
- Дольше всех, - согласился Михалыч.
- Как раз Новый Год. Есть у вас заветное желание? – Не унимался Коля.
- Обязательно  есть, Николай. А как же.  – Михалыч нетвердой рукой наполнил стаканчики коньяком. – Заветное...  Да я может артистом всю жизнь хотел быть, а не занавес открывать, всяким там Щелыгиным.
- Вот и попросите вашего Призрака Отца Оперы дать вам роль Гамлета,- рассмеялся Коля. – Вы ведь за тридцать лет в театре все роли наизусть знаете.
- Знаю, - согласился Михалыч.
- Обязательно попросите. А что, - Коля поднялся, - вот поручат вам 18-го числа Отелло, скажем, сыграть.
- А то, обязательно попрошу, может и поручат. – Михалыч уже основательно опьянел.
- Вы на меня не обижайтесь, Михалыч, но сомневаюсь я, что вы даже Валабуеву меч правильно подать сумеете…- смело заявил Коля.
- Не сомневайся, Николай, смогу. Делов – то.
- Ладно, я побежал, Михалыч,- Коля пригубил коньяк, - С Наступающим Вас. А коньяк щелыгинский – крашеный самогон.
- Самогон,- согласился Михалыч.
Он посмотрел вслед ушедшему Коле и опять наполнил стаканчик….

******************

Первое января, как водится, незаметно для большинства населения страны, превратилось во второе. Когда, несмотря на жуткие боли во всем уставшем теле, нужно идти на работу.
- Викентий Эдуардович! Викентий Эдуардович! – металась в коридоре у гримерок помощник режиссера Анечка.
- Викентий Эдуардович, - остановила она режиссера, на минуту показавшегося в одной из дверей.
- … А я говорю, не будет Профурцев играть 18го числа! - И обернувшись, сердито,- Анечка, ну что опять стряслось?
- У нас ЧП, Викентий Эдуардович, - прощебетала та, прижимая к груди планшетку с листиками.
- Только ЧП нам   не хватало, - режиссер закрыл дверь,- что пожарники нагрянули, но они же до 12 го не должны были приходить?
- Хуже, Викентий Эдуардович, хуже.
- Хуже? - режиссер направился к лестнице, - что может быть хуже пожарников и амбиций, пришибленного во всех смыслах, Профурцева?
- Щелыгин пропал!
- Как пропал, - режиссер остановился.
- Пропал и все. Дома его нет, я Володю посылала уже. Мобильный не отвечает.
- Весело, …..ь, - прокомментировал Викентий Эдуардович. – Через полчаса утренник, а Января у нас нет. Так?
- В общих чертах, да. – Согласилась Анечка.
- В общих?!
- Круглов в «ожоговом» еще с ночи 31-го. А Стасюк трех слов подряд сказать не может.
- Дела-а-а... Ну и кто у нас вместо Щелыгина играть будет?
- Я не знаю, что делать, Викентий Эдуардович. Телевидение уже в зале. А ещё и сам Н. будет с ребенком.
- Да, ….ь, - Викентий Эдуардович достал сигареты. – Недаром мне сегодня всю ночь зелёные коты  снились. Анна! – он пристально  поглядел на помощницу. – Ты себе как хочешь, звони в самодеятельности, хоть в кукольный звони, но что бы через 15 минут у нас замена была!!!
- Я уже всюду звонила, Викентий Эдуардович, - Анечка смотрела на режиссера преданными глазами, - сегодня же - второе января! Все на «корпоративах» или невменяемые…
- Тогда кого мы можем поставить? Там же роль со словами, да еще и стихи…
- Я вот подумала…- Анечка опустила глаза, - у нас ведь Виктор Михалыч есть.
- Какой Виктор Михалыч, - не понял режиссер.
- Машинист сцены. Он ведь чуть ли не с самых истоков тут. Все роли знает. И ростом похож на Щелыгина. А в шубе, в гриме с бородой, никто их не различит. Может его попробовать?
- Пробовать, Анна, у нас уже нет времени, - режиссер нахмурился. – А он-то на ногах стоит?
- Да стоит, вроде… его разве поймешь когда он и какой…
- Значит быстро тащи его гримировать, да текст поработайте на скорую. Все, нет времени, иду на вход Н. встречать.- Заключил Викентий Эдуардович.

Новость о назначении на роль застала Михалыча у щитка управления, когда он открывал о стол очередную бутылку пива, пытаясь унять дрожь в руках.
- А что я тебе говорил, Николай,- гордо блестели его похмельные глаза сквозь треск объяснений Анечки...
- Вы ведь текст знаете, нужно еще поработать немного и одеть вас… А вы справитесь, мне Викентий Эдуардович так и сказал, мол Виктор Михайлович у нас все роли знает, самый опытный. Что ему Январь сыграть…
- Конечно, - согласился Михалыч. – Сейчас только указания помощнику дам, бревно переставлю, и в гримерку прийду. Мне в Щелыгинскую гримерку идти?
- Какое бревно, времени совсем нет, уже начинать пора, - не унималась Анечка.
- А, ведь, правда, Щелыгина нет, "трон" трогать не надо. – Согласился Михалыч. И добавил,обращаясь к Анечке. – Сейчас, Николаю последние инструкции выдам и прийду.
- Ну вот, Николай, а ты не верил в Духа сцены…
- Да кто мог знать… - пробормотал тот.
- Ты все запомнил, что за чем идет? – Михалыч достал из кармана листик. – Я   шпаргалку набросал, на всякий случай. Тут указано, после каких слов какой выключатель задействовать. Справишься?
- Да что здесь сложного, Михалыч. Конечно справлюсь.
- Вот и славно… и еще одно, Николай.
- Да.
- У тебя ведь телефон с камерой, правильно?
- Конечно, - согласился Коля.
- Вот ты меня и сними пару раз, когда я в образе буду. На память, так сказать.
- Сделаю, - уверил Николай.
- Тогда «по сто» за удачу и я пошел. – Михалыч достал из стола остатки щелыгинского коньяка.


Первое действие прошло как положено. Умело оформленная арьерсцена, изображающая антураж маленькой деревушки в горной Богемии вызвала узнавание у зала. Дети шелестели шоколадками, изредка звонил чей-то мобильный, а в остальном, все внимание было приковано к сцене.Там злая Мачеха, которую играла Ирина Васильевна, особо не вживаясь в образ, стервозно выгоняла несчастную Падчерицу, одетую в короткую легкую юбочку, в лес, на мороз. Падчерица, как и написано в сценарии, побродила по ватным сугробам, кутаясь в дырявый платок, поминутно дыша в кулачки. Затем, спросив у детей в зале дорогу, шагая на месте по вращающейся сцене(гениальная находка Викентия Эдуардовича) остановилась перед братьями-месяцами.
Михалыч едва успел спрятать за пенёк пиво. Коля включил на щитке «костер» - развеваемые небольшим вентилятором оранжевые ленточки. Братья-месяцы одетые, как и положено по тексту, в неописуемые костюмы загомонили о своем.
Тут, поднялся Михалыч:
- Ты откуда пришла, что тебе нужно?
- Меня злая Мачеха за подснежниками послала, - отвечает Падчерица, -и велела без них не возвращаться.
- Совсем из ума  Васильевна выжила, - пробормотал Михалыч,- нет что бы за пивом послать. - Но в зал громко произнес правильную реплику:
- Что же ты делать будешь, девочка, если не найдешь подснежников? Ведь раньше марта месяца они и не выглянут.
- В лесу останусь, - по тексту отвечает Падчерица. - Буду марта месяца ждать. Уж лучше в лесу замерзнуть, чем домой без подснежников вернуться.
- А вот это ты зря, - продолжил Михалыч. – Иди, Леночка, присядь мне на коленки, я и попробую твоему горю помочь.
Желание усадить Леночку, исполняющую роль Падчерецы, на коленки, никогда не покидало мужскую часть труппы. Поэтому никаких неожиданных эмоций, заявление Михалыча, у актеров не вызвало. В зале тоже с пониманием отнеслись к расхождению текста с оригиналом. Но саму Леночку эта реплика немного выбила из образа. Но, надо отдать должное её профессионализму, Леночка быстро нашлась:
- Не могу я на коленки, Январь Михалыч. Мне папенька покойный строго наказывали к незнакомцам на коленки не садиться.
И обернувшись в зал:
- Правильно, дети?
Одинокий детский голос в зале ответил – Да! – но осекся.
Остальные внимательно наблюдали за происходящим. Коля высунулся из-за кулис, снимая телефоном Михалыча. Анечка нервно грызла планшетку.
- А как же тогда ты мне, старику стишок расскажешь, или песенку споёшь, я ведь тебя оттуда и не услышу? – Продолжал импровизировать Михалыч.
- А я громко петь буду, и детки мне помогут, - нашлась Леночка.- Правда, Дети!
-Да! – отвечал все тот-же детский  голос .
А Михалыч не унимается:
- Так я уже старик совсем, тугой на оба уха. И никак по-другому твою песенку не услышу. Ты ведь не хочешь старика обидеть,- утвердительно произнес Михалыч. - Да и вовсе я  не незнакомец, а самый старший месяц. Январь.
И что Леночке оставалось делать? Поет она « в лесу родилась ёлочка», в зале кто-то пробует подпевать. Михалыч расплывается как масло на сковороде.
Тут поднимается в женской шубке на одном плече, Кондратьев, играющий Март:
- Братец Январь, уступи мне на час свое место!
Михалыч подумал было:
- А хрен тебе, Кондратьев, а не моё место на час,- но вслух сдержанно произнес:
- Я бы уступил, да не бывать Марту прежде Февраля.
На что Парамонов - Февраль с завистью в голосе согласился:
Ладно уж. Уступи, я спорить не стану! Мы все хорошо ее знаем: то у проруби ее встретишь с ведрами, то в лесу с вязанкой дров… Всем месяцам она своя. Надо ей помочь.
- Хорошо, - Михалыч с сожалением согнал Леночку с коленей. – Будь по-вашему. Такой энтузиазм должен быть поощрен.
Он громко стукнул посохом ( шваброй обернутой ватой) , и начал декламировать:

- Не трещите морозы,
Не крути снегопад,
Не морозьте березы -
Возвращайтесь назад.
Полно вам, этот мир
Выхолаживать,
Начинаем Весну
Замолаживать!

Коля быстро включил снег, и опять высунулся на сцену с телефоном. Парамонов, немного опешил от монолога Михалыча, но свой текст выдал профессионально, без запинки. Затем передал швабру Кондратьеву. После слов которого:

- Стали птицы песни петь,
И расцвел подснежник!

Коля чуть было все не испортил, так как снимая на телефон , забыл о том, что нужно включить механизм люка. Михалыч отобрал «посох» у Марта, и сильно стукнув им о пол, так что почти сломал, произнёс, обращаясь в сторону кулис:
- Я сказал, Подснежники!
Коля спохватился и выронив телефон, побежал к щитку. Пока Леночка в интересной позе, собирала на авансцене, «неожиданно» появившиеся из люка, подснежники, Коля повернул сцену и зрителям стал виден только угрюмый зимний лес, а не горящие глаза братьев месяцев.
Объявили антракт.
За кулисами Михалыча хищно поджидал Викентий Эдуардович.
- Что  за непотребные импровизации!? – распалялся он. – Если бы это штатный спектакль был, я бы еще стерпел . Но это же Детский Утренник. И сам Н. в зале!!!
Михалыч что-то невнятно промычал, но тут у режиссера зазвонил мобильник.
- Да, да. Конечно, конечно. – Он сунул мобильник в карман, и, повернувшись ко всем, сообщил:
- Значит так. Играем без антракта. Они не успевают к французам, - и, потеплев, добавил, - сыну Н. понравилось.
- Бегом! Бегом все по местам!
Пока на сцене Падчерица шокировала Ирину Васильевну пластмассовыми цветами, Коля пробрался к Михалычу и восхищенно сообщил:
- Все снял, Михалыч, на видео снял. Это класс!! А насчет Валабуева, не парьтесь, был не прав. Чесс слово! – и убежал руководить механизмом сцены.
Появление дочери мачехи на сцене было ярким, но как и задумывалось, негативным. Расфуфыренная как отправленная на пенсию «ночная бабочка» (экспромпт Викентия Эдуардовича) Эльвира Сергеевна, симпатий у зала не вызвала. Поэтому, когда Михалыч, поинтересовавшись:
- Сестру твою мы знаем, а тебя и в глаза не видали. Ты зачем к нам пожаловала? -громко стукнув остатками посоха, предложил 20 раз по быстрому отжаться , зал одобрительно загудел.
Эльвира, естественно, заартачилась. На сцену полетели конфетные фантики. Сын самого Н. что-то прошептал на ухо папе, на что тот ответил:
- После спектакля, сынок, обязательно отожмется. - и отдал распоряжение охране.
Концовку спектакля отыграли по тексту. Мачеха с дочкой справедливо были уметены «снежной машиной», которую вовремя включил Коля. Падчерица- Леночка зажила счастливо и благополучно, повстречав своего принца - Профурцева. Все актеры под громкие аплодисменты вышли на поклон. Счастливому Михалычу казалось что весь свет направлен лишь на него, а аплодисменты зала, которые он многие годы привык слышать со своего места у щитка управления, теперь звучали совсем по другому.
Но вот, впервые без участия Михалыча занавес закрылся...  Викентий Эдуардович благоухал радушием, Анечка что-то щебетала о том, какие все молодцы.
А подошедший  Коля принес оставшееся за бревном пиво и сообщил, - Михалыч, вы молодец! А дух сцены, таки существует. Теперь я это знаю.

*****************

Ужасно болела голова. Михалыч с трудом оторвал голову от стола и открыл глаза.
- Который час? – подумал он.
– 23-30. – Констатировал, глядя на часы.
- А число?
- 31 декабря,- гласили те же часы.
- Ну и гадость же этот щелыгинский самогон,- искренне подумал Михалыч, и поднявшись, отлепил от щеки прицепившуюся колбасу . Тридцати минут ему вполне должно было хватить, что бы успеть загадать желание...