Сокровища Брусничной Сельги

АВАНТЮРНО-ПРИКЛЮЧЕНЧЕСКИЙ РОМАН

От автора:
Ранее произведение публиковалась по частям - по несколько глав. На этот раз роман  публикуется полностью и с исправлениями замеченных опечаток.


ПРОЛОГ

Старец Евстафий, опираясь на высокий ореховый посох левой рукой и держа фонарь с масляной лампадкой в правой, медленно взбирался на  Сокольничью гору. Тропа причудливо петляла среди валунов по каменистому склону, поросшему кряжистыми соснами, и была почти неразличима для постороннего глаза. Однако старец легко находил свой путь даже в наступающих сумерках. Впрочем, он не сбился бы с дороги и в полной темноте.
Тому было простое объяснение. Сегодня он поднимался на Сокольничью гору в двадцатитысячный раз. Каждый божий день, невзирая на усталость и недомогания, летом и зимой, в жару и в мороз, в дождь и в метель монах совершал свой подвиг, выполняя обет, данный им пред ликом Спасителя. Как только вечернее солнце касалось верхушек елей, стоящих на дальнем берегу Чарозера, Евстафий выходил из своей кельи и отправлялся в неближнюю дорогу до Сокольничьей горы, чтобы с ее скалистого пятидесятисаженного обрыва, вслед уходящему светилу вознести свои молитвы к всевышнему.
Молиться надлежало – до появления звезд на небе, а в летнее время, когда над Заонежскими лесами и озерами стояли белые ночи – до полуночи. После молебна старец возвращался в скит. И всегда, по заведенному обычаю в двухстах шагах от ограды, около часовни при погосте его встречал настоятель Чарозерской обители старец Парфений.
Осеняя Евстафия двуперстным святым крестным знамением, настоятель еженощно задавал один и тот же вопрос: «Что на сей раз яви отче наш пред очи твоя?». Чаще всего в ответе Евстафия звучало только описание солнечного заката, по которому Парфений угадывал погоду на завтра. Иногда, если Евстафий видел зверя дикого или птицу лесную и поминал об этом, настоятель рассеяно кивал головой и рек что-либо из Писания.
Однако несколько раз в году Евстафий видел какой-то огонек вдали – верстах в десяти к западу от Сокольничьей горы. Не то охотничий, не то рыбацкий костер. И когда монах сообщал об этом настоятелю, тот с большим вниманием слушал его и уточнял: «Сколь огней? Неугасимо горели или меркли, паки возгораясь?». Костер, если и появлялся, был всегда один. Но горел не всегда одинаково. Чаще – светил ровно, не угасая. Но трижды за все то время, что помнил Евстафий, он вел себя иначе. Вначале ярко разгоревшись, огонь, спустя некоторое время, вдруг исчезал совершенно, а потом, через малый промежуток неожиданно вспыхивал с новой силой. И так несколько раз к ряду. И всегда это мерцание было не к добру.
Лет тридцать с лишком тому назад, после того, как Евстафий в первый раз увидел мигающий огонь и поведал об этом тогдашнему настоятелю обители Леонтию, тот на следующий же день покинул Чарозерский скит и вернулся только через неделю. Он принес плохую весть. Во всем божьем мире началась смертоубийственная война. Народы и страны поднялись друг против друга. Кровь людская льется реками. Гибнут невинные, и даже младенцы. Леонтий тогда призвал всю братию усердно молится за спасение душ праведных, за братьев и сестер во Христе, гибнущих от рук врагов земли русской.
Второй раз мерцающий огонь появился шесть лет тому назад – уже при Парфении. И вновь настоятель уходил на несколько дней из скита. И вновь принес он тяжелые вести. Опять шла война на весь мир. Еще более страшная, чем прошлая. Люди гибли уже мильонами. По полям ползали и давили людей железные чудища, железные птицы сеяли смерть с неба, железные левиафаны на морях проглатывали людей сотнями. Все шло, как по Святому Писанию – наступал конец Света. Монахи дни и ночи проводили в молитвах, взывая к милости божьей.
В третий раз огонь заморгал в прошлом году, сразу после Светлого Христова Воскресенья. И опять настоятель на следующий день оставил обитель. Отсутствовал он три дня, а вернувшись, запретил всем монахам покидать пределы скита за любой надобностью.
Сказал, что государевы стражники рыщут золото и железо в окрестных лесах и болотах. Только Евстафию было позволено выходить за ограду для молитвы на Сокольничьей горе. А еще через три дня, на Антипасху прибило к ихнему скиту Чужака. Постучал он в ограду ранним воскресным утром и попросил указать дорогу к Выгу. Разговаривал с ним только Парфений. О чем – неведомо… Он же подал ему кружку колодезной воды и краюху ржаного хлеба, который старцы сами сеяли, сами выпекали. После чего Чужак ушел.
В тот же день монахи перенесли из часовни при погосте внутрь скита сундуки со старинными церковными книгами, да медными иконами-складнями – квадриптихами. Эти реликвии являли собой остатки наследия Выгорецкой обители, которые «скрытники» Чарозерского скита сберегли от огня и поругания в дни «выгонки» насельников Выговской пустыни царем Николаем Первым.
В опасениях, что Чужак наведет стражников государевых, монахи просидели взаперти до осени, готовые бежать из этих мест дальше на север или в Сибирь. Однако ничего худого не случилось и жизнь вернулась в привычное русло.
После того случая уже целый год Евстафий поднимался на Сокольничью гору, но никаких огней больше не видел. Ежевечерне доложив об этом настоятелю, старец шел в свою келью и проводил остаток ночи в молитвах. Затем Евстафий укладывался на жесткое деревянное ложе с деревянной плашкой в изголовье вместо подушки и засыпал спокойным сном праведника, не имеющего прегрешений пред богом.
Просыпаясь уже за полдень, монах присоединялся к прочей братии Чарозерского скита, проводившей большую часть дня летом в обыденных делах – заготовках на зиму, а зимой – в молитвах. Но ближе к вечерней заре, Евстафий опять уходил в свою келью, чтобы приготовиться к восхождению на Сокольничью гору.
Так и тянулась его размеренная, спокойная жизнь, которую он вел с того самого дня, как двенадцатилетним послушником был принят в эту святую обитель. Привел его сюда дед, отец его матери, которая отдала своего шестилетнего сынишку деду в учебу и прокормление. Это случилось после того, как студеное ноябрьское Онежское озеро забрало ее мужа и еще двоих рыбаков, отправившихся на промысел сига и ряпушки из Усть-Нельмы. Ей в одиночку и двух младших детишек стало невмоготу растить.
Дед жил одиноко в отдаленной лесной избушке на берегу лесного озера, промышляя себе на жизнь охотой, рыбалкой и лесными сборами. Был он человек образованный и набожный, свято хранящий старую древлеправославную поморскую веру и за шесть лет воспитал внука в ее строгих канонах. Старик поддерживал отношения со «скрытниками» немногих раскольничьих скитов, затаившихся в Заонежских лесах и болотах после разгона Выгорецкой пустыни, и когда почувствовал, что дни его сочтены, привел молодого парнишку к тогдашнему настоятелю Чарозерской обители старцу Леонтию. Тот не скрывал своей радости по поводу молодого пополнения рядов монашеской братии, тут же нарек его иноческим именем Евстафий и определил ему урок – читать вечернюю молитву на Сокольничьей горе.
С той поры минуло уже почти пять с половиной десятков лет. Уже давно ушел из земной жизни настоятель Леонтий. Теперь вот Парфений… Тоже в почтенных годах старец, девятый десяток разменял. Да и вся братия Чарозерская – сплошь старцы древние. Евстафий среди них так самым «молодым» и оставался. И то сказать – братия! Всего-то семь человек, считая настоятеля и его самого. После прихода Евстафия ни одним послушником обитель не прибавилась.
Видать, совсем люди забыли о праведной вере. Знать действительно, явился Антихрист и воцарился над миром. Прогневили человецы отца небесного никонианской ересью и вероотступничеством. Вот и отвернулся всевышний от них! Нет, молить, молить его надо о милости и прощении, дабы вновь явил свой лик Спаситель и сверг Сатану с трона!
Пребывая в таких горестных размышлениях и воспоминаниях, Евстафий, наконец, добрался до вершины Сокольничьей горы. Здесь он взошел на плоский гранитный камень и преклонил колени. Отложив в сторону посох, старец привычно поставил фонарь с горящей лампадкой на замшелый камень и приступил к молитве. По июльскому времени солнышко ныряло за горизонт не глубоко, и ночи стояли светлые, а вечера – долгие. Лишь за час до истиной полуночи, когда стали проглядывать самые яркие звезды, Ефстафий закончил свое богослужение.
Поднявшись с колен он, как обычно, бросил прощальный взгляд вслед ушедшему солнцу и замер в тревоге. Там, в западной стороне опять появились проклятые огни. Но в этот раз их было два! Один горел постоянно, а другой вспыхивал и угасал. Отсюда казалась, что это сам Сатана из-под земли смотрит на Евстафия своими огненным глазищами и в глумлении бесовском подмигивает ему.
В страхе бормоча: «Чур меня, чур!», старец подхватил посох с фонарем и, как мог, быстро начал спускаться с горы. Достигнув ее подножия, Евстафий, подвывая какие-то обрывки молитв, отгоняющих дьявола, трусцою припустил в сторону скита. Здесь его ждала новая напасть. Настоятеля Парфения около часовни не было. Вконец напуганный этим нарушением многолетнего порядка монах заглянул в часовню – и здесь его встретили только скорбные лики святых. Решив во что бы то ни стало отыскать настоятеля, он направился к нему в келью.
Подойдя к двери, Евстафий обнаружил ее приоткрытой. Из-за узкой щели пробивался неяркий свет лучины. Старец тихонько позвал:
– Отец Парфений! – и не дождавшись ответа, приоткрыл пошире дверь в келью и просунул туда голову. – Есть тут кто?
То, что он увидел, окончательно повергло его в ужас. Настоятель Парфений лежал навзничь на деревянном полу кельи, с запрокинутым кверху посеревшим лицом. Одна его рука была откинута в сторону, а другая судорожно сжимала, оттягивая вниз, ворот монашеской рясы. Глаза были закрыты, веки чуть подрагивали. С посиневших губ срывалось хриплое прерывистое дыхание.
Евстафий бросился к нему, и осторожно поднял его голову к себе на колени.
– Что с тобой, отец Парфений? – негромко спросил он. – Аль вступило куда?
Глаза настоятеля медленно открылись и бессмысленно уставились в потолок. Затем он попытался всмотреться в склонившееся над ним лицо.
– Кто здесь? – еле слышно прошептал настоятель. – Темно… Не вижу…
– Это я, Евстафий, – ответил монах. – Хотел сказать про огни, но не нашел тебя у часовни, пришел, а ты вот… Что болит-то?
– Худо мне совсем, Евстафий, воздуха не набрать… В спину, как кол воткнули…, – еле слышно прошептал настоятель. – Ног не чую, руки холодеют… Помирать, видно, пора пришла.
– Обожди, старый, помирать-то. Сейчас братию кликну, – заполошился Евстафий. – Вон наш Михайла – горазд травами нутряные болезни лечить… Выпьешь отвару валерианового, глядишь, и отпустит…
Парфений сделал нетерпеливое движение рукой.
– Не надо никого… Времени мало, надо важное сказать, – он сделал слабую попытку подняться, но только сморщился от боли. – Помоги лучше на лежак взобраться. Хочу достойно отойти…
Евстафий без особого труда поднял с холодного пола почти невесомое тело настоятеля и осторожно переложил его на деревянное ложе, такое же, как и в своей келье. Затем встал на колени рядом и склонил голову к умирающему.
– Что про огни-то хотел сказать? – чуть переведя дух спросил тот. – Видел чего?
– Два огня было на том самом месте, что и в прошлом годе, – торопливо забормотал Евстафий. – Один горел ровно, а другой – одесную от него – моргал, аки глаз сатанинский.
Настоятель молчал, сомкнув веки. Видно было, что он собирается с силами, чтобы начать. Наконец, открыв глаза и глядя прямо в потолок, Парфений заговорил чуть окрепшим голосом.
– Слушай и запоминай, Евстафий. Тебе доверяю тайну вековую. Ты, старче, теперь в ответе за святыни наши будешь. Видать, на то воля божья, была, что ты здесь в сей час оказался. Знай – не огни бесовские усматривал ты с горы Сокольничьей. Напротив, это один праведный человек, а потом и дети, и внуки его – сподвижники наши по вере древлеправославной, давали нам знаки охранные. Те праведные мужи так и зовутся – Хранителями. Предупреждают и хранят они нас от бед грядущих. А придумал те знаки первый отец-настоятель Чарозерского скита, старец Фотий. Сто с лишком лет тому назад придумал. Как начались царские гонения на Выгово-Лексинскую пустынь. Чтобы прислужники антихристовы не добрались до реликвий святых Выгорецких. И чтобы остатки казны Выговского общежития служили делам праведным.
Один ровный огонь означает, что в тайнике под скалой, что на Шелтозере, закончилось серебро, кое на дела охранные настоятель должен по мере надобности закладывать. А также, что лежит там письмо, в коем Хранитель повествует о наипаче важнейших делах в мире происшедших. А как заберет настоятель письмецо и серебро в тайник положит, тогда должен он ответный костер на той скале Шелтозерской разжечь. Хранитель увидит его и поймет, что дело сделано.
Один мерцающий огонь означает, что Хранитель прознал о какой-то опасности, что может обители угрожать и просит срочно настоятеля к тайнику явиться, чтобы совместно решить, как эту беду отвести.
А придумано все это для того, чтобы и старцы, живущие в обители, и Хранители ея, в миру обретающиеся, поменее друг о друге знали. Дабы в случае поимки одного он и под пыткой другого не выдал.
Ну, а то, что ты, старче, сегодня узрел – один ровный костер и один мерцающий – совсем худой знак. Означает он, что прознали про обитель враги наши и вскорости будут здесь, чтобы скит порушить, нас живота лишить и над святыя реликвии наши надругаться и огню их предать. Думаю я, это Чужак прошлогодний, что на Антипасху объявился, злом отплатил нам за доброту нашу. Навел таки на нас стражников государевых. И теперь надо вам завтра же отсель уходить и все наиважнейшее с собой уносить, а что не снесете – то надежно укрыть, дабы потом забрать.
– Куда уходить-то, господи? – ужаснулся Евстафий. – Где еще теперь скрываться будем?
– Место уже определено, – тихо, но твердо ответил настоятель. – Надлежит идти вам сто верст к востоку, в Архангелогородскую волость, к верховьям Юлексы-реки. Там, на берегу Яик-озера скит тайный есть. Такие ж скрытники гонимые обретаются. Старец Михайла то место знает. И Хранителю оно известно. Он вас найдет и знак даст – костер мерцающий. Наутро пойдешь к нему… Один… С ним решишь, как дальше…
Парфений закрыл глаза. Недолгий рассказ его, видимо, забрал последние силы. Что-то он хотел еще сказать, но не смог, и только обессиленной рукой махнул куда-то в сторону. Рука упала вниз и обвисла. Настоятель протяжно вздохнул, и безгрешная душа его тихо отлетела к богу.
Евстафий в смятении перекрестился и вышел из кельи. Ему предстояло нарушить ночной покой братьев своих, объявить им последнюю волю настоятеля Парфения и навсегда прервать размерное течение монашеской жизни.
На следующий же день монахи, не мешкая, собрали свои немудрящие пожитки. Инструменты разные, охотничьи да рыбачьи снасти. Но основным их грузом были несколько десятков святых стародавних книг, да особо почитаемые иконы, которые немыслимо было оставить. Старинные же медные складни-квадриптихи Выгорецкой выделки по старческой немощи пришлось оставить. Их схоронили в небольшой пещерке под Сокольничьей горой, тщательно обернув в промасленные тряпицы. Единственное, чего не удалось ни найти, ни унести – это серебра, о котором говорил старец Парфений. Где оно было спрятано – никто не знал.
А к вечеру, взвалив на себя свой груз, немощная спинами, но могучая духом братия отправилась в свой далекий путь. Освещенная красноватыми лучами заходящего солнца, цепочка отшельников в белых одеждах поднялась на  гребень невысокой гривы, которая охватывала полукольцом поляну с постройками. Здесь старики остановились и обернулись, чтобы бросить последний взгляд на скит, столько лет служивший им приютом. Перекрестившись на часовню и отвесив поклон своему бывшему жилищу, они медленно побрели на восток, в сторону сгущающихся сумерек.
Когда последний старец скрылся за гривой, на поляну из леса вышел человек. Одет он был в полевую военную форму, но без погон. На голове у него была фуражка с зеленым околышем. За спиной висел небольшой вещмешок, а на плече – охотничий карабин. Окладистая седая борода мужчины говорила о солидном возрасте, но походка его была твердой и упругой. В руках он нес охапку заранее заготовленных факелов из сухих сосновых веток и бересты. Действовал мужчина быстро и решительно. Зайдя в очередную постройку и пробыв там две-три минуты, он переходил к следующей с горящим факелом в руках. Вслед за ним из открытых дверей вырывались клубы дыма. Когда он подошел к часовне, первая постройка уже ярко пылала. Сняв фуражку и трижды перекрестившись двумя перстами, человек зажег последний факел. Постояв с ним в руке и, наконец, решившись, он скрылся в часовне. Выйдя оттуда через некоторое время, он еще раз перекрестился, надел фуражку и зашагал прочь. В противоположную от багрового заката сторону – вслед за ушедшими монахами. А скит, уже пылавший со всех сторон, сгорел в какие-то пятнадцать минут. Древние еловые бревна, высушенные за сто лет всеми Заонежскими ветрами и солнцами, раскатились головешками. У озера остались лишь два десятка могил на погосте с деревянными крестами.
Так, двенадцатого числа, июля месяца, одна тысяча девятьсот сорок восьмого года от Рождества Христова Чарозерская обитель прекратила свое существование.

 
ГЛАВА 1
ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА

Кому не знакомо это нетерпеливо поскуливающее и азартно виляющее хвостиком чувство ожидания конца последнего рабочего дня перед отпуском? Когда ни на чем, кроме часов, не можешь сосредоточиться, а глаза невольно косят за окно?
И пусть ваша работа – сверхинтересная и любимая, пусть в свете последних исследований обозначилось, наконец, нечто вразумительное, пусть даже ваш шеф – это живое воплощение идеала научного руководителя, не задающего вам дурацких вопросов, но непостижимым образом знающего все ответы на них – просмотрев результаты экспериментов, одобрительно хмыкает: «Надо же, а я-то думал – все это полная ахинея…». Все равно, ваши мысли так и норовят оборвать поводок и удрать с работы туда, где на следующие три недели альфой и омегой вашего существования станет рюкзак, а всякими бетами, гаммами, дельтами, и ипсилонами – байдарка, ружье, спиннинг и палатка.
Примерно так чувствовал себя в жаркий солнечный полдень 5 августа 1977 года Павел Векшин – студент-дипломник шестого курса Ленинградского технологического института имени Ленсовета. На следующий год, в феврале ему предстояло защищать дипломную работу на кафедре соединений высоких энергий. Тема его работы в самом общем виде звучала так: «Получение и свойства нитроазонитроксиалканов». На кой черт и кому нужны были эти алканы, знал только научный руководитель Павла – д.х.н., проф. Б.А.Гусев, как это значилось золотыми буквами на дубовых дверях его лаборатории. Однако по набору свойств – теплоте взрыва, скорости детонации и объему газообразования можно было догадываться, что область их применения выходит за рамки безобидных взрывных работ в горном деле.
В науку о взрывчатых веществах и ракетных топливах Павла Векшина привело природное любопытство и неуемное желание получить ответ на вопрос, терзавший многие выдающиеся умы человечества: «Интересно, а что будет, если эту штуку поджечь?». Его научный путь начинался, с обычных в среднешкольном возрасте «дымовух» из целлулоидных расчесок, шутих из фотопленок и петард из бездымного пороха, свистнутого у папы-охотника. Этот этап накопления опытных данных, лишь по счастливой случайности не окончившийся травмами рук или глаз молодого ученого, завершился после взрыва магниево-бертолетовой бомбы под окнами школы. Его основными итогами стали: постановка экспериментатора на учет в детской комнате милиции и смутное осознание того, что на голой эмпирике далеко не уедешь. Нужна была теория. И Паша с головой ушел в книги по химии. Благо этого добра в доме Векшиных хватало с избытком. Химиками были не только его родители, но даже и бабушка, которая преподавала сей предмет в школе еще до войны. Пролистав многие, местами не вполне, а местами и совсем непонятные тома, он открыл для себя, что за всеми явлениями стоят таинственные атомы и хитрые молекулы. И если знать законы их взаимодействия, то можно не только ставить интересные эксперименты, но и прогнозировать их результаты. Это открывало большие возможности. Наука стала его увлечением, как у других мальчишек – собирание значков, хоккей или мотоциклы.
Уже через год Павел занял первое место на районной химической олимпиаде, а еще через два – и на городской. Отец, обрадованный успехами сына и его переориентацией на мирную, как ему показалось, деятельность, притащил с работы целый портфель химической посуды и кое-каких реактивов. Он даже пытался подсказывать Павлу идеи каких-то простейших мирных опытов, типа пропускания углекислого газа через известковый раствор. Но, когда в домашнем лабораторном журнале, который теперь тщательно вел Павел, папа нашел подробное описание эксперимента по получению гексогена методом КА, он понял, что дело приобрело серьезный оборот. В тот же вечер отец позвонил своему однокашнику, который преподавал в Технологическом институте, и обрисовал ситуацию. Тот посоветовал направить творческий порыв сына в полезную сторону и предложил записать Павла на малый факультет своего института. Так, будучи еще девятиклассником, Паша вступил в светлый храм науки, где и провел два года в качестве абитуриента, а затем еще пять лет – студентом.
Впрочем, сейчас он пребывал уже не только в качестве студента-дипломника, но и в должности лаборанта хоздоговорной темы. К сожалению, очень немногим старшекурсникам удавалось пристроиться на кафедре лаборантом на полставки. Кстати, непонятно почему? Хоздоговорных тематик на выпускающих кафедрах всегда хватало. Толковых лаборантов на штатные девяносто пять рублей, наоборот – днем с огнем не сыщешь. Однако брать студентов-дневников на работу – не моги! А ведь, казалась бы, чем плохо, что выпускник на дипломе поработает по специальности? Пускай бы попрактиковался в настоящей науке… А вот – фигу ему! – говорят в деканате. Деньги нужны? Не надо было в институт поступать! В крайнем случае – пусть идет ночами вагоны разгружает, кочегарку топит или детсадик сторожит. Нас это не касается! Но Павлу повезло. Мамины знакомые похлопотали. А что тут такого? Зато теперь появилась и лишняя возможность набрать экспериментальный материал для дипломной работы, да и заработок дополнительный не помешает. Хоть и небольшой – всего-то сорок семь рублей, но вместе со стипендией в шестьдесят пять целковых (спасибо Минобороне!), на всякие мелкие расходы хватает. Только уж очень это утомляет – в двадцать два года, каждый день тащиться на работу, пусть и в том же институтском здании, пусть и всего-то на три часа.
Но вот настал конец мученьям! Подошло время законного отпуска. Уже оформлены все документы в отделе кадров, получена зарплата и отпускные, стипендия за два месяца, и закончены все текущие дела в лаборатории. Вот только шеф, как назло – сидит, будто приклеенный на своем рабочем месте, и смыться пораньше, ну никак не получается. Остается только ждать и убивать чем-нибудь время. Что Павел сейчас и делал – методом наименьших квадратов аппроксимировал серию экспериментальных точек уже по третьему типу кривой.
А внизу – около памятника «Оппортунисту» Г.В.Плеханову его уже минут сорок ждал неизменный спутник по всем походам и путешествиям Олег Дальберг – друг и «бледнолицый брат» еще со школьной поры.
Олег – точнее Ольгерт – натуральный швед по происхождению. Его далекие пра– прадедушки обосновались в Санкт-Петербурге еще в позапрошлом веке, вели здесь какое-то ремесленное дело и имели собственный дом на Выборгской стороне. От своих скандинавских предков Олег унаследовал неторопливую основательность в суждениях, голубые глаза, светлые волосы и почти двухметровый рост. Силой бог его тоже не обидел, и он еще в школе на спор тремя пальцами сгибал пятикопеечные монеты. Или гвоздем-соткой, зажатым в голой ладони, насквозь пробивал полудюймовую доску, а затем, вытащив этот гвоздь рукой, закручивал его вокруг указательного пальца. Что касается имущественного наследия Дальбергов, то его в 1918 году реквизировала Советская Власть, но Олег никогда не роптал на судьбу, а с норманнским упорством шел напролом от одной цели к другой. При этом его немногословная и порой грубоватая натура варяга уравновешивалась нордической аккуратностью и стремлением к порядку. Следующей весной он, так же, как и Павел, должен защищать диплом, по соседству – в Военно-механическом институте. Его будущая специальность – приводы летательных аппаратов.
Интерес к небесной механике возник у Олега не случайно. Его отец, астроном по образованию, работал в Пулковской обсерватории и занимался изучением малых планет. Благодаря ему, Олег с детских лет научился свободно ориентироваться по звездам и легко определял все созвездия северного полушария. Позже, уже в старших классах, он узнал, что астрономия имеет еще и важное прикладное значение – для наведения баллистических ракет и ориентации искусственных спутников земли. Под влиянием космического энтузиазма, охватившего в шестидесятые годы всю страну, Олег с Пашей еще в пятом классе твердо решили, что станут если не космонавтами, то, по крайней мере, строителями звездолетов будущего.
Таковы были их долгосрочные планы. А этим летом – в свои последние студенческие каникулы они решили рвануть в поход куда-нибудь в Карелию. Однажды, еще девятиклассником Павел с отцом и его двумя товарищами ездили туда на машине – на охоту и рыбалку. Тогда они прожили две недели на берегу Онеги, и Паша окончательно и бесповоротно был околдован этой страной, сказочной по своей красоте и просто фантастической по изобилию грибов, ягод, рыбы и дичи. Вот только сидеть на одном месте ему не очень понравилось. И он дал себе слово, что когда-нибудь разработает свой собственный маршрут, обязательно с передвижением по быстрым, порожистым речкам, который и пройдет вместе с друзьями.
И вот, похоже, эта мечта начинает сбываться. На сегодняшний вечер, как раз и было назначено совещание группы по поводу маршрута. Договорились собраться на квартире у двух других участников похода – Ивана и Людмилы Скворцовых, также школьных однокашников Павла и Олега, а ныне счастливых молодоженов.
Скворцы – люди серьезные, рабочие, состоятельные. Вместе они были уже давно. С пятого класса началась у них «любовь-морковь», да как-то так, до сих пор и не кончилась. От длительного совместного общения они даже внешне стали похожи друг на друга. Да и фамилии у них были - одна подстать другой. У Ивана – Скворцов, у Людмилы – Пичужкина  Их в школе так и дразнили: «Две пичужки – два скворца, одинаковых с лица». Тем более, что оба были чуть ниже среднего роста, черноволосые, со стрижками под битлов. И оба – заядлые туристы, любители лесной жизни и байдарочных походов.
Иван на следующий год после школы ушел в армию, точнее – на ВМФ, отслужил три соленых года на Северном Флоте на БПК-61 – оператором РБУ-160 в БЧ-3; и вернулся домой старшиной второй статьи. Уже не мысля себя без морей и кораблей, он устроился на один из питерских судостроительных заводов, где и работал сейчас монтажником, неустанно повышая свою квалификацию и уровень семейных доходов. Квалификацию Ваня повышал без отрыва от производства на вечернем в Кораблестроительном техникуме, куда поступил, в основном, под влиянием Людмилы, почему-то вбившей себе в голову, что мужику с дипломом жить легче. Сам же Иван был абсолютно доволен своим «пролетарским» положением, справедливо считая, что заниматься надо тем, к чему лежит душа. А душа его лежала не к руководящей работе или возне с бумагами, а к обыкновенному труду над реально существующими предметами – всякими железяками и радиодеталями. На этом поприще Ванечка уже с детских лет добивался больших успехов.
Первым, публично признанным его изобретением, выполненным в творческом содружестве с Олегом и Пашей, стала модель ракеты-носителя Р-7. Ее запуск, осуществленный со стартовой площадки на территории парка при железнодорожной больнице, прошел успешно. Носитель ушел с пускового стола штатно. Однако запланированного разделения первой и второй ступени почему-то не произошло. В результате чего ракета отклонилась от расчетной траектории и совершила аварийную посадку в труднодоступном районе – под окнами расположенного неподалеку двадцать первого отделения милиции. Где и взорвалась, произведя неизгладимое впечатление на участкового инспектора, проводившего в это время на крыльце воспитательную беседу с местным алкоголиком, дядей Петей. И все бы окончилось благополучно – в конце концов, нашу милицию падающими с неба ракетами не испугаешь, не говоря уже о дяде Пете, который и до этого неоднократно наблюдал НЛО и даже вступал с «ихними водилами в близкие контакты третьего рода, в смысле «на троих» – но испытателей погубило стремление к славе. В герметическую капсулу спускаемого аппарата они поместили вымпел:

                Суборбитальный Космический Корабль «СЕВЕР-1»
                Генеральный конструктор – И.С.
                Двигатели – О.Д.
                Топливо – П.В.
                6а, 159 шк.

Надо отдать должное участковому – засекреченных конструкторов он вычислил на раз. В результате расследования, проведенного межведомственной комиссией в составе представителей милиции, семьи и школы, Ваня получил от своего отца – водителя-дальнобойщика из Совтрансавто – хорошую взбучку и вынужден был навсегда отказаться от попыток освоения дальнего космоса. А Пашка с Олегом, которые воспитывались более толерантными родителями, хоть и укрепились в мысли о том, что путь к звездам лежит через тернии, но не изменили прекрасной мечте человечества о полетах к иным мирам.
Другим достижением Ивана стало компактное устройство связи на базе слухового аппарата, наивно переданного для ремонта начинающему радиолюбителю его соседом – отставным, по причине глухоты, майором-артиллеристом. Устройство, хотя и обеспечивало только примитивную одностороннюю связь азбукой Морзе, успешно применялось Иваном на контрольных работах по математике. Его агенты-радисты Пашка и Олег с задней парты отстукивали ему правильные решения задач по алгебре и тригонометрии при помощи ключа и передатчика замаскированного под шариковую ручку. Учитель математики заподозрил что-то неладное, но, как ни старался, ничего криминального обнаружить не мог. Небольшой наушник надежно скрывался под Ваниной густой шевелюрой, а-ля Джордж Хариссон, а уж за свое право «тряхнуть битлаком» уважающие себя пацаны стояли перед родителями и учителями насмерть! И педагог, разоблачивший сотни тайных операций по незаконной передаче информации, оказался беспомощен. Он давно уже рассадил подозрительную шайку-лейку по разным углам класса – отличника Пашу – на Камчатку, твердого хорошиста Олега – на Чукотку, а перебивавшегося с двойки на тройку Ивана – на первую парту среднего ряда, но все было напрасно. В отчаянии математик обратился со своими подозрениями к учителю физики, когда-то преподававшему радиотехнику в институте связи имени Бонч-Бруевича. Совместно они тщательно подготовили операцию, и во время очередного сеанса радиосвязи диверсанты были запеленгованы и схвачены. Под давлением неопровержимых улик Иван вынужден был раскрыть секретную схему своего приемопередатчика. Простота и оригинальность конструкции настолько понравились физику, что он не только вывел в журнале напротив Ваниной фамилии пятерку, но и убедил учителя математики не предавать инцидент широкой огласке. Тот согласился при условии, что Паша с Олегом подтянут своего друга до требуемого уровня легальными методами. Однако сведения об этом происшествии все же просочились в открытую печать в виде записи, сделанной классным руководителем на страницах Ваниного дневника: «Прошу родителей срочно зайти в школу!». Папа Скворцов вернулся оттуда домой обуреваемый различными чувствами. С одной стороны он гордился конструкторскими способностями своего сына, но с другой – этот технический бандитизм пора было кончать. Пока им не заинтересовались другие, более компетентные органы. Соответственно, и принятое решение носило двойственный характер. Для начала, отец по-мужски, с применением дореволюционных педагогических методов, поговорил с юным Маркони. А затем пообещал сынуле, что если тот окончит школу без техногенных аварий и катастроф, то он подарит ему мотоцикл.
Родительское слово в семье Скворцовых было тверже кремня, и одновременно с получением аттестата о среднем образовании Иван стал обладателем подержанного мотоцикла «Ява-250». Однако вскоре папа понял, что совершил ошибку. Вместо того чтобы готовиться к вступительным экзаменам в автодорожный техникум, как это было решено на семейном совете, Ваня со всей страстью отдался любимому делу. Два месяца он безвылазно провел в соседском гараже, где обретший, наконец, слух отставной артиллерист разрешил ему держать мотоцикл рядом со своим «горбатым» запорожцем. Разумеется, ни о каком поступлении в техникум уже не могло быть и речи. Папа безнадежно махнул рукой на дальнейшее образование сына, справедливо рассудив, что флот научит его уму-разуму.
В начале сентября Иван впервые выехал на своей машине из гаража в люди. Люди оглядывались. Посмотреть было на что. С огромным рулем, подобным рогам буйвола, хромированными дугами, пятью противотуманными фарами, панорамными зеркалами, спинкой сиденья для пассажира, дополнительным багажником и еще десятком подобных наворотов, Ванин двухколесный экипаж по своему великолепию не уступал парадным каретам Людовика XIV. Культовый американский мотоцикл «Харлей-Дэвидсон» смотрелся бы рядом с ним, как блохастый Барбос из подворотни угольного завода рядом с белоснежным королевским пуделем – победителем Парижской выставки.
Разумеется, первым пассажиром оказалась Людмила, которая также решила в этот год никуда не поступать. Отчасти из солидарности с Ваней, а в основном – по семейным обстоятельствам. Еще, когда Люда училась в пятом классе, ее отец, известный альпинист погиб на Памире, и она осталась одна с мамой и младшим братишкой Антоном. Финансовые дела их были совсем плохи, и она сразу после школы устроилась на прядильную фабрику «Возрождение», где работала ее соседка. Пока Иван бороздил северные моря, Людмила уже доросла там до бригадира каких-то чесальщиц-мотальщиц и поступила на вечерний факультет в институт целлюлозно-бумажной промышленности. Весной этого года они, наконец, поженились, и предстоящий поход воспринимали, как свадебное путешествие. Будучи одержимыми поклонниками водного туризма, оба даже имели по нему какие-то спортивные разряды и являлись счастливыми обладателями разборной байдарки «Таймень-3». Сейчас молодожены снимали однокомнатную квартиру на Гражданке, где сегодня вечером и ждали Павла с Олегом.
Все, в конце концов, приходит к своему концу, даже рабочий день в пятницу. И вот, Пашкин шеф – Борис Антонович Гусев поднял свою величественную седую голову от бумаг и оглядел суровым взглядом лабораторию.
– Сотрудники с чистой совестью и незапятнанной научной репутацией на сегодня могут быть свободны, – произнес он и сделал царственный жест рукой в сторону двери.
Павел, ни секунды не колеблясь, отнес себя именно к этой категории сотрудников, быстренько повесил халат в шкаф, взял сумку и уже через две минуты подходил к Олегу.
– Давно ли мой бледнолицый брат ждет Лиса? – спросил он, прижав кулак к своей груди.
– Пепел уже с трех курительных палочек упал на траву у моих мокасин. Если бы хитрость Лиса равнялась его обязательности, он никогда бы не заслужил своего имени, – ответил Олег.
Это они так дурачились еще с пятого класса. Свое индейское прозвище – Хитрый Лис – Пашка получил, наверное, из-за русых волос с рыжеватым оттенком, отчасти из-за веселой хитринки в карих глазах, но более всего – за изобретательность и, чего там греха таить, порой излишнюю насмешливость. Рядом с Олегом он выглядел почти подростком, и, тем не менее, был весьма спортивным парнем – при своем росте метр семьдесят пять брал в высоту сто девяносто, а стометровку бегал за двенадцать секунд.
– Прими мои извинения, Гранитный Утес. Старый шериф Седой Гусь стоял на тропе Лиса. И сбежать из лаборатории бледнолицых без стрельбы и погони я бы не смог, – объяснил Лис.
– Охотничий билет не забыл? – проворчал Утес, принимая извинения.
Друзья собирались заехать в охотничий магазин на Литейном за патронами, а единственным обладателем охотничьего билета в их компании являлся, как раз, Павел. И охотничий билет, и членство в Ленинградском обществе охотников и рыболовов ему помог оформить отец – сам страстный рыбак и охотник. Он же подарил сыну на двадцатилетие великолепную вертикалку ИЖ-12 в экспортном варианте «Байкал», предмет явной гордости Пашки и тайной зависти Олега. Сам же папа Векшин, Александр Александрович, или, как звали его все друзья – Сан Саныч, охотился со штучной пятизарядкой МЦ-21-12 в подарочном исполнении, которую по блату достал и подарил ему бывший институтский друг, а ныне тренер сборной по биатлону.
– Я-то ничего не забыл, а вот как ты решил вопрос с сетками? – поинтересовался Паша.
Олег пнул объемистый мешок из капроновой ткани, стоящий рядом:
– Две тридцатки, две сороковки и две шестидесятки. Сороковки – ряжевые трехстенки, остальные – одностенки, все – по тридцать пять метров.
Тетка Олега работала бухгалтером в какой-то артели инвалидов, которая плела сети для Осиновецкго рыбхоза на Ладоге. И все же достать такое сокровище, они смогли только благодаря тому, что Сан Саныч выделил им для обмена пять килограммов пористого каучука для сеточных поплавков, который, в свою очередь, сам где-то выменял на дефицитную эпоксидную смолу, продукцию своего предприятия.
Пашка, радостно потирая руки, спросил:
– А высота?
– С высотой – хуже. Ряжевки – по метр восемьдесят, а ставных сетей меньше трех метров эта шарага просто не делает, – ответил Олег.
– Ничего, рост у тебя – саженный, руки – длиннющие, как раз под этот размерчик. А подходящие глубины мы найдем, так что вся рыба – наша! – утешил Павел. – Ну что, двинули до «Чернышевской»?
Уже через двадцать минут, вынырнув из метро и пройдя по улице Салтыкова-Щедрина, друзья оказались на Литейном. Еще пять минут и они вошли в магазин «ВоенОхота», пожалуй, самый известный охотничий магазин в Ленинграде.
Какие великолепные чучела украшали его интерьер! Здесь можно было увидеть и медведя, стоящего на задних лапах, и оскалившегося волка, и затаившуюся рысь, и бегущего зайца. Со стен глядели лосиные, кабаньи и оленьи головы. На полках сидели глухари, тетерева и утки.
Сквозь стекла оружейных шкафов вороненой сталью массово проглядывали ТОЗовки, ИЖевки и ЦКИБовские ружья МЦ. Со стендов комиссионного отдела тускло поблескивали одинокие Манлихеры, Браунинги и Зауэры.
Не отвлекаясь, как ни хотелось, на это великолепие, Павел с Олегом направились в отдел боеприпасов. Здесь их ждало разочарование – готовых «заводских» патронов 12 калибра не было. Это означало, что сегодня, после совещания у Скворцов, им придется остаток вечера и часть ночи провести за снаряжением патронов.
К счастью, для этого в продаже было все, что необходимо. Прежде всего – папковые гильзы завода «Азот» и капсюли «Жевело» в упаковках по сто штук. К ним Павел попросил еще коробку войлочных пыжей, упаковку картонных прокладок, банку пороха «Сокол» и по килограмму дроби № 3 (на глухаря и крякву), №5 (на других уток и тетерева) и №7 (на рябчика и прочую мелочь). Список довершил десяток пуль «Бреннеке» (на всякий случай).
Предъявив охотничий билет и уплатив за все это в кассу десять пятьдесят, Павел сложил покупки в сумку и повернулся к Олегу. Тот стоял к нему спиной и, как зачарованный глядел на мужчину у комиссионного отдела, внимательно изучающего какой-то ствол. Присмотревшись к ружью, Павел с восхищением узнал великолепный пятизарядный автомат «Browning Auto-5». Это было легендарное оружие. Разработанное еще на рубеже веков Мозесом Браунингом, оно и по сей день оставалось, пожалуй, лучшим в мире среди самозарядных дробовиков. Векшин, подобно Олегу, остановился около прилавка, с интересом наблюдая за необычным покупателем.
Мужчина, который держал в руках эту мечту охотника, действительно, был весьма примечательным субъектом. По годам, наверное, чуть за пятьдесят, ростом он почти не уступал Олегу. В его прямой и худощавой, по-спортивному подтянутой фигуре явно угадывался военный. Одет он был, несмотря на жару в черный костюм, черные лакированные туфли и черную же глухую водолазку. На этом общем черном фоне контрастно смотрелись седые волосы, коротко и аккуратно подстриженные под «канадку», и тоненькая ниточка таких же седых усов. Импозантности добавляли шикарный золотой перстень-печатка и тонкая золотая оправа очков, сквозь которые на Павла цепко глянули внимательные и холодные глаза. Во всех его движениях сквозила уверенность в себе, а лицо имело жесткое выражение властного человека, привыкшего подчинять себе других.
«Наверное, какой-нибудь полковник или даже генерал», – подумал Паша и тут же про себя окрестил его «Черным Охотником». Мужчина что-то сказал продавцу, тот закивал головой и начал оформлять покупку.
Однако пора было ехать к Скворцам. Павел дернул Олега за рукав:
– Ну, что засмотрелся? Пойдем живее, нам сегодня еще полночи сидеть над патронами.
Олег завистливо вздохнул и сказал:
– Вот – настоящее оружие охотника! С ним хоть на уток, хоть на мамонта. Пять выстрелов, не отрывая приклада. Огневая мощь как у ДШК! За такой ствол никаких денег не жалко, если они, конечно, имеются.
– Ничего, будет и на твоей улице праздник – годам к пятидесяти накопишь, уже недолго осталось, – успокоил его верный друг.
Они вышли из магазина и опять направились в сторону метро. На станции «Академическая», в доме тринадцать по улице Верности их ждали друзья – Иван и Людмила.
 
ГЛАВА 2
МАРШРУТ

Топографическая карта… Казалось бы, чего в ней особенного? Обычная вещь, как, например, настенный календарь или схема городского транспорта. Но! Сколько пьянящей романтики, новых впечатлений, неожиданных открытий и, возможно, опасных приключений таит в себе этот разноцветный лист бумаги, лежащий на столе! Как притягивает он к себе человека с воображением! Какие заманчивые картины проступают сквозь голубые кляксы озер, синие змейки речек и черные пунктиры грунтовых дорог, петляющих по зеленым пятнам лесных массивов… Особенно для романтической души, истосковавшейся по светлым далям и рвущейся на волю из пыльного и шумного города!
Четыре человека, собравшиеся за круглым столом в полутемной комнате с оранжевым абажуром, как раз и принадлежали к этому великому братству – романтиков, искателей приключений и лесных бродяг. Иван с Людмилой, как два скворца на жердочке, чинно сидели рядышком на стульях, Олег стоял, упершись руками в столешницу, словно полководец над планом баталии, Павел
 с коленками влез на табуретку и, облокотившись на край стола, внимательно изучал то, что лежало перед ними.
А на столе перед ними лежали отдельные листы карты-километровки Карельской АССР. Карты очень хорошей, точной, цветной. Ее раздобыла двоюродная сестра Ивана, которая работала картографом во ВСЕГЕИ, что на Васильевском острове. А в магазине можно было купить только туристскую схему «Карелия», которая по масштабу, деталям и достоверности ненамного превосходила рисунок на пачке «Беломорканала».
Совещание шло уже второй час, а до единого мнения относительно маршрута похода было все еще так же далеко, как от Петрозаводска до Пномпеня.
Скворцы на два голоса расхваливали идею чисто водного маршрута с заброской сразу в верхнюю точку и последующим трехнедельным сплавом на байдарках по сложным, порожистым речкам, скажем, Суне или Шуе:
– Вы только представьте себе, какая это красота: каждый день – новые виды, новые места, новые впечатления, – доказывала  Людмила. – Вот где настоящая романтика!
– И каждый день – новые пороги, новые шиверы, новые перекаты, – поддерживал ее Иван. – Вот где настоящие приключения!
– А еще, каждый день нас будут встречать новые орды таких же водяных психов, как и вы, – добавил Паша. – Там их, небось, не меньше, чем на Вуоксе под мостами! А грибы и ягоды – прямо с байдарки собирать будем? Да и рыбалка с охотой в таком варианте – как на Крестовском гребном канале. Нет, нам такой туризм не нужен!
– А какой туризм нам нужен? – на два голоса взвыли Иван с Людмилой.
– А нам вообще никакой туризм – не нужен! – с варяжской прямотой отрубил Олег. – Это – занятия для пионеров пятого класса.
– А ты, что предлагаешь? – спросил Паша.
– Первобытный отдых на диком безлюдном берегу Белого моря, в районе Кемь – Кандалакша. Там – рыбалка, там – охота, а самое главное – морской простор.
– «Йа, йа, Кемска волость», – усмехнулся Паша. – «Воевали – так подайте ее сюда!». Угомонись, нурман несчастный! На чем ты собираешься рассекать волны Белого моря? На туристской байдарке «Таймень-3»? Там минимум какой-нибудь драккар двадцативесельный нужен, или, на крайний случай, «Прогресс» с двумя «Вихрями», а то – чуть задует – и просидишь две недели на берегу. Нет, нам и такой вариант не подходит. Я предлагаю другое.
– Знаю я это «другое», – проворчал обиженный «нурман», – ты мечтаешь забуриться в лесную глушь и сидеть там все три недели, набивая мешки, бочки и банки грибами, вареньем, сигами и глухарями. Это будет не вольный отдых на просторе, а заготовительно-засолочная компания в темном и дремучем лесу.
– А что? Тоже не плохо… Будет, чем зимой разнообразить застолье. Но я предлагаю вариант, который должен устроить всех, – Паша выдержал интригующую паузу и объявил. – Пешеходно-байдарочный поход по маршруту река-море автостопом и с заготовками.
– Это что еще за абракадабра? – поинтересовался Иван.
– Для бестолковых – объясняю. К месту начала маршрута наша группа добирается автобусом или попуткой. Далее, до базовой точки маршрута, расположенной на озере, идем пешком, там десять дней отдыхаем и делаем заготовки, затем сплавляемся вниз до Онеги на байдарке и на плоте из автомобильных камер. Еще неделя на берегу Онежского озера и домой. Как видите, в таком варианте есть все – и пороги с перекатами, и морские просторы, и практическая польза  в виде сушеных грибов, моченой брусники и вяленой рыбы, – Паша посмотрел на озадаченные лица своих друзей. – Вопросы есть?
– А что там за озеро? Небось, какая-нибудь лесная ламбушка? – спросил Олег.
– Ну, хоть, это и не Белое море, однако в ширину с полкилометра будет и в длину – почти два. Плюс глубины – до пятнадцати метров. И еще неделя на открытой Онеге. Хватит с тебя водных просторов?
– А речка – сложная? Небось, сплошные плесы? – высказали опасение Скворцы.
– Там все есть: и плесы, и пороги, и шиверы, и перекаты, – успокоил их Паша и, видя, как загорелись глаза у Ивана, и он уже ухватил наживку, сделал окончательную подсечку. – А главный порог, Падунец, насколько я знаю, вообще считается непроходимым для байдарочников.
Людмила, прищурившись, посмотрела на него.
– А скажи-ка ты мне, хитрая лисья морда, давно ли ты придумал этот маршрут? И если давно, то чего ради мы тут уже второй час собачимся, интриган ты опереточный?
– Всякая идея должна самостоятельно созреть в умах ее сторонников, – довольно ухмыльнулся интриган. – Если бы я эту идею обнародовал в начале нашего совещания, вы бы в пять минут ее раздолбали в пух и прах, отстаивая свои варианты. А так – сами убедились, что ваши идеи нуждаются в некоторой корректировке.
Олег увесисто треснул его по спине:
– Давай, темнила, показывай на карте, где эта твоя земля обетованная находится.
– Значится так, – начал Паша, – есть такая сказочная страна непуганых глухарей, жирных рябчиков, тучных сиговых косяков, брусничных россыпей и некошеных грибов – Заонежье. Находится она, как ясно даже и ежу, за Онежским озером – на его северо-восточном побережье. А доберемся мы туда так. От Питера едем поездом до Медвежьегорска. Затем автобусом и попуткой по заонежскому шоссе через Повенец добираемся до поселка Нельмино. Поселок этот стоит на быстрой и порожистой речке с одноименным названием – Нельма.
Здесь начнется первая, для нас с Олегом – пешая, по лесной тропе вдоль речки, а для Люды с Иваном – байдарочная часть маршрута. Таким образом, мы поднимаемся к верховьям Нельмы. Она на этом участке довольно спокойная, всего два порога. Но каких! Придется обносить байдарку берегом. Заодно изучите их перед сплавом, как следует. Идем примерно пятнадцать километров, до места впадения в Нельму другой шустрой речушки – Пижмы. Выше Нельма образует широченный разлив – Пижмозеро. Вот на нем мы и проведем первые десять дней отдыха.
Собираем грибы и ягоды, охотимся на глухарей и рябчиков, рыбачим леща, щуку, хариуса, а даст бог – и форель с лососем. Для байдарочных страдальцев есть два довольно сложных водных маршрута. Первый – еще дальше, вверх по Нельме – до весьма обширного Чарозера, второй – вверх по Пижме – до не менее серьезного водоема – Югозера. И там, и сям – сплошные пороги и перекаты. Здесь же, на Пижмозере, собираем плот из автомобильных камер и опробуем его.
Далее – вторая часть маршрута. Сплавляемся на байдарке и плоте вниз по Нельме до самого Онежского озера, где при ее впадении стоит довольно крупный рыбацкий поселок Усть-Нельма. До него, примерно, сорок километров или полтора световых дня сплава по речке. Здесь мы разбираем плот и нанимаем гребную лодку – знаменитую заонежскую четырехвесельную кижанку. У хозяина лодки оставляем все заготовки, часть груза и байдарку.
Наконец, третья часть маршрута пролегает вдоль побережья Онеги – на север до мыса Хижгора. Это еще двадцать пять километров или один дневной переход. На мысу оборудуем второй лагерь. Ловим сига, охотимся на уток. Через пять дней возвращаемся в Усть-Нельму, сдаем лодку хозяину и на автобусе уезжаем в Медвежьегорск и в этот же день – поездом в Питер.
Всего мы пройдем пешком и на веслах, примерно, сто километров и пробудем на маршруте ровно двадцать дней, – подвел итог Павел. – В Питере будем двадцать восьмого, утром, в воскресенье. В понедельник двадцать девятого мне и Скворцам на работу.
– Вот это проработочка маршрута, – с уважением сказал Иван. – Настоящая штурманская прокладка. Сколько недель ты готовился к докладу?
– Откуда такие точные сведения? – с сомнением спросил более рассудительный Олег. – Есть такой хороший русский пословиц: «Гладко было на бумаге, да забыли про овраги».
– Да-да, Пашенька, – поддержала Олега Людмила, – ты уж, пожалуйста, объясни, откуда так все точно знаешь про Заонежье, вообще, и про эту Нельму, в частности?
– Объясняю, – ответил Паша. – Семь лет назад я с отцом и его друзьями две недели охотился и рыбачил на Онеге, как раз в районе Хижгоры. Бывали мы и в Усть-Нельме – мужики случайно разбили бутыль со спиртом и гоняли туда на машине за водкой. Там они при мне общались с местными рыбаками, которые под стакан много чего интересного рассказывали про лососевую речку Нельму.
А в прошлом году батя снова ездил в те края, но уже на весеннюю охоту на глухарином току. Так вот, были они тогда с местным охотником, как раз на Пижмозере.
Так что, сведения – точные, не сомневайтесь. А, кроме того, если что-то и возникнет непредвиденное – это ли не романтика, это ли не приключения? В общем, предлагаю голосовать, кто за данный маршрут?
– Чего там голосовать, – отмахнулся Олег. – Не на комсомольском собрании. Упремся – разберемся.
– Давайте лучше список продуктов составим, – поддержала его хозяйственная Людочка. – Надо еще составить смету затрат, раскидать деньги, уточнить, кто чего берет из снаряжения и окончательно определить время выезда.
Еще через час у всех был свой перечень снаряжения, свой список продуктов и необходимые для их приобретения денежные средства. Старались распределить так, чтобы у каждого было два места – рюкзак и еще что-нибудь. На Скворцов пришлось два абалаковских рюкзака и два тюка с частями разборной байдарки. Олегу к его огромному рюкзаку индивидуального пошива добавился тяжеленный мешок с шестью ЗИЛовскими автокамерами и прочими деталями плота. Камеры Павел раздобыл через своего соседа по лестничной площадке, который работал в автопарке. Каждая камера обошлась ему всего-то в пол-литра спирта-ректификата, всеми правдами и неправдами сэкономленного в лаборатории за зиму. Павел помимо своего рюкзака должен был тащить все охотничье и рыболовное снаряжение, а также одну из палаток. Вторая палатка закреплялась ремнями на Олеговом рюкзаке, вес которого в таком виде достигал пятидесяти килограммов.
На закупку продуктов и укладку отвели завтрашнюю субботу и половину воскресенья. Выезжать решили вечером в воскресенье, 7 августа. Приобретение железнодорожных билетов взяла на себя Людмила. Тетка ее подруги работала в железнодорожной кассе. Как она подсказала, подходящий пассажирский поезд Ленинград-Мурманск отходил с Московского вокзала в 22.15. В Медвежьегорск они должны были прибыть около семи часов утра. А уж, как там ходят автобусы, придется разбираться на месте.
Попрощавшись со Скворцами, Олег с Павлом поехали к Векшину снаряжать патроны. Павел жил на улице Мечникова в четырехкомнатной квартире с родителями и младшей сестрой. Сейчас все его родные были на даче, которую снимали  в поселке Студеное на Карельском перешейке. Вернуться они должны были в восресенье утром, а до этого времени вся квартира была в Пашином распоряжении.
С Гражданки до Пискаревки друзья добрались за полчаса на 46-ом трамвае. Еще десять минут пешком, и они уже входили в подъезд Векшинского дома. Когда Павел начал проворачивать ключ в замке, из квартиры послышался радостный, нетерпеливый лай. Дверь распахнулась, и ребятам под ноги выкатился, словно шальной мячик, черный лопоухий пес небольшого роста – русский охотничий спаниель по кличке Ингур. Он был очень породистой собакой и вел свою родословную от знаменитого Леля, основателя ленинградской ветви породы. Бедный пес с самого утра сидел дома один, поэтому Павел сразу же повел его на прогулку, оставив Олега готовить ужин. Через двадцать минут, когда он с Ингуром вернулся, на столе уже стояла сковорода, на которой шкворчала яичница с колбасой, а по кухне разносился аромат молотого, свежезаваренного кофе. Наскоро перекусив, и накормив собаку овсянкой с той же колбасой, бывалые охотники принялись за снаряжательное дело.
Работали конвейерным методом. Вначале Олег запрессовывал капсюли в гильзы, а Павел меркой засыпал в них порох, слегка уплотнял его картонной прокладкой и загонял пару войлочных пыжей. Когда таким образом подготовили все сто патронов, Олег другой меркой начал засыпать дробь, а Паша ставил вторую картонную прокладку и при помощи «закрутки» окончательно доводил патрон. Всего получилось по тридцать штук патронов с дробью третьего, пятого и седьмого номеров и десяток пулевых патронов.
Закончили уже далеко за полночь. Так как Дальберги жили на Васильевском, а мосты уже развели, Олег остался ночевать у Векшиных. Да и по магазинам за продуктами завтра бегать – вдвоем удобнее. С тем и легли спать.
Павлу приснилась далекая речка Нельма, Онежское озеро и почему-то Черный Охотник, повстречавшийся им сегодня в магазине на Литейном. Тот был в охотничьем снаряжении и держал в руках свой «Browning Auto-5». Он очень серьезно глядел на Павла и говорил ему что-то чрезвычайно важное. Вот только смысл сказанного не удавалось ухватить. Потом вдруг Черный Охотник вскинул ружье куда-то чуть выше и левее Павла и, почти не целясь, выстрелил пять раз подряд. Векшин посмотрел в направлении стрельбы, но вместо подбитой утки увидел падающий самолет. Он даже проснулся: «Приснится же ахинея такая!». И перевернулся на другой бок.
А Олегу вообще ничего не снилось – он спал, как младенец, с чистой совестью и без сновидений до самого утра.
 
ГЛАВА 3
НА ВОКЗАЛЕ

В воскресенье, вечером, в начале девятого участники похода начали выдвигаться в направлении Московского вокзала. Проще всего было Павлу, которого к поезду отвез вернувшийся с дачи Сан Саныч на своей 21-й «Волге». В ее объемистый багажник Векшины положили Пашин рюкзак, мешок с сетками и палатку. Брезентовый чехол с удочками и спиннингами они привязали к багажнику на крыше. На заднем сиденье, рядом с ружьем сидел Ингур, в наморднике и новом ошейнике по случаю выезда в люди. На его ошалевшей от радости морде было написано: «Ребята, я не верю своему счастью!». В багажнике лежал также и мешок с автомобильными камерами для плота – штатная поклажа Олега.
Последнему это слегка упростило поездку в метро с Васильевского острова на вокзал, которую он теперь совершал, не особо напрягаясь, в обществе только одного трехпудового рюкзака.
Труднее всех оказалось Ивану с Людмилой. Им пришлось тащиться с полной выкладкой – по рюкзаку и по полбайдарки на каждого. Впрочем, люди они были опытные, да и ветка от «Академической» до «Площади Восстания» – прямая, без пересадок. До вокзала их вызвался провожать младший брат Людмилы – двенадцатилетний Антон. Он, смущаясь, нес дамскую сумку с продуктами в дорогу и с гордым видом – повидавшую всякие виды гитару «Кремону», неизменную спутницу Скворцов на всех маршрутах. Инструмент был упакован в двойной непромокаемый чехол из полиэтилена и прорезиненной ткани и в таком виде выдерживал прямое попадание в самую бурную речку, что было неоднократно испытано и доказано.
В общем, когда они все встретились на Московском вокзале, как и договаривались, в центре зала, у памятника Ильичу и сложили к его черному лабрадоровому подножью весь свой скарб, зрелище оказалось довольно внушительным. Как-то не сразу верилось, что всю эту поклажу смогут унести на себе всего лишь четыре человека.
Вчерашняя беготня по магазинам и рынкам в поисках продуктов принесла скромные плоды. Полностью удалось укомплектоваться только крупой, мукой, макаронами, маслом, сахаром, солью и специями.
– Сюда бы добавить еще керосин и спички – был бы классический список запасов военной поры, – сказал Пашин отец. – Вы бы хоть конфет каких к чаю купили. На третий же день от этого вашего макаронно-овсяного меню взвоете.
– Ничего, мы будем его разнообразить глухарями, грибами и сигами, – успокоил Сан Саныча Паша.
Растворимого кофе Людмила раздобыла только одну банку, сгущенного молока – две. Столько давали в одни руки у нее на фабрике в буфете при столовой, да еще очередь пришлось отстоять – еле хватило. Тушенки не удалось достать вообще. Разжились лишь двумя банками какого-то сомнительного сосичного фарша, которые Олег еле вырвал в столе заказов для ветеранов-инвалидов на Бестужевской улице, да и то – «с нагрузкой» в виде трехлитровой банки зеленых маринованных помидоров, двух банок баклажанной икры и килограммовой банки балтийской кильки пряного посола. Кильку, икру и помидоры, разумеется, оставили дома. Копченой колбасы никто, нигде даже и не видел. Вареную, хоть она и встречалась кое-где, брать не стали – испортится в дороге. Чай был только грузинский, по виду и запаху он напоминал мелко шинкованную подгоревшую солому. Водки взяли две бутылки – «Пшеничной», по пять тридцать. Под первую уху и под первого глухаря. Паша, правда, втихаря еще прихватил и литровую армейскую фляжку со спиртом, но это уже сугубо в медицинских целях. Что касается хлеба, картошки, морковки и репчатого лука, решено было их взять в Нельмино – последнем населенном пункте перед выходом на маршрут.
Как и полагалось, поезд подали к платформе за сорок пять минут до отправления – в 21.30. Когда навьюченные, как узбекские ишаки, туристы в сопровождении Антона, Сан Саныча и Ингура, подошли к своему вагону и, запыхаясь, предъявили четыре билета в одно купе, проводница, здоровенная, мордастая тетка, уперев руки в боки, решительно заявила:
– Значит так! Или в вашем купе поедут люди и собака, но с ними только по одному месту багажа, или поедут все ваши тюки, но уже только с собакой, или вообще никто никуда не поедет! Мыслимое ли дело!? В одно купе – четверо обормотов, тонна груза, да еще и кобеля тащат! Вагон – не резиновый! Кстати, где ветеринарная справка на собаку?
При этом на ее толстой, раскрасневшейся от злости морде отразились праведный гнев блюстителя порядка и решимость до последней капли крови защищать интересы родной Октябрьской железной дороги.
Обормоты и кобель, ошарашенные таким «теплым» приемом, подавлено молчали. Только Паша сумел выдавить из себя:
– Ну и что же нам теперь прикажете делать? Куда нам вещи-то девать?
– Понятия не имею, – огрызнулась проводница. – Идите и разбирайтесь с начальником поезда. Но я и так знаю, что он вам скажет! Надо часть груза и собаку оформить в багажный вагон. Только вряд ли вы это успеете – до отправления поезда осталось полчаса.
Ситуация складывалась критическая. Но тут вмешался Сан Саныч:
– Мадам, можно вас на минуточку? У меня к вам есть некое деловое предложение.
С этими словами он взял проводницу под ручку и увлек ее в полутемный тамбур. Минуты две оттуда неразборчиво доносились их приглушенные голоса, а потом они снова вышли на платформу. Но, о чудо! Что случилось с проводницей? Из злобной мегеры она превратилась в радушную хозяйку. Ее физиономия, прямо-таки, излучала свет гостеприимства и хлебосольства. С таким выражением лица, обычно, заботливая бабуля встречает после школы любимого внучка-отличника.
– Ой, ну уж, ладно, ладно. Проходите, проходите, – сладкоголосо пела она. – Уж как-нибудь распихаем ваши пожиточки, вагон-то во-о-о-о-н какой большой! А песика-то, песика, как зовут? Ах ты, лапочка моя…
Друзья только ошарашено переглядывались, а папа Векшин им заговорщицки подмигнул:
– Ну, чего встали? Не слышите, что ли? Вас приглашают занять места согласно купленным билетам.
Началась погрузка. Вагон оказался не просто купейным, а мягким. Как объяснила Людмила, других вариантов на четыре билета в одном купе просто не было, а с собакой в отдельном – спокойнее. Правда, вагон по возрасту был постарше Советской Власти, и явно помнил первые паровозы. Но зато – зеркала, пружинные диваны, настольная лампа, ковер – восточный экспресс, да и только.
Как это ни странно, но в купе очень хорошо разместились почти все их вещи. Тюки с байдаркой нашли свое место на багажной полке над дверью, туда же был втиснут и мешок с камерами. Абалаки, Пашин рюкзак, мешок с сетками и палаткой разместились под нижними полками, удилища, ружье и гитару распихали по углам за вешалками. Людмилина сумка с продуктами в дорогу помещалась в изголовье ее дивана, рядом со столом. Ингур сразу же забил стратегически выгодное место под столом. Никуда не влезал только чудовищный рюкзак Олега. Но тут на помощь неожиданно пришла проводница, заглянувшая посмотреть, «как тут мои детишечки устроились». Увидев, что Олег мучается со своим трехпудовым монстром, она радостно прокудахтала:
– А вот, мы сейчас этот кутелечек в купе проводников пристроим. Поди-ка, зря, что ли оно там пустует?
Могучим бедром заботливая хозяйка вагона отодвинула Олега, да так, что тот рухнул на диван, затем легко, одной рукой закинула рюкзак на плечо и уволокла его по коридору.
Иван только вздохнул:
– Да-а, есть еще женщины в русских селеньях… Как говорил наш боцман, закоренелый холостяк – коня мыть посуду заставит, сгорит, но заначку найдет.
А Людмила, отвесив ему подзатыльник, поинтересовалась:
– Пашка, твой отец колдун что ли?
– Он самый известный в мире укротитель проводников, секретарш, швейцаров, кассирш, официантов и прочих хамов. Слово особое, волшебное знает.
– Просто Сан Саныч денег ей дал, вот и все волшебство, – проворчал ушибленный Олег.
– Не так все просто, как ты думаешь, – ответил Паша. – Вот, если бы ты, со своей нордической прямотой, попробовал ей всучить даже целый червонец, я думаю, здесь был бы скандал с визгом на весь Московский вокзал. Кончилось бы это все тем, что нас не только не пустили бы в поезд, но и отправили бы за оскорбление при исполнении в каталажку, где мы бы и провели большую часть отпуска, то есть пятнадцать суток. Взятку, знаете ли, тоже надо уметь преподнести. Взяточники и хамы – народ обидчивый, со своими комплексами. Батя же, всю жизнь мотается по командировкам и на этой теме давно уже собаку съел. Ингур, я шучу! Вот потому-то он точно знает, кому, чего, когда сказать, и кому, и как, и сколько дать.… Ну что, пойдем, перекурим перед дальней дорогой, да с провожающими попрощаемся?
Они втроем с Олегом и Иваном вышли на перрон. Людмила с Ингуром, как не курящие, остались в купе сторожить вещи. До отправления поезда оставалось десять минут.
– Ты запомнил, Паша? – в который раз уже за сегодня повторял Векшин-старший. – Федор Степанович Ермолаев – последний дом по правой стороне на улице, как ее там…, а впрочем, в этом Нельмино всего одна улица. Это тот самый охотник, с которым мы прошлой весной на глухарином току в районе Пижмозера познакомились. Передашь ему привет от меня, письмо и вот эти фотографии с той весенней охоты. Дом у него большой, двухэтажный, а живут они только вдвоем – с дочкой. Жена умерла еще пять лет тому назад – погибла в аварии. А сыновья поразъехались, кто – куда. Если, что – места для ночлега у него полно. Повезет, так может, Федя вам и баньку истопит. Баня у него – выдающаяся. Замечательный гибрид финской сауны и русской парилки. Он же вам подробно и про дорогу до Пижмозера расскажет. А особо его порасспроси насчет охоты на боровую дичь – Федор, пожалуй, как никто другой охоту в тех местах понимает. Да и вообще, он вам много чего полезного посоветовать может. Как никак – в тамошнем леспромхозе мастером работает.
– Я уже все понял, батя, еще с первого раза, – ответил Паша, – не переживай, все будет в порядке.
– И еще. Надеюсь, ты ключи от дома не забыл?
– Нет, а почему ты спрашиваешь?
– Голова садовая! Ты забыл, что мы с мамой, твоей сестрой и бабушкой в пятницу уезжаем в Геленджик?
– Ну и что? Вы ж двадцать седьмого, в субботу возвращаетесь, а мы только в воскресенье, двадцать восьмого в Питере будем.
– А вдруг вам раньше придется вернуться?
– С чего бы это вдруг? У нас все точно рассчитано.
– Лес ваши расчеты, Паша, может сильно поправить. Особенно ТОТ лес.
– Ну, батя, ладно тебе нас запугивать. В любом случае, ключи я взял.
– Ну, тогда – давайте прощаться! – Сан Саныч приобнял Пашу и Олега, потом протянул руку Ивану. – На тебя, Ваня, особенно надеюсь. Ведите там себя осторожно, зря на порогах не рискуйте. Места уж больно глухие, если чего, не дай бог, с кем случится – выбираться тяжело будет. Ну что, рыбаки-охотники? Ни пуха вам, ни пера! Ни хвоста, ни чешуинки!
– К черту, к черту! – хором ответили охотники и рыбаки.
– Ладно, долгие проводы – к долгой разлуке, – Сан Саныч решительно повернулся, взял за руку Антона и, не дожидаясь отправления поезда, пошел к вокзалу.
Тут и проводница заголосила из вагона:
– Граждане провожающие! Поезд отправляется через пять минут! Покиньте, пожалуйста, вагон!
– Граждане провожающие! Не забудьте вещи отъезжающих! – передразнил ее Пашка. – Ну, что тронулись?
И друзья один за другим запрыгнули в тамбур уже дернувшегося вагона. Было ровно 22.15.
 
ГЛАВА 4
В ПОЕЗДЕ

Вот, как объяснить, почему отъезжающие, как правило, испытывают душевный подъем и радостное возбуждение, а провожающие – наоборот, почти всегда, в той или иной степени –  чувство грусти? Наверное, это потому, что тех, кто уезжает, ждут новые места, новые люди, новые впечатления, а тех, кто остается дома, ничего нового не ждет. Отсюда вывод – нормальному человеку свойственна тяга к перемене мест. Это, видимо, заложено в нас на генном уровне еще с тех пор, когда наши предки, какие-нибудь там доисторические питекантропы, вели кочевой образ жизни, занимаясь собирательством и охотой. И лишь много позже человека привязали к месту прописки его жилище, его поля и огороды, его скотина, его ремесло. Но нет-нет, да и просыпается в нас порой желание плюнуть на все и уехать, куда глаза глядят. И, может быть, в целях сохранения душевного здоровья, не стоит этому противиться?
Ни Павел с Олегом, ни Иван с Людмилой такому желанию и не думали противиться. Наоборот, они вели себя по всем правилам отъезжающих: возбужденно переговаривались, обсуждали планы на завтра, с любопытством поглядывали в окно. А за окном уже промелькнул Обводный канал, затем Навалочная, Фарфоровская, Сортировочная. Паша вдруг сказал:
– А хотите, я вас научу, как запомнить железнодорожные станции по этой ветке? Вот, например, я знаю, что после Сортировочной будет Обухово, затем – Рыбацкое, Ижоры, Понтонная, Саперная, 29 км, Ивановская, Пелла, Горы.
– Да ты, просто, ходячий вокзальный справочный автомат, – с удивлением сказал Олег. – Как ты эту тарабарщину запомнил?
– Очень просто, – ответил Паша. – Семья одной моей знакомой в Горах снимала дачу. Я одно лето к ним часто ездил в гости. Так вот, от скуки, и чтобы не проехать нужную мне остановку, я придумал подходящую вербальную мнемосхему. Звучала она так: «Навалили Фарфора в Сортир, а Бухой Рыбак Жора Понтон Спер и с Двумя Девками из Иваново Пел на Горе». Видите, до сих пор забыть не могу.
– Н-да-а, – разочарованно протянул Олег, – понятно. Вот только если ты еще расскажешь, как теперь запомнить эту новую бредятину, я признаю, что ты придумал гениальный способ вызубрить топографические названия.
– А мне нравится, – сказала Людмила. – Вот у моей бабушки есть домик в Осельках – по Приозерскому направлению. Надо попробовать по станциям от Финляндского вокзала до нашей платформы тоже придумать эту, как ты, Паша, ее назвал?
– Мнемосхему.
– Вот-вот. Что-нибудь вроде: «Кушал Пескарь в Ручье Мурашек, а Девки уже Лаврушку Кипятили, Кусачая Такса Гавкала на Ослика». Ну, кто расшифрует?
– Подожди, подожди, сейчас соображу, – откликнулся Паша, – это значит – Кушелевка, Пискаревка, Ручьи, Мурино, Девяткино, Лаврики, Капитолово, Кузьмолово, Токсово, Кавголово и Осельки. А что? Здорово у тебя получилось!
– Какие учителя – такие и ученики! – скромно потупилась Людмила.
– Я бы посмотрел на вас, как бы вы этим способом стали запоминать названия где-нибудь на Мадагаскаре, – ревниво сказал Иван. – Там одна столица – Антананариву, чего стоит. А вообще, хватит вам в шарадах упражняться, давайте лучше анекдоты рассказывать. Так полагается – поезд все-таки. Вот, есть у меня один, свеженький:
– Села летающая тарелка на колхозный двор. Выходят инопланетяне, видят – кругом полный бардак, а сторож сидит и самогонку пьет. Пришельцы спрашивают: «Землянин! У нашего корабля кончилось топливо. Где тут у вас станция дозаправки?» Сторож отвечает: «А вон, трактор стоит, сливай соляры, сколько хочешь. Один хрен – завгар дизель уже пропил». Те заправились – двигатели заработали лучше прежнего, только коптят маленько. Пришельцы спрашивают: «Как отблагодарить тебя, землянин?»…
…Через год едут Брежнев с Никсоном по тем краям. Брежнев рассказывает: «А вот это наш лучший колхоз! Полная победа социализма! Коровы молоко дают – чистые сливки, а жуют опилки! На полях – по три урожая в год снимают. Кофе и сахарная свекла! Кофе – на экспорт в Европу продают, а свеклу – себе оставляют. У каждой семьи – двухэтажный дом, баня и гараж. У каждого колхозника – автомобиль «Чайка», цветной телевизор «Радуга», холодильник «ЗиЛ» и стиральная машина «Сибирь». Получают все строго одинаково – тысячу в месяц. Правда, есть пока еще отдельные недостатки – зарплату в долларах платят, на полях какие-то негры работают, а коммунисты на скотном дворе навоз выгребают. И поголовно всей деревней самогонку из свеклы гонят. Говорят, не хуже вашего виски получается! Эх, заехать бы сейчас к ним в гости, попробовать – да хрен они нас туда пустят!»
– Ваня, – поучающим тоном сказал Паша. – На будущее. Когда такие анекдоты рассказываешь в общественном месте, нужно предварять их словами: «Вот, одна сволочь рассказала…». А то у тебя может получиться, как в другом анекдоте:
 – Едут четверо в одном купе из Ленинграда в Москву. Познакомились. Дорога дальняя, время – к ночи, делать нечего, выпили, конечно, маленько. Начали анекдоты рассказывать. До политических добрались. Тут один мужик и решил остальных разыграть. Вышел, как будто в туалет, а сам – к проводнице. Сует ей рубль и говорит: «Принесите, пожалуйста, четыре стакана чая в седьмое купе». И сам быстро назад. Заходит, садится на свое место и говорит: «Вы бы хоть потише свои крамольные анекдоты рассказывали, а то орете на весь вагон. А, между прочим, в этих московских поездах, в каждом купе микрофоны понатыканы». Попутчики ему, мол, ерунда все это, какие еще микрофоны? А он им в ответ: «Не верите? Смотрите!» И с этими словами наклоняется к розетке на стене и говорит: «Товарищ майор! Прикажите, пожалуйста, принести чаю в седьмое купе, а то мы проводника никак найти не можем». Только он сказал, дверь открывается – входит проводница с подносом, а на подносе – чай  в стаканах с подстаканниками, сахар, ложечки, все, как полагается. Ну, понятное дело, у тех троих челюсти так на стол и упали! Анекдоты сразу рассказывать перестали, молча выпили чай, и – на боковую. Утром наш шутник просыпается, смотрит – он один в купе едет. Что такое? Пошел к проводнице: «А где же мои попутчики? Вроде, все до Москвы ехать собирались». А проводница ему: «Ночью, в Бологом их всех КГБ забрало – за анекдоты антисоветские». Мужик офигел совсем и говорит: «А меня чего ж не взяли?». Проводница ему и отвечает: «А это потому, что товарищу майору, уж очень Ваша шутка с чаем понравилась!».
– Эти ваши свеженькие анекдоты, – заметил Олег, – были уже с бородой, когда я на ночь вместо пива еще кефир пил. Кстати, надо бы чай заказать, да постельное белье потребовать – спать пора, завтра вставать в шесть утра…
– Ну, так в чем же дело? – спросил Паша. – Вон розетка около ночника – давай, попроси товарища майора, чтобы дал команду чайку вскипятить, да постельное белье принести.
В это время раздался стук в дверь, Ингур тихонько гавкнул, дверь откатилась в сторону и в проеме появилась проводница со стопкой белья:
– Постель будем брать, ребяточки? – промурлыкала она – Приготовьте по рублику за комплект, желательно без сдачи. И чаек уже вскипел…
Пашка так и сполз под стол от хохота. Радостно засмеялись и Людмила с Иваном.
– А чего вы хохочите-то? Анекдоты небось рассказываете? – спросила проводница.
– Ага, анекдоты, – вытирая слезы, сказал Пашка. – Вся наша жизнь – это сплошной анекдот.
– Да, не обращайте вы на них внимания, – видя нарастающее недоумение проводницы, сказала, сама не переставая улыбаться, Людмила и достала кошелек. – Сколько мы вам должны за четыре стакана чая с сахаром и постель?
– Четыре сорок восемь, – поджав губы и все же намереваясь обидеться, подсчитала проводница.
– Вы, пожалуйста, не обижайтесь, – попросил Олег, единственный, сумевший сохранить невозмутимое выражение лица, – просто ребятам смешинка в рот попала. И сейчас еще чего-нибудь попадет, если ржать не перестанут!
И, опережая Людмилу, вручил проводнице пятерку.
– Сдачи не надо, – добавил он, принимая белье и загородив ее от остальных своей широкой спиной.
Пятерик мгновенно исчез в одном из многочисленных карманов форменного кителя. И уже снова душевно улыбаясь, хозяйка вагона сказала:
– Да я что, я не обидчивая… А чаек будет через пять минут, – и вышла из купе, прикрыв за собой дверь.
– Да, Олег, растешь над собой прямо на глазах у коллектива, – удивленно покачал головой Паша.
– Какие учителя – такие и ученики! Я имею в виду не тебя, балаболка, а Сан Саныча, – поставил его на место Олег.
Иван, разряжая обстановку, поспешил переключить их внимание:
 – Ну что, давайте ужинать? Людочка, что там у тебя в сумочке? Доставай скорее. Очень кушать хочется…
Людмила начала накрывать на стол. Набор продуктов был самым обычным для железнодорожного путешествия: бутерброды с вареной колбасой, бутерброды с маслом и сыром, вареные яйца, четыре помидорины, столько же огурцов, соль в спичечном коробке и, разумеется, традиционная вареная курица. Венчали все это пиршество три бутылки «Адмиралтейского» и бутылка «Байкала».
– Ну, Люсьен! Ну, просто, нет слов! – С восхищением сказал Пашка, протягивая руки к пиву и бутербродам. – Выпьем за женщину – друга человека! Когда ты это все успела?
– Грибные места надо знать и пораньше вставать, – ответила Людмила, шлепая его по рукам. – Идите, мойте лапы, грязнули несчастные!
Через пять минут, когда парни вернулись в купе, проводница уже разнесла чай – на столе стояли стаканы в подстаканниках, а на блюдечке лежал лимон и фирменные железнодорожные упаковки с сахаром – по два кусочка в каждой.
– Что значит – материальная заинтересованность! – сказал Пашка. – Вот, говорят, у проклятых капиталистов, на загнивающем западе – везде такой сервис – не успеешь чего пожелать, раз – и готово, пли-и-и-з.
– Зато у них безработица, а у нас везде рабочие руки требуются, да и сервис наш – самый ненавязчивый сервис в мире! – ответил Иван.
– Кончайте трепаться, – поморщился Олег. – Давайте за стол.
В течение следующих десяти минут только и было слышно, как щелкают пять пар челюстей, да булькают напитки в стаканы. Ингур последовательно перебирался под столом от одного едока к другому, клал свою морду на коленку очередной жертвы и жалобно глядел из-под стола голодными глазами бедного песика, не жравшего, по меньшей мере, уже неделю. Жертва сердобольно вздыхала и тайком скармливала ему очередной кус. Ингур же, слопав его, переходил к следующей коленке. Наконец, когда ужин перешел в чайную фазу, а Ингур завершил под столом третий круг, Иван, откинувшись на мягкую спинку дивана, удовлетворенно произнес:
– Никогда еще с таким комфортом не путешествовал. Мне это начинает нравиться. Предлагаю в Медвежьегорске заказать два легковых такси до Нельмино, одно – для нас, второе – для груза, а там – нанять носильщиков-шерпов до Пижмозера. Самим же – идти налегке, любуясь красотами природы и похлопывая стеком по сапогу. Как говорил наш боцман, большой знаток вьючного дела – своя ноша к чужим плечам ближе.
– Может, ты еще прихватишь с собой повара, посудомойку, денщика и массажистку? – ехидно спросила Людмила. – Нет уж! Ты хотел активного отдыха? Вот ты его и получишь! Особенно в части приготовления еды и мойки котелков. Это я вам всем гарантирую! Сами кричали, что перемена деятельности – лучший отдых. Вот и будем отдыхать, я – от кастрюль, а вы – от высокоинтеллектуальной работы.
– Ну вот, уже и пошутить нельзя, – расстроено сказал Иван. – А между тем, там, за бугром многие богатые люди, так и путешествуют. Шикарные джипы, шоферы, носильщики, прислуга, проводники, профессиональные егеря и инструкторы по рыбной ловле… И при этом считают себя крутыми первопроходцами.
– Конечно, куда интереснее путешествовать, как мы – по полцентнера груза на горб и пешком по бурелому по тридцать километров в день, – высказался Паша. – А от джипа я, все равно бы, не отказался. Это ж – какая свобода передвижения! Возможность добраться туда, где еще никто не был…
– Ложитесь спать, мечтатели, – оборвал полет их фантазии реалистичный Олег. – С проводницей я договорился, она разбудит нас в шесть пятнадцать. Медвежьегорск – в семь ноль пять. Отбой.
 
ГЛАВА 5
В МЕДВЕЖЬЕГОРСКЕ

Раннее утро. Павел стоит  на высоком гранитном камне, подножие которого омывает быстрое течение небольшой речушки. Наверное, уже в пятый или шестой раз он делает замах спиннингом, и тяжелая золотистая блесна, позвякивая в воздухе, летит к противоположному берегу, наискосок пересекая обширный омут. На этот раз она шлепает точно туда, куда Павел и целился – вплотную к небольшому мыску из тростника на той стороне, чуть выше по течению.
Павел перехватывает спиннинг правой рукой, левой толкает ручку катушки, щелкает дужка, и он начинает быстро сматывать леску. Не успевает блесна пройти и трех метров, как вдруг удилище сгибается дугой от резкого рывка. Это – поклевка, да еще какая! Он подсекает и плавно, но решительно начинает выуживать свой трофей. Тут главное – не дать леске слабины. Подматывая ее на катушку и одновременно опуская спиннинг, Павел затем фиксирует катушку и удилищем подтягивает к себе рыбину.
Так, работая попеременно катушкой и удилищем, он ведет свою добычу, пока до берега остается не более четырех-пяти метров. Вот уже на поверхности сверкнула мощная спина и плавник. Это – здоровенный лосось! Павел перепрыгнул ближе к воде на другой камень – более пологий и приготовился вытаскивать рыбину на берег, как вдруг сзади его кто-то похлопал по плечу. «Что за черт!», – подумал он, резко повернулся и… проснулся.
За окном уже рассвело. Поезд стоял на станции с чудным названием «Кяппесельга». Паша оглядел купе. Ингур дрых, кверху пузом, под столом. Ивана с Людмилой не было. Рядом стоял Олег. Его плечи были, как раз на уровне верхней полки, где лежал Павел. Олег еще раз толкнул его:
– Давай, просыпайся, Медвежьегорск через полчаса.
– Садист ты, Олег! Не дал мне вытащить восьмикилограммового лосося.
– Если ты его не вытащил, откуда узнал, что он – на восемь килограммов?
– Ты, со своим рационализмом убьешь любую, даже самую светлую мечту. Какая тебе разница – восемь, семь или десять килограммов? Это же сон! А где Скворцы?
– Умываться пошли. Давай, вставай – твоя очередь.
В это время состав тронулся. На столе уже стояли стаканы со свежезаваренным чаем, на газете лежали бутерброды. Павел легко спрыгнул с полки, натянул старенькие джинсы «Ли Купер», сунул ноги в кеды, взял зубную щетку, пасту, полотенце и вышел в коридор. Здесь он столкнулся с Иваном.
– Доброе утро, Паша! Топай в передний гальюн – там свободно.
Когда он, умытый и причесанный, вернулся в купе, все были уже в сборе. Приступили к завтраку. За окном проплывали удивительные по красоте пейзажи. Иван даже открыл дверь купе, чтобы можно было смотреть сразу на обе стороны. Поезд то полз по расщелине между скал, то взбирался на высокую насыпь, пересекал порожистые речки, прятался в глухом ельнике и стремительно летел через светлый сосновый бор. Наконец, он выскочил на берег Онежского озера. Развернувшаяся картина зачаровывала взгляд. Слева вздымались почти отвесные гранитные скалы, поросшие соснами, справа распахнулся синий простор Онеги, над которым, вставало солнце.
– Просто, сказка какая-то, – восхищенно ахнула Людмила, – не хватает только волшебного средневекового замка с башней.
– Ага, и в башне – спящей красавицы – заколдованной принцессы, которую надо поцеловать, – добавил Иван и опять заработал подзатыльник от своей молодой супруги.
– Вот еще – принцессы, – фыркнул Пашка. – Поцелуешь, а потом – женись. Нет уж, пусть там лучше будет сундук с сокровищами. Тогда все красавицы-принцессы и так будут наши. Правильно я говорю, Олег?
– Нет, не правильно, – ответил тот. – Пусть лучше там будет верная боевая дружина и хороший корабль. Тогда все сокровища северных морей будут наши, а назойливых принцесс мы будем швырять в набежавшую волну.
В купе заглянула проводница:
– Медвежьегорск через пять минут, стоянка – десять минут.
Парни начали таскать вещи в рабочий тамбур. Их опять получилось столько, что, когда поезд, наконец, остановился у платформы, проводница еле протиснулась, чтобы открыть дверь и откинуть подножку.
Платформа была низкая, почти вровень с рельсами. Вещи выгружали по живой цепочке. Иван подавал очередной тюк из вагона Олегу, тот передавал его Павлу, который, в свою очередь складывал груз около ближайшей скамейки на платформе. Последними выгрузили Людмилу с Ингуром. Попрощавшись с проводницей, Олег подошел к куче багажа, закурил сигарету и задумчиво произнес:
– Чего-то не хватает, – он пересчитал вещи и вдруг треснул себя ладонью по лбу. – Ё-моё! Мой рюкзак!! Он у проводницы в купе остался!!!
В этот момент поезд тронулся и начал быстро набирать ход. Олег метнулся к вагону. Дверь, на счастье, была все еще открыта, верхняя подножка откинута.
– Рви стоп-кран, Олег! – заорал Паша. – А то сейчас уедешь, на хрен, в Мурманск! – и сам кинулся следом.
Но ничего такого не понадобилось. Как только Олег догнал вагон и поравнялся с дверью, в ее проеме показалась проводница. В руках она держала огромный Олегов рюкзак.
– Держите, растяпы! – крикнула она и мощно метнула его в сторону бегущего Олега.
Справедливости ради, надо сказать, что рюкзак он таки поймал и на ногах устоял. Но вот дальше… Двигаясь огромными скачками в обнимку со своим полуцентнерным грузом и пытаясь удержать равновесие, Олег для начала снес трех невзрачных мужичков, стоявших на свою беду неподалеку и тянувших пиво из бутылок. И мужики, и бутылки покатились, как кегли. Такая же участь постигла тележку с посылками, которая стояла у Олега на пути. Он врезался в нее, как пушечное ядро и с таким же эффектом. Посылки разлетелись, как стая голубей, в которую прыгнул кот. Перескочив через опустевшую тележку и все больше кренясь вперед под тяжестью рюкзака, Олег понесся дальше. В конце платформы стоял деревянный киоск с надписью «КООП – Продукты в дорогу». Несмотря на раннее время, киоск уже работал. Сквозь закрытое окошечко виднелось лицо продавщицы. Она смотрела в сторону и ничего такого не подозревала. Людмила закрыла лицо руками. Ингур азартно тявкнул. Паша заткнул уши. Хрясь! Есть контакт! Грохот, с которым произошла стыковка, многократным эхом отразился от ближайших Медвежьих гор.
К чести карельских плотников, необходимо отметить, что знаменитые традиции деревянного зодчества они до сих пор не утратили. По крайней мере, этот киоск был сколочен на совесть и почти не пострадал. Соскочивший с петель оконный ставень и выбитое ударной волной окошечко выдачи товара – не в счет. Олега же спасло только то, что между ним и стенкой киоска в момент контакта был рюкзак, уложенный по всем правилам – мягким наружу. Оба, отскочив от киоска, благополучно приземлились к его подножью.
Из киоска, пошатываясь, вышла контуженая продавщица. Пока до нее с трудом доходило, что же тут произошло, к Олегу подбежали Павел с Иваном.
– Ты живой? Кости целы? Голова не пострадала? – наперебой спрашивали они.
– Вроде бы живой, – осторожно ворочая шеей, ответил Олег. – Обо что это я?
– Да, понаставили тут ларьков, кооператоры всякие, – ответил Пашка. – Порядочному человеку с рюкзаком пройти негде!
– А кто мне за разбитое окошко заплатит? – заголосила пришедшая в себя продавщица.
Иван без слов сунул ей рубль. Вдвоем они поставили Олега на ноги.
– Ну, как ты, в порядке? Идти можешь?
– Кажется, могу.
– Ну, слава богу! Пойдем, Паша, поможем носильщику, собрать посылки, – сказал Иван. – А то уж больно он там заковыристо выражается. Не хуже моего боцмана.
Посылки им помогли собрать и уложить на тележку сбитые Олегом мужички. У них особых претензий не было, только попросили на пиво – поправить расстроенные нервы. Все тот же Иван выдал им еще рубль.
Потихоньку перетаскали вещи к автостанции, которая оказалась здесь же – на привокзальной площади. Павел пошел узнавать расписание автобусов. Вернулся он довольно мрачный.
– Первый автобус в подходящем направлении, на который есть билеты – в час дня. Он идет на Пудож. До нужной нам развилки на Денисово будем пилить почти два часа. А уж, сколько мы там попутку будем ждать – никто не знает. Но ехать оттуда до нашего поселка останется немного – каких-то десять километров. Короче, в Нельмино мы будем в районе четырех-пяти вечера. Придется воспользоваться батиным советом и просится на ночлег к этому Федору Степановичу Ермолаеву. Сейчас без десяти восемь. Автобуса будем ждать, всего-то, около пяти часов. Билеты на четверых, собаку и багаж я уже взял.
Оставалось только решить – где ждать этот автобус? Потому, что утреннее безоблачное небо начали заволакивать серые тучи. А минут через двадцать стал накрапывать дождик. Вернувшийся из разведки с железнодорожного вокзала Паша невесело сказал:
– Там зал ожидания – размером с дачный сортир, а народу – как в трамвае, что на футбол едет.
– На автостанции – еще хуже, – ответил Олег. – Там не то, что сидячих мест нет – вообще не втиснешься.
– Может, палатку поставим? – предложил Иван. – А то сейчас размокнем, как медузы. Вот только где ее поставишь? Не на площади же!
– И потом – сырую палатку тащить? – выступил с критикой Паша. – Нет, надо что-то другое придумывать.
Спасение пришло в лице одного из мужичков, затоптанных Олегом на платформе. Опасливо косясь на него, мужик нерешительно приблизился к путешественникам.
– А чего вы мокнете-то ребята? – спросил он. – Дождик-то, похоже, надолго зарядил.
– Да, вот – спрятаться от непогоды у вас тут негде, – сказала Людмила. – На вокзалах народу полно, а у нас видите сколько вещей? Куда ж мы с ними…
– А вы ступайте на рынок, – он указал на противоположную сторону привокзальной площади, где буквой «П» стояли три дощатых навеса с прилавками. – Сегодня понедельник – торговли нет, павильоны пустуют.
– А нас туда пустят? – поинтересовалась Людмила.
– Так там же нет никого, заходите и сидите!
– Ну, отец, спасибо! Выручил, – поблагодарил его Иван.
– У нас многие туристы там ночуют, если поздно вечером приезжают, - сказал мужик и жалобно спросил. – Я извиняюсь, а полтинничка на пивко не добавите? А то после ночной смены, как-то сушит…
Олег царским жестом протянул ему двадцать копеек:
– Держи, отец, заработал!
Мужик со вздохом взял монету и мелко затрусил в сторону кооперативного ларька, где его поджидали собутыльники. Они навешивали сбитый Олегом с петель оконный ставень.
Под все усиливающимся дождем ребята быстро перетаскали вещи в центральный павильон, высокий прилавок которого смотрел на привокзальную площадь, а задняя стенка была обращена к обширным сиреневым зарослям, тянувшихся вдоль железнодорожных путей. Здесь была и крыша над головой и удобный наблюдательный пункт – привстав из-за прилавка, можно было видеть всю привокзальную площадь, включая автостанцию. Павел достал из мешка палатку, вдвоем с Олегом они расстелили ее на дощатом полу. В изголовье у стенки положили рюкзаки и все четверо с комфортом завалились на это импровизированное ложе. Дождик мерно стучал по крыше, крытой рубероидом, навевая дремоту…
Павел проснулся, от какого-то внутреннего толчка. Открыв глаза, он огляделся. Дождик кончился, начинало проглядывать солнце. Ивана с Людмилой почему-то не было. Ингура – тоже. Олег тихо посапывал под прилавком. Павел глянул на часы. Была половина двенадцатого. «Ого! – подумал он, – часика три оторвали», – и уже совсем собрался встать, чтобы размяться и оглядеться, как вдруг услышал шаги и какое-то шебуршание за задней стенкой павильона. Сначала он подумал, что это возвращаются Скворцы, но тут послышались незнакомые голоса. Один принадлежал мужчине, другой – женщине. Павел невольно замер, прислушиваясь.
– Идите сюда, здесь нас никто не увидит и не услышит, – сказал неизвестный мужчина.
– А там никого нет? – спросил женский голос.
– Сегодня понедельник, рынок не работает, я заглядывал – там пусто, мы можем говорить спокойно, – ответил мужчина.
– Вы должны передать мне последние инструкции от Полковника.
– Он распорядился завершить операцию в течение недели. Захват группы спецконтингента назначен на вторник, шестнадцатого августа. Ваша задача – к указанному времени установить точное местонахождение группы и взять ее под надежный контроль.  Границы района поиска обозначены на карте.
Послышалось шуршание разворачиваемой бумаги, затем мужской голос продолжил:
– В настоящее время там работает группа технического обеспечения. Она устанавливает по периметру района поиска спецаппаратуру, позволяющую скрытно контролировать вход и выход из района. Данные наблюдений будут передаваться по рации ежедневно в 22.15.
– Наше прикрытие?
– Здесь ваши паспорта и водительское удостоверение для вашего «мужа». Вы – жители поселка Повенец. Занимаетесь уже не первый сезон сбором лекарственных растений в районе Красного Бора. Туда вы должны отправиться уже сегодня на своей машине. Вот документы на нее. Машина, зеленые «Жигули» второй модели, находится по адресу вашей «прописки». В спинке заднего сиденья расположен тайник с оружием и рацией. По прибытии разобьете лагерь и начнете сбор трав. Полковник выйдет на контакт с вами завтра вечером. Для всех работников лесхоза, случайных грибников и охотников все должно выглядеть достоверно. Справочники по лекарственным растениям и договор с аптекоуправлением – в машине. Вы должны чувствовать себя абсолютно уверенно. Лица, на имя которых выданы все ваши документы, реально существуют и действительно занимаются заготовкой целебных трав, но значительно южнее указанного района.
– Наши действия после захвата группы?
– Об этом Полковник проинформирует вас на месте. И еще. Напоминаю, что вся операция проводится во время масштабных поисковых работ внутренних войск. Риск контактов с ними сведите к минимуму. Полковник напоминает вам о недопустимости утери спецгруза. По возвращению в Медвежьегорск машину оставьте на прежнем месте. Инструкции по передаче спецгруза получите в Ленинграде. В случае непредвиденного развития событий – связь по варианту «Р». Это все. Сейчас вы уходите первой.
Голоса смолкли. Послышались удаляющиеся шаги, шорох кустов. Потом все стихло.
Павел, совершенно обалдевший от услышанного, на четвереньках прополз ближе к выходу, прячась за прилавком, и осторожно выглянул из-под него. Поблизости никого не было видно. На другой стороне площади, у автостанции сидели какие-то тетки на чемоданах. Он встал на ноги, подкрался к выходу и посмотрел за угол бокового павильона. Никого. Обойдя павильоны сзади, Павел оказался на том месте, где только что разговаривали неизвестные. Ничего подозрительного и тут не обнаружилось. Тогда он быстро продрался сквозь кусты к железной дороге и посмотрел вдоль путей сначала вправо, потом влево. И тут никого. Только вдалеке, метрах в двухстах, вдоль товарняка шел обходчик. Он постукивал молотком по колесам и открывал-закрывал крышки буксов. «Мистика какая-то, – подумал Павел, – не испарились же они, в самом деле!». Он вернулся на рынок и растолкал Олега.
– Проснись, соня! Тут какие-то странные дела творятся!
– Что случилось? Где Ванька с Людой? Который час?
– Подожди вопросы задавать! Ты лучше послушай, что я тебе расскажу…
И Павел, как смог, пересказал ему содержание невольно подслушанного разговора. Правда, в процессе пересказа до него дошло, что он почти ничего не понял, о чем говорили незнакомые мужчина и женщина. Поэтому и рассказ вышел какой-то куцый и бестолковый. Олег, зевнув, сказал:
– Я ни-чер-та не понял! Какая-то белиберда: операция, спецконтингент, спецаппаратура, спецгруз… Что они конкретно говорили?
– Что какую-то группу надо найти и захватить в каком-то районе поиска до вторника шестнадцатого августа.
– Н-да-а, не густо.…А тебе все это не приснилось часом, как лосось?
– Да ну тебя на фиг, Олег! Я серьезно, а ты…Может в милицию заявить? Вдруг, это шпионы какие?
– И что ты там расскажешь? Если то же самое, что и мне, то тебя либо на смех поднимут, либо в дурдом местный отправят.
– Да, вот еще что! В конце разговора мужик, кажется, сказал, что все это проводится во время каких-то там военных учений, что ли?
– Ну, так что ты мне голову морочишь! Ясен пень, это какие-нибудь спецслужбы в свои бирюльки играют. А нам лучше в эти игры не лезть! – подвел итог разговору Олег. – И давай договоримся, Паша. Скворцам об этом – ни слова. У них свадебное путешествие. А то Иван, как человек военный, начнет над этим голову ломать. И себе, и Людмиле отпуск испортит. Договорились? А вот и они идут.
И точно, из-за угла автостанции показалась парочка молодоженов. Людмила держала на поводке Ингура, а Иван тащил сумку, судя по всему, чем-то весьма нагруженную.
– Ну, что проснулись, лежебоки? – поприветствовала их Людмила. – Смотрите, что мы с Ваней раздобыли!
Иван поставил сумку на прилавок, запустил в нее руку и извлек полукилограммовую жестяную консервную банку.
– Во! Натурпродукт! В Питере такого не сыщешь. – Иван бросил банку Паше.
– «Тушенка из мяса лося», – прочитал тот. – Вот это да! Никогда о таком даже не слышал. Где взяли?
– Когда дождь кончился, мы с Иваном решили прогуляться по городу, – начала объяснять Людмила. – Случайно добрели до пристани на Онеге. Вот там, в маленьком магазинчике «Продукты» мы и нашли эту прелесть местного производства. По цене рубль двадцать семь за банку. Мы сразу ухватили восемь штук – на десятку. Теперь мясом мы обеспечены, даже если вы с Олегом ничего не подстрелите.
– Обижаете, мамаша, – сказал Паша. – Уж пару рябчиков в день мы вам с Олегом гарантируем. Однако, время – полпервого. Давайте-ка, перетащим шмотки поближе к автостанции. Скоро должны подать автобус.
 
ГЛАВА 6
АВТОБУСОМ И ПОПУТКОЙ

Автобус пришел без пяти час. Это был старенький, раздолбанный ПАЗ-651, еще той модели – у которой передняя дверь открывалось не пневматикой, а водителем – при помощи длинного, составного рычага. Задняя дверь вообще была закрыта.
Когда Павел предъявил билеты и попытался влезть в салон с байдарочным тюком, водитель – тощий, длинный дядька, внешностью напоминающий Юрия Никулина, его остановил:
– Подождите, пацаны, я сейчас заднюю дверь открою, а то вы мне своими баулами весь автобус раскурочите и пассажиров поубиваете.
Он вышел из машины, закрыл переднюю дверь, цыкнул на закудахтавших теток, которые еще не успели войти, и направился к задней двери.
– Значит, до Усть-Нельмы едете?– спросил водитель.
– Немного подальше – до повертки на Денисово, – ответил Паша.
– Знаю такую повертку. А потом куда?
– Попутку будем ловить – до Нельмино.
– Ох, и долго же вы эту попутку ловить будете! Там, в основном, только лесовозы ходят. Постойте, ведь есть же автобус отсюда – прямо на Денисово. Он даже в Нельмино заходит.
– Это мы знаем. Только ближайший автобус, на который есть билеты, отправляется из Медвежьегорска на Денисово аж в восемь вечера. А нам бы пораньше до поселка добраться надо.
– Ну, дело ваше, – он, наконец, открыл дверь рукояткой с четырехгранником. – Давайте, грузитесь.
Поклажу разместили на полу перед задним сиденьем, на полке за задним сиденьем и в проходе. Только рюкзак Олега опять никуда не влезал.
– Одни неприятности от твоего сидора, – возмущался Пашка. – Нам его доставка обойдется дороже, чем вся экспедиция!
– Зато в нем есть очень много полезных вещей, – спокойно отвечал Олег, втискивая его на предпоследний ряд сидений. – Думаю, что автобус не полный будет.
И действительно, к моменту отправления в салоне оставалось свободными еще пять-шесть мест. В основном, пассажирами были пожилые женщины с сумками и корзинами. Мужчин было мало – всего трое. Присмотревшись к одному из них, Павел с удивлением узнал недавнего знакомца, подсказавшего, где укрыться от дождя. Сейчас он был чисто выбрит и нормально одет – в старенький, но чистый темно-синий костюм и цветастую рубашку. На голове – белая матерчатая кепка с полупрозрачным синим козырьком. Рядом стоял небольшой рюкзачок. На вид, как теперь смог точнее оценить Павел, мужичку было лет пятьдесят. Он сидел справа, впереди Олегова рюкзака и смотрел в окно. Паша решил поговорить с ним: «Вдруг чего интересного расскажет про здешние места?» Он оставил своих друзей, которые, включая Ингура, с комфортом развалились на заднем сиденье, пробрался через баррикаду из рюкзаков и подсел к знакомому мужику.
– Здорово, отец, – поприветствовал его Павел. – Куда едем?
Тот не сразу, но узнал его. Взял рюкзачок на колени, подвинулся.
– А-а, туристы.… Да, вот, собрался в Усть-Нельму. Шурин у меня там живет. Просил помочь крышу перекрыть. Да и жена запилила – езжай, мол, помоги брату. Вот еду… Отпуск взял, заодно и на сижка с ним сходим. Рыбак-то он – из лучших в поселке.
– Так, рановато еще на сига, – сказал Павел. – Я слышал, местные его промышляют в сентябре-октябре.
– Это – когда он нерестится. По тому времени сига бочонками солят, но рыбнадзор шибко гоняет. А сейчас-то, ничего – можно. Сейчас он уже неплохо на лудах в сетку попадает.
– Кстати, мы двадцатого числа тоже будем в Усть-Нельме. Вот бы нам на пять дней весельную лодку взять у кого-нибудь напрокат. Тоже хотим сига половить на Онеге. У вашего шурина, случайно, такой нет?
– А ведь, кажись – есть.… Сам-то он на «Казанке» с «Вихрем» на рыбалку ходит. Но, какая-то деревянная лодка у него рядом с сарайкой на пристани лежит. Не знаю только, в каком она состоянии.
– А вы не могли бы с ним переговорить? Мы бы ему чего-нибудь там заплатили…
– Можно и переговорить….
– Как вас там найти?
– Шурин живет в самом центре поселка, рядом с магазином. Спросите Мишку Сафронова, там его все знают.
– Заметано, – сказал Паша и представился. – Меня Павел зовут. А вас?
– А меня – Николай.
– Дядя Коля, значит. Ну, вот и познакомились, – Паша протянул ему руку. – А работаете где?
– На станции – составителем поездов, проще говоря, сцепщиком.
– Зарплата-то хорошая?
– «Грязными» – двести тридцать. Плюс льготы по проезду на железке, полное обмундирование, очередь на квартиру подходит, в общем – грех жаловаться.
Автобус, немного покрутившись по городу, выехал на шоссе. Справа потянулся высоченный дощатый забор с колючей проволокой и вышками с часовыми. Павел спросил:
– Дядя Коля, а это что у вас тут? Военное предприятие, что ли?
– Да, какое военное.… Зона это, но не простая, а медицинская. Тут больные зэки с других зон кантуются. Туберкулез, сифилис и прочее.
– Санаторий для урок, получается?
– Не дай бог в такой санаторий попасть.… Кстати, оттуда недавно трое зэков сбежали. Еще потом краснопогонники неделю на каждом углу стояли. Не знаю только вот, поймали их или нет.
Через полчаса они въехали в Повенец. Поселок растянулся почти на два километра вдоль шоссе.
– «Повенец – свету конец», – Павел вспомнил старинную поговорку, услышанную им от отца, когда они тут проезжали семь лет назад.
– Это точно! – ответил дядя Коля. – Дальше такая глухомань начинается… раньше, правда, были деревеньки по берегам речек, так и те почти все повыселяли.
– Как так – повыселяли?
– А так! Где-то в начале шестидесятых годов решили, что они – «бесперспективные» и всех жителей переселили в другие поселки. «Укрупнили», мать их! А заброшенные деревни так и стоят сейчас пустые.
Автобус замедлил ход и остановился перед шлагбаумом, перегородившим шоссе у какого-то моста.
– Эх, не повезло! – сказал дядя Коля. – Мост через шлюз закрыли. Теперь с полчаса простоим.
Павел обернулся к своим:
– Пошли смотреть, как пароход шлюзуется. Небось, никогда не видели?
Судя по карте, которую Паша еще в Ленинграде запаял в отрезок полиэтиленового рукава, это был шлюз № 2 Беломорско-балтийского канала. Путешественники высыпали из автобуса, пролезли под шлагбаумом и подошли поближе.
Поворотный мост уже занял положение, параллельное стенке шлюза. Судно, а это была самоходная баржа «Волгобалт», входило в открытые нижние ворота со стороны Онеги. Рулевой с удивительной точностью вписал его в ограниченное пространство. До стенки, увешанной кранцами из покрышек, от борта оставалось не более метра. Нижние ворота закрылись, шлюз начал заполняться водой, и «Волгобалт» стал потихоньку подниматься из его темных глубин. Вот уже ходовая рубка показалась над шоссе, затем крышки грузовых трюмов и палуба. Еще пять минут, и уровни воды в шлюзе и за его верхними воротами сравнялись. Дождавшись пока ворота полностью откроются, теплоход дал гудок и быстро выбрался из шлюза на свободу. Поворотный мост начал возвращаться в свое нормальное положение.
– Впечатляет,– сказал Олег. – Солидное зрелище. Надолго запомнится.
– Я слышал, что по этим шлюзам даже подводные лодки из Питера на Северный флот перегоняют, – добавил Иван.
– Наверное, не врут, – поразмыслил Павел. – Кто ж наши боевые корабли через всякие Скагерраки и Каттегаты мимо НАТОвской Швеции и Норвегии пропустит?
– А чего их спрашивать-то? – решительно заявил Иван. – Взяли и поехали! А кому не нравится, пусть тщательно пересчитают люки пусковых шахт на любой нашей лодке, умножат на известное количество мегатонн и поделят на свои плюгавые квадратные километры. Мало не покажется!
– Ну, все! Сейчас пойдут разговоры о военных стратегиях и геополитических доктринах, – наигранно ужаснулась Людмила. – Бедной, глупой девушке и словечко-то в умный разговор не вставить.
На ее счастье шлагбаум начал подниматься и военные стратеги с геополитиками кинулись к автобусу, занимать свои места. Павел сел на заднее сиденье с левой стороны у окна. Автобус сразу тронулся, благо он стоял первым в очереди. А ее хвост уже успел вырасти на десяток машин. Примерно столько же накопилось и с другой стороны моста. В основном это были лесовозы, оттуда – груженые, отсюда – порожние. Была здесь пара сто тридцатых ЗИЛков, один УАЗик «буханка», трактор «Беларусь» с прицепом и штук пять легковушек.
Когда автобус перебрался через мост, его обогнали три легковушки. Последним на обгон пошел Жигуленок второй модели зеленого цвета. Павел так и подпрыгнул, вспомнив подслушанный на рынке разговор. Машина поравнялась с автобусом. За рулем сидел обыкновенный дядька лет сорока – в тельняшке, хэбэшной куртке защитного цвета и серой кепке. Это была своеобразная униформа тех мест. Рядом с ним, на переднем сиденье располагалась средних лет женщина, явно деревенского вида. Паша успел разглядеть серую куртку и зеленый платок. Но, как он не вытягивал шею, номера машины разобрать ему не удалось. Дорога была не асфальтированная, и Жигуленок поднимал такие клубы пыли, что и сам тут же пропал из видимости.
Павел толкнул сидящего рядом Олега в бок и прошептал:
– Видел?! Похоже, тот самый Жигуленок! И в салоне – мужчина и женщина.
– С чего ты взял, что это тот самый? Двойка-универсал здесь довольно популярная машина, – тоже вполголоса ответил Олег. – Их только в Медвежьегорске, наверное, не меньше десятка наберется. А сюда едут из Петрозаводска, из Питера, и еще много откуда. Так что, сиди спокойно, не дергайся.
А что еще оставалось делать? Автобус, не спеша, трясся по шоссе, поднимая тучу пыли за собой. Дядя Коля дремал, прислонившись к окну – отсыпался после проводов в отпуск, которые ему сегодня ночью устроили дружки на работе. Подремывали и участники экспедиции.
Габсельга, Лобское… Населенные пункты отстояли друг от друга на пятнадцать-двадцать, а то и двадцать пять километров. Между ними тянулись сплошные леса. Где-то справа от шоссе находилась Онега, но с дороги ее не было видно. На остановках выходили и заходили тетки с корзинами, мешками и сумками. Водитель сам брал деньги у пассажиров и выдавал им билеты. Наконец, автобус свернул направо – на Усть-Нельму. Проехав километра два по грунтовке до поселка, он по дуге развернулся и остановился около зеленой будки с буквой «А».
Здесь вышло человек десять, в том числе и дядя Коля. Помахав ему на прощание рукой, Паша сказал ребятам:
– Пока вы тут дрыхли, я уже насчет лодки на Онеге договорился!
– Что бы, Пашенька, мы без тебя делали? – вздохнула Людмила.
– Сидели бы спокойно в Медвежьегорске, дожидаясь прямого автобуса на Нельмино, – проворчал Олег. – А сейчас попутку еще часа два ловить будем.
– Ага, и приехали бы туда на твоем автобусе в одиннадцатом часу. А потом бегали бы в потемках, искали дом этого Федора Степановича, да еще, на ночь глядя, в дверь бы к нему долбились – в деревне спать рано ложатся.
– Переночевали бы у реки.
– А в магазин за хлебом? Утром до открытия ждать? Кроме того, очень хочется в баньке попариться. Когда еще удастся?
– Баня – это да.… Убедил. Даешь сауну и ночевку на сеновале!
– А корова у него есть? Парного молочка бы… – размечтался Иван.
– Будет вам и баня, будет вам и молочко, будет вам и сеновал с коровой! – заверил Павел.
Автобус, вернувшись на заонежское шоссе и проехав по нему еще километра два, остановился напротив уходящей влево, такой же грейдерной дороги.
– Повертка на Денисово, товарищи туристы. Вылезай, приехали! – громко объявил водитель и пошел открывать заднюю дверь.
Ребята выгрузили вещи на обочину.
– Олег! Ты свой рюкзак не забыл? – ехидно поинтересовался Пашка. – А то тут никаких ограничительных ларьков нет, так и убежишь с ним в Пудож.
– Так и в автобусе никого не осталось, кто бы смог его поднять, а тем более – метнуть. Таких знойных женщин, как та проводница – одна на миллион, – вздохнул Иван и заработал очередной тычок от Людмилы.
Автобус уже скрылся за поворотом. Пыль улеглась. Путешественники остались одни на развилке дорог, в полной тишине. На часах было – ровно три.
Первой машиной, как и обещал им водитель автобуса, был груженый сосновыми бревнами лесовоз, идущий со стороны Пудожа. Второй – тоже лесовоз, но со стороны Денисово. Он вез еловые стволы. Потом прошли два порожних – от Медвежьегорска на Пудож.
Подходящий транспорт показался со стороны Медвежьегорска только через час. Им оказался явно знавший лучшие времена ЗИЛ-157 с открытым бортовым кузовом, в котором громыхало какое-то железо. ЗИЛ шел прямо, не включая левого поворота – значит не на Денисово.
– Я все же попробую, – сказал Иван и помахал водителю рукой.
Тот притормозил и остановился на обочине. Иван вскочил на подножку, распахнул правую дверь и обратился к шоферу – молодому парню, одетому в солдатскую форму без погон:
– Здорово, служивый! Выручай, целый час уже кукуем. Подбрось до Нельмино!
Тот сдвинул кепку на затылок и сожалением ответил:
– Это ж крюк какой! Не, не смогу, мужики – и так опаздываю. У нашей бригады вчера оба трелевщика сразу накрылись, хлысты таскать нечем, второй день мужики простаивают. Мастер послал в Медвежьегорск за запчастями, а я на складе под обед попал, лишние два часа проторчал, – многословно объяснил парень. – Вот если б по пути было – тогда, какой разговор…
Машина скрылась за поворотом. Иван разочаровано вернулся к друзьям и сел на рюкзак.
– Ничего, Ваня, как сказал бы твой боцман, первый блин без водки – всегда комом в глотке. В следующий раз повезет, – утешил его Павел. – Теперь моя очередь.
Прошли полчаса и три лесовоза. Следующей подходящей машиной оказался синий фургон ГАЗ-53 с надписью «Продукты». Он тоже не собирался сворачивать на Денисово. Павел вышел на дорогу и поднял руку. Фургон остановился, окруженный облаком пыли. Когда она осела, Паша увидел, что водитель в кабине не один, рядом сидела женщина, видимо, экспедиторша. «Дохлый номер» – подумал он. Все же, подойдя к водительской дверце, спросил высунувшегося в окошко водилу:
– Не отвезешь нас до Нельмино? Трёху платим.
Водитель наморщил лоб, почесал нос, оглянулся на тетку и вздохнул:
– Не, ребята, не получится. У меня в фургоне продукты. Не положено.
– Да что ж мы их съедим, что ли? Пять рублей.
– Ничего не могу сделать, – он выразительно скосил глаза на тетку. – Инструкция. Вот часика через три я обратно поеду, порожним. Если вы еще тут загорать будете – подброшу, не велик крюк.
– Через три-и-и… – протянул Пашка. – Типун тебе на язык. Через три часа мы уже в Нельмино за обедом по третьей наливать будем.
– Ну-ну, бог вам в помощь, – недоверчиво покачал головой водила. – А я все же не прощаюсь.
Фургон уехал, Павел вернулся к ребятам.
– Ну, что? – спросила Людмила. – Не повезло?
– Вот именно – не повезло! И непонятно, кто и когда нас повезет. Эх, если бы не экспедиторша, наверняка бы, согласился. Все беды из-за вас, красавиц, – с досадой ответил Паша.
– Ой, да чтоб вы без нас делали? – обиделась Людмила. – Вон, даже машину поймать не можете. Следующую – я останавливать буду. А вы сидите тихонько в кювете и учитесь.
Ждать пришлось опять минут тридцать. Издалека послышалось какое-то необычное тарахтенье, оно долго приближалось и, наконец, из-за поворота показался «Беларусь» с прицепом. «Похоже, то самый, что стоял у шлюза, в Повенце», – подумал Паша. Трактор выехал на левую сторону дороги, явно намереваясь свернуть на Денисово. Людмила выскочила ему навстречу и замахала обеими руками. Тракторист тормознул так, что телегу, аж занесло набок. Дверца открылась, и из кабины вылез мужик лет пятидесяти, одетый в старую, замызганную робу-комбинезон. На ногах – кеды. На голове, задом наперед – традиционная кепка клетчато-серой расцветки.
Ослепительно улыбаясь, Людмила подошла к нему.
– Не подвезете до Нельмино? А то автобус, еще так не скоро придет. – Тут она с изумлением заметила, что тракторист в дымину пьян, еле стоит на ногах и не падает только потому, что уцепился за дверцу. Но держится орлом и смотрит на нее соколом.
– Так, я ж туда и еду, – с трудом ворочая языком, ответил он. – Чего ж не помочь такой красавице?
Людмила, погасив улыбку, с сомнением поглядела на него.
– А вы нас того, в кювет не перевернете?
– Кого это нас? – удивился тракторист, оглядываясь по сторонам.
Тут спереди, из-за трактора вышли Павел с Иваном, а сзади, из-за прицепа – Олег. Мужик враз протрезвел.
– Ох, ни хрена себе – контора! Вы, блин, откуда?
– Питерские мы, – сурово сказал Олег. – На Нельму за грибочками едем. Арендуем твою таратайку за три рубля. Один хрен – по пути и порожняком едешь.
– Четыре! – твердо сказал, оправившийся от испуга мужик.
– Три шестьдесят две – и по рукам! – решил поторговаться Пашка.
– Соображаешь. Ладно, поехали. Только быстро, а то магазин в шесть закроется, – согласился тракторист.
Эту поездку Павел запомнил надолго. Если бы раньше ему кто-нибудь сказал, что трактор может ехать слишком быстро, он просто не поверил бы. Но все познается в сравнении и на практике.
Петляющая разухабистая дорога, конструктивные особенности подвески тракторного прицепа, явно не один стакан, принятый трактористом, и его твердая решимость попасть в магазин до закрытия – все это вместе дало ошеломляющий синергетический эффект. Трясло и кидало так, что ехать можно было только, стоя на полусогнутых ногах. Сидеть было опасно для некоторых жизненно важных органов. От самопроизвольной высадки за борт их спасал поручень над передним бортом, в который они вцепились всеми восемью руками. Хуже всех приходилось Ингуру, который летал по кузову, как космонавт в невесомости. Улучив момент, Паша оторвался от поручня, поймал несчастного спаниеля за ошейник и подтащил его к переднему борту. Здесь он накоротко привязал поводок к поручню, после чего опасность выхода собаки в открытый космос была ликвидирована. Оставалось опасаться только за груз, который перемещался по прицепу совершенно хаотически, сталкиваясь и разлетаясь, как участники броуновского движения. Только каким-то чудом ни один рюкзак не ускакал за борт.
Минут через двадцать трактор свернул с основной дороги налево, спустился по косогору к Нельме, прогромыхал через нее по мосту, поднялся на высокий берег, где стоял поселок и лихо осадил на небольшой площади-лужайке перед магазином «Продтовары-Промтовары. НельмСельПоКооп». До его закрытия оставалось еще пятнадцать минут.
– Во! Успели! – радостно заорал тракторист и ринулся внутрь магазина.
– Вот это болтанка! – с уважением сказал Иван. – Двенадцать баллов!
– Уже приехали? – полуобморочно спросила Людмила.
– Сама лимузин выбирала, – пробурчал Пашка и, посмотрев на часы, удивленно добавил: – Фантастика! Если назад в Питер живым вернусь, пошлю в журнал «Успехи советской неевклидовой геометрии» заметку: « Спортивный автомобиль «Мерседес-бенц С-111», способный развивать скорость 300 км/ч, так и не смог пройти за 30 часов расстояние в 10 км между населенными пунктами Большие Раздолбаи и Хана Болотная. А серийный советский трактор, скорость которого не превышает 30 км/ч, легко преодолел это же расстояние за 10 минут!»
– Доехали, живые – и ладно. Все по плану, – подвел итог Олег. – Пошли, Паша, в магазин за хлебом.
 
ГЛАВА 7
В ПОСЕЛКЕ

Есть в сельских магазинах нечто, вызывающее к себе необъяснимый, прямо таки, болезненный интерес со стороны городских жителей. Вряд ли среди них найдется хоть один, кто, оказавшись в деревне, рядом с лабазом под вывеской «СельхозПотребКооперация», не заглянет внутрь. Казалась бы, ну чего ему в этом сельпо нужно? В городе, что ли магазины хуже? Так ведь, нет! Вот, обязательно зайдет и станет внимательно и скрупулезно изучать прилавки с обычнейшими продуктами – мукой, сахаром, крупой, макаронами и карамелью. А потом тщательно и дотошно разглядывать всякие там пилы, топоры, косы, ведра и лейки. Зачем, спрашивается?
Вы думаете, это просто желание лишний раз убедиться в преимуществах городского снабжения? Или, наоборот, попытка найти на сельских прилавках что-нибудь небывалое для городских магазинов? Оно, конечно, может быть, и так… Но, скорее всего, дело в другом. Городские жители очень хотят понять, как это деревенские обходятся без множества столь привычных им в городе вещей. И зачастую, изучив ассортимент сельского магазина, горожане признаются себе, что он является почти достаточным для простой и честной жизни на земле-матушке. А все то, за чем они рыскают целыми днями по городу, по большей части – мишура, которой мы все пытаемся приукрасить свою жизнь в чужих, а прежде всего – в своих глазах.
По правде сказать, ни о чем таком Павел с Олегом в «Нельмсельпо» не думали. Рассчитавшись за водку, которую тракторист, несмотря на запрет ее продажи во время уборочной, все-таки выпросил у продавщицы, Павел поинтересовался у нее:
– А чего-то мы не видим у вас ни хлеба, ни булки?
– Так нет хлеба-то... – как-то даже растерялась продавщица.
– Как это, хлеба нет? А где он? – довольно глупо спросил Паша.
– Милые мои! Вы откуда такие?
– Из Ленинграда…
– А-а-а… тогда понятно. Хлеб у нас, ребятки, привозят два раза в неделю. По вторникам – белый с Медведь горы, по четвергам – черный с Пудожа. Сегодня – понедельник, вот завтра, часикам к одиннадцати и приходите за батонами да булочками.
Огорченные такой новостью незадачливые покупатели, взяв для утешения килограмм карамелек «Лимончики», вышли на крыльцо.
Трактора уже не было. Вместо него перед магазином они увидели желтый милицейский мотоцикл «Урал» с коляской. Рядом с Иваном и Людмилой, которые вместе с Ингуром охраняли вещи, стоял капитан милиции – серьезный мужчина лет пятидесяти пяти. Павел с Олегом подошли поближе.
– Капитан Нычипорэнко, участковый инспектор милиции, – отдав честь, с выраженным украинским акцентом представился капитан.
– Чем обязаны вниманию нашей славной милиции? – игриво поинтересовалась Людмила.
– Документы попрошу – паспорта и на рушницю, – сухо ответил Ничипоренко, кивнув на чехол с ружьем.
– А, в чем дело, товарищ капитан? – спросил Павел, передавая ему четыре паспорта и охотничий билет. – Мы что-то нарушили?
Капитан молчал, внимательно изучая документы. Дойдя до охотничьего билета он строго заметил:
– Последня сплата членских взносов у вас – пятого сентября того году, то есть за минулый охотничий сезон. Почему на цей сезон взносы не сплачены?
– Потому, что в нашем охотничьем обществе взносы платятся не за охотничий сезон, а за год, – выкрутился Пашка. – Вот наступит четвертое сентября в этом году – тогда и заплачу.
Участковый недовольно покачал головой, но все же вернул документы Павлу.
– Сереге Павличенко скильки заплатили? – неожиданно спросил он.
– Какому Сереге? – обалдело спросил Паша.
– Трактористу, який виз вас сюда.
– Мы ему ничего не платили, – в общем-то, честно ответил Олег.
– Хочите меня убедить в том, что вин  виз вас бесплатно?
– А вы хотите сказать, что люди не могут помогать друг другу бескорыстно? – вопросом на вопрос ответила Людмила. В ее голосе слышался благородный вызов альтруиста-идеалиста всем стяжателям-вымогателям.
Разговор зашел в тупик. Милиционер решил сменить официальный тон на доверительный. Он снял фуражку, обнаружив большой выпуклый лоб с залысинами, достал пачку «Беломора» и закурил папиросу. Выпустив дым, спросил:
– Где отдыхать збираетесь?
– Километров пятнадцать вверх по Нельме, на Пижмозере, – ответил Паша.
– На Пижмозере? А вы знаете, что Пижма – ричка заповидна? Лосось туда на нерест из Онеги поднимается. И в цей период знаходиться там забронено! – опять завелся участковый, окончательно переходя на ридну мову.
– А когда этот период начинается? – поинтересовался Иван.
– Точну дату рыбнадзор устанавливае. А приблизно – у третьей декаде августа, – пояснил капитан.
– Вот мы, как раз, только до двадцатого там и пробудем, – успокоил его Иван.
– И, вообще, лов ситками там запрещен у любое время году – и на озере, и на обеих ричках, – добавил милиционер. – А за кажного виловленного лосося или форель – штраф триста рублив.
– А у нас и сеток-то нет. Только удочки да спиннинги, – глядя честными глазами, сказал Паша.
– Майте в виду, инспектор рыбнадзора туда регулярно наведуеться.
– Спасибо за информацию.
– Кстати, об информации, – участковый опять понизил голос. – Есть ориентировка. Десять днив тому назад з Медвежьегорского исправного спецучреждения втекли трое заключенных.
– Слышали уже. В Медвежьегорске об этом на каждом углу треплются все, кому не лень, – сообщил Паша. – Мы-то тут при чем?
– А при том! – веско ответил милиционер. – Один з тех, що збигли – Михаил Павличенко – житель нашего поселка. Кстати, ридной братик вашего тракториста. Молодшенький. Видбував наказанье за пьяну драку с поножовщиной, да сам з зони на больничку попав. Отож, я припускаю, що вин може зъявиться в поселке або укрыватися у цим райони. Уся його родня отут живе, та й миста тутошни вин отменно знае. Так, що будьте бдительны. И якщо його побачите, то обвязательно мене увидомите.
С этими словами он достал из планшетки лист бумаги с милицейской ориентировкой и показал его ребятам.
– Ну и рожа! – сказал Пашка.
– Ой, ну до чего ж на нашего тракториста похож! – удивилась Людмила.
– Говорят же тебе – брат родной, – объяснил ей Иван.
– Ну и как мы вам сообщим, если его встретим? – поинтересовался Олег. – Сигнальными кострами?
Милиционер с интересом посмотрел на него.
– Навищо кострами? Я може до вас до двадцатого числа еще сам навидаюся. Можете також передати информацию через инспектора рибнадзору. Або лесника. Вони тож там часто бувають. И кстати, що до кострив - поаккуратнее там з вогнем. Июнь, июль у нас дождливи були, а последние две недели - жара и сушь, недокурок кинешь, и пийде полыхакати.
Инспектор немного помолчал, как бы раздумывая, говорить дальше или нет, и продолжил:
– А вообще-то, хлопцы, ви там побережнее. От я бачу - це у вас байдарка з собою? Так майте ввиду - на тамтешним пороги Падунце два году тому назад парочка туристов з Москови на резинови човне перевернулася. Одного-то товарищи видкачали, а другого - не смогли… И що до охоты, знову ж. У минулом годе трое петрозаводских туда на лося поихали. Лицензию придбали, уси як покладаеться. А окончилося - убивством. Один охотничек хренив, стрийляв по лосю, а попав у товариша. Судя з усих следов-улик и показний – нещасний случай, хочь и не уси ясно в тий истории зосталося. И еще. Надеюсь, компас и карта у вас е? Серьезни там леси все-таки. То болота, то гриви, то буреломи. Заблудитися можна дуже легко. Були случаи - недилями люди плутали. А двоих - ось навроде вас, питерських туристив – и зовсм не знайшли. От так. Ну, якщо вопросив ни, то – до побачення. Гарного вам отдыху.
С этими словами участковый надел фуражку, завел с первого раза мотоцикл, лихо развернулся и покатил в другой конец поселка.
– И вам – не болеть, – пробормотал Паша. – Вот черт, не успели приехать, как уже в милицейские осведомители попали.
– Каких ужасов понарассказывал! И утопленники, и убийства… Жуть! – передернула плечами Людмила.
– Д-а-а, – протянул Иван, – вот тебе и глухомань. Насыщенную программу он нам пообещал! И сам приедет, и рыбнадзор приплывет, и лесник придет. Для комплекта не хватает только конного секретаря райкома комсомола и председателя общества охраны природы на вертолете.
– Ерунда все это, – сказал Олег. – Просто он нам хотел показать, кто здесь хозяин. Лучше скажите, что с хлебом делать будем?
– Откуда я мог знать? – удрученно сказал Паша. Он все же чувствовал себя виноватым. – Придется завтра выход на маршрут отложить до двенадцати часов. Но я думаю, ничего страшного. Даже с обноской двух порогов мы  эти пятнадцать километров сделаем за пять-шесть часов. Успеем до темноты лагерь поставить. Вот только без черного хлеба – тоскливо.
– Ладно, Паша, не расстраивайся, – успокоил его Олег. – Пошли искать дом этого Федора Степановича. Хочу в баню, ужинать и на сеновал.
Дом Ермолаева нашелся быстро. Как и говорил Сан Саныч, он стоял последним, на самом краю поселка и был действительно здоровенным – со вторым этажом под сложной, четырехскатной шиферной крышей. Сразу за ним начинался дремучий хвойный лес. Из этого леса метрах в ста от дома, журча на перекате, выныривала на простор деревенской усадьбы речка Нельма. От забора, окружавшего дом и участок, до самого ее берега, довольно высокого, тянулись картофельные грядки. Прямо на берегу, метрах в десяти от воды стояла баня, тоже весьма солидных размеров. На высоком основании из гранитных камней и почти двухэтажная. Над трубой заметно дрожал воздух. Видимо, баню недавно протопили. Тут же были сооружены мостки. На мостках какая-то девица полоскала белье. Ближе к лесу паслась коза, привязанная к колышку.
– Средневековая пастораль. Сельская идиллия, – вздохнул Пашка.
Они с Олегом подошли к калитке и остановились в нерешительности. Прямо за калиткой, на дорожке, ведущей к дому, стояла собака – изящная черная лайка, с белой «чайкой» на груди и серебристыми подпалинами на боках. Породистая, определил Павел – хвост закручен на полтора оборота. Она подозрительно посмотрела на пришельцев желтыми волчьими глазами и без всякого энтузиазма три раза гавкнула, повернув морду к дому. В крайнем окне колыхнулась тюлевая занавеска, через минуту скрипнула дверь, и на дорожке показался мужчина лет пятидесяти, одетый в синий спортивный костюм и домашние тапочки. Через расстегнутую на груди молнию выглядывала тельняшка. Выгоревшие до белизны волосы были коротко подстрижены. Мужчина подошел к калитке и негромко сказал собаке: «Тихо, Альма, сидеть». Та послушно умолкла и села около левой ноги хозяина. Он вопросительно посмотрел на гостей.
– Здравствуйте, – начал Павел. – Вы Федор Степанович Ермолаев?
– Да, это я, – ответил мужчина. На его загорелом лице промелькнуло легкое удивление.
– Моя фамилия – Векшин. Я из Ленинграда. Вы с моим отцом в прошлом году весной на глухаря охотились. Он просил передать вам привет, письмо и фотографии, – с этими словами Павел достал из кармана пакет и протянул его через калитку.
– А-а-а, от Сан Саныча, – улыбнулся хозяин. Улыбка у него была хорошая, простецкая, к уголкам ярко-синих глаз собрались веселые лучики-морщинки. – Ну, заходите, заходите… Альма, ступай на место, это свои.
Лайка, подчеркнуто безразлично зевнула, махнула хвостом и медленно удалилась в сторону конуры, стоящей в углу двора. Двор, как и все дорожки, ведущие к нему, был выстелен шпунтованной половой доской на бревенчатых лагах. Доски были гладко струганные и покрашены коричневой краской. Хоть босиком ходи. Сверху двор накрывал односкатный, крытый шифером навес на балках, протянутых от дома к сараям.
Паша открыл калитку, сделал два шага по дорожке и вручил Федору Степановичу письмо и черный конверт с фотографиями. Тот взял «почту» и пригласил их войти:
– Проходите, ребята, в дом, скоро ужинать будем. Как раз уху собираюсь ставить, вот сижу, картошку чищу, – Он глянул в сторону речки. – Куда это Настя пропала?
– Федор Степанович, – смущаясь, сказал Павел, – у нас тут такое дело.… Мы только что приехали из Медвежьегорска. Нас четверо, и еще собака. Собираемся дней десять побыть на Пижмозере. Отец очень хвалил те места. Но сегодня выходить уже поздно. Вещей у нас уж больно много. Не успеем засветло.… В общем.…
– Переночевать где-то нужно? – помог ему Федор Степанович. – Об чем разговор?! Так бы сразу и говорили. Давайте ко мне. Свободного места у меня – взвод разместить можно.
– Спасибо вам огромное, – поблагодарил Паша. – Нам только на одну ночь. Мы завтра с утра отчаливаем.
– Так, может, вы с дороги-то в баньку сходите? – предложил гостеприимный хозяин. – Если на десять дней идете, то когда еще нормально помоетесь?
– Ну, это уже просто неудобно. Получается, как в анекдоте: «Тетенька, дайте попить, а то так есть хочется, аж переночевать негде!», – смущенно отшутился Паша, которому страсть, как хотелось попариться.
– Ничего-ничего. Все равно печку-каменку только что протопили. Настя воду для стирки грела. А где же ваши остальные двое и собака?
– Они у магазина вещи стерегут. Сейчас мы за ними сходим.
И квартирьеры, очень довольные результатами своего визита, поспешили назад к магазину, где их ждали Иван, Людмила, Ингур и двести пятьдесят килограммов груза. За один раз все унести было невозможно. Парни, навьючив по одному рюкзаку и прихватив в руки всякую мелочевку, ушли, а Людмилу с Ингуром опять оставили сторожить вещи.
Когда через двадцать минут ребята налегке вернулись назад, то застали сторожей в компании дремучего, бородатого деда, облаченного в брезентовый плащ-накидку, офицерское галифе и кирзовые сапоги. Из-под плаща выглядывала залатанная гимнастерка с кубарями в петлицах и одинокой медалью. Седую голову венчала военная фуражка с какой-то непонятной кокардой. Людмила слушала деда, широко раскрыв глаза, а тот вещал, как проповедник, то указуя пальцем на небо, то осеняя себя крестным знамением:
– … вот он и прогневался! С той поры и начались все наши беды. Сначала гражданская война, голод, потом концлагеря, война с чухонцем, война с германцем, опять лагеря, а на Канале энтом сколько народу полегло? Потом переселение нам устроили… Кому эти деревеньки мешали? А сейчас дома стоят брошенные, покосы заросли, дороги заболотились, кресты на могилках попадали, вот нечисть всякая и осмелела… Отвернул боженька лик свой от тех мест. Наши-то давно туда не ходят – стерегутся. Не след бы и вам ходить. Кабы беды не накликать!
– Дед, ты чего это тут наших женщин пугаешь?! – прервал его Иван. – И зачем антисоветскую агитацию разводишь?
– Подожди, Ваня, – отмахнулась от него Людмила. – Дедушка Никодим тут мне такие истории рассказывает.… Если все это правда, то ты, Паша, очень интересное место для отдыха выбрал.
– Истинная правда! – обиделся дед Никодим. – Чего ж я вам врать-то буду? Я свое, считай, уже прожил. Мне о душе время подумать. Ни к чему мне врать-то.
– А что за истории дедушка рассказывает? – поинтересовался Паша.
– Говорит, что с тех пор, как выселили жителей «бесперспективных деревень» Пижмозеро и Югозеро, завелась там всякая нечисть.
– Какая, такая нечисть? – ошарашено спросил Пашка. – Лешие с кикиморами, да вурдалаки с оборотнями?
– И-и-эх… – с сожалением вздохнул дед. – Дылды-то вон какие вымахали, а ума, я смотрю, не нажили. Ну, какие такие кикиморы? Я вам что, сказки для малолетних рассказываю? Нечисть – она невидима и неосязаема. Она в душу человечью проникает, забирает власть над ней и вводит во грехи смертные.
– А в чем, дедушка, это проявляется? – попытался уточнить Паша.
– Так ведь, со всеми по-разному… – дедушка опять вздохнул. – На кого страх жуткий нападает, кому мерещится чертовщина всякая, кто себя над другими возвеличивать начинает, а кем-то злоба лютая овладевает и начинает он все крушить, да на людей кидаться.
– И много таких случаев было?
– Да почитай, через год, да каждый год какая-нибудь петрушка случается. А в результате – то утопнет кто, то пропадет без вести, то драка до смертоубийства, а то и чего похуже…
– Чего уж хуже-то? – удивилась Людмила.
– А вот, послушайте, – дед оглянулся по сторонам и понизил голос. – Такой был случай. Поехали как-то на Пижму двое из Медвежьегорска – лосося промышлять на нересте. Машину-то в поселке оставили, а сами – вверх по-над Нельмой пешком пошли. Собирались через три дня вернуться. Да только ни через три дня, ни через неделю – нету их! Колька-то Тарасевич, у которого они машину на дворе оставили, возьми да и скажи об этом участковому нашему.
– Капитану Ничипоренко? – проявил осведомленность в местных персоналиях Павел.
– Ему ироду, ему душегубу, – с затаенной злобой в голосе ответил дед. – Осень-то сухая тот год была. Ну, Ничипоренко на своем мотоциклете по старой заброшенной дороге туда и поехал – разбираться, в чем дело. То ли запили мужики, то ли беда какая приключилась? Вернулся он оттуда вечером того же дня и, не говоря никому ни слова, в район укатил. А на следующий день вместе с ним УАЗ-санитарка с Медвежьегорска отправилась, да в тот же день назад уехала, в поселке не останавливаясь. Потом уже слухи дошли, что мужики-то эти там, на Пижме напрочь с ума рехнулись. Сидели в подполе одного заброшенного дома, голышом, никого к себе не подпускали, выли на два голоса по-волчьи, а когда их санитары оттуда вытаскивали, так они рычали, аки звери лютые, и всех покусать норовили. И ни слова по-человечьи. Так, до сих пор в Петрозаводском сумасшедшем доме их взаперти и держат. А ты спрашиваешь – чего хуже….
– Да-а, веселенькая история, – прервал наступившее гробовое молчание Паша. – А вот в прошлом году мой батя вместе с вашим Федором Ермолаевым целых десять дней охотился в районе Пижмозера. Однако что-то никаких злых духов они там не заметили. Это, вы как объясните?
– Так ведь, все от души человеческой зависит, – ответил дед. – У кого она чистая, да греховными помыслами не испорчена – тому никакая нечисть не страшна. А ищет она таких, у которых гнильца в душе завелась.
– Ладно, папаша, я вижу, у вас на все ответ готов. Однако недосуг нам всякие сказки слушать, нас ждут баня, ужин, сеновал, – Паша взвалил на спину тюк с байдаркой. – Наши помыслы невинны, наши души пока еще ничем, кроме шпор на экзаменах, не запятнаны. Так, что никакие бесы копытные и черти рогатые нам не страшны. Будь здоров, дедушка Никодим, не кашляй. Ну что, вперед, чистые души?
И они, попрощавшись с дедом Никодимом, взвалили на себя остатки груза и двинули в сторону дома Федора Ермолаева.
 
ГЛАВА 8
БАНЯ

Федор Степанович встретил их у калитки.
– Что-то вы подзадержались, – заметил он. – До магазина-то десять минут ходу. Или случилось чего?
– Да, вот.… Слушали всякие сказки в исполнении местного проповедника в петлицах – дедушки Никодима, – пояснил Павел.
– А-а! Старый хрыч опять приезжих пугает, – усмехнулся Федор Степанович. – Не обращайте внимания. Давайте, проходите, не стесняйтесь. Меня зовут Федор Степанович, можно просто – дядя Федя.
Он протянул по очереди руку Ивану и Олегу. Те, в свою очередь, тоже представились хозяину дома. Посмотрев на Людмилу, он спросил:
– А вы, наверное, Ванина сестренка? Угадал?
– А вот и не угадали! Ванечка – мой муж, – гордо ответила Люда.
– Скажи, пожалуйста, до чего похожи! – удивился Федор Степанович. – Говорят, это к долгому и счастливому супружеству. Ну что, сначала в баню или ужинать?
– Ох, уж очень пыльная дорога была от Медвежьегорска. Поэтому мы, наверное, сначала отмываться пойдем, – решил Павел
– Ну и правильно. На сытый желудок – какая парилка? – хозяин показал рукой в сторону бани. – Идите вот по этим мосточкам. Там Настя все вам покажет. Я ей уже сказал, что у нас гости. Альма, уйди с дороги.
Эта, последняя фраза относилась к лайке, которая, как вкопанная, стояла на мостках, ведущих к бане, и круглыми от удивления глазами смотрела на что-то позади Павла с друзьями. Они дружно обернулись по направлению ее взгляда и увидели Ингура, который сидел около калитки, не решаясь войти на чужую территорию. В свою очередь, он таращился на Альму, как наверное, таращился Али-Баба на сокровища, открывшиеся ему в пещере разбойников.
– Ну, чего ты вылупился, словно поп на инопланетянина? – спросил Пашка. – Давай, проходи, знакомься с девушкой.
Ингур, светски поскуливая и галантно виляя хвостиком, приблизился к Альме и принялся ее обнюхивать. Манеры столичного кавалера произвели на нее, по-видимому, самое благоприятное впечатление. Скромно потупив глазки, она смущенно завиляла хвостом, а потом вдруг лизнула Ингура в морду и жеманно завалилась на бок, высунув язык и кокетливо улыбаясь во всю свою лисью морду. Ингур настолько ошалел от такого приема, что азартно взвизгнув, подпрыгнул в воздух на полметра и с места в карьер, на дикой скорости понесся по обширному ермолаевскому двору. После третьего круга он снова подскочил к лайке, игриво ткнул ее носом в бок, нетерпеливо рявкнул и пулей вылетел за калитку. Там он остановился и еще раз приглашающе тявкнул. Альма, все это время с любопытством наблюдавшая за действиями ухажера, не стала ждать третьего приглашения, и очертя голову, кинулась вслед за ним. На улице она шутливо тяпнула его за ухо и стремительными прыжками стала удаляться в сторону леса, не забывая призывно оглядываться на Ингура. Тот, совершенно обалдев от счастья, рванул за ней. Затрепыхались на ветру его длиннющие уши. Через пять секунд парочка исчезла из виду. Пыль улеглась. Все стихло.
– Кармен-сюита – испанские страсти! – перевел дыхание Пашка. – Не увидел бы – не поверил бы, что наш охламон на такое способен.
– Вот это и называется – любовь с первого взгляда, – подвела итог Людмила. – Мы, люди, уже на такое не способны.
– Альма, девочка моя! Куда ты? – запоздало позвал хозяин.
– Все, Федор Степанович, – подал голос Иван. – Ждите теперь щенков карело-испанской породы. Хвост крючком, а спаниельские уши торчком!
Ермолаев, только удивленно покачал головой и, махнув рукой, пошел в дом.
Гости сложили свои вещи под навесом, рядом с крыльцом, прихватили все, что нужно для бани, и гуськом зашагали по дощатому настилу – вниз к речке.
Павел шел впереди и поэтому, подойдя к бане, первым протянул руку к дверной ручке. В этот момент дверь распахнулась, чувствительно стукнув его по пальцам. Он зашипел от боли и замахал ушибленной кистью.
– Ох, извините, пожалуйста, я нечаянно, – раздался испуганный девичий голос. – Очень больно?
Павел поднял взгляд от своей руки. В тот же миг у него перехватило дыхание, и он понял, что пропал. Пропал навечно и бесповоротно. В дверях стояла Она. Та, Что Являлась в Грезах. Единственная. Предначертанная Судьбой. Павел смотрел в ее встревоженные, широко раскрытые глаза цвета зеленой океанской волны и ему казалось, что он тонет в их бездонной глубине. Это наваждение длилось секунду-другую. Он встряхнул головой и вернулся в реальный мир. Девушка, которая стояла перед ним на пороге, выглядела лет на шестнадцать. Волосы цвета сухих сосновых иголок заплетены в две смешные косички. Худенькая до угловатости, она производила впечатление школьницы-пионерки. Одета девица была в коротенькое ситцевое платьице с какими-то немыслимо ярко-красными цветочками. Стройные загорелые ноги облачены в чудные красные ботики, сделанные, по-видимому, из старых резиновых сапожек путем отрезания голенищ. Все это мгновенно, как блиц-фото, запечатлелось в Пашиной голове. «Наверное, это и есть Настя – дочка Федора Степановича», – глубокомысленно подумал он. А вслух сказал:
– Совсем нет. Очень даже не больно. Не обращайте внимания. Даже – наоборот, то есть, конечно, больно, но не очень… – он вконец запутался и, смущенно улыбнувшись, поздоровался: – Здравствуйте! Вы, наверное, Анастасия, дочка нашего гостеприимного хозяина?
– Здравствуйте, – ответила девушка. Тревога с ее лица убежала, уступив место лукавой улыбке. – А вы, наверное, Павел, сын великого охотника Сан Саныча?
– А что, так похож?
– Ну, в общем, похож. Да и папа сказал – такой же рыжий.
– Я не рыжий, – обиделся Пашка, – Я – блондин. И потом, «такой же» – это, как кто? Уж не вы ли?
Тут сзади раздалось деликатное покашливание.
– Если ваше знакомство уже состоялось, и беседа приняла столь непринужденный характер, может быть, ты и нас представишь очаровательной хозяйке? – светским тоном поинтересовалась Людмила.
Паша, с видимым трудом отвернувшись от девушки, произнес:
– Анастасия, позвольте вам представить моих друзей. Вот эти, двое из ларца, одинаковых с лица – Иван и Людмила Скворцовы. Байдарочники. Романтики. Молодожены. Находятся здесь по случаю свадебного путешествия. А вот этот белый медведь – Ольгерт Дальберг. По прозвищу Гранитный Утес. По происхождению – швед. По натуре – горячая смесь пингвина с эскимосом. По призванию – ракетчик. Только его будущие ракеты будут уходить со старта не на счет «…три, два, один, ноль», а чуть позже, где-то на «…минус семь – минус восемь». Но в душе – он тоже романтик, правда очень задумчивый.
– Зато ты, по натуре – балаболка, по кличке Хитрый Лисенок, а по призванию – клоун, – заступилась за Олега Людмила.
– Не по кличке, а по прозвищу, и не Лисенок, а Лис – это уже две большие разницы, а по призванию – я не клоун, а химик-технолог, между прочим, в третьем поколении, – поправил ее Пашка.
– Можно просто – Олег, – довольно запоздало вступил со своей, видимо, заранее заготовленной партией Гранитный Утес.
Все дружно расхохотались. Утес обижено замолчал и гордо отвернулся.
– А меня можно звать просто – Настя, – сдерживая смех, сказала девушка. – Вы, Олег, пожалуйста, не обижайтесь. Просто, я сама по натуре – хохотушка. Папа говорит, что я в детстве смешинку проглотила. А вы все – такие юмористы…
И столько в ее голосе было искреннего раскаянья, что Олег сам улыбнулся и сказал:
– Юморист у нас один – вот этот ры… гм, блондин. Остальные люди серьезные, обстоятельные и дисциплинированные. Направлены сюда Федором Степановичем для прохождения банных процедур. Разрешите приступить?
– Да-да, конечно, проходите. Сейчас я вам все покажу, – и Настя первой вошла в предбанник.
Экскурсия по бане заняла минут пять. Экскурсанты за это время убедились, что баня у Ермолаевых, как и говорил Сан Саныч, была выдающаяся. Поперек бревенчатого сруба размером шесть на шесть проходила перегородка, которая делила баню на две части – «раздевально-отдыхательную» и «мыльно-парную». В центре располагалась замечательная печь – камин, каменка и водогрей одновременно. Посетитель от входа до парилки перемещался вокруг этой печки. При входе он сначала попадал в «холодный предбанник» – раздевалку для верхней одежды и обуви. Оттуда – в просторную, уже теплую «комнату отдыха» размером три на четыре. Со стороны печки сюда выходила топка, оформленная в виде камина с полкой. Над камином висела широкая деревянная доска, на которой искусный резчик вырезал буквами, стилизованными под старославянский шрифт:

Дивно видех словеньскую землю,
Идучи семо видех бани древны
И пережгут е рамяно
И облеются квасом уснияным,
И возьмут на ся прутье младое,
Бьются сами и того ся добьют,
Егда влезут ли живы,
И облиются водою студеною, тако оживут.
И то творят по ся дни немучими никим же,
Но сами ся мучат и то творят
Не мовенье себе, а мученье…
Нестор, летописец.

В центре комнаты находился добротный стол с лавками. Напротив камина в стене имелось единственное в бане застекленное окно с видом на речку. Далее следовала «теплая раздевалка» с вешалками для полотенец и простыней. Из нее через дверь в перегородке можно было попасть в мыльное отделение, куда выходила та часть печки, которая грела огромный чугунный котел с водой. Здесь на лавках вдоль стен стояли кадушки с холодной водой, тазы и ведра. Пол был настелен из округло струганных досок, со щелями для стока помывочной воды. И, наконец, за последней низенькой дверью, открывавшейся на себя из мыльной, находилась парилка-сауна с трехъярусными полками`. И, конечно, здесь находилась главная часть печки – каменка, кирпичная снаружи, заполненная речными камнями внутри, с чугунной дверцей вверху – для поддавания пара.
– Вопросы есть? – закончила инструктаж Настя.
– Есть, – сказал Павел. – Кто автор проекта и строитель этого замечательного сооружения?
– Папинька строили, – с гордостью пояснила Настя. – Ну и мой родной дядя Коля Тарасевич с печкой помогал. Кстати, есть еще и второй этаж. Там папа хочет поставить бильярд. Из леспромхоза завклубом обещал списанный отдать.
– Ничего себе, запросы для глухой карельской деревушки, – удивился Павел. – А стриптиз-бара в вашем поселке случайно нет?
– Отчего же нет? – спокойно ответила Настя. – Вот, как приедут городские, да пойдут в баню, а потом из парилки в голом виде в речку начнут выскакивать, тут мы всей деревней стриптиз и смотрим.
– Намек не по адресу, – сказал Иван. – Купание в неглиже не планируется. Руссо туристо! Облико морале! Ферштейн?
– Ну, и хорошо. А я вам сейчас холодненького кваску из холодильника принесу, – с этими словами Настя ушла, прикрыв за собой дверь.
Первыми в парилку пошли мужики. Они взяли с собой три веника – березовый, дубовый и пихтовый. В парилке было жарко, градусов под сто. Тем не менее, Иван решительно взялся за ковш, который плавал в деревянной бадейке с водой, стоявшей около каменки.
– Подожди, Ваня, поддавать. Для начала жару – вполне достаточно, – остановил его Олег.
– Если достаточно, тогда я начинаю париться, – с этими словами Иван взял два веника и полез на верхнюю полку.
– Иван, положи веники в этот тазик с горячей водой. Они должны, как следует распариться, особенно пихтовый, – сказал Олег. – И вообще, вениками на первом заходе не машут.
– А чем машут? – спросил Иван.
– Гусары, молчать! – рявкнул Пашка.
– Ничем не машут, – выдержано ответил Олег. Он прикоснулся указательным пальцем к своему носу. – В первый заход нужно просто сидеть и ждать, пока с кончика носа не упадет пять капель.
– Откуда должно упасть пять капель? – попытался уточнил Иван.
Пашка собрался уже было ему ответить, но Олег зажал ему рот.
– Иван, ты что – первый раз в бане? – спросил он.
– В бане – не первый, а вот в сауне, да еще с такими мастерами шайки и веника – в первый, – признался Иван. – Поэтому, если не трудно, проведите инструктаж для чайника.
– Ну, если в двух словах… – сказал Олег.
– Пока у чайника с носика не закапает, – уточнил Пашка.
– В парилку, если она хорошо протоплена, – начал Олег, – рекомендуется заходить всего три раза. Максимум – пять. В первый заход достаточно прогреться до первого пота. Но при этом пар должен быть исключительно сухой. Во второй заход можно поддать один-два ковшика и пропотеть уже, как следует.
– До пятидесяти капель с носа, – пояснил Пашка.
– Но веником и на этот раз махать еще рано. Веником начинают работать только на третий заход.
– А в четвертый заход, что делают? – спросил Иван.
– Четвертый и пятый заходы – для крутых профессионалов, которые поднимают жар так, что парится можно только в войлочной шапочке и брезентовых верхонках.
– И в валенках с галошами, – ввернул Пашка.
– Обливаться водой между заходами в парилку, – продолжал Олег, не обращая внимания на Пашкин треп, – необходимо, наоборот, по нисходящей температуре. Первый раз теплой водой, потом прохладной, а после захода с вениками можно и ледяной.
– А после четвертого и пятого заходов можно уже и в прорубь, и в снег, - добавил Паша. – После шестого – некоторые ныряют даже в жидкий азот. И хоть бы – хны.
– Все, у меня уже с носика закапало, – сказал Иван и вылетел из парилки.
Когда дверь за ним захлопнулась, Паша спросил Олега уже серьезным голосом:
– Послушай, Гранитный Утес, а тебе не показалось странным все то, что нагородили вокруг Пижмозера сначала участковый, а потом этот дурковатый дед Никодим?
– Ты думаешь, он дурковатый? – прищурился Олег.
– По крайней мере, выглядит он точно, как юродивый.
– Выглядеть и быть – не одно и тоже.
– Что ты хочешь этим сказать? – удивился Паша.
– То, что своей цели он достиг – когда про свихнувшихся рыбаков рассказывал, у Людмилы глаза были, как у испуганной совы.
– Полагаешь, он сознательно хотел нас напугать? Зачем?
– Не знаю, Паша. Но все это довольно странно выглядит.
– Нужно будет у Федора Степановича насчет тех мест получше расспросить, узнать, что он обо всем этом думает. Он здесь пока единственный, кто производит впечатление нормального человека.
– Не считая его дочки, конечно, – ехидно сказал Олег и подмигнул Пашке.
– Почему у моего бледнолицего брата дергается глаз? – надменно спросил Лис.
– Гранитный Утес видел, как Хитрый Лис смотрел в глаза Рыжей Кунице, когда та ударила его дверью по руке.
– А больше Гранитный Утес ничего не заметил?
– Он заметил, как Рыжая Куница смотрела на Лиса.
– И как же это она смотрела?
– Она смотрела на него так, как до этого Альма смотрела на Ингура. И я уже опасался, что Лис, начнет скакать вокруг нее, как лопоухий спаниель.
– Вместо этого, Лис начал отпускать ослиные остроты о своих друзьях. Прости меня, Гранитный Утес, я не хотел тебя обидеть. Мне хотелось ей показаться остроумным.
– Ничего. Я знаю много славных воинов, которые становились глупее дятла в присутствии хорошеньких девушек, – успокоил Утес Хитрого Лиса. – Однако засиделись мы тут. Пойдем, а то Скворцы весь квас выпьют.
Квас был не простой, а с легким, в два-три градуса, хмелем. Он отлично освежал после парилки, снимал усталость и поднимал настроение…
…Спустя полтора часа, Паша с Олегом и Скворцы, облаченные в простыни, сидели в «комнате отдыха» напротив окна и, любуясь видом на Нельму, остывали уже после третьего захода в парилку. Вдоволь нахлеставшись вениками и окатившись ледяной водой из колодца, они почувствовали себя рожденными заново.
– Мне, как новорожденному, хочется только жрать и спать. Никаких других желаний нет. Наверное, это и есть счастье, – сказал Павел.
– Человек счастлив тогда, когда у него вообще нет никаких желаний, – поправил его Олег. – Следовательно, необходимо быстро поужинать и – на сеновал.
– Какие-то все приземленные у вас цели. А как же желание творить? Созидать нетленное? Познавать мир? – спросила Людмила.
– Все эти устремления вторичны и возникают у человека только тогда, когда у него нет бани, еды и ночлега, – ответил Павел. – Вот тогда-то он и включает свой интеллект, чтобы все это оттяпать у природы или у ближнего своего под видом экономики, науки или искусства.
– И это говорит комсомолец, будущий строитель коммунизма, – с горьким сожалением произнес Иван.
– А что, при коммунизме не будет бань, веселых пирушек и ночлегов на сеновале? – спросил Пашка. – На фиг такой коммунизм! Хочу остаться в социализме. Он хоть и с голым задом, но зато с человеческим лицом.
Их философскую беседу прервал стук в дверь и голос Федор Степановича:
– Ребята, вы там еще живы? Я вам пива принес.
– Заходите, Федор Степанович! Мы уже заканчиваем, – сказал Паша.
Хозяин вошел и поставил на стол запотевший бидончик с шапкой пены.
– С легким паром! Вот попробуйте, – предложил он. – Собственного производства. А то я Насте говорю, чего ты им один квас поставила? Мужикам-то чего покрепче после баньки захочется.
Попробовали. Если ермолаевский квас был чуть хмельной, то его пиво оказалось таким забористым, что у Паши на голодный желудок в голове моментально зашумело.
– Вы нас просто балуете, Федор Степанович! – сказал он. – Ну, к чему такие хлопоты?
– Не переживайте, для нас это не хлопоты. Гости в наших краях – явление редкое, а потому – приятное. Как говорится: «Гость поутру – радость ко двору, к вечоре гость – унынье брось». А старики учат: «Незваного гостя бог посылает».
– Ага, и еще говорят: «Незваный гость хуже татарина».
– Боженька знает, кого, когда и к кому послать. Ну, а татаро-монгольских нехристей в этих краях и в помине не было. Не добралась Орда до наших северных лесов. – Федор Степанович разлил остатки пива по кружкам. – Ну, одевайтесь, да ужинать уже пора. Настя как раз стол накрыла.
Когда за ним закрылась дверь, Людмила вздохнула:
– Просто добрый волшебник какой-то! Мальчики, надо придумать, как его отблагодарить.
– Денег он не возьмет, это сто процентов, – сказал Павел.
– Нужно ему подарить что-нибудь полезное в хозяйстве, – высказал умную мысль Иван.
– У меня есть такая вещь, – сообщил Олег.
– Что это за вещь? – поинтересовалась Людмила.
– Сейчас не скажу. Станете отговаривать. Но вещь хорошая, Федору Степановичу понравится. Вручу вечером, после ужина. Тогда все сами и увидите.
 
ГЛАВА 9
УЖИН

Есть три Простых Правила для того, чтобы застолье получилось на славу.
Первое. Стол должен быть Просторным, но не Пустым. Просторным – настолько, чтобы сидящий за ним человек, не вставая, мог дотянуться только до его середины. Это – по ширине. А длина стола должна обеспечивать каждого едока свободным пространством на локоть вправо и на локоть влево. Зная количество столовников, любой пятиклассник в два действия найдет общие размеры стола и подходящего для него помещения. А более продвинутый математик рассчитает необходимое и достаточное количество тарелок, стаканов, стопок, мисок, кастрюлек, сковородок и чугунков, чтобы стол не выглядел Пустым.
Второе. Подаваемые к столу блюда должны быть Простыми и Понятными. Чтобы любое из них можно было назвать одним-двумя ясными и вкусными словами. Соленые Рыжики. Уха из Стерляди. Жареная Ряпушка. Запеченные Тетерева. Вареная Картошка. Хлебный Квас. Рябиновая настойка. И не надо никаких французских салатов с майонезом «провансаль», консоме с пашотом, брюссельских супов-пюре из протертой капусты, фондю франш конте, суфле и коктейлей. Все эти кулинарные изыски – от стремления к чревоугодию, недостатка качественных продуктов, извращенности вкусов и европейского скупердяйства.
Третье. Перед тем, как сесть за стол необходимо Поработать и Проголодаться. Для этого очень полезно прогуляться по лесной тропе километров пятнадцать с трехпудовым рюкзаком, напилить-наколоть пару кубов дровишек, перетряхнуть километр сетей или выкопать десяток-другой мешков картошки. Тогда и аппетит гарантирован, и добавка не повредит фигуре, а лишняя стопка не на «подвиги» потянет, но к задушевной беседе или к здоровому и спокойному сну, минуток этак на шестьсот. А сытому и бездельному за столом – делать нечего.
Хотя, из любых правил бывают исключения. Из трех Простых Правил застолья – тоже. Например, первое правило можно соблюдать не строго. Второе – желательно соблюдать строго. А вот третье – обязательно соблюдать строго.
Но в тот вечер застолье у Федора Степановича намечалось по всем означенным правилам без исключений.
Добротный дубовый стол своей основательностью и размерами поражал воображение городских гостей, привыкших ютиться на кухоньках, едва ли превосходящих этот стол по площади. Он был настолько крепок и незыблем, что навевал мысли о редутах, куртинах и равелинах. Вокруг него, не уступая в надежности, как выносные укрепления стояли шесть деревянных стульев с подлокотниками.
Этот форт-гарнитур располагался в подобающем ему по размерам и стилю помещении, которое правильно было бы назвать кухней-столовой. Ее бревенчатые стены были ошкурены до зеркального блеска и приобрели от морилки и времени благородный золотисто-красный цвет. Беленый известью потолок поддерживали две пары перекрещивающихся балок той же фактуры, что и стены. Из центра образованного ими квадрата на трех цепях свисала лампа в виде тележного колеса с шестью белыми стеклянными плафонами.
В углу стоял умопомрачительный четырехстворчатый буфет такой высоты, что для его штурма требовалась стремянка. Бойницы верхних дверок украшали настоящие цветные витражи, которые отбрасывали от лампы радужные блики, придавая всему помещению немного сказочный вид.
Дверной проем, отделяющей кухню от других помещений, был занавешен серебристой льняной портьерой с вышитыми малиновыми петухами.
На стене висела «Схема лесных кварталов Нельмского лесничества Медвежьегорского леспромхоза» – большая карта, состоящая из пронумерованных зеленых четырехугольников, разделенных черными пунктирами просек. Тут же были нанесены и все ручьи, речки и озера.
В «красном» углу вместо икон висело множество фотографий в рамках. «Наверное, ермолаевские родственники», – подумал Пашка.
Обращала на себя внимание и печь, она же – кухонная плита с духовкой. Ее наружные стенки были отделаны белой кафельной плиткой с сине-кобальтовым орнаментом. Чугунная дверца топки имела внизу ряд дырочек, и хотя по летнему времени плита не топилась, но Павел легко представил себе, сколько уюта зимними вечерами дарит хозяевам этот очаг, весело поблескивая оранжевыми лучиками из-за печной дверки.
Вошедшие в дом путешественники зачарованно остановились у порога, рассматривая этот незатейливый, но надежный и уютный интерьер. В кухне никого не было.
– Вот это да! – восхищенно ахнула Людмила. – Сказочный теремок!
– Тук-тук-тук, – позвал хозяев Пашка. – Кто-кто в теремочке живет? Кто-кто в электрифицированном живет?
Из-за портьеры показался Федор Степанович. В одной руке он держал трехлитровую банку с каким-то рубиновым напитком, а в другой – литровую бутыль с темно-янтарной жидкостью.
– Во! Из подпольных запасов достал, – сказал он. – Как говорил Чапай, год не пей, два не пей, а после бани – укради, да выпей!
Он пристроил емкости на стол, который и так уже был плотно заставлен всевозможной снедью и посудой. При беглом осмотре проголодавшиеся туристы отметили чугунок с янтарной ухой, литровую банку с маринованными белыми грибами, миску с солеными груздями, крошеным репчатым луком и сметаной, блюдо с жаренной рыбой, две тарелки с ломтями копченого и соленого сала в темно-красных прослойках, огромную сковороду с глазуньей из двух десятков яиц и здоровенный кусок буженины с воткнутым в него разделочным ножом. Отдельными пирамидами на столе лежали свежие огурцы и помидоры, на разделочной доске возвышалась целая скирда из зеленого лука, укропа и петрушки. Кроме принесенных хозяином напитков на столе стояли кувшины с квасом, пивом и клюквенным морсом.
– Прошу к столу, дорогие гости, чем богаты, тем и рады, – хозяин занял место во главе стола и принялся рассаживать гостей. – Людмилу прошу сесть по левой руке от меня. Иван, ты присаживайся далее, рядом с молодой женой, по этой же стороне. Одесную садись ты, Павел, а твоему другу Олегу – место по правой руке от тебя. Ну, а Настя, как молодая хозяйка дома, сядет на другом торце стола, между Иваном и Олегом. Да! Где же она ходит? Аська! Спускайся живей, гости ждут.
Послышались шаги вприпрыжку по лестнице, льняную портьеру словно ветром сдуло в сторону, и в комнату влетела Настя. На ее озорном, но чуть озабоченном лице явственно читалось ожидание оценки произведенного эффекта. Павел смотрел на нее и не узнавал. Куда девалась та угловатая школьница в смешных ботиках на босу ногу? Перед ним стояла изящная девушка восемнадцати лет. Ее стройную фигурку восхитительно облегало узкое платье цвета морской волны с белым воротничком-стоечкой. Сверху, по вечернему времени, была наброшена легкая трикотажная кофточка чуть более темного цвета. На ногах – белые туфельки на невысоком каблучке. Косички исчезли, уступив место пышной прическе, в которую теперь были уложены ее золотисто-медные волосы. Прежними остались лишь глаза зеленовато-бирюзового оттенка, который имеет пронизанная солнцем вода в тропических морях или хрустально чистых горных озерах, по высоким берегам которых стоят вековые ели. Она смотрела прямо на него, и Паша опять почувствовал себя в состоянии невесомости над космической бездной этих колдовских глаз.
В чувство его привел Олег, который сквозь зубы прошипел у него над ухом:
– Очнись, Паша. Не стой истуканом. Скажи что-нибудь остроумное.
Паша напряг ум и выдал:
– Здравствуйте, Настя. С легким паром! В смысле – давно не виделись.
Люда участливо спросила:
– Ты как себя чувствуешь, Паша? В парилке не перегрелся?
На выручку пришел Иван:
– Надо было, войлочную шапочку на голову одевать. Говорил же Олег.
Федор Степанович недоуменно пожал плечами и сказал:
– Ну, давайте, накладывайте себе в тарелки, кто чего видит. Проголодались, наверное, с дороги-то?
Гости действительно хотели кушать, как сто китайцев в период культурной революции. После железнодорожного завтрака у них и росинки маковой в роту не было. Поэтому на еду они набросились, словно пираньи на кабанчика, сдуру решившего переплыть Амазонку. Однако Федор Степанович приостановил трапезу:
– Предлагаю наполнить бокалы. Кому – что?
Себе и Паше хозяин налил из литровой бутыли по стопке янтарной жидкости с ароматом коньяка. Скворцы предпочли смородиновое вино из трехлитровой банки. Олег наполнил Насте граненый стакан клюквенным морсом, а себе – поллитровую фарфоровую кружку уже знакомым крепким ячменным пивом.
– Предлагаю тост за здоровье дорогих гостей, – коротко сказал Федор Степанович и одним махом опрокинул стопку.
Паша последовал его примеру и тут же, выпучив глаза, потянулся за морсом. Жидкость хоть и имела благородный коньячный вкус, но крепостью была – градусов под семьдесят.
– Что это было? – утирая навернувшуюся слезу, спросил Паша у хозяина.
– Настойка на скорлупках лесных орехов и зверобое, – пояснил тот. – От ста болезней помогает.
– А чего ж она крепкая-то такая?
– Так ведь если на водке настаивать – не будет настоящего лечебного эффекта, – заговорщецки подмигнув, ответил Федор Степанович и вновь налил стопку себе и Павлу. – Тут натуральный продукт собственного производства нужен.
Паша встал со своего места.
– Ну, как говорится, чтоб между первой и второй третья не вклинилась. Предлагаю тост за здоровье и благополучие хозяев этого гостеприимного дома.
На этом с официальной частью ужина было покончено. Далее следовали уже непротокольные тосты. За тех, кого с нами нет и за тех, кого с нами уже и не будет. За тех, кто в пути и за тех, кто в море. За дружбу и за любовь. За прекрасных дам и за благородных рыцарей. За наш народ и его мудрых правителей. За успехи детей и за здоровье их родителей. За предков-основателей и потомков-продолжателей…
Наконец, Павел решил, что наступил подходящий момент для расспросов о Пижмозере. Не хотелось только пугать Людмилу своим интересом к сказкам дедушки Никодима.
– А не пора ли перекурить? – сказал он, поставив пустую стопку на стол.
Решили, что пора. Курильщики, а таковыми были все мужчины, отправились на двор. Иван, вышедший на крыльцо первым, вдруг прижал палец к губам и показал куда-то в угол двора. Присмотрелись. Когда глаза привыкли к сумеркам, обнаружилась идиллическая картина. Около своей конуры мирно спала Альма. Рядом, разложив по настилу уши самолетиком, дрых Ингур. Лайка, чутким ухом уловив шум на дворе, открыла глаза и подняла голову. При этом Ингур и ухом не повел, продолжая спать заслуженным сном шахтера-стахановеца после очередного рекорда в угольном забое. Альма же, увидев людей, а главное – хозяина, смутилась и забралась в конуру.
– Умотала столичного кавалера карельская красавица, – сказал Паша. – Придется нам теперь, Федор Степанович, дружить не только домами, но и конурами.
– Не верю я в то, что моя девочка могла согрешить с вашим кобелем. Думаю, что они просто бегали и играли где-нибудь около поселка. Альма иногда убегает в лес одна на целый день. Бывает, даже вальдшнепов приносит.
– Ну, будем надеяться, что она просто знакомила его со своими охотничьими угодьями, – с сомнением покачал головой Иван.
– Кстати, об охотничьих угодьях. Федор Степанович, не знаете, как в этом году на Пижмозере с глухарями да рябчиками? – спросил Паша, рассчитывая подвинуть разговор в интересующую его сторону. – Где посоветуете охотиться?
– Так ведь, Паша, там их везде полно, – ответил хозяин. – Нужно только пораньше вставать и не лениться побольше ходить. Охотника, как и волка – ноги кормят. А искать их лучше рано утром на ягодниках по краю болот. Хорошо пройтись вдоль ручьев – они там гальку собирают. Сходите хотя бы на Югручей, что из Югозера вытекает и впадает в Пижму. Вы где лагерь-то разбить планируете?
– Вот, как раз, у вас и хотели спросить – где нам лучше палатки поставить? – задал вопрос Паша, очень довольный тем, что разговор идет в нужном направлении.
– Есть одно хорошее местечко, – подумав, ответил Федор Степанович. – На истоке Нельмы из Пижмозера. Тут же рядышком, в полусотне метров ниже по течению в нее и Пижма впадает. И вода чистая, проточная будет, и все дорожки-тропинки туда сходятся. Там еще сохранились остатки моста через Нельму.
– Моста? Туда разве есть дорога? – удивился Паша.
– А как же, – ответил Федор Степанович. – Там, где сливаются Нельма и Пижма, поселок был – Пижмозеро. К нему-то дорога и вела напрямую от Усть-Нельмы, пересекая Заонежское шоссе. Только сейчас она заросла да заболотилась, и ни на чем слабее УАЗика по ней не проедешь, да и то в сухое лето.
– А зачем поселок-то ликвидировали? – спросил Паша.
– Так ведь, кто, что говорил.… Официально объясняли – укрупнение, ликвидация бесперспективных поселений. Мол, нельзя в каждом  мелком поселке обеспечить электричество, связь, школу, магазин, дороги, транспорт и прочее.
– А что там сейчас – на месте этих поселков? – спросил Паша.
– Да ничего особенного, – пожал плечами Федор Степанович. – Избы стоят позаброшенные, дороги заболачиваются, да покосы зарастают. Если на Пижмозеро наши иногда еще ездят, на тракторах или грузовиках с передними ведещими мостами, то на Югозеро одна тропинка осталась, да и та зарастает.
– А чего же нас тогда дедушка Никодим всякими ужасами пугал? Мол, проклятое место, нечисть завелась… – подошел к главной теме Павел.
– Да слушайте вы больше старого дуралея, – ответил хозяин. – Он с тех пор, как всю их семью с Пижмозера сюда переселили, совсем умом тронулся. Попали они в наши края из Белоруссии. Тогда, сразу после войны многих оттуда, да с Украины в Карелию переселяли. Не то, как эвакуированных, не то, как ссыльных, не знаю точно.
– То-то я смотрю у вас в поселке много фамилий таких: Нечипоренко, Тарасевич, Павличенко, – поделился своими наблюдениями Павел.
– Так Никодим-то наш, свет Васильич – и есть старший Павличенко. Хотя, это он сейчас – старший. А когда привезли их семью в Пижмозеро, в сорок шестом, так его самого-то с ними не было – в лагерях сидел. А главой семьи у них тогда считался его отец – Василь Петрович. Вот уж кто серьезный мужчина был! И внешность – запоминающаяся! Борода рыжая, как медь, всегда была аккуратно подстрижена, словно у английского шкипера. Носил темно-синий китель с зелеными петлицами и фуражку с зеленым околышем – так до революции лесничие с образованием одевались. Но нелюдим был – редкостный. Все молчком ходил. Наши-то сначала думали – глухонемой. Скажут ему, мол, здрастье, дедушка! А он в ответ только зыркнет исподлобья своими зелеными глазищами, да стороной пройдет. Работал он у нас в леспромхозе – вначале лесником, а затем – даже старшим лесничим. Лесное дело знал отменно. Мог даже геодезические работы выполнять. Очень образованный человек был, лесной факультет не то в Витебске, не то в Минске заканчивал. И при этом – очень набожный был человек. А в наших краях – церковь-то одна, в Усть-Нельме. Да и ту власти почти сразу после революции закрыли. Вот поэтому в доме у него – целый иконостас был. А веры он еще старой – древлеправославной придерживался. Посты соблюдал строго. Богохульства – не терпел. Начнет кто в конторе на религиозные темы языком трепать – он сразу вон выходил. А силищи был неимоверной! Ростом невелик, зато в плечах – сажень. Ему уж лет семьдесят было, так он еще в одиночку на медведя с двустволкой ходил.
Обосновались они тогда сразу – крепко. Домишко-то им выделили – пропащий, развалюху. Так они за год и его подремонтировали, и новый пятистенок поставили. И, вообще, как-то быстро они хозяйством обросли. Лошадь завели, коровенку, овечек, птицу всякую. По всему было видно, что деньжата у них водились. Ну, правду сказать, и вкалывали они – от зари и до зари. Что в леспромхозе, что у себя на подворье. А тут, на тебе – снова переселяйся. Вот, наверное, старый Василь и не выдержал – в ту же неделю, как ему Ничипоренко бумагу на переселение предъявил, слег, да через месяц и помер.
– Наверное, поэтому его дедушка Никодим душегубом зовет, – предположил Павел.
– Тут, вообще – странное дело. Умер Василь Петрович от воспаления легких – это в июле-то! А душегубом участкового Никодим зовет не столько поэтому, сколько из-за сынка своего любимого, Михася. Того Ничипоренко после пьяной драки с поножовщиной два года тому назад арестовал. А суд ему – пять лет лагерей определил.
– Выходит Серега-тракторист и брат его младшенький, Михаил – каторжник беглый – оба сыновья Никодимовы?– спросил Иван.
– А чьи ж еще? Правда, как посадило НКВД Никодима в тридцать пятом еще в Белоруссии, так он только после амнистии пятьдесят третьего и вернулся. Сначала лагерь красноярский, потом поселение, потом штрафбат, потом плен и лагерь немецкий, потом снова лагерь, но уже воркутинский. А Серега с Минькой, так безотцовщиной и росли. Когда Павличенки в сорок шестом на Пижмозеро приехали, Сереге уже лет четырнадцать было, а Мишке, наверное, двенадцать. Я как раз в это время на флот служить уходил. Мы ведь тоже тогда на Пижмозере жили. И сюда, в Нельмино в одно время с ними – в пятьдесят девятом переезжали.
– Вы тоже – переселенные? – удивился Павел.
– Да нас тут, переселенных – половина поселка, – ответил хозяин. – С Пижмозера и с Югозера. А вообще-то, мы, Ермолаевы, как раз и есть – коренные жители. Дед мой Савва родился в этих местах в 1885 г. И отец родом с Пижмозера.
– И все же, Федор Степанович! Про всякие злоключения на Пижмозере нам не только дедушка Никодим говорил, – вернулся к теме Павел. – Вот и участковый ваш, капитан Ничипоренко – тоже о нескольких «странных» несчастных случаях рассказывал. Про убийство на охоте, например, или про утонувшего туриста…
– А чего ж в них «странного»? – пожал тот плечами. – Охотники, так те – перепились, как водится. Вот спьяну и приняли дружка своего за лося. А, что касается туриста утопшего – так и это не мудрено. На тот порог, Падунец, где они перевернулись, и опытные байдарочники не рискуют в большую воду соваться. А эти, как потом выяснилось, совсем новичками были. Вот и полезли на обычной резинке, да еще без жилетов и касок. Их на сливе выкинуло из лодки, да под струю и затянуло. А там ниже, на шивере течение и камни такие, что из бревна мочалку сделают. Это чудо еще, что второй жив остался. Так, что и вам туда лезть не советую, особенно после дождей проливных. Рев на километр слышно. А что касается нечисти – так это все старческие выдумки дедушки Никодима, которые он на каждом углу повторяет, а дети малые, да бабы глупые потом ими друг друга стращают.
– Да, мы ведь почему так подробно спрашиваем, – пояснил Павел. – Уж очень он Людочку нашу напугал. Хотим ее дамские страхи развеять.
– Ну и правильно, – подвел итог Федор Степанович. – Покурили? Тогда пошли к столу. Там еще поджарка из свининки с молодой картошечкой вас дожидаются.
Через час, полностью оправдав все ожидания, как свининки, так и картошечки, а также всей остальной компании блюд и напитков, изрядно осоловевшие и окосевшие гости почувствовали, что если сей же момент не встанут из-за стола, то здесь же и уснут.
Паша, не желая ударить перед Настей лицом в салат, первым нашел в себе силы встать:
– Дорогие хозяева! – он поднял стопку с домашним ермолаевским коньяком в правой руке и граненый стакан со смородиновым вином в левой. – Позвольте мне от себя лично и от имени моих друзей поблагодарить вас за то гостеприимство и радушие, с которыми вы нас встретили. Все знают, что русский Север испокон веков славится своим хлебосольством. Но такого щедрого приема мы, жители Ленинграда, не ожидали. В нашей памяти надолго сохранятся те замечательные мгновения, которые…
Но тут Олег положил ему свою тяжелую руку на плечо и встал сам.
– Лис, тебя уже заносит. Ты не на митинге, – вполголоса сказал он Паше и, слегка надавив рукой, легко усадил его на место. Затем продолжил, уже громче, обращаясь к хозяину. – Дорогие Федор Степанович и Настя! Большое вам спасибо за баню и ужин. Давно мы так душевно не отдыхали. Теперь ждем вас в Питере. А в знак признательности и на добрую память о нашей встрече позвольте подарить вам маленькие сувениры.
С этими словами Олег достал из внутреннего кармана своей куртки сверток. Развернув его, он вручил Федору Степановичу небольшой кожаный футляр, а Насте – какую-то плоскую коробочку. Скворцы вскочили со своих мест, пытаясь разглядеть, что же такое Олег преподнес хозяевам.
Федор Степанович поднял крышку футляра и обнаружил под ней компас. Но какой! Эту вещь Павел прекрасно знал. Немецкий трофейный компас, который Олег еще в седьмом классе купил на Калининском рынке у какого-то пропойцы за десять рублей, выданные ему матерью на приобретение клубничной рассады для дачи. В хромированном корпусе, с зеркальной крышкой и масштабной линеечкой сбоку, с плавающей в глицерине картушкой, оснащенный азимутальным визиром и вращающимися лимбами, с фосфоресцирующими цифрами и делениями на нескольких шкалах, этот компас показался им тогда, четырнадцатилетним подросткам, каким-то космическим прибором, чудом попавшим на землю. Семейство Дальбергов в то лето так и осталось без нового сорта домашней клубники, но папа Дальберг почему-то не стал ругать сына за это приобретение. Тогда он открыл на своей ладони компас, посмотрел в ту сторону, куда указывала блестящая стрелка своим зеленоватым острием, и сказал «Не забывай, Ольгерт, иногда поглядывать на нее». Что он хотел этим сказать, Олег так и не понял тогда.
И вот теперь Паша наблюдал, как эта удивительная вещь, без которой не обходилось ни одно их с Олегом путешествие, имеющая для них значение своего рода талисмана, переходила в руки, в общем-то, постороннего человека. Он зашипел со своего места:
– Ты что, с ума сошел? А мы с чем по лесу ходить будем?
– Потом объясню, – отмахнулся от него Олег.
– Что вы, ребята, такую ценную вещь я принять не могу, – замялся Федор Степанович, но по его глазам было видно, что подарок понравился. – Как вы сами-то без компаса в лесу?
– Ничего, у нас второй есть, не хуже, – успокоил его Олег.
– Ну что же, коли так – спасибо! Вещь нужная. Я ведь в нашем леспромхозе мастером работаю. По лесам, конечно, много бегать приходиться. За вырубками следить, делянки разбивать, просеки рядить. Но больше всего мороки с лесными пожарами. Иногда по неделе из леса не выходим. Да все по незнакомым местам. Так, что без хорошего компаса худо, а у начальства не то, что компаса – топора лишнего не допросишься. Спасибо, – еще раз поблагодарил он и спросил у дочери: – А у тебя, Настя, что там такое?
Настя открыла коробочку и взвизгнула от восторга.
– Ой, какая красивая! – воскликнула она и тоненькими пальчиками поднесла к свету какую-то блестящую разноцветную штучку. – Что за прелесть! Как ее носить?
– Я бы назвал это брошкой, – Олег смущенно почесал кончик носа. – Хотя изначально это была блесна-вращалка норвежской фирмы «Абалон». Но однажды, у нее отломилась защелка, и фирменный грузик потерялся. Как я ни пытался отремонтировать – на нее ничего не ловилось. Жалко было, что такая красота пропадает. Вот я и припаял к ней обычную английскую булавку. Да так она у меня в коробочке с блеснами и осталась. Но теперь ей, кажется, нашлось подходящее место. Настя, вы позволите?
С этими словами он взял у нее брошку, ловким движением прицепил ее к отвороту Настиной кофточки и посмотрел на нее оценивающим взглядом художника.
Маленькая золотистая рыбка, радужно переливаясь пятнышками цветной эмали, сверкала, как бриллиант.
– По-моему, неплохо, – сказал он и вопросительно посмотрел на Людмилу.
– А что? Очень красиво, – она, словно эксперт-ювелир, рассматривала брошку под разными углами. – Чем-то напоминает чешскую бижутерию.
– Скорее уж – цыганскую, – язвительно ввернул Пашка. Ему было ужасно завидно, что Олег додумался подарить что-нибудь Насте. Теперь он страшно переживал и мучался ревностью.
– Мне очень нравится! – сказала Настя. – Тем более что Рыбы это мой знак зодиака. Спасибо вам большое, Олег!
– Не за что, – ответил он. – Это вам спасибо за гостеприимство. Вот если бы еще на сеновале переночевать разрешили… Предел мечтаний!
– Зачем же – на сеновале? – обиделся Федор Степанович. – Разве у нас в доме плохо? Для молодоженов имеется отдельная комната с двуспальной кроватью, в большой комнате есть вполне приличный диван, в конце концов, можно устроиться с раскладушками на веранде – все же крыша над головой.
– Нет, на диване, я и дома могу, – отказался Олег. – А вот на сеновале переночевать.… Когда еще придется?
 
ГЛАВА 10
СЕНОВАЛ

Исключительно для городских жителей, которые могут и не знать в точности, что такое сеновал, необходимо дать небольшое пояснение. Если некоторые из них думают, что это просто такой большой сарай, в котором крестьяне хранят сено, и где благоухает свежескошенная трава, то они чуть-чуть ошибаются. Чаще всего, сеновал это чердачное помещение над хлевом для временного хранения сена, откуда его по мере надобности сбрасывают конечному потребителю – коровкам и овечкам, прописанным на первом этаже. Очень часто здесь же базируется и пернатая братия. Так, что если вы собрались ночевать на сеновале, то не должны удивляться тому, что у вас будут соседи по ночлегу. Со всеми присущими этой публике манерами поведения и вытекающими из потребления сена и другого фуража последствиями.
Паша и Олег убедились в этом, как только забрались на сеновал со двора по приставной лестнице. Надо отметить, что удалось им это только с третьей попытки. В основном по вине Пашки, который упрямо настаивал, что он абсолютно трезв, и в доказательство этого хотел подняться по лестнице без помощи рук. В результате он оказался на сеновале и без помощи ног, заброшенный туда мощным толчком Олега, которому надоело поддерживать и ловить падающего друга. Первым их тут встретил здоровенный петух рыже-сизо-коричневой масти с огромным рубиновым гребнем, который он носил набекрень, как носят береты лихие десантники. Петух стоял, уперев крылья в бока, и смотрел на них тяжелым взглядом командира погранотряда, застукавшего с поличным парочку шпионов-диверсантов. Прочее пернатое население погранзаставы сидело здесь же – кто на стропилах, кто на сене и озабоченно кудахтало, осуждая нарушение суверенитета. Снизу доносились цоканье копыт легкой овечьей кавалерии и фырканье моторов тяжелого рогатого скота. Кроме того, в арсенале вооруженных сил гарнизона явно имелось запрещенное международными конвенциями химическое и бактериологическое оружие, склады которого, судя по запаху, находились где-то неподалеку.
Вспомнив из основ тактики артиллерийских войск, преподаваемой на военной кафедре, что лучшая защита это нападение, Пашка стащил с ноги китайский кед и зафитилил им в петуха пушечной прямой наводкой. Петух, теряя перья и безбожно матерясь, отступил на запасные позиции – вглубь сарая, под укрытие холма из сена, где в окружении штабных кур открыл военный совет по обороне сеновала. Запеленговав по звуку месторасположение штаба, Пашка накрыл его точным попаданием второго кеда, но уже по навесной – гаубичной траектории. После чего бросил под голову свернутый спальный мешок и блаженно повалился на свежее сено, запах которого все же доминировал над прочими.
– И враг бежит, бежит, бежит, – пропел он. – Гром победы, раздавайся! Враг разбит и деморализован. Поле боя за нами, Олег. Можно ложиться спать, не выставляя пикетов.
– Я думаю, он так просто не сдастся, – ответил Олег, расстилая спальный мешок на тенте от палатки, предусмотрительно брошенном поверх сена.
Пашка, которому за шиворот уже успело набиться немало колючих соломинок, тоже перебрался со своим спальным мешком на тент.
– Ничего, у нас еще есть в запасе два твоих фугасных башмака сорок пятого калибра. Ими не только петуха – быка завалить можно.
Словно в ответ на эти слова снизу раздалось свирепое мычание, а вслед за ним – журчание такой мощной струи, что Пашка невольно поежился, представив себе корриду с бугаем, способным испускать подобные звуки, и вздохнул:
– Жаль только, что у нас нет никаких средств индивидуальной защиты от химического оружия массового поражения.
Спустя некоторое время, Олег повел носом.
– С-скотина! – с чувством прошипел он.
– Ничего, это скоро пройдет. Органы обоняния человека быстро атрофируются к восприятию запаха сероводорода и аммиака. Это я тебе, как будущий инженер химик-технолог говорю, – пояснил Пашка. И почему-то некстати вспомнил про подарок Олега Федору Степановичу. – А вот ты мне лучше, как будущий астронавигатор, объясни – как мы теперь без компаса в лесу ориентироваться будем? По солнышку и звездам? Или по мху и веточкам?
– Не переживай. У меня в рюкзаке еще один есть, – успокоил его Олег. – Даже более точный, чем тот. Со специальным визиром и планшеткой. Ребята из секции спортивного ориентирования подарили.
– И потом, что это за шикарные жесты? – не переставал возмущаться Пашка. – Самому-то не жалко?
– Жалко, – ответил Олег. – Но, я считаю, дарить нужно именно такие вещи, которые сам бы с удовольствием имел. Тогда всю оставшуюся жизнь не будет мучительно стыдно за свой дешевый подарок.
– А как же поговорка: «Дорог не подарок, а дорого внимание»?
– Это не поговорка, а – отговорка, которую придумали жмоты с копеечной душонкой. Степень внимания, как раз и проявляется в том, что даришь. А иным «подарком» человека и обидеть можно.
– Интересная концепция, – хмыкнул Пашка. – А ты не боишься, по широте душевной все свое добро кому попало раздать и ни с чем остаться?
– Не боюсь. Во-первых, я не «кому попало» подарки делаю, а только хорошим людям. А во-вторых, если ты кому-то от всего сердца, хороший подарок преподнес или доброе дело сделал, то это добро, к тебе же и вернется. И с прибавкой.
– Ага! Выходит, ты подарки, все-таки, с корыстными целями делаешь? – не унимался Пашка.
– Моя корысть заключается в увеличении объема добрых дел и числа хороших людей вокруг меня. Тогда и мне лучше жить будет. А самое доброе дело, которое сейчас можешь сделать ты, мой добрый, но пьяный друг – это заткнуться и уснуть.
– Заткнуться и уснуть… и видеть сны? Какие сны в том пьяном сне приснятся? Вот в чем вопрос! – пробормотал Пашка и уже через полминуты захрапел, как и полагается всякому уважающему себя пьянице на сеновале. Вскоре заснул и Олег.
Однако вволю насладиться широкоформатными и цветными снами, навеваемыми пасторальными ароматами, им не удалось. Петух, слегка побитый, но не побежденный, сообразил, что прямыми атаками превосходящего в силе и вооружении супостата не одолеешь, и решил применить старую, испытанную, а потому надежную тактику внезапных и дерзких партизанских набегов. Дождавшись, когда потерявший бдительность противник уснет, умело используя ворохи сена на местности и ограниченную видимость в наступившей темноте, он скрытно и бесшумно выдвинулся к самому изголовью Пашкиной постели на дистанцию надежного акустического поражения. Задействовав фактор внезапности, петух заорал свое «Ку-ка-ре-ку!!!» над его ухом с таким надрывом, что в преисподнюю, не дождавшись рассвета, досрочно провалилась вся нечисть в радиусе ста километров. Пашка, напротив, взвился из своего спального мешка, как чертик из табакерки. При этом он треснулся хребтом о горизонтальную балку, отчего загудела и зашаталась вся крыша над сеновалом. В результате, парочка дремавших на стропилах наседок кувырнулась вниз – на голову копытным обитателям хлева. Те выразили свое неудовольствие испуганным блеянием и громким мычанием. В общем, переполох получился – классический! Петух же, весьма довольный результатами своей вылазки, без потерь отступил на заранее подготовленные позиции, где-то под коньком крыши, на недосягаемой даже для зенитных снарядов высоте.
– Ты что, с ума сошел? – возмущенно спросил проснувшийся Олег. – Кошмары снятся? Что ты скачешь и орешь, как стадо бабуинов?
– Это я ору?!!! – заорал Пашка. – Это я стадо бабуинов?!! Это этот козел – петух! Где он? Я его сейчас убивать буду!
И он начал метаться по сеновалу, пытаясь в потемках на ощупь схватить своего обидчика. Тот, как и полагается партизану, втихаря злорадствовал в укрытии, пользуясь своей недосягаемостью. Пашка, чертыхаясь и проклиная весь отряд куриных и, в особенности, семейство фазановых – всяких там куропаток, перепелок, индеек, цесарок, павлинов и уларов, тщетно прочесал весь чердак. В результате он только загнал кудахчущих кур на стропила, отдавил хвост какому-то коту, явившемуся на вечерние посиделки, и сам чуть не свалился к быку в стойло. Единственным положительным итогом поисков стал его же собственный кед с левой ноги. Ни второго кеда, ни петуха Пашка так и не обнаружил. В конце концов, изрядно умаявшись, он вернулся к своему спальному мешку.
– Ну, плимутрок гамбургский! Только кукарекни еще раз! – пригрозил Пашка, влезая в мешок. – Я тебе устрою засаду с живцом и подстраховкой! Ты у меня узнаешь, что такое момент истины в августе семьдесят седьмого!
– Тоже мне – чистильщик и кошкодав по прозвищу «курохват», – пробурчал Олег. – Не нужно было птицу обижать.
– Он первый начал! – возразил Пашка. – Ты видел, как он на меня смотрел? Как будто я на его гарем покушаюсь. За кого он меня принял? Фактически, он меня петухом обозвал! За такое, знаешь, что бывает? Пусть еще спасибо скажет, что дешево отделался…
С этими словами он застегнул мешок и притворился спящим. При этом сам весь обратился в слух – не зашуршит ли сено под осторожной ногой подкрадывающегося диверсанта? Наготове, под рукой он держал найденный кед.
Но птица, по-видимому, обладала просто дьявольской интуицией. Легко разгадав коварный Пашкин замысел, петух сменил стратегию. Вместо того, чтобы подкрадываться к врагу и орать у него над ухом, рискуя попасться в плен и, наверняка, подвергнуться мучительным пыткам, а затем – лютой казни, он перешел к тактике изматывающей осады. Теперь петух кукарекал каждые пять минут из своего убежища, где-то в дальнем углу сеновала из-под самого свода крыши. Его хриплые, раздражающие вопли раздавались с такой регулярностью, что можно было проверять часы.
Удивительно, но Олег спал, даже не ведя ухом.
У Пашки появилась новая идея. Он вспомнил, как отец рассказывал ему о весенней охоте на глухарином току – «под песню». Эта удивительная охота основана на том, что токующий глухарь, во время одного из аккордов своей песни ни черта не слышит. Чем и пользуется охотник, успевая в такие мгновения подскочить на два-три шага к временно потерявшей слух птице и снова замереть неподвижно. И так – до тех пор, пока не подберется на верный выстрел. Глухари тоже относятся к отряду куриных, правда семейство другое – тетеревиное, но попробовать стоит, – решил Пашка. Сна у него все равно уже не было ни в одном глазу.
И охота началась! Во время следующего же «Ку-ка-ре-ку» Пашка расстегнул спальный мешок. Во время второго – вылез из него. Дальше все пошло, как по маслу – петух орал, Пашка делал два прыжка. То ли петух действительно не слышал, что к нему подкрадываются, то ли ему было глубоко наплевать на это, но вскоре Пашка оказался прямо под ним, сжимая китайский кед в руке. Присмотревшись в полумраке, он смог различить на фоне чуть более светлого неба темный силуэт петуха, сидящего в проеме слухового окошка. Тщательно прицелившись и дождавшись, когда тот опять заорет, Пашка точным броском своего метательного снаряда вышиб петуха вон из окошка. К сожалению, вместе с ним наружу вылетел и Пашкин кед. Но это ничуть не омрачило радость победы, которую Лис выразил великолепным победным индейским кличем.
Но тут опять проснулся Олег.
– Паша! Или ты сейчас же закончишь идиотничать, или я тебя свяжу, кляп в рот вставлю и в мешок засуну. Я серьезно. Нам завтра на маршрут выходить.
– Олежка! – орал возбужденный Пашка. – Ты не видел, какая славная была охота! Лис, как водится, проучил Кура!
– А сейчас, для разнообразия, Утес проучит Лиса! Который час?!
Пашка посмотрел на свои командирские морские с фосфоресцирующими стрелками часы – подарок дяди Юры, капитана третьего ранга – и чуть не упал с сеновала. Часов на руке – не было!!! Такого просто не могло случиться!! Он не снимал их нигде и никогда! Они были водонепроницаемые и неотпотевающие. Браслет невозможно было случайно открыть. Их нельзя было случайно потерять. И все же – часов не было…
И вдруг Пашка вспомнил, где они! Он снял их перед тем, как идти в парилку. Чтобы не обжечь горячим металлом руку. А сняв, положил браслет на вешалку в «теплой» раздевалке мудреной ермолаевской бани. Господи, какое счастье! Нашлись! Там они сейчас и лежат! Точнее, должны лежать. Или еще точнее – могут лежать. А вдруг – не лежат?! Ему вдруг нестерпимо захотелось убедиться, что с часами было все в порядке.
Он решил предпринять вылазку до бани. Жаль, вот только кеды начали жить самостоятельной жизнью. Разбрелись кто – куда. Как их сейчас соберешь? Но тут он отчетливо вспомнил, что все подворье выстелено гладкой доской. Значит, можно не бояться подвернуть или наколоть ногу в темноте. Хотя темнота была – полнейшая. На небе – ни звездочки. Ну, что ж! Тем интереснее! Решено! На вылазку!
Он заметил, что Олег, наведя порядок в гарнизоне, уже опять спал, как убитый. Вот железная воля у человека! Осторожно, стараясь не разбудить его, Пашка пробрался к выходу с сеновала, без приключений спустился по лестнице и ступил на струганные доски. Он был в тонких шерстяных носках.
Выполнив, как сказал бы Олег, предварительную ориентацию корабля в пространстве: слева – дом, а справа – река, Пашка начал, практически, на ощупь искать калитку на дорожку, ведущую к бане. Ночь стояла тишайшая. Как положено, где-то вдалеке лаяли собаки.
Свои собаки сидели на той стороне дома, за сараем. А то устроили бы сейчас интернациональный концерт на два голоса.
Единственное, чего Пашка боялся, так это, своротить чего-либо на дворе, загреметь каким-нибудь хламом, переполошить всю деревню и подвергнуться аресту со стороны капитана Ничипоренко.
Хотя и без того, если бы кто-то увидел его согбенную фигуру, крадущуюся в потемках по чужому двору, то не стал бы долго раздумывать над целью такой прогулки и заголосил бы на весь поселок: «Караул! Держи вора!».
Слава богу, не увидели. Не заголосили. Как в романсе, он потихоньку отворил калитку, ведущую на дощатую дорожку к бане и, как тень, быстрыми бесшумными шагами полетел по ней вниз к реке.
– Не впаяться бы, как Олег – подумал он. – Баня это тебе – не ларек! Тут будут иные соотношения импульсов, а соответственно и последствия для головы. Впрочем, просвистеть мимо – в Нельму, тоже не лучший вариант.
Но вот, в темноте ночи прорисовался еще более темный силуэт бани. Пашка резко притормозил и на носках, как на коньках подъехал прямо к ее двери. Та по деревенскому обычаю была без замка.
– Как это правильно! – умиленно подумал Пашка. – Мудрый северный обычай – дверей не закрывать. Воспитывает высокие отношения между людьми! Казалось бы – все открыто, заходи, бери. Но нет! Ведь никто не зайдет и полешка чужого не возьмет!
Он потянул ручку – дверь не открывалась. Потянул сильнее – вроде бы поддалась, но ее как будто держали изнутри. Тут ему на ум полезла всякая чертовщина о банниках, домовых и овинных. Он провел рукой вдоль наличника. Ну, конечно! Идиот! Обычная «вертушка» для садовых калиток. Вдоль – открыто. Поперек – закрыто. Гениально!
Пашка открыл дверь и вошел внутрь. Похлопал по карманам ковбойки и джинсов. Слава богу! В заднем правом кармане отозвался шорохом спичечный коробок. Курение, оказывается, иногда – полезная привычка. Он пересчитал содержимое коробка. Три спички. Попытался на память восстановить расположение помещений, чтобы не тратить лишнее время. Зажег первую и с ней вошел из «холодного» предбанника в «комнату отдыха». При угасающем свете засек дверь в «теплый» предбанник. В темноте сделал три шага по направлению к ней и, конечно, «попал». В смысле – лбом. Попытался нащупать дверную ручку и не смог. «Ориентация корабля в пространстве нарушилась, вследствие нештатной работы тормозной системы», – сказал бы Олег. Пришлось зажигать вторую спичку. При ее свете Пашка вошел в «теплый» предбанник. Бегло осмотрел все вокруг, ничего не увидел и, обжигая пальцы, бросил вторую спичку. Он начал терять надежду вновь увидеть свои часы.
– Вот растяпы деревенские! – с раздражением думал Пашка, стоя в темноте и не зная, что бы дальше предпринять. – Лень им хоть какой-нибудь замочек навесить! В смысле покрепче. Амбарный. Килограмма на полтора. И на окна – решетку! А то ведь день и ночь двери-окна настежь. Заходи, кто хочешь! Вот и шляются, все кому не лень. Туристы всякие, студенты, байдарочники. Ведь у самой же судоходной реки банька стоит. А тут шайки ценные сложены, бадейки всякие, ведра различные. А байдарочнику – ведра и котлы – нужнейшая вещь! Вот они мои «котлы» и попятили! Ох, племя стремное, перекатное.… Так, а это что такое?
Его глаза постепенно привыкли к полной темноте. На одном из ермолаевских полотенец, висевшем на вешалке с краю, сидела стайка зеленых светлячков. Это были самые странные светлячки, которых в своей жизни видел Пашка. Около дюжины из них, помельче сидели в кружочек, один – самый крупный, по очереди прыгал по кругу, а внутри кружочка лениво согнулась светящаяся же гусеница!
– Фу ты, черт! – сказал Пашка и рассмеялся. – Вот же вы где, родные мои «Адмиралы»!
Разумеется, это были они, его часы – «командирские, морские с фосфоресцирующими стрелками, подарок дяди Юры, капитана третьего ранга». Просто, пока он стоял в полной темноте и сатанел от «крестьянской беспечности», его глаза набрали максимальную чувствительность к свету. Только нужно было постоять в темноте минуты две-три.…
Схватив часы, Пашка вышел из «теплого» предбанника в комнату отдыха. Чтобы спокойно, не торопясь, без повреждений чужого имущества и своих членов выйти из бани, он сделал то, что делает любой пацан, сжигая последнюю спичку. Предварительно разломав наполовину коробок и сделав из него мини-факел, Пашка зажег эту спичку, а от нее деревянные части коробка. Подождав, пока «фонарик» разгорится, он уже совсем было тронулся в путь, как вдруг нечто в отделке камина привлекло его внимание.
В боковом свете факела прямо под каминной полкой стала видна надпись, сделанная рельефными буквами, слегка вдавленными в побеленную мелом глиняную обмазку камина. Поднеся огонь к самой печной стенке, чтобы тени стали более контрастными, он прочитал:

"Печных и каминных дел мастер – Николай Яковлевич Лепанкович – 1959 год"

– Оно и видно – мастер печь ставил, – невпопад подумал Пашка. – Только отчего же Лепанкович? Вроде, Настя говорила, что печку помогал ставить ее дядя Коля – Тарасевич…. Забавная надпись, как мы ее сразу-то не разглядели? А, ну конечно! Мы же все лицом к окну норовили сесть – полюбоваться видом на речку. И самое главное – свет из окна падал на надпись под прямым углом. А при таком освещении, да еще в тени каминной полки рельефных букв почти не видно.
И чтобы доказать это самому себе, он поместил факел прямо перед надписью, но чуть выше каминной полки. Тени от букв пропали, сами буквы слились с фоном и, практически, исчезли в тени от нависающей полки. Теперь, если не знать точно, что там есть надпись, обнаружить ее, а тем более прочитать – было почти невозможно.
Огонь начал жечь пальцы. Пашка зашипел, но, терпя боль, как истинный могиканин, спокойно вышел из бани, закрыл ее и уж только тогда с коротким неиндейским словом швырнул горящие остатки коробка в Нельму. Благо, речка текла рядом.
Он огляделся вокруг. Ночь стала значительно светлее. Облака разошлись. Небо было усыпано крупными августовскими звездами. Из-за леса выползла огромная луна. В ее призрачном, но ярком свете Пашка добрался до сеновала без приключений.
 
ГЛАВА 11
УТРЕНИЕ ХЛОПОТЫ

Человечество построило египетские пирамиды, отгрохало китайскую стену, сочинило фуги Баха, изобрело пенициллин, создало цветное телевидение, испытало термоядерную бомбу, вышло в открытый космос, расшифровало структуру ДНК, чуть не повернуло северные реки куда не надо, даже дотумкало до исторического материализма и научного коммунизма… А вот таблеток от похмелья до сих пор сделать не может! Наверное, эта штука посложнее межзвездных перелетов будет. И будущие космолетчики вынуждены будут возить с собой пару бутылочек «Жигулевского» в каком-нибудь холодном тайнике агрегатного отсека.
Примерно такие грустные мысли топтались в Пашкиной голове, когда он проснулся следующим утром на сеновале с явным ощущением того, что на Бодуне – засуха.
Впрочем, для своих двадцати двух лет он знал надежное средство от подобных заболеваний. Хорошая пробежка минут на тридцать и контрастный душ. Он решительно вылез из спального мешка, свернул его и спустился вниз по лестнице с сеновала. Первым, кого он увидел на дворе, был Олег, который, не спеша, делал зарядку на растяжку и гибкость. При этом его дыхание было ровным и спокойным, и ни одна капелька пота не выступила на благородном челе. Олег взглянул на Пашку, оценил его внутреннее состояние по внешнему виду и заметил:
– Если вы напросились ночевать на сеновал к одинокой селянке, за ужином выпили с ней на брудершафт и за любовь, но все же она к вам до утра так и не пришла – значит, вы перепутали сеновал с собачей конурой…
– Я вот все время удивляюсь, глядя на тебя, Олег, – сказал Пашка. – Пьешь ты всегда наравне со всеми, а на следующее утро никаких признаков похмелья у тебя не видно. В чем твой секрет?
– Это потому, что я никогда не смешиваю напитки, как вы, салаги, – ответил тот.
– Не ври, пожалуйста, – попросил его Пашка. – Я вчера видел, как ты пил и пиво, и вино, и «коньяк» ермолаевский. Точно так же, как и все.
– Неправда, – сказал Олег. – Вы ведь как пили? Все подряд и вперемешку: «коньяк», пиво, вино, опять «коньяк», потом вино, снова пиво и так далее – хаотично и бессистемно. А я пил сначала только пиво, потом, когда оно кончилось, только вино, а уж когда вино кончилось – тогда только «коньяк». Понятно тебе, в чем секрет?
– Ну тебя – к лешему, – отмахнулся Пашка. – Просто ты здоровенный, как мамонт и чтобы тебя похмельем замучить, еще не сделали столько водки. Ты моих кедов не видал?
– Видал, – ответил Олег. – И не только я видал.
– А кто еще? – удивился Пашка
– А вот Настя утром у меня спросила: «И что это у вас, городских, такие странные манеры раздеваться на ночь – один кед в коровьем стойле лежит, а другой на огороде в грядке с укропом валяется?»
– Кошмар, какой! – ужаснулся Пашка. – И что ты ей ответил?
– Правду, – сурово сказал Олег. – Я ей сказал, что на тебя напали гуси-лебеди – хотели к бабе-яге уволочь. Пришлось отбиваться.
– А она что?
– Сказала, хорошо, что одними кедами отбились. А ну, как пришлось бы еще джинсы с печной трубы снимать и рубашку из колодца выуживать?
– Позор, какой! – тяжело вздохнул Пашка. – Надеюсь, это все?
– Нет, не все, – садистски продолжил Олег. – Еще она удивлялась, мол, отчего это петух нынче солнышко не встречал радостным «Ку-ка-ре-ку»? Хрипит только, как старая ворона, и к курам на сеновал не идет. Стоит посреди огорода и задумчиво так в лес смотрит.
– Надеюсь, тут-то ты меня не заложил?
– Не в моих правилах, – гордо сказал Олег. – Я ей сказал, что он ночью пытался кукарекать, а ты ему в ответ по памяти цитировал из «Книги о вкусной и здоровой пище» рецепты приготовления куриного супа с домашней лапшой, цыпленка табака, котлет по-киевски, сациви и чахохбили. Вот он и задумался…
– Ну, спасибо, дорогой друг, товарищ и брат, – начал закипать Пашка. – Нечего сказать, помог сформировать положительный имидж в глазах интересной девушки.
– Ладно, не заводись, – неожиданно улыбнулся Олег. – За кого ты меня держишь? Это я так, не докучая моралью строгой, всему учу тебя, шутя. Кеды твои я еще чуть свет нашел – вон они висят на гвоздике у сарая. Петух давно на сеновале дрыхнет после ночной баталии, а с Настей я еще и не разговаривал ни о чем. Так что обувайся – и дуй на пробежку. С тебя за ночные приключения – три километра за пятнадцать минут. Время пошло.
Пашка с минуту обалдело, улыбаясь, смотрел на Олега, потом сказал нежно:
– Ах ты, морда варяжская! Сукин ты кот! Аркадий Райкин и Макаренко в одном лице объявился!
– Давай, давай, дуй по трассе, – также ласково напутствовал его Олег. – И пока вся дурь из тебя потом не выйдет в поселок не возвращайся. Нам сегодня похмельные задохлики на маршруте не нужны. Груза на тебе будет около сорока килограммов. Должен быть в форме.
– А Ванька с Людой уже встали? – спросил Пашка, завязывая шнурки на кедах. Джинсы и рубашку он уже снял и остался в одних плавках.
– Встали, не беспокойся. Они уже на речку ушли – пароход свой собирают. Через час магазин откроется. К этому времени все должно быть готово. Чтобы осталось только хлеб положить в байдарку и – в путь.
– Ладно, я побежал, – сказал Пашка и с низкого старта рванул к речке, вдоль которой тянулась хорошо натоптанная рыбацкая тропинка.
Чтобы не бегать по поселку, вызывая нездоровый интерес местных жителей, явно не подозревающих о великой пользе бега с похмелья, Паша решил провести кросс вдоль речки, вдали от посторонних глаз. И, конечно же, при этом наткнулся аж на трех рыбаков, вышедших с утра подергать мелочишки на удочку. Они, оторвав взгляды от своих поплавков, подолгу следили за странным парнем, который ранним, но уже жарким утром, обливаясь потом, несся во весь дух вдоль Нельмы. Добежав до моста, Паша перелетел по нему на ту сторону и понесся по другому берегу в обратном направлении. «До ермолаевской бани километра два будет. Этого на сегодня хватит», – решил он.
Когда Паша добрался по берегу до места напротив дома Ермолаевых, он был мокрый, как скаковая лошадь после призового забега. Но вместе с потом ушли и туман в голове, и муторное состояние души. На противоположном берегу на мостках около бани возились со своей байдаркой Скворцы. Нельма здесь имела спокойное течение, была глубиной метра два и шириной метров двадцать. Паша снял кеды, положил в них для веса по камню и связал шнурками.
– Эй, на шхуне, – завопил он, – прими бросательный!
С этими словами Пашка раскрутил кеды, как спортивный молот, и запустил их на тот берег. Иван с Людмилой оторвались от своего занятия и с опаской проследили, как летучая обувь просвистела у них над головами и шмякнулась в самый центр крапивных зарослей, которые тянулись вдоль забора, ограждающего ермолаевское картофельное поле. «Да что же за невезуха такая с этими кедами? Вот сразу видно – китайские. Советские кеды так бы не поступили», – подумал Пашка.
Не давая себе остыть, он разбежался и красивой ласточкой нырнул в Нельму. Вода была просто ледяной, но он сдержал желание тут же вылететь с диким воплем на поверхность и, энергично работая руками и ногами, проплыл под водой до противоположного берега. Вынырнул только около самых мостков.
– Привет судостроителям! – заорал он, захлебываясь от холодной воды и жеребячьего восторга. – Когда шампанское о борт будем бить?
– Помог бы лучше, – хмуро сказал Иван. – За зиму «шкура» усохла, что ли? Никак с Люськой натянуть ее не можем. Веса не хватает.
– Это мы запросто, – согласился Пашка, вылезая из воды. – Но за это за все, вы мне кеды мои из крапивы достаньте. Потому что лезть туда в голом виде – явный садомазохизм. А я до него еще как-то не дорос эстетически.
Через пять минут они втроем, наконец, натянули резиновую оболочку байдарки на каркас и защелкнули фиксаторы на стрингерах. Получив свои многострадальные кеды, Паша оставил Скворцов собирать байдарку дальше, а сам поднялся по уже знакомым мосткам на двор к Федору Степановичу.
Никого там не встретив, он быстренько оделся и вошел в дом. Здесь на кухне имел место завтрак. За столом чинно сидел Олег и пил парное молоко из литровой стеклянной банки, а Настя около буфета делала бутерброды. Они о чем-то разговаривали, но когда Паша вошел, замолчали.
– Садитесь, Павел, за стол, – сказала Настя. – Сейчас я вам чайку покрепче заварю. Или, может быть, вам тоже молочка налить? Вот бутерброды с бужениной. Надо их съесть, а то пропадут.
– Спасибо, мне бы чайку – ответил Паша, усаживаясь рядом с Олегом. – А где же Федор Степанович?
– Ой, они с главным инженером леспромхоза чуть свет уехали трассу на новую лесосеку смотреть, – ответила Настя. Вернется теперь только к ночи.
– Кто же нам теперь про дорогу на Пижмозеро расскажет? – спросил Павел.
– Я могу рассказать, не хуже папы, – сказала Настя и поставила перед ним большую кружку с ароматным чаем и тарелку с бутербродами. – Сколько раз сама туда ходила.
С этими словами она подошла к схеме, висевшей на стене, и начала водить по ней пальчиком.
– Тропа начинается прямо от нашей бани и идет все время вдоль берега. Есть только два момента, где можно ошибиться. Видите, вот здесь, примерно на середине пути, Нельма петлю на километр вправо делает? Так вот, тут тропинка раздваивается – одна так и идет вдоль речки, по ней рыбаки ходят, а вторая эту петлю срезает – получается почти на километр короче, чем по реке. И еще. Километра за три до Пижмозера лучше с тропы вдоль речки уйти и выйти на старую дорогу из Усть-Нельмы. Речка там петлять начинает и рыбацкая тропа вместе с ней, а дорога все же по прямой идет. Так, вы еще километр выгадаете. А место поворота – очень приметное. Там в ста метрах от речки будет лесное озеро. Его наши Окозеро называют. Небольшое, но красоты – необыкновенной. Вокруг скалы – невысокие, но отвесные, и вода – чистейшая, даже с изумрудным оттенком. Папа говорит – это из-за высокой минерализации. Со дна ключи какие-то необычные бьют. Поэтому вода там всегда холодная и никогда не цветет. Так вот, как пойдете мимо этого озера, так и смотрите внимательно – должен быть отворот тропинки влево – на старую дорогу. Он сразу после ручья будет, что из этого озера в Нельму бежит.
В это время хлопнула входная дверь, и в кухню вошли Людмила с Иваном.
– Вот, вы очень кстати, – сказал Паша. – Настя нам про дорогу на Пижмозеро рассказывает. А вы порасспросите-ка ее про пороги.
– Садитесь за стол и наливайте чай – он только что заварился, ешьте бутерброды – пригласила Скворцов Настя. – Сейчас я вам и про пороги расскажу. Их до Пижмозера всего два будет. Они очень страшные, когда вода большая. После сильных дождей или весеннего паводка. А сейчас там должно быть спокойно. Но все равно подняться на байдарке там нельзя. После обоих порогов идут длинные каменистые участки с быстрым течением, метров по сто пятьдесят, по двести.
– Шиверы называются, – подсказал ей Иван.
– Уж не знаю, как они называются, но рыбаки, когда идут вверх, свои лодки там по тропинке носят. Первый такой порог в пяти километрах отсюда будет – Утиный порог называется. А второй – как раз перед Окозером начнется. До него еще семь километров по реке будет. Его почему-то Девичьим порогом зовут. А на всем остальном пути – Нельма спокойная и глубокая речка – сплошные плесы. Вот и все премудрости на тропе и на реке по дороге к Пижмозеру. По тропе получится тринадцать, а по реке – пятнадцать километров. Чаю еще налить?
Скворцы от добавки отказались и пошли испытывать байдарку на водонепроницаемость. Олег тоже сказал, что уже напился и теперь пойдет в магазин за батонами и заодно попробует у кого-нибудь из местных жителей картошки и овощей прикупить. А Павел, которому было поручено перенести все вещи на берег, решил выпить еще чайку. Настя налила ему чаю в кружку и себе – в небольшую чашку. Они остались вдвоем. 
 
ГЛАВА 12
ПОСЛАНИЕ ПРЕДКОВ

К своему удивлению, Павел обнаружил, что не знает, что бы такое сказать для поддержки беседы. Настя тоже молчала, с большим интересом рассматривая чаинки в своей чашке. Тут Павел вспомнил про фотографии, которые висели в рамочках в «красном» углу и решил расспросить о них Настю.
– А это ваши родственники, наверное?
– Хотите, расскажу? – с видимым облегчением ответила Настя, подошла к фотографиям и стала пояснять подробно. – Вот это папа с мамой, вот это братья мои – Вася и Степа. Вася учится сейчас в Ленинграде в военно-морском училище имени Фрунзе. А Степа, старший брат, в позапрошлом году Ленинградский горный закончил и уехал по распределению на край света – в Норильск. Работает там горным мастером на каком-то руднике.
Паша допил чай и подошел поближе. Настя продолжала рассказывать:
– Вот это – дядя Коля Тарасевич, родной мамин брат. Печной мастер известный, его даже в Петрозаводск приглашали, в каком то старинном здании камин восстанавливать. Он рассказывал, что еще его прадед, Ян Лепанкович, в Витебске до революции печным и каминных дел мастером был. А это – мой дедушка, Яков Иванович Тарасевич. Погиб в сорок пятом в Чехословакии в последние дни войны.
– А это, что за добрый молодец? – спросил Паша, показывая на цветное фото лихого парня с рыжими гусарскими усами, стоящего с топором около огромной сосны.
– Это мой двоюродный брат Лешка – сын дяди Коли. Тоже, кстати, в Ленинграде учился – закончил Лесотехническую Академию. Сейчас лесничим работает в нашем Нельмском лесничестве. А живет в Усть-Нельме.
– А вот эта шикарная дама на вас похожа, – сказал Паша, рассматривая фотопортрет очень красивой женщины средних лет.
– Это моя бабушка Марыля – жена Якова Ивановича, – сказала Настя. – У нее до войны еще два младших брата было – Вацлав и Станислав. Вот их фото.
Паша взглянул на фотографию двух бравых военных в какой-то непонятной форме и с удивлением спросил:
– Это в какой же армии они служили?
– В польской Армии Крайовой*.
(* Подпольная армия сопротивления, действовавшая в период   немецкой оккупации на территории Польши под руководством польского эмиграционного правительства в Лондоне. Организовала и 1 августа 1944г. совместно с Армией Людовой ( вооруженные отряды под управлением Польской Коммунистической Партии) подняла восстание в Варшаве, которое длилось два месяца и было жестоко подавлено гитлеровцами. При этом погибло около 200 тыс. человек. В 1944-1945 г.г. на освобожденных Советской Армией территориях, принадлежащих Польше до начала Второй Мировой Войны, отдельные отряды  Армии Крайовой вели диверсионно-подрывную деятельность против советской «оккупации». Разумеется, служба членов семьи в Армии Крайовой  не повышала лояльности их родственников в глазах Советской Власти. )
-Оба были офицеры и оба погибли в августе сорок четвертого во время Варшавского восстания.
– Что-то совсем они не похожи на свою сестренку – вашу бабушку Марылю. Оба – блондины со скуластыми лицами и носы картошкой. А она – классическая брюнетка с тонкими чертами лица.
– Сама вижу, но ничего сказать не могу, кроме того, что она была такая же медноволосая, как и я, – Настя пожала плечами. – А спросить теперь уже некого. Бабушка Марыля после маминой гибели в автомобильной аварии сама слегла и через месяц умерла от сердечного приступа.
Среди прочих фотографий Павел увидел две явно старинные и спросил:
– А это кто такие? Наверное, еще до революции фото сделано?
– Это мои самые дальние предки, о которых что-то известно.
Настя показала на фотографию целого семейства, позирующего перед фотоаппаратом. На стуле сидит молодая, немного грустная женщина в узком темном платье с воланом и в изящной шляпке. На руках у нее совсем маленький ребенок. Справа от нее стоит красавец военный в погонах и с саблей, у него на руках – трехлетний мальчик в матросском костюмчике. А слева к женщине прижалась девчушка лет пяти, но уже в настоящем платье и с букетом цветов.
– Это мои прабабушка и прадедушка Анастасия и Юзеф Стандецкие и их дети – Марыля и Вацлав со Станиславом, которых вы уже видели. Только они тут еще совсем маленькие. Фотография сделана в 1908 году в Вильнюсе, дома у родителей Юзефа, куда Анастасия переехала из Витебска после свадьбы.
Павел вгляделся в соседнюю небольшую фотографию размером примерно 9 на 13 сантиметров и даже вздрогнул от неожиданности. С нее смотрела, ослепительно улыбаясь молодая, очень красивая девушка в шикарном белом платье и огромной роскошной шляпе с цветами, как две капли воды похожая на Настю. Фотография была, как бы в овале, а внизу шла надпись: «Витебскъ, 1903 годъ, марта месяца, 19-го числа».
– Кто это? – шепотом спросил он.
– Не узнали? Вы же только, что видели ее на соседней фотографии с мужем и детьми. Это опять же моя прабабушка Анастасия. Только фотография сделана пятью годами раньше в Витебске, где она жила со своими родителями до замужества.
– Как людей семейная жизнь меняет! – пробормотал Павел.
– Бабушка Марыля говорила, что ее мама, а моя прабабушка Анастасия вышла замуж за Юзефа Стандецкого не по любви, а по настоянию своих родителей и была не очень-то счастлива в этом браке. Да и муж ее, Юзеф пропал без вести в годы Гражданской войны. Вот она из Вильно в двадцатом году с дочкой обратно в Витебск, к родителям и вернулась. А сыновья ее – у родителей Юзефа остались. Так они и оказались по разные стороны границы. Прабабушка Анастасия с Марылей – в СССР, а Вацлав со Станиславом – в Польше. В Витебске бабушка Марыля замуж за Якова Ивановича вышла. Там и мама с дядей Колей родились. Мама в тридцатом, а дядя Коля в двадцать пятом году. В Отечественную войну эвакуироваться они не успели. Дом их разбомбили, жить стало негде. Скитались по разным углам. Дядя Коля с сорок первого в партизанах был, а потом, как наши Белоруссию освободили, так его в армию забрали. В общем, бед натерпелись – ужас сколько! Дядя Коля демобилизовался только в сорок шестом. Двадцать один год – а единственный мужчина в семье. Все на нем. Нашел работу. Начал новый дом отстраивать, Вроде бы жизнь стала налаживаться, но тут кто-то донес властям, что Вацлав и Станислав – братья бабушки Марыли – служили в этой Армии Крайова. И дядю Колю, а с ним и всех женщин – мою маму, бабушку Марылю и прабабушку Анастасию, которой тогда уже за шестьдесят было, сослали на поселение в Карелию – на Пижмозеро. А умерла прабабушка Анастасия в тот год, как я родилась – в 1959. Кстати, похоронена она на кладбище в Пижмозере. И мы с папой, когда в тех местах бываем, обязательно ее могилку поправляем и цветочки приносим. Там же и папин дедушка Савва похоронен. Он умер еще до моего рождения. Крепкий был старик, но в августе 1948 года медведь его заломал. Редкий случай, чтобы в конце лета медведь на человека напал. Чего они там друг с другом не поделили – непонятно. Бабушка Марыля рассказывала, что его израненного в лесу нашел и на себе в поселок принес Василь Павличенко. Но дедушка и до вечера не дожил. Раны были очень тяжелые, а фельдшер – в Усть-Нельме. Послали за ним, а тот – в отъезде. В общем, пока он до нас добрался, дедушку Савву уже похоронили…
Паша все рассматривал фото Настиной прабабушки.
– Очень хорошее качество для снимка 1903 года, – удивленно сказал он. – Не думал, что тогда уже так здорово снимать умели.
– Да качество замечательное, – согласилась Настя. – А знаете, у этого фотопортрета удивительная история. Его до маминой смерти никто никогда не видел. А после – стали ее бумаги разбирать – она в леспромхозе бухгалтером работала и в сейфе нашли вот это фото.
– Как же вы догадались, что это ваша прабабушка? – спросил Павел. – Неужели только по внешнему сходству?
– Ну, конечно же, нет. Там сзади оказалась надпись и стихи какие-то чудные. Да вы сами почитайте.
С этими словами Настя сняла портрет с гвоздика, на котором он висел, открыла заднюю стенку рамки и вытащила фотографию. Она оказалась наклеенной на прямоугольник из плотного серо-голубого картона чуть большего размера, чем сама фотография. Настя протянула карточку Павлу. Тот осторожно взял ее, перевернул и обнаружил на обратной стороне надпись, сделанную, по-видимому, тушью, красивым каллиграфическим почерком:
Анастасиия, да хранит тебя господь!
А чуть ниже помещались такие стихи:

                Как знак небес – восьбы
                Хранителем быть из-за Леты.
Моя могильная плита –
Начало твоего движенья.
Твоих же предков имена
Пути начертят положенье.
                Ты на своем пути найдешь
                Цветок ветров и расстоянье.
                Но только если ты прочтешь
                Мои слова, что здесь, но втайне…
Удастся путь замкнуть тебе,кресла ты!
                Глаза твои, как Око света.
                Отныне – долг моей судьбы
                Хранителем быть из-за Леты.
Моя могильная плита –
Начало твоего движенья.
Твоих же предков имена
Пути начертят положенье.
                Ты на своем пути найдешь
                Цветок ветров и расстоянье.
                Но только если ты прочтешь
                Мои слова, что здесь, но втайне…
Удастся путь замкнуть тебе,
Постигнешь тайну Ока света –
Все, что сберег от Сатаны,
К твоим ногам сложу за это

И подпись была:
Твой навеки, Хранитель В.П.

– Какие странные стихи, – удивился Павел. – Писать любимой девушке про свою могильную плиту? А впрочем, в начале двадцатого века в моде был всякий декаданс и футуризм. Так что не удивительно. Только вот кто этот таинственный Хранитель В.П.? Явно не ее будущий муж Юзеф Стандецкий.
– Наверное, какой-нибудь тайный прабабушкин воздыхатель еще с дозамужеских времен, – ответила Настя. – Может быть, он как раз о своей смерти в случае ее замужества и пишет… Кто сейчас это узнает?
С этими словами она вставила портрет обратно в рамку и повесила на стену.
– Надоела я вам, наверное, со своими грустными историями о моих ушедших родственниках? – спросила Настя.
– Нет, нет, что вы! – взволнованно сказал Паша. – Сейчас редко встретишь семью, в которой так подробно знают историю своих предков. Мне действительно было интересно.
Какой-то вопрос у него еще вертелся в голове… Что-то связанное с Настиным дядей Колей, но что? Павел никак не мог вспомнить.
– Однако надо идти таскать вещи, – сказал он. – Скворцы, скорее всего, закончили ходовые испытания своего дредноута, а Олег, наверное, уже из магазина с батонами идет. Сейчас увидит, что я ни черта не делаю – начнет мне нотацию читать.
– Строгий он у вас, – улыбнулась Настя.
– Строгий, но справедливый, – ответил Паша. – С ним себя чувствуешь, как в танке – со всех сторон броня и ехать можно напролом. А вот я, охламон, всех подвел с черным хлебом. Почему-то был уверен, что свободно его у вас в магазине купим.
– Так вы что, без черного хлеба остались? – спросила Настя, и когда Паша печально кивнул головой, сказала: – Ерунда какая! Я вам с собой четыре каравая собственного приготовления дам. Меня мама еще в детстве научила ржаное тесто ставить да хлеба выпекать в печке.
С этими словами она открыла нижние дверцы буфета, вытащила оттуда небольшой берестяной бочонок, сняла с него крышку и достала изнутри четыре круглых черных каравая.
– Ура! – воскликнул Пашка. – Спасены! Вы не представляете Настя, как нас выручили. Спасибо.
– На здоровье! – ответила Настя. – Как этот запас кончится – приходите еще. Тут от Пижмозера налегке – три часа ходу. А я сегодня же опару поставлю.
– Сегодня – девятое августа, – прикинул Паша. – По нашему графику мы на Пижмозере пробудем до двадцатого числа – всего получается двенадцать дней. Итого – выходит по одной двенадцатой буханки в день на человека. Это же меньше, чем в блокаду! Явно придется мне еще раз придти к вам в гости. Числа тринадцатого-четырнадцатого, в субботу-воскресенье. Не возражаете?
– Нет, не возражаю, приходите, – тихо сказала Настя. Она что-то сосредоточенно рассматривала внутри буфета, и Павел не видел выражения ее лица.
– Ну, что же. Тогда – до свиданья, – сказал он. Не услышав ответа, смущенно потоптался у порога и вышел, тихонько притворив за собой дверь.
 
ГЛАВА 13
В ПУТЬ!

Наверное, это и есть самое счастливое мгновение в жизни путешественника. Когда снаряжение детально продумано и укомплектовано, набор продуктов выверен и рассчитан до столовой ложки, из одежды и обуви отобрано только самое необходимое, все это тщательно, по определенным правилам уложено в рюкзаки, которые весомой, но привычной ношей садятся на плечи, и вот наступает пора сделать первый шаг по тропе. Когда все еще впереди – и трудности переходов, и разбивка лагеря, и ночевки у костра, и первая рыбалка, и первый выстрел на охоте, и дожди, и яркое солнце, и штормовые ветра… И конечно же – то неизвестное и, возможно, опасное, что таится в любом походе по неизведанным местам.
Может быть, именно ради этого мгновения тысячи и тысячи бродяг по всему свету вновь и вновь выходят на свои маршруты, и никакая сила не способна удержать их у домашнего очага. Впрочем, нашу четверку никто и не пытался удерживать.
Олег вернулся из магазина, держа в одной руке объемистый полиэтиленовый пакет с батонами, а в другой – мешок с картошкой, морковкой и репчатым луком. Паша уже заканчивал переноску вещей, а Скворцы, причалив к берегу, доложили, что испытания прошли успешно: течей – нет, поломок в наборе – нет, можно отправляться.
Паспортная полезная грузоподъемность байдарки «Таймень-3» – триста семьдеся пять килограммов. Учитывая суммарный вес Скворцов – сто килограммов, решено было сложить в нее два абалаковских рюкзака, мешок с автомобильными камерами, обе палатки, гитару, мешок с картошкой и овощами, запас хлеба и все рыболовные принадлежности. Каждое место Скворцы тщательно упаковывали в прорезиненные или полиэтиленовые мешки. Еще оставался резерв по весу килограммов на сто, но по объему места уже не хватало. Поэтому Олегу с Пашей от своих рюкзаков отвертеться не удалось. Паша взял с собою еще и ружье – не столько надеясь поохотиться по дороге, сколько не желая рисковать его утопить.
К двенадцати ноль-ноль все было готово. Путешественники решили присесть «на дорожку». Разместились все на тех же мостках около ермолаевской бани.
По неписаному, но строгому обычаю, помолчав с минуту перед дорогой – вдруг твой ангел-хранитель захочет что-то важное подсказать тебе в последний момент? – путешественники тронулись в путь. Иван и Людмила привычно и синхронно заработали веслами, и через две минуты байдарка скрылась за поворотом. Павел дал команду Ингуру: «Вперед!» и, когда тот рванул по тропе в сторону леса, двинулся следом за ним. Олег пошел замыкающим.
Несмотря на то, что их рюкзаки представляли собой немалый груз, шагали Павел с Олегом уверенно. Выручали набедренные пояса рюкзаков, за счет которых вес не оттягивал плечи, а равномерно распределялся между всеми отделами спины. Ну, и конечно, сказывались немалый опыт и хорошая спортивная подготовка. Благодаря всему этому, они с самого начала взяли хороший темп – около пяти километров в час, что для лесной тропы очень непросто. Единственной трудностью пока были частые подъемы и спуски по гривам, которые выходили из леса к речке. Высота некоторых достигала десяти-двенадцати метров.
Через полчаса, забравшись на очередную гриву, Паша остановился, поставил ружье к сосне и скинул рюкзак.
– Перекур десять минут, – сказал он. – Достали эти спуски – подъемы по гривам. Олег, вот ты – специалист по всяким космическим траекториям в гравитационном поле. Скажи, почему так получается? Казалось бы, поднимаешься в гору – совершаешь работу против гравитационных сил, спускаешься – они тебе должны помогать. И в итоге – должен быть ноль. Как у лыжников – они ведь на спуске отдыхают, хоть и двигаются вперед. Так ведь нет, почему-то, когда идешь пешком устаешь, не только от подъема, но и от спуска. В чем дело?
– Есть такой закон пешего туризма, сформулированный неким Барбером: «Интеграл гравитационного потенциала по любому избранному вами замкнутому маршруту всегда положителен».
– Чтоб он лопнул, этот твой Барбер, – в сердцах сказал Пашка. – Придумал фигню какую-то, а нам – отдувайся!
Тем не менее, они прошли не менее двух с половиной километров и были на полпути к Утиному порогу. Олег тоже расстегнул замок на поясном ремне рюкзака, поставил его на валун, лежавший у тропы и вылез из плечевых лямок – так, с камня потом рюкзак легче одевать будет.
Закурили по «Беломорине». Другого табака в походе они не признавали, хотя в городе в основном курили болгарские сигареты с фильтром – «Интер» или «ТУ-134». Но в лесу сигаретный дым становился каким-то жиденьким и кисловатым и не мог даже сравниться с крепким, выражено табачным дымом папирос. Причем котировался «Беломор» только фабрики Урицкого. Клара Цеткин категорически отметалась.
– А не будет ли настолько любезен Гранитный Утес, – сказал Паша, выпуская струю дыма в стаю мошки, которая мельтешила у него перед носом, – что расскажет мне, о чем это они говорили с Рыжей Куницей за утренним чаем? И почему так внезапно оборвали свою беседу, когда в дом вошел Лис?
– Будет, – ответил Олег. – Мы, как раз, говорили о Лисе. Рыжая Куница подробно расспрашивала меня, что он за человек? Надежный ли? Каким ремеслом владеет? Кто его предки? Что за вигвам у него в стойбище под названием Ленинград? Поэтому и замолчала, когда ты вошел в дом.
– И что ей ответил Утес?
– В основном правду, Лис, – вздохнул Олег. – А правда такова, что человек ты умный, хотя и охламон порядочный. Но в серьезном деле на тебя можно положиться, как на вот такой валун – не подведешь. И семья у тебя хорошая – благополучная. И профессию ты выбрал интересную и перспективную. И вигвам у тебя замечательный – четырехкомнатный. Ну, а главный твой недостаток – это то, что ты в своем вигваме спокойно сидеть не можешь. Так и тянет тебя то в леса, то в моря, то в болота.
– И что сказала на это Рыжая Куница? – спросил Паша.
– Она сказала, что этот недостаток легко исправим.
– Каким образом?
– Смысл ее ответа был таков, что воин всегда мечтает вернуться в свой вигвам, если там его ждет любимая заботливая скво и пара-тройка похожих на него ребятишек.
– Вот даже как? – глядя куда-то в лес, сказал Паша.
– Только учти, я тебе ничего этого не говорил.
– Само собой.
– А вообще, Паша, по-моему, девчонка она замечательная и если ты…
– Остановись, Олег, не надо ничего говорить. Я сначала сам должен все понять, хорошо?
– Ладно, проехали. Докурил? Тогда – вперед! Тропа зовет.
На этот раз первым с ружьем пошел Олег, а Павел был замыкающим. Ингур носился сумасшедшим челноком на десять метров к речке вправо и метров на тридцать влево – в глубь леса. На каждые сто метров, которые проходили Паша с Олегом он своим охотничьим зигзагом пробегал метров триста-четыреста. Однако поднять на крыло ему пока никого не удавалось. Это было и не удивительно. Уток на реке, если они там и сидели, разогнали Скворцы, которые, по-видимому, шли впереди минутах в десяти-пятнадцати. А что касается боровой дичи, то она в эти дневные часы, уже наклюкавшись ягод и наглотавшись мелкой гальки, сидела где-нибудь в глухих местах и занималась пищеварением в полусонном состоянии.
Зато по мере удаления от поселка все чаще и чаще начали попадаться грибы. Вначале подберезовики и сыроежки, потом – все больше молодые, крепкие подосиновики, а когда тропа проходила через сосновый бор – на его белых мхах то там, то сям мелькали шоколадные шляпки белых боровиков.
Однако Паша с Олегом твердо решили грибы по дороге не собирать. Во-первых – потеря времени, во-вторых – лишняя тяжесть, а в-третьих – этого добра в районе их предполагаемой стоянки должно быть еще больше, чем здесь.
Минут через тридцать до слуха путешественников начал долетать рокочущий шум воды. Течение реки здесь явно стало сильнее, на ее поверхности появились клочья пены. Еще через триста метров Нельма сделала крутой поворот и перед Пашей с Олегом, которые поднялись на очередную гриву, развернулась панорама Утиного порога во всей его красе.
Начинался он вверху с довольно обширного плеса, откуда Нельма сливалась широким подковообразным, почти метровым водопадом в своего рода «котел» метров двадцать в поперечнике. Из этого бурлящего «котла» Нельма вылетала мощной стремниной меж двух скал, отстоящими друг от друга всего на пять-шесть метров. Дальше стремительный поток мчался под уклон по гладкому каменному ложу, как по искусственному каналу, метров пятьдесят и с грохотом обрушивался с полутораметровой высоты в широченный и, в общем-то, спокойный омут. Но вот потом.… Потом начиналась просто слаломная трасса по стометровой шивере между торчащими из воды в шахматном порядке камнями. Здесь поток то налетал на эти камни и резко сворачивал в сторону, то ударялся о береговые скальные стенки, то подпрыгивал бурунами на подводных камнях. Шум стоял такой, что Олегу пришлось наклониться чуть ли не к самому уху, чтобы Паша его услышал.
– Вон, смотри – Скворцы причалили.
В самом конце шиверы от правого берега, по которому они шли, до середины реки выдавалась невысокая скала. О нее поток последний раз ударялся, сворачивал почти на девяносто градусов к левому берегу и уже спокойно вливался в прямое широкое русло с медленным течением. Как раз под этой скалой, в тихом омуте и была причалена байдарка. А на скале маячили две фигуры, показывающие друг другу руками то на водопады, то на шиверу.
Паша с Олегом спустились с гривы, прошли еще метров пятьдесят по тропе, скинули свои рюкзаки около байдарки и тоже забрались на скалу.
– Физкульт-привет водномоторникам! – проорал Пашка, приветствуя Ивана и Людмилу. – Как добрались?
Иван в ответ поднял большой палец, мол, все в порядке. И продолжил что-то показывать Людмиле, крича у нее над ухом и делая жесты руками, прямо, как летчики перед исполнением фигур высшего пилотажа.
Олег с Пашей еще минут пять полюбовались дикой красотой и мощью порога и спустились со скалы к байдарке. Здесь было относительно тихо и можно было говорить, не надсаживаясь. Через десять минут к ним присоединились и Скворцы. Физиономии их так и светились от счастья.
– Нормальный порожек, – радостно улыбаясь, сказал Иван. – Не очень сложный, но нижний слив очень интересный.
– Ни хрена себе – интересный! – высказал свое мнение Пашка и вспомнил Настины слова: «Там сейчас спокойно». – Что же тут делается, когда идет большая вода, после дождей или паводка?
– Ничего страшного, – уверенно ответил Иван. – Байдарка пройдет отлично, хотя на плоте надо быть готовым к тому, что придется пару раз стукнуться о скалы в шивере. Зато на нем оба слива пролетите, даже не заметив. Нужно только все время держаться середины потока или внутренней его части в повороте.
– Ну, вам виднее, – сказал Пашка. И тут до него дошло. – Ты что же это хочешь сказать, что мы с Олегом по этой Ниагаре на плоту вдвоем поедем? Без вас? Очумел совсем?! Мы же все камни здесь, на хрен, посшибаем, а сами с плотом на какой-нибудь елке повиснем!
– А вы что первый раз на плоте сплавляться будете? – с живым интересом спросила Людмила.
– По таким порогам, конечно, первый, – возмущенно сказал Пашка.
– Ну, если хотите, мы можем сначала байдарку провести, а потом  – плот, – успокоил его Иван.
Но тут вмешался Олег.
– Ничего, Паша, – сказал он. – Сами прорвемся. Я видел по телевизору, как это делается.
– Ну, если по телевизору – тогда конечно, тогда я за нас спокоен, – мрачно ответил Пашка. Ему уже было неудобно за то, что он вслух высказал свои опасения. – Только пусть с нами Скворцы на озере пару-тройку практических занятий проведут, как этим плотом рулить. А то действительно, заедем на нем, куда Макар телят не гонял.
– Конечно, проведем, – успокоил его Иван. – Более того, вы должны сначала на байдарке пару каких-нибудь простеньких порогов сами пройти. Чтобы понять, как поток лодку несет, и как на нем держаться правильно. Потом на плоте увереннее себя чувствовать будете – принципы похожие.
– Ну, ладно, если так, – успокоено вздохнул Паша. – Давайте-ка вещи таскать. Тут, наверное, метров триста получится. По три ходки придется сделать. Итого два километра туда-сюда. Минут сорок-пятьдесят с погрузкой-разгрузкой угробим.
Угробили они, однако, целый час. Сложнее всего было нести, не разбирая, почти шестиметровую байдарку. Тропа была довольно извилистой, и очень мешали сосны по бокам. Приходилось то и дело сдавать назад, чтобы вписаться между ними, поэтому тащили байдарку втроем. Причем высоченный Олег держал ее за середину, а Паша с Иваном, в основном, висели у нее на носу и корме. Когда байдарку, таким образом, доставили к верхнему плесу, выше порога, взмокший Олег им сказал:
– Надо было выше ноги поджимать. Меньше бы за землю цеплялись – мне бы легче тащить вас было, помощнички хреновы.
– Зато, как мы равновесие держали? – похвастался Пашка. – Ни разу ни нос, ни корма не перевесили друг друга.
– Спасибо вам за это огромное, – поблагодарил их Олег. – С таким же успехом я пару чурок мог подвесить.
– А поговорить? – спросил Иван. – «Дорога легче, если встретиться хороший попутчик».
– О чем с вами, чурками разговаривать? – отмахнулся Олег. – Все! Пять минут перекур, и мы с Пашей пошли. Вы тут с Людой тоже не задерживайтесь. Встречаемся у Девичьего порога.
 
ГЛАВА 14
ПЕРВАЯ ОХОТА

Опять пошли в первоначальном порядке. Ингур, Паша с ружьем и Олег. Размах челнока у Ингура начал постепенно уменьшаться с тридцати метров до двадцати, потом до десяти, а через полчаса – к середине перехода он отбегал от тропинки вправо-влево не более, чем на пять метров.
– Ты уж иди прямо по тропе, – сказал ему Пашка. – Нечего тут у меня под ногами вихлять туда-сюда!
– Собака видит всю бесперспективность поисков дичи, – заступился за Ингура Олег. – Чего гонять по лесу, если никого, кроме дятлов в округе нет.
Еще через пять минут Паша остановился. Тропинка раздваивалась. Одна уходила вправо, вдоль Нельмы, другая круто сворачивала в лес, почти под прямым углом от реки.
– Стоп! – сказал Паша. – Перекур. Кажется это то место, о котором говорила Настя. Здесь мы должны срезать речную петлю на километр. Видишь, река уходит вправо?
– Похоже, – сказал Олег, сбрасывая рюкзак. – И по километражу подходит. Примерно середина пути. Ну что, сворачиваем?
– Хоть бы камень какой указательный поставили, – посетовал Пашка. – Что-нибудь вроде: «Направо пойдешь – за правду башку расшибешь, налево пойдешь – от жены в глаз получишь». Давай, все же будем сворачивать налево. Там, кажется, между началом и концом речной петли всего-то метров пятьсот должно быть. Если через пять минут опять к реке не выйдем – придется вернуться.
И, докурив, они свернули в лес. Шли молча. Каждый про себя отсчитывал шаги. Слева появился какой-то просвет. Тропа вышла на гриву, огибающую обширное болото, и пошла по ней. Павел насчитал двести двойных шагов – то есть примерно триста метров, и уже хотел сказать Олегу, что, видимо, они не туда свернули, как вдруг слева, буквально в десяти шагах от тропы со страшным грохотом крыльев поднялся огромный иссиня-черный глухарь.
Помогла привычка носить ружье не на ремне, а на сгибе левого локтя. Павел мгновенно вскинул ружье, большим пальцем толкнул вперед предохранитель и, почти не целясь, выстрелил из нижнего ствола. Мимо! Глухарь быстро набирал скорость, разворачиваясь в сторону болота. Паша, не отрывая приклада от плеча, быстро, но тщательно прицелился, взял упреждение на корпус и плавно потянул второй крючок. Выстрел! Глухарь качнулся в полете, из него вылетело несколько перьев, и он резко пошел на снижение в болото. Есть!
Теперь должен был поработать Ингур. Паша крикнул ему: «Вперед! Ищи!». Но тот и так уже все понял. Его усталости, как не бывало. Он, словно танк, с треском продрался через мелкий, но густой ельник на краю болота и уверенно помчался к месту посадки подранка. На ходу он делал «свечки», высоко выпрыгивая из травы. И уже спустя несколько секунд, уверенно взял след. Об этом говорило его азартное тявканье высоким голосом. Видимо, у глухаря было перебито крыло, и теперь он спасался бегством, запутывая следы. Но от опытного спаниеля ему было уже не уйти. Через какие-то тридцать-сорок метров Ингур настиг его. Затрепыхались черно-сизые крылья, мелькнул в траве черный с белой каймой хвост, и в три секунды все было кончено.
Обрадованный Павел сбросил рюкзак, крикнул собаке: «Подай!» и сам кинулся ему навстречу. Впопыхах он даже забыл перезарядить ружье. Это была непростительная ошибка. Как только Паша сбежал с тропы в сторону болота, у него почти из-под ног поднялся на крыло весь глухариный выводок. Огромные рябые птицы с шумом по две-три штуки взлетали буквально в пяти метрах от него. И пока он лихорадочно перезаряжал ружье, они, конечно, все разлетелись, кто куда. Паша, в сердцах сорвал свою шляпу с головы и, что есть силы ударил ею о землю.
Тут он заметил, что Олег тоже снял рюкзак и, замерев на одном месте, делает ему знаки тихо подойти поближе. Забыв на время про Ингура и его добычу, Паша, пригнувшись, осторожно поднялся к нему на тропу. Олег молча вытянул у него из рук уже заряженное ружье, опустился на корточки и боком-боком начал смещаться назад по тропе, неотрывно глядя куда-то вверх на группу елей, стоявших у края болота. В этот момент Паша и сам услышал доносящееся оттуда осторожное: «К-о-о… К-о-о-о…». Олег совсем уже распластался в траве и, по-видимому, наконец, нашел глазами в еловых ветвях свою цель. Было видно, как он осторожно подтягивает ружье, долго, очень долго прицеливается.… И вот – ба-бах! Из сплетения еловых веток с шумом рушится второй глухарь – на этот раз сеголеток, но уже вполне приличный.
Все! На сегодня охота окончена. Взять двух глухарей из выводка – хороший результат для попутной охоты. В это время с болота Ингур припер свою добычу. Старый «бородач» был килограммов на пять и несчастный спаниель с трудом волок его за шею. Вытащив глухаря на тропу, Ингур положил его у Пашкиных ног и сам сел рядом, разинув пасть, высунув язык и гордо поглядывая то на Пашу, то на Олега: «Ну, мужики, как я его сделал?».
Олег рядом положил свою добычу – молодого глухаря, еще в рябых перьях. Его лицо выражало примерно то же самое, что и спаниельская морда, вот разве что язык Олег не высовывал.
– Ну, что братцы? С полем всех нас? – спросил Паша.
– С полем, – ответил Олег. – Только когда, ты стоял с незаряженным ружьем, а вокруг тебя туча глухарей летала, я подумал, что сказки дедушки Никодима дополнятся еще одной – о рехнувшемся охотнике, который бегает по лесам и болотам и пытается бить глухарей прикладом. А почему ты первым выстрелом промазал? Глухарь был, как мишень в тире.
– Сам не понимаю. Может быть – слишком близко было? Дробь еще не успела снопом разойтись вот и просвистела мимо, как пуля. Ну, да ладно. Хорошо, что все хорошо кончается. Давай грузить добычу.
– Однако, русский охотник – глупый охотник. Зачем медведя на полпути к стойбищу стрелял? Надо было от него до самой яранги бежать. Как сейчас добычу понесем, однако? – вспомнил старый охотничий анекдот Олег.
– Ничего, пара глухарей – не медведь, а мы – не чукчи. Такая ноша – не в тягость. Как-нибудь три километра до Девичьего порога дотащим, а там Скворцам в байдарку погрузим. Вот хуже то, что речки до сих пор не видать. Туда ли мы премся?
– Пройдем еще метров триста вперед, – решил Олег. – Если к берегу не выйдем – придется возвращаться.
Закрепив добычу под верхними клапанами рюкзаков, они двинули дальше. Примерно через сто пятьдесят метров грива начала снижаться и, наконец, вывела их к Нельме. Они снова вернулись на тропу, идущую вдоль ее берега, срезав обещанный Настей километр.
Еще через полчаса они опять услышали знакомый шум порога. А после очередного поворота реки и увидели его.
– Мама дорогая! – воскликнул Пашка. – Как сказали бы Скворцы – нормальный порожек!
Девичий порог состоял из двух частей. Верхняя часть представляла собой каскад из четырех метровых водопадов. В них поток разгонялся, наверное, до тридцати километров в час. А нижняя часть – двухсотметровая шивера, была сплошь забита небольшими камнями, на которых разогнавшийся поток скакал, как табун взбесившихся лошадей, пока не добирался до обширного омута, где все и заканчивалось.
– Интересно, почему это его назвали Девичий, – задал риторический вопрос Пашка. – Я бы назвал его – Стервозный или Истеричный.
– Иногда, Паша, это одно и то же, – ответил мудрый Олег. – Пошли к его верхушке. Там, по Настиной лоции, должно быть озеро, окруженное скалами. После него нам нужно уходить с тропы влево – на старую дорогу.
Пройдя вверх по Нельме до начальной точки порога, они действительно увидели слева, в ста метрах от берега скалистую гряду. Видимо, за ней и скрывалось озерцо. Еще через пятьдесят шагов тропинку пересекал приличный ручей, который, хлопотливо журча по камням, тут же и впадал в речку. А вот сразу же за ручьем тропинка, и вправду, раздваивалась – одна, по-прежнему, шла вдоль Нельмы, а вторая уходила в лес и, судя по ермолаевской карте, через полкилометра должна была их вывести на старую дорогу, ведущую к заброшенному поселку Пижмозеро.
Сложив у развилки рюкзаки, и привязав к ближайшей сосне Ингура – стеречь поклажу и дичь, Паша с Олегом отправились на экскурсию вдоль ручья в сторону лесного озера. Любопытно было взглянуть на то, что Настя обрисовала, как «лесное озеро – небольшое, но красоты необыкновенной». Тем более, что Скворцы пока еще не приехали, и время для осмотра достопримечательностей имелось.
Подойдя к скалам, они увидели, что ручей вытекает из узкой расщелины, куда даже тощему Пашке было не пролезть. Впрочем, скалистая гряда, окружавшая озеро была не очень крутая, и ребята довольно быстро взобрались на нее. А взобравшись, не смогли сдержать своего восхищения:
– Ух, ни фига себе, красотища какая… – сказал Пашка.
– Д-а-а-а, елы-палы… офонареть можно, – согласился с ним Олег.
На самом деле, то, что они увидели, было настолько необычно и красиво, что другие слова подобрать было сложно. Озеро миндалевидной формы имело метров триста в длину и сто пятьдесят в ширину. Скалы, окружавшие его, к воде обрывались почти отвесно. Так, что берега озера представляли собой сплошную вертикальную стену из серо-розового гранита рапакиви высотой от шести до десяти метров, местами нарушенную узкими наклонными трещинами. По вершинам скал, уцепившись корнями за эти расщелины, стояли невысокие, но кряжистые сосны. Их золотистые стволы и зеленые хвойные кроны отражались в воде, которая, наверное, от этого имела зеленовато-бирюзовый оттенок. Точно в геометрическом центре озера из воды поднимался пологий почти черный остров-скала округлой формы. И что самое удивительное – в центре этого острова-скалы имелось внутренне озерцо, круглое, заполненное, по-видимому, дождевой водой. Очень хотелось искупаться в этом чудо-озере. Вот только подхода к воде Пашка с Олег– ом нигде не обнаружили.
– Вот уж действительно! – сказал Паша. – Как в песне про Карелию: «…остроконечные елей ресницы над голубыми глазами озер». Только здесь немного не так. Про это озеро надо строчку из песни чуточку переделать – «…сосен пушистые иглы-ресницы над изумрудными глазами озер».
– Да вы поэт, батенька! – усмехнулся Олег. – Однако, место это не только красивое, но и весьма опасное. Свалишься в воду с обрыва – назад не выберешься. Останется одно – забраться на скалу в центре озера и звать на помощь, пока кто-нибудь с веревкой не придет. Да и по веревке выбраться непросто будет. Альпинистские навыки потребуются.
– Пошли назад, к порогу, – предложил Паша. –  Небось, Скворцы подгребли уже.
Они спустились с гряды, окружавшей озеро, и двинулись вдоль ручья назад к развилке, где лежали их рюкзаки. По дороге Олег зачерпнул ладонью воды из ручья и попробовал ее на вкус. Она оказалась очень холодной и чуть солоноватой на вкус.
– Как слеза – чистая и соленая, – сообщил он Паше. – Действительно – высокая минерализация.
Паша тоже продегустировал воду из ручья.
– Скорее, по вкусу напоминает «Ессентуки» №4, – высказал он свое мнение. – Ее бы еще газированной сделать, да в бутылки разлить – нарасхват бы пошла. А что? Минеральная лечебно-столовая вода «Нельма №1». Уж, по крайней мере, не хуже «Полюстрово».
– Потому, что хуже – трудно и придумать, – согласился с ним Олег.
Тут они услышали лай Ингура и поспешили к собаке, сторожившей рюкзаки.
Рюкзаков было уже не два, а четыре, а на тропинке рядом с ними полусидели – полулежали Иван с Людмилой.
– Где вы шляетесь? – сердито спросил Ваня. – Мы уже минут двадцать, как приехали. Вас – нет. Мы решили, что вы заблудились где-то по дороге. Начали сами вещи таскать. Хорошо Ингур нас учуял, залаял, и мы на его голос еще полста метров прошли. Вот ваши рюкзаки здесь и обнаружили. А то так бы и перетаскали вдвоем весь груз.
– Ингур, пустобрех ты несчастный! Надо было тебе морду веревкой замотать, – вздохнул Пашка. – Ладно, сидите тут, отдыхайте. Мы с Олегом остальные вещи перетаскаем. Иван, ты только в последнюю ходку, за байдаркой с нами спустись. Опять втроем ее понесем.
– Только на этот раз идем по росту – я несу нос, Паша середину, а Иван – корму, – решительно заявил Олег. – А то опять повиснете на мне вместе с байдаркой, как мартышки на баобабе.
За три ходки, пока Скворцы отдыхали, Павел с Олегом перенесли все остальные вещи. Потом они втроем с Иваном благополучно перетащили и байдарку.
Дождавшись, пока водяные туристы уже в третий раз за сегодня уложат вещи в кокпит, Паша и Олег вытащили свою добычу из рюкзаков и небрежно так побросали глухарей в байдарку.
– Ой, красавцы какие, – ахнула Людмила. – Это кто, Паша?
– Глухари, – ответил ей Иван. – То-то, когда мы по этой большой петле шли, три выстрела слышали. Кстати, а почему глухаря только два? Промазали?
– Индейцы по глухарям не мажут, – гордо ответил Пашка. – Конечно, иногда промахи случаются, скажем, с трехсот шагов, по летящему дятлу, пулей, при сильном боковом ветре и в темноте, но и это – редчайший случай. Просто сегодня, третий выстрел был прощальным салютом над дичью, павшей в неравном бою с такими знаменитыми охотниками, как Гранитный Утес и Хитрый Лис. Так полагается, чтобы в дальнейшем охота была удачной.
– Ну-ну, – понимающе покивал головой Иван. – Смотрите только все патроны на эти ваши «салюты» не изведите.
– Закончили треп? Теперь о главном, – сказал Олег. – Нам осталось три километра пути. Точнее, это вам с Людмилой три, а нам с Пашей – два. Здесь мы уходим с этой петляющей речки и идем к Пижмозеру напрямую, по старой дороге. А встретимся мы не там, где Пижма в Нельму впадает, а чуть выше – где Нельма вытекает из Пижмозра. Именно туда старая дорога подходит. Ориентир для вас – остатки моста через Нельму. Там и переправу организуем. Расчетное время прибытия через полчаса – в семнадцать ноль-ноль. Ну, братцы, последний рывок остался. Давайте, собрались! Тропа зовет!
Примерно через десять минут Паша с Олегом были на старой заброшенной дороге из Усть-Нельмы, про которую им говорила Настя. Здесь явно уже несколько лет на машинах никто не ездил. Посередине колеи успели вымахать в человеческий рост молодые осинки и березки. Фактически, дорога превратилась в две параллельные тропинки, между которым подрастала живая изгородь.
– Если по колеям ни трава, ни деревца не растут, значит, все-таки люди тут еще ходят, – сказал Паша. – Или даже звери какие-нибудь. Лоси, кабаны или медведи.
– Медведи – на велосипеде, – добавил Олег, внимательно рассматривая следы на дороге. – Или даже на мопеде. Типа «Рига-7» или «Верховина».
Действительно, и по правой, и по левой колее, там, где грунт был мягким, виднелись отпечатки узких шин. Велосипедных или мопедных.
– Значит все-таки, кто-то сюда приезжает, – сделал вывод Паша. – Может быть, рыбаки, а может – охотники.
– А может, рыбнадзор или егерь, – добавил Олег. – Помнишь, что нам капитан Ничипоренко говорил?
– Ладно, кто бы это ни был, нам их бояться нечего. Охота с понедельника открыта, документы на оружие – в порядке. Членство в обществе охотников и рыболовов позволяет нам рыбачить и охотиться где угодно. Здесь – не заказник, поэтому путевок не требуется. В общем – пошли все на фиг!
– Тогда – вперед! Осталось полтора километра.
Когда эти полтора километра подходили к концу и вот-вот должны были показаться Нельма и Пижмозеро, Паша с удивлением услышал где-то далеко позади жужжанье мотора. Шедший впереди Олег, по-видимому, тоже услышал этот звук, потому, что остановился на секунду, но потом махнул Паше рукой, мол, что бы там ни было, а надо идти дальше.
Дорога начала спускаться вниз, повернула вправо и по косогору вышла к реке. Судя по останкам моста, которые здесь присутствовали, они попали туда, куда и планировали. На Пашкиных часах было ровно пять вечера.
 
ГЛАВА 15
РАССКАЗ ЛЕСНИЧЕГО

Путешественники скинули рюкзаки, закурили по «Беломорине» и, подойдя к развалинам переправы через Нельму, огляделись.
От моста сохранились оба устоя, выполненные в виде «колодезных» срубов высотой метра по четыре и заполненные внутри гранитными камнями. В хорошем состоянии были также бревенчатые въезды на эти устои с обоих берегов. А вот центральная часть моста, практически, отсутствовала. От нее сохранилась лишь одна продольная балка из обтесанного бревна в двадцать сантиметров шириной.  Да еще какая-то добрая душа присобачила к ней на вертикальных подпорках перилину из длинной жерди. Получился узенький пешеходный мостик над Нельмой, которая здесь имела ширину метров восемь и текла между устоев быстро, но спокойно, без бурунов и водоворотов.
Слева от моста они, наконец-то, увидели долгожданное Пижмозеро. Вернее, его ближнюю и, судя по всему, меньшую часть. Примерно, в полукилометре отсюда, озеро сужалось до прохода шириной метров двадцать, а за ним опять распахивался широкий простор и самый дальний берег озера отсюда, с моста уже еле просматривался.
Справа, метрах в пятидесяти ниже по течению было видно, как, журча по небольшим камням, в Нельму с противоположного берега впадает Пижма.
Посмотрев на противоположный берег Нельмы, Паша с Олегом обнаружили, что с той стороны из леса к мосту спускается грунтовая дорога. Судя по ее состоянию, по ней еще ездили на машинах.
– Куда она ведет? – спросил Олег.
– Я думаю – через заброшенный поселок до Денисовской дороги, – ответил Паша. – Федор Степанович рассказывал, что на Пижмозеро и сейчас из Нельмино ездят на тракторах и машинах с двумя мостами.
Все это время, пока они стояли перед развалинами моста через Нельму, жужжанье мотора, услышанного ими издалека, постепенно приближалось и, наконец, стало настолько громким и отчетливым, что его источник вот-вот должен был появиться из леса.
Паша с Олегом повернулись назад, в сторону дороги, по которой только что пришли, и увидели, как по косогору на обыкновенном велосипеде с мотором съезжает молодой мужик в офицерской полевой форме без погон и в синей фуражке с зеленым околышем. За спиной у него, помимо небольшого рюкзачка, на брезентовом ремне висела охотничья двустволка. На багажнике велосипеда резинкой от эспандера были закреплены топор и небольшая лопата.
Подъехав к самому мосту, мужик лихо, с юзом затормозил, заглушил мотор и слез с седла. Прислонил своего двухколесного коня к ближайшему дереву и подошел к ребятам.
– Здравствуйте, товарищи туристы! – поприветствовал он их с армейскими интонациями и достал из красной пачки сигарету без фильтра – «Приму». – Огонька не найдется?
Ингур дружелюбно, больше для проформы, пару раз гавкнул на него.
Паша присмотрелся к улыбающейся физиономии моторизованного велосипедиста, и ему показалось, что он уже где-то видел этого лихого молодца с рыжими гусарскими усами.
– Что ж мы были б за туристы без спичек? – ответил он, протягивая ему коробок.
– Спасибо, – поблагодарил веломотогусар. И, уже сделав серьезное, официальное лицо, сказал: – Давайте знакомиться. Меня зовут Алексей Николаевич. Можно просто – Алексей. Я работаю в Медвежьегорском леспромхозе лесничим по Нельмскому лесничеству. На территории которого, кстати, мы сейчас и находимся. А вы, позвольте узнать, кто такие и откуда будете?
Тут до Паши, наконец, дошло, где и когда он видел этого рыжеволосого красавца-гусара. Сегодня утром. На фотографии в доме Ермолаевых. Когда Настя рассказывала ему о своих родственниках. Паша решил перехватить инициативу в разговоре.
– А мы еще кое-что о вас знаем, – заявил он, незаметно подмигнув Олегу. – Например, что фамилия ваша – Тарасевич. Что учились вы в Ленинграде, в Лесотехнической Академии, а живете – в Усть-Нельме. И что отец ваш – Николай Яковлевич – известнейший во всей округе печных дел мастер.
Молодой лесничий оторопело уставился на Павла зеленоватыми глазами. Олег тоже посмотрел на своего друга с некоторым недоумением.
– Но каким образом, черт подери…, – нахмурившись, пробормотал лесничий.
– Элементарно, Алексей Николаевич, – с оттенком превосходства ответил Паша. – Просто, этой ночью нас любезно пустил к себе на постой ваш сосед и дядя – Федор Степанович Ермолаев. По рекомендации моего отца – Сан Саныча Векшина. В прошлом году он на майские праздники с Ермолаевым здесь на глухаря охотился. Может, вы его вспомните? А утром ваша двоюродная сестра Настя нам показывала семейные фотографии, на одной из которых вы и запечатлены. Вот с этим топором. А сами мы – из Питера. Студенты. Нас всего четверо. Сейчас еще двое на байдарке подгребут. Хотим пожить здесь дней десять. А потом – вниз по Нельме на байдарке до Онеги планируем спуститься. Да вы не сомневайтесь. Ваш участковый, пан ротмистр Ничипоренко наши документы уже проверял. Кажется, остался доволен.
Лицо лесничего разгладилось, он облегченно вздохнул и стукнул себя ладонью по лбу:
– Господи, ну конечно! Я ведь сейчас из Усть-Нельмы еду. А ваши следы появились на дороге только в том месте, где выходит тропа от реки. Значит, вы идете из Нельмино. Судя по времени, приехали вы, скорее всего, вчера. Следовательно – и ночевали там же. И уж, разумеется, наши длинные деревенские языки вам должны были всё обо всех разболтать. Сам мог бы это сообразить. А Сан Саныча я отлично помню – толковый охотник! Тогда он трех матерых глухарей взял.… Ну вот, слава богу, все и объяснилось! А то уж я подумал, что теперь  и «странные» туристы у нас объявились.
Павел с Олегом переглянулись.
– Какие туристы объявились? – настороженно спросил Паша.
– Да, это я так называю разных чудаков, которые в последнее время что-то зачастили в наши края, – ответил Алексей.
– Что за чудаки такие?
– Да как вам объяснить…, – замялся лесничий. – Ходят тут в последние два месяца какие-то «странные»… То геодезистами себя называют, то – орнитологами, то – геологами. И вроде бы, все у них, как полагается. Приборы соответствующие, снаряжение всякое. Тот же участковый у них документы проверял. Кажется – ну, все в порядке. И все же «странные» они какие-то.
– Да в чем странности-то их проявляются? – нетерпеливо спросил Паша.
– А вот, например, что это за геодезисты такие, которые к триангуляционным вышкам ни разу и не подходили, а с теодолитом и рейками все больше вокруг заброшенных поселков крутились? – прищурившись, спросил лесничий. – Или, что это за геологи, которые не по обнажениям вдоль рек и распадков ползают, да образцы собирают, а все больше разведочные шурфы вокруг тех же поселков бьют? Я уж про орнитологическую экспедицию и не говорю. Те вместо того, чтобы по лесам и болотам ходить – численность разных видов пернатых определять да птичек фотографировать, ходят и щелкают на пленку все наши заброшенные поселки во всевозможных ракурсах. И ни один из этих геологов, геодезистов и орнитологов ни в Нельмино, ни в Усть-Нельму и носа не показывал. Как будто от людей подальше держаться хотят.
– А сами-то вы, как все эти странности объясняете?
Алексей как-то опасливо огляделся по сторонам и сказал:
– А чего тут объяснять-то? И так все понятно, – он понизил голос. – Эта публика под видом экспедиций в наших краях ищет клады, да иконы старинные. А сейчас они поставили большой лагерь на дальнем берегу Югозера и сидят там почти безвылазно.
– Ну, иконы – это еще куда ни шло, – заметил Паша. – Но какие такие клады здесь могут быть?
– Как! Разве вы ничего не слышали? – удивился лесничий. – Не поверю, чтобы в нашей деревне кто-то из приезжих ночевал и ему никто ничего про сокровища старообрядческого скита не рассказывал.
– Никто – ни полслова! А что за сокровища такие? – заинтригованно спросил Паша.
– Ну, тогда слушайте, – сказал Алексей. Он уселся поудобнее на травке у обочины дороги и прислонился спиной к дереву. Затем достал из пачки еще одну «Приму», прикурил от предыдущей и выпустил огромный клуб дыма. – Не знаю уж правда все это или нет, а только слышал я эту историю от своего бати и, как говорится, за что купил – за то и продаю.
По всему чувствовалось, что рассказывает он эту байку уже не первый раз и делает это с явным удовольствием. Павел с Олегом тоже расположились на траве, привалившись натруженными спинами к рюкзакам.
– Случилось это почти сразу после войны – в сорок седьмом году. Батя мой с теткой Оксаной – Настиной мамой и бабушкой Марылей только-только из Витебска в Среднюю Нельму приехали. И еще была жива наша с Настей прабабушка – Анастасия. А меня с Настей, наоборот, и в проекте еще не было.
В ту весну в районе реки Выг – в тридцати верстах отсюда – работала геологоразведочная партия. Не знаю, чего уж они там искали, а только по случайности наткнулись на старообрядческий скит. Дело было так. Отправился как-то ранним субботним утром один геолог с двумя рабочими поохотиться на утку перелетную, да среди тамошних лесов, болот и бесчисленных озер отбился от своих да и заблудился чуток. День был хмурый, дождик моросил, солнца не видно, вот он целый день и проплутал по звериным тропам. А ночью вышел к небольшому, в пять домишек, лесному поселку.
Глядит, а поселок – какой-то необычный. Весь обнесен трехметровым частоколом, а немного на отшибе – не то церквушка, не то часовенка стоит. Рядом – погост, могилки с крестами. Ну, он, не долго думая, в этой часовенке-то от дождя и укрылся. Зашел внутрь, а там – мама дорогая! Иконы древние на стенах и среди них – какие-то необычные – медные. Лампадки перед ними неугасимые горят. В алтаре у стены два сундука стоят. Открыл один, а в нем – книги на церковнославянском, не то печатные, не то рукописные. В другом – иконы медные, но не простые, а складные. Как книжка раскладка из нескольких картинок. Тут геолог и сообразил, что на потаенный скит старообрядческий наткнулся. «Ну-ка их к лешему, этих фанатиков», – решил он. – «Сматываться надо. А то застукают меня здесь, башку и оторвут за святотатство». И побыстрее – долой из этой церкви, да с погоста. Вышел опять к поселку, стоит, думает, что делать? Стучаться к раскольникам? Среди ночи – страшновато. А, куда идти дальше – непонятно. Сутки уже, как на ногах, а во рту – росинки маковой не было. В лесу еще – ни ягод, ни грибов. Начало мая. Местами снег еще лежит. Решил переночевать рядом, под елкой, а утром – стучаться к обитателям поселка и просить Христа ради поесть, да дорогу к Выгу показать. Так и сделал. Кое-как до утра под елкой просидел, клацая зубами от холода и голода, а как рассвело – к воротам подошел и постучал.
Долго никто не открывал. Слышно было только, как собаки лаяли. В конце концов, на стук вышел какой-то бородатый дед в белой домотканой рясе и в лаптях. Спросил, чего надо? Геолог попросил напиться, да хоть хлеба кусок. Дед крикнул кому-то – принесли. Пока он пил, да краюху жевал, дед его все спрашивал, кто такой, да откуда. Геолог сказался заблудившимся охотником из Денисово. Потом набрался смелости и спросил, что, мол, за поселение такое, да кто тут живет. Дед и ответил, что живут тут люди праведные – от царевых прислужников истинную веру берегут. Геолог так и сел, где стоял. Но любопытство его разобрало, и стал он далее спрашивать.
Из разговора выяснилось, что основали этот скит еще в сороковых годах девятнадцатого века какие-то, как их назвал дед, «скрытники», после того, как царь Николай Первый разогнал Выговскую  Пустынь – главный оплот старообрядческой церкви.
Тут уже геолог и сам догадался, что все эти годы, до сих пор «скрытники» прятали у себя церковные реликвии, которые удалось спасти от царевых стражников – старообрядческие иконы да книги богословские, что он видел в церквухе.
Все население скита к тому времени, как его геолог обнаружил, насчитывало человек семь монахов-старцев, да и те все в годах немалых. Жили они там в полном отрыве от социалистической действительности и ничего про Великую Октябрьскую Социалистическую революцию с Коммунистической Партией и слыхом ни слыхивали. Ну, геолог их особо просвещать и не стал.
Старообрядцы эти не очень-то ласково его встретили. Накормили-напоили, а в дома свои, так и не пустили. Да и путь к Выгу, как-то туманно объяснили. Явно не хотели, чтобы он дорогу к ним запомнил. Сказали только, что, мол, будет богу угодно, так и выведет тебя, куда надо, а нет, так опять же  – на все воля божья… Но, ничего, геолог оказался толковым, вышел как-то к Выгу, а потом и до своих добрался. Рассказал все, как было. Ну, ему, понятное дело, выговор влепили, в рабочие перевели. А про историю эту начальник партии доложил, куда следует.
И на следующее лето, в июле из Ленинграда на поиски этого скита прибыла в те края уже другая экспедиция – научно-этнографическая. Хорошо оснащенная – приборы всякие, кинофотоаппаратура, рация, несколько лошадей. И геолог, который скит нашел, вместе с ними приехал. А еще был там майор госбезопасности и с ним два автоматчика.
Скит этот экспедиция не очень долго искала – геолог, когда уходил оттуда, дорогу, все же, неплохо запомнил. Но, к великому своему разочарованию, вместо поселения нашли они там дымящиеся головешки. И по всему было видно, что уходили «скрытники» второпях. Много своих вещей побросали. Сеть там рыбацкая на шесте висела, корыто почти новое в огороде валялось, в уцелевшей бане – кадушки стояли и еще немало другого барахла, в хозяйстве полезного, было оставлено. Но все реликвии свои они, понятное дело, унесли. Было ясно, что предупредил их кто-то.
Все же экспедиция там лагерем встала и начала раскопки. И, представьте себе, что-то они там весьма ценное все-таки нашли. Потому что уже через две недели майор с двумя автоматчиками и каким-то грузом оттуда на трех лошадях уехали, направляясь в Медведь Гору – на питерский поезд.
И вот здесь начинается самая таинственная часть истории. Через месяц научная экспедиция свою работу на пепелище скита закончила и тоже назад, в Питер собралась. Прибыли они в Усть-Нельму, связались со своим начальством по телеграфу, доложили обстановку. Вот тут-то и выяснилось, что майор с автоматчиками и ценным грузом – пропали. Ни до Ленинграда, ни до Медвежьегорска, ни даже до Усть-Нельмы эти гэбисты не добрались. Сгинули где-то по дороге. Начальнику экспедиции поступило указание – из поселка не уезжать, ждать прибытия поискового отряда. Отряд – взвод МГБ прибыл через неделю и начал прочесывание по всему возможному пути следования майора. Два месяца, до самых белух мух искали – безрезультатно. Никаких следов. Так бы и закрыли дело.
Но вот, следующей весной один охотник из Югозера недалеко от речки Пижмы под протаявшим снегом, в яме под корнями рухнувшей ели нашел останки трех военных в гэбешной форме. Ни документов, ни оружия, ни, понятное дело, груза при них не было. Опять понаехали военные, милиция. Очень долго допрашивали жителей Денисово, Пижмозера, и Югозера, но ничего не добились.
Все уехали, дело, видать, все же закрыли. Но с тех пор среди жителей наших поселков упорно ходят слухи о том, что это «скрытники» свои ценности у майора и автоматчиков отбили, да где-то в наших краях и перепрятали. И теперь редкий год проходит, чтобы какие-нибудь чудики не отправлялись на поиски этих сокровищ. Хотя, что там за ценности откопала экспедиция, и что вез майор с автоматчиками – никто толком и не знает. Вот такая история.
Паша с Олегом слушали лесничего, чуть ли не разинув рты.
– Прямо «Остров сокровищ» какой-то, товарища Роберта Льюиса Стивенсона, – восхищенно пробормотал Пашка.
– Откуда такие подробности? – спросил более скептично настроенный Олег. – В те годы болтать было не принято.
– Да все очень просто! Когда экспедиция в Усть-Нельме на обратном пути неделю ждала поисковый отряд, ее участники – в основном, молодые ученые и аспиранты – разбрелись по всему поселку. Ведь больше месяца ребята в лесу сидели. А девчонки у нас там – ух! Огонь! Одно слово – рыбачки. Да и мужиков-то после войны в поселке было – раз-два и обчелся. Все больше пацаны, инвалиды да старики немощные. Так что обстановка располагала к задушевному общению… А уж потом со слов девок наших, из их отдельных рассказов старики целую историю и собрали. Ту, что я вам сейчас и поведал. Даже фамилию этого пропавшего майора выяснили. Мезенцев его звали. Вот так-то! А вы говорите – откуда подробности. Здесь, если вдуматься, есть немало и…
Алексею помешал закончить мысль Ингур, который вдруг вскочил и с радостным лаем бросился к реке. Паша поднялся с травы и увидел, как из-за поворота, в заводь, куда впадает Пижма, входит байдарка со Скворцами. Они тоже увидели Павла с Ингуром и приветственно взмахнули веслами.
Экспедиция вновь собралась в полном составе.
 
ГЛАВА 16
НА ПЕРЕПРАВЕ

– Причаливайте к тому берегу, сразу за Пижмой, – сложив ладони рупором, крикнул Ивану Паша. – Мы с Олегом туда сейчас по мосту перейдем.
Он повернулся к лесничему и спросил:
– Федор Степанович нам сказал, что где-то здесь есть удобное место для лагеря.
– Все правильно, – ответил тот. – Нужно только немного вверх по Пижме пройти да через гриву перевалить. Там, за ней отличная поляна будет – бывший покос, хоть в футбол играй! И прямо на берегу Пижмы. А в ней вода – чистейшая. Недаром лосось отсюда в Пижму на нерест идет, а не дальше по Нельме.
Олег тоже встал, потянулся и посмотрел на узенький мостик.
– Ну, кто первый пойдет по гимнастическому буму? – спросил он.
– Давай я, – предложил Паша. – Ты со своим рюкзачищем на полцентнера будешь тяжелее и меня, и Алексея с велосипедом. Вдруг бревно сразу сломается? А так – хоть мы нормально переправимся. А ты, если, не дай бог, что случится – можешь и вброд дойти. Тебе эта Нельма и по пояс не будет.
Первым все же стал переправляться Алексей. Чувствовалось, что это дело для него – привычное. Взвалив на правое плечо под верхнюю перекладину рамы свой велосипед, левой рукой придерживаясь за перила, лесничий довольно уверенно перебрался по балке на другой берег.
Вторым пошел Павел. Он тоже левой рукой держался за перила, а правой балансировал, как канатоходец. Отсюда, с узенькой балки переход не казался таким простым делом, как это выглядело с берега. Порядочная высота мостика, ощутимое раскачивание балки и, самое главное, быстрое течение реки, от которой трудно было оторвать взгляд, требовали серьезных усилий для сохранения равновесия. Павлу все же удалось сконцентрироваться и, дойдя до середины переправы, он почувствовал себя увереннее. Но тут произошло непредвиденное.
Ингур, который до этого момента стоял на берегу и нервно поскуливал вслед удаляющемуся хозяину, вдруг решился. Он подбежал к мосту и, быстро перебирая лапами, уткнувшись мордой в самую балку, засеменил по мостику. Догнав Павла, спаниель остановился и поднял кверху морду, вопросительно глядя ему в спину: «Ну, чего ты, хозяин, сюда полез? Ведь свалишься, на фиг!».
– Осторожно! – встревожено закричал Алексей. – Сзади собака!
Но лучше бы он этого не говорил. Павел убрал левую руку с перил и через правое плечо обернулся на крик. И тоже – лучше бы он этого не делал! Ингур, как всегда, когда с кем-то здоровался, встал на задние лапы, а передние протянул вверх – к Павлу. Но тот стоял к нему вполоборота спиной, и лапы попали на рюкзак. Павел от толчка потерял равновесие и, чтобы удержаться, сделал резкое движение корпусом. Рюкзак при этом сместился, и собачьи лапы соскользнули с него. Спаниель, жалобно тявкнув, сорвался с бревна и кувырком полетел вниз. Высота была приличная, и бедный пес с головой ушел под воду. Когда он вынырнул на поверхность, быстрое течение отнесло его уже метров на пять-шесть ниже. Мгновенно сориентировавшись, Ингур быстро поплыл к тому месту, где причалили Иван с Людмилой.
В общем, с собакой все оказалось в порядке, чего нельзя было сказать о ее хозяине. Безуспешно пытаясь сохранить равновесие, Павел две долгие секунды балансировал, наклонившись вперед и размахивая руками, но не удержался и полетел в Нельму, вслед за своим четвероногим другом. Летел он молча, животом вниз. Успела придти в голову мысль: «Вот сейчас уйду на дно, а сверху меня рюкзак придавит, так и буду лежать там, как улитка с домиком на спине». Ужаснувшись этому видению, он все-таки успел на лету дернуть и разомкнуть пряжку набедренного рюкзачного ремня и с могучим плеском бултыхнулся в воду.
Рюкзак в воде оказался не очень тяжелым, но все же начал прижимать его вниз. Павел барахтался изо всех сил, пытаясь выпутаться из плечевых лямок рюкзака, но ужасно мешало сильное течение, которое буквально волокло его по дну вперед головой, не давая встать на ноги. «Хорошо, что ружье у Олега осталось, а то бы утопил его тут», – еще успел подумать он и понял, что вот-вот сам начнет нормально тонуть.
Вдруг рюкзак стал необычайно легким, а потом вообще стал всплывать кверху и потянул его за собой. Еще секунда и Пашина голова показалась над поверхностью. Он судорожно глотнул воздух, еще не соображая, что случилось. Повернуться и посмотреть назад он не мог – мешал рюкзак, который похоже за что-то зацепился. Павел поджал ноги, и течение развернуло его так, что он оказался лежащим на воде спиной вниз, лицом кверху, а ноги его болтались впереди, как водоросли по течению. Рюкзак по-прежнему держал его на плаву. Более того, Павлу показалось, что рюкзак тащит его к берегу. Он сложил руки на груди и попытался понять, что происходит. Вдруг, как показалось Паше прямо с небес, раздался раскатистый голос:
– Ты так и будешь тут кверху пузом плавать и дохлую лягушку из себя изображать? А ну, вставай на ноги! – и в подтверждение этих слов рюкзак пару раз кто-то сильно встряхнул.
Паша нащупал ногами дно и поднялся из воды уже самостоятельно. Глубина здесь была только до середины бедра. Рюкзак отпустили и Паша, наконец, смог повернуться. Перед ним стоял Олег, такой же мокрый, как и он сам. На его физиономии одновременно читались и злость, и тревога, и смех. Паша наклонил голову вправо-влево, чтобы вылилась вода из ушей. Окружающие звуки приобрели нормальную громкость и привычный тембр.
– Так это ты меня со дна вытащил? – задал Паша вопрос, ответ на который и так был ясен.
– А ты думал, тебя, охламона, архангелы небесные спасать прилетят? Не дождешься! – ответил Олег. – Они комсомольцев не спасают. Равно, как и партийных. В лучшем случае – октябрят с пионерами. Дети все-таки.
– А где Ингур? – спросил спасенный комсомолец. – Его кто-нибудь спас?
– Твоего Ингура из воды спасать – все равно, что волку на шею компас вешать, – пробурчал Олег. – Устроили тут цирк. Аттракцион «Водная феерия». Чемпионат Заонежья по прыжкам в лужу.
Тут из кустов, на берег вылетел Ингур и с разбега плюхнулся в воду. Он подплыл к Паше с Олегом, все еще стоявшим в воде, и начал плавать вокруг них, радостно подвывая. Следом за ним, раздвигая ветки, вылезли перепуганные Скворцы. Увидев, что оба их товарища уже выбрались на безопасное место, в воду они лезть не стали.
– Пашка, ты живой? Об камни не ударился? Воды не нахлебался? – один за другим задавали они вопросы.
– Да вроде бы все в порядке, – ответил Паша. Он вытащил за шкирку Ингура из воды и выкинул его на берег – Я с тобой еще разберусь, эквилибрист-канатоходец хренов! А теперь помогите мне из этой Нельмы выбраться.
Скворцы ухватили его за руки и вытащили на берег. С него ручьями стекала вода. Рюкзак теперь весил не менее полуцентнера.
Перевалив через гриву, сплошь покрытую брусничником, они вышли на просторную поляну. Трава здесь была – по пояс. В ней пестрели желтые, белые и розовые полевые цветы. Луговой запах кружил голову. По широкой дуге вокруг поляны стояли огромные разлапистые ели вперемешку с высоченными  стройными березами. По другой половине дуги, журча на камешках, поляну омывала хрустально чистая Пижма. Над головой раскинулось бездонное, чистое небо божественно голубого оттенка, который всего-то, оказывается, возникает по причине рассеивания коротковолновой составляющей солнечного спектра – в соответствии с законом Бугера-Ламберта-Бера, черт бы их всех троих подрал, безбожников. В этом небе чирикали птички, индифферентные к происхождению законов природы. Хотелось жить и радоваться этой жизни.
– Кто-нибудь, помогите мне снять, наконец, сидор, а то мокрые лямки цепляются за штормовку – попросил Паша. – Этот урод чуть не утопил меня.
Олег, шедший следом за ним, помог Паше, освободиться от намокших плечевых лямок. Поставив рюкзак-погубитель на землю, он поинтересовался:
– Ты зачем во время прыжка, ремень у себя на животе дергал? Ждал, что над тобой купол парашюта раскроется?
Паша обессилено повалился в траву.
– Я расстегнул пряжку рюкзачного ремня, чтоб быстрее снять его, – ответил он. – Правда, толку от этого было немного. И вообще, не трави душу воспоминаниями, дай лучше закурить.
Сухие папиросы были только у Ивана. Он раздал их своим промокшим товарищам, зажег спичку и, когда они прикурили, заявил:
– Аналогичный случай произошел с моим боцманом в молодости. Решил он как-то с девушкой на лодке в «Цыпочках» покататься. Дело это было для него тогда – новое. С лодкой он управлялся, как папуас с лыжами. Увидел кувшинку, захотел сорвать, потянулся за борт и перевернул лодку. А плавать-то еще и не умел вовсе. Начал тонуть. Что делать? Осталось одно – богу молиться. «Господи, – просит он, – спаси меня грешного! И в церковь ходить стану, и пить и курить брошу, и сквернословить не буду, и в ДОСААФ запишусь…» Тут его девушка за шиворот ухватила и вытащила на берег. Пловчихой оказалась. Вот лежит боцман на травке и думает: «А пойду-ка я лучше завтра в бассейн запишусь…».
– И что? – заинтересовался Пашка, которому подобные истории были сейчас особенно близки.
– А ничего! – ответил Иван. – Его той же осенью в военкомат загребли и на пять лет в морфлот служить отправили… Паша, у тебя в рюкзаке есть что-нибудь такое, что от воды может испортиться?
– Ничего особенного, – ответил тот. – Патроны у вас в байдарке, курево и спички в Людмилином рюкзаке, мука – у Олега. У меня только гречка, рис и макароны, но и они – в двойных полиэтиленовых пакетах. Спальник, конечно, намок и одежда, кой какая. Но это – ерунда. Высушим.
– Все же, давайте рюкзак разберем и посмотрим, – сказала Люда. – А намокшие вещи выжмем и развесим – пусть на ветру сохнут. Пока костер не разведем.
– Сейчас, докурю вот и разберу, – лениво ответил Паша. – Куда торопиться-то? Все! Уже приплыли.
Залаял Ингур. Из леса, сгибаясь под тяжестью Олегова рюкзака, вышел Алексей. В руке лесничий держал Пашину двустволку. Подойдя к ребятам, он скинул рюкзак и положил на него ружье.
– Ну, вы даете, товарищи туристы! – сказал он. – Как вы с такими тяжеленными вещмешками-то ходите? Еле допер!
– Ну, зачем вы?! – возмутился Олег. – Что мы маленькие? Сами бы перетащили.
– Видел я, как вы перетаскиваете, – махнул рукой лесник. – Как ваши ныряльщики себя чувствуют? Кости все целы? Ну, и хорошо. А мне ехать пора. Шесть часов уже. Еще на подсочку заглянуть надо. Пока до дома доберусь, уже темнеть начнет.
– А как вы до Усть-Нельмы добираться будете? – спросил Паша.
– Дорогу от моста видели? Вот по ней и поеду, – ответил Алексей. – Через полкилометра – развалины поселка Пижмозеро, еще через полкилометра – мост через Пижму. Дальше – девять километров по грунтовке до дороги на Денисово. Да потом еще по ней – восемь километров до Нельмино. А там – еще двенадцать кэмэ до Усть-Нельмы. Всего – тридцать верст получается. И к этому надо еще добавить те двадцать две, что я из Усть-Нельмы уже проехал. Сколько всего выходит?
– Действительно, круг немалый, – посочувствовал Паша. – И часто вы так мотаетесь?
– По этому маршруту – один раз в неделю. И таких маршрутов у меня еще с пяток наберется, – вздохнул Алексей. – Что поделаешь? Работа такая. Надо и за делянками и за лесосеками следить. А то рубщики там такого понаворочают! Самовольные вырубки опять же надо пресекать. Балансы по видам и спелости древесины считать. Пожары на ранней стадии выявлять. И вообще, если за порядком в лесу не смотреть, то это будет уже не лес, а бурелом черный. Ни древесины, ни зверя, ни птицы.
– Да, работенка, видать, нелегкая, – согласился Паша. – Но – благородная! Люди к вам с уважением должны относиться. А потомки – поминать добрым словом.
– Хоть бы спасибо кто сказал, – махнул рукой лесничий. – Только врагов себе наживаю. Вот и остается, разве что на благодарных потомков рассчитывать. Ну, ладно! Счастливо вам тут отдохнуть! Надеюсь, еще увидимся.
Попрощавшись с каждым за руку, Алексей пошел по тропинке назад – к мосту. Через две минуты путешественники услышали, как затарахтел его велосипед с мотором, и затем звук стал постепенно удаляться.
– Ну вот, еще с одним хорошим человеком познакомились. Значит, день прожит не зря, – сказал Паша и пояснил для Скворцов. – Это, между прочим, Настин двоюродный брат. Лесничий здешний.
– Ладно, братцы. Первая часть маршрута позади, – подвел итоги Олег. – Уже начало седьмого, а дел сегодня еще – невпроворот. Давайте лагерь ставить.
 
ГЛАВА 17
РАЗБИВКА ЛАГЕРЯ

С чего обычно начинают разбивку лагеря? На эту тему написано множество брошюр из серии «Туристу на заметку». Некоторые из них вполне толковые, большинство – явная халтура, но отдельные произведения содержат удивительные по глубине и силе мысли. Например, такие: «Палатку лучше устанавливать на сухом и ровном месте». Очевидно, авторы этой оригинальной идеи пребывают в полной уверенности, что туристы – это клинические идиоты, которые так и норовят «устанавливать палатку» в кочковатое болото. Или еще: «Костер необходимо разводить в таком месте, чтобы дым от него шел не к палаткам или месту общего застолья, а просто уходил в лес». Эта задача теоретически, может, и выполнима – на один конкретный вечер. Но что прикажете делать, если ветер сменился? Переставлять палатки? Разводить новый костер? В общем – эти руки не для скуки. К счастью, наши путешественники ничего подобного не читали. Они приобрели свои навыки на практике.
Единогласно было принято решение о том, что лагерь лучше разбить на том краю поляны, который находится подальше от впадения Пижмы в Нельму. Слушать журчание бегущей по камням воды приятно. Полчаса. Ну, час. Энтузиасты выдержат два. Через четыре часа появляется устойчивая головная боль, которая вылечивается только стаканом водки и последующими сутками абсолютной тишины. Если же просидеть около шумящей воды еще несколько часов, то можно услышать голоса, призывающие вас нырнуть поглубже и на подольше в эту речку. Немногие потом способны преодолеть в себе этот душевный сдвиг. И уж, по крайней мере, любителей послушать шум морского прибоя среди них не наблюдается.
Очень важно было определить правильное расположение костра. Как ни крути – очаг самое главное место в лагере. Здесь его обитатели проводят более половины всего времени. Приготовление завтрака, обеда и ужина. Заготовка грибов. Сушка одежды после дождя. Вечерние посиделки под гитару. А ночевка у костра в тихую ясную погоду? Нет, недаром наши доисторические предки почитали очаг священным.
Решено было организовать костер не далее чем в пятнадцати шагах от речки. Чтобы не бегать с котелками по всей поляне. Но и не ближе, чем двадцать шагов от опушки леса. Чтобы создать зону безопасности, как от зверя, так и от лихого человека.
Когда место для костра было определено, дальше все пошло на автомате. Метрах в десяти от него, накидав на траву толстую перину из мягкого елового лапника, Паша с Олегом поставили свою палатку. Польская трехместная с оранжевым тентом и тамбуром – она служила не только жильем, но и в качестве склада провизии. Свою палатку – обычную, советскую двухместную, но с самодельным брезентовым тентом, Скворцы поставили несколько ближе к опушке. Место для будущего стола выбрали метрах в пяти от костра – поближе к речке.
Притащив из леса с десяток трехметровых сухих березовых валежин, Паша с Олегом делегировали Скворцам полномочия по разведению костра в означенном месте, а сами отправились на разведку в поселок – за досками для столешницы и для лавок. Благо до него, по словам Алексея, было всего полкилометра.
Решили идти не по дороге, а вдоль Пижмы, по берегу которой шла рыбацкая тропа. Уже через десять минут, подняв по дороге еще один глухариный выводок (ружья они, естественно, не взяли) Паша с Олегом вышли на усадьбу заброшенного поселка Пижмозеро.
Она представляла собой тщательно раскорчеванную и очищенную от валунов территорию, посредине которой проходила довольно накатанная грунтовая дорога. Домов в поселке, судя по всему, когда-то насчитывалось всего-то десятка полтора. Штук десять из них пожгли какие-то лихие люди. И теперь на месте пожарищ бурно разрастался иван-чай. Еще три избы от времени и ветхости частично завалились, провалив внутрь себя крышу.
Но парочка срубов была еще хоть куда. В одном доме даже стекла уцелели. К нему и направились Паша с Олегом. Подойдя, они увидели, что дверь снаружи подперта палочкой с рогулькой.
– Значит, дома никого нет, – проявил изрядные дедуктивные способности Паша. – Я знаю, на севере всегда так делают, когда хотят показать, что дом обитаем, но хозяева сейчас ушли. Однако кто же это тут живет? Почему Федор Степаныч с Настей, или Алексей ничего нам не сказали про жителей Пижмозера?
– Зайдем внутрь, – предложил Олег. – Сейчас все прояснится.
С этими словами он переставил рогульку от двери к стенке, решительно распахнул дверь, и они с Пашей вошли внутрь. Для начала гости попали в сени, где кроме низенькой лавочки и стоящего на ней алюминиевого бачка с краником, ничего не было. К нему на цепочке была примкнута помятая солдатская кружка.
Паша хмыкнул, Олег пожал плечами, и они прошли в следующее помещение. Это была довольно большая комната, примерно четыре на четыре, с одним окном. Около него стоял деревянный стол с двумя лавками. У правой стенки имелась печь – обычная деревенская кухонная плита. Вдоль всей левой стены тянулись нары с наклонным изголовьем. На них свободно могли бы разместиться человек шесть. Над плитой была натянута пара веревок, видимо, для сушки одежды. К одной из них в самом углу были привязаны три полотняных мешочка, два побольше и один поменьше.
Павел подошел и попытался на ощупь определить, что же там, в этих мешочках. В одном, очевидно, была крупа. Судя по размеру зерна – перловка-бронебойка. Во втором мешочке прощупывались сухари. В маленьком, похоже, была соль. Здесь же в стенной нише лежала большая луковица, пара стеариновых свечей и коробок спичек. На плите стоял котелок, сильно помятый, как после дворового футбольного матча, но чистый и без дыр. Рядом – закопченный до сапожного блеска оловянный чайник. В углу – небольшая поленница дров.
– Маловато запасов, чтобы здесь кто-то жил, – выразил сомнения Олег.
– Я понял, – сказал Паша. – Никто здесь постоянно и не живет, это такая охотничье-рыбацкая избушка общественного пользования. Читал «Дэрсу Узала» Арсеньева? Вот и здесь так же. Заходи, кто хочешь и живи. Но оставь после себя порядок и свежие припасы. Вдруг кто заблудившейся и голодный придет. Поэтому ничего мы здесь брать не будем, а лучше пойдем-ка пошарим вон в той развалюхе с провалившейся крышей напротив.
Там они действительно нашли то, что им было нужно – десяток двухметровых досок-сороковок. Олег взвалил весь этот штабель себе на плечо и попер, как танк, по дороге, ведущей к мосту.
Пашка бегал вокруг и клянчил:
– Ну, Олежек, ну дай хотя бы пару досок. Ведь тут же килограммов под сто будет.
Тот только отмахивался от него свободной рукой.
Вдруг Паша что-то углядел в развалинах последнего дома. Он бодро взобрался на кирпичную груду – остатки печи, ухватил какую-то железяку, поднапрягся и вытащил чугунную плиту с двумя конфорками, правда, с трещинами в двух местах, но еще вполне годную. Немного пошарив в кирпичах, он нашел и кольца для конфорок. Это была очень ценная находка. Теперь можно будет соорудить настоящую печь для приготовления еды и сушки грибов.
Внезапно Павел почувствовал, что в спину ему кто-то внимательно и недобро смотрит. Он медленно повернулся и оглядел заброшенный поселок. Отсюда все развалины были видны, как на ладони. Никакого движения. Ватная тишина. Вообще – ничего. Однако Павел мог бы поклясться, что за ним кто-то пристально и явно враждебно наблюдает. Через несколько секунд это ощущение прошло, но в душе остался какой-то тревожный осадок.
Паша помотал головой, отгоняя наваждение, и достал из кармана двухметровый капроновый шнур, который всегда таскал с собою. Нанизал на него кольца и повесил себе на шею. Плиту он ухватил под мышку и, позвякивая кольцами, как корова боталом, трусцой кинулся вслед за Олегом. Догнать его удалось только метров через двести. Еще минут пять они шли молча, глядя только себе под ноги. Наконец, Олег сказал: «Все, перекур!» и с грохотом свалил доски на обочину. Паша последовал его примеру.
Они закурили и огляделись. А, оглядевшись – вздрогнули. Ибо находились посреди деревенского кладбища. Там и сям виднелись деревянные кресты и металлические пирамидки со звездочками. Большинство могил были давно заброшены, но за некоторыми явно еще ухаживали. Преодолев первую оторопь, Паша с Олегом, не выпуская папирос из зубов, пошли осматривать кладбище. Их внимание привлекла ухоженная могилка с восьмиконечным крестом и надписью:

                ЕРМОЛАЕВ
                САВВА ГЕОРГИЕВИЧ
                17/VI/1885 – 12/VIII/1948

– Это Настин прадедушка, – сообразил Паша. – Она мне про него рассказывала. Говорила, крепкий был еще старик, но встретился в лесу с медведем, и чего-то они с ним не поделили…. Здесь где-то еще должна быть могила ее прабабушки – Анастасии.
Но прежде, чем ее найти, они наткнулись на необычную для этих мест могилу. Она была также увенчана восьмиконечным крестом, но вместо земляного холмика с цветочками здесь лежала солидная плита из темно-серого гранита с таким же крестом. На ней была выбита надпись:

                ПАВЛИЧЕНКО
                ВАСИЛЬ ПЕТРОВИЧ
                10/I/1883 – 21/VII/1959

Павел прямо так и впился взглядом в надгробие. Лицо его вдруг стало необычайно серьезным.
– «Моя могильная плита – начало твоего движенья»,– пробормотал он.
– Ты о чем? – не понял Олег.
 – «То ли чудится мне, то ли кажется, то ли старый колдун надо мною куражится…», – нахмурил брови Павел.
– Паша, ты что – бредишь? – недоуменно спросил Олег.
Но тот, озираясь по сторонам, сказал:
– Нужно срочно найти могилу Настиной прабабушки.
Она обнаружилась по другую сторону дороги на небольшом возвышении. Могилка была тщательно ухожена. Даже букетик увядших полевых цветов в литровой банке стоял. В ногах возвышался простой четырехконечный крест. Судя по всему – дубовый. И к тому же – укрыт двускатной крышей из еловых дощечек. Еще сто лет простоит. А надпись на пластине из нержавейки была такая:

                СТАНДЕЦКАЯ
                АНАСТАСИЯ ЯНОВНА
                19/III/1885 – 26/II/1959

Паша вдруг неожиданно спросил:
– Олег, быстро, когда родилась Настя? Что-то она там вчера за ужином говорила…
– Когда я ей брошку подарил, она сказала, что рыбы – ее знак зодиака, – уверенно ответил Олег.– Значит, где-то в конце февраля – начале марта. Забыл? «Пил бы меньше – все бы помнил, – говорил Ванькин боцман. – Все бы помнил – вовсе б спился!» А в чем дело? Подарок присмотрел?
– «Как знак небес, воскресла ты», – продолжал лихорадочно бормотать Паша, не обращая внимания на Олеговы шуточки. – А ведь эти стихи были написаны не в 1903 году! А, наверняка, – в 1959! И посвящены они не прабабушке Анастасии, а самой Насте! Только вот с какой стати совершенно посторонний дядя пишет стихи для новорожденной Насти Ермолаевой? Или он не такой уж и посторонний, а?
– Да объясни ты, психический, что происходит? – спросил вконец обалдевший Олег.
– Потом, Олежек, потом, – рассеянно сказал Паша. – Но если все так, как я начинаю подозревать, то здесь скрыта какая-то удивительная тайна. Дай мне только время обдумать все это.
– Думай сколько хочешь, на то ты и Хитрый Лис. Вечно что-то выдумываешь, – пожал плечами Олег и вдруг удивленно сказал. – А это что такое?
Паша посмотрел по направлению его взгляда и увидел сквозь деревья огонь костра.
– Ничего особенного, – ответил он. – Это уже виднеется наш лагерь. Скворцы костер разожгли и ужин готовят. Наверняка, макароны по-флотски.
– Так тут же по прямой всего-то метров сто будет, – сказал Олег. – Чего мы в обход по дороге потащимся? Пошли напрямую, через лес.
И опять взвалив свой груз, Паша с Олегом ломанулись лесом напрямки. Уже через две минуты они оказались на опушке поляны, прямо напротив своей палатки, изрядно напугав Скворцов и Ингура, который не разобравшись вылетел на них с лаем. Однако, быстро поняв свою ошибку, он сконфуженно согнулся крючком и подхалимски завилял хвостиком. Олег, как самосвал, с шумом разгрузил доски на место будущего стола и подошел к костру. Паша сложил свой чугуний около огня и с трудом разогнул натруженную за целый день спину.
– Вы откуда? – удивленно спросила Людмила.
– С кладбища, – мрачно ответил Олег. – Могилки осматривали.
– А доски – тоже с кладбища? – поинтересовался Иван. – Гробы разбирали что ли? Подходящий материальчик для обеденного стола.
– Да ну тебя! Мы через кладбище транзитом шли, тут до него всего-то метров сто – сто пятьдесят будет. А доски и плита из заброшенного поселка, с развалин, – пояснил Паша.
– Ну вот, встали лагерем у самого кладбища, – расстроено сказала Людмила.
– Ничего, – успокоил ее Иван. – Кто у кладбища живет, тот до смерти не помрет. Верная примета. Боцман говорил.
Паша оглядел лагерь. Скворцы поработали, как следует. Вокруг костра, на колышках сушились Пашины мокрые шмотки, в том числе и спальник. Пар от них уже почти не шел. Над костром висели чайник и восьмилитровый котелок с каким-то аппетитным варевом. Людмила помешивала его деревянной ложкой с длинной ручкой, пробовала на вкус и чего-то досыпала туда из разных баночек. На траве был расстелен кусок полиэтилена, где уже стояли миски, кружки, лежал нарезанный черный и белый хлеб, огурцы с помидорами.
– Может, стол еще успеем сколотить? – без всякого энтузиазма спросил в пространство Паша.
– Ну его ко всем морским свиньям! Завтра доколотим, – ответил Иван. – Вон темнеть уже начинает. Да и ужин готов. Хватит на сегодня трудовых авралов.
– Лодыри, – подвел итог Олег. – Ладно, чего у вас там, в котелке булькает?
– Суп под названием «Кондебобер», – ответила Людмила. – Когда, Паша, мы перетряхнули твой рюкзак, то увидели, что все-таки один пакет с рожками и один пакет с рисом немножко подмокли. Ну, мы их и оприходовали. Добавили морковки, лучку-чесночку, подрезали картошечки, ухнули пару банок тушенки, добавили специй – и готово дело. Я думаю, всем понравится. Или на завтрак останется.
– Я хотел туда еще промокший «Беломор» высыпать, но Людочка не позволила, – сказал Иван. – А жаль. Придало бы морского аромата.
Путешественники были так голодны, что им понравилось бы и ведро распаренных опилок без соли. Но «Кондебобер» по вкусовым качествам бил изысканную французскую и пикантную китайскую кухни вместе взятых. Его вкус был одновременно простым, бесхитростным и вместе с тем настолько гармоничным, что литровая миска этого блюда заменяла собой и первое, и второе, а в какой-то мере – и третье. Выпив еще по кружке чая с шиповником, друзья, наконец, расползлись по палаткам. Паша, влезая в тепленький, просушенный спальный мешок, пробормотал:
– Не проспать бы завтра утреннюю рыбалку.
– Во сколько же ты собираешься вставать? – поинтересовался Олег.
– Чтобы не пропустить путину, настоящий рыбак встает не позднее пяти утра, – гордо заявил Паша. – А тебя – во сколько будить?
– Часов в одиннадцать, не раньше, – сказал Олег.
– Ну, к этому времени я как раз уже с рыбалки-то и вернусь, – успокоил его Паша.
– Ну-ну, – пробурчал Олег.
Еще через пять минут весь лагерь спал. Не озаботившись выставлением часовых.
 
ГЛАВА 18
БЫТОВЫЕ ХЛОПОТЫ

Пашу разбудил стук топора. Он высунул нос из спального мешка, протер глаза и взглянул на часы. Одиннадцать! Прижал их к уху – все нормально – тикают, вчерашнее купание им не повредило. Да и судя по ярко-оранжевому свету, заливавшему палатку, солнце давным-давно уже не то, что встало, а вовсю сияло над лесом.
Он выбрался из мешка. Олега в палатке не было. Поверх его заботливо прибранной постели, строго посередине лежал правильно сложенный полиэтиленовый пакет с умывальными принадлежностями, а в изголовье – идеально чистое полотенце. Окончательно добили Пашу Олеговы болотные сапоги, голенища которых были тщательно заправлены под спальник, а подошвы высовывались в тамбур на одинаковую длину и находились на линии, строго параллельной входу. Похоже, на Олега напал очередной приступ нордической аккуратности, на время которого он превращался в бездушную машину, наводящую своими стальными манипуляторами железный арийский порядок.
– Шведы – они и в дремучем лесу – шведы, – вполголоса пробурчал Пашка. – Не удивлюсь, если этот зануда там уже лужайку подстриг и тропинки речным песочком посыпал.
В тамбуре бесформенной грудой валялись Пашкины болотники, которые, конечно же, за ночь отсырели изнутри и теперь нуждались в просушке. Ухватив свои сапоги, он наполовину вылез из палатки и огляделся. С травой и тропинками пока все было в первозданном порядке. Олег занимался заготовкой дров. С утра он уже натаскал из леса целый курган из сухих берез и осин и теперь, не спеша, методично рубил их и колол, превращая в штабеля калиброванных поленьев. Причем колотые дрова он складывал в одну поленицу, тонкие не колотые чурочки – в другую, и еще, отдельно в сторонку – мелкие сучки и веточки для растопки. Над костром Олег уже повесил чайник и котелок с «Кондебобером».
– Гутен морген, майн либен фройде, – поприветствовал его Пашка. – Что, тени ушедших предков взывают к наведению порядка? Орднунг ист орднунг?
– Во-первых, никакой уже не «морген», а самый настоящий «таг», – ответил Олег. – Во-вторых, что касается порядка, если он тебя так раздражает, считай его моим вкладом в борьбу с ростом энтропии вселенной и ее тепловой смертью. А в-третьих, расскажи-ка ты мне, рыболов-спортсмен липовый, как там путина проистекает? Вот с ней-то, похоже, полный орднунг!
– А что путина? – пожал плечами Пашка, окончательно выбираясь из палатки с сапогами в руках. – Рыбак спит, а путина идет. Главное – не суетиться перед водоемом. Сейчас позавтракаю и пойду вот такенных лещей на донку таскать.
И он продемонстрировал Олегу свой левый сапог со сложенным ботфортом. Потом немного подумал, поднял правый – с вытянутым голенищем и добавил:
– А также вот этаких щук – на спиннинг!
– Нет уж, дорогой! – охладил его рыболовный пыл Олег. – Проспал ты сегодня своих лещей и щук. А посему после завтрака – наряд тебе на плотницкие и печные работы. Будем стойбище обустраивать.
В это время из леса на поляну мячиком выкатился Ингур, а вслед за ним показались Иван и Людмила. У каждого было по ведру, доверху наполненному грибами.
Паша, удивленно глядя на Людмилу с Иваном, сказал:
– Во! Трое вышли из леса! А мы думали, вы еще почивать изволите. Кой черт вас понес в такую рань по лесам шляться?
– Кто рано встает, тому и поп дает, – ответил Иван. – Так говорил наш боцман – убежденный атеист.
– Ранней пташке – первый червячок, – добавила, покраснев, Людмила.
– Вот, Паша, слушай внимательно, – поучающе сказал Олег. – Тебе эти слова необходимо выучить наизусть. А лучше записать крупными буквами на белом листе бумаги, вставить в рамочку и…
Закончить свою нравоучительную сентенцию Олег не успел.
Пашка с озверелым воплем «Доста-а-а-а-л!!!», раскрутил над головой свой болотник и запустил им в Олега. Сапог, издавая в полете звук гигантского бумеранга, пошел на сближение с целью. Однако цель не дрогнула. Олег, даже и не пытаясь уклониться от летящего в него снаряда, за долю секунды до своей, казалось бы, неминуемой гибели, выбросил левую руку вперед и с каким-то металлическим клацаньем перехватил Пашкин сапог.
– Учти, Паша, второй ловить не буду, – спокойно сказал он. – Пусть так и летит себе в речку.
– Нет, это не человек. Это киборг какой-то, – устало сказал Пашка, махнул рукой и побрел к реке принимать водные процедуры.
Обратно он вернулся, как раз к началу завтрака. Доели остатки «Кандебобера», который за ночь настоялся, загустел и стал еще убедительнее. Выпили по кружке сладкого чая со зверобоем и брусникой. Перекурили. Настроение повысилось. Чертовски захотелось поработать. Олег, которого все еще одолевал приступ нордической благопорядочности, предложил программу благоустройства лагеря:
– Чтобы ощущать себя настоящими хозяевами природы, а не ее жалкими пасынками, нам необходимо соорудить следующее. Во-первых – стол с двумя скамейками и навесом, чтобы даже в дождь можно было с комфортом поесть. Во-вторых – полевую печь, чтобы с комфортом готовить еду и сушить грибы. В третьих – сделать от берега метра на три мостки, чтобы…
– Чтобы с комфортом утопиться от тоски, – возмущенно перебил его Пашка. – Ну, я понимаю, стол с навесом – вещь необходимая. Печь – тоже. Но мостки-то зачем?! Давайте еще деревянный сортир построим, дровяной сарай и собачью конуру для Ингура! Ты же сам ратовал за дикий отдых, а сейчас собираешься тут целый хутор отгрохать!
– Прошу не путать дикий отдых с диким бытом, – несколько туманно пояснил Олег. – А мостки нужны, чтобы воду удобнее было брать и умываться, не рискуя утопить мыло.
Под давлением таких веских аргументов Паша вынужден был уступить. Он тяжело вздохнул, взял топор и пошел в лес заготавливать колья – ножки для стола и скамеек.
Иван вытащил из своего рюкзака ножовку, складной метр, брезентовую рукавицу с гвоздями и начал колдовать над досками.
Олег, вооружившись малым топориком, отправился к обширному рябиннику – рубить жерди для навеса над столом.
Людмила села перебирать грибы.
Ингур, удовлетворенно оглядев эту картину всеобщей занятости, зевнул и завалился спать между костром и Людмилой, справедливо рассудив, что так он обед не пропустит.
Через полчаса, когда Паша вернулся с кольями, Ваня уже сколотил столешницу, а Олег заготовил жерди и вырубил колотушку-забойник – пудовое бревнышко, стесанное с одной стороны под рукоятку. Паша с Иваном кинули монетку – кому держать колья, пока Олег их будет забивать этой колотушкой. Выпало Паше. Он вздохнул, перекрестился и взял первый кол.
– Обещай, Олег, – попросил Паша. – Если сломаешь мне позвоночник, тут же, вторым ударом добьешь меня – не хочу быть всем обузой.
– Не переживай, – ответил друг. – Второй раз я бью только по крышке гроба. Держи кол крепче.
Обошлось без жертв. Под могучими, но точными ударами Олега десятисантиметровые в поперечнике колья входили в грунт, как шило в пластилин. Подровняв их разлохмаченные торцы ножовкой, прибили к ним столешницу и сиденья. Столовый гарнитур из досок-сороковок получился настолько прочным, что выдержал бы и бегемота, тушеного целиком
Тем временем Иван соорудил из жердей каркас для навеса. Осталось только натянуть на него полиэтиленовую крышу, размером три на четыре метра. Полиэтилен был обшит по краям корсажной лентой и имел капроновые растяжки. Разработчиком крыши был Иван, который утверждал, что она имеет универсальное назначение и может использоваться еще и как палатка, тент для автомашины, парус для байдарки, оболочка для парника и сборник для питьевой воды в пустыне.
– А как парашют ты его не пробовал использовать? – поинтересовался Пашка.
Иван задумался, а Олег спросил:
– Тебе что, после прыжка с моста мысль о парашюте покоя не дает? Отстань от человека. В отличие от тебя, охламона, Ваня все всерьез воспринимает. Иди лучше печкой займись, а мы с Иваном, так уж и быть – мостками.
Паша в очередной раз вздохнул и отправился на поиск подходящих, ближе к прямоугольной форме, камней. Благо в карельских лесах этого добра – навалом. Натаскав их достаточное количество, он задумался. По-хорошему, чтобы печь не дымила во все стороны, нужна была глина. И ведь где-то она ему недавно попадалась. Тут он вспомнил, как во время утреннего умывания поскользнулся и едва не упал в воду. Там, под содранной травой он и приметил голубоватую глину. Прихватив пустой котелок и малую саперную лопатку, Паша направился к берегу. Наполнив посудину вязкой голубой глиной, он решил посмотреть, как идут дела у Олега с Иваном. Подойдя к ним, он увидел, что те уже заготовили все стройматериалы для мостков и теперь задумчиво смотрят на стремительно бегущую, по-осеннему холодную воду. Несмотря на довольно теплый денек, мысль о предстоящем купании, по-видимому, их не вдохновляла. Хотя всего-то надо было забить четыре пары свай с интервалом в один метр.
Паша сел на бревнышко и приготовился наблюдать захватывающее зрелище. Мостостроители преувеличено бодро полезли в воду. Первую пару свай – у самого берега, они забили быстро, без проблем. Тут глубина была всего полметра. Вторая пара тоже встала на место без осложнений. Но вот третья.… В месте ее установки глубина была уже более метра, и невысокого роста Иван вынужден был стоять в воде по грудь, пока Олег пытался забить сваю. Ужасно мешало сильное течение, а сама свая, по закону Архимеда, все время пыталась вынырнуть и уплыть в Онежское озеро. Олег боялся в полную силу бить по шатающейся свае, поэтому дело двигалось очень медленно. К тому времени, когда третья пара свай встала на место, Иван уже был похож на зеленого водяного с синими губами и лязгающими зубами.
Паша не выдержал.
– Ванька! Вылезай, на фиг, из воды! – заорал он. – Совсем околеешь. Иди к костру – грейся. Я помогу Олегу установить последнюю пару.
С этими словами он разделся и полез в воду. Иван пытался протестовать, но Паша буквально вытолкал его на берег и позвал Людмилу.
– Людочка! Займись своим отмороженным супругом.
Людмила заохала, завернула Ивана в полотенце и повела поить горячим чаем. Паша с Олегом установили последние сваи и прибили к ним поеречные балки. Олег сказал:
– Теперь осталось только продольный настил наколотить – и мостки готовы. С этим я и один управлюсь. Так что вы теперь вдвоем можете заняться печкой.
– Не говорите, что мне нужно делать, и я не буду говорить, куда вам нужно идти, – с достоинством ответил Пашка. – Как-нибудь сами разберемся, что делать, правда, Ваня?
– Это точно, – ответил согревшийся Иван.
Паша вручил ему пустой мешок.
– Вот! Около моста я видел чистый речной песок. Иди и набери килограммов двадцать, – распорядился он. – А я схожу на поселок – принесу десяток кирпичей для верхнего ряда.
– Только вы, ребята, поторопитесь, – попросила Людмила, – если хотите на второе жареную картошку с грибами. Мне для этого нужна плита.
– Через два часа все будет сделано, – пообещал Паша и, прихватив другой пустой мешок, отправился в поселок.
Идти он решил уже знакомой дорогой – по тропинке вдоль реки. На этот раз, Паша взял с собой ружье. Вдруг опять глухари вылетят? Но, как гласит закон максимальной подлости – наиболее вероятно то событие, последствия которого наименее желательны. И в полном соответствии с ним Паша до самого поселка так и не поднял на крыло никого крупнее трясогузки.
Развалины встретили его той же ватной тишиной. Ветер, который только что гнал легкую рябь вдоль реки, здесь не ощущался. Лес, обступивший заброшенный поселок, стоял безмолвно. Замерли неподвижно верхушки деревьев. Даже листочки на осинах не трепетали. Не слышно было и птичьего щебетания. Казалось, вместе с людьми отсюда навсегда ушла всякая жизнь, и время остановилось.
Павел опять почувствовал себя, как-то неуютно. Ему казалось, что он кому-то мешает здесь. Как будто, кто-то невидимый, с безмолвным укором и неприязнью смотрит на него и мысленно гонит прочь.
Не без труда преодолев в себе желание повернуться и уйти отсюда без оглядки, Павел направился к тем самым печным развалинам, где вчера нашлась чугунная плита. Здесь он набрал дюжину почти целых красных кирпичей, сложил их в мешок и уже собрался было взвалить его на плечо, как вдруг краем глаза заметил какое-то движение в окне единственного уцелевшего дома, куда они заходили с Олегом. Очень медленно, не оборачиваясь, Павел выпустил мешок из рук и взял ружье. Так же медленно он разогнулся и, нарочито зевнув, повернулся лицом к дому. Внимательно оглядел его, но не обнаружил ничего подозрительного. Палка, подпиравшая дверь снаружи, стояла на месте. Точно так же, как они ее вчера, уходя, и поставили. Обозвав себя в душе истеричкой, Паша плюнул на землю и выразился не хуже некоторых боцманов. Затем повесил ружье на плечо и закинул мешок с кирпичами за спину. Тот оказался тяжеленным – килограммов под сорок и дьявольски неудобным. Пошатываясь под его тяжестью и стараясь уберечь позвоночник от кирпичных углов, он направился в лагерь.
К тому времени, когда Павел с кирпичами дотащился до лагеря, Иван уже натаскал целую кучу песка и теперь занимался сугубо мужским делом – чистил картошку. Людмила резала грибы. Олег остервенело приколачивал настил к мосткам. Ингур, как опытный охотничий пес, дрых у костра. Помощи ждать было неоткуда.
Припомнив все, что знал о печном деле, а больше полагаясь на интуицию, Павел приготовил песчано-глинистый раствор и приступил к сооружению очага. Вначале он срезал дерн, расчистил площадку до песчаного основания и установил  самые крупные блоки, оставив между ними отверстия – поддувала. Средние ряды Паша выложил из камней поменьше, тщательно замазав щели между ними. Верхний ряд он вывел из кирпичей, на которые положил чугунную плиту с конфорками. С противоположной от топки стороны Павел предусмотрел дымоход.
Через два часа, в соответствии с графиком, печь была готова. Весь перепачканный глиной, но очень довольный собой печных дел мастер отряхнулся и отошел полюбоваться со стороны на дело рук своих. Полюбоваться было чем.
Печь производила грандиозное впечатление. Высотой в метр, с мощной гранитной кладкой и огромной топкой, куда мог бы устроиться на зимовку средних размеров медведь, она напоминала доисторический алтарь-жертвенник. На таких наши первобытнообщинные предки, собираясь поохотиться с дубинами на мамонта, в угоду своим языческим богам приносили в жертву и целиком зажаривали ягнят.
– Лично мне это напоминает африканский термитник, – сказала Людмила. – Я их видела по телевизору в «Клубе Путешественников».
Однако объяснить причину таких странных ассоциаций она не смогла. Женская логика… Паша даже не обиделся. Что с нее взять?
Иван, мурлыча себе под нос – «К ногам привязали ему колосник и койкою труп обернули…», – трижды обошел печку кругом и заявил:
– Классная кочегарка! Только вот трубы подходящей, как на пароходе, не хватает.
Что он хотел этим сказать, Паша выяснить так и не успел, так как с берега заявился еще один эксперт-кочегар – Олег. Усталый и продрогший он направлялся к костру, как вдруг его взгляд зацепился за новое сооружение на поляне. Топор и ножовка выскользнули у него из рук. Рукавица с гвоздями тихо булькнула в котелок с картошкой.
– Великий Один! Вот жертвенник, тебя достойный! – благоговейно прошептал потомок древних викингов. Но, оглянувшись на своих друзей, неуверенно спросил: – Или это что? Домна для выплавки чугуна в походных условиях?
– Печь взвешенной плавки в псевдокипящем слое! – осатанело ответил Пашка. – Что тебе опять не нравится?
– Наоборот, мне этот очаг очень нравится! – восхищенно сказал Олег. – Я только беспокоюсь, сможем ли мы обеспечить его дровами?
– Ничего, слава Богу, не в Каракумах живем, – сварливо проворчал Пашка. И помолчав немного, снизошел до объяснений. – Поймите вы, жалкие апологеты мизерных форм. Это же не просто банальная кухонная плита. Это еще и сушильный шкаф для грибов, а может быть, даже и для рыбы. Кроме того, я старался, чтобы очаг был не только заурядным предметом обихода, но имел бы и некую эстетическую ценность. А так – что ж…, художника каждый может обидеть. Впрочем, если кому-то не нравится это произведение искусства, я могу снести его и на потребу публике слепить чего-нибудь попроще.
Но публика к тому времени была уже настолько голодна, что все наперебой, в три голоса, принялись успокаивать строптивого ваятеля. Они говорили, что вовсе и не собирались критиковать его работу, что были просто поражены монументальностью формы и не разглядели за ней самой сути творения, и что теперь-то они понимают, с каким полезным и одновременно высокохудожественным произведением им посчастливилось иметь дело.
Паша, удовлетворившись такими извинениями, но еще немного побухтев для порядка, приступил к растопке очага. К удивлению публики, а более всего – самого печника, дрова горели весело и равномерно, дым шел только из дымохода, а плита раскалилась до нужной температуры уже через пять минут.
Людмила принесла из своей палатки огромную чугунную сковороду с длинной ручкой.
Паша, увидев ее, оторопело покачал головой:
– И эти люди еще обвиняли меня в приверженности к гигантомании… Да на ней же одновременно трех поросят зажарить можно. И еще место для семерых козлят останется, – он взвесил сковородку на руке. – С ума сойти! Килограмма на три потянет. Ванька, и охота тебе было этот чугун тащить на своем горбу?
– Охота! – ответила за Ивана супруга. – Потому, что Ванечка знает – сковородка – это не просто три килограмма чугуна, но и хорошая добавка к лесному меню в виде хрустящих оладий, жареной дичи, рыбы, картошки с грибами и блинчиков с вареньем.
С этими словами она высыпала из миски нарезанные грибы на сковородку и поставила ее на плиту. Котелок с грибным супом уже весело булькал над костром.
– Обед через час, – сказала Людмила.
Паша посмотрел на свои адмиральские.
– Уже начало шестого, так что это будет  скорей ужин, чем обед, – заметил он и поинтересовался: – А какое меню?
– А меню очень даже простое. На первое – грибной суп, на второе  – жареные грибы с картошкой.
– Звучит как-то уныло и однообразно, – сказал Паша и спросил: – Когда же глухари будут?
– А вот когда вы с Олегом их ощиплете и опалите, тогда они и будут! Есть такое правило – кто дичь добыл, тот ее и ощипывает, кто рыбу поймал, тот ее и чистит, кто грибы принес, тот их и перебирает.
– Это, что же получается? Кто за грибами, на охоту, да на рыбалку не ходит, тот задаром питается? Кто не работает, тот ест? Где ж справедливость? – возмутился Пашка.
– А справедливость в том, чтобы охотники лишних птичек не стреляли, рыболовы лишних рыбок не ловили, а грибники сверх меры грибов не брали.
Ошарашенный такой логикой Паша не нашелся, что ответить. Иван, похлопав его по плечу, успокоил:
 – Ты радуйся, что вам с Олегом дичь и рыбу надо добывать только на четверых. А вот если бы в экспедиции было человек пятнадцать, представляешь? Вы бы тогда с ног до головы были в птичьих перьях и рыбьей чешуе, как какие-нибудь гагары морские!
 – Ладно, будем считать, что нам повезло, – согласился Паша. – Кстати, о рыбьей чешуе. Вечером надо сетки еще поставить. Пойдем-ка, Олег, их подготовим. Пока до ужина есть время.
Мешок с сетками она держали в лесу, в глухом ельнике. Во-первых – от чужих глаз подальше, а во-вторых – даже если их Рыбнадзор и найдет – мы-то тут при чем? Не наше!
На первый раз подготовили две ряжевые сороковки и одну тридцатку. На каждую запасли по два кола и камни с веревками – в качестве грузил. Работы хватило на час. Когда они вышли на поляну, Людмила с Иваном уже накрывали на стол.
С большим энтузиазмом Паша с Олегом присоединились к ним. Все дружно принялись за трапезу. И удивительное дело – обед из двух грибных блюд никому не показался «унылым и однообразным».
– Эх, к этим грибочкам – еще  бы и сметанки …, – мечтательно сказал Паша. – Попробую ее раздобыть, когда за черным хлебом пойду.
– Куда это ты собрался за хлебом? – подозрительно спросил Олег.
– Как это куда? – удивился Паша. – В Нельмино, конечно. К Ермолаевым. Я с Настей уже договорился на выходные. К тому времени у нас как раз выйдет весь запас.
– Ой, Павлик, ты стихами заговорил! – всплеснула руками Людочка. Она заговорщицки подмигнула Ивану: – Вот что с людьми настоящие чувства делают.
– Какие такие чувства? – удивился простодушный Ваня.
– Чувство голода и чувства товарищеского долга, разумеется, – пришел на выручку другу Олег. – Если тебе, Паша, сопровождающий нужен или там дегустатор по кисло-молочным продуктам – я готов!
– Ничего, в сметане я и сам разбираюсь, а дорога теперь знакомая – за полдня управлюсь, – отказался от помощи Павел. – Выйду часиков в семь и как раз к обеду уже назад буду. Вместе со сметаной и черным хлебом.
Он не стал говорить друзьям, что хлеб – это не главная причина, по которой он собирался отмахать почти тридцать верст туда-сюда по лесной тропе. Конечно же, ему очень хотелось встретиться с Настей. Хотя с тех пор, как он покинул гостеприимный дом Ермолаевых, не прошло и двух дней, Павлу казалось, что они с Настей не виделись уже целую вечность.
Но было и еще кое-что, ради чего он  мог отправиться в этот путь хоть сейчас. Некая смутная догадка, необъяснимое ощущение того, что он наткнулся на нечто очень важное и вместе с тем совершенно непонятное. Что-то похожее на инструкцию к машине времени на талабайском языке. Не хватало какого-то главного, ключевого элемента, без которого все казалось полной абракадаброй. И Павел очень надеялся найти этот ключ в доме у Ермолаевых. Он даже догадывался, где его там искать, но решил пока никому ничего не говорить.
Из глубокой задумчивости его вывел голос Олега:
– Давай, Паша, поторопимся. Пока байдарку перегоним на озеро, пока место подходящее для сеток найдем, пока их поставим – совсем уже темно будет.
Сейчас байдарка лежала на берегу, около новых мостков. Чтобы попасть отсюда в Пижмозеро, нужно было спуститься по Пижме до ее впадения в Нельму, преодолеть довольно сильное течение на участке метров пятьдесят и пройти под мостом.
За это непростое дело взялся Иван. В напарники он себе определил гребца помощнее – Олега. Павел, прихватив на всякий случай спиннинг, отправился пешком к мосту. Здесь у самого истока Нельмы из Пижмозера была удобная песчаная бухта, где он и решил ждать ребят. Ждать пришлось долго – минут пятнадцать. Он уже собрался начать рыбалку на спиннинг, когда байдарка, наконец, преодолевая течение, выползла из-под моста в озеро, Иван с Олегом выглядели, как взмыленные лошади, а дышали так, будто поставили мировой рекорд в гребле на десять километров. Иван вылез из байдарки и, утерев пот, сказал:
– Ну-ка бы, к морскому дьяволу, такие перегоны по два раза в день! Надо искать место для байдарочной стоянки прямо на озере.
– А здесь чем плохо? – спросил Паша.
– Нельзя бросать байдарку рядом с дорогой. Хоть места здесь и глухие, но все же… Кто-нибудь может подойти и угнать нашу шхуну, а мы даже и знать не будем. Попробуйте найти стоянку на озере чуть в стороне отсюда, но чтобы и до лагеря было недалеко.
– На обратном пути посмотрим, куда можно приткнуться, – сказал Олег. – Садись, Паша, поехали. Время!
Иван махнул им на прощание рукой и скрылся в лесу. Паша с Олегом отгреблись от берега и взяли курс на переузину Пижмозера. Они решили ставить сетки в дальней его части. Подальше от моста, дорог и чужих взглядов
 
ГЛАВА 19
ТАИНСТВЕННЫЙ ВИЗИТ

С чем можно сравнить стремительное движение байдарки по зеркальной глади вечернего озера? Лопасти весла с силой отталкиваются от упругой воды, форштевень словно лезвие рассекает ее поверхность, а прохладный предзакатный воздух легким вечерним бризом бьет вам в лицо. Так, опираясь широкими крыльями на восходящие потоки воздуха, в океанском просторе безмолвно летит ослепительно-снежный белоспинный альбатрос, срезая гребни волн маховыми перьями.
Обросшие трехдневной щетиной, с папиросами в зубах, в помятых фетровых шляпах, украшенных глухариными перьями, Паша с Олегом на альбатросов были не очень-то похожи, но околдованные магией летящего скольжения тоже двигались в полной тишине, боясь нарушить ее неосторожным плеском весла. Пройдя через переузину, они вышли на широкий простор дальней части Пижмозера. Вдоль берегов здесь тянулись сплошные заросли тростника. Левый, высокий берег был покрыт дремучим хвойным лесом. Столетние ели здесь вздымались на головокружительную высоту. Правый берег представлял собой заболоченную луговину, окруженную чахлыми осинками. В дальнем конце озера просматривались два небольших островка. Где-то за ними, в зарослях кустарника в озеро впадала протока – верхняя часть Нельмы.
Паша повернулся к Олегу и предложил:
– Давай пройдем вдоль левого берега к тем островам. Около них и поставим все три сетки. По дороге спиннинг покидаем. А назад – правым берегом вернемся.
Олег молча кивнул. Они двинулись вперед, вдоль тростника, держась от него метрах в двадцати. Павел положил весло на дно байдарки и достал спиннинг. Долго выбирал блесну из металлической коробочки, пока не остановился на батиной самодельной латунной «колебалке». Он защелкнул ее карабинчиком на металлическом поводке и, наклонив удилище, опустил блесну в воду, чтобы посмотреть, как она играет. Смотрелось красиво. Был бы щукой – сам бы цапнул. Паша взмахнул спиннингом и сделал первый заброс – вперед, по ходу движения байдарки и поближе к тростнику. Блесна была тяжелая и летела далеко – метров на тридцать. Подождав пока та уйдет на глубину, он начал с азартом наматывать леску на катушку. Но поклевки не было. Никто не позарился на блесну и со второго заброса. После десятого – азарта у Паши поубавилось. Он поменял латунную блесну на пятнистую «вращалку», потом ее – на серебристый «Норидж». Результат был тот же – ноль поклевок.
Паша смотал леску, зацепил блесну за нижнее кольцо и положил спиннинг на дно байдарки. Взял весло и повернулся к Олегу, намереваясь разразиться длиннейшей тирадой проклятий в адрес местных ленивых щук, окуней, и прочей хищной рыбы, но внезапно замер, так и оставшись сидеть вполоборота с открытым ртом.
С берега явственно донесся треск веток под чьей-то неосторожной ногой. Олег тоже услышал шум на берегу и, сделав знак Паше молчать, осторожно приподнялся, стараясь разглядеть, кто же это там идет по берегу. Треск повторился, на этот раз чуть ближе. К сожалению, из-за тростника и прибрежных кустов было ни черта не видно. Со слов Федора Степановича они знали, что вдоль этого берега идет тропа на Чарозеро. Судя по всему, звуки раздавались как раз с тропинки.
– Ну, что там? – шепотом, почти одними губами спросил Паша.
– Не видать ни хрена! – прошипел сквозь зубы Олег. – Но, похоже, кто-то идет вдоль озера.
Звук раздвигаемых ветвей послышался снова, на этот раз прямо напротив байдарки.
– Может окликнуть? – прошептал Паша. – Если человек – отзовется. Если зверь – убежит.
– Давай попробуем, – согласился Олег. Он сложил ладони рупором и громко крикнул: – Э-гей! На берегу! Кто там? Отзовитесь!
Однако никто не откликнулся. Но еще более странным было то, что никто и не побежал, ломая ветки, с треском продираясь сквозь кусты. Наступила полная тишина. Олег пожал плечами, и теперь уже Паша окликнул:
– Эй, там в лесу! Оглохли что ли? Есть кто живой? – он повернулся к Олегу. – Если это все-таки зверь, надо погромче пошуметь, может тогда побежит.
И они принялись орать на все озеро.
– Стой, стрелять буду! – рявкнул Олег.
– Шаг влево, шаг вправо – попытка к бегству! – помог ему Паша. – Прыжок на месте – попытка улететь! Конвой стреляет без предупреждения!
– Руки вверх! – строго приказал Олег.
– Ноги на ширину плеч! – надсаживался Паша. – Начальник караула – ко мне, остальные – на месте!
Поорав так еще минут пять и, не дождавшись никакой реакции на свои вопли – ни в виде человеческого отклика, ни в виде звериного драпанья, Паша с Олегом недоуменно уставились друг на друга.
– Ну, и что это было? – уже нормальным голосом спросил Паша. – И куда оно подевалось?
– Наверное, все-таки это был зверь, – ответил Олег. – Пока он нас не  слышал – шел, не осторожничая, а когда мы орать начали – тихо смылся в лес.
– Что это за зверь такой? – задумался Паша. – Уж точно не лось. Этот осторожно драпать не умеет.
– А вот медведь – умеет, – сказал Олег. – И не только драпать, но и расчетливо уходить от опасности.
– Если, конечно, это не дурной молодняк – трехлеток, а опытный и матерый зверь, – согласился Паша. – Такой и засаду может устроить.
– Может быть, высадимся – следы посмотрим? – предложил Олег.
– Времени у нас маловато, – ответил Паша. – Да и пробираться через тростник неохота. Надо еще до темноты не только сетки поставить, но и новое место для байдарки найти.
– Что, без ружья на берег высаживаться не хочется? – поддразнил его Олег. – Впрочем, ты прав. Поехали сетки ставить.
И они налегли на весла. Кто хоть раз ставил сетки с байдарки, знает, что дело это не очень-то удобное, а потому – не быстрое. Тем не менее, за час они бросили все три сетки и уже в сумерках двинулись в сторону лагеря. Пройдя переузину, рыбаки направились к развалинам моста, придерживаясь теперь другой стороны озера. Метров за двести до переправы Паша перестал грести и указал рукой влево на небольшую бухточку, скрытую тростниковым мысом.
– По-моему, то, что надо, – сказал он. – И с воды не видно, и до лагеря не далеко.
В этот момент, как раз со стороны лагеря, донесся ружейный выстрел, затем второй. Друзья переглянулись.
– Что за черт? – недоуменно спросил Олег. – Ваня решил на уток поохотиться?
– Судя по тому, где стреляли, утки прилетели прямо к костру, – сказал Паша – Что-то подозрительно. Давай-ка поторопимся.
Они быстро подгребли к берегу и вытащили байдарку из воды. Надежно спрятали ее в кустах и, прихватив с собой весла, направились в лагерь напрямик, через лес. Как только Паша с Олегом появились на поляне, на них с громким, злобным лаем бросился Ингур. Но узнав хозяина, лаять перестал, однако повел себя странно. Одновременно рыча и поскуливая, оглядываясь на Пашу и как бы жалуясь ему на что-то, он побежал к костру. Там с тревоженными лицами стояли Иван и Людмила. Оба то и дело оглядывались по сторонам. В руках у Вани было ружье.
– Что за пальба, на ночь глядя? – спросил Паша. – Проклятые Гуроны напали на лагерь бледнолицых? Надеюсь, Морской Выдре удалось добыть парочку скальпов для своей скво?
– Серьезно, Ваня, что случилось? – хмуро поинтересовался Олег. – Это вы стреляли?
Вместо Ивана заговорила Людмила:
– Ой, ребята! Как хорошо, что вы вернулись! Тут у нас такое, такое – просто ужас! – тараторила она. – Кто-то ходит и ходит, и собака рычит, как бешеная…
– Подожди, Люда! – остановил ее Иван. – Тут, мужики, короче – такое дело…
Из Ваниного рассказа удалось выяснить следующее. После того, как Паша с Олегом уехали, Людмила, повздыхав, все-таки достала глухарей и принялась их ощипывать. Иван присоединился к ней. Часа через полтора, когда птицу уже опалили на костре, выпотрошили, слегка обжарили и бросили в котел тушиться, Ингур начал вести себя как-то странно. Пока разделывали дичь, спаниель ни на шаг не отходил от нее, словно контролер ОТК от главного конвейера. Но тут, внезапно, он потянул носом воздух со стороны леса, заворчал, поднял шерсть на загривке дыбом и вдруг с бешеным лаем бросился к опушке. Как раз к тому месту, откуда было ближе  всего до старого кладбища. Пес лаял так злобно и так зверски скалил клыки, что стало ясно – в лесу кто-то есть. Только кто? Зверь или человек? Вот в густом ельнике хрустнула ветка, затем еще раз. Как будто кто-то осторожно передвигался за кустами вдоль опушки. В наступивших сумерках было трудно разглядеть, что там, в лесу делается. Сквозь густые еловые ветки мерещились какие-то таинственные тени и зловещие фигуры. Иван бросился в Пашину палатку, схватил ружье, зарядил его дробовыми патронами и прихватил еще парочку пулевых. Вышел с заряженным ружьем на открытое пространство между лесом и костром и решительно крикнул:
– А ну, кто там по кустам прячется? Выходи, а то стрелять буду!
В ответ опять послышался хруст сучьев под чьей-то неосторожной ногой. Ивану даже показалось, что у невысокой рябины качнулась нижняя ветка.
– Ну, гад! Я тебя предупреждал! – зло сказал он и, направив стволы выше человеческого роста, выстрелил по этой рябине. Получилось эффектно. Центр дроби пришелся как раз на середину кроны. Тучей посыпались листья и мелкие ветки. Кто-то или что-то с треском ломанулось прочь сквозь мелкий подлесок. Иван с азартом пальнул ему вдогонку еще раз, опять же целясь повыше – только для того, чтобы припугнуть. Какое-то время еще слышался удаляющийся шорох, потом все стихло.
– Я на всякий случай перезарядил ружье пулевыми патронами – вдруг оно опять вернется? – закончил Иван свой рассказ и поинтересовался у Паши с Олегом: – А вы что думаете по этому поводу?
Те переглянулись, затем Паша спросил:
– Когда, говоришь, оно появилось около лагеря?
– Часа через полтора после того, как вы уехали.
– Олег, а мы когда услышали шаги на берегу?
– Через сорок пять минут после отплытия.
– Значит, это мог быть один и тот же человек, – сделал вывод Паша.
– Или зверь, – добавил Олег.
– Какой зверь? Что за человек? – хором спросили Скворцы.
Паша с Олегом рассказали им о встрече с кем-то непонятным на озере.
– В общем, так! Картина вырисовывается следующая, – подвел итог Павел. – Какой-то человек …
– … или зверь, – добавил Олег.
– … шел по берегу Пижмозера с верховьев Нельмы. После того, как мы с Олегом его там шуганули, он не убежал в лес, а, затаившись на время, продолжил свой путь вдоль озера. Дошел до моста, как-то переправился через Нельму и оказался в окрестностях лагеря. Здесь он проявил странное любопытство к жизни туристов, и его стрельбой из ружья отогнали уже Ваня с Людой. Возникает вопрос, а точнее – два. Что все это значит, и какой из этого следует вывод?
– Действительно, похоже на то, что у озера и около лагеря был один и тот же человек, – высказал предположение Иван.
– Или зверь, – добавил Олег.
– Если это был человек, тогда все можно логично объяснить, – продолжил Иван. – Какой-нибудь местный рыбак-браконьер возвращался с верховьев Нельмы. Ваши крики на озере заставили его затаиться, а когда он дошел до моста, стало уже темно. Решил заночевать у реки, да заметил наш костер. Захотел узнать, кто это? Вдруг – свой брат рыбак? А оказалось – черт знает кто. Да еще и стрелять начали. Вот он и удрал. Логично?
– А если это все-таки был зверь? – спросил Олег.
– Какой-то странный зверь у тебя получается, – удивилась Людмила. – Когда на него кричишь – он не убегает. Идет себе по рыбацкой тропе, окриков не боится, интересуется туристами. Может, это просто собака бродячая?
– Может быть, – согласился с ней Паша. – А еще это может быть сбежавший из заезжего Шапито дрессированный медведь, который проголодался, раскаялся и теперь ищет, куда уехал цирк? Короче – объяснений можно придумать много. Надо решать, что делать!
– Ну, что делать, это как раз понятно, – сказал Иван. – Кто бы это ни был – зверь или человек – надо организовать ночную вахту боевого охранения. У хорошего костра, с ружьем и собакой. Дежурить будем по двое. Начнем мы с Людмилой. Все равно за похлебкой из глухаря надо следить. Сейчас – десять. Олег, вы с Пашей идите спать. Мы вас разбудим ближе к полуночи. Все вместе поужинаем, и вы заступите на пост до четырех утра. Потом опять наша вахта – до восьми. А там рассветет – видно будет.
– Сразу видно военного человека и будущего адмирала, – восхитился Паша. – В одном приказе и план баталии, и расписание по кухне. Слуга царю, отец солдатам. Кстати, как это вы решились за глухарей взяться? Вроде бы нам поручили…
– Ничего, отработаете завтра на мытье посуды, – успокоила его Люда. – А сейчас – вот горячий чай на столе стоит. С конфетами. Пейте и марш в караулку, отсыпаться.
– Сразу видно жену военного человека и будущую адмиральшу. Во всем чувствуется материнская забота о рядовом составе, – с уважением сказал Паша и повернулся к Олегу. – А ты что молчишь?
– А нам, варягам, все равно – что настойка из мухоморов, что дубиной по голове. Лишь бы в мозгах прояснилось, – ответил тот. – Ванькин план правильный, пошли чай пить.

 
ГЛАВА 20
КАК ДАЮТ ГЕОГРАФИЧЕСКИЕ НАЗВАНИЯ

Иван разбудил их, как и обещал, около двенадцати.
– Вставайте, ужин готов. Да куртки прихватите – кажется, дождь собирается.
Паша с Олегом выбрались из палатки. Действительно, все небо было затянуто тучами – ни одной звездочки. Людмила хлопотала около стола. Иван в черном морском реглане сидел у костра с ружьем на коленях и посматривал по сторонам.
Ребята подсели к огню, достали папиросы, закурили.
– Ну, как прошла вахта? – спросил Паша. – Проклятые Гуроны больше не высылали своих лазутчиков? Дикие звери не досаждали?
– Пока все тихо, – ответил Иван. – Вот и Ингур ведет себя спокойно.
Спаниель, который уютно устроился у костра под вывешенной на просушку курткой, при звуках своего имени открыл один глаз, строго поглядел им на Ивана, не отрывая морды от земли, гавкнул в сторону леса и, перевернувшись на другой бок, продолжил несение караульной службы.
– Да! Я вижу, что дело охраны лагеря находится в надежных лапах и зубах, – сказал Олег. – Думаю, пост пока можно оставить на этого злобного, цепного пса. Пошли ужинать.
Тушеный глухарь был великолепен. Большие куски темного ароматного мяса лежали в золотистом бульоне с картошечкой, морковкой и можжевеловыми ягодами. Вообще-то, чтобы мясо дичи не было суховатым, его лучше предварительно замариновать в сметане или горчице. Но можно обойтись и без этого, если к нему подать кисло-сладкий брусничный соус.*
(*Секрет приготовления этого соуса довольно прост, но разглашать его не входит в намерения автора. Чтобы не получилось, как всегда – в России что-то изобретут, а какие-нибудь ушлые американцы уже тут как тут. И ведь мало им того, что себе приоритет присвоят, так еще норовят это изобретение нам же втридорога и продавать. Вспомните хотя бы радиотелеграф профессора А.С.Попова и радиста-самоучку Г.Маркони. Или динамит А.Нобеля, идею которого тот, будучи в России, упер у В.Ф.Петрушевского.)

Все уселись за стол и разобрали свои миски, включая и Олега, который по ошибке так называл трехлитровый эмалированный тазик. Иван блудливым взглядом обвел стол и мечтательно вздохнул:
– Наш боцман всегда напевал перед воскресным обедом:

                Скажут люди: «Эти двое –
                Есть действительно герои.
                При такой бывать закуске
                И ни разу не принять!»**

(** Слова из песни Ю.И.Визбора «Нам бы выпить перед стартом, да другие помешают…»)

– Сегодня не воскресенье, сейчас не обед мы не в космосе! – попыталась возразить Людмила.
Но Паша жестом фокусника уже вытащил из рукава бутылку «Пшеничной».
– В соответствии с Водно-Лесным Уставом, – официально объявил он, – распитие спиртных напитков предусмотрено в следующих случаях: постановка лагеря, первая дичь, первая уха и профилактика простудных заболеваний. Таким образом, у нас сегодня имеется тройной повод для праздничного застолья. Предлагаю наполнить бокалы, включая и тот литровый горшок с ручкой, который Олег из скромности называет кружкой. Но прежде нам придется решить сложную математическую задачу.
Паша поставил бутылку на стол.
– Здесь пятьсот миллилитров или, как принято выражаться в узком кругу профессионалов, пятьсот грамм.
– Граммов, – поправила его Людмила.
– Я же сказал – среди профессионалов, – уточнил Паша. – А не всяких там интеллигентных хлюпиков-любителей. Так вот, задача заключается в том, чтобы разделить этот объем поровну на четверых. В нашем распоряжении есть только одна посудина, емкость которой известна. Это Люсина кружечка на сто пятьдесят граммов. Минута на размышление.
– Что тут размышлять, – решительно сказал Олег. – Нужно троим налить по сто пятьдесят, достать вторую бутылку и четвертому долить из нее еще сто граммов. Остальные четыреста уж как-нибудь поделим завтра. Под уху все поровну делится.
– Нет уж, – не менее решительно заявила Людмила. – Знаю я вас. Кончится все это другой формулой. Литр на троих. Причем уже сегодня. Лучше вы наливайте себе по полной кружечке, а мне – что останется.
– Оба решения не соответствуют условиям задачи, – возразил Паша. – Что думает Северный Флот?
– Северный Флот над такой ерундой не думает, – гордо ответил Иван. – Как говорил наш боцман, Флот меньше ящика не пьет и меньше литра на троих не делит.
Людмила очередной раз пихнула его кулачком в бок. Иван тут же поправился:
– Хотя здесь, как посмотреть. Вот приходит мне на память один поучительный случай. Опять же боцман рассказывал. Как-то раз после кораблекрушения шлюпку с тремя русскими моряками выбросило на остров. Понятное дело, они сразу же на радостях выпили спирту из аварийного запаса. Закусили, чем подвернулось. Костер уже с большим трудом разожгли. Палатку поставили кое-как. Еле в нее влезли и завалились спать. С утра просыпаются от ужасного грохота барабанов. Выползают из палатки и видят – перед ними племя туземцев в боевой раскраске, и все по виду – кровожадные людоеды! Рядом – огромная бочка с пивом, а на ней ихний вождь стоит. Ну, наши немного духом воспрянули. Про дружбу народов вспомнили. Тут вождь спрашивает свое племя: «Воины! Какие ошибки допустили чужеземцы при разбивке лагеря?» – Те отвечают: «Палатку на могилах наших предков поставили! Костер из наших идолов развели! Съели священного цурипопика на закусь!» Вождь спрашивает: «Воины! Что мы за это с ними сделаем?» – Те отвечают: «Зажарим и съедим!» – Наши умоляют: «Не ешьте нас, мы откупимся огненной водой!» – Племя одобрительно загудело. – Полезли наши за флягой со спиртом, а там – пусто… Тут вождь поднимает руку и говорит: «Вот в этом и есть главная ошибка всех русских туристов – они всегда всю огненную воду в первый же вечер выпивают! Воины! Тащите их на костер! А потом открывайте эту бочку пива, которой откупились немцы…»
– Это ты к чему? – недоуменно спросил Олег.
– К тому, что не всегда надо всю водку сразу выпивать.
– Какие еще предложения будут? – терпеливо поинтересовался Паша.
– Не тяни кота за хвост, – проворчал Олег. – Сейчас и ужин остынет и водка протухнет.
– Ну, хорошо, слушайте правильный ответ, – голосом ведущего популярной передачи для старшеклассников «Что? Где? Когда?» Владимира Ворошилова объявил Паша. – Просто нужно налить три раза по сто пятьдесят, а в четвертый к оставшимся пятидесяти добавить сто граммов брусничного сиропа. Потом надо все эти шестьсот граммов хорошенько перемешать, например, в Олеговом горшке, и каждому налить по сто пятьдесят. Но уже не водки, а тридцатитрехградусного ликера «Заонежский Брусничный».
– Что?! Водку – на компот?! Не позволю! – прорычал Олег.
Он отнял бутылку у Паши, большим пальцем лихо отщелкнул с неё «бескозырку» в кусты и в один прием разлил содержимое по четырем разнокалиберным кружкам.
– Вот! Как в аптеке! По пять булек на каждого. Каждая булька – двадцать пять граммов. И математически строго, и Минздравом одобрено.
От такого лихого кавалерийского наскока Паша только крякнул.
– Да, если бы Гордий попался фригийцам не со своим узлом, а с пол-литрой – быть бы, Олег, тебе повелителем всей Азии, а не Саше Македонскому. У него на такое решительности бы не хватило.
– Ты бы лучше тост сказал, – поморщился от сомнительного комплимента Олег. – Только, пожалуйста, покороче.
– Вот-вот,– подхватил Иван. – Как сказал бы наш боцман, без всяких там прекивоков и ламинариев.
– Ну, куда мне до твоего боцмана, я уж как смогу, – сказал Паша и поднялся с кружкой в руке. – Сегодня первый тост – за наше стойбище. Мы нашли для него самый живописный уголок Заонежья и возвели здесь удивительные по красоте и техническому совершенству постройки. Оно выгодно располагается на пересечении пешеходных троп, автомобильных дорог и водных путей. Я уверен, его ждет большое будущее. Предлагаю за это выпить.
Все одобрительно выпили за будущее по глотку из своих кружек и навалились на глухариную похлебку.
– Единственное, чего ему не хватает, чтобы стать туристическим центром мирового значения, – не очень внятно произнес Паша, обгладывая глухариное крылышко, – так это звучного и привлекательного имени. Я предлагаю что-нибудь романтическое. Ну, например, Приют Таежных Бродяг или скажем Обитель Лесных Отшельников.
– А может быть так – Бухта Четырех Ветров? – внес свежую морскую струю Иван. – Нас же четверо. Вот пусть у каждого и будет свой ветер. У Олега, понятное дело, северный. Ты, как представитель индейского племени, возьмешь западный. А у меня тетка живет на Урале, значит, мне достанется восточный. Людочке же сам Бог велел взять ласковый южный ветер. Правда, я здорово придумал?
– А Ингур?! – возмутился Пашка. – Он такой же участник похода, как и все. Ему, каким ветром прикажешь быть?
– Он будет морским муссоном или пассатом, – предложил Иван.
Спаниель, хрустевший под столом глухариными костями, неодобрительно заворчал.
– Ну, не знаю, – обиделся на критику Иван. – Тогда, пусть будет хоть Берег Пяти Скелетов. А что? И романтично, и с морским уклоном, и на пять делится.
– Слишком абстрактно и витиевато, – возразил Олег. – Надо короче и конкретнее.
– Тогда обратимся к истории, – предложил Паша. – Ведь как обычно первопроходцы дают названия новым землям? Да очень просто! В честь чего-то, что первым попалось на глаза. Вот мы, что первым увидели, когда высадились здесь, в устье Пижмы?
– Глухариный выводок, – напомнил Олег. – Мы его даже два раза увидели. Сначала на тропе вдоль Нельмы, а потом, когда за досками ходили. Жаль, что второй раз без ружья увидели.
– Правильно, – сказал Паша. – Вот давайте наше стойбище так и назовем – Глухариная поляна.
– По-карельски – Метсоненаху, – сказал Олег.
– Н-да, – сказал Паша. –  Коротко и конкретно. С учетом национальной топонимики.
– А я первым делом заметила удивительно красивую брусничную поляну, – вступила в разговор молчавшая до этих пор Людмила. – И вообще, в этих местах, куда ни глянь, всюду красным-красно от брусники. И вдоль дорог, и по берегам речек, и на вырубках, а особенно – по гривам. Ваши глухари – что? Сегодня здесь, а завтра – ф-ррр! – и улетели! А брусничные поляны – это навсегда! Вот я и предлагаю назвать наше место Брусничная Поляна, а точнее – Грива. Олег, как это по-карельски будет?
 – Пуолуккенселькя. Пуолукка – брусника, Селькя – гряда, хребет или грива.
 – Звучит тоже впечатляюще, – с сомнением одобрил Пашка и добавил: – отсюда, видимо, пошло и русское слово – Сельга. Вот лучше – пусть так и будет – Брусничная Сельга. И по-русски, и с учетом местных особенностей. Кто за – прошу поднять бокалы!
Выпили по глотку за Брусничную Сельгу. Третий тост, святое дело, был за тех, кто в пути. А на последок выпили за удачную первую охоту и примирение с глухариными душами. На этом водка в кружках, похлебка в мисках и ужин синфазно закончились. Паша занялся подготовкой костра к ночевке. Олег начал убирать остатки ужина со стола, а Иван с Людой отправились в свою палатку на заслуженный отдых. Их вахта благополучно завершилась. Наступила полночь. Подошло время Олегу и Паше заступать в ночной дозор.
 
ГЛАВА 21
ПРИЗРАКИ ЗАБРОШЕННОГО КЛАДБИЩА

Олег навел порядок на столе и, вооружившись двустволкой, отправился на пост у костра, где Паша уже нес свою боевую вахту – завернувшись в Ванькин реглан, лежал лицом к огню с папиросой в зубах. В ногах у него пригрелся свирепый сторожевой пес Ингур. Спиной они оба повернулись к лесу, гордо демонстрируя вероятному противнику свое презрение.
Костер Паша уже устроил по ночному – две трехметровые берёзины он положил рядом – повдоль, и еще одну – сверху.; Огонь от такого костра получается неяркий, зато – по всей длине бревен и надолго. Правда, пару раз за ночь нужно вставать и подкладывать новые лесины. Но их запас хранится тут же – за спинами обоих ночлежников и служит им еще в качестве экрана, не давая теплу улетучиваться в лес.
Усевшись на свои бревна по другую сторону костра – лицом к лесу, Олег положил ружье на колени и сказал:
– С вас можно картину маслом писать: «На страже рубежей Родины». Вы хотя бы морды свои бесстыжие поверните в сторону границы. Вдруг оттуда шпионы-нарушители полезут?
– Пусть лезут. Им же хуже. Кто их потом назад выпустит? Граница-то – на замке! И вообще, как сказал бы Ванькин боцман, когда храпят солдаты – спокойно музы спят. А ежели серьезно, то не верю я, что ночью к нам кто-то заявится. Посуди сам, если это было зверье, то Ваня его уже, как следует, напугал. А если это действительно заходил на огонек какой-то браконьер-одиночка из местных, тогда тем более. Что ему тут делать после такого приема с оружейным салютом?
– А вдруг это было нечто совсем другое? – с каким-то странным выражением спросил Олег. – Не зверь, но и не человек…
От этого вопроса, а еще более от серьезности, с которой он был задан, у Павла по спине пробежался небольшой табун мурашек.
– Что ты имеешь в виду? – удивленно спросил он, и даже приподнялся на локте, чтобы получше рассмотреть лицо Олега за отблесками костра.
– Вспомни предостережения старого Никодима, – прищурившись на огонь, ответил Олег, и вдруг заговорил глухим, загробным голосом: – «Покосы заросли, кресты на могилах упали, осмелела нечисть злобная. Невидимая и неосязаемая проникает она в душу человечью и властвует над ней!» А что если это уже и с нами началось?
– Что – это? – вконец обалдел Пашка.
– То, что индейцы называли камланием злых духов, жители Нельмино называют чертовщиной, а я бы назвал коллективным психозом под воздействием местных факторов неизвестного генезиса.
– Если я тебя правильно понял, ты всерьез поверил в сказки дедушки Никодима? – озадачено спросил Паша, удивленный, впрочем, не столько словами друга, сколько его небывалым красноречием.
– Я верю фактам, – мрачно ответил тот. – А они таковы, что с людьми, оказавшимися в этом районе, случаются довольно странные истории.
– Ну, как оказалось, не такие уж они и странные. Каждую по отдельности очень хорошо объяснил Федор Степанович.
– По отдельности – да. А если собрать все эти истории воедино, то получится явный перебор. Ты когда-нибудь еще слышал, чтобы в одном, весьма безлюдном месте на протяжении ряда лет происходило так много подозрительных несчастных случаев, беспричинных убийств и странных исчезновений?
– Не доводилось, – согласился Паша, однако тут же с сомнением пожал плечами. – Но ведь это случается далеко не с каждым, кто сюда попадает.
– В том-то и дело, Паша, что не с каждым. И я думаю – это неспроста. Вспомни, с кем все эти истории происходили?
– С кем? – задумался тот, вспоминая. – Ну, охотника из Петрозаводска подстрелили, затем московский байдарочник утонул, у медвежьегорских рыбаков крыша съехала, еще пара ленинградских туристов пропала… Постой, ты хочешь сказать, что вся эта чертовщина происходит только с приезжими? А как же тогда мой батя? Он здесь две недели охотился – и безо всяких проблем!
– Он тут не один был, а с Ермолаевым, – ответил Олег и начал загибать пальцы. – Смотри. Здешний лесничий Алексей, затем участковый капитан Ничипоренко и, наконец, незнакомый нам пока еще инспектор Рыбнадзора – все они довольно часто бывают здесь. Но ничего необычного с ними пока еще не случалось. Так же, как и с местными рыбаками, охотниками, грибниками и ягодниками.
– Да, кроме обычного пьяного мордобоя – ничего особенного, – согласился Паша. – И что из этого следует?
– Если принять за рабочую гипотезу предположение о существовании неизвестного фактора, надо признать и то, что действует он избирательно. На приезжих – ярко выражено, вплоть до летального исхода, а на местных – или вообще не действует, или действует ослаблено.
– Но, тогда сюда не вписываются «странные», по словам Алексея, экспедиции геодезистов, геологов и орнитологов. Про них, хоть они и явно приезжие, тоже никто ничего необычного не рассказывал.
– Тут ты прав, – вздохнул Олег. – Эти экспедиции в мою теорию не укладываются. На них, почему-то, мой неизвестный фактор не подействовал.
Паша надолго задумался, а потом сказал:
– А знаешь, в твоей теории о неизвестной и таинственной силе, губительно действующей на приезжих туристов, рыбаков и охотников что-то есть... Впрочем, у тебя, наверное, имеется и свое объяснение природы этой силы?
– Имеется, – нехотя сказал Олег. – Только это пока так…, на уровне трепологии…. Возможно, в этом месте существует редкое сочетание природных аномалий. Геомагнитных полей, особенностей ландшафта, радиационного фона, состава воды, примесей в воздухе и тому подобного. В результате у приезжих возникает истерическое состояние психики с трагическими последствиями. А местные – к этим отклонениям с детства адаптировались, вот им этот фактор и по фигу!
– Остроумно, – согласился Паша. – Только, по-моему, ты нарушаешь философский принцип «лезия Оккама». Вводишь новые сущности сверх необходимых. Наверняка, дело обстоит гораздо проще. Кстати, а как ты с позиции своей теории объяснишь сегодняшний переполох?
– Просто, – ответил Олег. – В этих местах живет всякой твари по паре. Лисы, хорьки, выдры, мыши, еноты.… Вот они и шныряют по тростнику да вокруг стоянки. А наше, может быть уже измененное под действием этого загадочного фактора сознание, принимает их шебуршание за какое-то таинственное и опасное явление. Вот и мерещатся нам то медведи, то злодеи-браконьеры, а то и чего похуже. В кого Ваня стрелял? Чего Людмила так перепугалась? Думаешь, они смогут это вразумительно объяснить? Лично я – сомневаюсь.
Павел промолчал. Ему вдруг вспомнилось, как во время похода в заброшенный поселок вначале за досками, а затем и за кирпичами, он улавливал спиной чей-то недобрый взгляд. И оба раза его на несколько секунд охватывал безотчетный страх перед чем-то непонятным и враждебным. Он спросил у Олега:
– Скажи, а с тех пор, как мы сюда пришли, тебе не казалось, что за нами кто-то следит? Смотрит, так сказать, недоброжелательным взглядом в спину?
Олег надолго задумался и, когда Паша уже потерял надежду услышать ответ на свой вопрос, с уверенностью сказал:
– Нет, мне ничего такого не кажется. И вообще, кроме идиотских воплей, которые мы устроили вечером на озере, я не замечаю в своем поведении ничего особенного.
– Оно и понятно. Твою грубую и черствую норманнскую шкуру какими-то взглядами не прошибешь. Пока тебе стрелу или копье не всадят в спину, ты ничего не почувствуешь, не обернешься и не поинтересуешься – кто там балуется? – раздраженно сказал Паша.
– Лучше так, чем палить из двенадцатого калибра по бурундукам, мирно пасущимся на лесной опушке, – спокойно ответил Олег и предложил: – Поставь-ка лучше чайник на огонь. Что-то в горле пересохло от этих разговоров.
Паша и сам понял, что пора сделать паузу, но отреагировал не сразу. Еще какое-то время он лежал у костра, глядя, как переливаются тлеющие угольки на догорающих бревнах. Ему всегда казалось, что именно так должна выглядеть чешуйчатая шкура огненного дракона из какой-нибудь китайской сказки. Наконец, с трудом оторвав взгляд от магических огоньков, он нехотя выбрался из Ваниного плаща, поднялся и побрел к столу – за чайником, давно остывшим после ужина. Взял его за ручку и покачал из стороны в сторону, пытаясь определить, много ли в нем еще осталось. Но тот был почти пуст. Паша решил заварить свеженького и выплеснул остатки чая на траву. Словно дожидавшись этого, вслед за брызгами из чайника, по траве заморосил обещанный Ваней еще с вечера дождь. Чертыхаясь по адресу доморощенных метеорологов, Паша надел свою куртку и направился к реке. Здесь он спустился по мосткам, встал на колени, зачерпнул немного воды в чайник, ополоснул его и снова наполнил – уже доверху. Закрыл крышкой, поднялся на ноги и огляделся по сторонам. Ночь была абсолютно непроглядной. Тучи обложили все небо – ни звезд, ни луны. Не было видно ничего, кроме освещенных отблесками костра палаток и стола с навесом, да еще темного силуэта Олега, сидевшего на бревнах. Паше вдруг нестерпимо захотелось побыстрее выбраться из окружившего его мрака и вновь очутиться около уютного огня. Он уже сделал несколько шагов по мосткам к берегу, как вдруг остановился и почувствовал, что волосы на голове у него зашевелились…
Кроме тепло-оранжевого пламени костра, отсюда, из темноты стал виден еще один источник света. Как раз с той стороны, где находилось заброшенное кладбище, сквозь деревья проглядывало бледно-зеленоватое, мертвенно-тусклое сияние. Оно было настолько слабым, что лишь слегка подсвечивало нижние ветки деревьев. И если бы не безлунная ночь и полнейшая темень, его бы и вовсе не было видно. Но сейчас оно явственно проступало из-за лесных стволов. Более того, Паше даже показалось, что этот свет чуть колеблется из стороны в сторону, как будто его источник, невидимый отсюда, перемещается там, среди могил.
Не на шутку изумленный этим зрелищем Паша зачем-то обхватил закопченный чайник обеими руками, прижал его к груди и чуть ли не бегом припустил к костру. Таким он и предстал перед Олегом – с круглыми глазами, с пятном сажи на носу и с чайником в обнимку.
– Там, там…, – только и смог выговорить он, тыча пальцем в лес.
Олег быстро глянул в ту сторону, куда он показывал, но ничего необычного не увидел. Затем перевел взгляд на друга, мигом оценил его состояние и поднялся с бревен. Решительно забрал чайник, поставил его на огонь и спросил:
– Что – «там, там»? Приведение увидел? Или русалки чайник хотели отнять?
– Не знаю, но что-то в этом роде.… Там, на кладбище, какой-то свет. Сам посмотри.
Олег взглянул еще раз.
– Ничего не вижу…
– Здесь костер все забивает. Надо отойти от него подальше.
Олег не выпуская ружья из рук, сделал десяток шагов в сторону. Постоял немного, всматриваясь в лес, и сказал:
– Хм, действительно, какой-то свет идет от земли кверху. Интересно, что там такое?
Тут Ингур, натасканный при словах «что там?» или «кто там?» проявлять агрессивный интерес к объекту внимания своих хозяев, подхватился с места и неодобрительно, вполголоса сказал «Баф!» в сторону леса. Затем зевнул и гавкнул еще раз, уже погромче, впрочем, явно не торопясь покидать свою надежную позицию у костра.
Дождь начал накрапывать сильнее. Олег, укрыл поленцу колотых дров куском полиэтилена, затем аккуратно сложил и подсунул под него Ванин реглан. Надев свою куртку, он взглянул на часы:
– Пол-третьего…. Ну что, пойдем, посмотрим, какие там призраки шляются? – с этими словами Олег протянул Паше носовой платок, который всегда ухитрялся держать в  ослепительно чистом состоянии. – Ты нос в саже испачкал. Вытри, а то всех покойников на кладбище распугаешь.
Паша, уже окончательно пришел в себя, вытер физиономию, вернул другу платок и твердо сказал:
– Пойдем! Надо только фонарик взять. Где он там у тебя валяется?
Олег залез в палатку, чертыхаясь, пошебуршался там пару минут и, наконец, нашел то, что искал. Палатка осветилась изнутри, словно большой оранжевый абажур, затем яркий луч выбрался наружу, а вслед за ним и Олег. Подойдя к костру, он погасил фонарик и засунул его в карман. Затем выдернул топор из бревна, ловко перекинул его из руки в руку и сказал Паше:
– Ружье – возьми. Но! Даже если тебе покажется, что против тебя восстали все мертвецы из ада – стреляй только в воздух! Понял?
– Понял, – хмуро ответил Паша. – Чего тут непонятного?
– Собаку – привяжи. И скажи ему, чтоб молчал, а то – уши оторву!
– Кому? Мне?
– И тебе – тоже!
Паша привязал поводок к бревну и скомандовал:
– Ингур, ко мне! Поводок! Лежать! Молчать! Бояться! Сторожить лагерь и уши!
– То-то! Идем, не включая фонаря. Хватит и подсветки от нашего костра. На всякий случай сделаем небольшой крюк, чтоб не маячить в его створе. Двигаемся осторожно и молча. Около кладбища останавливаемся и смотрим. Дальше – по обстановке. Вопросы есть?
– Есть. Может, Ваньку разбудим?
– Думаю, не понадобится. Обойдемся без морского десанта. Есть у меня одна идея…. Но об этом – потом. Готов? Тогда – двинули.
И они углубились в лес. Дождь припустил еще сильнее. Капли, моросящие по листве, издавали глухой ровный шелест, в котором вязли все другие звуки. Парни, крадучись, прошли метров пятьдесят, и тут Павлу показалось, что он слышит какое-то мерно повторяющееся шкрябанье, как будто кто-то роет землю не то когтями, не то лопатой. Он сделал рукой знак Олегу – показал сначала себе на ухо, а потом – вперед, по ходу их движения. Тот остановился, несколько секунд прислушивался, но в ответ лишь отрицательно помотал головой, мол, ничего не слышу. Впрочем, из-за усиливающегося дождя Павел теперь и сам перестал различать этот звук. Они двинулись дальше. От их поляны до кладбища по прямой, было метров сто пятьдесят. С учетом крюка, который решил сделать Олег – двести. И они уже одолели половину этого пути, как вдруг Павел заметил, что таинственное сияние, исходящее со стороны могил, начинает быстро меркнуть, словно отдаляясь от них. Олег, по-видимому, тоже это заметил, заторопился сам и махнул рукой Паше, мол, давай живей! Они, насколько это было возможно в темноте, ускорили шаг, но когда, наконец, добрались до кладбища, никакого свечения там уже и в помине не было. Пару минут оба тупо таращились в непроглядный мрак и безрезультатно вслушивались в шепот листьев под дождем. Ни отблеска света, ни постороннего звука. Олег коротко выругался, зажег фонарь и посветил им вправо-влево. Его луч выхватывал из сплошной пелены дождя намокшие кресты, покосившиеся ограды и ржавые памятники. Картина, конечно, была довольно мрачной, но ничего непонятного в себе не содержала.
– Нет ни ведьм и ни чертей, – Олег вспомнил подходящую строку из Киплинга. – Химик несусветный! Неужели ты сразу не догадался? Это была обычная хемилюминесценция. На старых кладбищах – рядовое дело. Чего-то подобного я и ожидал. Вот только дождь слишком быстро ее остановил. Жаль. Поучительное было бы зрелище. Ладно. Пошли отсюда. Нечего тут больше делать.
Паша не возражал. Хотя придерживался совершенно иной точки зрения. Но спорить здесь и сейчас, стоя на заброшенном кладбище, под проливным дождем, в четвертом часу ночи было бы просто глупо. Он пожал плечами, закинул ружье за спину и они, освещая себе дорогу фонарем, отправились в лагерь.
Через пять минут разведчики уже сидели за столом под навесом и прихлебывали горячий чай из кружек. Дождь все еще лил, как из лейки, однако, чувствовалось, что силы его на исходе. Костер почти погас, но Паша знал, что там внутри, на нижней стороне бревен еще немало красных углей, которые только и ждут сухих дров из укрытой поленицы, чтобы вновь вспыхнуть ярким пламенем.
Он первым нарушил тишину:
– Если мой бледнолицый брат предполагал, что это просто светящиеся гнилушки, то зачем он просил меня взять винчестер, а сам вооружился томагавком?
– Так учили старейшины – ночью по лесу без оружия не ходят.
– А зачем Гранитный Утес просил привязать собаку?
– Чтобы известный своей меткостью Хитрый Лис не пристрелил ее в темноте, приняв за волка с горящими глазами.
– А почему Утес вел отряд молча, не зажигая фонаря, да еще крюк решил сделать? Кого он боялся вспугнуть?
– Да никого! Отстань, так полагается! – Олег достал из кармана папиросы и закурил.
– Что-то ты темнишь, мой бледнолицый брат…, – Паша тоже закурил беломорину. – А я вот думаю, что никакая это была не хемилюминесценция. Когда я стоял на берегу, мне показалось, что сияние колеблется из стороны в сторону и еще, я, вроде, слышал какие-то звуки. Но ведь светящиеся гнилушки сами по себе не ползают и скрежета не издают?
– «Показалось, вроде», – передразнил его Олег. – Ненаучные у тебя методы…. Что же это, по-твоему, было? Приведения, призраки?
– Не знаю…, но я почти уверен, что на кладбище кто-то был! И этот кто-то предпочел от нас уйти.
В этот момент от палатки Скворцов послышался шорох, и из нее на поляну выбрался Иван. Пригнувшись под дождем, он добежал до навеса, сел на лавку, зевнул и поздоровался:
– Доброй ночи! Как вахта? Без происшествий?
– Как посмотреть…, – ответил Паша и в двух словах рассказал ему о таинственном свечении на кладбище, результатах их ночной вылазки, и различных соображениях на этот счет.
– Н-да, дела…, – протянул, выслушав рассказ, Ваня. – Я тоже где-то читал, что гнилушки на болотах особенно ярко светятся, как раз перед дождем. Так, что я думаю, Олег прав. И уж во всяком случае, теперь нам беспокоиться нечего. Идите спокойно спать. Вахту принял. Во сколько вас на рыбалку разбудить?
– Как светать начнет. Если, конечно дождь утихнет. Кстати, твой реглан – на поленнице, под полиэтиленом, – ответил Паша. – Значит, говорите, гнилушки? Ну-ну! Держи стволы. Оба заряжены пулями. Вахту сдал. И пошли все на фиг! Спокойной ночи.
 
ГЛАВА 22
РЫБНЫЙ ДЕНЬ

Некоторые человеческие организмы обладают одной удивительной способностью. Стоит ему, такому организму, укладываясь на ночь спать, твердо сказать самому себе: – Завтра надо встать рано, в шесть утра, – да еще для верности повторить эту фразу, как заклинание, раза три-четыре, и – пожалуйста! Как только наступит установленное время, он, этот организм, тут же и проснется, словно ему в ухо дневальный рявкнет: – Рота, подъем! Шесть утра!
Пашкин организм такой способностью тоже обладал. Но не в полной мере. То есть, Паша легко мог запрограммировать его на раннее пробуждение. Хоть в восемь утра. И даже организм вечером с ним охотно соглашался. Более того, ровно в восемь, действительно чей-то голос ему над ухом кричал: – Восемь утра! Пора в институт! – Но вот дальше, непонятно почему, именно здесь начинался сбой в программе. Организм совершенно игнорировал все эти призывы. Он абсолютно спокойно переворачивался на другой бок и продолжал нахально дрыхнуть.
Так было и на этот раз. Сегодня ночью, когда Паша после дежурства забрался в спальный мешок, он железным голосом приказал своему организму: – Подъем в шесть утра! Идем на рыбалку! – тот четко ответил: – Есть! – и тут же уснул мертвецким сном. Однако когда наступило указанное время, и голос-будильник задребезжал свою песню: – Шесть утра! Пора на рыбалку! – несчастный лежебока опять попытался манкировать своими обязанностями. Но тут к занудливому голосу прибавилась еще и какая-то мокрая варежка, которая начала хватать организм-соню за нос и уши, пока тот не проснулся окончательно.
Открыв глаза, Паша обнаружил, что голос принадлежит Ивану, просунувшему голову в палатку, а в качестве мокрой варежки выступает радостная собачья морда Ингура, которого Ваня запустил внутрь, точно хорька в курятник. Несмотря на эти меры, Олег дерзко и нагло, с особо циничным присвистом, продолжал храпеть. Высокомернейшее презрение ко всем этическим нормам поведения в культурном обществе и открытая издевка над лучшими его представителями слышались Пашке в этих животных звуках, унижающих человеческое достоинство. Разумеется, как интеллигентный человек, он не мог оставить такой выпад без внимания и в ответ зашвырнул на своего друга мокрого и грязного спаниеля, который тут же полез облизывать Олегу физиономию. Тот, хоть и не проснулся, но пробурчал что-то насчет Японии, а самое главное – перестал храпеть. Таким образом, сурово, но справедливо покарав попытку грубого попрания основных принципов человеческой морали, Пашка сел, сделал военное лицо и строго обратился к другому возмутителю спокойствия:
– Что за бардак в командном отсеке?! Вахтенный матрос Скворцов! Каким курсом идете?! Доложите обстановку!
– Никакого бардака, товарищ капитан первого ранга! Действую согласно инструкции – произвожу побудку экипажа! Подъем флага через пять минут! За время вахты происшествий не было. Приведения не появлялись, дождь кончился. Курс прежний – куда вы вчера всех послали!
– Вот вы все умничаете, мичман Скворцов! А завтрак, небось, еще не готов?
– Обижаете, товарищ адмирал! Чай вскипел, извольте кушать, не болит ли голова?
– Не с чего. С нашим замполитом не приходится тужить. В смысле – с вашей супругой – не развыпиваешься. Впрочем, благодарю за службу, капитан-лейтенант! Свистать всех наверх! Флаг и гюйс – поднять! А этого лежебоку, вечного матроса Дальберга, выволоките на палубу и швырните за борт – чтоб его акулы сожрали! Спишем, как боевые потери.
С этими словами вошедший в роль Пашка взял свой болотник и огрел Олега голенищем по спине. Или чуть ниже.
Первым из палатки, как пропеллер, вылетел Ингур. Выполнив три с половиной оборота вокруг своей оси, он уверенно приземлился на все четыре лапы, после чего сел, задумчиво почесал задней ногой правое ухо и с интересом посмотрел на палатку. Вслед за ним оттуда кубарем выкатился матрос-лейтенат Скворцов и покатился, словно бабушкин колобок по тропинке в лес, но тут, ему навстречу попался штабель дров. Затем над поляной просвистели два болотных сапога и, только потом, ласточкой в небе пролетел их владелец – флагман-адмирал Векшин. Он преодолел по воздуху и по траве примерно одинаковые отрезки своего пути и очутился под столом. Наконец, из палатки, словно медведь из берлоги, вылез матрос-лежебока Дальберг. Он оглядел поверженный в различных позах комсостав и произнес:
– Восстание на Потемкине забыли? Я вас научу проявлять уважение к нижним чинам! По комиссарам соскучились? На реях давно никто не болтался?! Почему огни в моих топках почти не горят? Где завтрак?!
– Фот ше шудак-шеловек! – прошамкал, выплевывая траву изо рта, Пашка. – Тонкого флотского юмора совсем не понимает!
– Мы же тебя, как раз к завтраку и будили, – выбираясь из-под рухнувшей на него поленицы, – возмущенно сказал Ваня. – А ты, вместо благодарности, какое-то дзюдо нам тут устроил.
– Это ай-кидо, а не дзюдо, – уточнил Олег, ставя их по очереди на ноги и отряхивая от мусора. – «Искусство мира». Чистая самооборона. Чем активнее противник нападает, тем он дальше и быстрее улетает. Так что – сами виноваты. Квиты.
Светать только начинало. Наскоро перекусив, Паша с Олегом собрали все необходимое для рыбалки – весла и мешок для рыбы. С чем и отправились на новую секретную базу своего флота, устроенную вчера вечером в тростниковой бухте. Байдарка была целехонька и нетерпеливо ждала их в условленном месте. Рыболовы спустили на воду свой сейнер, поднялись на борт и величественно отвалили от причала.
Пижмозеро встретило их тишиной, оживленной утренней свежестью и благоуханием водяных лилий, томно раскрывших свои тропические соцветия над зеркалом воды, подернутой легкой вуалью тумана и лишь кое-где потревоженной расходящимися кругами от рыб, которые торопливо хватали мошек и мотыльков, заблудившихся над озером в волнистой дымке, расцвеченной алыми полосами зари, разгорающейся над восточным берегом Пижмозера, встретившего Пашу с Олегом тишиной, оживленной вот таким образом …
– Правда, Олежек, когда смотришь на подобную картину, в душе начинает звучать что-то вроде “July Morning”*.? – спросил Паша, завороженный дымчато-розовыми и белесо-голубыми тонами колдовского пейзажа.
– Или “Sunrise”**.

(*-Очень известная композиция с “Look at Yourself”, третьего альбома группы “Uriah Heep”, стоявшей у самой колыбели Progressive-rock’а.
(**-Первая вещь с их же пятого альбома “Magician’s Birthday”.)

– Скорее уж – “Smoke on the Water and Fire in the Sky”*** – возразил Олег.

(***-Своего рода визитная карточка группы “Deep Purple”, адресованная поклонникам Hard rock’а со страниц “Machine Head”, седьмого альбома этой группы.)

– Скажешь тоже! Уж что-что, а хард-рок сюда, ну никак не подходит, – возмутился Паша. – Чересчур грубо для столь изящного явления природы, как восход солнца. И вообще, твои «Дипы» с их тяжелым, бездушным, металлическим звучанием слишком примитивны, чтобы затронуть воображение эстетически зрелого человека.
– А твои «Хипы» нарочито заумны и неестественно витиеваты и поэтому не могут отражать искренние чувства и реальные настроения здорового социума, – достойно парировал Олег.
– Ах, так?! Ну, тогда я вынужден официально заявить, что ваш Ян Гиллан и его доморощенные лабухи Джон Лорд и Ричи Блэкмор – косые халтурщики, которые в погоне за длинным долларом готовы потакать самым низменным вкусам распущенных американских рокеров!
– А твой Кен Хенсли со своими заштатными подпевалами Дэвидом Байроном и Ли Керзлейком – просто бездарные кастрированные козлы! И люди, находящие удовольствие в их, с позволения сказать, музыке, не способны оценить красоту даже простой гармонической гаммы.
От такого пошлого и беспочвенного оскорбления Пашка задохнулся:
– Ах, гармонические гаммы?! Так ты может быть еще и «Аббу» втихаря, по ночам слушаешь?
– Очень даже может быть! Их последний хит “Money, Money, Money!” с “Arrival” – весьма достойная вещь!
– Совсем охренел?!
Так, весело переговариваясь, с шутками и прибаутками, друзья добрались до двух островков в дальней части Пижмозера, где и стояли их сетки. Подойдя к первому колу, торчавшему из воды у тростника с левого берега, они увидели, что тот ощутимо дергается. Похоже, в сетке был неплохой улов. Паша предложил:
– Давай пока не будем сетки переставлять. Чего от добра – добра искать? Если сегодня здесь что-то попалось – значит и завтра улов будет. Вот пусть тут и постоят еще одну ночь. А сейчас просто выберем из них рыбу и встряхнем от мусора.
Олег не возражал. Они проверили первую сеть – ряжевую сороковку, которая стояла от левого берега – к островку. В нее попалось с десяток хороших подлещиков. Затем перетряхнули вторую – трехметровую тридцатку, стоявшую в глубоком проливе между островками. В нее набилось штук тридцать приличных окуней и плотвичек. И, наконец, третья сеть, трехстенка-сороковка, которую они поставили от острова к правому берегу, дала еще семь штук лещей.
– Неплохо для первого раза, – довольно сказал Паша, бросая последнюю рыбину в мешок. – Дня на три рыбой обеспечены, еще и завялить получится…
– Если так дальше дело пойдет, куда рыбу девать будем? – посетовал Олег.
– Не переживай, рыбацкое счастье переменчиво, – утешил друга Паша. – Как сказал бы Ванькин боцман: – Сегодня – с уловом, а завтра – с одним словом, да и то – с коротким.
– Наверное, с ухой, – догадался Олег.
– Почти, что так – ухмыльнулся Пашка. – Ну, что? Плывем домой?
– Плавает фигня всякая, – поправил его Олег. – А моряки ходят!
Когда моряки, нагруженные уловом, вернулись в лагерь, было уже около десяти. Первое, что бросилось им в глаза, – высоченная мачта из ошкуренного соснового ствола, торчавшая в самом центре их поляны. Она была надежно вкопана в землю и вздымалась в небо не менее чем на десять метров, а вдоль нее спускался двойной капроновый шнур. Присмотревшись повнимательнее, Паша также заметил блестевший на солнце медный провод, тянувшийся от вершины мачты к навесу над столом. За столом сидели Скворцы и, закрыв глаза, с упоением внимали несущимся из приемника звукам балалаечного оркестра, который зажигательно, заходясь на поворотах, наяривал «Кампанеллу» Паганини-Листа. Слушатели, включая Ингура, были настолько увлечены чарующей экспрессией исполнения, что не заметили, как сзади к ним подкрались Паша с Олегом.
– Ага! Попались?! Запрещенные антенны устанавливаем? – зловеще прошипел Олег. – Интересуемся вражьими голосами из-за бугра?
– Впитываем тлетворные миазмы Запада? – добавил змеиного яда Паша. – Поклоняемся идолам буржуазной культуры, оболванивающей рабочую молодежь? Так-так… И что же мы слушаем? «Голос Америки» из Вашингтона или «Би-Би-Си» из Лондона? А может быть, мы уже докатились до «Немецкой Волны» и «Свободной Европы»?
– Придется на комсомольском собрании поставить вопрос ребром! – жестко сказал Олег. – «Свобода» или «Маяк»!
Скворцы от такого неожиданного наскока очень «испугались». Они выключили «Спидолу», встали со скамеек, как провинившиеся школьники из-за парты, и начали оправдываться:
– Так это же и есть «Маяк»…, – мямлил Иван, рисуя пальчиком на столе бесконечную восьмерку. – Просто ближайший ретранслятор слабенький, вот и пришлось антенку помощнее натянуть… Вы уж, дяденьки, не заявляйте никуда, пожалуйста… Мы больше не будем…
– Мы же слушали не какие-нибудь рок-н-роллы нечёсаных зарубежных «Б;тлов», чуждые нашей коммунистической идеологии, – пищала Людочка, подбирая выражения из лексикона их бывшей учительницы русского языка.* – В эфире прозвучали рекомендованные для прослушивания в старших классах произведения Нэ Паганини и Фэ Листа, сочинявших свою музыку для итальянских и венгерских крестьян, жестоко угнетаемых Австрийской Империей Габсбургов.

(*-Эта особа, как ей и полагалась по штату, непримиримо боролась со всеми проявлениями западной идеологии. И в пылу борьбы иногда делала потрясающие открытия. Например, слово «спортсмен» – она считала исконно русским – происходящим от сочетания корней «спор» и «смена» и, таким образом, означавшим «победителя в борьбе». А еще она утверждала, что слово  «мужчина» – двухкоренное, с основами «муж» и «чин». Равно, как и «женщина» – с корнями «жена» и «щи». Вот такие смешные «училки» у нас были!)

– Садись, Пичужкина, «пять»! – отмахнулся от нее Паша. – А это что за культовое сооружение вы тут воздвигли? – и он указал рукой на мачту.
– Это – флагшток! – гордо ответил Иван. – Для торжественного подъема кормового флага. Или – гюйса, так как мы пока стоим на якорях.
– Вопрос спорный! Я, например, считаю, что мы, как бы плы… гм, идем на нашем Корабле Дружбы под парусом Романтики, наполненном ветром Приключений, по Морю Чистых Мёчт в Далекую Страну Счастья на поиски Острова Неразменных Сокровищ…
– Ой, как ты здорово сказал, Павлик!– восхищенно ахнула Людочка, склонная ко всему лирическому. – А что за сокровища нас там ждут?
– А вот кто, чего заслужил, тот то самое и получит! – грубовато подвел итог Пашкиному красноречию ревнивый Иван. – Ты лучше скажи, какие сокровища вы с озера принесли? Небось, как наш Антошка на Полюстровских прудах – мелочь отпускали, а крупняк в майонезную баночку складывали?
Гордо игнорируя злопыхательские нападки завистников, Пашка с Олегом вывалили на расстеленный кусок полиэтилена свою добычу. После того, как рыбу разложили по сортам, выяснилось, что улов составил два десятка окуней граммов по двести, дюжину таких же плотвиц и семнадцать штук лещей-подлещиков.
– Ой, что ж мы с ней делать-то будем, – всплеснула руками Людмила.
– Окуней, что покрупней, да пару лещей мы возьмем на уху, – постановил Паша. – Мелочь – в соль, потом завялим. А самых больших лещей – на сковородку. Обваляем в муке и зажарим с луком.
– Это ты, Павлик, хорошо придумал,   согласилась Людмила, протягивая ему и Олегу два кухонных ножа. – Закон помните? Кто рыбу поймал – тот ее и чистит.
– Чистить надо только ту рыбу, что пойдет в уху и на жаренье, – ответил Пашка, мгновенно оценивший предстоящий ему фронт работ. – Ту, что будем солить, нужно только выпотрошить, а шкурить – не надо. Или вот! Давайте лучше окуней и лещей закоптим! Тогда вообще – надо будет чистить только рыбу для ухи. С этим и Ваня с Олегом справятся. А я лучше сгоняю в поселок – поищу какую-нибудь емкость для устройства коптильни. Правильно я придумал?
– Сачок ты, Пашка! – вздохнул Иван. – Ну, да ладно уж – топай за своей коптильней. Копченая рыбка – это здорово! Только, давай, побыстрее. А то уже слюнки текут.
– Держите себя в руках, коллега! – строго сказал Паша. – Людочка, смотри, чтоб он не слопал лещей живьем. А я – мигом! – тут он незаметно подмигнул Олегу и громко сказал: – Помнится мне, там валялась какая-то бочка. Около домика, куда мы с тобой, Олег, заходили… Ну, вспомнил?
– Точно! Но только там валялась не одна, а целых две бочки, – вспомнил тот. – Наверное, какие-то рыбаки-браконьеры устраивали склад ГСМ. Надо обе принести. В крепком кулацком хозяйстве – все сгодится. Но один, Паша, ты с ними не справишься – придется тебе помочь. Идем быстрее, пока их не угнали.
И пока Скворцы, обалдевшие от такого нахальства, стояли, разинув рты, оба филонщика быстренько умотали в заброшенный поселок по уже натоптанной ими тропе вдоль Пижмы.
В поселке Паша с Олегом направились к избушке Дэрсу Узала, как они ее теперь называли. Рядом с ней, в густых зарослях Иван-чая, действительно, лежала пара пустых ржавых бочек. Выкатив их на дорогу, парни осмотрели свою находку. Бочки были еще довольно крепкие – хоть и ржавые, но без дыр. Только у одной днище было почему-то прострелено дробью.
– Наверное, подвыпившие охотнички развлекались, – предположил Паша. – Всю дичь в округе перегаром разогнали, а пострелять хочется. Вот и отыгрались на бедной бочке. На что она теперь годится?
– Ничего, возьмем обе, – решил Олег. – Наш Иван Кулибин из нее дуршлаг для промывки грибов сделает.
– Хорошо бы еще какую-нибудь проволоку найти, – задумчиво сказал Паша, озираясь по сторонам. – Надо же из чего-то крючки для подвешивания рыбы сделать?
Не найдя ничего подходящего поблизости, он вдруг вспомнил, что в избушке, над плитой, для сушки одежды были натянуты не то веревки, не то провода… Он решил взглянуть на них и направился внутрь. Олег, который уже собрался тащить бочки в лагерь, недовольно спросил:
– Что ты там еще забыл?
– Обожди минуту, сейчас гляну на одну вещь и вернусь, – ответил Паша. Он открыл дверь и, минуя сени, где по-прежнему стоял бачок с кружкой, прошел в комнату. К его разочарованию, над печкой были натянуты обычные бельевые веревки, конечно же, непригодные для использования в коптильне. Паша оглядел комнату в надежде найти что-нибудь подходящее. Здесь, вроде бы, все располагалось в таком же порядке, что и в тот раз, когда они с Олегом впервые заходили сюда. На плите стоял тот же помятый котелок, над ней висели те же полотняные мешочки с крупой, солью и сухарями. Вот только дровяная поленица у печки стала, как будто, меньше… Или нет? А чайник? Он, кажется, тогда тоже на плите стоял, а сейчас на столе… Или это мы его переставили? Паша перевел взгляд на стенную нишу, в которой лежала луковица и коробок спичек. Ему показалось, что в прошлый раз там лежало еще что-то, но в этот момент с улицы раздался свист Олега.
Паша посмотрел в окно. Олег из-под развалин дома, что стоял напротив, с треском выворачивал какую-то металлическую сетку. Увидев Пашу в окне, он помахал ему рукой, мол, давай, помогай! Тот кивнул ему в ответ, еще раз мельком оглядел комнату и вышел из дома. Снова подпер дверь рогулькой и направился к Олегу, посмотреть, что он там такое нашел. Тот уже выволок на дорогу здоровенный кусок ржавой металлической сетки, служившей когда-то своим хозяевам то ли забором, то ли оградой для курятника.
– Вот! – сказал Олег. – Кажется, то, что надо!
– Кому надо? – спросил Паша, удивленно рассматривая продранную в некоторых местах сетку. – Ингуру для вольера?
– Нам надо. Для устройства коптильни. Помоги-ка мне ее свернуть в рулон, чтобы нести удобнее было.
Через пять минут, взвалив на плечи свою добычу, они направились в лагерь по дороге, ведущей к мосту. Дойдя до старого кладбища, Паша поставил свою бочку на обочину и сказал:
– Давай-ка перекурим! Ты думаешь, я тебя просто так отмазал от чистки рыбы? Просто, хотелось тебе кое-что показать. Только вот сначала сам это найду, – и он отправился бродить среди могил, внимательно глядя себе под ноги.
– Что ты там высматриваешь? – поинтересовался Олег. – Следы ночного происшествия? Так всю же ночь дождь лил, как из ведра… А кроме того, приведения отпечатков сапог не оставляют. И вообще, тут кругом мох, и даже такие следопыты, как ты…
– А вот это, что такое?! – внезапно прервал его рассуждения Паша. – Гнилушки, говоришь, светились?! Ну-ка, иди сюда, бледнолицый пенёк с ушами! Сейчас я тебе покажу, как индейцы читают книгу следов.
Когда Олег, не торопясь, подошел, Паша торжествующе указал на уже знакомую могилу Василя Павличенко с гранитной плитой. Тяжелое надгробие было, как будто, немного сдвинуто в сторону, а под него уходила довольно глубокая яма, то ли вырытая наполовину, то ли наполовину засыпанная. Рядом была набросана земля, а чуть поодаль валялась какая-то полусгнившая доска.
– Это, по-твоему, что? – ехидно спросил Паша. – Последствия хемилюминесценции?
Олег ничего не сказал и начал внимательно осматривать место вокруг могилы. Паша, с еще большим рвением продолжил обследовать свою странную находку. Однако, как они ни рыли землю носом, никаких других следов не обнаружили. Только в одном месте смутно просматривались размытые дождем отпечатки больших звериных лап. Не то очень крупной собаки, не то матерого волка…
– Ну и что ты сейчас скажешь? – поинтересовался Паша. – Надеюсь, теперь ты не станешь отрицать, что ночью на кладбище кто-то был?
– А что, собственно говоря, изменилось? – флегматично спросил Олег. – Ну, пыталось какое-то животное, привлеченное светящимися гнилушками, разрыть могилу… Да, мало ли по лесу голодного зверья шляется… Чего ты опять переполошился?
Паша от такого заявления потерял дар речи и только возмущено засопел носом и покрутил головой. Наконец, он развел руками и сказал:
– Ну, ты и зануда, Олег! Любому дундуку понятно – ночью на кладбище кто-то был и зачем-то разрыл могилу! Но тебе, наверное, требуется, свидетельство самого покойника – Василя Павличенко. Чтоб он лично к тебе явился и дал письменные показания. Смотри, дождешься!
– Типун тебе на язык, – поплевал через левое плечо Олег и ухватил двухсотлитровую бочку под мышку, как арбуз. – Пойдем-ка, лучше в лагерь. Ванька там, наверное, уже всю рыбу вычистил. А мне ужасно жрать хочется.
Паша удрученно махнул рукой и, взвалив на спину свою бочку, отправился вслед за Олегом.
 
ГЛАВА 23
ЛЕСНЫЕ ТЕХНОЛОГИИ

Удивительное дело, но – факт! В лесной, походной жизни любая, даже самая обыкновенная работа приобретает особую значимость и большую глубину своего содержания. Укладка рюкзака становится целой наукой. Разбивка лагеря служит темой для серьезных публикаций. Даже такое простое мероприятие, как заготовка дров обнаруживает тысячу разнообразных нюансов, начиная от того, какой породы и спелости древесину выбрать для костра, и оканчивая тем, чья сегодня очередь за дровами идти и, когда, в конце концов, всякие обормоты научатся топор на место класть. Простое разведение огня превращается в таинственный ритуал, который, без нарушения священных канонов может совершить только узкая каста брахманов. А уж приготовление пищи, от чего в суетной городской жизни гордо отворачиваются все мужчины, на лоне природы почитается ими за особый вид искусства, доступный лишь вдохновенным художникам и эстетствующим ценителям.
Вместе с тем, в походных условиях многократно возрастает и моральное удовлетворение, получаемое человеком от процесса и результатов своего труда. Пусть даже самого скромного, такого, как сушка сапожных стелек над костром или мытье посуды. Ощущения индивидуума, отдраившего до блеска котелок речным песком и золой с помощью пучка травы, сравнимы лишь с чувствами творца, только что подарившего миру шедевр, неподвластный времени, такой, как египетские пирамиды, буквенный алфавит или кинофильм «Белое солнце пустыни».
Автору этих строк довелось однажды наблюдать трогательный и вместе с тем весьма поучительный случай. Один молодой, но уже поднаторевший в экспедициях студент-геолог битый час объяснял доктору философских наук, но еще полному «чайнику» в лесной жизни, как правильно сматывать палаточные веревки-растяжки, чтобы они не путались друг с другом, а при установке палатки развязывались бы одним легким движением руки. И, когда философ, наконец, постиг эту премудрость, он еще целых два часа завязывал и развязывал чертовы веревочки, а затем весь вечер сидел у костра, глядя на огонь просветленными глазами совершенно счастливого человека, шевелил пальцами, и на губах его блуждала улыбка мудрого старца, познавшего под самый конец жизни ее удивительный смысл.
Что уж тогда говорить о таком циклопическом проекте, как разработка, сооружение, испытание и ввод в действие в походных условиях коптильни для рыбы? Грандиозность и дерзновенность этой задачи сопоставимы лишь с атомным проектом или первым полетом человека в космос.
Сразу же по возвращении Павла с Олегом в лагерь, между участниками проекта вспыхнула и разгорелась жаркая научная дискуссия о физико-химических основах копчения рыбы, особенностях технологических процессов и конструкциях аппаратов для их осуществления. Дискуссию открыл Иван, к тому времени осатаневший от чистки рыбы. Он начал с рассмотрения фундаментальных принципов рыболовства и рыбоводства:
– Рыба ищет – где глубже, а рыбаки – где нету других забот? Сколько можно филонить? Сто крючков вам в одно место, и ни одного зеркала вокруг!– Ваня, наконец, перевел взгляд с пристыженных физиономий Паши и Олега на их добычу. – А это, еще что такое? Вы бы сюда еще железнодорожную цистерну прикатили, а к ней – решетку от Летнего сада! Каких кашалотов вы собираетесь коптить в этих бочках? Неужто, вот этих недоделанных подлещиков? Да они у вас и сквозь ячею сетки для пинг-понга провалятся!
– Кого это ты назвал подлещиками?! – вступил в научный диспут Олег. – Этих красавцев-лещей, в особо крупных размерах? Любой салага, способный отличить кильку от осетра, скажет, что каждая из этих рыбин – настоящий лещ!
– А вот мой боцман, крупный ихтиолог, утверждал, что настоящий лещ – это который от трех килограммов и более!
– Нашел авторитет! Да твой боцман, небось, думает, что природная среда обитания леща – это пиво, – поддержал коллегу Паша. – Вот известный натуралист и, действительно, знаток рыбной ловли Леонид Павлович Сабанеев пишет, что полтора-два килограмма – это средний вес леща, хотя уж в его то время встречались экземпляры размером и до полуметра, а весом – до пяти и даже – до восьми килограммов.
– Ну, и где же тогда, по-твоему, проходит граница между лещом и подлещиком? – продолжал сомневаться Иван.
Пашка многозначительно поднял указательный палец к небу, уселся верхом на бочку, достал «Беломорину», неторопливо закурил, выпустил кверху дым и хорошо поставленным профессорским голосом начал:
– Вопрос не так прост, каким он может показаться дилетанту. Ученые пока еще не пришли к единому мнению по этой проблеме. Но большинство попыток построить Специальную Теорию Относительности Леща (СТОЛ) базируется на следующих принципах:
1. Системы измерения Леща у всех рыбаков равноправны.
2. Размер Эталона Леща является величиной постоянной и не зависит от системы измерения Леща у данного рыбака.
На этих постулатах основаны следующие правила преобразования Леща*:
А. Рыбак назовет Лещом любую, выловленную лично им рыбу, размером равную или превосходящую Эталон Леща.
Б. Подлещиком будет названа рыба, размером уступающая Эталону Леща и/или выловленная другим рыбаком.

(*-Эти преобразования автор предлагает назвать преобразованиями Рабица – в честь Альберта Хендриковича Рабица, большого любителя и знатока рыбной ловли, школьного учителя физики и одного из основоположников СТОЛа.)

- К сожалению, в руки ученых пока еще не попал ни один экземпляр, скелет или хотя бы фотография Леща, признаваемого за Эталон более чем одним рыбаком. Тем не менее, СТОЛ легко позволяет сделать очень важные выводы, парадоксальные, на первый взгляд, но в точности, подтверждаемые экспериментом. Например, таков Парадокс Инвариантности Подлещика:
Подлещиком рыбак назовет рыбу любого размера, если ее выловил другой рыбак. В соответствии с этим парадоксом, некоторые Лещи иногда уступают по размеру отдельным Подлещикам, а определенные Подлещики при особых условиях могут значительно превосходить по весу некоторых Лещей. При кажущейся трансцендентности этого явления, его сущность легко объясняется темпоральной недоступностью Эталона Леща, без сравнения с которым ни одна рыба не может именоваться Лещом одновременно боле, чем одним рыбаком. Я доступно излагаю коллеги?
– Скажите, профессор, – уточнил с места Олег. – Если я вас правильно понял, то должны существовать и такие условия, при которых две рыбины, имеющие строго одинаковые размеры, будут называться по-разному?
– Вы удивительно точно ухватили суть явления, уважаемый коллега! – ответил Пашка.– Это, так называемый, Парадокс Лещей-Близнецов:
Рожденные в один и тот же день из двух соседних икринок рыбы, попавшиеся на крючок одновременно двум различным рыболовам, будут называться ими по-разному. Причем ту, что один пренебрежительно назовет Подлещиком, другой будет гордо именовать Лещом и наоборот. Еще вопросы? Вот вы, молодой человек в тельняшке, пожалуйста!
– Слышь, профессор! Вот ты лучше объясни мне, простому моряку-североморцу, как рыбакам без мордобоя решать все эти твои парадоксы?
– Охотно удовлетворю ваше любопытство, молодой человек. Как только возникает тот или иной парадокс, все его участники должны тут же обратиться к СТОЛу для обобщения и анализа результатов улова. В этом случае СТОЛ выступит, как неиссякаемый источник, способный удовлетворить жажду познания самого взыскательного исследователя. Я ответил на ваш вопрос, мой юный друг?
– Еще как! – одобрительно кивнул головой Иван. – Значит, сегодня вечером обращаемся к столу, быстренько утоляем жажду знаний и закусываем ее результатами улова!
– Я вам покажу, как жажду закусывать! – не выдержала Людмила. – Хватит уже! А вы, товарищ профессор, со своими коллегами, идите-ка делать коптильню, пока рыба не протухла от ваших лекций.
На этом теоретическая часть дискуссии была завершена, и проект перешел в стадию моделирования технологических процессов. Которая, кстати, тоже не очень надолго затянулась. Минут пять Ваня выслушивал от разбушевавшихся в научном экстазе студентов-дипломников всякие математические выкладки из теории тепло– и массопереноса, в результате которых ими были определены следующие параметры копчения рыбы:
Объем закладки рыбы – от 1 до 100 хвостов.
Объем закладки ольховых чурок – от 1 до 100 штук.
Время копчения рыбы – от 1 до 100 минут.
– Это если грубо, – уточнил Паша. – Без учета температуры, влажности и скорости движения окружающего воздуха.
– И если не принимать в расчет флуктуацию теплоты сгорания дров различной породы и спелости, – добавил Олег.
– Все? – терпеливо спросил Иван.
– Ну.., если в самом общем виде.., – задумчиво протянул Пашка и вопросительно взглянул на Олега. Тот, пожав плечами, кивнул головой. – И в первом, так сказать, приближении… тогда – все.
– А теперь, послушайте, что я вам скажу. Идите-ка вы оба к едрене фене! Это – в самом, так сказать, общем виде и в первом приближении. А если, с учетом флуктуации и скорости движения…
И Ваня с большой выразительностью, присущей всем морякам, конкретизировал куда, каким образом, в чьей компании и на чем Паша с Олегом могут отправляться со своими научными подходами, дабы не мешать нормальным людям работать.
– Ну, это уж совсем грубо, – обиделся Паша и отправился в лес за ольховыми чурочками.
– Зато по существу, – уважительно согласился с Иваном Олег, за что был милостиво допущен к работе в качестве подмастерья.
С его помощью, а также с помощью – большого и малого топоров, Ваня отделил от той бочки, которая не пострадала от стрельбы пьяных охотников, верхнее днище-крышку с десятью сантиметрами боковой поверхности. Оставшуюся часть бочки он еще обрезал до половины и чуть загнул ее края внутрь. Края же крышки он, наоборот, слегка развальцевал наружу. В полученной таким образом столитровой кастрюле с крышкой, он установил в трех уровнях горизонтальные сетки, которые Олег вырезал кусачками по внутреннему диаметру бочки. Забив сливные отверстия в крышке наглухо чопиками, которые заодно теперь стали и ручками, Ваня заявил:
– Вот, всего и делов-то! И заметьте – безо всякой высшей математики. Ибо, как говорил  мой боцман, интеграл кривой – им даже гвоздя не заколотишь!
Затем Ваня с Олегом поставили коптильню на четыре камня и развели под ней костер, чтобы прокалить бочку и выжечь из нее все посторонние запахи.
– Через час можно будет заряжать ваших… гм, лещей, – примирительно сказал Ваня, удовлетворенный результатами своего труда. – А пока я предлагаю заняться ухой. Сейчас я вас, сухопутных шпаков, научу, как ее варят настоящие моряки! Будем делать тройную уху по-флотски!
– По-флотски – это как? – спросил вернувшийся из леса с охапкой ольховых веток Пашка. – Из макаронов с тушенкой что ли? Или с морской капустой? Тогда нам надо откочевать километров на пятьсот к северу за ламинарией, которую твой боцман с экивоками путает…
– Тройная уха по-флотски – это так: на ведро ухи – ведро рыбы и ведро картошки! – ответил Ваня
– Это как же – совместить в одном ведре два?! – удивился Пашка.
– Наверное, для этого требуется третье ведро – с водкой, – предположил Олег. – Потому так и называется – тройная уха.
– Это, может быть, на шведском флоте такие порядки, чтобы ведрами водку пить, – обиделся за отечественный флот Иван. – А на ВМФ СССР – специальный секретный состав имеется. «Шило» называется.
– Вот, кстати, а почему – спирт на флоте называют «шилом»? – задал риторический вопрос Пашка. – Может быть потому, что спирт может выступать, как всеобщий эквивалент стоимости любого товара или услуги, своего рода заменитель девальвированной валюты? Вспомните, выражение: «Менять шило на мыло»? Ведь во все времена это было примером добровольного и абсолютно бескорыстного обмена. А некоторая бессмысленность такой сделки лишь подчеркивает ее универсальное значение. Экономика, в которой эквивалент стоимости товара сам обладает прекрасными потребительскими свойствами, конечно же, является более прогрессивной, чем та, в основе финансовых потоков которой лежат неудобоваримые бумажки, несъедобные драгметаллы или – не к ночи будь помянуты – бесовские безналичные расчеты. Еще одно свойство спирта, нашедшее отражение в другой старинной поговорке: «Шила в мешке не утаишь», дает надежные гарантии четкого контроля налогообложения, как отдельных граждан, так и целых трудовых коллективов… А если вдуматься в смысл поговорки: «Солдат – он дымом греется и шилом бреется», то становится ясно, что уже в стародавние времена существовала система оплаты коммунальных и бытовых услуг различными тонизирующими субстанциями, находящимися не только в жидком, но и в воздушно-дисперсном агрегатном состоянии. Кроме того, любому, даже бесконечно далекому от филологии матросу, совершенно очевидна конгруэнтность выражений – «шило в заднице» и «деньги ляжку жгут»…
– Каждого матросу совершенно очевидно,  в каком месте и чего жмет любому сухопутному шпаку, – включился в обсуждение интересной темы Иван.
Эскалация дискуссии,  была решительно пресечена Олегом:
– Хватит трепаться. Шило – не волк – в лес не убежит, – заявил он. – А вот уху надо варить, пока рыба свежая.
Уха… «…как много в этом слове для сердца русского слилось», – так и хочется процитировать классика. В самом-то деле! Кто из нас ни разу на берегу озера или реки не принимал участия в святом ритуале приготовления ухи из собственноручно выловленной рыбы? А затем не сиживал у костра с большой эмалированной миской этого божественного кушанья, держа в одной руке деревянную (обязательно!) ложку, а в другой руке – железную (и только!) кружку с законными ста граммами? Если среди вас еще остались такие недотепы, то пусть они немедленно бросят все, возьмут с собой пару верных друзей, самую простую рыбацкую снасть, котелок, миски, ложки, кружки, а также то, что в них наливают, и отправляются на ближайший водоем. Слава богу, у нас в стране еще остались такие места, где на утренней или вечерней зорьке трое даже не очень больших мастеров рыбной ловли всегда смогут добыть себе на уху с десяток окуней или плотвичек. А большего и не надо. Добавьте к ним еще пяток картофелин, ядреную луковицу, да немного специй* и – поверьте – эта трапеза навсегда сохранится в вашей памяти, как одно из самых светлых воспоминаний всей жизни. Уж таковы таинственные свойства ухи. И дело тут не только в удивительном аромате и пикантном вкусе этого блюда.

(*- Так готовится обычная уха, а вообще, рецептов ее приготовления существует великое множество. Вот лишь список одних только названий этого блюда, разумеется, далеко не полный. Помимо обычной или рядовой ухи, в разных местах из любой рыбы и множества других продуктов людьми всевозможных профессий, сословий и возрастов самыми удивительными способами готовится еще вот какая уха. Рыбацкая или двойная (на густом отваре из мелкой рыбы варится рыба посолиднее – судак или язь), тройная (то же, но в третий раз кладут стерлядь или осетра), бурлацкая (почти то же, но с картошкой и маслом), по-вепсски (варят без картошки, но с большим количеством мелко шинкованного репчатого лука), по-поморски (варят из трески или семги на молоке), из сига и ершей (северный – контрастный вариант), белужья с расстегаями (вариант южный – мягкий), по-монастырски (из карпов и с капустой), по-архиерейски (тройная уха на индюшачьем бульоне варится вначале из карповых, а затем из осетровых), по-волжски (из осетра, с рисом, помидорами, яичными желтками и сметаной), по-енисейски (заправляется «максой» – печенью налима, перетертой с репчатым луком), по-сибирски (нарезанный кольцами сырой лук кладут прямо в тарелку с ухой), по-забайкальски (на отваре из сомовых голов, их же нутряного жира и потрохов), по-херсонски (с томат-пастой, чесноком и салом), ростовская или донская (со свежими помидорами), днепровская (с пшенной или рисовой кашей), по-черноморски (из кефали, бычков или камбалы, с мукой, манкой или пшеном, с перцами и помидорами), по-дальневосточному (с кальмарами), сборная «Атлантика» (название говорит само за себя), по-болгарски (с морковью и пастернаком), по-югославски (с заправкой из яичных желтков с уксусом), по-венгерски или по-сегедски (с белым вином, помидорами и сладким перцем), по-французски или по-марсельски (морскую рыбу и кальмаров тушат с коньяком, а потом варят в бульоне с гвоздикой, шафраном, дольками чеснока и апельсина), по-ирландски (из морской рыбы с заправкой из жаренного на свином сале лука, подается с маленькими гренками), по-чешски (с маргарином, мукой и мускатным орехом), есть даже африканская (из макрели и тунца), а также – с рыбными кнелями, с пельменями или с фрикадельками из рыбы или из икры, весной – с молодой крапивой и почти всегда – с сельдереем и петрушкой, с саламуром (такое макало для рыбы – из юшки, соли, чеснока и жгучего перца), и еще – желтая (с шафраном, но без лаврушки), сладкая (с морковью и семенами тмина), опеканная (в процессе варки рыба извлекается из котла, запекается в яично-мучном кляре и кладется обратно в уху), с раковыми шейками и рыбным фаршем в рачьих панцирях (заправляется специальным маслом из клешней раков), и, наконец, макарьевская приказчичья (с пшеничным хлебом, лимоном и мадерой) и это, еще не считая буйябесса, сарсуэлы, чёппино и прочей кулинарии народов мира!).

Хотя, конечно же, у каждого рыбака есть свои секреты, в число которых помимо чисто кулинарных изысков входят и другие ухищрения. Например, кто-то советует брать для ухи исключительно колодезную воду, некоторые предлагают окунать в варево дымящую головню, кое-кто считает, что готовая уха должна еще полчаса настояться в котле с плотно закрытой крышкой, почти все рекомендуют вливать в нее граммов пятьдесят водки, некоторые чудики даже пытаются класть в уху щепотку дымного пороха, и до сих пор не стихнут споры о том, надо ли снимать пену с закипевшей ухи. Но, повторяю – дело не в этом! Главное в ухе – это причастность к серьезному коллективному мужскому делу. И совершенно правы те, кто считает уху, сваренную дома, просто рыбным супом. Поэтому и наши жены не всегда в восторге от ухи. Еще бы! Им, гагарам, недоступно наслажденье счастьем битвы! Это ведь мы, настоящие мужики, несмотря ни на что, выбрались на водоем. Это мы, бывалые рыбаки, взяли такой богатый улов. Это мы, умелые кашевары, приготовили уху на костре. Наконец, ведь это мы, старые друзья, собрались вокруг общего котла и знаем, что и как сказать, когда до нас доходит очередь тоста. Нет, уха – это не блюдо! Уха – это священный ритуал духовного единения с природой. Уха – это высшая форма бескорыстного братства настоящих мужчин. Скажи мне, когда, где и, главное, с кем ты пробовал уху – и я скажу, что ты за человек. Ибо каждая уха – это такой маячок на жизненном пути, который светит нам из прошлого и не дает забыть о чем-то важном…
Быстро всякие байки сказываются, да не скоро настоящие дела делаются. И к тому времени, как уха была готова, а стол украсился золотистыми копчеными лещами, котелком с остатками шурпы из глухарей, зеленью с Настиного огорода и благоухающими ломтями ржаного деревенского хлеба, солнце уже низко склонилось к лесу. Все почувствовали себя изрядно уставшими и проголодавшимися.
Иван двумя деревянными ложками выудил из ухи рыбу и выложил ее отдельно на крышку от котелка. Людмила разлила по эмалированным мискам ароматную юшку и положила каждому по три картофелины, сваренные в ухе целиком. Паша достал из рюкзака и выставил на стол вторую (и последнюю) бутылку «Пшеничной».
– Ну, Олег, опять требуется твоя железная рука, – он выставил в ряд три кружки и Людмилину чашку. – Сможешь повторить вчерашний трюк с пятью бульками на каждого?
– Это не трюк! – гордо возразил ему Олег, решительно забирая бутылку. – А твердость чистых рук, подкрепленная холодным расчетом и помноженная на горячую преданность нашему общему делу!
– Кто-то что-то похожее уже когда-то говорил, – с сомнением покачал головою Пашка. – Правда, немного по другому поводу…, но все равно – мысль верная, и я предлагаю тост за наше общее дело, ради которого мы здесь сегодня собрались. Я имею в виду не только официальный повод – сегодняшний улов и уху, а в более широком смысле – то, из-за чего мы вообще здесь оказались – на этой глухой карельской речке.
– За отпуск, что ли? – спросил Иван, вытаскивая очередного комара из кружки. – Так я за него уже не только на работе с корешами выпил, но и дома от супруги наставление за это получил. Ты, давай, конкретно говори, за что поднимаем? И короче, а то комары всю водку выпьют.
– Вот, кстати, как бы это короче назвать…, – задумался Паша, – не туризмом же? Туристы – это звучит как-то иронично, где-то – пренебрежительно и порой – даже оскорбительно. Отдыхом это тоже назвать нельзя – так вам любой скажет, кто ходил с рюкзаком-убийцей по тридцать кэмэ в день, мок под всеми дождями, этим наказанием божьим, и кормил комаров-людоедов.
– Может быть, мы – путешественники? – робко спросила Людмила.
– Путешественники – это те, кто ставит целью посетить дальние страны, диковинные места, сфотографироваться на их фоне, привезти экзотические сувениры, а потом рассказывать в кругу восхищенных слушателей: «Еду это я как-то раз на слоне по антарктической пустыне Гоби…». Нет, это тоже не про нас.
– Если смотреть по конечной цели, – выступил прагматичный Олег, – мы – рыбаки-охотники или грибники-ягодники.
– Это ближе, но тоже не совсем то. Разве рыба и грибы для нас – самое важное?
– Конечно, нет! Гораздо важнее – деньги, которые мы сэкономим на продуктах, за счет рыбы, дичи, грибов и ягод, – попытался пошутить Ваня, но заработал сразу два тычка в бок – от супруги и от Олега.
Паша, не обращая на них внимания, продолжал:
– Главное – это общение с лесом и та настоящая свобода, которая дается человеку лишь самой природой. Я имею в виду не свободу от всех забот и хлопот, их у нас тут – предостаточно, а свободу в выборе своих действий, своих друзей и своего маршрута.
– Свобода даром никому не дается, – сказал посерьезневший Иван. – За все надо платить.
– А за эту свободу природа требует лишь одной платы – сочувствия и понимания. Ведь понимающий и любящий природу человек никогда ее не обидит.
– Выходит, плата за свободу – любовь и преданность? – улыбнувшись, тихо спросила Людочка. – Звучит необычно. Впрочем, если разобраться, и у людей – также. Ведь и мы доверяемся лишь тому, кто нас любит и понимает, правда, Ванечка?
– Угу!
– Вот за это и выпьем! – подвел итог Паша. – За матушку-природу,  за любовь к ней и ее понимание, а главное – за ту свободу, которую она нам взамен дарит. Пусть и всего-то на три недели.
 
ГЛАВА 24
В ЛЕСНОМ РАДИОЭФИРЕ

К концу ужина, когда все принялись за чай с «Лимончиками», Паша попросил:
– Ваня, где ты там прячешь свою «Спидолу»? Мы в отрыве от социалистической действительности живем уже четвертый день. У меня начинается информационный голод. Хотелось бы узнать, что там, в мире делается? Вдруг, проклятые империалисты уже развязали третью мировую войну? Может, нам тогда и возвращаться не надо…
Долго Ивана упрашивать не пришлось. Он сходил к своей палатке и вернулся к столу с транзистором в руках. Поставив на стол приемник в пластмассовом желто-черном корпусе, Ваня подключил к гнездам на его задней стенке два штекера – антенну и заземление. Провод антенны уходил к вершине мачты-флагштока. Там он крепился к петле на подъемном фале и мог перемещаться вверх-вниз для лучшей настройки на волну. Заземление было устроено из зарытого куска металлической сетки, которую Паша с Олегом приволокли из поселка.
Ваня щелкнул выключателем и начал крутить ручки настройки. Для начала он выбрал длинноволновый – ДВ-диапазон. На часах было ровно десять вечера, и вскоре над лесной поляной поплыли знакомые позывные «Маяка», а затем бодро затараторил радостный голос женщины-диктора:
–…В трудовых коллективах нашей страны ширится обсуждение проекта новой Конституции СССР. Сегодня в Ленинградском Оптико-Механическом Объединении «ЛОМО» состоялось собрание партхозактива, на котором выступил Герой Социалистического Труда, кавалер Ордена Ленина и Ордена Знак Почета, заслуженный рационализатор, слесарь-сборщик двенадцатого разряда Иван Петрович Стеклобойщиков. От имени всех тружеников известнейшего ленинградского предприятия знатный рабочий заявил о всемерной поддержке проекта новой Конституции и особо подчеркнул важность закрепления в основном законе страны главенствующей роли Коммунистической Партии…
– Ну, слава богу! – облегченно сказал Паша. – У нас, я вижу, все – по-прежнему. Однако, если мне память не изменяет, этот Стеклобойщиков совсем недавно выступал по телевизору с гневным осуждением антинародных действий Пиночетовской хунты, запретившей деятельность всех политических партий в стране. Его тогда очень беспокоила судьба чилийских патриотов. Удивительно разносторонние принципы у знатного рабочего… А чего там наш самый-самый геройский герой поделывает?
Серьезный мужской голос диктора обстоятельно доложил ему по данному вопросу:
–…Генеральный Секретарь ЦК КПСС, Председатель Президиума Верховного Совета СССР Леонид Ильич Брежнев, находясь на отдыхе в Крыму, принял сегодня делегацию демократической партии Объединенный Национальный Конгресс из братской республики Квамбандюги. Свободолюбивый народ этой африканской страны недавно освободился от колониального гнета и добился большой независимости. Встреча прошла в теплой, дружественной обстановке. Руководитель делегации генерал Бумбанга Мвандугва Деуауа горячо поблагодарил руководство СССР и лично – Генерального секретаря ЦК КПСС Леонида Ильича Брежнева за оказанный прием и выразил надежду на развитие торгово-экономических связей между Советским Союзом и Квамбандюгой. В конце своего выступления он провозгласил тост за здоровье Генерального Секретаря ЦК КПСС. В своей ответной речи Леонид Ильич Брежнев заявил о поддержке Советским Союзом на международной арене избранного квамбандюгским правительством курса на построение социализма и вручил товарищу Бумбанге Мвандугве Деуауа орден Дружбы Народов за заслуги в развитии советско-квамбандюгской дружбы …
– Господи, ты, боже мой! Да как же он все это выговорил-то! – пожалела Леонида Ильича сердобольная Людочка. – Тут и нормальному-то человеку не повторить, а ему-то бедненькому мучения какие…
– Ему мучение, зато этим Квамбандюгам – большое облегчение, – заявил Иван. – Дадут чем отбиваться от агрессоров. И нам – реальная польза. Будем теперь кушать тушенку из бегемотины и антилопины. Своей-то говядины и свинятины, тьфу, ты, забыл уже, как она и называется-то… свинины – давно не хватает. Наверное, вся уходит на продовольственную помощь другим, все еще угнетенным народам…
Женщина-диктор, как бы оправдываясь, сказала:
– …Труженики сельского хозяйства Ставрополья повсеместно приступили к уборке озимых. В этом году, благодаря использованию научно обоснованного севооборота, применению новых устойчивых к полеганию сортов пшеницы, своевременному внесению в почву высокоэффективных минеральных и органических удобрений, а также четкому выполнению в зимний период мероприятий по снегозадержанию на полях, сельчане края планируют засыпать в закрома Родины по тридцать пять центнеров зерна на круг с одного гектара сельскохозяйственных угодий…
– Ну вот! Пришла беда, откуда не ждали…, – посочувствовал Пашка. – Опять случился урожай – огромная, а главное – неожиданная проблема! Теперь если научные работники и студенты не помогут – хана! – Тут он нахмурил лоб и строго спросил: – Кстати, чем они там у нас сейчас занимаются? Какими трудовыми подвигами ознаменовали третий семестр правофланговые строительных отрядов?
Суровый мужской голос объяснил ему:
– Преодолевая сопротивление дремучей тайги, решая сложные технические проблемы со строительством мостов и тоннелей, невзирая на имеющуюся кое-где бытовую неустроенность, по-ударному, с юношеским задором трудятся сегодня молодые строители Всесоюзной Комсомольской Стройки – Байкало-Амурской Магистрали. Близятся к завершению работы по сдаче в постоянную эксплуатацию участка БАМ-Тында, который соединил строящуюся магистраль с Транссибирской железной дорогой. А на участке Тында-Беркакит уже все готово для начала рабочего движение поездов. С его открытием стране станут доступны богатства кладовых Нерюнгринского угольного бассейна и Якутии.
– Вот, только и знаем, что по кладовкам у матушки-природы шарить, – пробурчал Пашка. – Нет, чтобы производство развивать, как делают, не будем говорить, какие страны.
На это провокационное заявление женщина-диктор решительно возразила:
– Но не только добычей полезных ископаемых порадуют труженики страны нашу Родину в преддверии шестидесятилетия Великой Октябрьской Социалистической Революции. На днях с главного конвейера Камского автомобильного завода сошел юбилейный с начала года – десятитысячный грузовик «Камаз». А годовой план текущего года – пятнадцать тысяч мощных современных грузовиков, в которых так нуждается наша промышленность и сельское хозяйство, труженики Набережных Челнов обещают выполнить досрочно – в канун славного юбилея.
– Вот именно – для промышленности и сельского хозяйства, – не сдавался Пашка. – А простым гражданам, на чем по нашим дорогам ездить? На Камазах? Так, где их взять? В атомагазине даже Уазика не купишь…
И снова ведущие «Маяка» быстро нашлись с ответом на критику. Мужской голос с чувством явного превосходства объявил:
– А на конвейере Волжского автозавода в Тольятти продолжается серийная сборка автомобиля повышенной проходимости ВАЗ-2121 «Нива». Новая оригинальная модель целиком и полностью разработана отечественными конструкторами. Ее прочный несущий кузов с комфортабельным современным салоном, два ведущих моста и дополнительные пониженные передачи, делают новую машину настоящим вездеходом для тружеников села и любителей отдыха на природе. В скором времени ожидается поступление автомашин в торговую сеть.
– А там, за ней очередь будет – до двухтысячного года, – сварливо пробурчал Пашка. – Да и стоить она будет, небось, как пароход.
Дамочка-диктор, уже явно ехидничая над Пашкой, показала, что и на эту тему «Маяку» есть, что сообщить:
– Взламывая крепкие полярные льды, распугивая гудками изумленных белых медведей и нерп, прокладывает свой путь в снежном безмолвии Северного Ледовитого Океана советский атомный ледокол «Арктика». Конечная цель высокоширотной экспедиции – Северный Полюс Земли – уже близка. До нее остается немногим более трехсот километров. Отважные моряки и ученые планируют достичь вершины планеты 17 августа. Впервые в истории человечества Северный Полюс будет покорен надводным кораблем.
– Конечно, – хмыкнул Ваня. – Подводным кораблем военные моряки его давно уже покорили. Сначала, правда, америкосы – в 1958 году на атомной подлодке «Наутилус». Хотя, они тогда из-подо льда и не всплывали. А наши североморские подводники, на «Катрине»*, вынырнули на полюсе и прогулялись по тамошним льдам в 1962 году. У моего боцмана там кореш был.

(*- «Катрин» – так, ласково, моряки называли нашу первую атомную подводную лодку «К-3», построенную в Северодвинске в 1957 году по проекту выдающегося конструктора Владимра Николаевича Перегудова.).

Диктор «Маяка» поспешил сменить тему и гордо объявил:
–…Сегодня в Советском Союзе осуществлен запуск очередного искусственного спутника земли из серии «Космос». Ракета-носитель «Протон» вывела на орбиту автоматический космический корабль «Космос-937». Его орбита имеет следующие параметры: наклонение орбиты - 51,6 градуса; период обращения - 88,5 минут; минимальное расстояние от поверхности Земли (в перигее) - 200 километров; максимальное расстояние от поверхности Земли (в апогее) - 230 километров. Запуск осуществлен по программе дальнейшего использования околоземного космического пространства в целях народно-хозяйственного комплекса СССР.
– Звучит, как всегда, довольно туманно, – заметил Пашка. – Олег, требуется комментарий специалиста. Что это за «программа использования в целях народно-хозяйственного комплекса»?
– А знаете, братцы, что я вам скажу? – Олег удивленно поднял брови. – Судя по параметрам орбиты и типу ракеты-носителя, на этот раз мы вывели на орбиту что-то серьезное. Это – или по программе управляемых полетов «Союз» или – по программе долговременных орбитальных станций «Алмаз».
– Да ладно, хрен с ними с обоими, – беспечно махнул рукой Пашка. – Уже тысячу этих «Космосов» запустили…. Одним больше, одним меньше – какая разница? Давай-ка, Ваня, найди, чего там вражьи голоса про нас говорят. Хочется послушать, как они в бессильной злобе скрежещут и клевещут. Может быть здесь, в глухих карельских лесах их не так глушат?
Иван переключился на коротковолновый диапазон и начал медленно вращать ребристое колесико настройки. В эфире слышались свист и завывание, сквозь которые иной раз прорывались музыка и голоса. Звучала то немецкая, то польская, то русская речь. Хорошо ловились финны и как ни странно – не то китайцы, не то корейцы. Пробивались какие-то мусульманские молитвы. Ни «Голоса Америки», ни «Би-Би-Си» не было слышно. Иван прощелкал все КВ-диапазоны и машинально переключился на УКВ. Он прогнал указатель частоты почти до конца шкалы и уже собрался выключить приемник, чтобы зря не сажать батарейки, как вдруг, внезапно из динамика совершенно четко, почти без помех послышался голос:
– …а также семнадцатого и девятнадцатого с интервалом в пятнадцать минут.  Кроме того в семь ноль пять сработал одиннадцатый, а через пять минут тринадцатый. В одиннадцать двадцать три они же сработали в обратном порядке. Первый сообщает, что третьему передан радиомаяк с известными вам параметрами. На сегодня – это все. Как поняли меня? Прием.
– Вас понял, База. Конец связи.
За столом воцарилась полная тишина. Паша недоуменно посмотрел на приемник и спросил:
– Ваня, что это было? Впечатление такое, что переговариваются где-то совсем рядом.
Тот пожал плечами:
– Не факт…. Хотя, действительно, радиоволны в УКВ-диапазоне ловятся только в зоне прямой видимости, и радиус действия даже самых мощных передатчиков не превышает ста километров. А обычные переносные станции берут всего-то на пять – десять километров. Но случаются и чудеса. Иногда волны отражаются от чего-либо и тогда наблюдаются аномальные прохождения – на сотни и даже тысячи километров. Кстати, чаще всего это происходит на утренней или вечерней заре. Вот как сейчас. Называется это ионосферным прохождением, что ли? Я точно не знаю…. Но все, что мы сейчас слышали, может быть переговорами каких-нибудь высоковольтников со своим диспетчером где-то под Воркутой или даже в районе Норильска.
– А мог бы передатчик находиться километрах в двухстах отсюда? – спросил Олег.
– Вот это почти исключено, – категорично возразил Иван. – Для УКВ и КВ диапазонов в радиусе от 100 до 250-300 километров – «мертвая» зона. Прямая волна попасть туда уже не может, а отразиться от ионосферы под таким большим углом волна еще не может.
– То есть эти электрики переговариваются либо под Воркутой, либо у нас под боком?
– Ну, в общем – да.
– Надо бы запомнить, на всякий случай волну, на которой они переговаривались.
– Уже, – ответил Иван и щелкнул выключателем. – Хватит батарейки жечь. На сегодня лимит исчерпан.
Над поляной повисла умиротворяющая предзакатная тишина, нарушаемая лишь тихим журчанием воды на перекате. На этом фоне все разговоры, только что наполнявшие лесной эфир, казались сейчас совершенно пустячными.
 
ГЛАВА 25
ОРУЖИЕ ПРЕДКОВ

Павел первый нарушил молчание:
– На охоту с утра за рябчиками идем? – он посмотрел на Олега.
– Идем, – ответил тот. – Куда тут за рябчиками ходят?
– Федор Степанович советовал – по лесной дороге в сторону Югозера., потом вдоль Югручья – до Пижмы, а потом обратно – вниз по ней до самого лагеря. Всего километров двадцать. Заодно посмотрим, что там за экспедиция на Югозере, о которой лесничий Алексей говорил. Как тебе маршрут?
– Нормально.
– Вам-то – хорошо, – вздохнув, сказала Людмила. – А мы с Ваней опять в лагере сидеть останемся? Да еще без ружья и собаки…
– А в чем дело? – спросил Олег. – Что нам мешает всем вместе пойти?
– Ну, да! – возмутился Иван. – А лагерь – бросить? Приходи, кто хочешь, бери, чего понравится…
– Чего тут у нас брать-то, – поморщился Паша – Да и народ здесь в основном – честный. Впрочем, чтобы случайных рыбаков-грибников в блуд не вводить, нужно деньги, документы и все «ценные» вещи – приемник, удочки, блесны, инструменты, фонарики сложить в один мешок и спрятать в лесу. А здесь останутся только палатки, посуда и продукты. Это для местных особого интереса не представляет. И потом, завтра – пятница, рабочий день. Если кто и заявится, так только к вечеру.
– Жалко, ружье у нас одно, – вздохнул Иван и оглянулся по сторонам, очевидно вспоминая вчерашний переполох. – Вдруг, опять кто по кустам шебуршать начнет, а отпугнуть – нечем.
– Ну, чем от зверя отбиться – я вам сейчас сделаю, – сказал Олег. – А от человека… Будь он хоть какой злодей – не станешь же ты в него стрелять?
– Стрелять, наверное, не стану, – согласился Иван. – Но если у меня в руках будет ствол, то любой злодей подумает, прежде чем напасть на меня.
– Это вопрос сложный, – Олег пристально посмотрел на него. – Многие восточные искусства единоборств запрещают воину иметь оружие, которое он не готов применить. Во-первых, потому, что внушает ему ложную уверенность. А во-вторых, оно может подтолкнуть противника к необоснованному нападению с применением такого же оружия.
– А что за оружие ты предлагаешь, чтобы от зверя отбиваться? – поинтересовался Паша.
– В Сибири ненцы и эвенки называют эту штуку «пальмой», похожее боевое оружие в средневековой Европе именовали багинетом, еще раньше, в Польше и на Руси – бердышом, близко к ним стоят протазан и алебарда, а, по сути – это охотничье штыковое оружие или копье, у которого в качестве наконечника – большой охотничий нож. У меня, как раз подходящий имеется. Немецкий штык-нож от карабина М98. Тот самый, Паша, что мы с тобой нашли в военной землянке под Мгой.
– Так у тебя же его отец отобрал, – удивился Паша.
– Правильно – отобрал, – согласился Олег. – Отобрал и спрятал. Зарыл в землю на дачном участке. А я нашел…
С этими словами Олег извлек из рюкзака огромный нож в черных пластиковых ножнах и передал Паше. Тот вытащил его из ножен и поднес к огню. Темная крупповская сталь холодно сверкнула в отблесках костра. Лезвие было сантиметров тридцать длиной и около трех шириной, имело ложбинку для стока крови и выглядело очень опасно. Рукоятка состояла из двух накладок черной пластмассы, которые крепились к металлическому основанию двумя мощными заклепками. Паша передал нож Ивану.
– Серьезная штука, – сказал тот, взвесив нож в руке и возвращая его Олегу. – Лет на пять потянет! Хорошо еще свастики нет…
– Я же не колбасу им резать собираюсь, а от зверья обороняться, – ответил, как бы оправдываясь, Олег. Он забрал у Ивана штык, вставил его в ножны и вздохнул:
– На наших штыках – крови не меньше.
– Вот поэтому все оружие военных лет и должно лежать в земле, – тихо сказала Людмила.
– Этот-то лежал в промасленной бумаге, – сказал Олег. – В полусгнившем ранце из кожи. Потому так хорошо и сохранился. Видимо владелец недавно его получил. Не успел еще попользоваться. Вот теперь нам пусть послужит. Нужно только хорошее древко к нему подобрать. Под полный хват большого и среднего пальцев охотника. А длиной – в его полный рост. Проще всего из елового ствола, годится береза, только ее поверхность после сушки надо пропитать маслом, чтоб не намокала под дождем.
– И что можно сделать таким оружием? – скептично поинтересовался Иван.
– Многое. Им можно наносить, как колющие, так и рубящие удары. При хорошо поставленной технике, воин, вооруженный бердышом, мог снести голову противнику с расстояния в два метра. Согласись, что никакому меченосцу, такое не под силу. Но главное это, конечно, колющий удар, и удар, направленный навстречу коннику. Пальмой же эвенки легко берут волка, если тот нападает в броске. Кроме того, они этой штукой, как копьем, на десять-двадцать метров бьют оленя и даже лося.
– А против медведя с ней слабо пойти?
– При известной сноровке и хорошей силе пальмой можно и от медведя отбиться, – невозмутимо ответил Олег. – А если уж специально на него идти с холодным оружием, тогда делают охотничий рожон или рогатину, которая, кстати, ничего общего с большой двузубой вилкой, как ее изображают в кино, не имеет. Охотничья рогатина – это такой здоровенный дубовый кол, как правило, с окованным металлическим острием и поперечиной где-то в полуметре от него. В диаметре такой рожон посередине сантиметров восемь-десять, длиной – под два метра, а весит, килограммов пять-шесть.
– Как же с такой бандурой на зверя кидаться? – озадаченно спросил Иван. – Это что ж за ручищи должны быть!
– Руки, действительно, должны быть железные. Хотя никто на медведя с рогатиной и не кидается, – успокоил его Олег. – Зверь сам, как говорится, лезет на рожон. Для этого сначала собаки должны остановить его, кусая за гачи…, это, пардон, нижние части тела. А когда мишка развернется и станет лапами отмахиваться от них, тут подходят охотники, лучше вдвоем, и начинают травлю. Если зверь матерый и злой, он встает на задние лапы и страшно орет на них. Ощущения, по рассказам, не из приятных. Зверюга в стойке – больше двух метров. Рев – страшнейший. Летят брызги слюны, слышится зловонное дыхание. Тут, говорят, главное не испугаться и не начать тыкать в него рогатиной. Он ее просто отобьет в сторону и подомнет охотника под себя. Надо, пряча рогатину сбоку и за спиной, дождаться пока медведь не бросится на тебя. Вот тут-то охотник ему навстречу и выставляет рожон, направляя острие ему в грудину, а тупой конец упирая в землю. Сам же он отступает на шаг назад, крепко держит оружие обеими руками и подпирает его ногой. Уворачиваясь от лап медведя, охотник пригибается вниз, а зверь, падает на него и насаживается на рогатину. Да еще и прет по ней все дальше и дальше. Вот тут-то и нужна поперечина, чтобы зверь все же охотника не достал. Держать так зверя приходится, пока тот не ослабнет от боли и от потери крови, если рог, конечно, сразу не пронзит сердце или легкое. Затем охотники наваливаются на него вдвоем и опрокидывают на спину.
– Кошмар какой! – всплеснула руками Людочка. – Бедный мишка!
– Тут уж кто – кого, – развел руками Олег. – Ловкость одного против силы другого. Честный поединок. Бывает так, что и охотникам достается. Здесь очень важен надежный напарник и хорошо притравленные собаки.
– Откуда ты все это знаешь, Олежек? – удивленно спросила Людмила. – Неужто, сам ходил на такую охоту?
– К сожалению, нет, – вздохнул тот. – Как-то раз, к отцу старый друг из Игарки приезжал. Вот у того дед еще ходил на такую охоту в тайге. Он и рассказывал. А охотничьим оружием я с детства интересуюсь.… Ну, да ладно. Чего-то я разговорился сегодня. Наверное, от недопития. Пойду-ка, лучше шест для древка заготовлю.
С этими словами Олег поднялся из-за стола и, прихватив топор, направился к опушке леса.
Паша с уважением посмотрел на его здоровенную спину и сказал вслед:
– Тебе-то этот рожон прятать за спиной не потребовалось бы. Да и затачивать ни к чему. Взял бы его за один конец, да как хряснул Мишу другим по кумполу – тут бы он и подобрел враз. Главное – рога не обломать. В смысле – рогатину.
Олег, не оборачиваясь, только махнул рукой и скрылся в лесу.
Было уже совсем темно, когда он вернулся назад с длинной березовой жердью. Ваня с Людмилой, вдвоем укрывшись морским регланом, сидели у костра на бревнах и молча глядели на огонь. Павел расположился здесь же, напротив них и перебирал какие-то рыбацкие крючки-лески-поплавки. У его ног лежал Ингур и лениво щелкал зубами на комаров. Олег подсел к костру и, достав нож, начал снимать кору с заготовки древка.
– Ну, как сегодня ночью? Дежурить будем? – спустя какое-то время поинтересовался Паша.
– А от кого нам сторожиться? – пожал плечами Олег. Он уже снял бересту с шеста и теперь скоблил его ножом. Длинные бело-зеленоватые стружки падали у его ног. – Я считаю, что кроме бурундуков, нам опасаться некого.
– А бурундуки – они какие? – спросила Людочка. – Такие милые, пушистенькие и полосатенькие, да?
– Нет, – мрачно ответил Иван. – Карельские бурундуки – они, хоть и полосатые, но размером с медведя, косматые, грязные и с вот такими зубищами. И при этом – плотоядные. А их любимая добыча – милые наивные девушки в возрасте от восемнадцати до двадцати трех лет.
– А чего ж только до двадцати трех-то? – с интересом спросил Паша. – А потом?
– А потом – они уже или не милые, или не наивные, или не девушки, – ответил Иван. И покосившись на супругу, пояснил: – Так, утверждал, мой боцман, большой знаток женской натуры.
– Да, ну тебя, Ваня! – Людочка стукнула его кулачком по плечу. – Я серьезно, а ты…
– А если серьезно, то тебе с такими защитниками, как мы, даже карельских бурундуков бояться нечего, – уверенно сказал Паша. Он выразительно посмотрел на Олега, затем вверх, на чистое звездное небо. – Тем более что мы с Олегом собираемся сегодня спать у костра. Уж больно в палатке душно, правда, Олег?
– Умммгу, – ответил тот, вырезая по краю древка ложбинку под рукоять ножа. – Тем более что мне пальму сегодня доделать хочется.
– Во-во, – обрадовался Паша, ковыряясь в крючках. – А я жерлицы на щук хочу к завтрашней рыбалке подготовить.
– А комары вас не съедят? – спросила заботливая Людмила. – Хоть «Дэтой» намажьтесь…
– Подавятся, – отмахнулся Паша. – Да и какие сейчас, в августе комары. Вот в июне, здесь без репудина не обойдешься. А это так – комарики.
– Как-то наш боцман на охоте в тундре был, – поведал Иван. – В районе Хатанги. На Таймыре. Ну, он рассказывал – там комары! Поймаешь такого в руку – так с одной стороны кулака клюв торчит, а с другой – ноги…
– Еще, чего придумаешь? – спросила мужа Людмила. – То у него бурундуки, как носороги, то комары – с воробья! Может, твой боцман еще и лягушек размером со слона видал?
– Ну, лягушек – не лягушек, со слона – не со слона, – начал другую историю Иван. – Но однажды он рассказывал, что у саамов и лопарей, живших когда-то в этих дремучих лесах, бытовало жуткое и дикое поверье. Будто бы волки, убитые на охоте, если не совершить над ними обряда примирения, становятся «каюками» – злобными духами ночи.
В этом месте Пашка весело заржал.
Однако Иван, не обращая на него внимания, продолжил:
– И если молодая, наивная девушка, придет в полночь одна, без одежды на кладбище, встанет на могилу охотника, убившего волка, повернется лицом к северу и три раза скажет: «Каюк, каюк, каюк!», вот тут к ней «каюк» и придет! И превратится девушка в большую белую волчицу, которая будет отныне сама охотится за потомками охотника, убившего волка, пока всех их не изведет. Особенно молодых, наивных девушек.
Но тут уже не выдержал Олег:
– Ванька! – рявкнул он. – Кончай дурака валять! А то сейчас тебе «каюк» придет. Пожалей хоть свою молодую жену. Уже даже мне страшно. Хоть я и не наивная девушка. Идите-ка вы лучше оба спать. Если завтра все собираемся на охоту и за грибами, то встаем в пять утра. Так, что – спокойной ночи!
Когда Скворцы, наконец, собрались и ушли в свою палатку, Павел спросил:
– Слушай, а тебе не показались странными эти переговоры по УКВ, которые мы случайно поймали?
– А чего в них странного? – пожал плечами Олег. – Правильно Иван говорит – типичные переговоры электриков-ремонтников, обслуживающих какую-нибудь ЛЭП. У них, там без раций никак нельзя.
– Да тут, вроде, и ЛЭП-то никаких в округе нету…
– Как это – нету? – удивился Олег – А вдоль Заонежского шоссе? А линии к поселкам? А подстанции на поселках? Нет, брат. Где электричество, там и электрики. Одно без другого не бывает. Народная примета… Подержи-ка лучше нож, пока я его к древку буду привязывать.
Паша взял гладко оструганный шест и приложил штык к ложбинке, выбранной в дереве точно по его рукоятке. Олег прихватил ее к древку петлей и начал крепко-накрепко приматывать прочным капроновым шнуром, укладывая его плотно, виток к витку. Затянув шнур, Олег завязал его намертво особым узлом, а концы оплавил на огне. Затем он сходил в палатку, пошарил там и вернулся со старым узким кожаным ремнем без пряжки.
– А это еще зачем? – поинтересовался Паша.
– Это будет такая заплечная лямка-ремень, как на твоем ружье, – пояснил Олег, привязывая ремешок к древку двумя вантовыми узлами. – Чтобы не таскать пальму постоянно в руке. Ну, вот, кажется готово…
Олег встал с бревна, взял в руки пальму и внезапно, стремительно перемещаясь вокруг костра, сделал ею несколько быстрых рубящих и колющих движений. Опасное лезвие, сверкая, несколько раз с шелестящим свистом рассекло воздух совершено в неожиданных местах вокруг Олега. В конце этого десятисекундного танца он приставил древко к ноге, сложил ладони перед грудью и поклонился Паше. Тот восхищенно зааплодировал ему:
– Ну, ты прямо, как эти – «Семь самураев» у Куросавы! Я знал, что ты увлекаешься не то каратэ, не то джиу-джитсу, но такого не видел еще никогда. А чего раньше никогда не показывал эти танцы?
– Не было повода, – скромно ответил Олег. Он достал ножны и зачехлил сверкающее в отблесках костра острие пальмы. – И потом – настоящий воин, выбравший дорогу чести, не должен на потеху публике демонстрировать свое искусство. А, кроме того – за такую демонстрацию в нашей стране, даже и без оружия, можно схлопотать реальный срок. За незаконное изучение боевых приемов. Так что – помалкивай.
– Обижаешь! Мог бы и не говорить! – возмутился Паша. – Могила! А меня научишь?
– В другой раз. Тащи спальники. Будем укладываться спать. И ружье на всякий случай прихвати. Если тебе с ним спокойнее.
 
ГЛАВА 26
ОХОТА НА РЯБЧИКОВ

Ночь прошла спокойно. Дежуривших у костра Павла с Олегом не потревожили ни шебутные бурундуки, ни таинственные призраки. Лишь под утро, перед самым рассветом Паше послышалось тарахтенье какого-то мотора – не то мопедного, не то лодочного. От этого звука он и проснулся. Прислушался – где-то вдалеке мотор потарахтел еще немного и стих.
Небо на северо-востоке посветлело. Стали видны отдельные деревья на другой стороне Пижмы. Костер, несмотря на то, что Олег пару раз за ночь вставал и подкладывал дрова, прогорел. Было прохладно. Паша провел по траве ладонью. Она сразу стала мокрой от обильной росы.
– Значит, день будет ясный! – вслух сказал он, потянулся и стал выбираться из спального мешка.
Из-под Иванова реглана вылез Ингур. Увидев, что хозяин взял в руки ружье и патронташ, спаниель радостно завилял своим коротким хвостиком.
– Олег, подъем! – громко сказал Паша. – Рябчики уже проснулись и нагло расхаживают по лесу, обзывая нас лежебоками и мазилами. Вставай! Пойдем и зададим им деру!
Олег открыл глаза, поднес руку к лицу и посмотрел на часы.
– Полпятого, – произнес он. – Самое – то! Давай, буди Скворцов, а я сейчас чайник поставлю.
Через двадцать минут все уже сидели за столом. Иван нарезал ломтями последний Настин ржаной каравай. Олег поставил на стол вскипевший чайник и котелок с остатками вчерашней окуневой ухи, которая за ночь превратилась в заливное.
– Наворачивайте, – сказал он. – Теперь, до ужина – лечебное голодание.
После завтрака Иван притащил брезентовый чехол от своей палатки.
– А ну! У кого чего ценное есть, – громко скомандовал он голосом грабителя дилижансов. – Деньги, документы, драгоценности и прочее, что блестит – выкладывай!
«Добычу» он унес в глухой ельник – к сеткам.
На сборы в дорогу ушло еще полчаса. Павел взял ружье и закинул за спину рюкзак, в который поставил двенадцатилитровый котелок. Олег запихал в свой рюкзак котелок побольше и прихватил изготовленную вчера пальму. Что касается Людмилы с Иваном, то они «вооружились» только грибными ножами и оставшейся парой котелков.
Когда экспедиция в полном составе вышла из лагеря, было ровно полшестого утра. Пройдя мимо старого кладбища и заброшенного поселка, ее участники оказались у развилки. Дальше грунтовка, по которой они шли, спускалась к мосту через Пижму и вела к Денисовской дороге. А налево уходила основательно заросшая лесная дорога на Югозеро. На нее и свернули.
Олег определил порядок движения:
– Паша с собакой уходят вперед, метров на тридцать. Я пойду сзади, на дороге грибы буду собирать. А Люда с Ваней идут справа и слева вдоль дороги. Услышите выстрел – замрите, пока не свистнем. Если что – сами свистите. Все! Вперед!
В таком порядке они и двинули. Грибов попадалось множество. В основном – подосиновики всех оттенков красного цвета – от светло-желтых до темно-бордовых. Они росли прямо на дороге, по обочинам и даже в колеях. В лесу вдоль дороги, судя по радостным восклицаниям Людочки, они тоже росли. Иногда попадались такие урожайные места, что всем приходилось останавливаться, вставать на четвереньки и ползать, как по огороду, собирая грибы, растущие буквально впритык друг к дружке.
Паша, которого больше интересовала охота, эти задержки, а также сопровождавшие их оханья и аханья Людмилы с Иваном, просто бесили. Он пару раз видел следы дичи на дороге и понимал, что ее здесь полно, но вся она просто успевает разбегаться перед таким шумным и медленно бредущим обозом. Наконец, он плюнул на все и, предупредив Олега, ушел вперед метров на двести от своих попутчиков.
И тут же Ингур поднял выводок рябчиков. Их было пять штук. Паша засек посадку двух, а третий сел на ель буквально у него над головой. Выстрел был точным, и дичь упала прямо к его ногам. Не поднимая ее, он развернулся вперед, к той березе, где прятался первый рябчик. Долгие пять секунд Паша всматривался в ее крону и, наконец, увидел рябого, прижавшегося к самому стволу. Вторым выстрелом он снял и его, и тут же перезарядил ружье. И вовремя! Потому что третий рябчик, облюбовавший сосну метрах в тридцати, зашевелился, по-особенному, тревожно зачирикал и уже собирался взлететь, но Паша заметил его и выстрелил. Есть третий! В этот момент два других рябчика снялись с веток чуть поодаль и перелетели поглубже в лес. Паша не стал их преследовать, зная, что теперь они будут перелетать с каждым разом все дальше и садиться на деревья все выше. Надо было разыскать подбитую дичь. Несмотря на то, что он видел, где та упала, найти ее было не просто. Рябое оперение идеально маскировало птицу на лесном ковре, и можно было пройти в трех шагах, но не найти ее. Тем не менее, двух рябчиков Паша подобрал сам, а третьего гордо притащил Ингур.
Сложив дичь на ближайший валун, Паша достал беломорину, закурил, а затем громко свистнул. Вскоре подошли Олег и Скворцы. Людмила с Иваном стали с интересом рассматривать птицу, а Олег коротко сказал:
– С полем!
Павел протянул ему ружье и патронташ. Олег передал ему пальму. Ваня спросил:
– Сколько до Югозера осталось?
– Километра три, – ответил Олег. – Устали?
– Еще нет, но ведра уже полные, ¬ ответил Иван.
– Тогда – давайте перекладываться.
Они с Пашей пересыпали грибы из скворцовских котелков в свои и отправились дальше. Теперь Олег с ружьем шел впереди, а Паша, вооруженный пальмой, замыкал шествие.
Пока они дошли до Югозера, Ингур еще дважды поднимал выводки рябчиков. Один раз – также, прямо с дороги, в другой – неподалеку от нее, с края болота. И оба раза Олег сработал четко – взял по две штуки. Больше он гоняться за ними не стал – и так уже достаточно.
Наконец они добрались до заброшенного поселка Югозеро. И в свои лучшие-то годы, это была деревенька в десяток плохоньких домишек, а сейчас – от нее остались только обгоревшие остатки печных труб.
Посовещавшись, решили сделать небольшой привал. Иван осторожно высыпал грибы из маленького котелка, зачерпнул воды из озера и поставил на огонь. Вскоре путешественники прихлебывали чаек из железных кружек. Вместо сахара в ход пошли лимонные карамельки. Двадцатиминутный отдых с горячим чаем полностью снял усталость.
Когда все уже собрались в путь, с озера вдруг послышался звук мотора. От противоположного берега отчалила большая резиновая лодка и направилась в дальний угловой залив. В ней сидели два человека. По буруну за кормой и скорости, с которой лодка двигалась, было видно, что подвесной мотор на ней очень мощный. В две минуты «резинка» пролетела больше километра и остановилась. Те, кто сидел в ней, приступили к какому-то странному занятию. Один медленно греб блестящими металлическими веслами, а второй, стоя в полный рост, начал размахивать руками.
– Сетки проверяют, – сообразил Паша. – Однако, что же это у них за «резинка» такая? И мотор не слабее «Вихря», и стоять в ней можно свободно. Наверняка с жестким днищем. Я о таких только в «Катерах и Яхтах» читал. В разделе «Новинки зарубежного судостроения».
– Ну, мало ли что у геологов может быть. Все-таки – «МинГео». Богатая контора, – пожал плечами Олег. – Может, действительно, импортная лодка. Или у вояк одолжили. Имеются и у наших такие. Ладно. Нечего на чужое имущество глазеть. Пошли дальше.
И они тронулись вдоль Югручья вниз по течению – в сторону Пижмы. Если судить по карте, до Пижмы было недалеко, около трех километров. Но одно дело по карте, другое – по лесу. Местность усложнилось. Гривы стали выше и круче. Кое-где вздымались настоящие скалы, которые надо было обходить. В распадках между ними попадались такие глухие ельники, что продираться там можно было, только закрыв лицо руками. В низинах в засаде сидели полчища комаров. Пару раз попадались лесные завалы, через которые путь напоминал полосу препятствий для спецназа. Одно слово – чернолесье. В общем, на эти три километра вдоль ручья ушло почти два часа. Но вот, наконец, лес стал реже, наметился переход к пойме реки, и вскоре сквозь кусты ивняка замелькала Пижма.
Место впадения Югручья было очень красивым. Сначала он упирался в высокую гранитную скалу и давал широкий разлив, а затем, весело журча по каменным ступенькам, сбегал в Пижму.
Когда идущий впереди всех Паша вышел на берег этого маленького озерка, с его поверхности с шумом поднялась стая уток. Он навскидку дал им вдогонку дуплет, и две здоровенные крякухи шлепнулись на воду. Одну Паша подобрал сам, зайдя в болотниках на середину плеса, а вторую достал Ингур. Оба селезня были хоть и желтоклювые – этого года выпуска, но уже довольно крупные.
Подтянулись остальные участники похода. Все были взмокшие, в хвойных иголках и паутине. Решили устроить перекур. Людмила держалась молодцом – наравне с парнями, хотя было видно, что ей нелегко. Сняв платок с головы, она умылась из ручья и причесала волосы. Затем подошла к Паше и посмотрела на уток.
– Бедненькие, птички… – пожалела она их. И тут же строго спросила: – Павлик! Ты опять забыл главное правило охоты – кто дичь добыл, тот ее и ощипывает? Хватит стрелять! И так уже набили целый рюкзак!
– Ничего не могу с собой поделать! – развел руками тот. – У меня охотничий инстинкт, как у спаниеля. Как только вижу взлетающую дичь – руки сами вскидывают ружье. И потом – надо же нам что-то есть? Кто виноват в том, что человек питается мясом? Так уж устроено…
– Можно перейти на вегетарианство, – ответила Людочка. – Врачи говорят, что оно – полезно, а мясо – вредно.
– Вот пусть те, кто это говорят, и лопают тыкву да брюкву, – возмутился Пашка. – Лично мне мясо – очень даже полезно. Конечно, если не объедаться им каждый день.
– Для мяса человек специально разводит коров, кур и свиней, – возразила Людочка. – А этих птичек не ты вырастил, не тебе и убивать.
– А ты когда-нибудь была на птицеферме? – поинтересовался Олег. Он внимательно прислушивался к разговору. – Ты видела, в каких условиях там содержатся «птички»? Как их там обезглавливают, потрошат и ощипывают на конвейере? А как забивают скот на мясобойнях?
– Н-е-е-т…, – растерянно протянула Людмила.
– И не дай бог тебе увидеть, – сказал Олег. – И вообще, по-моему, это верх цинизма – покупать колбасу и котлеты из вот уж действительно «бедненьких» молодых телят, которых всю их недолгую жизнь продержали в грязном стойле, кормили какой-то дрянью, а затем убили электротоком – специально для того, чтобы ты их могла спокойно кушать. И в то же время возмущаться «жестокостью» охотников, которые добывают дичь в поте лица своего. Нет уж! Пусть лучше птица и зверь живет на воле. А если кто хочет мяса – тот пусть берет в руки ружье, а еще лучше – копье, лук и стрелы и побегает за ним по лесу. Где, кстати, у дичи всегда есть шанс надуть охотника и смыться. А если дичь – крупная, то еще и неизвестно, кто кого съест. Вот, между прочим, тогда люди и мяса станут поменьше кушать, да и вегетарианцев значительно прибавится. Уверяю тебя!
Людмила помолчала немного, а затем вздохнула:
– Наверное, ты все правильно говоришь, Олежек. А только все равно – птичек жалко…
Иван, сидевший рядом, прижал ее к себе, поцеловал в щеку и сказал:
– Вот за это я тебя и люблю. А на этих обормотов – не обращай внимания. Они просто все еще в индейцев играют.
 
ГЛАВА 27
МЕДВЕДЬ

Перекур закончился, все были готовы идти дальше. Отсюда, вниз по Пижме вела натоптанная рыбаками тропинка. Идти по ней после бурелома Югручья было сплошным удовольствием.
Через час стал слышен далекий рокот.
– Что это? – спросил Иван – Никак порог шумит?
– Наверное, это уже Падунец, – ответил Паша. – Он как раз должен быть на полдороги от Югручья до Пижмозера. Там в Пижму еще одна речушка впадает – Падукса.
Ландшафт перед порогом начал меняться. Исчезли заросли ивняка вдоль речки. Берега вздыбились гранитными утесами. Тропинка полезла на высокую гряду. Пижма, оставшаяся внизу, стремительно понеслась по каменистому уклону. Когда путешественники забрались на верхнюю точку гряды, перед их взглядами открылся захватывающий вид на порог Падунец. Прямо под ними, в бешено несущуюся Пижму с противоположного берега стремительным потоком влетала Падукса. В месте их слияния, как в гигантской стиральной машине крутился сумасшедший водоворот. Из этой каменноой центрифуги, едва успев перемешаться, воды Пижмы и Падуксы трехметровым водопадом обрушивались в страшный котел, где, покрытые клочьями пены, бурлили, как в чайнике. А затем, будто вскипев, с ревом устремлялись вниз, по длинной острозубой шивере – не более пяти метров в ширину – к уже спокойному омуту, где, разлившись словно на блюдце, медленно остывали.
Жутко было даже смотреть на все это. А уж думать о том, что здесь можно пройти на хлипкой байдарке – совсем невмоготу. Дело осложнялось еще и тем, что к самой сложной части порога – водопаду – с берега для страховки бечевой было не подойти. Мешали высокие скалы.
– Ну, и как порожек? – прокричал Паша в ухо Ивану. – Нормальный?
Тот озабоченно покачал головой и, стараясь голосом пересилить шум порога, ответил:
– Серьезное место! Как говорил мой боцман, – эта штука покруче Гётте будет – без «Фауста»* не разберешься.

(*- «Фаустом» ленинградские любители дешевого спиртного называли портвейн в бутылях емкостью 0,8 литра. Например, «Южное крепкое», по 1р. 87 коп. Наверное, в честь похожего по форме и по воздействию на живую силу противника немецкого противотанкового гранатомета «Фауст-патрон».)

– Не пропало желание попробовать здесь свои силы?
Иван махнул рукой:
– Идем вниз – к плесу. Там поговорим.
И они спустились к низовью порога, где у широкого омута, покрытого клочьями желтоватой пены, рев порога был не таким оглушительным. Здесь, на небольшой лужайке у берега и устроились на отдых. Первым высказался Иван:
– Да. Как ни хотелось бы, но на нашем пятиметровом каркасном «Таймене» через этот водопад не пройти. И набор переломаем и шкуру порвем. Но самое главное – перевернемся, это сто процентов. А тут после оверкиля даже наш самодельный «фартук» не поможет. До шиверы не успеем восстановиться. А там – в таком положении – хана!
Немного помолчав, Людмила спросила:
– Тебе не кажется, что шивера такая узкая, что если развернет боком – то и расклинить может?
– О том, что будет, если в этой камнедробилке боком развернет – вообще лучше не думать… Вывод! Этот порог не для туристической байдарки. Здесь можно проскочить только на одноместной спортивной из пластика. И то почти со смертельным риском.
– А в чем риск-то? – поинтересовался Паша. – Головой камни в шивере пересчитать? Так для этого умные люди каски одевают.
– Умные люди и байдарочники – суть понятия несовместные…, – пробурчал Олег.
– Камни – не главное, – не обращая внимания на эту реплику, ответил Иван. – Самое опасное место – там, где вода падает в котел. Если под струю затянет – не вынырнешь.
– Это почему?
– Во-первых – падающая вода все время прижимает байдарку книзу. Во-вторых – вокруг струи образуется «вертикальный» водоворот, и все, что всплывает вокруг слива, снова несет под него. А самое главное – там, где падает струя, образуется «водяной мешок», насыщенный пузырьками воздуха, в котором даже пенопласт тонет.
– Кошмар, какой! – передернул плечами Паша. – И чего вы, байдарочники, в такие места лезете?
– А чего вы, рыбаки, карасей в магазине не покупаете?
Все задумчиво помолчали. Потом Олег спросил:
– И что? Этот порог останется непокоренным?
– Таких порогов – не бывает! – уверенно ответил Иван. – Просто, необходимо соответствующее снаряжение и подготовка. Вон, в штатах – один чудик в бочке, оббитой изнутри поролоном, спустился по Ниагарскому водопаду! И – ничего! Правда, в книгу рекордов его не записали – не смогли потом выяснить, какая у него фамилия. Ну, забыл человек, но ведь спустился же!
– Если бы мне предложили спуститься по этому порогу даже в такой бочке, – уверенно сказал Пашка, – я бы выяснил фамилию и этого психа, и фамилии всех его родственников до седьмого колена. Чтоб только меня оставили в покое.
– Напрасно ты так! – с сожалением заметил Ваня. – Это все от незнания человеческих возможностей. А они – воистину безграничны… Ничего! Мы с этим Падунцом еще разберемся! Правда Люсик?
– Как скажешь, дорогой! – она потрепала Ванину кудрявую шевелюру. – С тобой – я готова хоть в Падунец, хоть в Ниагару! Однако засиделись мы тут. Не пора ли нам в сторону лагеря? Солнышко уже книзу собирается, а нам сегодня еще над грибами сидеть – дай бог, к ночи управиться.
Но по дороге к стойбищу путникам пришлось сделать еще одну остановку. На этот раз их задержали грузди. Первым на них наткнулся Павел, которого привлекло азартное тявканье Ингура. Свернув с тропы на его голос, он обнаружил, что спаниель загнал на дерево белку и теперь, как заправская лайка, уперевшись передними лапами в ствол, облаивал ее. Белка возмущенно цокала сверху.
– Ты, братец, чего-то перепутал, – Паша потрепал пса за загривок. – Мы же не по пушному промыслу! Твое дело, какое? Утки да рябчики. Да и не сезон сейчас на пушного зверя охотиться.
Белка протрещала что-то язвительно-ехидное, запустила в них сучком и – по веткам, по веткам – убралась подальше в лес. Наверное, пошла рассказывать своим подругам, что вот уже совсем охотники сбрендили. Скоро белок промышлять начнут с котами да с болонками.
Паша огляделся. Тропа вдоль Пижмы здесь шла через светлый, развеселый березняк. Кое-где росли небольшие елочки. Мох и трава под ногами были укрыты ковром из серо-бурых прошлогодних листьев. В некоторых местах этот ковер топорщился, и из-под него чуть выглядывали белые с легким золотистым налетом шляпки. Их края, как и у розовых волнушек, мохнатились нежной бахромой.
– Здравствуйте, товарищи Белые грузди! – вслух поприветствовал грибы Пашка. Он внимательнее присмотрелся к лесной траве. Былые пятнышки из-под пожухлой березовой листвы проглядывали и тут, и сям, и вблизи, и вдали. – Да вас, ребята, тут, кажется, до черта! Ну, что ж, поздравляю весь личный состав с началом заготовительно-засолочного сезона! Ура!
И он три раза громко свистнул.
Через минуту появился Олег, а потом и Скворцы. Паша молча указал им на грибы. Людмила всплеснула руками и ахнула:
– Да здесь целая плантация!
Олег сказал:
– Груздь – это вещь. Особенно зимой. С балкона. Соленый. Из бочонка. С подсолнечным маслом и репчатым луком. Или со сметаной. Под такую закуску водка сама из холодильника стучаться начинает. Решено. Будем брать.
Сказано – сделано. И началась охота на груздей. Именно – охота, потому что непростое это дело. Нужен опытный глаз, чтобы в приподнявшемся бугорке из листьев увидеть груздя. Надо внимательно глядеть и постоянно проверять подозрительные места. Правда, если уж нашел один, то знаешь – рядом прячутся еще штук пять-семь. И все же – дело это хлопотное. Но здесь груздя было так много, что через час грибники набрали полные ведра.
– Ну, все! Хватит! – сказал Паша Олегу, садясь на поваленный ствол и закуривая. – Теперь дай бог все это до «дому» унести.
– Ничего. Допрем, – успокоил его Олег. Он приставил пальму к бревну, сел рядом с Пашей и взял из протянутой пачки беломорину. – Своя ноша не тянет… Чего-то Скворцов не видать. Куда они там запропастились?
Вложив два пальца в рот, он оглушительно свистнул.
В ответ на его свист из-за ближайшей гривы, где были Ваня с Людмилой донесся отчаянный девичий визг, а затем громкий мужской крик с неразборчивыми, но свирепыми ругательствами.
Павел мгновенно вскочил на ноги и взял ружье на изготовку. Олег, который оказался на ногах еще раньше, одним быстрым движением схватил пальму, скинул с ее острия ножны и выставил оружие вперед. Оба развернулись в ту сторону, откуда послышались крики.
Раздался треск ветвей, и вдруг на верхушку гривы вылетел огромный косматый медведь. Паше снизу показалось, что зверь – размером с автобус. До него было не более двадцати шагов, и он во весь опор летел прямо на парней.
Пока Паша лихорадочно соображал, что делать – в верхнем стволе у него была дробь «тройка», в нижнем – «семерка», Олег быстро пригнул его ружье книзу и, крикнув: «Не стреляй!» – резко поднялся во весь рост. Он вскинул руки кверху и, потрясая пальмой в руке, заорал так громко, что у Пашки слетела шляпа с головы. Тут и он, наконец, понял, что надо делать, и тоже, размахивая ружьем, завопил во всю глотку.
Мишка, видимо, только сию секунду их увидевший, резко затормозил всеми четырьмя лапами, но по причине крутого уклона не удержался и кувырком полетел вниз – на Пашу с Олегом. Они, как по команде, отпрыгнули в стороны, и медведь пролетел между ними. Хряснувшись спиной о бревно, на котором друзья только что сидели, зверюга переломил его, как сухой сучок, вскочил на ноги и, не оглядываясь, драпанул в сторону Пижмы. Вид у него при этом был совершенно очумелый. Выскочив на берег, он, не раздумывая, плюхнулся в речку, в два огромных скачка преодолел ее и, выбравшись на ту сторону, с треском скрылся в кустах.
Паша с Олегом еще стояли, разинув рты, когда из-за бугра с отчаянным лаем выскочил Ингур. Он преследовал удиравшего медведя! Уши его взлетали вверх-вниз, как у африканского слона, а в глазах сверкала грозная решимость – догнать и загрызть!
Спаниель попытался проскочить между Пашей и Олегом, но последний отбросил в сторону пальму и, как футбольный вратарь, в прыжке, на вытянутых руках взял это мяч.
Паша зачем-то перезарядил ружье пулями, поднял упавшую шляпу и обессилено сел на сломанное бревно. Олег поднялся на колени, удерживая в руках брыкающегося спаниеля. В этот момент с вершины гривы снова послышался шорох шагов. Паша с Олегом опять повернули головы в ту сторону. На бугре стоял Иван, с огромной дубиной в руках. За ним пряталась Людочка. Иван посмотрел на друзей сверху вниз и настороженно спросил:
– А где этот…  мохнатый? Ушел?
– Ушел, Ванюша, ушел, – в один голос успокоили его Пашка с Олегом.
– Ну, его счастье! А то я бы ему сейчас таких звиздюлей отвесил…
Пашка еще нашел в себе силы поставить ружье на предохранитель и приставить его к сломанному медведем бревну, а затем упал на траву и зашелся в приступе такого смеха, каким еще в жизни не смеялся. Следом за ним, стоя на четвереньках и всхрюкивая, заржал нордически выдержанный Олег. Глядя на них, Ваня опустил свое дреколье на землю и тоже захохотал. Заулыбалась, сквозь запоздало набежавшие слезы и Людмила. Наверное, было в этом смехе что-то от истерики…. Наконец, Паша смог из себя выдавить:
– Ванька! Как же его надо было обматерить, чтобы он драпанул, словно беляки от Чапаева?
– Да что я?! Это Люська завизжала так, что он аж присел, а потом как дернет! Я уже его вдогонку крыл…
Людочка, словно оправдываясь, рассказала, как было дело:
– А я что? Никого не трогаю, собираю грибы под елочками, тихонько так песенку про голубой ручеек напеваю…. Вдруг кто-то ка-ак засвистит, и тут же на меня выскакивает этот – лохматый. Меня увидел и остановился, как вкопанный! А я на него гляжу и почему-то думаю – так вот ты какой, карельский бурундук! И как заору! Он и бежать! А Ванечка на него ка-ак заругается! И тут еще Ингур залаял! Медведь на гриву и вниз…
– Ага! А тут его еще двое поджидают  – с топором и носилками… – сказал Пашка. – Ну, он, наверное, и решил – все, хана, засада! Хотел свернуть, да уже не смог. Мы еле увернулись. А то раздавил бы нас, как это бревно!
И повернувшись к Ингуру, спросил:
– Ну, а ты, медвежатник лопоухий, куда собрался? Тоже решил, что это бурундук? Так я же тебе объяснял, что за мехами – еще не сезон. И вообще, братец, ты опять что-то перепутал. То ты белок облаиваешь, то за медведями гоняешься…
– Твой Ингур еще что! – махнул рукой Иван. – Вот мой боцман рассказывал. Его кореш как-то решил охотником заделаться. Приобрел ружье, одежду, снаряжение. Пошел на рынок собаку выбирать. Ходил, смотрел – ни одна не подходит. Или дорогие или дурковатые какие-то. Наконец, видит, дедушка сидит, а рядом собачка – неказистая такая, но глаза – хитрющие. Спрашивает он деда: «На охоту ходит?» – «А как же!» – «Сколько стоит?» – «Сто рублей» – «Что-то дорого!» – «Зато добычливая! Все что в лесу есть – твое будет! Я с ней уже на машину заработал!» – «А чего ж продаешь-то такую хорошую?» – «Да старый я уже стал – пустые бутылки из лесу рюкзаками носить».
– Ну, и причем тут бутылки? – непонимающе спросил Олег.
– А притом, что по данным официальной статистики на одну подстреленную утку в стране в среднем приходится три охотника, десять патронов и двадцать бутылок водки.
Грибники-охотники разложили свою добычу по рюкзакам и направились в сторону лагеря. Теперь до него было – рукой подать. Через два километра они вышли к мосту через Пижму и свернули на дорогу в сторону заброшенного поселка Пижмозеро. Спустя пару минут экспедиция миновала ту самую повертку к Югозеру, с которой и началось сегодняшнее путешествие. Круг в двадцать километров замкнулся. На часах было около четырех, значит, в пути они были уже десять часов.
Еще через десять минут путешественники входили в лагерь. Здесь все было по-прежнему. Стол с навесом и палатки находились на своих местах. Посуда на столе и около костра располагалась в том же порядке, как они ее и оставили. В их отсутствие в лагерь, похоже, никто не наведывался. И теперь беспокойство за оставленные вещи развеялось. Паша снял рюкзак и прочую амуницию, сходил к речке умылся, затем с комфортом расположился за столом, закурил и сказал назидательно:
– Вот, Ваня! А ты беспокоился. Людям надо верить.
– Ну, и – слава богу! – ответил тот. – Лучше перебдеть, чем недобдеть! Как говорил, мой боцман, большой знаток Устава ВМФ – на отпуск надейся, а к гауптвахте – готовься. Ладно, пойду-ка я принесу наши «драгоценности» из тайника. Нечего им там валяться.
– Заодно мешок с сетками принеси, – попросил его Паша. – Сегодня вечером мы с Олегом сороковки и тридцатки снимем на просушку, а шестидесятки – поставим. Надоело с мелочью чикаться. Будем теперь крупняк брать!
Иван сказал: «Ну-ну…», – и ушел в лес.
Олег занялся разведением костра.
Паша и Людмила расстелили на траве полиэтилен и высыпали на него сегодняшнюю добычу. Она составила – четыре ведра груздей, два здоровенных рюкзака красных и белых, семь рябчиков и две кряквы.
– Верно старики говорят, как потопаешь – так и полопаешь!– сказал Паша. – Ну, где там Ванька? Я в его мешок и свой «Зенит» засунул. Хочется запечатлеть этот натюрморт на пленку, пока еще светло…
Он обернулся к лесу и замер на полуслове. От опушки медленно брел Иван с мешком в руке. Вид его был бледен и растерян. Он протянул мешок Паше и сказал:
– Держите ваши сетки, – затем немного помялся и в наступившей тишине произнес: – А чехла от палатки, куда я сложил деньги, документы и прочее барахло – нету…
 
ГЛАВА 28
СТРАННАЯ НАХОДКА

– Как это – нету? – недоуменно спросил Паша. – А куда же он делся?
– Не знаю…, – потеряно ответил Иван. – Я там все обшарил.
– Не может быть, – решил Олег. – А ну, пойдем – все вместе посмотрим.
Через полчаса поисков в глухом ельнике, который служил им тайником для сеток, стало ясно, что чехол от Ваниной палатки бесследно пропал. Вместе с ним пропали: конверт, в котором лежали четыре паспорта и сто семьдесят рублей общественных денег, приемник «Спидола», фотоаппарат «Зенит-Е», армейский полевой бинокль, Ванин герметичный трехбатареечный фонарик, два складных ножа, около семидесяти охотничьих патронов и коробка, в которой находились почти все их рыбацкие принадлежности. Из документов остался Пашкин охотничий билет, который он всегда таскал с собой, из денег – пять рублей, что лежали в охотбилете, из боеприпасов – десяток дробовых и пара пулевых патронов – в патронташе, а из рыболовных снастей – сетки.
– А спиннинг твой где? – внезапно спросил Олег.
– В байдарке лежит, – успокоил его Паша. – Где ж ему еще быть?
С минуту все сидели молча, а потом, вдруг охваченные одной страшной мыслью, вскочили.
– А байдарка?! – с ужасом возопил Иван. – Она-то цела?
Втроем парни кинулись к озеру, в тот заливчик, где в тростнике была спрятана байдарка.
К счастью, та оказалась на месте. Облегченно переведя дух, они сели тут же на берегу и закурили.
– Не могу понять, – сказал Иван. – Почему они взяли только мешок с вещами, а сетки – не тронули?
– Значит – это были не рыбаки, – подумав, глубокомысленно ответил Паша.
– Но твои крючки-поплавки все же поперли? – не согласился Ваня.
– Только потому, что они лежали вместе с прочим барахлом. Не выкладывать же их? Извините, мол, это не по нашему профилю!
– Они ничего не тронули в лагере, – заметил Олег. – А тут много полезных вещей. Инструменты, спальники, палатки.
– Значит – и это им все было без надобности, – ответил Паша. – Скорее всего, их просто интересовали деньги, документы, ценные вещи. Меня вот другой вопрос волнует. Как они тайник обнаружили? Случайно наткнуться на него, практически, было невозможно.
– По-твоему, они знали, где тайник? – удивился Иван.
– Я думаю, что дело обстоит еще хуже. Они не только знали, где тайник, но и знали, что там лежит.
– Как это? – недоверчиво спросил Иван.
– А так! – сердито ответил Паша. – Они следили за нами утром. Я в этом, почти, не сомневаюсь.
– Ну, и кто такие эти «они», по-твоему? – поинтересовался Иван.
Паша вздохнул:
– Ответить на этот вопрос – уже наполовину вернуть украденное. Вот, что я предлагаю: надо до темноты осмотреть все подходы к лагерю, на которых могли остаться следы. Давайте разделимся. Олег, ты иди через мост на ту сторону, осмотри дорогу из Усть-Нельмы. Ваня! Ты шагай вниз вдоль Нельмы. А я пройдусь вдоль Пижмы – от лагеря до заброшенного поселка. Заодно предупрежу Людмилу, чтоб не беспокоилась. Скажу ей, что мы за дровами пошли. Встречаемся у моста. Нет возражений?
Никто не возражал. С тем и разошлись по своим маршрутам.
Вернувшись в лагерь, Павел первым делом успокоил Людмилу:
– Все в порядке – байдарка на месте.
– А ты, почему один? Где ребята?
– За дровами пошли, – успокоил он ее. – И я сейчас тоже пойду. Мы тут, неподалеку. Если, что – зови.
И Паша, прихватив топор, отправился по тропе вдоль Пижмы к заброшенному поселку. Он старательно всматривался себе под ноги, но никаких следов на тропинке обнаружить не удалось.
Выйдя на поселок, Паша внимательно осмотрел дорогу, но и тут кроме следов, которые они сами оставили во время похода на Югозеро, ничего не наблюдалось.
Не было никаких подозрительных следов и вокруг «избушки Дэрсу Узала». Дверь по-прежнему была подперта рогулькой снаружи. Заходить туда не имело смысла.
Закончив поиски на поселке, Паша двинулся по дороге к заброшенному кладбищу. Здесь он, повинуясь какому-то внутреннему порыву, сразу же направился к могиле Павличенко. И вот тут ему, наконец, повезло. На земле разбросанной из подкопа к могиле он обнаружил совершенно свежий и четкий отпечаток мужского резинового сапога. Паша буквально исползал на четвереньках все пространство вокруг могилы в радиусе пяти метров и обнаружил еще пару следов, но уже не сапог, а мужских ботинок с гладкой подошвой. Было очевидно, что вчера или сегодня, по крайней мере, два человека зачем-то посетили кладбище. Причем ступали они осторожно, в основном по траве – так, чтобы не наследить. И это было странно…
Затем он прочесал дорогу, ведущую от кладбища к мосту через Нельму. Но и здесь, как Паша ни пахал носом землю, обнаружить чужих следов ему не удалось. Скорее всего люди, побывавшие на кладбище, пришли туда или напрямую через лес, или пробирались вдоль дороги, по обочине. И это опять-таки показалось ему весьма подозрительным…
Наконец, Павел вышел к переправе через Нельму. Подходы к мосту были отсыпаны мелким гравием, на котором никаких следов, конечно, не могло и быть. Он достал папиросы и, присев на край бревенчатого устоя, закурил.
Через пять минут появился Иван. Он шел по левой стороне речки, внимательно глядя себе под ноги. Дойдя до устья Пижмы, он перебрался через него по камням и вскоре присоединился к Паше. Тот обратил внимание, что Иван был по пояс мокрый.
– Ты что, искупался? – спросил Паша.
– Переходил речку вброд, – объяснил Иван. – Здесь я переправился по бревну и пошел вниз правым берегом. Через километр нашел мелкий перекатик. Вот и решил по нему перейти – посмотреть и левый берег. Но оказалось – не такой уж он и мелкий.
– Молодца, – похвалил его Паша и нетерпеливо спросил: – Ну, и чего там по берегам? Есть что?
– Я, конечно, не Чингачгук и даже не майор Пронин, но могу сказать твердо – по берегам Нельмы снизу к лагерю сегдня никто не подходил.
– Почему ты так решил? – удивленно спросил Паша.
– А вот, смотри, – Иван тоже закурил беломорину. – Сейчас с каких-то растений пух летит, как с одуванчиков. Так вот, вся трава вдоль рыбацкой тропы – в этом пуху! А это значит, что?
– А это значит, – подхватил Паша. – Что если по тропе вдоль Нельмы сегодня кто-то проходил – пух был бы сбит. Ваня, ты – молоток!
В это время с другой стороны моста показался Олег. Он шел по дороге, заснув руки в брюки и поглядывая под ноги. Так, не вынимая рук из карманов, он и перешел по бревну через Нельму, а затем подсел к Паше с Иваном. Выражение его лица было непроницаемым.
– Ну, что? – спросил Паша. – Какие у тебя вести?
– Сначала вы расскажите, – со странной интонацией в голосе попросил Олег. – Так будет лучше.
Паша удивленно посмотрел на него, но все же спорить не стал и рассказал ему о результатах своих и Ваниных поисков.
Олег кивнул головой и заявил:
– Все сходится. Примерно этого я ожидал.
– Чего ты ожидал? – Паша отбросил окурок в Нельму. – Не тяни резину – рассказывай!
Олег рассказал.
Первые улики он обнаружил метрах в трехстах отсюда. Там, на дороге после дождя образовалась большая лужа. На самом краю этой лужи виднелись отпечатки обуви. Одни – от типичных резиновых сапог, вторые – не то от кирзовых сапог, не то от ботинок с гладкой подошвой. Следы были свежие и вели по направлению к лагерю. Второе открытие поджидало Олега за отворотом тропы к Нельме – уже на том участке дороги, где Паша с Олегом во вторник не проходили. Там обнаружились тракторные следы. Кто-то на «Беларусе» с прицепом, приезжал сюда, затем, судя по всему, загрузил несколько заготовленных бревен, развернулся и уехал.
– Кругом осталось полно следов, – подвел итог Олег – Двое принадлежат тем же резиновым сапогам и гладким подошвам, а третьи оставил некто в кедах…
– Наверное, водитель, – перебил его Паша. – А я, ведь, сегодня утром слышал тарахтенье какого-то мотора. Но подумал – приснилось. Ан – нет. Значит, дело было так. Сегодня, рано утром трое неизвестных приехали из Усть-Нельмы на тракторе с прицепом. Не доезжая с километр до моста, они остановились и погрузили бревна. Затем тракторист уехал, а двое других, стараясь не оставлять следов, отправились в сторону заброшенного кладбища. По дороге они услышали наши голоса и незаметно подошли к лагерю. Увидев, как мы складываем ценные вещи в мешок они проследили, куда Иван его отнес, затем дождались, пока все ушли, и сперли его. Потом они зачем-то посетили кладбище и оставили следы у могилы Павличенко. Непонятно только, куда они делись после.
– Мне – понятно, – спокойно заявил Олег.
– Откуда?! – удивился Паша.
– На обратном пути, метрах в ста отсюда я заметил тропу – влево от дороги. Пошел по ней и через две минуты вышел к Пижмозеру. Дальше тропинка идет вдоль него – к верховьям Нельмы. Так вот, там в озеро сбегает ручеек. И на его берегу я опять наткнулся на те же следы – от резиновых сапог и гладких башмаков. Похоже, их владельцы прыгали через ручей, но недопрыгнули до травы…
– Теперь все ясно! – воскликнул Паша. – Значит, после кладбища эти двое неизвестных, укравшие наши вещи, отправились вверх по Нельме – в сторону Чарозера…
– Ты опять торопишься, – остановил его Олег. – Мне думается, не такие уж это и неизвестные.
– Они что, визитку свою там оставили?
– Почти, – ответил Олег и медленно вытащил руку из кармана с зажатым в ней предметом. – Смотрите, что я там нашел.
С этими словами он раскрыл свою ладонь.
На ней лежал немецкий трофейный компас. Тот самый, который Паша хорошо знал. Тот самый, который Олег еще мальчишкой купил у забулдыги на Калининском рынке за деньги для клубничной рассады. И тот самый, который Олег в понедельник подарил Федору Степановичу за ужином.
Получилось эффектно. С минуту Иван с Пашей оторопело глядели на компас, потом Ваня сказал:
– Не может быть! – он протянул руку, взял никелированную коробочку и откинул крышку. Посмотрел на магнитную стрелку, зачем-то покрутил лимб, затем вернул компас Олегу и помотал головой: – Бред какой-то! Это что ж получается? Федор Степанович был сегодня здесь около лагеря, спер у нас деньги и документы, потом зачем-то зашел на кладбище, а затем ушел вверх по Нельме? Чушь!
– Наши рассуждения могут казаться какой угодно чушью, но факты таковы, – задумчиво произнес Паша. – Какой-то трактор по дороге из Усть-Нельмы сегодня утром привез двоих неизвестных, которые побывали на кладбище, а затем ушли в сторону Чарозера, обронив при этом наш компас. Возможно, подчеркиваю это слово – возможно, это они взяли наши вещи. И, опять же – возможно – среди них был Федор Степанович. Вот, собственно, и все, чем мы располагаем.
– И что же нам теперь делать? – поинтересовался Ваня.
– Что делать, что делать…, – вслух прикинул Паша. – Вот что я думаю. Утеряны паспорта. В любом случае в милицию заявлять придется. Так вот, все равно я завтра собирался в Нельмино за хлебом. Заодно и с Федором Степановичем осторожно поговорю – если он, конечно, дома. А потом зайду к нашему другу – капитану Ничипоренко, напишу заявление.
– Думаешь, поможет? – скептично спросил Олег.
– Не знаю, но так положено, – пожал плечами Паша.
– А сами-то мы – что? Так и будем сидеть, сложа руки, – возмутился Иван. – Надо же что-то предпринимать! Как мы без денег и паспортов отсюда выберемся?
– Ты прав, – согласился Паша. – У меня еще такое предложение. Сегодня пятница. Завтра я иду в Нельмино. А в воскресенье, Олег, давай-ка мы с тобой, вдвоем совершим учебно-тренировочный поход на байдарке к верховьям Нельмы.
– Рассчитываешь, найти там тех, кто нас ограбил? – с недоверием посмотрел на него Иван.
– Я бы выразился по-другому – попытаемся найти следы тех, кто сегодня утром приехал на тракторе и побывал на кладбище.
– Да к тому времени они уже – тю-тю! Будут за сто километров отсюда, – Ваня махнул рукой.
– Возможно, – вздохнул Паша. –  А у тебя что, есть другие предложения?
– Нет, – уныло ответил Иван.
Олег взял у Паши топор и решительно поднялся:
– Ну, тогда – решено, и не о чем больше говорить! Давайте дров принесем. Дел сегодня еще – выше крыши. И грибы перебрать, и ужин приготовить, и сетки переставить. Да и Людмила, наверное, уже волнуется.
Часам к девяти, когда груды подосиновиков и белых со стола перекочевали в котелки для варки перед маринованием, грузди – отправились вымачиваться, а рябчики – в суп, Паша с Олегом пошли проверять сетки.
На этот раз улов был совсем невелик – три подлещика и полтора десятка окуней.
– Сетки заилились – вот рыба в них и не идет, – решил Паша. – Надо их снимать, сушить и перетряхивать.
Они сняли сети и направили байдарку в протоку, которая впадала в Пижмозеро в его дальней части. Русло Нельмы было здесь значительно мельче и каменистей, чем до ее слияния с Пижмой. Приходилось внимательно смотреть в воду, чтобы не напороться на камень или корягу. Через полчаса им удалось подняться вверх километра на три. Дальше начинался участок с довольно быстрым течением. А в этом месте речка образовывала спокойный широкий плес с глубинами до трех метров, где рыбаки и решили бросить свежие сети с крупной ячеей.
Когда с этим делом было покончено, Олег, глядя вверх по течению, где начиналась стремнина, сказал:
– А любопытно здесь будет подниматься.
– Хорошее слово ты подобрал, – согласился Паша. – Но это еще цветочки. Судя по карте, километрах в пяти отсюда, перед самым Чарозером есть другое любопытное явление природы. «Тещин порог» называется. Интересно, откуда такое название?
– Наверное, он очень злой и сварливый, – предположил Олег.
– Или кто-то в нем свою тещу утопил, – добавил Пашка. – Но не в этом суть. Вот там, действительно, будет любопытно, если байдарку обносить придется.
– Ничего, как-нибудь. Упремся – разберемся, – успокоил его Олег. – Поехали домой.
Через час рыболовы были уже в лагере. А еще через час, поужинав свежим супом из рябчиков, все завалились спать. Олег с ружьем и собакой все же ночевал у костра.
 
ГЛАВА 29
ЗА ХЛЕБОМ

Внимательный читатель легко догадается, почему в это субботнее утро Пашин внутренний голос без труда разбудил его в заданное время. Прочим же подскажу, что главной причиной тому было не сверхнормативное снижение хлебобулочных запасов экспедиции и не жгучее стремление выполнить гражданский долг – подать заявление в милицию о пропаже паспортов…
Как бы то ни было, но уже в шесть утра Павел, с ружьем в руках и рюкзаком, где лежал сверток с копчеными окунями и фляжка с холодным чаем, бодро вышагивал по тропе в Нельмино.
Тринадцать километров, которые отделяли лагерь «Брусничная Сельга» от дома Ермолаевых, Паша прошел за три часа. И он смог бы пройти этот путь еще быстрее, но у ручья, что выбегал из Окозера, поднялся тетеревиный выводок. Одного тетерева Павел положил сразу же – влет, а вот еще одного пришлось долго скрадывать. Зато теперь в рюкзаке лежал хороший гостинец, и Паша, наскоро перекусив, зашагал еще быстрее.
В начале десятого он, наконец, выбрался из леса к поселку и первым делом направился к дому Ермолаевых. К его глубокому удивлению и разочарованию там никого не оказалось. Сколько он не стучал у калитки, как ни лаяла Альма за забором, но никто так и не вышел.
Тогда он решил выполнить вторую часть своего плана – встретиться с капитаном Ничипоренко. Нужно было как-то выяснить, где тот живет. Павел вспомнил, что в десять открывается магазин. «Подожду полчаса, – решил он. – А там – попробую черного хлеба купить, да заодно у продавщицы или у кого из местных узнаю, где участковый квартирует».
И он направился к сельмагу. Здесь по старинному русскому обычаю – занимать очередь в ожидании открытия всякого учреждения – уже собралось человек десять народу. Поселяне – в основном, пожилые тетки и старики – неторопливо переговаривались, обсуждая какие-то местные вопросы. При появлении Павла все замолчали. Он вежливо поздоровался с обществом и присел на одно из бревен, валявшихся на траве. Общество ответило кивками и невразумительным бормотанием, после чего продолжило обсуждение деревенских дел, старательно не проявляя любопытства к Пашиной персоне.
Однако Павел краем уха несколько раз услышал фамилию «Ермолаевы» и слово «милиция», а также отметил пару взглядов, украдкой брошенных на него. Минут через пять какая-то тетка вдруг громко сказала:
– Батюшки! А деньги-то я дома забыла!
И подхватившись, шустро засеменила в другой конец поселка.
Наконец, магазин открылся. Деревенские один за другим вошли внутрь и образовали небольшую очередь вдоль прилавка. Павел встал последним. Он с сожалением увидел, что черного хлеба нет. В продаже был только белый – все те же батоны, которые Олег покупал здесь во вторник. Они издавали бодрый костяной звук, когда продавщица выкладывала их на прилавок. Паша решил не привередничать и брать, что дают. Местные покупали в основном муку, макароны, сахар, соль и спички. Впрочем, ничего другого особенно-то и не было.
Когда подошла Пашина очередь, в магазине осталось только четыре человека: продавщица, тетка, которая бегала за деньгами, он сам и какой-то дед, возившийся у столика в углу с продуктами и кошелкой.
– Десять батонов по тринадцать копеек и десяток коробков спичек, – заявил Паша, подавая пять рублей.
Продавщица как-то подозрительно посмотрела на него, но, не сказав ни слова, выложила на прилавок затребованное и трешку с мелочью сдачи. Паша сунул сдачу в карман, сложил хлеб в два полиэтиленовых мешка и засунул их в рюкзак. Закинув его за плечи, он уже собирался спросить у продавщицы, где живет участковый, как вдруг хлопнула входная дверь, и в тот же момент у него за спиной раздался визгливый теткин голос:
– Вот он, голубчик! Хватай его, Петрович!
Павел обернулся и увидел, что в дверях магазина стоит участковый инспектор милиции капитан Ничипоренко. Выражение его лица было столь монументальным, что Паша с поразительной отчетливостью вспомнил металлические контуры памятника Дзержинскому на Лубянке. Заместитель Железного Феликса по деревне Нельмино сурово потребовал:
– Документы ваши предъявите…
Паша оторопело похлопал себя по карманам, вытащил охотничий билет и протянул его милиционеру.
– П-пожалуйста…, – пробормотал он. – А в чем, собственно говоря, дело?
– Ишь ты! Он еще спрашивает! – прошипела тетка у него за спиной. – А кто…
– Цыть, Филимоновна! – рявкнул на нее капитан. И уже обращаясь к Павлу, спросил: – А паспорт ваш иде?
– Паспорт? – глупо переспросил Паша и почему-то покраснел. – Собственно говоря, паспорта у меня нету… Собственно, я как раз и собирался… Мы все, собственно говоря, собирались…
И он, окончательно запутавшись, замолчал.
Участковый засунул охотничий билет в нагрудный карман кителя и решительно заявил:
– Прийдется пройти!
– Да в чем дело-то? – возмутился Паша. – Что случилось, вы можете объяснить?
– Пройдемте! Там вам усе объяснят, – непреклонно гнул свое участковый. – И рушницу вашу здайте.
Паша хмыкнул, пожал плечами, передал ему двустволку и пошел к дверям. Участковый закинул ружье за спину и двинулся следом за ним. Когда они вышли на улицу, Павел увидел, что перед магазином собралось народу – человек двадцать. У крыльца стоял знакомый уже мотоцикл «Урал» с коляской. Участковый распорядился:
– Сидайте в люльку!
Паша послушно забрался в мотоциклетную коляску. Рюкзак он поставил на колени.
– Надягните каску! – приказал участковый и протянул ему «горшок» с кожаными «ушами».
Паша нахлобучил его на голову. Капитан с одного тычка завел мотор, и они покатили по деревне.
«Куда это, интересно, он меня везет? – подумал Павел. – У них в поселке что, и КПЗ имеется?»
Однако участковый свернул с главной деревенской улицы и покатил к мосту через Нельму. Паша, перекрывая шум мотора, спросил:
– Куда едем?
– В Усть-Нельму, – буркнул в ответ участковый. – У видделение.
«Вот, ни фига себе! – мелькнуло в голове у Павла. – Сходил за хлебом!»
До Усть-Нельмы они добрались за пятнадцать минут. Ничипоренко лихо пролетел по поселку и резко затормозил около одноэтажного домишки, выкрашенного в казенный желто-коричневый цвет. Езда в люльке была не намного комфортнее приснопамятной гонки на тракторе. Поэтому Павла слегка покачивало, и он чуть не снес косяк, входя в дверь, украшенную табличкою с серебряными буквами на синем фоне:

                МВД СССР
                УВД Карелькой АССР
                Медвежьегорский РОВД
                Усть-Нельмское отделение милиции

«И все вчетвером – на мою бедную голову, – невесело подумал Пашка. – Интерпола только не хватает!»
Капитан Ничипоренко открыл ключом какой-то кабинет и скомандовал:
– Проходьте, гражданин Векшин, – он жестом указал на один из стульев, стоявших рядом с письменным столом: – Сидайте. Вещмешок можете поставити в угол.
Павел последовал его указаниям. Сам участковой снял с плеча Пашино ружье, поставил его рядом с сейфом и уселся на стул по другую сторону стола. Пошарил по ящикам, извлек оттуда несколько листов чистой бумаги, шариковую ручку и пустой разлинованный бланк, вверху которого значился заголовок: ПРОТОКОЛ.
Усилием воли придушив кошек, которые заскреблись на душе, Паша нарочито спокойно поинтересовался:
– Все-таки, может быть, вы объясните мне причину, по которой я арестован?
Ничипоренко, который уже что-то начал писать на бланке, не отрывая глаз от бумаги, сердито сказал:
– Не арестован, а задержан – для выяснения личности. А також для опросу по делу о краже в доми гражданина Ермолаева Ф.С.
Паша чуть не упал со стула.
– Какой кражи?!
– Дуже серьезной кражи, – внушительно пояснил участковый. – З взломом. Похищены гроши, драгоценности, документи и еще – огнестрельное оружие. Охотничье гладкоствольное. ИЖ-18Е. Двенадцятого калибру. Одно радуе, что патрони Степаныч в иншом мисти держав.
– Ну, а я тут при чем?
– От це мне и треба зъяснити. Давайте усе один по одному. Фамилия, имя, отчество, дата и место рождения?
Пока Ничипоренко записывал все его данные, включая место работы и прописку, Паша лихорадочно обдумывал, что все это значит, и как себя вести дальше. Наконец, участковый покончил с формальностями и спросил:
– Расскажите подробно – де вы були и що робили в период с десяти утра четверга, 11 августа и вплоть до восемнадцати часов пятницы, 12 августа?
Павел собрался с мыслями и довольно точно описал, что они делали в четверг и пятницу. Однако, обо всех «странностях», вроде разрытой могилы и найденного компаса, он решил пока умолчать. Не сказал он ничего пока и об их собственной пропаже. Закончив рассказ тем, как они вернулись вчера в лагерь, Паша в свою очередь спросил:
– Скажите, пожалуйста, а с Настей и Федором Степановичем все в порядке?
Инспектор внимательно посмотрел на Павла и сам задал вопрос:
– А чому ви думаете, що з ними щось злучилося?
– Да потому, что сегодня утром я стучался к ним, и никто не открыл. И еще потому, что их, по вашим словам, обокрали. Логично?
Ничипоренко пожал плечами и, вздохнув, сказал:
– Та с ними-то усе в порядку. Вони ци два дня були у видъезди – в Медвежьегорске. Ермолаева до директору леспромхоза викликали. И Настя з ним поихала. За покупками. Ночевали у знайомых. А вчора вернулися до дому и знайшли, що вещи пропали.
– А сейчас-то они где?
– У Коли Тарасевича сидять, – неохотно ответил инспектор. – Я их попросив ничого не торкати в доми, пока не прииде експерт-криминалист из Медвежьегорска.
– Эксперт? – изумился Паша. – На деревенскую кражу эксперт из района за сто километров поедет?
– Я сам настояв, – хмуро пояснил капитан. – Дуже вже грамотно були розкрыти замки на дверях и на ящике з рушницею. Похоже, це зробив досвидни рецидивисти.
– Так чего ж вы меня мурыжите? – возмутился Паша.
– А то ж! – внезапно вызверился участковый. – У мене в деле имеется заявление гражданина Павличенко Никодима Васильевича, який зтверждае, що ранком в пъятницю бачив, як з дому Ермолаевых вийшли двое молодых людей и направилися уздовж реки в сторону закинутого селища Пижмозеро. И по його описанию ци двое, як две крапли води, схожи на вас и вашего дружка – довгого, билявого. А ще, сегодни ранком, мымра эта всюдисуща, Филимоновна до мене прибегае: «Вяжи його, Петрович! – кричить. – Туточки вин, злодюга питерский – в сельпе! Мабуть, гроши ермолаевские пропивать прийшов. И дружок його, наверное, в кустах ховаеться. Так що, бери свою пистолю и вяжи обох!» Спрашивается, звидкуда пронюхала?
Паша недоуменно пожал плечами:
– Ну, значит, Павличенко об этом не только вам сообщил… А вообще – все это бред какой-то!
– Не бред, а свидетельские показания. Документ! И я забовязан представить в дело иной документ – ваши показания. Пидпишить от тут: «С моих слов записано верно, мною прочитано…» И дату поставьте.
Паша расписался и сказал:
– Поверьте, мы к этому делу никакого отношения не имеем. Скорее уж мы – потерпевшие, чем подозреваемые. Нас ведь тоже обокрали.
Тут пришла очередь участкового озадаченно поднять брови:
– Як так обокрали? Ви ж, кажите, в лесу отдыхали?
– Вот, такие порядочки у вас в лесу!
И Паша подробно рассказал ему о пропавших вещах и документах, а также о результатах их поисков.
Ничипоренко внимательно выслушал его рассказ, уточняя детали и делая пометки в блокноте, а потом задумался. Затем опять полез в стол, достал еще несколько чистых листов бумаги и сказал:
– Пишить заяву. Викладайте усе подробно, що и при каких обстоятельствах у вас пропало. Про ваши следопытьски розшуканях писать не треба, – он вздохнул. – З цим мине доведется самому разбиратися.
Когда Павел закончил, капитан забрал у него заявление, сложил все бумаги в папку и убрал ее в сейф.
– Усе, – сказал он, – свободны.
– Как это – свободны? – возмутился Паша. – Завезли, черт знает куда, а мне теперь пешком тридцать верст топать? Нет уж! Где взяли, туда и верните.
Ничипоренко насмешливо посмотрел на него.
– А не боитеся, що вам в Нельмино колхозники самосуд  улаштують?
– Это уже ваша забота, – сердито пробурчал Паша. – Следить за порядком в деревне и клеветнические слухи пресекать. И ружье с охотничьим билетом верните…
Капитан нахмурился.
– От що! – решительно сказал он. – Я должен був бы вас задержать и препроводити в Медвежьегорск к следователю. Но не зробив цього. Скажите спасиби Федору Степановичу. Чомусь ручается вин за вас… Когда домой збираетесь?
– Восемнадцатого числа – в следующий четверг, – ответил Паша. – Только мы не домой. Мы хотим еще по Нельме сплавиться до Онежского озера, да там еще недельку пожить. Так что в Усть-Нельме мы будем девятнадцатого – в пятницу.
– От у пьятницю и зайдете до мене. Будуть у мене к тому часу ще к вам вопросы… Тоди и рушницю поверну. А поки – нехай у мене полежить. Мени так спокойнише буде.
– На каком основании?! – взвился с места Пашка. Он совсем не хотел оставаться без оружия.
– А хочь бы на том основании, що у вас членски взноси в охотничье общество за цей сезон не сплачены! У вас – свои порядки, а у нас – свои. От у пьятницю штраф пять рублив в сберкассе оплатите и одержите назад свою зброю.
– А как же мы без ружья охотиться будем?
– А нияк. Недельку без охоты обийдетеся. И так, мабуть, уже глухарей – мешок настреляли…
– А если медведь?! – с возмущением спросил Паша.
– Не страшно! – ответил капитан. – Ведмедики зараз сыти, а тому – смирни. Сами вид вас драпати будуть. Ви тилько по одинцу в лис не ходите и пибольше шумите.
Павел вспомнил встречу с медведем на Пижме и не нашелся, что возразить участковому. «Не рассказывать же ему о таинственных призраках на кладбище? » – подумал он, а вслух пробурчал:
– Ну, хорошо! Вы тогда мне расписку напишите.
Ничипоренко заполнил бланк об изъятии оружия и вручил его вместе с охотничьим билетом Павлу.
– И еще! – напоследок добавил он. – Про все, що тут було сказано – никому ни слова. Сами розумиете – в ваших же интересах. Договорилися?
– Договорились… А сейчас-то вы меня до деревни подбросите?
–  Я зараз еду в Денисово. Можу вас высадити в повертки на Пижмозеро. Там заостанеться всього-то десять километрив до вашего табору. И шлях злучшее – не по лесной стежке уздовж реки ноги вламывати.
Пашка, почему-то покраснев, попросил:
– Все же лучше вы меня у повертки на Нельмино высадите. Есть там у меня еще одно дело …
Капитан хитро прищурился:
– Смотрите, як бы наши хлопци вам боки не намяли. Думаю, есть ще дехто, кого ця справа теж интересует…
– Вы это о чем? – удивился Пашка, еще больше покраснев. – Я, собственно, к Федору Степановичу только хотел зайти – гостинец передать.
– Ось как…, – протянул участковый. – Ну-ну.
Через полчаса он высадил Павла у повертки на Нельмино и укатил дальше. А еще через десять минут Паша уже подходил к дому Николая Тарасевича.

 
ГЛАВА 30
ПРОПАВШИЙ ПОРТРЕТ

Во дворе Федор Степанович пилил дрова на пару с другим мужиком. Судя по его рыжей шевелюре, это и был дядя Коля – брат Настиной мамы.
– Здравствуйте, – громко сказал Паша. – Бог помощь!
Мужики бросили пилить, разогнули спины и посмотрели на него. Федор Степанович узнал его и заулыбался.
– А, Павел! Здорово! Проходи. Сейчас мы с шурином закончим, и вместе будем обедать, – повернувшись к дому, он крикнул. – Аська! Встречай гостей.
Паша открыл калитку и вошел во двор. В доме что-то зашебуршало, зазвенело, дверь распахнулась и на крыльцо босиком вылетела Настя. Одета она была в вельветовые узенькие брючки темно-зеленого цвета и ярко-красную футболку с цифрой семь и надписью ДСО «Урожай». Ее густые, вьющиеся, с медным блеском волосы были схвачены на затылке в пышный хвост алой лентой. На фоне серого бревенчатого сруба Настя смотрелась, как райская южная птица, и весь остальной мир на секунду погас в Пашкиных глазах. Он с трудом стряхнул наваждение и поздоровался:
– Здравствуйте, Настя!
Она улыбнулась ему в ответ и помахала рукой:
– Привет, туристам-натуралистам! Всех рыбок-птичек уже переловили? Грибы-ягоды на Нельме еще не кончилось?
– Да нет, еще немного осталось…, – Паша вспомнил про тетеревов, которые лежали в рюкзаке. – Я тут вам гостинец принес.
Он скинул рюкзак, вытащил свою добычу и протянул ее Насте.
– Вот, – сказал Паша. – Это – вам!
– Спасибо! – Настя подняла тетеревов за лапки. – Царский подарок! Сейчас ощиплю и к ужину в духовке зажарю.
– Как? – притворно удивился Паша. – Разве у вас не охотник дичь ощипывает?
– Конечно, нет! – возмутилась Настя. – Не мужеское это дело – курей щипать.
– А какое дело – мужеское? – поинтересовался Паша.
– В леспромхозе работать, – очень серьезно, налегая на «о», ответила Настя, – по дому плотничать, охотиться да рыбачить. Ну, еще в сенокос литовкой помахать, конечно, приходится… Мужской инструмент – ружье да топор, коса да лопата.
– А женский?
– Женский инструмент – плита да чугунки, иголки да пяльцы, – пояснила Настя. В ее глазах плясали веселые искорки. – Разве у вас в городе не так?
– У нас в городе мужской инструмент – телевизор да газета, стакан да портвейн, – ответил Пашка. – А женский – кино да танцульки, тушь да помада.
– Хорошо живете! – оценила Настя и, наконец, рассмеялась. – Ну, проходите в дом. Сейчас папа с дядей Колей закончат дрова пилить – обедать будем.
Павел снял куртку и попросил:
– Мне бы умыться с дороги…
Настя принесла ему ведро воды, ковш и полотенце.
– Вот. Мойтесь на здоровье. Полотенце потом на веревку повесьте, – сказала она и ушла в дом.
Павел скинул рубашку, сапги и долго, с фырканьем и наслаждением умывался. Затем причесался, сел на скамеечку в палисаднике и закурил. Подошел Федор Степанович и сел рядом – на чурбачок. Взял предложенную папиросу, прикурил, выпустил облако дыма и спросил:
– Ну, как идет лесная жизнь?
– В целом – нормально, если не считать того, что у нас уперли все деньги, документы, патроны и крючки с лесками, – и Павел рассказал ему о пропаже.
Федор Степенович с сочувствием выслушал его и тут же спросил:
– Может, помощь какая нужна? Патроны там или рыбацкие принадлежности? Если деньги на билеты нужны – тоже не стесняйся. Потом вышлешь.
– Спасибо. Но я знаю, что у вас у самих те же заморочки?
– Да вот, понимаешь, завелась какая-то гадина в поселке…
– Вы думаете, это кто-то из местных орудует?
– А кто ж еще? Не гастролеры же из Питера…
– Кое-кто, как раз, так и считает.
– Это ты насчет Ничипоренко? Не обращай внимания. Служба у него такая. Я ему уже сказал, чтоб дурака не валял и не лез к честным людям.
– Вот, кстати, за это вам отдельное спасибо! А то сидеть бы мне сейчас в Медвежьегорской кутузке… Но участковый ведь не сам до этого додумался. Ему Никодим Павличенко заявил, что видел нас с Олегом выходящими из вашего дома в пятницу утром. И вся деревня уже об этом говорит.
– Да перепутал старый дурак все на свете! Я думаю, он действительно вас видел, но не в пятницу, а во вторник утром, когда вы уходили в лес. Но что-то у него в голове замкнуло, вот он участковому и ляпнул. Да еще и старухе своей, небось, рассказал. А нашим бабам только дай повод языки почесать.
Паша осторожно спросил:
– А у вас денег много пропало?
Ермолаев вздохнул:
– Рублей триста… Да что – деньги? – он в сердцах махнул рукой. – Кольца обручальные пропали, да Оксанины сережки с александритом. На свадьбу серебряную ей дарил. Память о ней была… Настя на восемнадцатилетие надела – ну, вылитая мать!… Нет, правильно в старину ворам руки отрубали! Кстати, и компас, подарок ваш – тоже пропал. Я его тогда сразу в шкатулку положил. Вместе с брошкой, что Олег Насте подарил. Видать, они все вместе, не разбираясь, и вытряхнули оттуда.
Паша подумал: «Ну, вот, все и объяснилось?» А вслух сказал:
– Может еще найдется пропажа. Ничипоренко ваш, похоже, мент толковый. Глядишь, и поймает ворюг этих…
На крыльцо вышла Настя.
– Мужчины! Идите обедать. Мы с тетей Катей уже на стол накрыли. А где дядя Коля?
– К Федотычу за разводкой пошел, – усмехнувшись, ответил Ермолаев. – Пилу решил подправить немного. А то под конец чего-то зажимать стала.
– Ну, с Федотычем они так просто не расстанутся. Какая ж разводка без водки? Сейчас так наподправляются, что любо-дорого. Нечего его ждать. Идемте обедать.
За обедом Федор Степанович предложил Паше выпить по маленькой. Но тот отказался:
– Спасибо, конечно, но мне сегодня еще до сумерек назад успеть надо. А то ребята переживать будут, – и, видя недоумение на лице хозяев, пояснил, – У нас правило такое: в дорогу – ни-ни!
– Хорошее правило! – одобрил Ермолаев. – Я вот тоже, на работе – ни-ни! Но сегодня – суббота. Шабаш, значит, всей работе.
Он налил себе и тете Кате по стограммовой стопочке.
– Ну, свояченица, давай-ка мы с тобой, как старые алкоголики, выпьем за нашу молодежь. За их счастливое, как говорится, будущее.
– Ох! Главное – чтоб войны не было! – согласилась с Ермолаевым тетя Катя и, аккуратно держа стопочку двумя пальчиками, выпила вслед за ним до дна.
– И то сказать – чего сейчас не жить-то? – продолжил свою мысль Федор Степанович, аппетитно хрустя свежепросоленным огурчиком. – Продуктов – полно. Одежа – какая хочешь. Вон вчера в Медведь Горе по магазинам ходили – чего только нету. И сапоги, и туфли, и платья, и пальто… А у нас чего в их годы было? Кирзачи да ватник… Опять же образование, учись – не хочу…
– Да уж твои-то, считай, повыучились, – сказала тетя Катя. – Степа вон, два года, как закончил. Пишет, чуть ли не тыщу в месяц зарабатывает в этом своем Норильске. Да и Васька на следующий год, считай, офицером будет. Тоже для мужика – дело серьезное. Вот Аську бы тебе еще замуж пристроить – и все, можно на пенсию спокойно идти.
– Не-ет. Пусть она сначала образование получит. А то, ну как мужик с дипломом попадется? Что ж ей, в дурах перед ним ходить? Правильно, дочка, я говорю?
Настя, отчего-то покраснев, пожала плечами:
– Что уж, если без диплома, так обязательно – дура? И потом, папа, мы же договорились. В сентябре я поеду в Ленинград – поступать на заочный.
– А куда, если не секрет? – поинтересовался Павел.
– В лесотехнический, как Лешка.
– И потом, как он – лесничим?
– Я экономистом буду, как мама и бабушка.
– Вот это – правильно! – одобрила тетя Катя. – Пусть мужики по лесам бегают. А женщины должны в конторе сидеть.
Обед подошел к концу. Паша поблагодарил хозяев за хлеб-соль и вышел с Настей на крыльцо.
– А мы вот опять без черного хлеба остались, – пожаловался он. – И в магазине уже весь разобрали…
– Черный хлеб у нас в тот же день, как привозят, разбирают. В основном, чтобы скотину кормить… Ох, я совсем забыла! У меня же для вас шесть буханок припасено. Только они дома лежат.
– Так давайте сейчас и сходим за ними. А то мне уже давно пора отправляться. Ребята, наверное, заждались. Кстати, если не жалко – выделите нам несколько стеклянных банок для маринованных грибов. А то у нас только пять штук имеется…
Вскоре Павел и Настя подходили к дому Ермолаевых. На двери висел замок. Настя отомкнула его.
– Вот, папе пришлось повесить, – объяснила она. – А то к врезному замку ключ подобрали. Теперь менять придется.
Они вошли внутрь и оказались на кухне. Настя сразу же начала греметь стеклянными банками в кладовке. Паша обратил внимание на то, что в доме нет никаких следов разгрома. Вся мебель стояла на своих местах. На полу ничего не валялось. Дверцы на шкафах были закрыты.
Настя вынесла из кладовки семь литровых банок и поставила их на стол.
– Вот. Больше пока нету.
– Вы что, уже успели порядок после взломщиков навести? – поинтересовался Павел.
– Что вы! Участковый сказал ничего не трогать, пока эксперт из Медвежьегорска не приедет. Тут сейчас все так, как мы вчера застали. Если бы папа в шкатулку не полез, чтобы оставшиеся после магазинов деньги положить, мы бы еще долго ничего и не обнаружили, – Настя указала на большую шкатулку из карельской березы, чуть проглядывающую из-за стеклянных дверец буфета. – А пропажу ружья он уже потом обнаружил.
– А кроме денег, драгоценностей и ружья больше ничего не взяли?
– Да вроде бы нет…
– Похоже, воры знали, где и что у вас лежит.
– Вот и папа тоже говорит, что это кто-то из местных.
Настя открыла нижние дверцы буфета и достала знакомый уже Паше берестяной бочонок. Сняла крышку и выложила на стол шесть черных круглых буханок.
– Не очень правда свежие – в среду выпекала, но они долго мягкими остаются.
– Спасибо вам, Настя! Хлеб у вас – замечательный. Такой душистый и вкусный, что его можно просто так есть, без всего.
Паша сложил караваи и банки в рюкзак, помялся немного и спросил:
– Настя, не могли бы вы мне еще раз показать фотографию вашей прабабушки. Ту, где она совсем молодая. Там, на обратной стороне еще стихи какие-то чудные были.
Настя удивленно округлила глаза и пожала плечами:
– Конечно, могу. А зачем это вам?
– Да вот, увлекаюсь поэзией с детства. Чем-то тронули душу эти строки: «Как знак небес воскресла ты…»
Настя еще раз пожала плечами и повернулась к «красному углу», где висели фотографии родственников. Да так и застыла, не сделав и шага.
Фотографии на стене не было.
Все остальные родственники висели на своих местах и только там, где раньше находился портрет прабабушки Анастасии, теперь торчал одинокий гвоздик.
– Что за чудеса? – вслух удивилась Настя. – Куда портрет подевался?
Паша вдруг почувствовал, как у него учащенно забилось сердце. Так бывает в лесу, когда из под ног взлетает глухариный выводок. Или, когда внезапно мощно и рывком уходит под воду красно-белый гусиный поплавок. Он, волнуясь, спросил:
– А вы уверены, что портрет был на месте до вашего отъезда?
– Конечно, был, – уверенно ответила Настя. – Я как раз, накануне отъезда уборку в доме делала. Пыль везде протирала. Сразу бы заметила…
– Значит, тот, кто унес драгоценности, прихватил и фотографию.
– Но зачем?
– Действительно, зачем? – Паша почесал кончик носа и спросил: – А скажите, Настя, кому вы эту фотографию показывали?
– Ну, мало ли кому… – она махнула рукой. – У нас в гостях, считай, полдеревни перебывало.
– А так, чтобы не просто показывать, но и стихи дать почитать?
– Нет, таких немного было. Только родственники их читали, – Настя немного подумала. – Ну, и конечно, те, кто в конторе работал, когда сейф вскрывали, и мамины вещи оттуда доставали.
– А кто там в это время был?
– Я точно не знаю, там много народу было…
– Скажите, а кто-нибудь из семейства Павличенко мог там оказаться?
– Павличенко? – Настя нахмурилась, вспоминая. – Да, наверное, мог. Серега Павличенко тогда шофером на «уазике» в конторе работал. А потом, когда он по пьянке машину в озере утопил, его выгнали. Вот он в трактористы и подался.
– Настя, вы извините, что я об этом спрашиваю… Что это была за авария, в которой ваша мама погибла?
Настя закусила губу, отвернулась и, глядя в сторону, сказала:
– Ужасная была авария и нелепая какая-то. Дядя Коля чудом жив тогда остался.
– Все аварии происходят из-за чьей-то ошибки, а потому – все они нелепые. А что, дядя Коля – тоже там был?
– Да. Они с мамой на дяди Колиной машине возвращались поздно вечером из Медвежьегорска. И на Денисовской дороге, уже в трех километрах от поселка прямо перед ними на дорогу рухнула огромная старая засохшая осина. Как потом установили – ствол у нее насквозь прогнил. Достаточно было слабого толчка. А в тот день ветер сильный был. Вот она и упала. Дядя Коля и затормозить-то не успел. Так и врезались в нее. Его от удара из открывшейся двери выбросило. А машина с мамой через крышу перевернулась и под откос упала. У дяди Коли – только царапины, а у мамы – черепно-мозговая травма, несовместимая с жизнью…
Настя все-таки не удержалась и заплакала.
Павел подошел к ней и неуверенно обнял. Настя всхлипнула и уткнулась лицом в его плечо. Он осторожно провел рукой по ее золотистым волосам и тихо сказал:
– Ну, будет вам. Это я во всем виноват. Не надо мне было лезть с расспросами…
Настя шмыгнула еще пару раз носом, словно обиженный ребенок, вытерла слезы со щек и, положив Павлу ладони на грудь, посмотрела ему в глаза.
– Да нет, Паша. Вы тут ни причем. Это просто я – такая рева-корова. Чуть что – глаза на мокром месте.
Павел, который до сих пор обнимал ее, вдруг почувствовал такой прилив нежности к этой смешной заплаканной девчонке, что не удержался и поцеловал ее. Она попыталась отстраниться, но он удержал ее. Потом она откинула голову назад и, улыбаясь сквозь слезы, сказала:
– Ну, вот, приехал столичный ловелас и начал кружить головы деревенским дурочкам…
– Да какой там ловелас, Настя! Я, когда смотрю в ваши глаза, сам каким-то дураком делаюсь.
Она мягко, но настойчиво освободилась от его объятий.
– Вот это – нехорошо, когда мужчина голову начинает терять. А если и меня голова закружится? Что тогда? – она лукаво посмотрела на него.
Паша надолго задумался и, не найдя ответа на этот сложный, но интересный вопрос, предложил:
– Настя! А чего это мы все на «вы»? Не пора ли нам на «ты» перейти?
– Ну, что ж, давайте. Можно я вас …, то есть – тебя, буду Пашей называть? А то Павел, как-то уж очень грозно получается.
– Да, пожалуйста! Только Павликом меня не зови.
– Это почему?
– Меня так мама называет. И я всегда при этом чувствую себя маленьким мальчиком.
– Ну, тогда и ты меня Аськой не зови. Чтобы я не чувствовала себя маленькой девочкой.
– А ты и есть – маленькая девочка.
– Подумаешь, тоже мне – большой дядя выискался!
– Кстати, когда у тебя день рождения? – поинтересовался Паша.
– А тебе – зачем? – кокетливо спросила Настя. – Не беспокойся – восемнадцать уже есть.
– Это я знаю. А какого числа?
– Седьмого марта, – ответила Настя. – Приезжайте в гости.
– У меня – как раз защита диплома – не смогу. А вот открытку – пришлю.
– Отчего ж только открытку? Можно и посылочку…
Через полчаса такой содержательной и очень увлекательной беседы Настя вдруг спохватилась:
– Ох, наверное, уже часов шесть, да?
Паша посмотрел на часы:
– Полседьмого.
– Сейчас же стадо наше вернется. Надо Люську забирать.
– Люська это кто?
– Корова наша.
– Вот здорово! А быка вашего – не Ванькой зовут? Вот бы Скворцы порадовались…
– Быка у нас никак не зовут. Бык и бык. Он уже почти трехлеток. Будем его осенью сдавать, –  Настя достала из хлебницы буханку черного хлеба, отломила краюху и щедро посолила ее, – Это Люське. Ну вот, Паша, Мне действительно пора. Заглянете к нам на обратном пути?
– Что ты спрашиваешь? Конечно! – Паша закинул рюкзак за спину. – А еще лучше знаешь, что? Приходи к нам на Пижмозеро – в гости. Мы тебя там копченой рыбой и супом из рябчиков угостим.
– Спасибо большое! Но это трудновато будет. Дел по хозяйству много.
Они расстались у калитки, откуда были проложены деревянные мостки к бане, стоящей на берегу речки. Паша на прощание еще раз поцеловал Настю. Она не отстранилась.
По тропе вдоль Нельмы он летел, как будто его рюкзак был под завязку наполнен не увесистыми батонами и буханками, а невесомым гелием. Или даже взрывоопасным водородом. Воспоминания о том, как он обнимал и целовал Настю, не оставляли его. Запах ее волос кружил голову. Тепло от ее ладошек, доверчиво лежавших у него на груди, согревало сердце…
Паша и не заметил, как добрался до ручья, вытекающего из Окозера. Здесь он, наконец, остановился, скинул рюкзак и перевел дух. Достал из кармана рюкзака фляжку, допил остатки холодного чая, сполоснул ее и наполнил «минералкой» из ручья. Сел на замшелый валун, закурил и задумался, сопоставляя все то, что узнал сегодня за день.
«Похоже, что и Ермолаевых, и нас ограбили одни и те же хмыри, – сделал он первый вывод. – Второе: скорее всего, действительно кто-то из местных причастен к этому. Может быть – Серега Павличенко. Наверняка, Олег вчера видел следы его трактора. Третье: портрет Настиной прабабушки со стихами на обороте они прихватили не случайно. Зачем-то он им понадобился. Нутром чую, все это как-то связано с могилой Василя Павличенко. Но вот как? И четвертое, самое главное: почему эти хмыри ушли в сторону Чарозера. Ведь, если судить по карте, дальше им идти оттуда – некуда. Вверх по Нельме никаких поселков больше нет. Если только лесом – к Выгу. Это километров тридцать напролом. Или к поселку Красный Бор. То же самое – полста кэмэ по бурелому. Двое суток уйдет, минимум. Если им надо было смыться после кражи, то имелся более короткий путь – через заброшенный поселок Пижмозеро – на Денисовскую дорогу. Всего-то десять километров, а там лови попутку хоть на Денисово, хоть на Пудож, хоть на Медвежьегорск. Три-четыре часа всего. А потом – ищи-свищи ветра в поле. Н-да, непонятно. Ладно. Поживем – увидим. Одно ясно – на Чарозеро придется сходить».
Павел докурил папиросу, закинул рюкзак за спину и отправился дальше.
В лагере он был уже в десять вечера. Ингур встретил его радостным лаем. Олег одиноко сидел за столом и сердито пил чай. Он с неудовольствием посмотрел на Пашу и пробурчал:
– За хлебом в Медвежьегорск ходил? Да еще пешком, наверное…
– А где Скворцы? – вопросом на вопрос ответил Паша. – Уже спать завалились?
– Скворцы взбунтовались, – недовольно вздохнул Олег и, видя Пашино удивление, мрачно пояснил: – Сказали, что им надоело в лагере сидеть и кашеварить. Что они тоже теперь будут вольными охотниками и рыбаками. Вот и отправились на рыбалку. Я им объяснил, где мы сетки поставили. И вот теперь сижу здесь уже пятый час в одиночестве.
– Ты бухтишь, как сварливая жена, встречая припозднившегося с работы мужа.
– Станешь тут сварливым! Я им уток на ольховых шампурах зажарил. Уху сварил. А их все нет и нет. Бросили меня совсем…
– Ладно, старый не ругайся. – Паша поставил рюкзак на скамейку, развязал его и выложил на стол хлеб, банки и флягу с минералкой. – Лучше посмотри, что я принес. Тебе, как домохозяйке, будет интересно. Кстати, где мой ужин?
Олег откинул полотенце со стола. Под ним оказалась миска с жареными утками, кастрюля с гречневой кашей и котелок с ухой.
– Пятый раз уже разогреваю. Ешь вот давай! И рассказывай, что там у тебя стряслось?
Паша с аппетитом принялся на еду и, пока ужинал, подробно рассказал Олегу обо всех своих сегодняшних приключениях, исключая, конечно, те, что касались Насти. А также поделился выводами, которые сделал на берегу «минерального» ручья, вытекающего из Окозера.
Олег озадаченно поскреб макушку и сказал слова, уже приходившие сегодня Паше в голову, когда участковый повез его в отделение:
– Да-а! Сходил за хлебушком… Ну, и что мы теперь делать будем?
– Как и собирались – поедем завтра на Чарозеро. Поищем там следы этих гавриков.
Залаял Ингур. Из леса на поляну вышли Скворцы. За спиной Иван нес капроновый мешок. Судя по всему, мешок весил немало. Олег помог Ване снять мешок и поставить его на землю. Скворцы устало опустились на скамейку.
– Что, тяжела рыбацкая доля? – сочувственно спросил Паша.
– Не столь тяжела, сколь запутана, – со вздохом ответил Иван. – Мы не смогли рыбу из сеток выпутать.
– А чего же вы смогли?
– Мы их вместе с рыбой притащили, – пояснил Иван.
– Ну, тогда выкладывайте все сюда, – предложил Олег и расстелил на траве кусок полиэтилена.
Иван перевернул мешок и вытряхнул его содержимое.
Пашка изумленно открыл рот, а Олег тихо присвистнул и сказал:
– Н-да-а! Новичкам везет!
В двух, закрученных чуть ли не узлами капроновых сетках-шестидесятках было всего две рыбины. Но каких! Это были здоровенные лососи, килограммов по шесть каждый. Их пятнистые шкуры отливали голубоватым серебром. Хищные зубастые пасти вцепились в капроновые нити, словно пытаясь разорвать их. В их спинах чувствовались мощь и сила, не свойственные никаким другим рыбам, кроме лососевых.
Первым пришел в себя Паша.
– Вот что, братцы! Давайте-ка мы это все уберем в лес – от чужих глаз подальше.
– А что тут такого, – удивилась Людочка. – Подумаешь, пару рыбок поймали…
– А по триста рублей штрафа за каждую рыбку не хочешь? – возопил Паша. – Или еще чего – похуже. Господи! Кто ж знал, что лосось не только в Пижму, но и в Нельму с дуру полезет… Давай, Олег, заворачивай все это хозяйство и тащи в лес. Там и выпутаем рыбу. Ваня! А вы с Людмилой тут пока отдыхайте и ужинайте. Олег наготовил – пальчики оближете.
Нещадно кусаемые комарами в глухом ельнике Паша с Олегом почти час распутывали сети, которые лососи буквально намотали на себя. Сетки повесили на просушку, рыбу выпотрошили, слегка подсолили, сложили в капроновый мешок и набили его крапивой. Икры с двух лососей получилось целая трехлитровая миска.
– Одного засолим покрепче, чтоб до города сохранить, а второго здесь съедим, – предложил Паша, когда они вернулись к столу. – Из одной половины завтра жаркое на углях запечем, а из второй Олег сегодня согудай делать будет. Он давно уже обещает. А пока – вот: икру надо от пленок отделить, посолить и через десять минут ее уже и есть можно.
Через полчаса Иван, прихлебывая чай из кружки и откусывая от бутерброда с красной икрой, заметил:
– Икра – отличная, масло тоже ничего, а вот булка жестковата.
– Идеал не достижим, – философски ответил Пашка. – В городе ты намазываешь неплохое масло на отличный белый хлеб и жалуешься на отсутствие икры…
– Олежек, а что такое «согудай»? – поинтересовалась Людмила.
– Национальное ненецкое блюдо, – объяснил Олег, распластывая половину лосося на филейные куски граммов по пятьдесят – Батин друг из Игарки научил. Делается очень просто. Нужна только свежайшая рыба семейства лососевых: форель, семга, горбуша, сиг – все годится. К ней добавляется немного соли, перцу, побольше репчатого лука и чуток подсолнечного масла. Все это перемешивается в эмалированной посудине. Затем часик терпения, парочка талабайских заклинаний, чтобы отпугнуть злых духов и – готово!
– А без заклинаний злых духов никак не отпугнуть? – продолжала спрашивать Людочка.
– Без заклинаний злых духов отогнать можно, – ответил за Олега Пашка. – Но для этого надо в радиусе ста метров создать защитное силовое поле с мощностью сивушного перегара не менее трех лошадиных сил на один кубометр воздуха.
– Вы опять за свое? – возмутилась Людмила. –  Что у вас за рецепты такие? Чуть что – «перегар на гектар».
– Это не у нас, – открестился Пашка – Это особенности национальной кухни народов Севера.
К этому времени Олег закончил колдовать над «согудаем».
– Готово. Пробовать будем завтра. А сегодня уже поздно. Хватит чаевничать. Давайте спать укладываться, – и он утащил миску с экзотическим блюдом в «холодильник» – яму, вырытую неподалеку от реки.   
 
ГЛАВА 31
ЗАГАДОЧНАЯ ЩУКА

Человечество постоянно водит само себя за нос и морочит себе свою собственную голову. Вот тому примеры. Мы считаем человеческий разум высшим творением природы. И этим же разумом пытаемся постичь устройство этой природы. Или того безнадежнее – доверчиво изучаем расписание движения самолетов «Аэрофлота» и строим планы на летний отпуск. Внимательно слушаем выступления политиков, хотя рационального там не более чем в оккультных науках. Которыми, кстати, мы занимаемся столь же увлеченно и с той же пользой, как и модными диетами. Кто-то из нас самозабвенно верит в целебные свойства мумиё, а кто-то – в торжество гуманитарных идеалов.
Или вот – еще. Человечество зачем-то придумало себе недельный счет времени. Хуже этого самообмана только научно обоснованные прогнозы погоды. Нет, в самом деле! Почему мы живем от воскресенья до воскресенья? Вот начинается неделя… «Опять понедельник, – стонем мы. – Скорее бы он уже кончился!» На работе во вторник, среду и четверг мы нет-нет, да и подумаем: – «Ну, когда же там пятница?» Наконец, наступают суббота с воскресеньем. И мы, провалявшись два дня на диване перед телевизором, с сожалением смотрим на часы и грустно говорим: «Вот и пролетели выходные. Завтра опять на работу…» И в этом постоянном ритме ожидания конца недели не понимаем, что, по сути, так мы поторапливаем самое жизнь…
А как было бы славно, если бы мы могли работать тогда, когда работается, и отдыхать тогда, когда отдыхается! Вот уж, в таких условиях сущность каждого человека была бы видна насквозь! Тогда бы и утвердился принцип: «От каждого по способностям, каждому – по труду». А главное – мы перестали бы вечно куда-то торопиться и опаздывать, и почувствовали, наконец, великий и неумолимый ход вселенского времени, только ощутив который, человек может сотворить что-то основательное и нетленное. Например, построить дом, написать книгу или навести, наконец, порядок в кладовке.
Кстати, на природе это идиотское чередование будней и выходных почему-то пропадает. Для человека, живущего в лесу, работающего на земле или промышляющего в море, абсолютно безразлично какой сегодня день – воскресенье или понедельник. Так же, как это безразлично для дичи, пшеницы или рыбы.
Безразлично это было и для Паши с Олегом, которые проснулись в это воскресное утро, как обычно – незадолго до восхода. И дела их сегодня ждали обычные – заготовка дров, разведение костра, приготовление пищи, охота, рыбалка, сбор грибов и ягод. Правда, на сегодня они запланировали экспедицию на Чарозеро в поисках следов похитителей, но если разобраться, то и в этом ничего необычного не было. Такова вся походная жизнь – ты всегда куда-то идешь, распутываешь чьи-то следы и пытаешься разобраться в лесной книге жизни.
После завтрака Паша разложил на столе карту.
– Вот смотри, – сказал он Олегу. – До того места, где мы последний раз ставили сетки, идем по озеру и реке – шесть километров. Это час на байдарке. Дальше до Тещиного порога начинается участок – пять километров, где придется идти против быстрого течения. Положим еще два часа. На обноску порога уйдет еще час. И по Чарозеру будем ехать, осматриваясь, еще час. Всего получается – пять часов. Обратно, по течению, вернемся быстрее – часа за четыре. Все равно, туда-обратно получается девять часов. Сколько-то времени уйдет на поиски следов. Итого – часов десять. Накинем для верности еще пару часиков на отдых и непредвиденные обстоятельства. Получается – двенадцать часов. Если даже выдвинемся в семь, то вернемся только к девятнадцати. Вывод?
– Получается – на пределе, – Олег нахмурил брови. – Если не хотим заночевать в лесу, придется поторапливаться.
– Именно это я и хотел сказать.
Они быстро собрались в дорогу. Затем разбудили Скворцов. Иван выбрался из палатки, зябко поежился и спросил:
– Ну, что? Уже собрались? Когда назад планируете?
– Засветло будем, – ответил Паша. – Часикам к семи, самое позднее – к девяти – должны вернуться.
– Вы это… поосторожнее там. Бечеву обязательно возьмите. Через опасные участки – только с подстраховкой. Жилеты и каски наденьте. Паша, помнишь, как я тебя учил? Если на камень навалит – не отталкиваться, а отгребаться. Вообще – веслами поменьше табанить, побольше грести. Должно быть движение относительно потока… Что еще? Если на пороге слив больше метра – и не суйтесь. Обнесите. Вы же налегке…
– Ладно, Ваня. Не переживай, – успокоил его Олег. – Мы же сначала снизу поедем. Так что неожиданностей не будет.
– Согудай весь не слопайте, – предостерег Скворцов Пашка. – Помните о злых духах!
Отчалили ровно в семь. Погода была отличная. Солнышко. Ни ветерка. Денек обещал быть жарким. До «любопытного» участка с быстрым течением они добрались в восемь. Здесь решили сделать первую остановку. Причалили к правому берегу. К тому, вдоль которого шла тропа на Чарозеро.
Вылезли. Размяли ноги. Паша предложил:
– Давай здесь следы посмотрим. Ты – вверх, я – вниз. Метров по сто пройдемся.
Однако ничего конкретного обнаружить не удалось. Следы на заросшей мхом тропе кое-где просматривались, но определить их давность и принадлежность было затруднительно.
– Кто-то тут прошел – не то вчера, не то позавчера; вверх или вниз по реке, может один, а может и больше – поделился соображениями Паша.
– Одно можно сказать твердо, – подвел итоги Олег.– Они были не на лыжах. Иначе бы вдоль тропы такие дырочки от палок остались… Поехали дальше.
Дальше ехать оказалось непросто. Течение здесь было сумасшедшее. Приходилось грести в полную силу. А байдарка при этом еле ползла… Наконец, часа через два каторжной работы они услышали шум порога.
– Причаливаем! – пропыхтел Пашка, утирая пот со лба. – Я дизелем на это судно не нанимался.
– А кем ты нанимался? – поинтересовался Олег, направляя байдарку к берегу. Дыхание его было ровным, а спина – сухой.
– Штурманом. На крайний случай – замполитом.
– В нашей судовой роли есть вакантная должность буфетчицы…
– У нас честный пиратский корабль, а не плавучий бордель!
Причалив к берегу, они решили перекусить. Паша быстро вскипятил воду, устроив таганок по-вепсски – воткнул шест наклонно под большой камень, подоткнул под него другой, поменьше и подвесил котелок. Они заварили сладкий крепкий чай и наделали бутербродов с черным хлебом, сосисочным фаршем и кольцами репчатого лука. Получилось удивительно сытно и вкусно.
– Надо было больше этого фарша брать, – посетовал с набитым ртом Пашка. – Банок десять!
Олег помолчал, что-то сосредоточенно подсчитывая, и сказал:
– Я бы взял, если бы ты поклялся съесть пятнадцать литров зеленых маринованных помидоров, пять банок баклажанной икры и пять килограммов балтийской кильки пряного посола. Этот провиант пришлось бы взять в нагрузку.
– Я бы съел, – ответил Пашка. – Если бы ты поклялся выпить хотя бы половину той водки, без которой об этом провианте и думать-то страшно.
Закончив с перекусом, друзья отправились к Тещиному порогу. Они продрались через заросли ивняка, вышли к нижнему омуту порога и остановились, разинув рты.
Тещин порог был неприступен для прохода снизу на любом водном средстве. То есть абсолютно. Представьте себе вздымающуюся из воды гигантскую нижнюю челюсть какого-нибудь троглодита с двумя десятками гранитных зубов, высотой шесть-семь метров каждый. Эта челюсть протянулась от берега до берега неприступным плотным частоколом, который порадовал бы любого пещерного дантиста. Лишь в одном месте, в точности по центру этой челюсти какой-то прародитель Мохаммеда Али прямым встречным высадил парочку резцов. И теперь из этой дырки тугим водопадом вылетала Нельма и по довольно пологой траектории падала в обширный омут.
Ни подняться по этому водопаду, ни забраться с байдаркой на эти зубья не представлялось возможным. Оставался единственный вариант – искать обходной путь справа или слева. Поскольку байдарку причалили к правому берегу, то и обход пошли искать с этой стороны. Метров через триста высота скал-зубьев увеличилась до десяти-пятнадцати метров и они превратились в сплошную стену, уходящую в лес куда-то на северо-запад. Здесь подняться даже без байдарки было затруднительно. Паша с Олегом вернулись к реке и вброд переправились на другой берег. Пройдя метров двести, они увидели ту же картину – сплошную гранитную стену, вздымающуюся на пятнадцатиметровую высоту и уходящую в лесные дебри, но только – в юго-восточном направлении. Стало ясно, что обнести байдарку ни слева, ни справа – невозможно
– Вот она – «Таинственная Страна Мепл-Уайта», – торжественно произнес Паша. – Отсюда начинается неведомое… Кто знает, какие страшные тираннозавры ждут нас за этой грядой?
– Не страшнее моего замдекана, – отмахнулся Олег. – Прорвемся.
Они еще минут десять оглядывали неприступную скальную стену и ревущий водопад, а затем вернулись к байдарке.
– Н-да!  Фортеция… – подвел итог рекогносцировке Олег.
– Если бы турки прятались от Суворова здесь, а не в Измаиле, хрен бы он их отсюда выкурил без «Града» и штурмовой авиации, – согласился Пашка и тут же деловито предложил:
– Может, разберем байдарку, заберемся на самый низкий зубец и веревками поднимем ее на гряду?
– Ага! – возразил Олег. – Затем соберем ее, угробим два часа времени, а за поворотом выяснится, что это только часть Тещиного порога, и выше имеется еще одна вставная челюсть… Хотя в этой идее, если разобраться, есть трезвое зерно. По крайней мере, мы узнаем, что там дальше. Решено. Доставай репшнур из лодки. Вначале я поднимусь, закреплю наверху шнур, а затем сброшу тебе страховочный.
Сказано – сделано. Через десять минут Олег стоял на вершине одного из Тещиных зубов и, выбирая наверх страховочный конец, перекинутый через выступ, смотрел, как Паша карабкается по гранитной стенке, цепляясь за трещины и выступы.
Затем они оба забрались на самый высокий зубец и огляделись. Картина была впечатляющей. Выше Тещиного порога русло Нельмы заполошно и бурливо металось по долине, шириной метров сто, сплошь заполненной грудами валунов, с размерами от обычного футбольного мяча – до мяча, которым индусы играют в поло на слонах. Кроме того, здесь было полно бревен и вывороченных с корнями деревьев, принесенных паводками. Передвигаться по этой полосе препятствий пешком можно было, только имея в запасе пару сменных конечностей. Или при полном отсутствии мозгов.
Поскольку мозги у Паши с Олегом еще кое-какие оставались, а вот запасных рук и ног как раз не было, решено было не идти, а сесть и подумать.
– Похоже, дальше для нашей байдарки дороги нет, – высказался Паша. – Здесь и вплавь не подняться, и по этим валунам ее не перетащить.
– Можно поднять ее не здесь, а метрах в ста левее, там, где долина камней заканчивается, и перенести байдарку по лесу, – предложил Олег.
– Можно, – согласился Паша, – но судя по карте – до Чарозера еще километра полтора. Так что на этот волок со сборкой – разборкой у нас уйдет весь остаток дня. Даже если заночевать на Чарозере – завтра всю эту процедуру придется проделывать в обратном порядке. В лагерь мы вернемся только к вечеру…
– …Скворцы решат, что мы утопли, – продолжил его мысль Олег, – и пойдут в спасательную экспедицию.
– Только сначала они весь «согудай» слопают, – вставил Пашка.
– Следовательно, – сделал окончательный вывод Олег, – сегодня нам до Чарозера не суждено добраться.
– Все правильно. И все же – я теперь на все сто процентов убежден, что нам надо попасть на это Чарозеро…
– С чего это ты вдруг?
– А вот сам посуди, – и Паша уже второй раз за сегодня вытащил карту. – Он указал точку на Нельме, где был обозначен Тещин порог. – Предположим, что наши ворюги добрались сюда. Куда они могли пойти дальше? Отсюда имеются три дороги. Первая – на северо-запад – вдоль этой гряды. И далее глухим лесом полсотни километров до поселка Красный Бор. Вторая – на юго-восток. Те же пятьдесят верст по бурелому до Денисовской дороги.  И, наконец, третья дорога – на северо-восток – через эту челюсть, и затем вдоль долины камней на Чарозеро. Оттуда лесом – тридцать кэмэ до Выга.
– Ну и что? – недоуменно спросил Олег. – По любому из этих маршрутов за двое суток похитители могли оказаться на дороге с относительно оживленным движением и уехать в сторону Медвежьегорска или в сторону Пудожа.
– Вот именно – через двое суток! А ведь после того, как они обчистили Ермолаевых и наш тайник, они могли через три часа быть на Денисовской дороге, если бы поперлись не сюда, а через Пижмозеро – там всего-то одиннадцать километров по лесной дороге… Вывод?
– Следы заметали?
– Может быть…Но скорее всего – дело здесь в другом. Они и не собирались никуда отсюда уезжать, а просто решили на время скрыться в лесу. А Чарозеро – самое подходящее для этого место… Что-то держит их в этом районе…
– Что?
– Пока не знаю, Олег. Но нутром чувствую, что все это как-то связано с кражей в доме Ермолаевых и «призраками» на кладбище.
– Ах, призраками…, – разочарованно протянул Олег. – Тогда конечно.
– Короче, у меня предложение такое, – не обращая внимания на его скепсис, подвел итог Паша. – Сейчас три часа дня. Сегодня мы уже на Чарозеро не попадаем. Давай спускаться обратно в лагерь. А завтра с утра выйдем пораньше в пеший поход на Чарозеро. Не зря же и наши грабители туда пешком отправились. Берегом от нас до Тещиного порога – всего-то километров  десять – двенадцать. Если выйдем в семь, то будем здесь часов в десять. Еще два часа на «челюсть» и обход долины камней – и вот мы на Чарозере.
– А дальше?
– А дальше – посмотрим. Но я уверен, там много чего прояснится.
Через полчаса они спустились с Тещиных зубьев и загрузились в байдарку. Закончив с этим делом, они уже было собрались в обратный путь, как вдруг Олег указал на какой-то небольшой желтовато-белый предмет, плававший в тростнике. Они быстро подгребли к нему, и через секунду Паша поднял с воды кусок пенопласта размером с хороший кулак. От него в глубину уходила толстая леска.
Когда Паша потянул за нее, он почувствовал сильный рывок и едва не выпустил леску из рук. Рискуя порезать себе пальцы, он начал выбирать ее и сматывать на пенопласт.
Внезапно под бортом байдарки, плеснул огромный рыбий хвост, и Паша с Олегом увидели, что на конце лески сидит здоровенная щука, а в зубах у нее торчит крупный тройник.
– Давай подсачек! – заорал Пашка. – А то сейчас уйдет.
Но Олег и так уже сообразил, что делать. Он быстро опустил подсачек в воду, Паша завел на него рыбину, и они вдвоем втащили ее в лодку. Щука бешено колотилась и страшно разевала зубастую пасть. Олег ловко схватил ее под жабры и второй рукой, резким движением загнул ей голову книзу. Хрустнул позвоночник, и рыбина затихла.
– Ничего себе – подарочек от водяного, – переведя дух, сказал Пашка. – Да в ней не меньше восьми килограммов будет! Ну, и кашалот!
– Не преувеличивай, – строго заметил Олег. – От силы – семь девятьсот. Однако, как же это она тут оказалась?
– Я видел, такие «наплава» ставят местные. На пенопласт наматывают леску метров пять длиной, на тройник цепляют живца и эту снасть бросают с лодки в свободное плавание. Щука находит живца, хватает его и разматывает леску, но уйти с пенопластом далеко не может. А рыбаки наутро проверяют свои снасти. Но делают они это исключительно на озерах. И там-то искать эти наплава – сущая морока, – Паша недоуменно пожал плечами. – Какой же идиот бросил эту снасть в речку с быстрым течением? Если только…
– Что если? – спросил Олег.
– Здесь от Тещиного порога до Чарозера вверх по Нельме остается всего-то километра полтора, и течение очень быстрое.
– Ну и что?
– А то! Наплава могли забросить только на Чарозере. Наверное, один из них снесло течением в речку. Щука взяла живца уже здесь – на плесе под порогом. А это значит, что наплава ставили, скорее всего, еще сегодня! Если бы их ставили раньше, то живую щуку здесь мы бы не вытащили. Так долго она на этом плесе не продержалась бы. Зацепила бы леску за какую-нибудь корягу и оборвала ее,  или сама бы в ней запуталась и задохнулась.
– И что из этого следует?
– Что сейчас на Чарозере кто-то живет и рыбачит. И скорее всего это наши позавчерашние гости. И это еще один аргументу в пользу завтрашнего похода. Пора уже с ними разобраться.
– Доберемся – разберемся! – ответил Олег и развернул байдарку вниз по течению.
Через три часа они были уже в лагере и подробно докладывали Скворцам результаты своей разведки. Когда Паша продемонстрировал нежданный улов, Иван оглядел щуку и скептически поинтересовался:
– Ну, и на сколько потянет этот щуренок?
– На восемь кило!  – гордо заявил Пашка.
Иван махнул рукой и пренебрежительно заметил:
 – Вот у моего боцмана отец как-то выудил щуку – так это была щука! Об этом местный колхозный поэт даже балладу сложил.
– Какую еще балладу? – недоверчиво спросил Олег.
– А вот послушайте, – и Ваня с выражением продекламировал:

– В нашем колхозе «Урожай»
Произошел однажды такой случай:
Начали у озера на водопое
Овцы пропадать – по двое, а то и по трое
Тогда пастух наш взял трос от Камаза
Сделал блесну из медного таза
Для тройника сварил десятку-арматуру
И на мотоцикле привез к озеру энту бандуру
Сынишка забрасывал снасть с лодки
А он на берегу сматывал трос на лебедку.
А как ухватила блесну эта вражина
Пришлось ее трактором на берег вываживать.
Мясо той щуки потом целую неделю
Нашим и соседним колхозом ели
А из позвоночника – штук двадцать пять
Табуреток в Красном уголке до сих пор стоять…
Ежели не верите – приезжайте, проверите!

– Оно и видно, что поэт – колхозный, – заметил Пашка.
А Людочка спросила:
– Ну и что мы с этой щукой делать будем? Тоже с соседним колхозом поделимся?
– Хрен им – сами съедим! – возразил на высокой поэтической ноте Ваня.
– Как это – что делать? – удивился Паша. – Конечно, закоптим. Говорят, что вкуснее копченой щуки – только сырокопченая колбаса. Только кто ее пробовал?
– Я последний раз пробовала сырокопченую колбасу на Новый Год, – начала вспоминать Людочка.
– Да я щуку имел в виду…
– Не морочь голова немецкий командование! – строгим голосом прервал дискуссию Олег и вручил Пашке нож для рыбы, а Ивану – разделочную доску.– И чего только не придумают, чтобы увильнуть от наряда по кухне. Марш, арбайтен!
Отвертеться от приготовления рыбы Пашке на этот раз не удалось.
Так и поужинали – копченой щукой с остатками вчерашней ухи.
Отведали и по кусочку «согудая». Описывать словами вкус этого блюда тому, кто никогда его не пробовал – это все равно, что рассказывать эскимосу о солнечных пляжах на Бермудах. Или пытаться заинтересовать пингвинов посещением Эрмитажа.
Поскольку Скворцы «согудая» до сих пор не вкушали, то их оценки были весьма расплывчатыми – от Ванькиного категоричного утверждения: «Слишком первобытный вкус для человека, живущего в космический век!», до Людочкиного осторожного вопроса: «А какова средняя продолжительность жизни талабайцев?»
Олег сказал, что к блюду надо привыкнуть, и завтра Скворцов уже будет не оттянуть за уши от миски с «согудаем».
Иван тут же вспомнил своего боцмана, который тоже до двенадцати лет никак не мог привыкнуть к вкусу деревенского самогона, и только благодаря большой силе воле и поддержке друзей, смог перебороть себя, и теперь его тоже за уши не оттащишь от этого древнего напитка.
Олег безнадежно махнул рукой и отправился спать в палатку. Паша с Ингуром остались дежурить у костра. А Скворцы еще долго гоняли чаи с какими-то целебными травами и все уточняли, сколько упаковок желудочных таблеток у них в аптечке. Наконец, угомонились и они.
Наступила полночь на понедельник пятнадцатого августа. Ближе к утру над лагерем начали сгущаться тучи.
 
ГЛАВА 32
ЕСЛИ В ЛАГЕРЕ ДОЖДЬ

Если вы хотите гарантировано избежать дождя во время похода, необходимо тщательно к нему подготовиться. Все палатки должны быть снабжены двойным непромокаемым тентом. Каждый участник похода обязан иметь водоотталкивающий дождевик, не пропускающие воду высокие сапоги и по два комплекта сухой одежды. Кроме того, в аптечке обязательно должны присутствовать медикаменты от простуды. Совершенно необходим кусок полиэтилена, под которым можно было бы укрыть весь лагерь с его обитателями. Очень помогает наличие зонтиков – лучше по две штуки на человека. Нелишними могут оказаться гидрокостюм, ласты и резиновая шапочка. Пусть все это потянет пару лишних центнеров, зато ясное небо над головой вам гарантировано в течение всего времени вашего отдыха.
Но, не дай бог, вы упустите какую-либо мелочь! Например, не заметите в кровле палатки дырочку, размером с копейку или забудете плащ-дождевик… Все осадки в округе пятисот миль будут стремится в эту дырочку, как вода из ванной – в сливной отверстие, а за вашим товарищем, оставившим дождевик, куда бы он не пошел, все две недели будет таскаться облако, размером с простыню, и поливать его водой, как из душа.
Видимо, на этот раз наши участники похода все же чего-то не учли в своем гидрозащитном снаряжении. То ли сапоги у Людочки оказались сантиметра на два ниже нормы, то ли аспирин в аптечке был просроченный – точно неизвестно… Но природа-матушка подумала-посоображала и решила, что если уж ребята решили отдохнуть на ее лоне, как следует, то и удовольствий им следует отвесить сполна.
Короче. К пяти утра началось легкое накрапывание, постепенно перешедшее в густой моросящий дождик, который, не останавливаясь на достигнутом, превратился сначала в заурядный ливень, а затем в грозовой шквал с громами и молниями. Наверное, дальше в программе был тропический тайфун с потопом и цунами, но кто-то в небесной канцелярии вовремя вспомнил, что тут, слава богу, не развратное побережье Майами-бич, а скромное, трудовое Заонежье, и решил ограничить все дело хорошим затяжным дождем недельки на две.
Все эти соображения Паша, бегавший до ветра и успевший при этом  вымокнуть до нитки, с возмущением высказал Олегу.
– Против стихии не попрешь, – глубокомысленно зевнул тот в ответ и, вытащив за шкирку из своего теплого спальника мокрого Ингура, уже устроившегося там на просушку, перевернулся на другой бок.
Таким образом, запланированный на сегодня выход в сторону Чарозера откладывался до тех пор, пока стихии не утихомирятся.
Через пару часов притащились Скворцы.
– Ну, что у вас хорошего? – поинтересовался Паша.
– Только то, что уже так плохо, что хуже быть не может, – оптимистично ответил Иван.
Их пригнал протекающий потолок отечественной палатки и чувство голода. Они притащили гитару, колоду карт и примус «Шмель» в качестве компенсации за уплотнение. Впрочем, трехместная польская палатка вместила бы и шесть человек.
Решили позавтракать – благо почти все продукты хранились тут же – в тамбуре палатки. Людочка, пару раз сгоняв Ивана и Пашу под дождь за посудой, устроила небольшое кулинарное чудо и через час подала к завтраку блины с брусничным вареньем, горячие бутерброды с лосиной тушенкой и сыром, а также кофе со сгущенным молоком. Даже Ингуру достался хлеб, обжаренный в блинном тесте.
Жизнь стала казаться безоблачной и полной смысла. Однако дождь все не успокаивался.
Иван предложил расписать пульку до ста. Скворцы были азартнейшими преферансистами и в любой компании во избежание семейных драм их всегда сажали на одну руку. И все равно при этом они постоянно о чем-то шепотом спорили, ссорились и шлепали друг друга по рукам. Людочка шутливо таскала Ваню за вихры, приговаривая: «Говорила я тебе, в пичку ходить надо было!», а тот, дурачась, отбивался: «Боцман учил: хода нет – ходи с бубей!»!» Олег играл очень осторожно, нередко «перезакладывался» и подсаживал вистующих. Выигрывал он не часто, но особенно и не проигрывал. Паша же, наоборот, любил рисковать, и если шла карта, выигрывал много и эффектно. Но мог и подцепить «паровоз» на «мизере», рассчитывая на хороший прикуп и делая «дурацкий» снос.
Но в этот раз карта шла такая, что высшим достижением оказались Олеговы «шесть пик», на которых он ухитрился подсадить и Пашу, и Скворцов без двух взяток. Через три часа с огромным трудом закрыв пулю и подсчитав висты, Иван торжественно объявил, что Олег проиграл шестьдесят восемь копеек, Пашка продул рубль шестьдесят, а Скворцы остались должны рубль тридцать четыре.
– А кто же тогда выиграл? – изумился Паша. – Кому это мы все вместе продули аж три – шестьдесят две? Ну-ка, дай сюда бумагу.
И он углубился в расчеты. Через пять минут он в остервенении скомкал разграфку, отбросил ее в сторону и бессильно упал на свой спальник.
– Или я с ума сошел, или здесь математика перестала действовать. Мы действительно проиграли все одновременно. Три рубля шестьдесят две копейки, – Пашка вдруг сделал круглые глаза, вывернул карман у своей куртки и вытряхнул из него деньги, что остались от покупки батонов.
На его одеяло, служившее им скатертью, вывалился мятый трешник, четыре пятнадцатикопеечные монеты и медная двушка. Три шестьдесят две.
– Мистика, – прошептал Пашка.
– Ой, Пашенька, скажи, что ты все это нарочно подстроил, – с иронией в голосе попросила Людочка.
– Да разве ж такое подстроишь, – возмутился Пашка. – Вдвоем же проверяли. Скажи, Иван?
Ваня сделал внушительное лицо и важно, как индейский вождь, кивнул головой.
Олег приподнялся на локте и внимательно посмотрел сначала на Пашку, потом на Ивана.
– Вы это что, серьезно?
Пашка с Иваном закивали головами, словно китайские болванчики.
– Ну-ка, дайте, я проверю!
Но тут обнаружилась еще одна странность. Лист с расчетами куда-то пропал. Как его ни искали среди спальников и одежды, так и не нашли.
– Должно быть, злые духи унесли его, – предположил Иван.
– А может быть это, как раз злые духи выиграли у нас эти три рубля шестьдесят две копейки? –  зловещим голосом спросил Пашка.
Словно в ответ на его слова снаружи жутко зашипело и сверкнула такая феерическая молния, что даже черная морда Ингура осветилась лиловым светом. Мгновенно последовавший за этим удар грома встряхнул палатку, как две пьяные прачки – пододеяльник после стирки.
– Ой, мамочки, мамочки, – запричитала Людмила. – Я боюсь, боюсь!
– Спокойно, граждане, все под контролем! – заявил Иван. – Молния два раза в одну палатку не попадает.
– Да-а, – протянула Людочка. – В нашу-то она еще ни разу и не попала…
– Так ты по этому поводу расстраиваешься? – спросил ее Иван.
Тут Пашка опять сделал круглые глаза и прошептал:
– Ребята! Я, кажется, знаю, что происходит!
– Что? – хором спросили Скворцы, а Олег молча с любопытством посмотрел на него.
– Мы вчера «согудай» пробовали?
– Ну, пробовали… – раздался нестройный хор голосов.
– Олег, а заклинания против злых духов ты произносил?
– Пашка! Иди ты знаешь куда? – отмахнулся от него Олег. – Это же условность!
– А если – нет? – зловеще спросил Пашка. – Вспомни-ка свою теорию о неизвестном психологическом факторе?
– Какую теорию? – затравленно переглянулись Скворцы.
Олег неохотно пересказал им свою идею о наличии местных природных аномалий, которые могут оказывать влияние на психику приезжих туристов.
– Так это что, мы уже того, свихнулись? – часто-часто заморгала газами Людочка.
– Наверное, нет, если еще способны рассуждать логически, – успокоил ее Пашка. – Но срочные меры принять необходимо.
– Какие? – с недоверием спросила Людмила.
– Сейчас как раз время обеда, – наставительно сказал Пашка. – Необходимо съесть «согудай» с соблюдением всех полагающихся ритуальных действий.
– Каких таких действий? – с еще большим подозрением поинтересовалась Людмила.
Пашка начал загибать пальцы:
– Первое: Олег должен прочитать свои талабайские заклинания.
Олег попытался возразить, но на улице опять так убедительно громыхнуло, что он помолчал.
– Второе: эти злосчастные три шестьдесят две. Мы должны их зарыть вместе с косточками от лосося. И это придется сделать тебе Ваня, потому, что именно из-под твоего карандаша и выскочила эта сумма.
Ваня молча пожал плечами в знак согласия.
– А третье? – почти шепотом спросила Людмила.
– Третье я тебе расскажу, когда мы вместе с тобой пойдем за этим талабайским блюдом в наш «холодидьник», – уклончиво ответил Пашка, накинул дождевик и выбрался из палатки.
Людмила, пожав плечами, последовала за ним.
Дождь на улице лил, как из ведра. Пашка достал миску с «согудаем» и сел с ней за стол под навесом. Сюда дождь почти не захлестывал. Людмила уселась напротив него.
– Людочка! – проникновенно начал Пашка. – Тут, понимаешь, какое дело… Дождь, скучно… Вот я и решил разыграть мужиков. Вся эта болтовня насчет духов – полная ахинея. Повод для розыгрыша.
– А в чем розыгрыш-то? – заинтриговано спросила Людмила.
Пашка поставил на стол пустую бутылку из-под водки. Положил рядом сорванную пробку от нее.
– Вот смотри! – сказал он. Сюда мы наливаем чистейшей воды из Пижмы. Запечатываем пробкой. Вносим «согудай». Олег читает свои дурацкие заклинания. Иван под эти заклинания, как Буратино, зарывает в предбаннике злосчастные три сольдо и шестьдесят два сантима. И тут я объявляю, что духи нам послали бутылку «огненной воды» и достаю эту фальшивую водку.
– Мужики не поверят, – уверенно сказала Людмила. – Они помнят, что бутылок было только две.
– Поверят, – успокоил ее Пашка. – В конце концов, я «расколюсь», что мне ее пожертвовал Федор Степанович, когда я ходил в поселок за хлебом.
– Ну, хорошо! А дальше что? – уже с интересом спросила Людочка.
– А дальше представь – в предвкушении неожиданной выпивки, все берут по здоровенному куску «согудая». Наливают по сто пятьдесят, выпивают – а там – вода! Вот смеху-то будет.
– А ты не боишься, что Ваня с Олегом тебя побьют?
– Обойдется! – махнул рукой Пашка. – Будет им урок о вреде суеверий.
– Правильно! А то – ишь! Надумали пугать бедную девушку, – Людочка уже загорелась идеей розыгрыша. – И лишний раз о вреде пьянства напомним.
– Это точно, – согласился Пашка и почесал кончик носа. – Ну, ты иди, а я тут «водку» приготовлю.
Людочка, заговорщицки подмигнула ему, взяла миску с «согудаем» и, пригибаясь под дождем, бегом направилась в палатку.
…Когда Паша вернулся в палатку, все было уже готово. На импровизированном столе из куска полиэтилена стояла большая миска с «согудаем», банка с красной икрой, ломти белого и черного хлеба, остатки жареных уток.
Паша уселся к столу между Людмилой и Ваней, сложив ноги по-турецки.
– Олег! Читай свои заклинания! – приказал Паша.
Тот взглянул на него, как на чокнутого, покрутил пальцем у виска, но спорить не стал и забормотал какие-то свои: «Хондр-Бындр-Пендер-в-Тундер».
– Ваня! Ты принес в жертву три рубля? – сурово спросил Паша.
– И шестьдесят две копейки, – гордо сообщил тот. – Положил в спичечный коробок и зарыл в левом переднем углу под тентом палатки.
– Людочка! Доставай кружки!
– Какие кружки? Зачем? – «удивленно» спросила та.
Мужики тоже выразили некое недоумение.
– А затем! – торжественно провозгласил Пашка. – Духи простили нас. И в знак примирения послали нам сосуд с «огненной водой».
И с этими словами Пашка извлек из-за спины бутылку «водки».
Людочка «возмущено» сказала:
– Ну, вот я так и знала, что это очередной пьянкой кончится…
Мужики с удивлением загудели:
– Это откуда еще? Только не говори, что ее духи подкинули – не такие они идиоты.
– Ладно, ладно, успокойтесь, – примирительно сказал Пашка. – Это подарок Федора Степановича. Но злых духов-то все равно надо задобрить?
– Ладно, уж черт с вами – пейте, – «скрипя сердце», разрешила Людмила. Ее прямо таки распирало от еле сдерживаемого смеха.
Пашка даже начал опасаться, что она сорвет представление. Поэтому он быстро разлил содержимое бутылки в три кружки (Людмила, естественно, отказалась) и предложил тост:
– За примирение со злыми духами!
И все трое одним махом выпили «по сто семьдесят граммов на брата» Пашкиной «водки».
Людмилу, наконец, «прорвало», и она с хохотом повалилась в угол на спальный мешок.
Олег и Пашка смачно закусили содержимое кружек большими кусками «согудая», плеснули в кружки холодного чая для «запивона» и принялись наворачивать бутерброды с маслом и красной икрой. Иван «согудаем» пренебрег, «водку» запивать не стал, но буквально набил рот крепко посоленной жареной уткой.
– Закусывайте, закусывайте, мальчики, – хохоча, суетилась Людмила, намазывая хлеб лососевой икрой. – «Огненная вода» злых духов, наверное, покрепче обычной водки будет.
Олег, наконец, прожевал кусок «согудая», понюхал свою пустую кружку, вздохнул и сказал с сожалением:
– Хорошо бы еще «водичкой» побаловаться…
Людмила в своем углу уже только тихонько подвывала от смеха.
– Людочка! – спросил Пашка. – А не завалился ли у тебя, где-нибудь за подкладкой еще рублишко? А то мы бы его сейчас тоже закопали, и духи послали бы нам еще маленькую…
В общем, веселье было в полном разгаре. Но тут все испортил Ваня. Он, наконец, прожевал свою утку и сильно заплетающимся языком с трудом выговорил: – А чё нам маленькая? – затем громко икнул, явственно дыхнул свежим перегаром и потребовал: – Пусть волокут сюда ящик «Агдама»! Мы и духам нальем! Гулять, так гулять!
Людмила, великолепно знавшая повадки своего мужа, мигом почувствовала неладное. Улыбку, как ветром сдуло с ее лица. Она метнулась к столу, цапнула Ванину кружку, понюхала ее и в сердцах стукнула оной супруга по лбу. Затем Людочка, прищурив глаза, внимательно обвела взглядом «честные» лица Пашки и Олега и, все поняв, укоризненно произнесла:
– Ах вы, морды, бесстыжие! Это же вы тут, прямо у меня на глазах, в открытую водку пили!
Пашка возразил:
– Это только у Ваньки злые духи воду Пижмы превратили в спирт. И только потому, что он отказался есть «согудай». А у нас в кружках была чистейшая вода.
…Здесь надобно отметить, что вода, действительно была во всех трех кружках. Но в количестве не более шестидесяти процентов. Остальные сорок процентов объема занимал спирт, который Пашка долил в бутылку из литровой армейской фляжки, прихваченной из дома сугубо в медицинских целях. И, разумеется, он заранее тайком предупредил мужиков, чтобы они и виду не подавали, что пьют не чистую воду…
Да, если бы не Ванькин заплетающийся язык, Пашкина афера прошла бы блестяще.
– А что? – оправдывался он потом. – Употребили-то мы спирт как раз в медицинских целях – чтобы не простудиться и улучшить настроение. Ибо скука и пессимизм – наихудшие болезни в походе…
 
ГЛАВА 33
КАК "ЛОМАЮТ" ПЛОХУЮ ПОГОДУ

Если все же ненастье застало вас в походе, не расстраивайтесь ни в коем случае! Ибо дождь только и ждет того, чтобы испортить вам настроение и ввергнуть вас в пучину отчаянья. Часами он будет с наслаждением заливать местность вокруг вас, разводить унылые круги на реке и надувать пузыри на лужах, а деревца, к которым вы доверчиво прикоснетесь, коварно превращать в неожиданный промозглый душ. И, наконец, когда вода будет хлюпать даже в золе костра, а каждая одежка на вас превратиться в мокрый и холодный компресс – вот тогда тетушка-непогода будет совершенно счастлива. Она с умилением станет наблюдать за тем, как вы, вдребезги переругавшись со своими друзьями, сворачиваете сырые палатки и уныло плететесь из лесу. Как при этом ноги ваши разъезжаются в грязи, а с размокших шляп холодная вода стекает вам за шиворот.
Но есть надежный способ не доставить этой мерзкой дождливо-серой хмари такой крупной радости! И в этом заключается долг каждого уважающего себя лесного бродяги – не расповаживать сопливую старуху-мокруху. Правда, для этого требуется изрядная сила воли, большой заряд оптимизма и умение показать «хорошую мину при плохой игре».
Делается это примерно так. Когда становится ясно, что непогода шутить не собирается, и этот ливень – не грибной дождик с радугой, а настойчивая попытка вытурить вас из леса, надо действовать решительно! И здесь важно неукоснительно придерживаться следующих правил.
Прежде всего – костер! Дров придется натаскать и нарубить столько, как будто вы планируете осушить все болота окрест методом выпаривания. Пламя костра должно быть таким, чтобы даже у специально вызванной к вам пожарной дивизии не возникло и мысли попробовать залить его. Это посеет неуверенность в собственных силах непогоды.
Второе – ваша дислокация. Если вы собираетесь отсиживаться в палатке, или под елочкой, или под тентом, то ваши шансы победить непогоду – ничтожны. Напротив, вы должны постоянно находиться на открытом воздухе, демонстративно выражая гордое пренебрежение и полное безразличие к потокам воды, низвергающимися на вас с небес. И пусть ваша одежда намокает все сильнее – тем лучше. Непогода начнет сомневаться – а то ли она делает?
Третье – ваше поведение. Под дождем надо постоянно выполнять какую-то работу. Готовить пищу, заготавливать дрова, ловить рыбу, охотиться и тому подобное. Это для того чтобы непогода начала понимать бессмысленность своих усилий.
И последнее по списку, но главное по значению – ваше настроение. Оно должно быть таким, как будто вы только что выиграли главный приз в «Спортлото» и вас за это направили отдыхать на Канары. Где вы сейчас и находитесь. Оптимизм, бодрость и остроумные шутки должны переполнять вас, как ротного старшину-сверхсрочника, гоняющего студентов института культуры на военных сборах во время первого марш-броска. Вот тут-то непогода и начнет догадываться, что связалась с группой психов, бежавших из дурдома, расположенного в пустыне Сахара. Поэтому дождь вскоре пойдет на убыль, на сером небосводе появятся синие дыры и вскоре долгожданное солнышко просунет в них свои золотые лучики. А вконец запутавшийся циклон плюнет на вас и в сердцах утопится в ближайшем болоте.
Сегодня, похоже, наши путешественники попали в ситуацию, требующую принятия как раз подобных мер. К пяти часам вечера дождь все еще лил, как из пожарного гидранта, явно намереваясь смыть палатку в Нельму, оттуда – в Онежское озеро и далее – в Атлантический океан.
И вот, когда все анекдоты были рассказаны, самые дурацкие карточные игры сыграны, под гитару спеты все песни, известные хотя бы наполовину своей первой строчки, всякая мелкая закусь сгрызена, а чаю выпито столько, что стало непонятно, куда он девается, Паша решительно вылез из своего спальника и заявил:
– Все, амба! Будем «ломать» эту непогоду, – он натянул сапоги, дождевик, шляпу и с шумом вылез из палатки. Снаружи послышался его воодушевленный голос: – Эх, мать-мокрица! Олег, у нас в печке лягушки квакают! Давай, одевай ласты и маску, пошли за дровами!
– Лягушек не трогай! – предупредил Олег, выбираясь вслед за ним под дождик. – Есть такая шведская народная примета – кто лягушку убьет, того семь лет комары кусать будут.
– Во-первых, должно быть все наоборот, – ответил Пашка, делая первые зарубки топором на огромной сухой сосне, стоящей на краю поляны. – Любой комар тебе за убиенную лягушку только спасибо скажет. А во-вторых: комарья здесь столько, что они скоро сами всех лягух сожрут вместе со шведами.
Олег критически посмотрел на то, как Паша тюкает по сосне, решительно забрал у него топор и сказал:
– Иди лучше смолья наломай да бересты нарежь. Топор отдай мне. А то к тому времени, как этой сосне упасть, снег выпадет…
Иван с Людмилой тоже вылезли из палатки и, усевшись под навесом у стола, начали чистить картошку, нахохлившись, как воробьи.
Паша, нарубив смолистых кореньев сосны, наломав хвороста с нижних еловых ветвей и надрав бересты, с двух спичек развел огонь и в очаге, и в кострище. Печка разгорелась сразу, а костер долго дымил и шипел сырыми дровами, но когда Олег подкинул сухой колотой сосны, тот, наконец, вспыхнул, как полагается.
Дождь все еще лил, но сразу стало как-то веселее. Жар от костра поднялся такой, что капли испарялись еще в воздухе. От Паши и Олега, нарубивших чуть ли не вагон дров и теперь укладывавших их в штабель, пар валил, как от чайника со свистком. Трава метра на три вокруг костра высохла, словно чертополох в пустыне после десяти лет засухи.
Иван с Людмилой перебрались поближе к очагу, и вскоре на плите забулькал грибной супчик, а на сковородке зашкворчали нежно-розовые куски лосося, вывалянные в муке и щедро сбрызнутые соком красной смородины. Тут же в кастрюльке вместе с укропом и чесноком варились желтоватые картофелины размером с кулак.
Жизнь, несомненно, начала меняться к лучшему. Однако дождик все еще лил, не собираясь сдаваться.
– Осталось последнее средство, – предложил Пашка.
– Нет уж! – решительно возразила Людочка. – Знаю я эти ваши последние средства, алкоголики несчастные.
– Да это совсем не то, о чем ты подумала, – возмутился Пашка. – Я предлагаю устроить баню!
– Павлик! Ты, наверное, совсем промок и простудился, – решила Людочка. – У тебя температура – под сорок. Какая такая баня?
– А что? – поддержал идею Иван. – Логика есть. Пока мы баню построим, и осень пролетит, и зима наступит. Во всяком случае – дождь точно кончится.
– Очень остроумно! – обиделся Пашка. – А я серьезно говорю. Ваня у тебя, кажется, был кусок полиэтилена?
– Ну, имеется кой-какой запасец. Метров шесть полутораметрового рукава. А что?
– Вот и отлично! – обрадовался Паша. – Значит, баня будет. И не к зиме, а через полтора часа. Только вы с Людочкой положите с десяток камней на очаг и, как следует, прокалите его – это будет наша каменка. Да пару ведер воды не забудьте вскипятить… Олег, а мы пойдем колья рубить для каркаса.
Через полчаса Паша с Олегом, нарубив осиновых жердей, начали сколачивать вокруг очага-каменки каркас, размером примерно три метра в длину и по полтора в ширину и в высоту. Когда каркас был готов, они обтянули его полиэтиленовой пленкой, не оставляя щелей в верхней части сооружения. Получился такой парничок с раскаленной каменкой внутри.
Первыми пошли париться Паша с Олегом. Они вооружились березовыми вениками и захватили с собой пучок зверобоя. Как только плеснули воды на очаг-каменку, от нее ударил такой столб пара, что баня изнутри вся отпотела и стала, как бы из матового стекла.
– Долго тепло она, конечно, держать не будет, но на часок хватит, – прикинул Паша и бросил зверобой на плиту. По баньке разлился целебный аромат. – Положим, пять заходов, как в Ермолаевской бане здесь не получится, но попариться и нормально помыться все успеем.
Олег что-то неразборчиво прошипел в ответ – он как раз треснулся макушкой о верхнюю перекладину каркаса, отчего тот заходил ходуном.
…Когда через час намытые и напаренные друзья сидели за столом и под разрешенную Людмилой «соточку» доедали жаркое из лосося, Ваня указал пальцем на запад.
– Смотрите, – восхищенно пошептал он. – Небо-то…
И точно – на закатной части небосвода сначала проглянула одна розоватая полоска, затем другая, и вдруг, как по волшебству серая хмарь в небе начала расползаться клочьями, появились голубые просветы, и вдруг всеми оттенками малиновой краски поляну затопило предзакатное солнышко. Дождь исчез, как небывало, и только крупные водяные капли, сверкали рубинами на березовых сережках.
– Ура!!! – заорал Пашка. – Мы победили!! Мы сделали эту чертову мокрицу! Теперь она к нам больше не сунется.
– Ой, мальчишки, как здорово у вас получилось! – поддержала его романтичная Людочка. – Не увидела бы сама – нипочем бы не поверила, что можно вот так непогоду переломить!
А более практичный Олег сказал:
– Надо теперь все мокрое развесить вокруг костра.
А опытный уже Иван добавил:
– Но сторожить будем всю ночь, а то знаем мы эти штучки.
Так и сделали. Все сырые шмотки выволокли из палаток и развесили на просушку, а сами, переодевшись во все сухое и чистое, уселись вокруг костра на бревнах. К этому времени солнышко уже село, и небо усыпали крупные августовские звезды.
– Как красиво! – вздохнула Людочка. – Мне кажется, я могла бы вот так часами сидеть и смотреть на звезды. Столько в них красоты, недоступности и тайны… Ой, звездочка упала! Олег, как она называлась?
– Да, скорее всего никак она не называлась, – ответил Олег. – Это был мелкий метеороид из Персеидов.
– Ты хотел сказать – метеорит? – уточнил Иван.
– Метеорит – это, который до земли долетит, – внес ясность Паша и добавил: – А метеор – это, который до земли не допер.
– Определение правильное и сформулировано изящно, – согласился Олег.
– А кто такие Персеиды? – поинтересовалась Людочка. – Наверное, дети Персея и Андромеды?
– Почти, – терпеливо вздохнул Олег. – Персеиды – это метеоритный поток, центр которого – радиант, находится около созвездия Персея.
– А где это?
– А вот, видишь ковш Большой Медведицы?
– Вижу.
– А Малую Медведицу сечешь? Ну, у которой ручка ковша в другую сторону загнута?
– Секу…
– Значит, и Полярную Звезду на конце этой ручки видишь?
– Ну…
– Так вот, если от Большой Медведицы через Полярную Звезду провести линию, то попадешь в Кассиопею – такая буква «Дубль-Вэ». Нашла?
– Кажется, нашла…
– А рядом с нею – почти в линию горят пять звезд и еще одна в стороне, очень яркая – она называется Алголь. Это и есть созвездие Персей.
– Ну и что?
– А то, что в середине августа, как раз со стыка Персея и Кассиопеи к Земле летит мощный метеоритный поток. Вот, видишь, еще одна звезда чиркнула… Загадывай желание.
– Ой, не успела! Как же теперь быть?
– А ты заранее подготовься, – посоветовал Ваня. – И как мелькнет звезда – кричи: «Чур, мое желание!».
– А давайте сделаем так, – предложила Людочка, – каждый задумает свое самое заветное желание, а как звезда упадет – пусть кричит: «Чур, моя!»
– А звезд-то на все наши желания хватит? – спросил Паша.
– Хватит, – успокоил его Олег. – Персеиды в наших краях – самый мощный поток. Особенно к рассвету ближе. Так что – дерзайте! Загадывайте.
Прошло какое-то время. С ночного неба скатилась уже, наверное, десятая звездочка. Однако все почему-то молчали. Никто не торопился «забить» себе падающую звезду под свое желание.
Первым не выдержал Паша:
– Ну, и чего молчим? Или подстать великим желаниям ждем звезду размером с уличный фонарь?
Людочка вздохнула:
– Наоборот, Паша! Уж слишком простецкими кажутся мне мои самые сокровенные желания: побыстрее квартиру получить, Ванька чтоб в люди выбился, у мамы пусть ноги поменьше болят, вот еще двух девочек родить хочу… Ладно, вот под эту двойную звездочку и загадаю: «Чур, наша с Ваней!»
Паша спросил у Ивана:
– А ты, папаша, чего молчишь?
– Да тоже все какие-то обычные мысли в голову лезут: машину взять – «Жигуль – трёху», гараж у соседа выкупить – его «горбатый» давно уже на помойку просится… Вот! В туристический круиз вокруг Европы с Люськой сходить очень хочется. С заходом в Осло, Лондон, Марсель и Стамбул. Да только кто ж меня с моими допусками теперь за кордон отпустит? Если только – опять на большом противолодочном… И все же – вдруг, а? Ну, вот пусть под эту звездочку, что в сторону моря упала и загадаю: «Чур, моя!»… А сам-то чего не загадываешь?
Паша сдвинул на затылок свою шляпу и, глядя на огонь, сказал:
– И я не знаю – какое желание у меня самое заветное. Работу интересную получить? Если на кафедре в аспирантуре останусь – она и так будет. Зарплату большую? Вот кандидатскую защищу, свою группу получу – и это сбудется… Впрочем, есть у меня одно желание, которое не только от меня зависит. Его, пожалуй, и загадаю вот под эту рыжую звездочку: «Чур, моя!». Только вслух говорить не буду. А у тебя, Олег, какое желание самое-самое?
– Да тоже – ничего особенного, – пожав плечами, вздохнул тот. – В КБ одно по распределению устроиться хочу. Там уже сегодня такие штуки интересные делают, что даже режим секретности не нужен стал – все равно ни один шпион, находясь в здравом уме, не верит глазам своим. Машину, конечно, хорошо бы, но батя в следующем году и так собрался разориться… Хотя, и у меня есть одно заветное желание. Но оно уж точно не только от меня, но даже не знаю, от кого и зависит. Поэтому, как и ты – загадаю, но вслух говорить не буду. Вот под эту звездочку, что покатилась в сторону Скандинавии: «Чур, моя!»
Друзья еще некоторое время сидели и смотрели, как из созвездия Персея по всему небосводу чертят свои лучи стремительные метеоры, пока Олег не погнал всех спать:
– Так, народ, хватит мечтать! Марш по пещерам! Паша, завтра встаем в шесть. Отбой… в смысле – спокойной ночи.
И народ, отчего-то вздохнув, собрал просохшие у огня вещи и разбрелся по палаткам.  А сам Олег еще долго сидел у костра и смотрел, как  медленно угасают языки  пламени, меркнут и тускнеют угольки на поленьях…
 
ГЛАВА 34
ЭКСПЕДИЦИЯ НА ЧАРОЗЕРО

Олег поднял Пашу в шесть утра. Пока тот, чертыхаясь, натягивал сапоги, одевался и выбирался из палатки, Олег развел костер, поставил чайник и разбудил Скворцов. Через пять минут все уже сидели за столом и прихлебывали горячий чай с конфетами. Совещание открыл Олег.
– Значит так, – сказал он. – В экспедицию на Чарозеро мы с Павлом идем вдвоем. Пешком. Налегке. Из оружия – топор и охотничий нож. Пальму оставляем тебе, Иван. На всякий случай. Ингур, ты тоже остаешься. Охранять Людмилу. Нам в экспедиции брехуны не нужны, – Олег потрепал спаниеля за уши. – Теперь вот что. Назад мы должны вернуться не позже восьми вечера. Контрольный срок – двадцать один ноль-ноль. Иван! Люда! Слушайте внимательно! Если к этому времени мы не вернемся – вы в десять налегке уходите в Нельмино к Ермолаевым. За три часа дойдете. Сейчас темнеет около полуночи. Сразу же найдите участкового и скажете ему, что мы не вернулись к контрольному сроку с Чарозера. Я думаю, он о многом уже догадывается, а знает-то точно больше нашего. Вот пусть и действует по своему усмотрению.
Иван с Людмилой недоуменно переглянулись.
– Вы можете объяснить, что происходит?
Паша спокойно улыбнулся:
– Да ничего особенного не происходит. Просто возможны всякие дурацкие совпадения…
Олег поторопил его:
– Все, Паша! Пора, время уходит. Двинули!
Было ровно шесть тридцать, когда они вышли на тропу по направлению к Чарозеру. Олег шел так быстро, что Павел еле поспевал за ним.
На Нельме после суток проливного дождя все изменилось. Она стала полноводной, бурливой и несла на себе множество листьев, веток и сучьев. И если в воскресенье Паша с Олегом с трудом, но все же поднялись здесь на байдарке, то теперь это было бы невозможно. А Тещин порог, который и раньше был довольно жуткий, теперь превратился в ревущий водопад.
Дойдя до него, они стали огибать скалы слева – с северо-запада. Метров через двести Олег остановился, достал из своего рюкзака капроновый шнур и вручил его Паше.
– Давай, вперед и вверх! А я пока покурю.
Паша вскарабкался на десятиметровую гранитную стенку и сбросил страховочный конец Олегу. Они перевалили гряду и подошли к «долине валунов». Здесь Нельма разлилась широким бурлящим потоком, упиравшимся в Тещину челюсть. Где-то посредине этого потока среди выступающих из воды камней петляло основное русло Нельмы.
Они обогнули «долину валунов» и примерно к десяти часам вышли к Чарозеру. Минут десять Павел с Олегом, осматриваясь, стояли в прибрежных зарослях ольхи. Над озером висела тишина. Не было видно ни лодок на воде, ни дымов по берегам.
Они теперь уже медленно и осторожно двинули особым охотничьим порядком вдоль Чарозера. Олег шел метрах в тридцати от берега, иногда приближаясь к тропе, чтобы осмотреть озеро. Павел шел чуть позади и шагов на двадцать глубже в лес. Так они прочесывали прибрежную полосу шириной метров пятьдесят, сами оставаясь не замеченными.
Они прошли уже километра два, когда впереди, среди прибрежных деревьев наметился какой-то просвет. Вскоре стало ясно, что они выходят на обширную поляну – не то бывший покос, не то вырубки.
Олег остановился и свистом рябчика подозвал Павла.
– Наверное, где-то здесь и находится рыбацкий лагерь, – Олег ненадолго задумался. – Сделаем так. Ты идешь вдоль берега. Между зарослями ивняка и тростником. Смотришь следы на самом урезе воды. Сам не наследи. Я иду вдоль опушки. Из-за деревьев осмотрю поляну. На дальнем конце  встретимся. Если что – трижды крякнешь. Все, вперед! Время – уже одиннадцать.
Они разошлись. Метров через двести Павел обнаружил первые следы человека. В тростнике была «выкошена» просека. Там у берега на воде покачивался плот, привязанный к шесту. Он был добротно сколочен из сухих сосновых бревен и оборудован двумя сидушками-чурбаками, кормилом и парой длинных весел на стойках-уключинах. Передние торцы бревен были срезаны, и плот имел обтекаемую корабельную форму. Павел обратил внимание, что «просека» в тростнике устроена хитро. Она выходила на открытую воду не сразу, а после двух плавных поворотов. Засечь стоянку плота с открытой воды незнающему человеку было трудно.
От того места, где стоял плот, вглубь зарослей ивняка шла хорошо натоптанная тропа. Было видно, что здесь часто ходили люди. Как в сапогах, так и босиком. Здесь же, на берегу, у самой воды валялись какие-то обрывки веревок и несколько железных колец для сеток. У мелководья, на песке виднелась рыбья чешуя.
«Все приметы рыбацкой стоянки, – подумал Паша. – А тропа эта ведет к лагерю. И, судя по тому, что их пароход стоит в гавани – сами рыбачки сейчас на месте. Однако странно, что не слышно голосов и не видно дыма от костра… Неужели мы опоздали, и все ушли?».
Павел с трудом удержал себя от того, чтобы прямо сейчас пойти и посмотреть – что там, в рыбацком лагере делается. Однако, поразмыслив, он решил, что Олегу со стороны леса будет удобнее скрытно осмотреть лагерь и определить – есть там кто или нет.
И он отправился дальше – вдоль уреза воды. Вскоре он, к своему удивлению, обнаружил древние остатки не то пристани, не то причала, а еще чуть далее – небольшое, в два десятка могил заброшенное кладбище. Судя по завалившимся крестам, поросшим мхом, люди здесь не появлялись уже десятка три лет.
Наконец, поляны вдоль озера закончились, и Павел снова укрылся в лесу. Он залег за небольшим валуном и осторожно взглянул из-за него на озеро. Противоположный берег был высокий и безлесный. Ему показалось, что там, под высоким берегом, в зарослях тростника что-то чернеется. Не то лодка, не то бревно. «Жаль – бинокль уперли, – с сожалением подумал Паша. – Сейчас бы весь берег был, как на ладони». Он вдруг услышал сзади легкое шуршание и обернулся.
Это был Олег. Вид у него был сосредоточенный и какой-то отчужденный. Он быстро перебрался к Павлу и тоже залег рядом с камнем.
– Ну, что у тебя? – быстро спросил он.
Павел в двух словах рассказал о находке плота и своих предположениях насчет рыбацкого лагеря. Затем указал Олегу на противоположный берег, где виднелись лысые сопки и непонятный темный предмет в тростниках под ними. Олег долго всматривался, но ничего не сказал.
– А ты что нашел? – спросил Паша. – Рыбацкий лагерь видел? Есть там кто живой?
Олег, вздохнув, сказал:
– Рыбацкий лагерь есть. А вот живых там нет…
Павел сначала не понял:
– То есть как это – живых нет? А какие есть? Мертвецки пьяные, что ли?
– Мертвые, Паша, – ответил Олег. – Просто мертвые. Три, понимаешь, холодных трупа…
Павел, поморгав глазами, спросил:
– Как это – мертвые? Отравились что ли?
– Если бы, – вздохнул Олег. – Впрочем, пойдем, сам посмотришь.
Олег поднялся и, пригибаясь, быстро пошел в ту сторону, откуда пришел. Паша перебежками направился за ним.
Они вышли на обширную поляну, посреди которой находился небольшой деревянный балок*.

(*- На Севере и в Сибири – небольшой, иногда передвижной (на колесах или полозьях) домик. Оборудован печкой, столиком, шкафчиком и парой лежанок. Изготавливается из любых подручных материалов: от фанеры и досок – до металла и железобетона. Служит, как временное жилище. Известны случаи, когда в деревянных «балках» проживало несколько поколений одной семьи. Небольшое самостийное поселение из «балков» называется «Шанхай».)

Рядом стоял грубо сколоченный стол. Подле него располагалось кострище и небольшой штабель дров. На шесте между двумя осинами висели рыболовные сети. Тут и там были разбросаны котелки, ведра, миски, полупустые мешки с чем-то. В общем, было видно, что лагерь обитаем. Вот только людей нигде не было видно.
Павел подумал, что Олег сейчас откроет дверь балка, но тот обошел его стороной и направился к густым зарослям крапивы у самого края поляны. Выяснилось, что среди высокой травы скрываются какие-то обгорелые бревна. Павел огляделся кругом и увидел еще несколько таких же заросших крапивой, иван-чаем и мелким кустарником развалин.
– Почему нам никто не рассказывал о заброшенном поселке на Чарозре? – удивился Паша.
Олег пожал плечами и, ничего не ответив, забрался в самую гущу зарослей. Там обнаружилась неглубокая яма, прикрытая досками. Олег отбросил их в сторону, и Паша остолбенел.
В яме рядышком лежали три человека, точнее три мертвых тела. Двое мужчин и одна женщина.
Труп первого мужчины был одет так, как обычно одеваются местные рыбаки: болотные резиновые сапоги, неопределенного цвета брюки, серо-буро-малиновый свитер и выцветшая от солнца и воды рыбацкая штормовка с капюшоном. На запястьях и пальцах трупа виднелись многочисленные наколки. Он лежал лицом кверху, и на груди его сквозь свитер проступило большое пятно уже запекшейся крови.
Два других покойника были одеты довольно странно для данной местности: маскировочные армейские комбинезоны и куртки с зеленоватыми, коричневыми и серыми пятнами. Никаких знаков различия. На голове мужчины – странная кепка-финка той же окраски. На ногах – высокие ботинки с ребристой подошвой и шнуровкой до середины голени. Рост лежащего человека определить трудно, но Паша решил, что он был не менее, чем метр девяносто. Возраст – лет тридцать пять. У женщины на ногах были резиновые сапоги до колен, а голова повязана платком болотно-зеленого цвета, из-под которого выбивались светлые волосы. На вид ей было лет тридцать.
Оба они лежали на спине, и было очевидно, что причина их смерти – пулевые ранения в грудь.
Паша видел подобное впервые и смотрел, как зачарованный. Наконец, он тихо спросил:
– Как ты их обнаружил?
– Просто, – ответил Олег. – Вначале я заглянул в балок, но никого там не нашел. А потом на траве заметил следы волочения. Они и привели меня сюда.
– То есть, их грохнули в балке, а потом приволокли сюда? – предположил Паша.
– Не совсем так, – ответил Олег. – Судя по следам на траве, тащили их не из балка, а откуда-то из леса.
– Интересно, кто они такие? – спросил Паша.
– Сейчас разберемся, – и Олег решительно принялся обыскивать карманы армейских курток и комбинезонов. Через пару минут он разочарованно сказал:
– Ни черта! Ни оружия, ни документов, ни даже часов.
– А этот? – Паша кивнул на труп мужчины в рыбацкой одежде. И превозмогая отвращение, сам осмотрел его карманы. – Тоже пусто… Хотя, подожди-ка, а это что такое?
Из нагрудного кармана штормовки убитого виднелся уголок полиэтиленовой пленки. Павел потянул за него и вытащил небольшой сверток. Он начал разворачивать полиэтилен, и когда был снят последний слой пленки, на руки ему выпал синий прямоугольник картона.
Это была пропавшая фотография Анастасии Стандецкой. С минуту Павел обалдело смотрел на нее, а потом перевернул фото обратной стороной. Стихи тоже были на месте.
– Кто это? – спросил Олег, нахмурившись. – Кого-то мне эта мамзель напоминает.
– Это – Настина прабабушка, Анастасия Стандецкая, – объяснил Паша. – Фотография пропала из Ермолаевского дома. Значит, этот тип – один из тех, кто обчистил Ермолаевых. А, скорее всего – и нас обокрал.
Он вновь тщательно завернул фотографию в полиэтилен и спрятал ее в нагрудный карман своей штормовки.
После этого они закрыли яму досками – как и было до них.
– Пусть Ничипоренко сам с этим делом разбирается, – сказал Олег. – А нам бы теперь свои вещи найти…
– Пойдем, посмотрим в балке, – предложил Паша.
Балок они обшарили сверху донизу, но так ничего бы и не нашли, если бы Олег не обратил внимания на то, что одна из досок пола болтается сильнее других. Он встал на колени и подковырнул ее топором. Доска отскочила, и под ней обнаружился тайник. Олег сунул туда руку и вытащил брезентовый мешок. Точнее – чехол от палатки. Тот самый, в который Ваня сложил все их ценные вещи, когда они собирались на Югозеро.
Павел взял у него этот чехол и выложил его содержимое на стол у окна. Здесь было все – конверт с деньгами и паспортами, приемник «Спидола», фотоаппарат «Зенит-Е», армейский полевой бинокль, Ванин фонарик, складные ножи, охотничьи патроны и коробка с рыбацкими принадлежностями. Паше только показалось, что патронов в полиэтиленовом пакете стало меньше.

 
ГЛАВА 35
БЕГСТВО С ЧАРОЗЕРА

Они распихали найденные вещи по своим рюкзакам, вышли из балка, присели на стоявшие у кострища чурбаки и закурили.
– Интересно знать, – сказал Паша, – что тут вообще произошло? Кто кого и за что здесь замочил? Кто и зачем притащил сюда эти трупы? И куда все потом девались?
– У тебя, прямо, вопросы, как у русской революции, – ответил Олег. – Кто виноват? Что делать? И самое главное – Кто ж так делает?!
В этот момент вдалеке послышался гул мотора. Не то вертолетного, не то самолетного. Олег посмотрел на часы. Было около часа пополудни.
– Вот что, Паша, – твердо сказал он. – Просто так трупы людей в таком камуфляже по лесу не валяются. Чует мое сердце, что скоро здесь станет очень людно. И наше присутствие тут может кой-кому показаться весьма подозрительным.
– Ты хочешь сказать – пора сматываться? – спросил Паша.
– Вот именно! – ответил Олег. – Только надо еще одну вещь выяснить…
– Какую?
– Давай-ка сходим туда, откуда приволокли эти трупы.
И они отправились в лес по следам примятой травы. Вскоре за деревьями наметился просвет, и следопыты вышли на край обширной поляны. Над ней на высоту Исаакиевского Собора вздымался гранитный утес. Приземистые сосны словно колонны декорировали его каменные порталы. Вершина скалы, похожая на изогнутую колокольню, хищно, как орлиный клюв, нависала над поляной. А у самого подножия утеса приткнулся здоровенный обломок скалы  величиной с Нельминское сельпо. Именно к нему и вела дорожка примятой травы.
Подойдя к подножию, Паша с Олегом обнаружили узкий лаз между стенкой утеса и скальным обломком. Они протиснулись по нему и оказались перед входом в небольшую расщелину-пещеру в половину человеческого роста. Здесь им сразу бросилась в глаза куча свежевырытого грунта вперемешку с небольшими камнями. Рядом лежали лопата и сильно зазубренный топор. Неподалеку валялись какие-то ветхие промасленные тряпки. Павел заметил, что в самой глубине расщелины еще что-то поблескивает. Он протянул руку и поднял предмет с земли. Предмет оказался довольно необычным для такого места. Это были часы на тяжелом металлическом браслете. Импортные, с тремя головками они смотрелись солидно и дорого. Олег взял их у Павла и повернул к свету, чтобы получше рассмотреть.
– «Seiko», – с удивлением прочитал он. – Любопытно, кто это тут японскими «котлами» разбрасывается?
– Ну, наверное, уж не этот зек в наколках, – предположил Паша. – А еще мне любопытно, кто эту расщелину разрыл?
– И главное – зачем? – добавил Олег.
– Наверное, хотели что-то откопать, – решил Паша.
– Или кого-то закопать – закончил мозговой штурм Олег.
Они выбрались на поляну. К этому времени отдаленный гул мотора приблизился, и стало понятно, что где-то неподалеку на посадку заходит вертолет. Через пару минут звук его  турбин пошел на убыль и совсем стих.
– Ну, вот, – сказал Паша. – Прилетели архангелы! Похоже, вертолет сел на тех лысых сопках, что на противоположном берегу. Если они пойдут вдоль озера, то минут через сорок будут здесь. Давай-ка собираться в обратную дорогу.
Олег уже собирался что-то ответить, но тут с озера раздался рев лодочного мотора.
– У них моторная лодка! Вот что было в тростниках на той стороне! – слишком поздно сообразил Паша. – Они будут здесь через две минуты! А у нас рюкзаки около балка остались. Бежим!
И они рванули в сторону рыбацкого лагеря. Когда они выскочили на поляну, рев лодочного мотора стих – моторка причалила к берегу. Похоже, в том месте, где были остатки пристани. Оттуда послышались мужские голоса.
Олег одной рукой схватил рюкзаки, нырнул в траву сам и подсечкой повалил Пашку. Тот с нецензурным шипением рухнул рядом с ним.
– Давай, ползком вон туда, – шепотом сказал Олег, сунул Паше его рюкзак и рукой показал на заросшие развалины, метрах в двадцати от того места, где находилась яма с телами убитых.
Едва они успели заползти в заросли иван-чая и расположится там поудобнее, как на поляне появились два человека. Первый – молодой крепкий мужчина лет тридцати, явно кавказец, был одет точно так же, как и те двое, что лежали сейчас в подполе, под досками – в пятнистый маскировочный комбинезон и куртку. Но только этот был с ног до головы увешан оружием и снаряжением – автомат АК-74 на плече, пистолет в кобуре и нож на поясе, подсумок с запасными рожками, портативная рация, еще какие-то приборы. На полевых погонах было по четыре темно-зеленых капитанских звезды. Эмблему издалека было не разобрать.
При взгляде на второго Паша чуть не охнул. Он узнал его сразу. Это был тот самый Черный Охотник, которого они с Олегом видели в Ленинграде, в охотничьем магазине. И сейчас он был одет во все черное – черный комбинезон, черная куртка, на ногах – высокие резиновые сапоги с ботфортами, а на голове – черный берет с какой-то непонятной кокардой. Очки в золотой оправе и перстень на этот раз отсутствовали. За плечом, на ремне у него висел уже знакомый Паше бельгийский пятизарядный автомат «Browning Auto-5». Воинских знаков различия было не видно.
Мужчины двигались по направлению к тому месту, где, затаившись, лежали Паша с Олегом, и разговаривали на ходу. Причем говорил в основном молодой капитан, говорил с явным кавказским акцентом, а Черный Охотник больше слушал, изредка задавая вопросы и хмуро кивая головой. Сразу было ясно, что он здесь – главный. По мере их приближения Паше стали слышны отдельные слова:
– … вели наблюдение. В шесть тридцать дверь открылась, и наружу вылетел Клещ. Видимо, его кто-то вытолкнул изнутри. Руки у него были связаны за спиной, он не удержался на ногах и упал лицом в траву. За ним вышел Хорек. У него за поясом был заткнут топор, а в руках он держал лопату. Ее черенком он с размаха ударил Клеща по спине и крикнул: «Вставай, сука! Ща ты у нас, падла, запоешь, как курский соловей!». Затем в дверях появился Стилет с охотничьей одностволкой в руках и карабином за спиной. Хорек подтолкнул Клеща в спину лопатой, и вся троица направились по тропинке в лес.
– Что было дальше?
– Соболь приказал мне оставаться здесь – обыскать балок и быть на связи, а сам с Птицей осторожно лесом направился следом за ними.
– В балке что-нибудь нашли?
– Ничего похожего на спецгруз мною обнаружено не было. Но в тайнике под полом, лежал холщовый мешок, в котором находились транзисторный приемник, бинокль, фотоаппарат, складные ножи, еще какая-то мелочь, а также конверт с деньгами и документами – четырьмя паспортами. Я думаю, они обокрали кого-то в поселке или в лесу.
– Чьи паспорта?
– Я не успел рассмотреть, потому что в этот момент со стороны леса донеслись звуки выстрелов. Вначале – два слабых, но резких, похоже – винтовочных, а затем – один громкий, явно из охотничьего ружья.
– Ваши действия?
– Я тут же вызвал Соболя по рации, но тот не ответил. Тогда я сложил все найденные вещи обратно в тайник и бегом бросился по тропинке в лес. Там,  через сотню метров на опушке поляны я и обнаружил трупы Соболя и Птицы, а рядом – у подножия высокой скалы – и Клеща. Я тут же вызвал вас по рации, перетащил тела сюда, снял с Соболя и Птицы оружие, снаряжение, часы и документы, а затем на моторной лодке, которую нашел у старого причала, отправился на тот берег – встречать вертолет.
– Что обнаружили у третьего?
– Ничего.
– Странно… Как они, по-вашему, были убиты?
– Наших, похоже, подстрелили из винтовки с оптикой метров с трехсот. Я думаю, с дальнего края поляны. По одной пуле в район груди. Видимо, сразу наповал …
– А третьего?
– Третьего грохнули из дробовика, в упор – свинцовой пулей или картечью. У него полспины вырвано…
– Куда делись Стилет и Хорек?
– Судя по всему, скрылись в лесу – в неизвестном направлении.
– Как все это могло произойти? Спецконтингент устроил засаду и подстрелил Соболя с Птицей?
– Да что вы, Юрий Петрович! Они бы и с одной Птицей не справились. Даже если бы у нее из оружия только оловянная миска была. А уж Соболь-то голыми руками всех троих повязал бы и на елках, как новогодних зайчиков поразвесил.
– Может быть, у них сообщники были?
– Откуда у них здесь сообщники с оптикой?
– Тогда – кто?
Капитан долго молчал, а затем, откашлявшись, голосом виноватого девятиклассника-второгодника пробубнил:
– Приходится признать, что здесь, похоже, действовал хорошо подготовленный профессионал по заранее продуманному плану.
– Все?
– Все…
– Нет не все! – в голосе Черного Охотника слышалось уже плохо скрываемая угроза. – Объясните мне, капитан, почему у вас тут, в зоне проведения секретной операции шляется целая толпа постороннего, а главное – неустановленного народа?!
– Что вы имеете в виду?
– Я имею в виду группы гражданских лиц – рыбаков, туристов, грибников и прочих! Вы не допускаете, что среди них и находился ваш «хорошо подготовленный профессионал»?
– Все было под контролем, Юрий Петрович! Во-первых – с помощью местной милиции все эти люди были заранее установлены. Во-вторых – по всему периметру зоны поиска в узловых точках группой технического обеспечения была смонтирована специальная аппаратура на инфракрасных датчиках с радиоканалами. По их данным нам постоянно передавались сведения о перемещениях гражданских лиц…
– Проще было вытурить их всех отсюда, – проворчал полковник.
– Но вы же сами ставили задачу, и мы строго придерживались…
– Все, капитан, – Черный Охотник раздраженно махнул рукой. – Придется вылавливать все эти группы и трясти их до тех пор, пока они поминутно не распишут свои действия так, чтобы они совпали с показаниями вашей аппаратуры.
– Есть! – взял под козырек капитан.
– Теперь так! – Черный Охотник посмотрел на часы. – Сейчас тринадцать тридцать. Через полтора часа начнется заброска с воздуха поисковых групп внутренних войск. К шестнадцати ноль-ноль оцепление будет установлено, и через три часа ни одна мышь не проскочит. Вы сегодня работаете с группами оцепления. Тщательно проинструктируйте их. Гражданскими займетесь завтра вместе со мной.  Вопросы?
– Вопросов нет! – опять козырнул капитан.
– А сейчас проводите меня к тому месту, где вы обнаружили убитых. Попробуем прикинуть, откуда стреляли. Будем искать этого «профессионала».
Они положили доски на место и направились в лес. Уже уходя, Черный Охотник добавил:
– На обратном пути заберите вещи из тайника в балке – по паспортам установим, кого они ограбили. И обязательно свяжитесь с милицией – не было ли заявлений? Но действуйте исключительно под прикрытием. Никто не должен…
Тут голоса окончательно стихли, и Павел с Олегом так и не разобрали, кто кому и чего не должен. Еще минуты три они лежали неподвижно, прислушиваясь. Наконец, Олег осторожно поднялся и огляделся вокруг.
– Никого… Уходим, Паша.
– Подожди, Олег! – остановил его тот. – Как ты собираешься уходить?
– Так же, как и пришли, – с некоторым недоумением ответил Олег – А в чем дело?
– Сколько времени мы сюда добирались?
– Вышли в шесть тридцать, пришли около двенадцати. Значит, пять с половиной часов, – подсчитал Олег.
– Ты слышал, что они говорили про оцепление? – спросил Паша. – Могу напомнить: «Через три часа – мышь не проскочит». А где мы с тобой будем через три часа?
– Где-то на Нельме, километрах в шести от лагеря.
– Если нас сцапают при попытке выхода из зоны оцепления, где лежат три трупа, да еще с предметами, которые капитан видел в балке, у нас могут быть неприятности. Самой мелкой из которых, будет ненавязчивое приглашение провести ближайшие годы в застенках на Лубянке.
– Почему на Лубянке?
– Ну, если ты предпочитаешь родные стены – тогда на Литейном.
– Ты думаешь, это – КГБ? – спросил Олег.
– КГБ, МВД или внутренние войска, какая разница? Все равно – «посодют».
– Что ты предлагаешь?
– Добраться в наш лагерь до того, как установят это оцепление. То есть – за два с половиной часа.
– Не успеем, даже если бегом рванем.
– А если не по тропе, а по реке? Здесь в тростниках стоит рыбацкий плот. После ливня на реке течение – сумасшедшее. Метров пять в секунду, не меньше! Мы эту Нельму просвистим за час. И еще полтора потребуется, чтобы на веслах пройти Чарозеро и Пижмозеро.
– На весла ты, конечно, меня планируешь пристроить?
– Я беру на себя более тяжкое бремя – быть кормщиком на этом судне. И вообще хватит торговаться – время уходит. Сейчас нас прямо тут и повяжут – на месте преступления и с поличным.
Через десять минут Павел с Олегом осторожно выгребали на плоту по извилистому проходу из тростников. Перед водным путешествием они все вещи уложили в полиэтиленовые пакеты. Рюкзаки надежно привязали к чурбакам, на которых сидели. Весла на плоту оказались отличные – длинные и ухватистые, а уключины-стойки – крепкими и надежными. Олег налегал на весла в полную силу, и постепенно плот разогнался до приличной скорости – километров пять-шесть в час. Павел тоже подгребал рулевым веслом, нацеливая плот в дальний конец Чарозера, откуда брала свое начало Нельма.
– Как порог будем проходить? – спросил Олег, когда до входа в речку, петляющую по «долине валунов» осталось не более полусотни метров.
В этот момент у берега, от которого они отчалили, взревел лодочный мотор. Вот-вот из тростника должна была вырулить моторная лодка с капитаном и Черным Охотником. Друзьям ничего другого не оставалось, кроме как сильнее налечь на весла.
Они нырнули в протоку и скрылись среди валунов, как раз в тот момент, когда моторка вылетела из-за тростника, развернулась по широкой дуге и направилась вдоль берега в их сторону. До нее было около двух километров, и Паша очень надеялся на то, что их не заметили.
Впрочем, как только плот подхватило стремительное течение Нельмы они забыли про лодку и про все остальное. Русло сильно петляло, и Паше приходилось прилагать неимоверные усилия на руле, чтобы удерживать плот на безопасном расстоянии от скалистых берегов.
– Давай, Олег, греби! – умолял Паша, твердо помня наставления Ивана о том, что судно управляемо, только если движется относительно воды. – Не останавливайся!
Олег старательно налегал на весла. Суммарная скорость плота и течения была такой, что берега мелькали, как пейзаж за окном скорого поезда. По Пашкиным расчетам скоро «долина валунов» должна была закончиться, а впереди показаться гряда зубьев Тещиного порога.
– Перед самым порогом к скалам причалим, – крикнул Павел, перекрывая шум воды. – Плот спустим на бечеве, а сами по зубьям слезем.
Олег молча кивнул, продолжая работать веслами. Он сидел спиной по ходу движения и не мог видеть, что твориться впереди.
Зато Павел мог. Но то, что он видел, нравилось ему все меньше и меньше. Уклон воды становился все сильнее, скорость течения все больше, а берега все круче. Паша высматривал место, куда бы причалить и все не находил его. После очередного поворота реки, ее берега, до этого сложенные из отдельных валунов, превратились в сплошные скальные стенки, к которым уже невозможно было причалить. Павел вспомнил, как Иван рассказывал ему о подобных «ловушках для дураков». Стал слышен близкий гул порога. Последний поворот, и они стремительно понеслись по уклону прямо к сливу.
– Олег, по-моему, мы влипли, – прокричал Паша. –  Нас несет прямо к водопаду.
Олег опять молча кивнул и развернулся лицом по ходу движения плота. Плот тут же начало кидать из стороны в сторону. Он летел, то правым бортом вперед, то левым. Теперь Павел понял, почему водопад Тещиного порога был такой пологий. Просто речка перед ним разгонялась до такой скорости, что уже не просто обрушивалась с порога вертикально вниз, а вылетала из него, как с трамплина – ровным наклонным потоком. И в этом Паша увидел единственный путь их спасения.
– Олег, держи нос точно по центру! – крикнул он в спину своему другу, надеясь, что тот услышит его сквозь рев порога.
Тот, по-видимому, услышал, так как взмахами весел начал выравнивать плот. Павел тоже налегал на кормовое весло изо всех сил, и когда до пролома в скальных зубьях Тещиной челюсти оставалось всего метров двадцать, плот, наконец, пошел, как надо – своим бревенчатым форштевнем вперед. Эти двадцать метров они пролетели в мгновение ока. Олег сложил весла, и плот вылетел из Тещиной челюсти, как торпеда из носового аппарата противолодочного корабля.
На миг они зависли в невесомости, словно на американских горках, а затем вместе с потоком воды по наклонной траектории спикировали с трехметровой высоты в обширный омут.
Плот, явно вообразил себя подводной лодкой, которой скомандовали срочное погружение, и ушел в океанские глубины, а Паша и Олег вместе с чурбаками, на которых они сидели, поплавками вынырнули на поверхность омута. До берега было недалеко. Олег по-хозяйски ухватил оба чурбака, с привязанными к ним рюкзаками, и поплыл с добычей к правому берегу. Паша погреб за ним. Плот вспомнил о том, что он все-таки сделан из сухих бревен,  вынырнул на поверхность омута и с разгону сел на груду камней у берега. Передняя поперечина плота, с треском лопнула и вылетела из пазов в бревнах, которые тут же растопырились нелепым веником.
Олег выбрался с рюкзаками на берег и уселся на один из чурбаков. Через полминуты к нему присоединился Павел. С обоих текло в три ручья.
– Папиросы промокли, – пожаловался Олег
– И спички, похоже, промокли, – предположил Паша.
– Хорошо хоть вещи в рюкзаках в полиэтилен упаковали, – вздохнул Олег. – А то вообще бы все промокло.
– Этот как раз случай так называемого парадокса, – подвел итог Паша, выливая воду из сапог – Все промокло, а мы, как говорится, сухими из воды вышли.
Внезапно он вспомнил о фотографии, которая лежала у него в кармане. Он быстро вытащил сверток полиэтилена и развернул его. К счастью, портрет, хотя и слегка намок, но не пострадал от влаги. Паша содрал с ближайшего камня сухой клочок белого мха и тщательно промокнул им влагу. Тут он заметил, что фотобумага слегка отклеилась от картона, а между ними лежит еще что-то. Паша осторожно, просунул лезвие ножа в образовавшуюся щель и вытащил полоску тонкой папиросной бумаги. Аккуратно развернув ее, он увидел, что на ней черной тушью в строчку написаны следующие слова:

             АИВА, ВОЛК, ЕЛКА, ИОНА, КЛЕВ, ЛИПА, НИВА, ОВЕН, ПОЛЕ, ЧЕКА.

– Это что за абракадабра? – Олег взял у Павла клочок бумаги с таинственными словами и стал внимательно изучать его.
– Похоже, какой-то шифр, – задумчиво ответил Паша. Он разрезал кусок полиэтилена пополам. В одну половину пленки он завернул фотографию и картонку со стихами. Портрет он положил в свой внутренний карман, а папиросную бумагу с шифром засунул в полупустой спичечный коробок и, завернув его в другую половинку полиэтилена, передал Олегу. – Вот! Храни, как зеницу ока! Кто знает, какие тайны скрывает этот шифр…
Олег бережно затолкал сверточек поглубже – в нагрудный карман рубашки под свитер. Затем он с интересом посмотрел на Пашу и спросил:
– А знаешь, что делали норманны с кормщиком, разбившим драккар о скалы?
– Зажаривали на медленном огне?
– Мои предки были люди практичные…
– Значит, они потом его еще и съедали.
– Дундук, ты, Пашка, а не кормщик, – разочарованно ответил Олег. – Просто он должен был отремонтировать корабль.
– Неизвестно, еще что хуже, – проворчал Паша. – Как мы новую поперечину сделаем? Топор-то я утопил!
– У нас есть охотничий нож, – бодро ответил Олег.
– А главное, – подхватил Паша, – недюжинный ум и сильные руки, которые позволят мне придумать, как стянуть бревна, а тебе воплотить эту идею в жизнь.
Олег безнадежно махнул на него рукой и принялся выжимать свою одежду.
Через полчаса плот был отремонтирован. Олег охотничьим ножом выстрогал новую поперечину. Она, конечно, держала бревна не так плотно, как «родная», но пригодился репшнур, которым плот стянули уже намертво.
Путешественники продолжили сплав по Нельме. К счастью, порогов на ней больше не предвиделось. Река, после проливных дождей вздулась и неслась с огромной скоростью. Даже там, где раньше безмятежно разливались спокойные плесы, сейчас появилось оживленное течение. Все это было на руку Паше с Олегом, торопившимся ускользнуть из опасной зоны.
К тому времени как они вышли на простор Пижмозера, на часах было пол-четвертого. Олег приналег на весла, и через полчаса они уже входили в тростниковую бухту, где стояла байдарка. Та оказалась на месте – похоже Скворцы были в лагере.
Когда Паша с Олегом выгружали вещи и ставили плот на стоянку, до их слуха донесся далекий гул вертолетных двигателей.
– Шестнадцать ноль-ноль, – сообщил Паша. – Группы оцепления высаживают. Четко действуют – прямо хоть часы сверяй. Но – все! Теперь это нас не касается. Мы успели выскочить. Надо только предупредить Скворцов, что мы сегодня никуда не уходили, и наше алиби обеспечено.
 
ГЛАВА 36
ЦУГЦВАНГ

Вернувшись в лагерь, Павел с Олегом обнаружили, что там вовсю кипит работа по заготовкам. Людмила перебирала бруснику, Иван солил белые грузди, перекладывая их чесноком, укропом и другими специями, на столе кверху донышками стояло полтора десятка закатанных банок с маринованными боровиками и подосиновиками, а в протопленной, но погасшей печке на малиновых прутьях сушились белые грибы. Над костром перед засолкой отваривались лисички. Судя по ароматному дымку, пробивающемуся из-под крышки коптильни, там на ольховых чурочках подрумянивались полосатые окуни. В бочке с отверстиями, стоящей в проточной воде у самого берега, вымачивались волнушки и черные грузди. Ингур, которого вся эта продукция нисколько не интересовала, индифферентно дрых под столом. В общем, битва за урожай была в полном разгаре.
– Привет труженикам заготовительно-засолочного пункта! – поприветствовал Скворцов вышедший из лесу на поляну Пашка. – Лягушачьи лапки на засолку принимаете? Лапки – первый сорт. Отдаем по рублю за штуку.
– По такой цене, – ответил Ваня, – принимаем лапки только сорок пятого размера. И партия должна быть не меньше тонны.
Паша представил себе такую партию и содрогнулся.
Людочка всплеснула руками:
– Да они сами, как лягухи – мокрые! Вон у Павлика уже зуб на зуб не попадает. Вроде и дождя не было…Вы, что опять с моста упали? Растяпы! Ну-ка быстро переодевайтесь. Сейчас мы вам чай с малиной сделаем. Не хватало мне еще сопливых охотников тут…
Пока растяпы одевались во все сухое, Иван развесил их мокрую одежду у костра. Людочка поставила на стол миски с гречневой кашей и тушенкой, нарезала хлеба, налила горячего чая и наполнила маленькую мисочку малиновым вареньем. А когда парни устроились за столом, подсела к ним на лавочку, подперла щеку рукой и, явно любуясь, как они уплетают гречку с тушенкой, спросила:
– Ну, пионеры-разведчики, рассказывайте, где были, чего видели?
Пионеры-разведчики переглянулись, и Паша сказал:
– Лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать.
С этими словами он извлек из рюкзаков и разложил на столе найденные вещи. Людмила захлопала в ладоши, а Иван ревниво сказал:
– Все-таки хотелось бы послушать полярные рассказы героев – участников высокоширотной экспедиции.
Паша вздохнул, взглянул на Олега, с сомнением посмотрел на Людмилу и начал рассказывать. С самого начала и со всеми подробностями, включая подслушанный в Медвежьегорске разговор…
Когда он закончил, воцарилась тишина. Людмила сидела, прижав ладони к щекам, и переводила испуганный взгляд с Олега на Пашу. Иван вообще отвернулся в сторону и, нахмурившись, внимательно смотрел на то, как плывут листочки по Пижме.
– Ну, вот, теперь все в курсе, что тут происходит, – подвел итог Павел. – Какие будут предложения?
– Морду бы вам обоим начистить, – мечтательно предложил Иван. – Да, боюсь, уже не поможет. Какого черта вы все это время молчали?
– Не хотели вас попусту тревожить. Кто ж знал, что так все обернется?
– Спасибо вам за заботу о нас, хилых и убогих! – язвительно поблагодарил его Иван. – Конечно, подобные ужасы могут перенести только такие герои, как вы с Олегом. А мы еще в Медвежьегорске уписались бы со страху…
– Мальчики, хватит отношения выяснять, – прервала их Людмила. – Надо решать, что делать дальше.
– Надо просчитать все варианты, – сказал Олег. – Как в шахматах.
– Вариантов, как говорил мой боцман, большой знаток шахматной стратегии – всегда два, – заявил Иван. – Или сматываемся, или садимся.
– Если сматываемся – придется идти к участковому за ружьем, – сказал Паша. – А заодно объяснить ему, где и когда мы нашли свои паспорта, деньги и все остальное. Вот тут-то нас и повяжут.
– Это еще почему? – удивился Иван.
– Да потому, что капитан видел все это в балке у ворюг на Чарозере, – и Паша обвел рукой разложенные на столе вещи.
– Ну, и что? – продолжал недоумевать Ваня.
– Ты меня изумляешь! – покачал головой Пашка. – Представь, вот капитан с Черным Охотником вернулись с места убийства и полезли в балок – посмотреть, чьи это паспорта в тайнике лежат? Хвать, а там – пусто! Что они подумают?
– Ну-у-у, что вещи кто-то унес, пока они ходили на болото…, –  рассудительно предположил Ваня.
– Гениально!– похвалил его Пашка. – А это значит что?
– Ну, и что это значит? – Иван никак не мог сообразить, к чему Паша клонит.
– Да то, что этот кто-то находился там неподалеку одновременно с ними. И, наверняка, причастен к убийству. Или по крайней мере – что-то знает о нем! Понятно?
– А почему нас участковый-то повязать должен?
– Да потому, что они собирались и, наверняка уже поставили милицию в известность.
– О чем?
– Ваня! Я тебя сейчас убью! – зарычал Пашка. – О чем, о чем?… Да о том, что кто-то забрал документы и вещи из балка на Чарозере. И еще список этих вещей приложат. И скажут, что тот, у кого они сейчас находятся и есть убийца или, по крайней мере, свидетель убийства! А Ничипоренко-то уж сразу сообразит, что эти вещи украли у нас. И тут мы с ними и со своими паспортами заявимся! Мол, извините, товарищи милиция, ошибочка вышла. Нашлась наша пропажа! За подкладку завалилась… Нет уж! Пусть лучше все думают, что вещи взяли те двое, оставшиеся в живых беглых зека  – Хорек и Стилет. Что они прятались где-то рядом, а потом, когда капитан с Черным охотником ушли на болото, залезли в тайник, забрали наши шмотки и скрылись с ними в лесу.
– А если мы не сматываемся, а сидим здесь, то что будем говорить этим воякам? – поинтересовался Олег. – Они с завтрашнего дня собирались допрашивать всех гражданских лиц в округе.
– Им мы скажем, что сегодня и носу из лагеря не показывали, – ответил Паша. – Целый день тут сидели и грибы солили. Только надо обязательно все эти вещи и паспорта спрятать подальше.
– Подождите, – вдруг сказала Людмила, которая до этого в разговоре участия не принимала, а хозяйски пересчитывала деньги из конверта. – Вы что там – сами кого-то ограбили? Здесь было сто семьдесят рублей, а сейчас – четыреста девяносто. Откуда еще триста двадцать рублей взялось?
Людмила вытряхнула на стол все остальное содержимое конверта. Там оказалось четыре паспорта и маленький бумажный пакетик. Она осторожно развернула его и выложила на ладонь два золотых обручальных колечка и две золотых сережки с зеленоватыми гранеными камешками.
– Господи, – простонала Людочка. – Кровопийцы! А это где вы взяли?
– Я, кажется, знаю, откуда эти деньги и драгоценности, – сказал Паша. – Они – из дома Ермолаевых. Тут еще кое-что должно быть.
Он взял коробку с рыбацкими принадлежностями и открыл ее. Там среди катушек с лесками, коробочек с крючками, мормышками и блеснами он нашел то, что искал – золотистую рыбку-брошку с радужным эмалевым покрытием.
– Это они вытряхнули из шкатулки в доме Ермолаевых, вместе с деньгами, кольцами и сережками, – пояснил Паша, отложив брошку в сторону. – Там еще твой компас был, Олег, но они его обронили по дороге с кладбища на Чарозеро…
– Вот Федор Степанович с Настей теперь обрадуются! – умилилась Людмила
– Это точно, – согласился Паша. – Вот только, как им объяснить эту «находку»? У них, ведь, участковый сразу спросит – откуда? Или Ермолаевым тоже соврать? Сказать, что нашли их деньги и золото в дупле старого дуба? Ермолаевы-то может, и поверят, а участковый – тут же нас повяжет. Надеюсь, Ваня, не надо объяснять почему?
– Уголовников на Чарозере было трое, – переключился на другую тему Олег. – Одного кто-то застрелил. Двоим удалось смыться. Почему же они хотя бы деньги и драгоценности не взяли?
– Видимо, события развивались так, что оставшимся в живых ворюгам стало не до украденного, – предположил Паша. – Они сами еле ноги унесли. И теперь прячутся в лесу.
– Выводы? – спросил Олег.
– А выводы такие, – немного подумав, ответил Паша. – Пока этих ворюг не поймали и не раскололи, мы не можем ни уехать отсюда, ни вернуть Ермолаевым их ценности, ни признаться в том, что сегодня были на Чарозере. Чтобы не вляпаться в большую кучу неприятностей.
– А когда поймают? – спросил Олег. – Тогда что?
– А вот когда их поймают, и они прояснят милиции и спецслужбам, что сегодня произошло на Чарозере – вот тогда и мы сможем объяснить, почему сразу не признались, что были там. И то – если нас спросят об этом. Такая расстановка фигур получается.
– Интересно, что там произошло на самом деле? – задумчиво произнес Олег. – Кто застрелил эту парочку в камуфляже? Непонятно также кто и за что грохнул Клеща?
– Сия тайна велика есть, – вздохнул Паша. – Может быть, когда-нибудь нам и удастся ее разгадать…
– А что нам сейчас-то делать? – спросил Иван.
– А ничего особенного нам сейчас делать, как раз и не надо, – Паша пожал плечами. – Это как раз такой случай, когда лучшее действие – полное бездействие. В шахматах такое положение называется – цугцванг. Когда любой наш ход только ухудшает собственное положение.
– В шахматы хорошо играть с равным по силе противником, – с сомнением покачал головой Иван. – А то может получиться, как в той басне.
– Что-то новое в твоем репертуаре, – удивился Паша. – Что еще за басня?
– А вот послушайте, – Иван продул папиросу, закурил и начал:
– Выиграл однажды Заяц чемпионат мира по шахматам. Понятное дело, звери своему Шахматному Королю устроили чествования: торжественную встречу в аэропорту, почетный эскорт, интервью по телевидению, концерт, фейерверк. Ну, Заяц и зазнался. На всех свысока поглядывает, на своих братьев-зайцев поплевывает. Даже о Медведе – Губернаторе леса, и то неуважительно стал отзываться. Как-то раз сказал, что он – козел. Надоело все это Медведю. Вызывает он Зайца к себе и говорит: «Вот что, Чемпион! Давай-ка, я с тобой в шахматы сыграю. Если выиграешь – станешь вместо меня Губернатором нашего леса. Но если проиграешь – я тебя съем!» Вот начали они играть. И уже на пятом ходу Заяц собирается мат ставить. Но вдруг Медведь берет своего коня и через все поле, по диагонали, «съедает» короля у Зайца. Тот говорит: «Медведь! Это не по правилам! Кони так не ходят! И вообще, в шахматах королей не съедают…». А Медведь ему и отвечает: «Это в Заячьих шахматах кони ходят по правилам. А в Медвежьих – все ходят так, как им Медведь прикажет, а если Медведь захочет – он и Шахматного Короля может сожрать!» Так и съел бы Медведь Зайца, но тут явился Лев и сместил Медведя с поста Губернатора. Ибо Лев, хоть, и был Царем зверей, но часто «находился на мели», а Заяц все же был Чемпионом мира, поэтому неплохо зарабатывал и регулярно делал крупные взносы в Фонд Мира.
– А при чем тут Фонд Мира? – спросил в наступившей тишине Олег. – И где у этой басни мораль?
– А мораль такая: Заяц может обыграть Медведя в шахматы только если за соблюдением правил следит Добрый Лев, – закончил басню Иван. – А вот какой такой «добрый лев» за нас перед всеми этими волками позорными заступаться будет?
– Я, конечно, не шахматист, – мрачно сказал Олег, – но и зайцем себя не считаю. И ни в чьей защите не нуждаюсь!
– Очень поучительная история, – подвел итог Паша и понимающе спросил у Ивана. – Боцман рассказывал?
– Какая разница? – огрызнулся тот. – Лучше скажи, чем займемся?
– Будем заниматься тем, чем и занимались – рыбачить, охотиться, ходить по грибы да ягоды. А как только станет известно, что воров поймали, мы возвращаем ценности Ермолаевым, забираем ружье у Ничипоренко и едем на Онежское озеро. Все по графику.
– По графику мы на Пижмозере собирались провести десять дней, – уточнил педантичный Олег. – Сегодня восьмой. Как у нас с выполнением плана заготовок?
Людмила достала из карманчика записную книжечку и строгим голосом секретаря школьной комсомольской организации, выступающего на отчетно-перевыборном собрании, доложила:
– План заготовок выполнен на сто один процент. Брусники собрано сорок литров. Белого груздя засолено четырнадцать литров. Малюсеньких крепеньких боровичков и подосиновичков замариновано двенадцать литров. Волнушек, лисичек и черного груздя подготовлено к засолке десять литров. Малинового и черничного варенья наварено по шесть литров.
– Да! Это – сто процентов, – уважительно согласился Паша. – А один процент – это что?
– А один процент – это ваши копченые и вяленые окуни, – ехидно ответила Людочка. – Их всего-то – на дне корзинки. С чем вы пиво пить будете? С малиновым вареньем?
– Пиво с малиновым вареньем? – с отвращением произнес Ваня. – Бред пьяного кулинара! Это все равно, что водка с витамином «С» и рыбьим жиром. Нет уж! Обещали воблу – гоните воблу!
– А мы нагоним! – убедительно заверил Паша. – Примем повышенные социалистические обязательства. Будем работать сверхурочно и наверстаем упущенное.
– Скорее уж – уеденное, – проворчал Олег. – Не успеешь поймать, закоптить или завялить рыбку, как от нее уже один скелет остается…
– В общем, план на следующие два дня такой, – резюмировал Паша. – Кроме рыбной ловли – делать нечего. Кстати, плот нам собирать тоже не надо. Мы угнали его с Чарозера.
– Надо его перекрасить и номера перебить, – предложил Ваня.
– Очень смешно, – заметил Паша и предложил. – Вы бы лучше посмотрели – может, ему ремонт требуется? Наверняка, плавучесть камерами можно усилить. Зря, что ли их от самого Питера тащили? Вон сколько груза заготовили. Да и сидеть на нем хочется повыше – уж больно там мокро. И вообще, кто у нас за флот отвечает?
– Посмотрим, Паша, посмотрим, не переживай, – успокоила его Людмила. – Какие там дела у нас еще имеются?
Паша оглядел всех таинственным взглядом и загадочно произнес:
– «Дела давно минувших дней, преданья старины глубокой…»
С этими словами он достал из кармана сверток полиэтиленовой пленки, развернул его и выложил на стол перед изумленными Скворцами старинную фотографию на прямоугольнике синего картона.
 
ГЛАВА 37
ШИФРОВАННОЕ ПОСЛАНИЕ

Людмила осторожно взяла фотографию в руки тихо сказала:
– 1903 год, Витебск… Красивая девушка! Кто это, Паша?
– Это Настина прабабушка – Анастасия Стандецкая. Она похоронена здесь, на старом кладбище. Мы с Олегом видели ее могилу.
– А как эта фотография у тебя оказалась? – спросила Людмила.
– В том-то все и дело!– сказал Паша. – Я вытащил ее из кармана вора, убитого на Чарозере.
– Ничего себе! – удивился Ваня. – На кой черт ворам фотка чьей-то прабабушки?
– Не чьей-то, а именно Насти Ермолаевой, – поправил его Павел. – Я уверен, что эта фотография и была основной целью кражи у нее в доме. А деньги и драгоценности взломщики прихватили так, заодно.
– Что такого особенного в этом портрете? – Иван, недоумевая, разглядывал фотографию.
– Дело в том, что это не просто фотопортрет, – Паша выдержал театральную паузу и заявил: – Это шифрованное послание.
– От Юстеса к Алексу? – спросил Иван.
– Нет, – спокойно ответил Паша. – Это послание от покойного Василя Петровича Павличенко к Насте Ермолаевой.
Некоторое время все смущенно молчали, как будто Паша на полном серьезе объявил, что он – пришелец с Альфы Центавра. Потом Олег осторожно спросил его:
– Паша, ты это что – серьезно?
– Серьезней некуда! – ответил тот.
– Тогда, объясни – с чего ты так решил? – потребовал Иван.
– Там, на обратной стороне фотографии есть стихи, – ответил Паша. – Очень уж они интересные.
Людмила повернула фото обратной стороной и вслух прочитала то, что там было написано.
– Ну, и что тут интересного? – спросила она. – Стихи и стихи. Прямо скажем, так себе, стишочки. Не Блок и даже не Маяковский. Но в то время каждый влюбленный юноша считал себя поэтом и был готов написать целую оду в честь своей возлюбленной. Не то, что сейчас…
Ваня нахохлился и что-то пробурчал, насчет грошовых рифмоплетов и настоящих мужиков, но ему не дали развить эту мысль шире.
– А тебе эти стихи не кажутся слишком мрачными для любовного послания? – поинтересовался Паша.
– В начале века в моде был всякий мистицизм, – пожала плечами Людмила.
– Вот и я сначала так подумал! – обрадовано согласился Паша. – Но есть вторая странность. Почему этот воздыхатель дарит любимой не свой портрет, а ее собственный?
– А может, этот тип фотографом был? – предположил Иван. – Он ее любил. Она снялась у него салоне. Он ей фото подарил.
– А себе могилу откопал. Памятник поставил. И надпись написал. Что он ее любил … В общем – чушь собачья! – отмахнулся Паша. – Вы мне лучше на такой вопрос ответьте: почему этой фотографии за семьдесят без малого лет никто из Ермолаевых ни разу не видел? Ее обнаружили лишь пять лет тому назад, да и то – случайно, когда на работе разбирали вещи Настиной мамы, после ее гибели в автомобильной аварии.
– Откуда ты знаешь? – поинтересовался Олег.
– Настя рассказала, – ответил Паша, – И самый главный вопрос: почему этот портрет был похищен ворами из дома Ермолаевых?
Все молчали. Наконец, Иван сказал:
– Ладно! Сдаемся. Говори, что все это значит?
– Я сам ломал голову над этим вопросом с того дня, как увидел этот портрет со стихами. Но у меня уже появились кое-какие соображения. Хочу ими поделиться. А вы уж сами судите – есть в них логика или это все бред. Причины, которые побудили автора направить Насте Ермолаевой это послание, обсудим позже. А для начала я попробую доказать, что эти стихи действительно адресованы ей Василем Павличенко.
Во-первых. Павличенко и Настина прабабушка могли познакомиться еще в молодости. Вспомните, что Федор Степанович рассказывал о Павличенко? Он говорил, что тот учился лесному делу не то в Минске, не то в Витебске. Судя по его могильной плите, он 1883 года рождения, значит, ему в 1903 году было двадцать лет. А Настиной прабабушке? Смотрим на ее могильную табличку – 1885 год рождения. Значит, тогда ей было восемнадцать. Могли они встретиться в Витебске и полюбить друг друга еще до 1903 года? Могли.
Во-вторых. Анастасия по настоянию своих родителей вышла замуж за Юзефа Стандецкого и уехала с ним в Вильнюс. Я видел их семейное фото, датированное 1908 годом. На ней их старшей дочке – Марыле, будущей Настиной бабушке, лет пять. Это значит, что они поженились тоже примерно в 1903 году. Могла свое фото Анастасия, уже Стандецкая, подарить Василю Павличенко на память перед отъездом в Вильнюс? Могла.
В третьих. Прабабушка Анастасия вернулась обратно именно в Витебск из Вильнюса в 1920 году с дочкой Марылей, после того, как в Гражданскую Войну без вести пропал муж. Сыновья же ее – Вацлав и Станислав – остались в Вильнюсе. Оба потом погибли в Варшаве – в сорок четвертом. Они служили в Армии Крайова, которая в конце войны партизанила в Литве и Польше против Советской Армии. За что всю семью прабабушки Анастасии и сослали в Пижмозеро из Витебска сразу после Отечественной Войны – в 1946 году. И в том же году, и опять же из Витебска сюда переезжает Павличенко. Мог он перебраться сюда ради нее? Мог.
– Ему в 1946 году было уже шестьдесят три, а ей – шестьдесят один, – задумчиво сказала Люда. – Это ж какая любовь у них была!?
– И почему он на ней не женился, когда та вернулась в Витебск? – спросил Иван. – Если такая любовь была?
– Я же сказал, что муж Анастасии пропал без вести, а не погиб.
– А какое это имеет значение? – скептически поинтересовался Иван.
– Значительное! – веско ответил Паша. – Ведь она официально не была ни вдовой, ни разведенной. А если вы вспомните, что Василь Павличенко был человеком глубоко верующим, то становится понятным, почему он не мог ни со своей женой развестись, ни жениться на Анастасии.
И, в-четвертых. На могильной табличке Настиной прабабушки стоит дата ее смерти – 26/II/1959. А сама Настя Ермолаева родилась – 07/III/1959. Ровно через девять дней! Как раз тогда, когда по православным поверьям душа человека покидает бренный мир. Так не об этом ли говорит В.П. в первой же строке?

                «Как знак небес – воскресла ты!»

Паша сделал паузу, а затем спросил:
– Ну, что? Убедил я вас? Могло быть это послание адресовано Василем Павличенко Анастасии Ермолаевой? Мне кажется – ответ очевиден. Могло!
Некоторое время все задумчиво молчали. Потом Иван недоверчиво покачал головой:
– Что-то много всяких «моглов»  в твоей теории – могли, могла, мог, могло… Все вместе – это слишком невероятно!
– В жизни еще и не такое бывает! – авторитетно заверил Пашка.
– Ну, хорошо, – сказал Олег. – Допустим, эту фотографию в 1903 году Анастасия Стандецкая передала Василю Павлюченко. Предположим, эту надпись он, неизвестно зачем, в 1959 году посвятил Насте Ермолаевой. Но как фотография с этими стихами попала в сейф Настиной мамы?
– Думаю, что Павличенко сам передал портрет Оксане Ермолаевой – ответил Паша. – И, скорее всего, он объяснил ей, что именно эти стихи означают. Потому-то она фотографию и прятала в сейфе. И если бы не авария, она, наверняка, должна была все рассказать Насте, когда та вырастет…
Иван опять высказал сомнения:
– Если даже эти стихи – шифрованное послание, то должна быть очень веская причина, чтобы направить его постороннему человеку. Ну, ладно – Анастасию Стандецкую Василь Павличенко мог полюбить еще в Витебске, а потом тайно вздыхать по ней всю жизнь. Но при чем тут Ермолаевы?
– Слушайте! – вдруг сказала Людмила. – А что если Марыля, дочка Анастасии – не от ее законного мужа Юзефа Стандецкого, а от этого Василя Павличенко? Девочка, как ты сказал, родилась примерно в 1903 году – в год свадьбы Анастасии. Кто сейчас скажет, как там у них все было? Но если это так, то получается, что Оксана Ермолаева – его внучка, а Настя Ермолаева – его правнучка!
Паша величественным жестом указал на Людмилу пальцем и голосом пророка произнес:
– Ты сказала!
– Тогда действительно понятно, почему Павличенко поехал в Карелию за Анастасией – с ней же были его дочь и внуки… Ах, какая романтичная история! – восхищенно всплеснула руками Люда. – Тайная любовь, внебрачная дочь, политическая ссылка, юная наследница… И главное – внешне они похожи. Федор Степанович говорил, что Павличенко носил рыжую бороду и был зеленоглазым. И Настя тоже – рыжая, и глаза у нее – зеленые.
Паша поморщился – видимо, у него было свое особое мнение насчет цвета Настиных глаз и волос. Но вслух он сказал:
– Кстати, там, в стихах, есть строчка и об этом:

                «Глаза твои, как Око света…»

Он мечтательно посмотрел в небесные выси, но тут же встряхнул головой и продолжил:
– Но для нас гораздо важнее следующие строки:

                «Отныне – долг моей судьбы
                Хранителем быть из-за Леты…»

Иван раздраженно заявил:
– А это – вообще, бред какой-то!
– Не скажи, – ответил Паша. – На могильной плите Павличенко стоит дата его смерти – 21/VII/1959. Может, стихи эти он написал, предчувствуя свою близкую кончину. И в них сообщает Насте, что и после своей смерти он остается Хранителем.
– Хранителем чего? – задала вопрос Людмила.
– Судя по всему – чего-то весьма ценного, – ответил Паша. – Мне кажется, что в следующих строчках Павличенко сообщает Насте, как это ценное найти. Для этого ей необходимо пройти какой-то путь:

                «Моя могильная плита
                Начало твоего движенья
                Твоих же предков имена
                Пути начертят положенье …»

Паша со значением посмотрел на Олега и сказал:
– И кто-то уже пытался пройти этот путь. Помнишь ту дождливую ночь, когда мы видели призрачный свет на кладбище? Ты его тогда еще обозвал хемилюминесценцией? Так вот! Я уверен, что кто-то пытался разрыть могилу Павличенко.
– Я до сих пор уверен, что это сделало зверье, – категорично заявил Олег.
– Зверье, но – двуногое, – поправил его Пашка. – Я думаю, дело было так. В тот вечер, когда мы с тобой на озере встретили не то зверя, не то человека, а потом Иван отпугнул его из ружья – к нам заявились те самые урки с Чарозера. Они с какой-то целью шли на кладбище, но мы их вспугнули. Тогда они спрятались в «избушке Дэрсу Узала», дожидаясь, пока мы угомонимся. Доказательства тому я обнаружил на следующий день, когда мы ходили за бочками для коптильни. Я заглянул в избушку и, мне показалось, что там кто-то побывал. И только потом, ночью, когда ты уже храпел, я вспомнил, что там изменилось. Чайник перекочевал с плиты на стол, дров в поленице стало меньше, и куда-то подевались свечки. Или, скажешь, свечки тоже взяли дикие звери? Нет, Олег! Зверям они ни к чему. А вот гробокопателям с Чарозера свечки пригодились. Это при их призрачном свете они сдвинули могильную плиту, разрыли могилу, что-то взяли из нее, кое-как успели закидать раскоп и смылись, когда мы с тобой явились изучать хемилюминесценцию. Как тебе такая версия ночных приключений?
Олег немного помолчал и спросил:
– Что они там могли искать?
– Не знаю, – ответил Паша. – Но, по-моему, то, что эти уроды там нашли, оказалось для них бесполезным. Поэтому они и отправились в дом Ермолаевых за этим портретом. Кто-то из них знал или догадывался о его тайном назначении. Скорее всего, это был Сергей Павличенко, который мог видеть этот портрет у своего деда – Василя Петровича, когда там еще не было никаких стихов. И он же, по словам Насти, мог видеть его после той аварии среди вещей ее мамы, но уже с надписью. Тогда он и заподозрил что-то. Уверен, что дело было так, или почти так.
– Если они воспользовались этим портретом, то чего мы суетимся? – скептически спросил Иван. – Может, они уже нашли то, что Павличенко завещал Насте?
– Не знаю, Ваня, – вздохнув, ответил Паша. – Надеюсь, что – нет. Хотя, после кражи у Ермолаевых они опять побывали на кладбище и на этот раз – почему-то с компасом.
– Что же они так упорно ищут? – спросила Людмила? – Какие-нибудь сокровища?
– Мне кажется, что ответ на этот вопрос и скрыт в стихах, – ответил Пашка. Смотрите:

                «Ты на своем пути найдешь
                Цветок ветров и расстоянье
                Но только если ты прочтешь
                Мои слова, что здесь, но втайне…
                Удастся путь замкнуть тебе
                Постигнешь тайну Ока света
                Все, что сберег от Сатаны
                К твоим ногам сложу за это»

– Я предлагаю, – подвел итог Паша, – найти и пройти этот загадочный путь, чтобы отыскать то, Хранителем чего был Василь Павличенко.
– Но там говорится еще о каких-то тайных словах, которые необходимо прочитать, – заметил Иван. – Что это за слова такие? Я ничего не вижу. Или тут применены невидимые чернила?
– К счастью, нет, – ответил Паша. – Олег, где эта полоска бумаги, которую мы нашли в тайнике, между фотографией и картонкой?
– Она у меня в рубашке, которая сушится.
– Тащи ее сюда.
Олег неторопливо встал и направился к костру. Там он залез в нагрудный карман рубашки, вытащил спичечный коробок, завернутый в полиэтилен и, вернувшись к столу, отдал его Паше.
Тот взял коробок в руки, и внезапно лицо его приобрело напряженное выражение. Он торопливо развернул пленку и достал коробок, отчего-то потемневший. Паша быстро открыл его, и оттуда выпала на стол пара обгоревших спичек и обугленные кусочки бумаги. Он разложил их на столе, и все увидели, что от полоски папиросной бумаги уцелело только два клочка:

                АЙВА, и  ЧЕКА.

– Что за черт! – воскликнул Паша. – Она же целая была!
Иван сходил к костру, снял Олегову рубашку с шеста и начал внимательно осматривать ее. Затем вернулся к столу.
– Все ясно, – заявил он и показал рубашку присутствующим. На ее нагрудном кармане темнела подпалина. – Видимо, в какой-то момент костер разгорелся слишком сильно – высохшие спички в коробке и вспыхнули. А мы так увлеклись разгадыванием ребуса, что не заметили этого.
– Отчего же коробок и бумажка целиком не сгорели? – удивленно спросила Люда.
– Потому что горение шло в замкнутом объеме, – уныло объяснил Паша. – Спички и часть бумаги сгорели, весь кислород израсходовался, и все остальное погасло.
Его разочарованию не было предела. Только что ему казалась: вот она разгадка тайны – у него в руках! И вдруг, по нелепой случайности, ключ к разгадке оказался безвозвратно утерян. Паша сидел за столом, обхватив голову руками, и тупо смотрел на обгорелые клочки бумаги.
Неожиданно Олег сказал:
– Людочка, дай мне, пожалуйста, твою записную книжку и карандаш.
Та передала ему свой блокнотик и цанговый карандаш. Олег выбрал чистый листок и начал что-то писать на нем. Через минуту он закончил и передал блокнот Паше. Тот положил его перед собой и тем же бессмысленным взглядом уставился на него. Постепенно глаза его прояснились, и он прочел, что там было написано:

              «Айву Волк Ел, Иона Клевал Липу, Ниву Овен Полем Чикал».

– Что это за бредятина? – изумился Пашка. – Там все не так было. Ты хотя бы на первое и последнее слова посмотри. Там – «АИВА» и «ЧЕКА», а у тебя – «Айву» и «Чикал».
– Забыл свое великое учение? – спросил Олег. – Могу напомнить: «Способ запоминания идиотских топографических названий с помощью бредовых мнемосхем». Диссертация на соискание ученой степени кандидата трепологических наук. Ну, вспоминай, как ты нас в поезде развлекал: «Навалили Фарфора в Сортир…».
Лицо у Пашки медленно просветлело.
– Так это что? – спросил он. – Ты составил мнемосхему к словам этой записки?
– Уммгу, – ответил Олег.
– Так ты ж в руках держал ее не больше минуты, – изумился Пашка.
– Уммгу, – опять ответил Олег.
– И ты можешь по ней восстановить исходный текст? – уже с надеждой в голосе спросил Пашка.
– Нет, – ответил Олег. – Ты ж учил только тому, как мнемосхемы составлять, а как их расшифровывать – нет.
Пашка разочарованно вздохнул и опять взялся за листочек с текстом.
– Подожди-ка, – вдруг сказал он. – Вот что я точно запомнил. Все слова там были четырехбуквенные, стояли в именительном падеже и единственном числе, имели смысл, и всего их было ровно десять. Так! А у тебя тут что? Слов тоже десять, но они все исковерканы.
– Не исковерканы, а изменены для удобства запоминания мнемосхемы, – невозмутимо поправил его Олег.
– Иди ты со своими мнемосхемами, знаешь куда, – свирепо сказал Пашка. – Не мог по-человечески запомнить! Нагородил какой-то ахинеи!
Иван и Людмила уже еле сдерживались, чтобы не расхохотаться в полный голос.
Но Пашка ничего не замечал вокруг. Он, с азартом спаниеля на охоте, изучал записи Олега и обгорелые листочки:
– «Айву» – это, конечно, «АИВА». «Чикал» – это «ЧЕКА». Теперь попробуем восстановить остальное. «Волк» он и в Африке «ВОЛК». Кажется, «Ел» – это была «ЕЛКА». «Иона» так и было – «ИОНА». «Клевал» – это, конечно «КЛЕВ». Идем дальше. «Липу» это, наверняка, «ЛИПА», а «Ниву» – это «НИВА». Пусть «Овен» так и останется «ОВЕН». «Полем» будем считать «ПОЛЕ». Вроде – все. Что у нас получилось?
Под «мнемосхемой» Олега Паша написал на том же листочке в одну строку:

            АИВА, ВОЛК, ЕЛКА, ИОНА, КЛЕВ, ЛИПА, НИВА, ОВЕН, ПОЛЕ, ЧЕКА.

Олег взял блокнот, внимательно прочитал слова и заявил:
– Точно! Все так и было!
– А это что за дребедень? – недоуменно спросил Иван. – Опять бессмыслица какая-то.
– Наверняка это простейший буквенно-цифровой код, – заявил Паша. – Каждой букве соответствует какая-то цифра. Ну-ка, сколько тут всего букв?
И Паша на том же листочке выписал в алфавитном порядке буквы, встречающиеся в словах:

                А, В, Е, И, К, Л, Н, О, П, Ч

– Отлично! Как я и думал! – воскликнул он. – Все десять слов построены из десяти букв. Теперь остается только определить, какая буква, какой цифре соответствует.
– А чего тут гадать? – удивился Иван. – Если слова расположены в алфавитном порядке, то и цифры тоже должны идти по прядку. А – это «1», В – это «2», Е – это «3» ну, и так далее.
– Вряд ли, – не согласился Паша. – Такой шифр смог бы раскрыть любой человек со стороны. Тут что-то другое. Постойте-ка…Ну, конечно! Это же анаграмма к фамилии ПАВЛИЧЕНКО! Тогда ключ к шифру такой: «П» – это «1», «А» – это «2», «В» – это «3», и так далее – до буквы «О», которой соответствует цифра «0». И теперь кодовые слова превращаются в десять четырехзначных чисел.
Он добавил в блокноте к строке из слов еще одну, состоящую из десяти групп цифр:

   2532,   3049,   7492,   5081,   9473,   4512,   8532,   0378,   1047,   6792

– Час от часу не легче, – воскликнул Иван. – А это что значит? Похоже на обозначение квадратов на карте.
– Нет, – Паша отрицательно покачал головой. – Тут что-то другое.
– Может, градусы и минуты? – предположил Олег. – Долгота и широта? Например, 25 градусов, 32 минуты северной широты и 30 градусов, 49 минут восточной долготы.
– Не проходит, – возразил Паша. – Минут не может быть больше шестидесяти. А там есть числа 73, 81 и даже 92.
– Вы еще скажите, что это – пеленги и удаления, – усмехнулся Иван. – Как на флоте. Цель подводная. Пеленг – 25 градусов, удаление – 32 кабельтова. Цель уничтожить! Пуск!
Паша задумался, а Олег вдруг сказал:
– Компас! Паша, им нужен был компас!
Тот соображал еще целую минуту. Наконец, до него дошло:
– Олег! Ты гений! И ты Ваня – тоже гений! А уж обо мне и говорить нечего. Это же векторная схема движения. Угол 25 градусов, расстояние 32 метра, затем – угол 30 градусов, расстояние 49 метров и так далее. Помните, как в пиратских романах – сто шагов на юг, пятьдесят шагов на запад… Недаром этот Павличенко геодезические работы выполнял. Однако непонятно – между чем и чем он измерял угол?
– Наверняка, как в навигации – по часовой стрелке между «нордом» и направлением движения, – уверенно сказал Олег. – Вот только, где исходная точка?
– Ну, это как раз просто, – ответил Паша. – Читайте первоисточник: «Моя могильная плита начало твоего движенья…» Начинать надо от могилы Василя Павличенко.
– А с чего ты решил, что расстояния – в метрах? – подал голос Иван. – Может быть они указаны в шагах?
– Думаю, все же – в метрах, – ответил Паша. – Шаги у всех разные, да и по лесу один и тот же человек в разных местах будет делать разные шаги.
– Ладно, черт с вами! Пойду, заготовлю необходимое навигационное оборудование, – махнул рукой Иван и поднялся из-за стола. – Пашка! Ну, большой топор ты утопил – черт с ним! Но маленький-то где? Куда ты его опять засунул?
Тот взглянул на темнеющий небосвод и удивленно заметил:
– Однако засиделись мы тут. Уже темнеет. Сейчас в лесу черт ногу сломит. Начнем поиски утром. На сегодня хватит и того, что мы почти расшифровали это послание Настиных предков.
– Если только ее предки не были милыми шутниками, – пробурчал Иван.
Он, наконец, обнаружил топорик аж в коптильне, сделал по этому поводу громкое политическое заявление, лаконичное по форме, но емкое по содержанию, и удалился в лес.
Еще долго было слышно, как Иван тюкает топориком под звуки какого-то концерта, доносившегося из радиоприемника. «Людмила в палатке слушает, – догадался Павел. – Супруга с вечерней смены ждет». Наконец, топорик умолк, вскоре стихла и музыка над поляной. Паша поудобнее устроился в своем спальном мешке, чему-то улыбнулся и уже через минуту заснул.
 
ГЛАВА 38
В ПОИСКАХ СОКРОВИЩ

Поиски сокровищ – захватывающее дело. Даже, если вы сомневаетесь в их существовании, и все это – просто игра вашего воображения. Или наоборот – чей-то дурацкий розыгрыш. Но уж если для этих поисков имеется хоть какая-то реальная основа, они могут увлечь вас так, что вы забудете обо всем на свете. Например, выяснить – чьи это сокровища, и что вы будете с ними делать, когда, не дай бог, найдете…
Солнце еще только раздумывало – не позолотить ли верхушки деревьев, когда кладоискатели, наскоро позавтракав, в полном составе выдвинулись в сторону заброшенного кладбища. Каждый имел при себе часть необходимого для поисков сокровищ навигационного оборудования, изготовленного вчера Иваном. Сам он нес подставку-штатив для компаса, который собственноручно смастерил из метрового кола и дощечки – без единого гвоздя. Даже отвес был сделан из немагнитного свинцового грузила.
– Чтобы не перепутать Южную Америку с Африкой, – пояснил Иван. – Как один пятнадцатилетний салага, не знавший основ физики и навигации, но почему-то возомнивший себя капитаном.
Олег, как шинель-скатку, перекинул через плечо стометровую бухту толстого плетеного шнура с узелками из полосок красной ткани, привязанными через каждые пять метров. В руке он держал гладко оструганную палку, обрезанную точно по складному метру. У Людочки в кармашке ее курточки лежали карандашик, резиночка и блокнотик с Пашиной дешифровкой. Сам Павел вооружился топориком, малой саперной лопаткой, трехметровым березовым шестом и десятком колышков. Что касается Ингура, то он не имел никакого вооружения, кроме носа и зубов, но тоже был настроен очень азартно и, как угорелый, носился вокруг.
– Ну-с, начнем! – скомандовал Паша, когда они пришли на место. – Ваня, пожалуйста, поточнее с азимутами. Среднее расстояние каждого хода – пятьдесят метров. Я тут прикинул – ошибка в один градус даст отклонение около метра в следующей точке. А их у нас – десять. Если плохо проложим «трассу», то в ее конце будем копать ямы в радиусе десяти метров. Как у Эдгара По в «Золотом жуке».
– С чего ты взял, что в конце придется яму копать? – спросил Олег. – Может там нас ждет пещера с сокровищами, как в «Графе Монте-Кристо».
– Сундук с яйцами Кощея Бессмертного нас там ждет. На ветвях старого дуба,– ответил ему Иван. Было заметно, что его вчерашний скепсис выветрился еще не полностью.
– Вы бы еще «Буратино» с кукольным театром вспомнили, – покачала головой Людмила. – А вдруг нас там ждет нечто, исполняющее самые сокровенные желания? Как Золотой шар в «Пикнике на обочине» у Стругацких?
– Дай бог, чтобы не получилось, как у Высоцкого – «А в конце дороги той – плаха с топорами!» – пробурчал Иван. – Ладно. По местам стоять! С якоря сниматься! Отходим.
С этими словами он установил рядом с могильной плитой Павличенко штатив, выверил его положение по отвесу и положил на него компас. Отпустив арретир и совместив стрелку с «нордом», он запросил:
– Штурман! Пеленг!
Людмила открыла свой блокнотик и нашла страничку, где были записаны кодовые слова и цифры.
– 25 градусов, мой капитан, – отрапортовала она. – Удаление 32 метра.
Иван выставил визир компаса на 25 градусов от «норда» к «осту» и рукой показал направление Олегу:
– Матрос Дальберг! Крепите конец мерного линя к нактоузу магнитного путевого компаса, и с адмиралом Векшиным гребите отсюда на 32 метра в створе вон той сосны и елочки с наклонной верхушкой.
Олег с недоумением посмотрел на него:
– Чего к чему крепить? На какие елки-сосны грести?
– Привяжи вот эту веревку вон к той палке и дуй за мной, – пояснил ему Пашка.
Олег закрепил конец мерного шнура к стойке штатива, на котором лежал компас, и они с Павлом, разматывая шнур, отправились в указанном направлении. После того, как на шнуре проскочила отметка «30», Олег эталонной палкой отмерил еще два метра. Паша установил на эту точку березовый шест и посмотрел на Ивана. Тот двумя взмахами правой руки показал ему: «Два метра вправо» и опять приник к визиру компаса. Затем показал отведенную вправо и согнутую в локте руку: «Еще полметра вправо» и, когда Паша с шестом выполнил его команду, Иван, глянув еще раз в визир, опустил обе руки книзу: «Ты – на месте». Паша отложил в сторону березовый шест и обухом топора вколотил в этой точке колышек. Иван отвязал шнур от стойки компаса, и Олег смотал его обратно в бухту. Затем Иван и Людмила подошли к этому колышку и установили вплотную к нему штатив с компасом.
Точно так же все повторилось и со следующей парой цифр – азимут 30 градусов, удаление 49 метров. На третьем ходу технологию «накатали» окончательно и дело пошло быстрее. Их путь пролегал по сосновому бору с бело-зеленым моховым ковром и вересковыми зарослями. Там и сям кто-то во множестве раскидал валуны – от небольших, размером с ком для снеговика, до гигантских, величиной с избу. Иной раз мерный шнур проходил впритирку к этим валунам. Наконец, Паша с Олегом отмерили последние 92 метра по азимуту 65 градусов и огляделись.
Несмотря на то, что здесь не было ни дуба с сундуком на ветвях, ни кукольного театра, ни Золотого Шара, ни даже завалящей пещеры, стало ясно, что пришли они «по адресу».
В двух шагах от последнего вбитого ими колышка находился свежий раскоп. Это была яма метра два в диаметре и глубиной около полуметра. По всему ее дну, почти вплотную друг к другу торчали верхушки довольно крупных камней.
– Кто-то успел побывать здесь до нас, – мрачно констатировал Олег.
– Я даже знаю – кто! – сердито ответил Паша. – Это ворье с Чарозера нас опередило. Вот для чего они заходили на кладбище в ту пятницу, когда мы охотились на Югозере. И вот зачем им понадобился компас.
Подошли Скворцы.
– Вы что, уже успели яму откопать? – изумился Иван. – А где старый дуб?
– Все уже откопано – до нас, – успокоил его Пашка. – А в качестве дубов, правда, пока еще молодых, оказались мы…
Олег между тем оглядел место вокруг ямы. Немного в стороне от нее валялась пара здоровенных свежевырубленных кольев. Он поднял их с земли и внимательно осмотрел. На обоих, ближе к заостренным концам была содрана кора, и сильно примята древесина. Один кол даже слегка надтреснул.
– Ты думаешь, с их помощью копали эту яму? – спросил Паша.
– Я думаю, с их помощью сдвинули с места и откатили в сторону вот этот камешек, – ответил Олег и указал на округлый валун, наверное, в пару тонн весом, лежавший чуть поодаль от ямы.
Действительно, по следам на траве и сорванным лоскутам мха было видно, что камень откатили с того места, где сейчас зияла яма.
– Похоже, ты прав! – согласился Паша. – Только вот зачем это им понадобилось? В тексте нет никаких указаний, что искать надо под камнем. Может, на самом камне что-то есть?
Паша подошел к валуну и начал тщательно изучать его. Судя по всему, когда камень перекатывали на другое место, он совершил оборот с четвертью и теперь лежал верхушкой от ямы. Паша обошел валун с другой стороны, расчистил с его верхушки мох и обнаружил, что под ним в граните высечен какой-то непонятный знак размером с ладонь. Не то буква «Z», не то цифра «5» в зеркальном отображении. Через пару секунд он сообразил, что это просто цифра «2», но «вверх ногами». Чтобы убедиться в этом, Паша повернулся спиной к камню, поставил ноги шире плеч, наклонился, уперся ладонями в землю и посмотрел на валун между собственных ног.
В этой позе и застал его Олег.
– Хитрый Лис потерял свой хвост? – невозмутимо спросил он.
– Хитрый Лис чуть не потерял свой ум, – выпрямляясь, ответил Пашка. Он повернулся лицом к валуну и показал рукой на высеченный в граните знак. – Как ты думаешь, что эта «двойка» означает?
Олег долго и сосредоточенно смотрел на камень и, когда Паша уже потерял терпение, глубокомысленно ответил:
– Номер лесного квартала?
– Ты бы еще сказал – порядковый номер этого камня в лесу. Или его вес в тоннах, – предложил Паша.
– Ну, тогда – глубину залегания клада под этим камнем в метрах, – выдвинул новую версию Олег.
– Уже ближе, хотя – вряд ли, – покачал головой Паша. – В этих каменюках и полметра-то прокопать – проблема. А уж два – без буро-взрывных работ – и вовсе невозможно.
– Хорошо. Твоя версия – что означает эта «двойка»? – спросил Олег.
– Оценка за нашу сообразительность, – вздохнул Паша. – Но думаю, что настоящий ответ кроется все в том же послании к Анастасии.
Они вернулись к яме. Олег все же попробовал углубить ее до двух метров. Он вывернул из земли и выкинул из ямы несколько камней килограммов по двадцать, после чего принялся за лопату. Но не успел сделать и пяти взмахов, как под ее лезвием звякнул камень – уже раза в два крупнее. Олег справился и с ним. Дальше камни залегали сплошняком, и размер их становился все больше. Наконец, когда он вытолкал из ямы валун весом больше сотни килограммов, стало ясно, что вести земляные работы здесь без взрывчатки или экскаватора невозможно.
Кладоискатели уселись на краю раскопа. Парни закурили. Людмила отпустила ошейник Ингура, который все это время рвался помогать землекопам. Он тут же спрыгнул в яму и стал яростно разгребать грунт передними лапами. Камни не поддавались, спаниель азартно лаял на них и даже попытался загрызть самого наглого валуна, нахально торчавшего посередине ямы.
– Ты думаешь, там что-то есть? – спросил Паша спаниеля. – Или так, дурака валяешь?
Ингур внимательно посмотрел на хозяина, затем чихнул и, подняв заднюю лапу, презрительно пописал на непокорный камень.
– Молодец, – одобрил его поведение Ваня. – Ты – единственное разумное существо в этой банде свихнувшихся кладоискателей. Я присоединился бы к тебе, но боюсь, общественность меня осудит.
– Пес прав, – разочарованно сказал Паша. – Копать здесь – бесполезное дело. В таком грунте вырыть яму хотя бы в рост человека никому не под силу. Я считаю, что и в радиусе десяти метров будет та же картина – сплошные камни. А отсюда вывод – никто тут ничего на глубине двух метров и не закапывал.
– Согласен, – лаконично ответил Олег.
– А может быть, здесь и вообще никто ничего не закапывал, – добавил Паша. – В общем, так! Собираем манатки и топаем в лагерь. Надо посовещаться. Да, и обедать уже пора.
– Вот, слышу речь не салажонка, но матроса! С тобой, хоть ты и шпак, она меня мирит, – продекламировал Иван.
– Что-то знакомое, – наморщил нос Паша. – Это откуда? Напомни…
– Да, из оперы одной. Боцман рассказывал. Он, когда был в Питере, ходил в Кировский театр. Правда, сперва они с корешами на пару часов в «Кавказском» пришвартовались. Так что за точность его пересказа не ручаюсь, но смысл – я понял. Короче, там один чувак…
– Ой, Ванечка, – перебила его Людмила, – потом, потом расскажешь. А сейчас, идемте все домой – кушать.
Они собрали свое навигационное оборудование и направились в лагерь. Здесь Паша сразу же достал фотографию Анастасии Стандецкой и заново принялся изучать стихи на ее обороте. Пока Скворцы и Олег возились с обедом, он сидел за столом, склонившись над стихами и блокнотом.
– Пашенька, ты бы поел сначала, – жалостливо сказала Людочка. – А с этими кладами мы потом разберемся, хорошо?
– Сытое брюхо – к шифровальной работе глухо! – ответил Пашка и, решительно придвинув к себе миску с супом из рябчиков, сказал: – Я думаю, мы неправильно поняли вот эти строки:

                «Твоих же предков имена
                Пути начертят положенье…»

– Почему неправильно? – спросила Люда. – Павличенко – Настин предок. Его фамилия действительно оказалась ключом к этим цифрам, которые привели нас к конечной точке пути. Просто нас опередили…
– Аналогичный случай произошел в небольшом уральском городке, где живет тетка моего боцмана. Нашел там один мужик в лесу клад – чугунок с золотыми монетами. Ну, думает: «Тут денег – хватит и на кооперативную квартиру, и на машину, и на дачу. Но это с одной стороны! А с другой? Надо официально идти и сдавать клад государству – иначе тюрьма – те же соседи настучат! А сдашь – тебе только двадцать пять процентов выплатят. Это уже  – квартира долой. Да и деньги-то выплатят по официальному курсу золота. Это уже – дача тю-тю. Потом, подоходный налог отдай, партийные и профсоюзные взносы заплати, долги всем раздай – вот и машина накрылась. А банкет на работе проставить? А друзей-родственников неделю поить? Это ж в какие долги опять влезешь?! Нет уж!» –  твердо решил мужик. – «Пойду-ка я этот клад лучше соседу подкину. Он мне, паразит, с прошлого года стольник отдать не может. Вот теперь и долг вернет, и сам, гад, покрутится, как уж на сковородке!»…
– Ну и что? – поинтересовался Олег.
– А то! Мужиков посадили – обоих. Соседи их тоже опередили – заявили, куда следует, что они три чугунка с золотом нашли… Так что не бери в голову, Паша, – успокоил его Иван. – Жили как-то без сокровищ и еще сто лет проживем. Да и что там еще за сокровища? Небось, керенки какие-нибудь… Люсь, вот тебе – нужны керенки?
– Считаете, нас опередили? – спросил Паша, не обращая внимания на Ванькину болтовню. – Тогда ответьте мне, пожалуйста, на такие вопросы:
Во-первых, что означает цифра «2» на камне, под которым, якобы, лежал клад, если яму там можно вырыть лишь на полметра?
Во-вторых, для чего, вообще, нужен этот десяток ходов, если он дает суммарную погрешность плюс минус десять метров?
В-третьих, почему слово «предки» в послании употребляется во множественном числе, если нам оказалось достаточно фамилии одного Настиного предка – Павличенко?
И, наконец, в-четвертых, почему мы ищем только конечную точку пути, если здесь ясно говорится, что имена предков должны начертить «положенье» этого пути?
– Чем тебе не нравится тот путь, по которому мы добрались до конечной точки?– спросил Олег.
– Тем, что мы на нем ничего не нашли, – ответил Паша. – Я думаю, от могилы Павличенко до валуна с цифрой «2» существует какой-то особый вариант пути, пройдя по которому, можно обнаружить некий «цветок ветров и расстоянье». Это и будет инструкция, как найти то, Хранителем чего был Павличенко. Кстати, цифра «2», скорее всего – последний знак в этой инструкции.
– И как ты собираешься ее отыскать?
– Нужно каким-то образом переставить кодовые слова и соответственно – группы цифр в этих строчках:
             АИВА, ВОЛК, ЕЛКА, ИОНА, КЛЕВ, ЛИПА, НИВА, ОВЕН, ПОЛЕ, ЧЕКА
             2532, 3049, 7492, 5081, 9473, 4512, 8532, 0378, 1047, 6792

– А разве так можно делать? – засомневался Иван. – В конечную точку мы правильно попадем?
– Попадем, – успокоил его Паша. – Этими ходами можно идти в любой последовательности – все равно конечная точка пути будет одна и та же.
– Кажется, я понял! – воскликнул Иван. – Это, как если бы на море один корабль прошел сначала сто миль к «норду» и затем – сто миль к «весту», а другой корабль, наоборот, прошел бы сначала сто миль к «весту», а затем – сто миль к «норду», то оба бы они оказались в одной точке!
– Тебе, Ваня, пора заняться популяризацией науки, – похвалил его Пашка. – То, что ты говоришь, понятно даже лопоухим спаниелям. Правда, Ингур?
Пес, услышав свое имя, радостно тявкнул. Иван задумался, но Паша не дал ему углубиться в самоанализ и с большим энтузиазмом в голосе предложил:
– Ну, что? Попробуем решить эту задачку?
– А ты знаешь, сколько существует вариантов перестановок из десяти разных элементов? – поинтересовался Олег
– Знаю, – спокойно ответил Паша. – Более трех с половиной миллионов. Потому-то Павличенко и зашифровал этот путь десятком ходов – чтобы исключить случайное проникновение в тайну. Выбрать их правильную комбинацию сможет только посвященный человек.
– Три миллиона вариантов? – изумился Иван. – Так мы ж вокруг этого кладбища будем ходить до второго пришествия коммунизма! А тогда и деньги уже отменят. Короче, идите вы со своими вариантами… в баню! Надеюсь, хоть туда без компаса доберетесь?
Паша, совсем было собравшийся что-то возразить Ивану, вдруг замер с открытым ртом. Секунд десять он так и сидел, безумным взглядом упершись в самодельную полевую печь-каменку. А потом треснул себя ладонью по лбу, да так, что с другого берега Пижмы ему ответило эхо.
– Ну, конечно, в баню! – воскликнул он. – Куда же еще-то, господи?! Ванька, ты – гений! Ты раскрыл великую тайну. Точнее, это я ее раскрыл, но ты был детонатором взрыва гениальной идеи! Как яблоко, которое упало Ньютону на голову! Как вода, выплеснувшаяся из ванны Архимеда! Как случайная фотопластинка Беккереля. Как немытая посуда Флеминга. Как тот стакан водки, после которого Менделееву приснилась его таблица элементов!
И Пашка, схватив блокнот, стал что-то быстро писать в нем. Минуты через две он закончил и, выпрыгнув из-за стола, начал вокруг печки исполнять индейский «танец голодного волка, бегущего по следу северного оленя».
Олег невозмутимо, а Люда с возрастающим недоумением, наблюдали за его плясками. Ваня же горестно вздохнул:
– Ну, все – готово дело! Последняя стадия золотой лихорадки в советском варианте – человека преследует навязчивая идея, что ему за рационализаторское предложение полагается премия в размере шести окладов. Аналогичный случай был у нас на заводе. Пришлось санитаров вызывать, – Иван решительно поднялся. – Первым делом такого изобретателя надо зафиксировать. Пока он палатку не принял за бухгалтерию и не разнес ее вдребезги на шабаш. Олег, снимай свою куртку. Из нее для этого психа смирительная рубашка в самый раз получится.
Но Пашка не собирался требовать никаких премий. Вместо этого он вернулся к столу и выложил на стол перед настороженными друзьями блокнот, в котором появились две новые строчки:

             ЛИПА, ЕЛКА, ПОЛЕ, АИВА, НИВА, КЛЕВ, ОВЕН, ВОЛК, ИОНА, ЧЕКА
             4512, 7492, 1047, 2532, 8532, 9473, 0378, 3049, 5081, 6792

– Вот путь, – торжествующе заявил он, – пройдя который, мы найдем «цветок ветров и расстоянье», завещанные Настиными предками – Василем ПАВЛИЧЕНКО и Анастасией ЛЕПАНКОВИЧ!
 
ГЛАВА 39
ГРАНИТНЫЕ СКРИЖАЛИ

Олег положил перед собой блокнот и начал внимательно рассматривать новую запись. Скворцы заглядывали с обеих сторон. Первым высказался Иван:
– Снова – здорово! Теперь еще какая-то Анастасия Лепанкович появилась! Она-то – кто?
– Лепанкович – девичья фамилия Анастасии Стандецкой, – объяснил Паша. – Эту фамилию я случайно прочитал на камине в бане у Ермолаевых, когда ночью после ужина искал там свои часы…
– Учитывая твое тогдашнее состояние, ничего удивительного не вижу, – пожал плечами Ваня. – Как-то раз мой боцман с корешами после ужина в «Кавказском» искал гальюн на Дворцовой площади. А когда нашел, то прочитал, что его там построил какой-то Монферан. Вот только они не поняли, где там вход, и на хрена такая труба на крыше.
– Хорошо бы им подвернулась не Александровская колонна, а пропилеи Смольного, – с сожалением ответил Пашка. – Там всегда стоят ребята, которые в доступной форме объяснили бы твоему боцману и его корешам особенности питерской архитектуры.
Ответив на критику, Паша продолжил:
– Так вот, в бане под каминной полкой фамилией Лепанкович подписался Настин родной дядя – Николай Яковлевич Тарасевич. А потом мне Настя рассказала, что его прадед – Ян Лепанкович – также был известным печных и каминных дел мастером в Витебске. Можно было, конечно, сразу сообразить, что этот прадед – отец Анастасии Яновны, но потребовалось, чтобы Ваня послал меня в баню. Недаром поэт сказал: «…И случай – бог-изобретатель!»
– Чудеса какие-то! – всплеснула руками Людочка. – Оказывается, фамилия Лепанкович является анаграммой к фамилии Павличенко!
– И это – еще один аргумент в пользу моей теории об их тайной связи, – уверенно заявил Паша.
Взор его заострился, обратился к далеким далям и, внезапно, как бы, пронзил время…
– Представьте себе такую картину, – взволновано призвал он своих друзей и плавно повел руками, словно раздвигая туманный занавес. – В веселый месяц май, когда расцвела в садах сирень-акация, под птичий звонкий разговор, юноша бледный, со взором горящим, гуляя в парке над рекой, познакомился там с девушкой одной. Она – институтка, дочь офицера, феминистка, любительница велосипедных прогулок и просто – красавица. Он – мужественный студент-естествоиспытатель, собиратель гербария. На дворе  – чарующе звенят волшебные колокольчики Серебряного века русской поэзии. Там и сям читают свои колдовские строфы символисты, акмеисты, футуристы и прочие декаденты. И вдруг, молодые люди, в чьи юные и чистые сердца уже готова робко постучаться первая любовь, узнают, что их фамилии чуть ли не мистическим образом связаны друг с другом. Все! Вспышка! Озарение! Свершилось! Неотвратимая предопределенность толкает их в объятия друг к другу! Рок делает свое дело…
– Ну и фантазия, у тебя, Павлик! – заворожено прошептала Людочка.
А Иван недоуменно спросил:
– Какой еще рок? Тогда не было никакого рока!
– Это неважно, Ваня, – почти нежно успокоил его Паша. – Для нас главное – что их фамилии послужили основой шифра, который может быть понятен только тем, кто знаком с историей обеих семейств. Или тем, кто силой своего интеллекта способен проникнуть в тайну веков.
– Ну, уж – и веков! – охладил пыл Пашиного воображения Олег. – Дело-то было семьдесят лет тому назад.
– Какая разница, – отмахнулся Паша. – Главное – загадка решена! И я предлагаю сейчас же пойти и убедиться в этом.
Возражений не было, и вскоре искатели сокровищ с навигационными приборами вновь оказались у могилы Павличенко.
Иван установил подставку для компаса, выставил азимут и задал параметры первого хода – 45 градусов и 12 метров. Паша с Олегом отмерили указанное расстояние и… уперлись в подножие огромного валуна, метра два высотой. Они обошли камень со всех сторон, но ничего особенного не обнаружили. Паша даже ободрал весь мох с его боков.
– Может, его откатить надо? – ехидно спросил Иван. – А что? Запросто.  Надо лишь в ближайший колхоз обратиться. Думаю, дюжины гусеничных тракторов должно хватить. Вот только потом сокровищами придется делиться со всем колхозом…
Но Паша уже не слушал его. Он попросил Олега встать у камня, вскарабкался ему на плечи, а оттуда на вершину валуна. Там Павел достал нож, расчистил зеленый мох, и тут же воздух огласился его победным кличем:
– Есть!
Он еще немного пошебуршался там, а затем попросил Людмилу забросить наверх блокнот и карандаш. Через минуту он спрыгнул вниз и торжествующе показал рисунок, больше всего напоминавший "глаз".
– Высечен в граните, как и та «двойка» на валуне, что лежит около ямы, – пояснил Пашка. – И размер такой же, с мою ладонь. И тоже скрывался под слоем мха.
– Похоже на глаз, – заметил Олег.
– Или на пельмень, – добавил Ваня.
– Погнали дальше! – нетерпеливо попросил Паша. – Теперь мы, точно, на верном пути. Иван, давай следующий азимут.
Сразу же все заторопились. Даже у Ивана скепсиса поубавилось. Он продиктовал удаление следующей точки – 92 метра и указал направление движения – 74 градуса.
На этот раз, их поджидал валун поменьше – ростом с Павла. Он без помощи Олега взобрался наверх, и вновь под слоем мха обнаружил высеченный в граните знак, похожий на "бублик"
 – А это, что значит? – недоуменно спросил Иван, когда Паша слез с камня и продемонстрировал всем рисунок в блокноте. – Колесо автомобильное?
– Может, это отверстие какое-нибудь? – предположила Люда.
– Дупло старого дуба, – подсказал Иван.
– Скорее это похоже на диоптрийный прицел, – задумчиво произнес Олег. – Или на мишень.
– Зрачок! – воскликнул Паша. – Смотрите – этот знак повторяет «зрачок» предыдущего «глаза». Только в увеличенном виде… Посмотрим, что там дальше.
Знак на следующем валуне представлял собой восьмиконечную звезду:
– Это же роза ветров! – воскликнула Люда.
– Цветок! – поправил ее Иван.
Паша занес и этот рисунок в блокнот.
Так они передвигались от валуна к валуну, отыскивая знаки, высеченные в граните. Все они располагались подо мхом, на верхней части очередного камня и были сориентированы строго по ходу движения. Часа через полтора, когда они добрались до последнего листа этой гранитной тетради – уже знакомого камня, лежавшего около вырытой конкурентами ямы, в блокноте появилась новая строчка из десяти цифр, букв и не совсем понятных знаков:

  "глаз", "зрачок", "роза ветров", N, 2, 5, 7, "православный крест", "стрелка вниз", 2.

– Это и есть «цветок ветров и расстоянье»? – с сомнением спросил Иван. – Что-то не очень похоже.
– Наверное, эти слова надо понимать иносказательно, – пожал плечами Паша. – «Цветок ветров», по аналогии с «розой ветров», скорее всего, означает какое-то направление. А «расстоянье» – оно и в Африке – расстояние. Остается непонятным, что это за направление, и какое это расстояние…
– Опять какой-то ребус, – недовольно пробурчал Ваня. – Нет, чтобы прямо написать: «Клад зарыт под старым дубом».
– Да, уймись ты со своим дубом! – возмутился Пашка. – Попробуй лучше ребус расшифровать. Вот, как бы ты прочитал эти знаки?
– Я-то? – Ваня почесал макушку. – Ну, скажем так: «Ищи дуб… гм, дерево с дуплом, в двухстах пятидесяти семи метрах от могилы Павличенко на «норд» и, копай яму на два метра».
– А что? – с некоторым удивлением в голосе произнес Пашка. – Неплохо. Только дупло мне не нравится, и крест в этом случае стоял бы на четвертом месте. Но проверить, безусловно, надо… Люда, твой вариант?
– Я – как Ванечка! – мудро решила супруга.
– Олег?
Тот задумался, и когда все уже собрались уходить, наконец, огласил свой вариант:
– «Смотри в подзорную трубу от могилы Павличенко по азимуту 257 градусов от «норда», пока не найдешь нечто, обозначенное крестом, и там копай двухметровую яму».
– Все бы вам ямы копать, – проворчал Паша. – Но вариант – хороший. Его тоже проверить надо.
– А ты сам-то, что предлагаешь? – спросил Иван.
– Мне кажется, что «глаз» здесь вовсе не означает – «ищи» или «смотри», – ответил Паша. – И так понятно, что эти знаки указывают направление поисков. Скорее всего, «глаз» – это некий объект, который в послании обозначен, как «Око света». Поэтому, для начала я предлагаю найти его. А вот могила Павличенко, мне кажется, тут вовсе ни причем.
Но сперва все же решили проверить варианты Ивана и Олега. По обеим версиям в качестве исходной точки выступала могила Василя Павличенко. Поэтому, собрав осточертевшие уже всем навигационные  инструменты, кладоискатели вновь отправились на старое кладбище.
Для проверки Ваниного варианта имелось все необходимое, а вот по версии Олега требовалась подзорная труба. Трубы не было, зато имелся  бинокль. Олег пошел в лагерь, чтобы вытащить его из нового тайника, устроенного Ваней под палаткой, где они опять спрятали паспорта и вещи, вызволенные с Чарозера. Тем временем, Паша с Иваном и Людой двинули от гранитного надгробия строго на север, рассчитывая через 257 метров найти дерево с дуплом.
Однако вместо него, метров через двести они «нашли» непроходимое болото. Видимо, когда-то здесь было лесное озеро – ламбушка, которое с течением времени начало зарастать. Теперь почти вся его поверхность покрылось зыбкой трясиной, и только в центре осталось «окно» – открытая вода, с ярко-зеленой ряской. Именно туда указывала неумолимая стрелка компаса. Паша попробовал в своих болотниках пройти по этой трясине, но уже через десяток шагов провалился по пояс. Вовремя подоспевший Олег выволок его на твердую почву с помощью мерного шнура.
Через пять минут они сидели на сухом месте и обсуждали создавшееся положение.
– По этой болотине не прополз бы и Чингачгук, хоть он и был Большой Змей, – констатировал Пашка, выливая воду из сапог и выжимая носки. – Возвращаемся назад.
Около исходной точки Иван снова установил компас на штатив и указал новое направление – 257 градусов от «норда». Олег навел бинокль по этому азимуту, но как ни всматривался в лесную чащу, так и не увидел ничего  похожего на православный крест.
– За прошедшие восемнадцать лет все заросло кустами, – решил Олег. – Придется пройти по этому направлению пешком.
Так и сделали. Но ни валуна, ни скалы, ни даже старого дуба, отмеченного крестом, на этом пути они не встретили. Более того, через полторы сотни шагов они неожиданно для себя оказались на заросшем тростником берегу Пижмозера. Дальше расстилалась водная гладь.
– Значит, и этот вариант отпадает, – подвел итог Паша. – Придется разбираться с этим «Оком света».
– Все это напоминает мне одну печальную историю, – мрачно заметил Иван. – Заслали как-то раз наши спецслужбы в страну потенциального противника опытного разведчика. Тот блестяще выполнил задание, выведал все военные секреты и собрался уже передавать разведданные на Родину – хвать, а шифровального блокнота – нету. То ли по пьянке потерял, то ли негры в метро свистнули. Что делать? Ну, он и придумал: «Передам какую-нибудь абракадабру из случайных цифр, а когда вернусь, скажу, что сами виноваты – не смогли расшифровать». Так и сделал. Возвращается он через месяц на Родину. Вызывает его самый главный генерал. Разведчик думает: «Ну, все – конец, сейчас расстреляют». Но вышло все наоборот. Генерал вручает ему Звезду Героя, зачитывает приказ о присвоении очередного звания, благодарит лично и говорит: «Поздравляю Вас! Вы – великий разведчик! Когда мы расшифровали Ваше донесение, все были поражены. Нет, мы, конечно, догадывались, что все авианосцы у них – надувные. Предполагали, что их подводные лодки сделаны из фанеры. Допускали и то, что нашу водку они импортируют, чтобы заправлять свои сверхзвуковые истребители. Но вот, что атомные боеголовки они покупают у Лейбы Рабиновича в Одессе – так об этом же никто не знал! Но, ничего, сейчас он во всем признался и согласился на нас работать!»
– А почему эта история – печальная? – непонимающе спросил Олег.
– А ты поставь себя на место Лейбы Рабиновича,.. – грустно ответил Ваня.
В этот момент откуда-то издалека послышался уже знакомый гул вертолетных турбин.
– Наверняка, это те вояки – с Чарозера! – воскликнул Паша. – Они будут садиться у заброшенного поселка. Бежим отсюда! Мы должны успеть раньше их!
Они рванули в сторону лагеря и через пять минут уже были на месте.
– Олег! – зашипел Паша, – Сними бинокль с шеи и хорошенько спрячь его. Ваня, в темпе, разожги костер. Люда, ставь ужин разогреваться. Все занимаемся обычными делами. Еще раз напоминаю – ни вчера, ни сегодня мы целый день никуда не ходили. Разговаривать с ними буду я! Остальным – молчать и поддакивать. Чего бы я ни загибал…
– Ты особо-то не завирайся, – посоветовал ему Олег. – С профессионалами дело имеем.  Подловят на мелочах – потом не отоврешься…
– Кстати о мелочах, – Паша на секунду задумался. – Давайте так договоримся. Вчера мы с Олегом ловили рыбу на удочку с мостков, клевало плохо, одна мелочь. Иван с Людмилой сидели в лагере и занимались заготовками.  Обедали в три. Никого не видели. Ничего не слышали. О Чарозере ни слова! Все! Вот они идут, бойцы невидимого фронта.
 
ГЛАВА 40
ДОПРОС

Этого он мог бы уже и не говорить. Ингур, вздыбив шерсть на загривке, с грозным лаем кинулся к опушке леса и остановил при входе на поляну группу из трех человек.
Возглавлял ее капитан, которого Паша с Олегом встретили вчера на Чарозере. Только сейчас он был в полевой форме офицера внутренних войск. Да и снаряжение имел попроще – ПМ в поясной кобуре да портативную рацию на плечевом ремне. Сопровождали его два сержанта с автоматами АК-47. И уж такие это были сержанты… Габаритами и выражением своих, если можно так выразиться, лиц они напоминали не то злобных кабанов, не то радостных тираннозавров. Ростом под два метра, в полевых гимнастерках с закатанными рукавами на медвежьих грабках бойцы смахивали на киношных фрицев из зондер-команды, заехавших в очередную белорусскую деревню на предмет «млеко-яйки». Не хватало только «Шмайссеров» на пузе.
Ингуру их внешний вид совершенно не понравился и он поспешил изложить свою точку зрения свирепым рычанием.
Капитан попытался голосом успокоить собаку:
– Вах, какой грозный! – с уже знакомым кавказским акцентом, добродушно сказал он. – Почему такой сердитый? Не видишь? – мы не бандиты, мы – честные советские воины!
«Как же у вас тут тогда бандиты выглядят?» – подумал про себя Паша, а вслух скомандовал:
– Ингур! Ко мне! Сидеть.
Спаниель, не переставая ворчать, вернулся к хозяину, уселся рядом с ним и с большой подозрительностью принялся рассматривать незваных гостей. Сержанты, взглянув на него, как сытый удав на тощего кролика, вслед за капитаном подошли к столу, где расположились Паша с Олегом. Капитан, услышав, как зовут собаку, удивленно задрал брови:
– Слушай, земляк, да? Я сам из Абхазии! У нас там река есть – Ингур называется.

(*- по реке Ингури в ее нижнем течении проходила граница между Абхазской Автономной Советской Социалистической Республикой, входящей в состав Грузинской ССР, и остальной Грузией. Отношения между этими великими народами всегда носили, скажем так, состязательный характер.)

- Такой же быстрый, такой же шумный! В честь нее собаку назвал, да?
Паша успокаивающе потрепал Ингура по загривку и ответил:
– Папу его звали Иртышом. Поэтому и всем щенкам в помете дали «речные» клички на букву «И»: Ишим, Илим, Истра, а вот этому – Ингур.
– Наверное, вырос умный и смелый, как все абхазы? – спросил капитан.
– Скорее – хитро…ый, как все грузины, – дипломатично ответил Пашка и предложил присесть. Капитан принял приглашение, а сержанты расположились рядом на траве, сняв с плеча и положив перед собой автоматы.
Паша, прищурившись, поинтересовался у капитана. – Скажите, вы, случайно, не из общества охраны природы? А то – было у нас такое предчувствие…
– Нет, мы из общества охраны трудовых ресурсов, – в тон ему ответил капитан. – Есть еще такие места, где люди трудятся бескорыстно. А мы их там охраняем*.
– А здесь-то вы чего делаете? – поинтересовался Паша. – Новую партию тружеников набираете?
– Старых бы собрать, – вздохнул капитан. Он достал из нагрудного кармана удостоверение и представился. – Капитан внутренних войск Званба Нодар Бабахович.
– Вам бы в артиллерии служить! – с уважением заметил Паша. – Враги уже только от звуков вашего имени будут разбегаться.
– Ничего, у нас и на этой службе враги трепещут, – ответил капитан и оглянулся на сержантов. – Не так ли, коллеги?
Коллеги промычали в том смысле, что да, трепещут.
– Видимо, не очень-то трепещут, – засомневался Паша. – Если у вас контингент по всей Карелии разбегается.
– Ага! Значит, про побег вам уже известно…, – констатировал капитан.
– Об этом в лесу уже последний бурундук знает и даже соответствующую ориентировку имеет, – усмехнулся Паша. – Лично нас местный участковый еще в прошлый понедельник проинформировал, что из Медвежьегорска сбежали трое заключенных.
– Очень хорошо, – одобрительно сказал капитан Званба. – Тогда, у меня вопрос. Может быть, вы кого-нибудь видели или что-нибудь слышали в последние дни?
Паша переглянулся с Олегом, оба пожали плечами:
– Да вроде бы ничего такого…, нет не слыхали.
Капитан обернулся к Ивану и Людмиле, которые возились около печки:
– Может быть, вы что-то заметили?
Те с возмущением отрицательно помотали головами и гордо отвернулись к дровам и кастрюлям – словно бригада хирургов, которых отвлек от сложнейшей нейрохирургической операции идиот-агент по страхованию от несчастных случаев, забредший в операционную.
Над поляной воцарилась неловкая тишина, лишь подчеркиваемая позвякиванием Людочкиной ложки-мешалки в котелке с кашей.
Наконец, капитан спросил:
– А вы сами на этой неделе выходили куда-нибудь из лагеря? Скажем, с пятницы и по вчерашний день.
Павел тщательно задумался и начал перечислять:
– Ну, во-первых: в пятницу мы все ходили на охоту и за грибами на Югозеро. Кстати, вот там мы видели, как двое на резиновой лодке с мотором ставили сетки. Хотя, лесничий нас предупреждал, что там стоят лагерем не то геологи, не то геодезисты…
Увидев, что капитан не проявляет особого интереса к их походу на Югозеро, Паша не стал говорить о краже имущества, обнаруженной ими по возвращении в лагерь, и продолжил:
– Во-вторых: в субботу я был в Нельмино. У нас вышел весь хлеб, и мне пришлось идти в магазин. Вернулся оттуда только к вечеру, но по дороге никого не встречал…
Капитан вновь не стал задавать уточняющих вопросов, и Паша, умолчав об их встрече с Ничипоренко, перешел к следующему путешествию:
– В-третьих: в воскресенье мы вдвоем с Олегом ходили на байдарке вверх по Нельме. Поднялись до Тещиного порога. Дальше – не смогли. Он оказался непроходимым…
Тут капитан прервал его.
– На берег выходили?
«Уже успели побывать там и видели наши следы», – сообразил Паша и решил дать упреждающее объяснение таким находкам.
– Да, выходили, – ответил он, – Причем несколько раз. Искали дичь и бросали спиннинг. Один раз даже костер разводили – чай пили и обедали.
– Точно место стоянки указать можете? – поинтересовался капитан.
– Это было у самого порога. Метрах в ста от него.
– Выше порога не поднимались? – был следующий вопрос.
– Так я же говорю, там не поднимешься – водопад, – ответил Паша. – И байдарку не обнесешь – вправо-влево сплошная скальная гряда тянется.
– А без байдарки подняться не пытались? – спросил капитан и прямо-таки впился в него взглядом.
– Нет, – спокойно ответил Паша и посмотрел на него ясными и честными глазами. – Мы и так умотались, как черти. Течение на Нельме сумасшедшее, еле выгребли. Да и чего нам туда было забираться? Место там пустынное, время было уже позднее, поэтому мы и решили домой возвращаться. Только-только засветло успели.
– А еще раз зачем туда ходили? – неожиданно спросил капитан.
– Куда? – Паша изобразил недоумение.
– На Чарозеро!
– Когда?! – изумился Паша.
– Вчера, – уточнил капитан. – Во вторник.
– Господь с вами! – открестился Паша. – Никуда мы вчера не ходили. Весь день в лагере сидели. Заготовки заготавливали. Варенье варили. Рыбу рыбачили. Грибы гребли…, в смысле, сушили. – И он показал широким жестом на банки, корзины, баки и котелки, стоявшие здесь же под навесом.
Капитан не обратил на это изобилие ни малейшего внимания. Более того, казалось, он даже обиделся.
– Вах! Зачем говоришь неправду? – он с сожалением покачал головой. – Нам точно известно, что вчера, во вторник, шестнадцатого августа, ровно в шесть тридцать утра два человека из вашего лагеря отправились по тропе вдоль Нельмы, к Чарозеру. И я хочу знать – кто из вас и с какой целью туда ходил?
Над поляной повеяло застенками Гестапо и подвалами Лубянки.
Павел усиленно соображал, где они могли засветиться. И тут он вспомнил фрагмент разговора между капитаном Званбой и Черным Охотником, подслушанный на Чарозере.
«Инфракрасные датчики! Выходит, они действительно контролировали наши перемещения! И, тогда, в радиоэфире мы все-таки слышали именно их переговоры… Четко сработали! Интересно, только – где у них эти датчики понатырканы… Неужели, по всем тропам? Не может быть! Кажется, капитан говорил, что они установлены по периметру зоны поиска в узловых точках… Скорее всего, это – мосты, развилки дорог и основных троп. Значит, они отмечали появление людей лишь в этих ключевых точках, а что это за люди, и как они потом перемещались, им толком не известно. Просто на арапа берут!»
Он решил действовать напролом:
– Да с чего вы взяли?! Это какая-то ошибка, товарищ капитан! Повторяю, никто из нас вчера дальше, чем за дровами из лагеря не выходил.
Капитан уже с явным подозрением посмотрел на него и заявил:
– Вчера, утром в лесу, по дороге на Чарозеро вас видели два человека из Нельмино. Они за брусникой сюда ходили.
– Если не секрет, кто?
– Никакого секрета. Петр Сидорчук и его жена Евдокия.
– Они нас видели, а мы их – нет? И потом – сюда от Нельмино и днем-то четыре часа ходу. Они что, из поселка в полночь вышли? По ягоды – с приборами ночного видения? Что-то не вяжется…
– Они еще в понедельник утром сюда вышли. Целый день здесь бруснику собирали. Здесь же и переночевали у костра, а во вторник, утром пораньше – опять по ягоды пошли. Вот тогда вас и встретили.
«А вот это уже – наглая брехня! В понедельник, с утра такой дождина поливал, что ни одна собака из поселка в лес и носу бы не высунула …» – решил Паша и уже с полной уверенностью в голосе, заявил:
– Все это какая-то ерунда! – и добавил: – Кроме того, мне не понятно, в чем нас подозревают? Мы, что – нарушили какие-то законы?
Капитан уже с раздражением в голосе сказал:
– Вас никто ни в чем не подозревает. Пока. Но если выясниться, что вы по какой-то причине скрываете сведения, которые могут содействовать поимке особо опасных преступников – ответите по всей строгости закона!
«Они точно что-то знают! Надо менять легенду», – решил Паша. Сделал вид, что серьезно задумался, затем вздохнул и заявил:
– Ладно. Черт с вами! Слушайте.
И он выложил капитану историю с кражей их паспортов и ценных вещей. В той версии, которая была представлена участковому Ничипоренко. С упоминанием о следах, которые Олег обнаружил на тропе к Чарозеру.
– Я думаю, эти двое и есть те, кто вас интересует, – закончил свое повествование Паша. – Наверняка, это их следы, а сами они скрываются где-то в районе Чарозера.
Капитан немного помолчал, а затем спросил с упреком:
– Почему сразу об этом не рассказали?
– Участковый просил хранить все в тайне. В интересах следствия.
Павел уже почувствовал себя победителем в этой словесной дуэли, но тут с удивлением заметил ехидную улыбку на лице капитана. Тот рассматривал радиомачту, торчавшую посреди поляны. От ее верхушки к палатке Скворцов спускалась тонкая медная жила. Она тянулась к марлевому окошечку и через него уходила внутрь палатки. Внезапно Павел вспомнил, как вчера вечером, в ожидании супруга, Людмила слушала музыку. Он понял, что допустил ошибку. Но было уже поздно…
– А скажи, пожалуйста, дорогой, – начал капитан самым задушевным тоном. – Что это за мачта у вас тут торчит? Зачем вы ее поставили?
– А… это у нас громоотвод такой, – внезапно брякнул от костра Ваня.
– Громоотво-од? – удивился капитан. – Какой-то чудной он у вас! Зачем же вы от него провод в палатку провели? Это уж скорее – громопривод получается. Очень хочу посмотреть, как оно там внутри устроено. Можно?
Не дожидаясь разрешения, капитан подошел к палатке, наклонился и заглянул внутрь. Затем встал на колени, протянул вглубь руку и, как фокусник извлекает из шляпы кролика, вытащил наружу «Спидолу». С транзистором в руках и удивленным выражением на лице он вернулся к столу:
– А это что? Может быть, электросчетчик? – он поднес приемник к самому носу и прочитал по слогам: – «Спи-до-ла», – и, уже явно издеваясь, спросил: – Как? Разве приемник у вас тогда не украли? Или вы его с собой на охоту носили?
«Кажется, снова пора менять легенду», – подумал Паша.
Тут капитан резким голосом прервал его размышления, причем его игривый тон совершенно улетучился:
– Не утруждайте себя новым враньем, гражданин Векшин. Я читал ваше заявление участковому о краже. Там – приемник фигурирует в списке пропавших вещей. А здесь –  вот он, в палатке стоит. Кому вы солгали? Капитану Ничипоренко –  в милиции или капитану Званбе – сейчас? И не вздумайте мне заявлять, что из Ленинграда вы привезли две «Спидолы»!
Паша был сражен наповал. Мало того, что этому капитану Званбе было все известно о краже, так он еще и фамилию его знал. Все заранее знал и притворялся, подлюка!
– А вы, что молчите, граждане Скворцовы и гражданин Дальберг? – капитан повернулся к Ивану, Людмиле и Олегу. – Нечего добавить?
Граждане убито молчали. Теперь они напоминали не бригаду нейрохирургов, а скорее – группу школьников, высадивших мячом окно в кабинете у директора школы и приглашенных по этому случаю к нему на дружеский прием. Да и о чем было говорить? Вот он – мяч, вот оно – разбитое окно, вот он – грозный всезнающий директор, а вот они – кучка оболтусов, возомнивших себя Пеле, Перейрой, Круиффом и Львом Бурчалкиным.
– Ну, что? – уже миролюбиво и, явно наслаждаясь произведенным эффектом, спросил Званба. – Будем сознаваться или будем запираться? Надеюсь, мне не понадобится допрашивать вас порознь или досматривать личные вещи?  Ведь, я так понимаю, что и все остальное – на месте?
– На месте…
– Где же вы нашли свою пропажу?
– В лагере у рыбаков, на Чарозере., – ответил Паша. Он теперь думал только о том, как бы им вывернуться из этой ситуации, не связав себя с трупами на берегу.
– Значит, это все-таки вы вчера в шесть тридцать утра свернули с Усть-Нельмовской дороги на тропу к Чарозеру?
– Да, мы. Только не надо сочинять, что нас видели, какие-то Сидорчуки…
Капитан, ухмыльнувшись, ничего не ответил и что-то записал в своем блокноте.
– Зачем вы отправились на Чарозеро?
– Так я же и говорю – мы подозревали, что те, кто похитил наши вещи, скрываются там. Ну и решили сами во всем разобраться.
– Ну, и как? Разобрались?
– Не с кем там было разбираться, – ответил Паша. – В лагере никого не было.
– Кто же вам вещи вернул?
– Сами нашли. Они в балке лежали. В тайнике под полом.
– А куда же похитители делись?
– Этого мы не знаем. Наверное, рыбачить ушли.
– Ну, хорошо. Нашли вы свои вещи. Что потом было?
– Ничего потом не было, Забрали их и быстренько смотались оттуда.
– Каким образом?
– По реке. Мы у них в отместку плот угнали. Можете проверить – он на Пижмозере в камышах стоит.
– Во сколько вы вернулись в лагерь?
– Где-то около двух.
Капитан еще раз сделал пометку в блокноте.
– Ничего по дороге подозрительного не заметили?
– Ничего, – ответил Паша. – Только слышали, как два раза вертолет пролетал. Первый раз – когда на Чарозеро вышли, а второй – уже ближе к дому, на обратном пути.
– Все? На этот раз ничего не забыли? – нахмурив брови, спросил капитан.
– Ничего! – еще раз твердо ответил Паша.
Капитан захлопнул блокнот и убрал его в карман. Затем с укоризной оглядел лица провинившихся.
– Мальчишки! – презрительно сказал он. – Кого обмануть хотели? Капитана Званбу обмануть хотели… Главное, зачем?
– Мы боялись, что нам нагорит за самоуправство, – дал «убедительное объяснение» Паша. – Ничипоренко сказал, что сам будет этим заниматься.
– И правильно он вам сказал! – сердито ответил капитан. – Это ж надо было додуматься! Вооружились берданкой и пошли разбираться с тремя отъявленными головорезами-рецидивистами. Вы хотя бы понимаете, что это не просто местные ворюги, а те самые – бежавшие зэки? Просто один из них – Михаил Павличенко – родом отсюда и отлично знает эти места. Вот, похоже, они и решили здесь отсидеться, пока не прекратятся их розыски. Те еще уроды! На старшем из них, по кличке Стилет, два убийства висят. Он на зоне двоих охранников зарезал и ушел. Ему сейчас вышак ломится, а вы… В общем – так!  Пока мы их не выловили, делать вам здесь абсолютно нечего! Мне Ничипоренко говорил, что вы, кажется, на Онегу собирались?
– Собирались, но двадцатого числа, – ответил Паша. – Мы тут хотели еще…
– Никаких «еще»! – решительно прервал его капитан. Он встал со скамейки. – Собирайте вещи, и сегодня же, чтобы духу вашего здесь не было! Еще затемно успеете до Нельмино добраться. Если завтра утром здесь вас увижу – головы поотрываю. Буравцев, Леонтьев! – последнее относилось уже к сержантам. – Чего разлеглись?! Встать! К вертушке, бегом, марш! Скажите экипажу  – пусть заводятся!
Когда сержанты скрылись в лесу, капитан уже нормальным человеческим тоном сказал:
– Очень прошу вас, парни, если увидите кого из посторонних, ни в какие конфликты не ввязывайтесь. Дело может быть гораздо опаснее, чем вы себе представляете. Мне еще за вас не хватало отвечать, – он протянул Паше, а затем Ивану руку. – Договорились?
Когда он прощался с Олегом, тот, увидев, что испачкал сажей свою ладонь, решил ее вытереть и для этого достал из брючного кармана платок. При этом платок за что-то зацепился, это «что-то» вывалилось из кармана и упало на землю.
Вот тут-то Паша и понял, что они пропали окончательно.
Рядом с армейским сапогом капитана на зеленой траве лежали часы с металлическим браслетом, те самые, который они вчера нашли в расщелине под скалой, и которые Олег затем, видимо, машинально сунул в карман, когда над озером раздался рев лодочного мотора.
Но прежде, чем он успел все это сообразить, в левой руке у капитана Званбы оказался пистолет ТТ, который, как показалось Паше, выскочил прямо из рукава гимнастерки. Капитан мгновенно направил его на Олега и скомандовал:
– Всем лечь на землю! Дальберг! Два шага назад!
«Вот теперь – точно придется менять легенду», – подумал Паша и послушно лег на траву. Иван последовал его примеру, а Людочка охнула и села на бревнышко рядом с печкой. Что касается Олега, он не тронулся с места, пожал плечами и неторопливо спросил:
– Не понял, мне-то что делать? На землю или два шага назад?
– Не умничай! – строго приказал капитан. – Два шага назад и лицом вниз – на землю!
Когда Олег выполнил его команду, капитан поднял с земли часы, внимательно осмотрел их и зловеще спросил:
– Ну, а это, что такое? Поморский оберег против молнии?
И не дожидаясь ответа, нажал тангету портативной рации:
– Первый! Первый, ответьте Кобре.
Спустя несколько секунд, рация прошипела:
– Первый слушает.
– Похоже, есть «след». Желательно ваше присутствие.
– Что у вас, конкретно, Кобра?
– В группе студентов я обнаружил наручные часы третьего.
– Ошибка исключена?
– Абсолютно!
– Эксцессов не было?
– Пусть только попробуют.
– Вас понял. Буду через пять минут.
– Жду, – ответил капитан, отключил рацию и, уже обращаясь к лежащим на земле парням, приказал:
– Слушай мою команду! Сейчас вы медленно, по одному подниметесь и сядете за стол, на дальнюю от меня скамейку. Но сначала – выкладывайте на землю, перед собой, все, что есть в карманах.
Паша вытащил из кармана складной нож и положил его на траву.
Иван присоединил к нему пачку «Беломора» и спички.
У Олега в карманах уже ничего не было.
А Людочка выложила на бревнышко свой блокнотик и карандашик.
Капитан, по-прежнему держа пистолет в левой руке,  собрал все эти вещи, распихал их по своим карманам и скомандовал:
– А теперь, марш по одному за стол. И не вздумайте дергаться! Векшин, пошел первым!
Паша сел с правого краю. Рядом капитан усадил Олега, за ним – Ивана и с левого края – Людмилу. Ребята оказались плотно прижатыми друг к другу.
– Руки на стол, – подал им новую команду капитан. И когда она была  выполнена, добавил со вздохом:
– С вами, я смотрю, по-хорошему – нельзя. Не понимаете вы хорошего обращения. Теперь – пеняйте сами на себя. Сейчас с вами будет другая беседа. По душам.

 
ГЛАВА 41
БЕСЕДА ПО ДУШАМ

Вскоре с опушки леса опять раздался лай Ингура. На этот раз спаниель тявкнул всего два раза, причем скорее озадаченно, чем сердито. Очевидно, увидев новую партию гостей в этом глухом лесном углу, бедный пес совсем запутался и перестал соображать, кем он работает – охотником, охранником лагеря или шпрехшталмейстером в цирке?
Оказалось – скорее последнее, потому что на поляне, словно на бис, вновь появились, два сержанта-окупанта – Буравцев и Леонтьев. На этот раз, как Пашка и ожидал, они сопровождали уже знакомую им с Олегом фигуру  в черном. Полковник шагал налегке, без своего «Браунинга», покусывая зажатую в зубах травинку и цепко посматривая по сторонам рассеянным взглядом.
Когда он подошел к столу, за которым сидели пленники, капитан вытянулся по стойке «смирно», отдал честь и, словно командующий парадом – министру обороны, отрапортовал:
– Товарищ полковник! Согласно вашего приказа произвел допрос группы туристов из Ленинграда. В результате допроса и обыска появились основания подозревать отдельных членов группы в совершении преступлений, предусмотренных статьей шестьдесят четвертой, пункт «а» Уголовного Кодекса РСФСР – «Измена Родине». Налицо – шпионаж и оказание помощи иностранному государству в проведении враждебной деятельности против СССР. Кроме того, имеются признаки совершения преступных действий, предусмотренных частью первой статьи восемьдесят восьмой,  – «Недонесение о государственном преступлении» и частью второй статьи восемьдесят восьмой – «Укрывательство государственных преступлений». На основании имеющихся улик и полученных показаний я произвел задержание подозреваемых. Командир группы – капитан Званба.
С этими словами он протянул полковнику японские часы и прочие «улики», изъятые у «членов группы».
Доклад произвел на присутствующих различное впечатление. Сержанты при словах «Измена Родине», не дрогнув ни единым мускулом своих чугунных морд, молча сняли автоматы с плеча, отщелкнули переводчики стрельбы в положение «А» и передернули затворы. Полковник равнодушно скользнул взглядом по лицам «шпионов» и стал дальше слушать капитана, который вполголоса что-то там еще пояснял руководству. Капитан при этом грозно сдвигал брови и сверлил задержанных туристов испепеляющим взглядом. Что же касается самих «подозреваемых», то на их лицах промелькнула целая радуга чувств. От наивно-голубого: «Это что – шутка такая?» – до мрачно-черного: «Хорошо – если просто расстреляют!».
Оптимизмом светилась лишь морда Ингура. Он преданно смотрел на Пашку – мол, только подмигни, хозяин, я этого Званбу сейчас на бешбармак разделаю, а сержантов – вообще, с сапогами сожру!
Наконец, капитан закончил свой бубнеж. Напряженная тишина повисла над поляной. Немую сцену первым нарушил полковник. Подсев к столу напротив подозреваемых, уже черт знает в чем, туристов, он вначале махнул перед их носами красной книжечкой, в которой Паша успел-таки прочитать: «Комитет государственной безопасности по Ленинграду и Ленинградской области, полковник Мезенцев Юрий Петрович», а затем строгим, но справедливым голосом, в котором звучали мягкие отеческие интонации, произнес:
– Ну, вот что, молодые люди. Я вижу, по какой-то причине вы не хотите говорить всей правды о том, что произошло с вами на Чарозере. Я, конечно, мог бы сейчас всех вас погрузить в вертолет и отвезти в такое место, где ваша откровенность значительно повысится. Обстановка там, знаете ли, располагает… Но! У меня, к сожалению, очень мало времени. Поэтому давайте-ка сделаем так. Для начала я вам коротко обрисую ситуацию, в которую вы, благодаря своим длинным носам, вляпались. А дальше – уже сами решайте, стоит ли дополнительно усложнять свое положение новым э…, искажением фактов. Согласны?
– Хорошо, – пожал плечами Пашка. – Но только и вы давайте – по-честному. Не как ваш коллега. А то – начал нам тут макли квасить…
– Что он, простите, тут делал?– удивился полковник.
– Искажал факты, – пояснил Пашка. – Ксиву туфтовую показал. Наврал с три короба. Свидетелей каких-то липовых приплел…
Капитан Званба свирепо засопел носом, а полковник, поморщившись, сказал:
– Вы не очень-то зарывайтесь, Векшин. Не на студенческой гулянке находитесь! И потом… Даже я не могу вам раскрыть все детали этой операции.
– А вы не беспокойтесь, товарищ полковник, – ответил Пашка. – У нас у всех соответствующие допуски имеются. Ну, разве – кроме Людочки…
Людочка скромно потупила глазки и заявила:
– У меня тоже есть допуск к работе с секретными документами  «для служебного пользования», – и, видя изумление своих друзей, пояснила, – Все объемы переработки хлопка на нашей фабрике являются закрытыми. И я, как бригадир и председатель профкома цеха, давала соответствующую подписку.
Пашка изумленно покрутил головой.
– Ингур, может, и ты подписку давал? – спросил он у спаниеля. – О неразглашении совершенно секретных сведений – сколько килограммов мяса съедает среднестатистическая советская собака в год.*

(*-Вот вы будете смеяться, но все объемы производства, выраженные в абсолютных единицах – кубометрах, тоннах, метрах и штуках – на любых предприятиях в СССР, даже на кондитерских фабриках, действительно являлись закрытыми. А истинные статистические данные о реальной потребительской корзине советского человека, проживавшего в семидесятые годы  где-нибудь в Урюпинске, видимо, так и останутся тайной во веки веков. Ну, и  – аминь!).

Тут полковник слегка пристукнул ладонью по столу.
– Хватит! Держите себя в рамках! Если не хотите, чтобы вами заинтересовались наши высокоидейные коллеги из Пятого управления,** – приструнил он Пашку.

(**- Пятое Главное Управление КГБ СССР (идеологическое) занималось, в основном, борьбой с инакомыслием в Советском Союзе. Некоторые сотрудники других подразделений Комитета относились к деятельности «пятерки» с известной долей презрения. Впрочем,  не столько по причине несогласия с целями, сколько из-за «грязных» методов работы – организации провокаций против диссидентов с последующим возбуждением уголовных дел, поощрения «стукачества» в трудовых коллективах, упрятывания в психушку известных правозащитников, травли в прессе  неугодных писателей и художников, рассылки запугивающих писем и т.п.).

– А все ваши студенческие подписки можете засунуть себе в… тубус. Здесь дело серьезное. Впрочем, это хотя бы ускорит проверки по вашим личным делам.
– Господи! Да что ж тут такое случилось? – не выдержал Иван. – Американские шпионы новейшую атомную ракету прямо со старта унесли?
Полковник как-то странно посмотрел на него и сказал:
– Ну, ракету – не ракету, со старта – не со старта, но похоже – унесли…
Он отвел взгляд от Ивана и начал рассказывать.
– Как вам, наверное, уже известно, из спецИТУ в районе Медвежьегорска совершили побег трое заключенных, убив при этом  двух охранников. Организованные местными органами УВД и ВВ розыскные мероприятия «по горячим следам» результатов не дали. Более того, бежавшим заключенным удалось, пользуясь халатностью караульной службы одного из военных объектов, проникнуть на его территорию. Ни о месторасположении объекта, ни о его назначении я вам сообщать не имею права. Могу лишь сказать, что он имеет некоторое отношение к ПВО страны. На объекте преступники оглушили часового,  завладели его оружием – карабином СКС с пятью патронами, а также похитили несколько списанных электронных блоков, содержащих большое количество драгоценных металлов. Целью хищения, скорее всего, является последующая перепродажа драгметаллов на «черном» рынке, но не исключена и другая версия – уход с этими блоками за границу. Учитывая особую ценность похищенного и недопустимость его попадания в руки разведслужб потенциального противника, было принято решение дополнительно привлечь к розыску технических специалистов Ленинградских органов госбезопасности, отрабатывавших на тот момент плановые учебно-тренировочные задачи в районе Югозера…
– Так значит, это ваш лагерь там расположен, а не каких-то геологов-орнитологов? – опять не удержался от расспросов Павел. – И это ваши люди фотографировали заброшенные поселки?
– Не поселки, а возможные площадки для посадки вертолетов, выброски поисковых групп и размещения спецтехники, – ответил полковник и с некоторой долей подозрительности поинтересовался – А вам-то, откуда об этом известно? Рекогносцировка района проводилась еще до вашего прибытия.
– А нам лесничий об этом рассказал, – с простодушной ехидцей ответил Пашка.  – Он сразу ваших людей засек, но решил, что это какие-то охотники за иконами или кладоискатели шляются…
Полковник пристально посмотрел на Павла, а затем перевел взгляд на капитана Званбу. Тот только развел руками. Полковник немного помолчал и продолжил:
– Наш отдел входит в состав Второго Главного Управления. Конкретно, мое подразделение занимается техническим обеспечением секретности и безопасности особых операций, проводимых в полевых условиях. Проведенные нами мероприятия с использованием спецтехники позволили установить, что бежавшие заключенные скрываются в районе Красный Бор – Чарозеро – Пижмозеро – Нельмино.  Далее действия планировались в два этапа. Первыми засечь их более точное расположение, уточнить сохранность похищенных блоков и организовать наблюдение должны были мои сотрудники. После чего предполагалось задействовать специальные группы захвата. Такая схема должна была обеспечить с одной стороны – своевременное обнаружение преступников и сохранность похищенных электронных плат, а с другой – блокирование зоны поиска от проникновения посторонних лиц. Однако, после того, как одна из моих групп вышла к месту базирования преступников, произошло нечто уж совсем невероятное…
Полковник вздохнул, как бы собираясь с силами, и произнес:
– Двое моих сотрудников и один из этих беглых зэков были убиты. Два других зэка бесследно исчезли. И никаких признаков похищенных блоков.
– В котором часу это произошло? – быстро спросил Паша.
– Между шестью тридцатью и семью утра вчерашнего дня, – ответил полковник
– Какие же к нам-то претензии, если вы точно знаете, что мы в это время только-только из лагеря вышли?
– А я и не думаю, что все это сделали вы. Иначе другой с вами и в другом месте был бы разговор. А довел я до вас все эти совершенно секретные сведения только с одной целью – чтобы вы, наконец, поняли, в какой сложнейшей ситуации мы все оказались и насколько нам важна любая объективная информация по этому делу. А также для того, и здесь я вас не пугаю, просто хочу, чтобы вы осознали – какая мера ответственности будет возложена на того, кто эту информацию попытается скрыть. Это понятно?
– Понятно, – разноголосо пробурчали арестованные.
– Ну, вот и хорошо, – удовлетворенно подвел итог полковник. Он положил на стол часы, найденные Павлом и Олегом на Чарозере. – Эти часы принадлежали одному из моих погибших сотрудников. Как они попали к вам?
Пашка вздохнул и подробно, со всеми деталями поведал полковнику об их с Олегом экспедиции на Чарозеро, а также историю бегства с него.
Услышав о том, что парни видели там не только трупы погибших, но и капитана с полковником и даже подслушали часть их разговора, капитан вышел из себя:
– Что ж вы, сукины дети, передо мной тут «ваньку» валяли?
– А вы чего тут из себя тюремных надзирателей изображали?
– А вот это уже – не вашего собачьего ума дело!
Тут уже не выдержал Иван:
– Слышь, ты…, как тебя там?
– Для вас я –  товарищ капитан. Но это пока – товарищ, – со значением объяснил ему тот.
– Сапог ты с четырьмя звездочками, а не капитан! И давай-ка, пока – товарищ,  фильтруй свой тезаурус! Не на зоне! Здесь дамы. А то сейчас не посмотрю на этих кабанов с трещотками, начищу тебе морду, как медную рынду, и за борт в Пижму отправлю! Там вот и будешь – перед пескарями в русском матерном упражняться!
Капитан от изумления только глаза вытаращил. А Людочка успокаивающе похлопала Ваню по руке и гордо посмотрела на всех присутствующих.
Полковник уже с интересом взглянул на Ивана.
– Образно, – оценил он. – Но все же – давайте не будем опускаться до личных оскорблений. Капитан действовал согласно инструкции.
Тут Пашку, наконец, осенило:
– А скажите, – он обратился к стоявшему рядом капитану Званбе, – вот вы с местным участковым – капитаном Ничипоренко – встречались, ведь так?
– Так, – согласился капитан.
– И, судя по всему, наводили справки обо всех гражданских лицах, находящихся в этой вашей зоне поиска, так?
– Ну, наводили…, – уже с некоторой осторожностью ответил капитан. – А почему вы об этом спрашиваете?
– А разве он не довел до вашего сведения информацию, касательно одной группы – семейной пары, занимающейся сбором лекарственных трав?
– Нет, – после некоторого раздумья ответил капитан. – О такой группе информации не было.
– Что за информация? – обеспокоено спросил полковник.
– По-моему, весьма интересная информация…
И Пашка поведал о загадочном разговоре между неизвестными в Медвежьегорске. По мере рассказа, лицо у полковника все более вытягивалось и мрачнело. И когда Пашка закончил, над поляной воцарилась уже совсем гробовая тишина. Полковник повернулся к капитану Званбе.
– Как вы это объясните, капитан? – с нехорошими интонациями в голосе спросил он.
Капитан задумался, а Пашка заявил:
– А вот я могу это объяснить!
Полковник недоуменно посмотрел на него.
– Ну, попробуйте…
– Кем вы представились участковому? – спросил Пашка у капитана и, видя, что тот замялся, предположил. – Наверняка, так же, как и нам – офицером внутренних войск, разыскивающих беглых заключенных, так?
– Согласно приказа…, – начал было капитан, но, увидев, что полковник махнул на него рукой, замолчал.
– Тогда – все ясно, – сделал вывод Пашка. – Поэтому Ничипоренко и не сказал вам ничего. Он, даже если и знал про этих травников, не обратил на них никакого внимания.
Полковник надолго задумался, затем повернулся к капитану:
– Отправляйтесь к вертолету, свяжитесь с базой и срочно запросите территориальное управление. Пусть они сообщат, известно ли им что-нибудь по этому вопросу. Ждите меня там.
 
ГЛАВА 42
ТУТ ЧТО-ТО НЕ ТАК…

Капитан оставил полковнику переносную рацию и бегом в сопровождении сержантов направился к опушке. Дождавшись, когда они скрылись в лесу, полковник обратился к сидевшей за столом четверке:
– Ну, казаки-разбойники, понимаете теперь, в какой переплет вы попали?
Разбойники осознано вздохнули.
– Больше никакой самодеятельности! – продолжил капитан. – Завтра же вы отправляетесь в Ленинград, расходитесь по своим адресам и сидите там тихо и неотлучно, как мышки в норках!
– Да чего опять-то – отправляетесь!? – возмутился Иван.
– У нас еще куча дел здесь не переделана! – взвыл Пашка.
– И отпуск еще не кончился! – буркнул Олег.
– А вы нас – под домашний арест! – пожаловалась Люда.
– Не под арест, а под подписку о невыезде! – строго поправил ее полковник. – Сейчас каждый из вас такую подпишет вместе с подпиской о неразглашении полученных сведений, содержащих государственную тайну.
Он достал из своего планшета пустые бланки и выложил их на стол.
– Заполняйте свои анкетные данные, читайте внимательно текст и расписывайтесь.
Когда и с этим было покончено, полковник спрятал бумаги и, поднимаясь, добавил:
– По прибытии в Ленинград вы должны позвонить вот по этому телефону. Там вам объяснят, что делать дальше, – полковник выложил на стол аккуратный прямоугольник из тонкого белого картона. – И пеняйте на себя, если до послезавтра вы не отзвонитесь.
Павел взял карточку в руки и повертел ее с обеих сторон. Семь цифр, разделенные на три группы двумя черточками. Больше ничего. Он засунул эту анонимную визитку в карман и сварливо напомнил полковнику:
– Вещи наши верните!
Тот протянул ему складной нож, пачку «беломора», спички, белоснежный носовой платок Олега и карандашик. Перед тем, как отдать последний предмет из этой коллекции – Людочкин блокнотик, полковник бегло пролистал его странички. Когда он дошел до записей с дешифровкой послания Павличенко, в лице его что-то неуловимо изменилось. Долгие десять секунд он напряженно вглядывался в цифры и знаки, а затем медленно поднял взгляд на Павла.
– А это что такое? – очень тихо и совершено равнодушно спросил он.
Но Павел уже успел подготовиться к ответу. Напустив на себя безразлично-пренебрежительный вид, которому позавидовал бы и седой индейский вождь, лениво покуривающий трубку на совете старейшин, где обсуждается вопрос: – к чему бы это вчерашней ночью лягушки квакали громче обычного? – он ответил:
– А-а… это? Это у нас игра такая, еще со школы… Олег ее придумал, когда в детской секции спортивного ориентирования занимался.
– И каковы же правила этой игры? – поинтересовался полковник.
– Очень простые правила, – зевая от скуки, ответил Паша. – Одна команда прячет что-нибудь, а другая с помощью компаса и зашифрованной подсказки этот предмет ищет.
– И как? – спросил полковник. – Уже нашли?
– Еще нет, но думаю, найдем, – пожал плечами Пашка.
– А что ищете-то? – полюбопытствовал полковник. – Уж не золото ли с бриллиантами?
– Что вы! – благодушно махнул рукой Пашка. – Ну, откуда у нас такие сокровища? Все гораздо проще. Олег спрятал, а мы все ищем материальное воплощение походного счастья – банку со сгущенкой.
– Ну, что ж, желаю удачи в поисках вашего счастья! Но помните, что времени у вас – только до рассвета. Завтра утром вы должны быть в Нельме, – полковник сделал жесткое лицо, красивым резким движением отдал честь и по тропинке  вдоль Пижмы ушел в направлении заброшенного поселка.
Вскоре в той стороне, набирая обороты, заурчали турбины, и через минуту над поляной с характерным посвистывающим шелестом винтов прошел и скрылся за верхушками деревьев военный МИ-8 болотно-зеленого цвета, с красными звездами и серо-голубым брюхом. А еще через пару минут лес поглотил все эти звуки. Над поляной вновь зависла тишина. Как будто и не было ни Черного охотника, ни капитана Званбы, ни сержантов с бандитскими мордами.
Павел еще какое-то время задумчиво смотрел вслед вертушке, а затем, пробурчав себе что-то под нос, отправился к уже накрытому столу. Он сел на лавку, взял ложку и стал рассеянно хлебать грибной суп.
– О чем задумался Хитрый Лис? – спросил Олег, внимательно наблюдавший за ним.
Павел помолчал немного, затем решительно отодвинул миску, и ни на кого не глядя, сказал:
– Нет, ребята! Делайте со мной, что хотите, но я не понимаю!
– Что тебе опять не так? – возмутился Иван. – Только что все  утряслось. У органов к нам вопросов больше нет. Находки мы свои объяснили. Деньги на билеты имеются. Осталось только ружье у Ничипоренко забрать и можно двигать домой. Жаль, конечно, что отпуск не догуляли, но ничего! Мы и в городе чего-нибудь придумаем.
– Например, в зоопарк сходим, – предложил Ивану Олег. – Или в планетарий. Если органы разрешат. Мы ж теперь на подписке.
– Олег, ты помнишь, что докладывал капитан полковнику на Чарозере? – не слушая их пререкания, спросил Павел. – Когда мы в траве прятались.
– Ну, в общем – помню, – пожал плечами Олег. – Он говорил, что сначала увидел беглых зеков, затем, когда они ушли, обыскал балок, оттуда услышал выстрелы, потом обнаружил трупы у скалы, а затем перетащил их ближе к балку.
– А потом?
– Потом капитан доложил по рации обо всем полковнику, взял моторку и отправился на другой берег Чарозера встречать вертолет.
– Все правильно. Одно только ты забыл. Прежде чем уплыть на моторке, он забрал с трупов документы, оружие и снаряжение.
– Ну и что?
– А то,– Паша многозначительно поднял кверху указательный палец. –
Среди прочего, с убитых Соболя и Птицы – так он, кажется, назвал тех, кто были в маскировочной одежде – он снял и часы.
– Не понимаю, к чему ты клонишь? – нахмурился Олег. – Ну, снял часы с убитых… Так, оно и понятно ¬¬– казенное имущество все-таки…
– А ты вспомни, что нам сказал полковник, когда увидел часы, которые выпали из твоего кармана?
– Что он сказал?
– Да ты что, в самом деле! Совсем память отшибло?
– А я особо и не вслушивался, что он там говорил. Я о другом думал.
– О чем же это, интересно?
– Я прикидывал, как бы капитана нейтрализовать…
– В каком смысле?
– В прямом. Обоих сержантов я бы вырубил в броске из-за стола, затем с разворота на вертушке и полковника бы уронил. Но вот капитан… Он так и так успел бы ствол достать. Шустрый гад. Видел, как он ТТ из-за спины выхватил? Три десятых секунды…
Паша, который, если честно сказать, вообще не понял, откуда у капитана в руке взялся пистолет, только махнул на Олега рукой:
– Ну тебя на фиг! Занимаешься хреновиной какой-то… А между тем, полковник сказал, что эти часы принадлежали одному из его погибших сотрудников.
– Ты хочешь сказать, что Соболь и Птица носили по две пары часов? – удивленно спросил Олег?
– Я хочу сказать, что они принадлежали третьему убитому – уголовнику по кличке Клещ.
– Так он что, по-твоему, и есть тот самый сотрудник? – неуверенно спросил Олег. – Что-то, ты тут, Паша…
– А с чего тогда капитан говорил, что двое других урок его связали и куда-то повели? Как будто они его раскололи на чем-то. Может быть, как раз на этих вот часах? Может быть, и вели они его к той скале, чтобы он там еще в чем-то сознался?
– Но тогда выходит, что этот Клещ был внедренным агентом, которого подвели к тем двум другим уголовникам еще до побега? – спросил доселе молчавший Иван. – Это же чушь какая-то!
– Но, похоже, что именно так и обстоит дело, – сказал Павел. – Других объяснений я не нахожу.
– Третий! – вдруг сказал Олег. – Они между собой звали его – Третий. Вспомни разговор между капитаном и полковником на Чарозере. И здесь, при нас – тоже. И еще. Помнишь переговоры по радио, которые случайно перехватил Иван? Там Первый кому-то сообщал, что Третьему передан радиомаяк.
– Наверняка, это и были те самые часы. Все сходится, – подвел итог Павел.
– Но это значит, что они опять нам лапши на уши навешали! – возмутился Иван. – Раскручивают тут какую-то свою темную операцию, а нас за чушков держат? 
– Дело Ваня совсем не в этом.
– А в чем?
– А дело в том, что если этот побег с убийством, похищение электронных блоков с военного объекта и поиски беглых уголовников действительно являются заранее спланированной секретной операцией, то я даже и думать боюсь, во что мы вляпались.
– А вы видели, с каким лицом полковник читал наши записи в блокноте? – вдруг спросила Людмила. – Мне показалась, что он сейчас в каменную статую превратится.
– Я тоже это усек, – согласился Иван. – Только вот непонятно, чего он там такого особенного нашел? Принял наши рисунки-циферки за донесение в Пентагон?
– Не думаю…, – покачал головой Павел и подвел итог. – Ясно одно. Тут что-то не так!
– Конкретный вывод, – буркнул Иван. – Делать-то чего будем?
– Лагерь надо сворачивать, – решительно сказал Олег. – Плот готовить. Сейчас четыре. К семи будем в сборе. До Нельмы за два часа сплавимся. Засветло успеваем. Заночуем у Федора Степановича. Завтра с утра – на автобус и в Медвежьегорск, а там – первым поездом в Питер.
 И, отвечая на прищуренные взгляды Ивана с Пашей, вздохнул:
– С государством в индейцев не играют.
– А как же сокровища? – жалобно спросила Людочка. – Я только-только в них поверила…
– Ничего, – успокоил ее Иван. – Двадцать лет они нас ждали? Могут и еще годик подождать.
– Ты уверен? – спросил Павел и с какой-то непонятной интонацией добавил: – Ну-ну! Посмотрим…
Олег поднялся из-за стола:
– Иван! Забирайте надувные камеры и готовьте с Людой плот к сплаву. Мы с Пашей свернем лагерь.
Никто ему и слова не возразил.
 
ГЛАВА 43
ПО НЕЛЬМИНСКИМ ПЛЕСАМ И ПОРОГАМ

Снятие лагеря – процесс не менее сложный, чем его постановка. Здесь самое трудное – ухитриться все лагерное имущество, привезенное в рюкзаках, мешках, ведрах и чехлах запихать обратно. Вы спросите, чего ж тут сложного? Ведь части груза уже нет. Продукты съедены, упаковка сгорела, банки зарыты, бумага ушла… по назначению. Что-то выброшено, что-то просто потеряно, а что и, к чертовой бабушке, утоплено! Клади себе вещи в полупустые рюкзаки – и топай налегке… Так ведь нет! Создается полное ощущение того, что все эти уже несуществующие в материальном мире предметы перешли в какую-то иную – потустороннюю и незримую, но весьма объемную ипостась и по-прежнему норовят занять свое место в рюкзаках.
А тут еще эти дары леса, будь они неладны! Грибы сушеные, маринованные, соленые. Рыба вяленая, рыба копченая. Черника-брусника всякая! И какой куркуль всего этого столько насобирал?! О единении душ с природой надо в лесу больше думать, а не о том, чем зимой водку закусывать! А это что еще за пень с рогами? Ах, это заготовка для будущего изваяния «Демон леса»… Вы что, совсем обалдели?! Я баночку с маринованными опятами не знаю куда пристроить, а они дрова из лесу в город тащат! В болото вашего «Демона»!…
Так или примерно так Паша с Олегом упаковывали свои пожитки и лесные заготовки. Битых два часа они впихивали, втискивали и всовывали, укладывали, утаптывали и утрамбовывали. Ингур принимал в этом деятельное участие. Свою задачу он видел в том, чтобы хватать любую вещь, которая не желает влезать на положенное ей место, и трепать ее из всех сил, пока та не поумнеет. Так он проучил спальный мешок Олега, Пашкины болотные сапоги и уже начал сурово поглядывать на связку вяленых подлещиков, которая никак не хотела помещаться в корзину, но был вовремя отстранен Олегом.
Но вот, наконец, великий труд был завершен. Все рюкзаки, тюки, баки и корзины были укрощены, связаны и перенесены на причал. Сами упаковщики сели перекурить на берегу. Ингур, высунув язык, устало завалился рядом.
Со стороны картина смотрелась внушительно. Представьте себе, небольшой, но весьма грузооборотный средневековый порт. У причала – небольшое гребное судно, очевидно гондола мэра города. На причале – груды снаряжения и провианта. На берегу сидят два заросших щетиной не то матроса, не то портовых грузчика. Рядом черный лопоухий пес испанской породы. Позади – городская площадь с вытоптанной травой и какими-то сооружениями, то ли баней, то ли корчмой. Посреди площади – флагшток, на котором развевается полосатый морской флаг с рукавами. Мысленно добавьте небольшое стадо овец, гусей, свинок, и вот вам полотно «Экспедиция Колумба готовится к отплытию в поисках нового пути в Индию». Непонятно только куда свинтил сам адмирал и где, к лешему, болтается каравелла «Санта-Мария»?
– Где, черт побери, Ванька с плотом? – озвучил композицию Пашка. – Мы тут подготовили переезд целой деревни и перевозку тонны продуктов, а они там шесть камер накачать не могут? Филонщики!
– Надо пойти помочь, – решил Олег и уже, было, поднялся на ноги, но в этот момент в Пижму со стороны ее устья вошел плот.
Есть явления природы, при описании которых вас так и подмывает использовать превосходные степени прилагательных, гротескные сравнения, яркие параллели и образные гиперболы – для того чтобы у вашего слушателя возникло правильное представление о масштабах описываемого феномена. По отношению к тому сооружению, что построил Иван, вполне хватило бы одной фразы: «Это был Большой плот».
Иван отказался от идеи совместить с ЗИЛовскими камерами угнанное с Чарозера плавсредство. Оно показалось ему слишком мелким и недостойным руки мастера. Он сделал для надувных камер свой оригинальный каркас из бревен, а поверх камер устроил решетчатый настил из жердей. К этому он добавил полуметровые борта из плотно переплетенных ивовых веток. Получилось нечто среднее между десантным кораблем на воздушной подушке и знаменитой гоголевской брикой, в которой «только нанять музыкантов, то и танцевать можно».
Вот на этот «соразмерный экипаж» путешественники и погрузили свое имущество. Плот презрительно дал дополнительную осадку в два миллиметра. С такой плавучестью любые пороги были ему нипочем.
Можно было отправляться в путь. Иван прочитал краткую лекцию об управлении плотом. Бывалые плотогоны-водопадчики Паша и Олег иронично-презрительно переглянулись. Ваня махнул на них рукой, больше уповая на непотопляемость своего детища.
Эскадра тронулась в путь. Первыми шли на байдарке Иван с Людмилой. Они прокладывали путь, определяя фарватер и отмечая мели. Ваня с тревогой и одновременно с гордостью оглядывался назад. За байдаркой, как супертанкер за лоцманским катером, шел плот, который вели Паша с Олегом. Стоя по бортам плота на одном колене, на манер северо-американских индейцев в каноэ, они величественно гребли длинными веслами, периодически задевая ими берега Нельмы. Ингур сидел на полубаке и подозрительно посматривал по сторонам, изображая то ли ожившую ростральную  фигуру, то ли носовой локатор корабля.
Течение здесь было медленным и единственной пока трудностью было то, что Нельма сильно петляла, и плот разворачивался кое-где с трудом. Но вскоре этот серпантин закончился и дело пошло быстрее. Начались ровные открытые плесы. Плыть по ним было также просто, как ехать на велосипеде по взлетной полосе.
То с одного, то с другого берега к речке выходили невысокие гривы, сплошь-красные от бордовой уже брусники. На них отплясывали свой веселый танец рыжие сосёнки-хохотушки. В промежутках между гривами берега целомудренно  прикрывали опущенными до воды юбками-ветвями строгие северные красавицы-ели. Иногда к берегу в задумчивый хоровод спускались гибкие девушки-березки, чьи зеленые сарафаны уже присыпала золотом осень. И стояла над плесами колдовская, волшебная тишина, навевающая те самые мысли, которые ни один мужчина не способен выразить словами.
И эту магическую тишину нарушил грубый Ванькин голос:
– Эй, на барже! Не спать на веслах! В конце плеса причаливаем. Впереди Девичий порог.
Действительно, впереди уже слышался характерный грохочущий рык. Кто слышал этот звук хоть раз в жизни, уже не забудет его никогда. Он – словно голос старого ворчливого друга – всегда с тобой.
Эскадара причалила к берегу. Надо было готовиться к прохождению. Еще по дороге на Пижмозеро  путешественники решили, что Девичий порог хоть и стервозный, но не очень опасный. Однако теперь, после суточного проливного дождя здесь все переменилось. Верхний каскад из четырех спокойных метровых сливов превратился в сплошной ревущий водоскат. И уж вовсе не хотелось смотреть на то, во что превратилась нижняя двухсотметровая шивера. Как говорил один специалист по порогам – «пусти бревно – мочало выйдет».
Иван с Людмилой долго обсуждали траекторию прохождения, стоя на камнях у самой воды. Они оживленно жестикулировали, указывая друг другу то на водопад, то на камни в шивере. Иван что-то высматривал в пороге, наклоняясь к самой воде. Он даже перебрался на камень, находившийся ближе других к шивере, лег на него, и минуты две, так лежа, и смотрел на вход в шиверу. Наконец рекогносцировка была закончена. Иван жестами показал, что всем надо собраться у плота.
– Ну, вот что, – заявил он с озабоченным выражением лица. – Дело серьезное. Порог сейчас очень сильный. Поэтому сделаем так. Вначале мы с Людмилой пройдем его на байдарке порожними. Затем разберем байдарку, вернемся берегом назад и спустимся на плоте уже все вместе – вчетвером. И дальше так поедем – все вчетвером на плоту.
Заметив, что Олег собрался возражать, пояснил:
– Это не от недоверия к вашим сплавным способностям. Просто вдвоем эту шаланду в пороге быстро не развернуть. А там, на входе в шиверу поток резко меняет направление, и если чуть замешкаться, плот как раз навалит вон на ту наклонную скалу. И чтобы не поставить его на борт и не утопить все вещи, надо будет оч-чень интенсивно отгребаться. Значит, на каждый борт потребуется по два гребца. Итого – четыре. Да и потом  – уж очень мне хочется пройти этот порог и на байдарке и на плоте.
– Ну, все. Началось. Дорвался до бесплатного, – посетовал Паша и поинтересовался. – А после этого на водных лыжах тебе его пройти не захочется? Или в медном тазике с теннисными ракетками вместо вёсел?
Иван только махнул рукой. Они с Людмилой стали готовиться к сплаву. Для начала убедились, что дополнительные непотопляемости в носу и корме – камеры от волейбольных мячей – накачаны и не спустили воздух. Затем протянули вдоль днища обвязочные лини и закрепили над кокпитом самодельный прорезиненный фартук. Когда все было готово, Скворцы надели спасжилеты, каски и заняли свои места в байдарке. Иван сел загребным, Людмила – на место рулевого. Натянув вокруг своих поясов резинки фартука, они неторопливо отвалили от берега. Лица их были серьезны. Пашка пожелал им «семи футов над килем». Иван зашипел и погрозил ему кулаком. Паша с Олегом, словно горные козлы, запрыгали по камням, чтобы оказаться поближе к тому месту, где водоскат крутым поворотом переходит в шиверу. Ингур предпочел забраться на камень повыше и подальше от воды. Он решил наблюдать за схваткой сверху. По его морде было видно, что он не очень-то доверяет этим рыкающим порогам и уж совсем не одобряет идею плавания по ним.
Байдарка неторопливо подтягивалась к загривку порога. Но вот течение подхватило ее и вытащило на стрежень. Иван, прищурив глаза, выверенными мощными гребками прицеливался на вход в порог. Людмила помогала ему, работая на корме обоими лопастями.
Наконец байдарка нырнула в слив. И началось! То пропадая в брызгах водоската, то выныривая из них, сильно кренясь вправо и влево, она летела над водой словно копье, брошенное сильной, но нетрезвой рукой. Иван с трудом удерживал суденышко на оси потока. В шесть секунд байдарка пролетела каскад и оказалась перед входом в шиверу. Наступил самый сложный момент. Гребцам необходимо было, удерживая байдарку лагом к струе, резко повернуть вправо. И это им удалось почти идеально. Лишь на мгновение показалось, что байдарку сейчас прижмет к наклонной скале в повороте, но Иван и Люда, действуя синхронно, откренились от струи в сторону камня и несколькими мощными гребками пересекли поток носовым траверсом. Оказавшись внутри поворота, где течение не было столь стремительным, Иван уже уверенно повел байдарку на вход в шиверу.
Неизвестно, что там чувствовали гребцы, находясь в байдарке, которую поток в шивере трепал из стороны в сторону, словно щенок старого плюшевого зайца, но со стороны смотреть на это было завораживающе страшно. Байдарка стремительно скатывалась вниз по уклону, проваливаясь в водяные ямы и взлетая над обливными камнями. Хаотично пересекающиеся струи потока все время норовили развернуть ее поперек течения и опрокинуть, но Иван с Людмилой снова и снова возвращали ее в продольное положение, лихо маневрируя между обсыхающими валунами. Это продолжалось целую вечность – секунд двадцать. И внезапно все кончилось. Байдарка уже спокойно покачивалась на небольшим плесе ниже шиверы, а Иван с Людмилой, развернувшись лицом к пройденному порогу, потрясали веслами над головами и, судя по всему, орали что-то восторженное.
Пашке остро захотелось сейчас же, очертя голову, кинуться в чертов порог и вот также лихо, на одном дыхании пролететь его и почувствовать вкус победы в мокрых брызгах, стекающих по лицу. В нетерпении он помахал Ивану с Людой рукой. Олег внешне оставался спокоен, но чувствовалась, что даже внутри его нордически спокойной натуры, все кипит от нетерпеливого ожидания схватки с порогом.
Они вернулись к тому месту, где стоял плот. Только сейчас Паша заметил, что они причалили его в устье ручья, вытекающего из Окозера. Ему вспомнился необычный солоноватый вкус воды в ручье и он решил набрать этой замечательной «минералки» в две пустые армейские фляги. Паша зачерпнул ладонью воду из ручья и попробовал. Показалось, что вкус отдает торфяником и травой. «Наверное, набирается этих запахов, пока бежит от Окозера до Нельмы, – решил он. – Надо подняться по ручью повыше и там наполнить фляги».
Он поделился своей идеей с Олегом. Тот согласился.
– Только ты не долго, – попросил он. – Ванька с Людой скоро будут здесь. Надо ехать, пока светло.
– Ничего, пока они там разберут и уложат байдарку, пока сюда поднимутся, пока вы тут перекурите, я уже и вернусь, – ответил Паша.
Он прихватил обе фляги и отправился вверх по ручью.  Пройдя метров сто, он вновь попробовал воду. Она была значительно чище, но все же чуть-чуть отдавала лесом. Паша решил подняться до той самой расщелины в скалистой гряде, обступавшей Окозеро, откуда и вытекал ручей. Благо до нее было всего-то метров триста. «Там-то уж вода будет чистейшая», – решил он.
 
ГЛАВА 44
ПРИКЛЮЧЕНИЯ НА ЛЕСНОМ ОЗЕРЕ

Действительно, когда он подошел к скалистому кряжу, окружавшему Окозеро, и попробовал воду, сбегавшую из расщелины небольшим веселым водопадом, в ней уже не было никаких посторонних привкусов. Разве что легкий аромат сосновой хвои. Паша наполнил фляги и решил перекурить. Он задымил беломорину и огляделся. Ему захотелось еще раз взглянуть на озеро, скрывавшееся за гранитными скалами. Оставив фляги у ручья, он взобрался наверх и, как в первый раз, восхитился необычной красотой открывшегося перед ним вида. Зеленовато-бирюзовый цвет воды щемяще напоминал ему что-то очень знакомое. И Павел вспомнил – что. Вот в точно такой же бездонной изумрудно-аквамариновой глубине он уже тонул. Необычный цвет воды в озере удивительно точно совпадал с цветом Настиных глаз. На память ему пришли строчки из стихов на обороте фотографии Анастасии Стандецкой:

                «Глаза твои, как Око света…»

Он перевел взгляд на черную круглую скалу в середине миндалевидного озера и, наконец, понял, что имел в виду Василь Павличенко под словами «Око света». Оно лежало перед ним. Это было Окозеро. Стали понятными и таинственные иероглифы, высеченные на страницах гранитной книги. Эту загадочную последовательность:

  "глаз", "зрачок", "роза ветров", N, 2, 5, 7, "православный крест", "стрелка вниз", 2.

скорее всего, надо было читать так:
«На Окозере в центре круглого острова поставь компас. С этой точки от норда по азимуту 257 ищи «крест». Под ним, на глубине двух метров и находится искомое».
Паша сразу решил, что совсем не обязательно забираться на скалистый островок. Если удастся с берега «прострелить» прямую линию по азимуту 257 через центр «зрачка» Ока Света, то она как раз и упрется в нужную точку на противоположном берегу. Останется только найти «крест» в этом районе, спуститься по веревке и нырнуть на всего-то двухметровую глубину. А там… Что будет «там» Паша не знал, но очень хотел это выяснить. Немедленно. Сейчас же.
– Нужна веревка, компас и еще – водонепроницаемый фонарь, – вслух произнес Паша и решил вернуться за ними к плоту.
Чуть ли не бегом добежав до стоянки, он с удивлением обнаружил, что Олег исчез. Не было и Ингура. «Что за черт? – подумал Паша. – Куда это они подевались?». Впрочем, он не стал долго ломать над этим голову, решив, что Олег отправился помогать Скворцам разбирать и укладывать байдарку. «Вот человек! – с теплотой в душе подумал о друге Пашка, обыскивая карманы рюкзаков. – А я бы пошел? Конечно, пошел бы! И с удовольствием бы пошел! Если бы позвали… И вот в этом-то и есть вся разница между такими, как я, и Олегом.  Такие, как я всегда готовы прийти на помощь, а Олег, не дожидаясь приглашений, всегда сам идет на помощь». Наконец, Паша нашел тот самый немецкий компас в одном из бесчисленных карманов Олегова рюкзака. Прихватив бухту репшнура, а также Ванькин герметичный фонарик, он отправился назад к лесному озеру. Попутно, краешком сознания Паша отметил еще одну странность. Вместе с Олегом исчезло и его самодельное копье-пальма. Он ясно помнил, что Олег перед отплытием накрепко привязал свое оружие к одной из жердей настила плота. Сейчас же его там не было. «Наверное, прихватил с собой, – решил Пашка. – Аккуратист чертов! Никогда не оставит даже вилки без присмотра, не говоря уже об оружии». Но, вспомнив их недавнюю пропажу, одобрил действия Олега.
Вот и Окозеро. Паша быстро взобрался на скальную гряду и достал из кармана компас. Установив на лимбе азимут 257 и направив визир на центр островка, он начал перемещаться вдоль берега, дожидаясь пока магнитная стрелка совпадет с «Нордом». Когда это произошло, Паша обнаружил, что линия визира компаса, пройдя через центр островка, затем почти точно упирается в расщелину на юго-западной оконечности озера, откуда, как казалось, и вытекает ручей с «минералкой». Спуститься там с помощью шнура было плевым делом. «Конечно, подняться потом будет несколько сложнее, – подумал Паша. – Но тоже – задача вполне по плечу скалолазу со средними способностями». Он, правда, пожалел, что на страховке никого не будет, но решил, что справится и в одиночку.
Сказано – сделано. Через пять минут Паша, обойдя озеро по берегу, уже привязывал страховочный шнур к огромной поваленной сосне, как раз над расщелиной. Ее корни еще крепко держались за гранитный кряж, но ствол, видимо, по старости не выдержал натиска ветра, надломился в метре от основания и рухнул вдоль скалистого обрыва.
Павел разделся до плавок и наскоро соорудил из брючного ремня и отрезка капронового шнура некое подобие подвесной системы. Затем, нацепив на шею Ванин фонарь, он начал спуск. Благодаря расщелине, спускаться было не сложно, однако метра за два до уровня воды расщелина неожиданно закончилась. Дальше шла гладкая стена. «Как же тогда вода из озера вытекает? – удивился про себя Паша и тут же сообразил: – Значит, есть подземный сток!».  Понемногу перемещаясь на шнуре вправо-влево, он, наконец, обнаружил то, что искал. В небольшом скальном углублении, в метре от поверхности озера был высечен православный восьмиконечный крест. Он был надежно укрыт от постороннего взгляда, и разглядеть его можно было только так – спустившись  почти до уровня воды именно в этом месте. Сразу чувствовалось, что высекла его в камне та же рука, что и нанесла таинственные знаки на гранитные валуны рядом с кладбищем.
Паша висел на веревке над водой, и сердце его радостно стучало: «Нашел! Нашел!». Однако надо было что-то делать дальше. А дальше, судя по указаниям расшифрованной, теперь уже вне всяких сомнений – правильно – надписи, надо было нырять в воду и на глубине двух метров чего-то там искать. Запас шнура был еще метров десять, и Паша решил не выпускать его из своей подвески. Он посчитал, что на обратном пути с его помощью можно будет подтянуться из воды до начала расщелины. «А потом мне веревка уже и не понадобится, – прикинул Паша. – И так по расщелине выберусь».
Он выпустил шнур из рук и плюхнулся в озеро. Ледяная вода, буквально, ошпарила его! Ее температура была не более четырех-пяти градусов. Паша понял, что надо поторопиться, пока от такого «моржевания» судорогой не начало сводить руки-ноги. Набрав в грудь побольше воздуха, он нырнул точно под наскальным крестом. И сразу же, на двухметровой глубине, в скале обнаружил темную полосу расщелины. Паша просунул в нее руку но ничего кроме пустого пространства, заполненного водой, не обнаружил. Пока еще хватало воздуха, он снял с шеи фонарик, включил его и направил луч света вглубь подводной пещеры. Луч уходил в полный мрак, но внутри, по верху, недалеко от входа, Паша заметил довольно обширную зеркально-волнистую поверхность – верный признак того, что там над водой имелось открытое пространство. «Скорее всего – воздушный «колокол» под потолком, – предположил Паша. – А может быть, и скрытая пещера». Он оттолкнулся от скалы и вынырнул обратно на поверхность озера. Холод пробирал его уже не на шутку. Надо было решаться. Паша сделал попеременно несколько глубоких вдохов и полных выдохов, «раскачивая» легкие, и нырнул, держа зажженный фонарь в левой руке. Подплыв к расщелине, он пронырнул внутрь. Проход был довольно узкий, и когда его тело почти полностью перекрыло сечение входа, Паша почувствовал, что его потащило вперед довольно сильное течение. «Так вот как ручей вытекает из озера! – успел подумать он и уже через секунду оказался под серебристой поверхностью. – Хорошо еще веревку с собой догадался протащить, а то бы хрен выбрался отсюда против потока!». Паша осторожно подвсплыл к воздушному пузырю и просунул в него голову. К его немалой радости это был не просто воздушный «колокол», а довольно обширный грот в скале. Имелось здесь и наружное освещение. Свет пробивался из узкой щели в дальнем конце грота. «Через нее вода и вытекает наружу, образуя водопад и ручей, – сообразил Паша. – Однако, как ловко тут все устроила мать-природа. Снаружи догадаться о том, что здесь имеется скрытая пещера совершенно невозможно. Пролезть сюда ни со стороны ручья, ни сверху не сможет и кошка. А вход надежно спрятан под водой. Как же это, интересно, Павличенко ее обнаружил? Не иначе, как по ручью догадался о подземном стоке из озера и сам здесь нырял. И уж, не от этого ли он заработал воспаление легких посреди лета?».
Паша выбрался из воды на скалистое основание грота и осмотрелся, поводя фонариком из стороны в сторону. И сразу же заметил в небольшой скальной нише, примерно, в метре от пола пещеры белесого цвета брезентовый мешок. Отвязав от пояса страховочную веревку, которая только-только доставала до середины пещеры, Паша подошел к нише и взялся за горловину мешка. Тот, несмотря на свои невеликие размеры, оказался неожиданно тяжелым. Паша поставил мешок на каменный пол. При этом внутри дробно звякнуло что-то металлическое. «Однако  пудика на полтора, а то и на два потянет, – определил Паша. – Интересно, что же там такое?». И трясущимися от холода, а больше – от нетерпения руками он развязал тесемочную петлю на горловине мешка.
В свете фонаря тускло блеснули черновато-серебристые металлические кругляшки. «Серебряные монеты! – сразу определил Паша. – Вот это да! Даже если считать только на чистый металл – здесь тысячи на три рублей наберется!».*

(*-Монеты тогда принимались в скупках по весу из расчета, примерно, 9 копеек за грамм серебра.)

Он прикинул, как вытащить мешок наружу. «Если держать его в руках или повесить на шею – не всплывешь, – решил Паша. – Придется действовать по-другому». Он надежно привязал мешок к страховочной веревке и бросил его в воду. Затем, проделав еще раз дыхательную гимнастику, нырнул сам. Перебирая руками шнур и преодолевая довольно сильное течение, Паша выбрался из расщелины и вынырнул на поверхность озера. Еще раз набрав воздуха, он вновь нырнул к расщелине и, упираясь ногами в ее края, за шнур выволок оттуда мешок с монетами. Теперь тот лежал на дне озера, и его без труда можно было вытащить сверху – со скалистого берега.
Однако пора было выбираться и самому. Зубы у Паши клацали неудержимо, а пальцев ног он уже почти не чувствовал. С большим трудом поднявшись по веревке до начала расщелины, Паша ухватился за ее край и уже совсем неимоверным усилием воли, слабеющими руками подтянулся и вскарабкался в нее. Здесь он отдышался пару минут и начал подниматься вверх, упираясь руками и ногами в противоположные стенки.
Подъем согрел его, и когда Паша взобрался на скалистый кряж, от мелкого тряса и зубовной чечетки не осталось и следа. Уже твердыми руками он ухватился за шнур и стал поднимать мешок. На этот раз он показался ему чуть ли не вдвое тяжелее. «Ничего, – подумал Паша. – Своя ноша не тянет». Он представил, как сейчас вытянутся физиономии у Скворцов и Олега, и, ухмыльнувшись, потянул мешок быстрее. Когда тот вполз на скалу, Паша отвязал шнур от горловины мешка и поставил его на камень. Не удержался и снова распустил завязки, чтобы еще раз полюбоваться на чудом обретенный клад – теперь уже при свете уходящего дня.
Солнце садилось за лесом в серо-розовые тучи и, наверное, от этого монеты в его лучах тускло сверкнули каким-то зловещим черновато-багровым блеском. Пашка запустил обе руки в мешок и поднял полные пригоршни монет. Серебряные кругляшки с благородным звоном скользили между пальцев и падали обратно.
Внезапно за его спиной раздался тихий, но отчего-то леденящий душу сиплый голос:
– Ложи все обратно, падла бацильная! А теперь, сученок, медленно встал и, не поворачиваясь, подошел к обрыву. Обернешься – шмаляю!
 
ГЛАВА 45
БИТВА ТИТАНОВ

Голос был незнакомым, и Павел инстинктивно все же обернулся.
В десяти метрах позади него стояли двое. Один – бритый наголо, худющий, лет пятидесяти, в ватнике, черных штанах и казенных черных ботинках – держал в руках, сплошь покрытых наколками, самозарядный карабин Симонова, нацеливая его точно Павлу в живот. Другой – поплотнее и помоложе – был одет в брезентовую куртку, пестрый свитер, мешковатые коричневые брюки и болотники. Он был вооружен одностволкой. В ней Павел сразу опознал похищенное у Федора Степановича Ермолаева охотничье ружье ИЖ-18Е, а в его нынешнем владельце – Михася Павличенко, «младшенького» брата Сереги-тракториста и «любимого сынка» Никодима Павличенко.
– Я же сказал тебе, гнида – не оборачиваться, – сипло прошипел бритый. – Теперь, сам виноват. Но можешь пожаловаться на меня прокурору.
Он хрипло заржал, обнажив гнилые зубы, вскинул карабин к плечу и…
Что произошло дальше, Паша даже не успел понять. Громко бабахнули два выстрела подряд и оба зэка, словно сбитые кувалдами, полетели на землю. Они неподвижно, в каких-то сломанных позах лежали на скале, и под ними растекались огромные кровавые лужи. Паша понял, что оба – уже покойники.
Справа раздался тихий звук осторожных шагов. Павел оторвал взгляд от жуткого зрелища и повернул голову. Вдоль скалистого берега озера, держа в руках свой автоматический пятизарядный «Browning Auto-5», к нему приближался… Черный охотник. Или полковник КГБ Мезенцев. Или просто – Юрий Петрович. Кому, как нравится…
– Что с человеком пуля двенадцатого калибра делает, – покачал он головой – не то расстроено, не то восхищенно. – А главное – потом не определишь, из какого конкретно ружья он была выпущена. Может, из моего, а может, и из этого?
Он закинул за ремень на плечо свою пятизарядку, затем поднял ермолаевскую одностволку и переломил ее. Щелкнул эжектор, и патрон вылетел из казенника, но полковник ловко поймал его правой рукой. Затем он протянул разряженное ружье Паше, и когда тот взял его непослушными пальцами, сказал:
– Передадите своему другу – Ермолаеву. Думаю, он очень обрадуется находке.
Паша только кивнул, а полковник, между тем, продолжил:
– Смотри-ка! – удивился он, разглядывая патрон. – И пули-то у них точно такие, как у меня – «Бреннеке». Или это ваши патроны, Векшин? Нехорошо получилось. Ведь теперь, участковый Ничипоренко, может подумать, что этих уродов грохнули вы. Они, конечно, урки беглые и убийцы, но нельзя же так-то, без суда и следствия… За это вам статья светит. Мокрая статья.
– Но ведь это же вы их убили, – недоуменно и почему-то шепотом сказал Паша. – В порядке самообороны…, то есть защиты меня от этих…
Полковник поднял с земли карабин, из которого только что хотели застрелить Пашу.
– А кто это сможет подтвердить? – весело спросил он и внезапно направил карабин на Павла. – Ведь, когда вы подстрелили Стилета, – полковник кивнул на бритоголового, – он, умирая, в последнюю секунду убил и вас. Вот из этого карабина. С пулей в голове от него вас и обнаружат на дне этого замечательного озера… А на ермолаевском ружьишке останутся отпечатки ваших пальцев.
Пашка, уже совсем ничего не понимая, оторопело смотрел на полковника.
Тот, дружелюбно подмигнув, сказал:
– Ну, чего вы не понимаете, Векшин? Ведь вы отлично справились с тем, чего не смогли сделать эти придурки. Не знаю уж, как вам это удалось, но вы разгадали довольно сложную загадку и нашли сокровища, из-за которых тридцать лет назад в этих местах убили моего отца. Теперь уже, к сожалению, точно не узнать, кто это сделал, хотя я подозреваю покойного Савву Ермолаева… Ну, да бог с ним! Батя, судя по тому, что рассказывал Михаил Павличенко, тоже порезал Ермолаева до смерти. Но, главное – серебро Выгорецких монахов теперь в моих руках. Ради чего все это, собственно говоря, и было затеяно.
Тут, наконец, до Паши, дошло. Он вспомнил рассказ лесничего – Лехи Тарасевича. Ведь тот же называл фамилию пропавшего вместе с сокровищами майора госбезопасности. Мезенцев. «Вот же я дурак-то, – посетовал про себя Паша. – Мог бы все это сразу сообразить, когда полковник показал нам свою ксиву. Ведь там же ясно была записана та же фамилия – Мезенцев». Тут ему на ум пришла еще одна мысль.
– Скажите, – спросил он. – Эти липовые «травники» – тоже ваши люди?
– Разумеется, – самодовольно ответил полковник. Он, продолжая удерживать Павла на прицеле карабина, присел на ствол поваленной сосны, к которой был привязан страховочный шнур, левой рукой достал сигареты и, щелкнув зажигалкой, закурил. Теперь их разделяло расстояние не более трех метров. Полковник снял с плеча свой «Браунинг» и, приставив его к поваленному дереву, пояснил: – В их задачу входила ликвидация всех участников этой операции при захвате бежавших уголовников. Оставлять свидетелей не входило в мои планы. Все должно было выглядеть так, как будто урки и спецназ перестреляли друг друга при задержании. Но и эти козлы со своим заданием не справились. Ликвидировали только двоих из группы захвата. А потом их самих кто-то прямо на огневой позиции грохнул. По одной пуле в каждую пустую голову. Из винтовки. Капитан Званба их трупы потом в трехстах метрах от той скалы обнаружил. А зэки – сбежали. И что характерно – никаких следов. Исчезли и электронные блоки, и уникальные иконы, которые Михаил Павличенко, все же откопал в пещере под Сокольничей горой. И я уверен, что их забрал, тот кто подстрелил моих киллеров. Как вы думаете, Векшин, кто бы это мог сделать?
– Кто тебя не боится, – вдруг раздался голос из-за его спины.
Полковник резко вскочил на ноги и обернулся. В десяти метрах от него, вооруженный копьем-пальмой стоял Олег. Лоб его был перевязан широкой черной лентой, а лицо раскрашено извилистыми полосами сажи. Вид у него был свирепый и решительный.
– О! И Дальберг здесь?! – радостно удивился полковник. –  Ну, что ж! Тем лучше. Не придется бегать за тобой по всей Карелии.
Он вскинул карабин к плечу и выстрелил.
Паша, который с ужасом ожидал, что сейчас тяжелая пуля швырнет его друга на скалу, с удивлением обнаружил, что Олег исчез. И лишь через мгновение сообразил, что тот в момент выстрела очень быстро отпрянул за огромную сосну, рядом с которой стоял.
Но не подкачал и полковник. Он среагировал на движение Олега и в момент выстрела повел за ним стволом. Пуля с треском влепила в ствол сосны и, отколов здоровенную щепу, рикошетом от скалы с визгом ушла куда-то за озеро.
В следующую секунду фигура Олега метнулась из-за дерева, и полковник тут же всадил в нее следующую пулю.
К счастью, это оказался не Олег, а всего лишь его ветровка с капюшоном, которую он бросил для отвлечения внимания полковника. Сам же он одновременно с выстрелом вылетел с другой стороны сосны и каким-то немыслимым прыжком с кувырком через голову вдвое сократил расстояние между собой и полковником.
При этом Олег оказался на открытом пространстве, и полковник навел карабин на него. Но тут уже очнулся Паша. Он одним скачком с места допрыгнул до полковника и обрушил ему на голову, как дубину, приклад ермолаевской одностволки.
Полковник все же успел выстрелить в Олега, но, уловив движение Павла, дернулся сторону. Поэтому пуля, опять срикошетив от скалы, ушла в никуда. Однако из-за движения своего противника промахнулся и Павел. Приклад ружья, скользнув по плечу полковника, ударил его лишь по локтевому сгибу. Но удар был хорош – карабин вылетел из рук злодея и грохнулся на скалу. При этом он почему-то опять выстрелил, и еще одна пуля ушла в пространство.
Пока Паша смотрел, как карабин катится по скале по направлению к обрыву, полковник, оправившись от боли, развернулся и нанес ему сильнейший удар ногой в грудь. У Паши перехватило дыхание, и он полетел вслед за карабином. Тот подкатился к самому краю скалы, но зацепился ремнем за корень сосны. Паша успел ухватиться за карабин и повис над обрывом, держась за ствол и приклад. С этой позиции он и наблюдал дальнейшее развитие событий.
А события на скалистом берегу Окозера развивались следующим образом. Воспользовавшись тем, что полковник на пару секунд отвлекся на Павла и при этом выпустил из рук оружие, Олег в два шага подлетел к нему, перепрыгнул через поваленную сосну и приставил пальму к его горлу. Полковник мгновенным движением выхватил из поясных ножен большой охотничий кинжал и лезвием отбил острие пальмы в сторону. Затем он два раза крутнулся вокруг своей оси и, оказавшись вплотную с Олегом, попытался полоснуть его кинжалом крест-накрест от шеи до бедра. Олег ловко увернулся от страшного лезвия, отскочил на шаг назад и, в свою очередь, нанес удар древком пальмы в лицо полковнику. Тот заблокировал удар левой рукой и вновь сократил расстояние до Олега.
Так они «протанцевали» еще пять-шесть секунд. Причем полковник стремился сблизиться с Олегом и достать его кинжалом. Олег же, наоборот, уходя от близкого контакта с противником, старался наносить рубящие и колющие удары пальмой с расстояния полтора-два метра. Оба виртуозно владели своим оружием и приемами защиты, но в результате – полковник наступал на Олега, а тот медленно, шаг за шагом отходил. Хотя, стратегический перевес был все же на стороне Олега, и он вот-вот должен был с безопасного расстояния нанести решающий удар… Но! Если бы не обрыв, к которому, выбрав удачную тактику, полковник начал прижимать Олега, двигаясь вдоль поваленного дерева.
Паша решил, что пора прийти другу на помощь. Он подтянулся, на карабине, как на перекладине, и ухватился за корень сосны, на котором висел ремень СКС. Выбравшись по корню наверх, он вытащил и карабин. Схватив его в руки, Паша вскочил и заорал, как озверевший орангутанг:
– Стоять, полковник! Иначе, мозги вышибу из твоей свинячьей башки!
И для острастки бабахнул полковнику под ноги.
А дальше произошло нечто уж совсем невероятное. Пуля звонко щелкнула по скале. С места удара в стороны брызнули гранитные крошки, а пуля, с визгом срикошетив, угодила полковнику в предплечье правой руки, которой он держал кинжал. Кинжал со звоном упал на скалу, полковник схватился за раненую руку и, согнувшись, сделал шаг назад. Но в этом месте скальный берег круто уходил в обрыв, и полковник, поскользнувшись на клочке сорвавшегося под сапогом мха, полетел вниз. При этом он гулко стукнулся головой о гранит. Олег еще дернулся, чтобы подхватить его за шиворот, но не успел. Раздался шумный всплеск, а затем все стихло.
Паша подбежал к краю обрыва – посмотреть, что там с полковником. Глубина здесь была не меньше десяти метров, но идеально прозрачная вода легко позволяла видеть, как полковник мирно лежит на дне, не подавая никаких признаков жизни. На поверхности появились несколько пузырей, и озеро окончательно успокоилось.
– Готов! – мрачно констатировал подошедший сбоку Олег. – Похоже, капитально он затылком об скалу приложился.
Он крутил в руках свою штормовку. Та была прострелена точно в районе левой лопатки.
– Снайпер хренов! – выругался Олег. – Теперь придется заплату ставить.
– Аппликацию в виде чебурашки пришей – посоветовал Паша и, кивнув в сторону озера, неуверенно спросил.  – Может его еще можно спасти?
– Не думаю, – покачал головою Олег. – Судя по пузырям – у него уже полные легкие воды. Пока нырнешь, пока всплывешь с ним, пока поднимешь его на берег – пройдет не меньше десяти минут. Уже не откачаешь. Да и потом – на хрена его спасать?! Он же чуть не застрелил тебя.
– Меня? – удивился Паша. – А в тебя он что, не стрелял?
– Хрен бы он в меня попал! У меня в запасе еще пара концептуальных движений имелась – отмахнулся Олег. – Хотя, за помощь – благодарю. Вовремя ты его огрел. Спасибо! – и он сам крепко хлопнул ладонью Пашу по плечу.
– Пожалуйста, – присев от удара и поморщившись, ответил Паша. – Если что – и в дальнейшем обращайтесь.
– А все ж таки жаль, что так вышло, – покачал головою Олег. – Надо было связать его и сдать в милицию.
– Ага! Он помахал бы там своими магическими красными корочками, и через пять минут был бы на свободе. И тут же опять начал бы за нами охоту. Пока не поубирал бы нас с тобой, как ненужных свидетелей. Или ты думаешь, что от такого благородного поступка он умилился бы и резко перевоспитался?
– Судя по тому, что я видел, это – вряд ли, – согласился Олег.  – Теперь надо решить, что мы скажем участковому?
– Правду! – решительно сказал Пашка. – Ведь, что тут произошло? Полковник все же выследил беглых зэков и при попытке задержания застрелил их обоих. Из своего «Браунинга». Но в перестрелке и сам получил пулю из карабина, не удержался и упал в озеро. Вот и все. А мы тут ни с какого бока не причастны.
С этими словами Паша аккуратно вытер  ложу и ствол карабина Олеговым носовым платком и, подойдя к лежащему на земле трупу бритоголового зэка, вложил оружие в его правую руку. Ту же процедуру он проделал и с ермолаевской одностволкой, «вручив» ее мертвому Михаилу Павличенко. Затем, с помощью того же носового платка Паша поднял за ствол «Браунинг» от поваленной сосны, куда поставил его полковник. Рассмотрел его со  всех сторон и восхищенно заявил:
– Какая классная вещь!
Затем вздохнул и под стон Олега: «Святотатство!», зашвырнул самозарядку в озеро – к ее хозяину.
– Вот и все, – сказал он, пряча платок в карман. – Нам остается только сообщить капитану Ничипоренко, что при подходе к Девичьему порогу, мы услышали со стороны Окозера три выстрела. Решив, что на озере промышляют утку охотники из Нельмы, решили подойти поздороваться, узнать, как охота. Каково же было наше удивление, когда мы здесь увидели двух убитых зэков и полковника Мезенцева, находящегося на дне озера, причем явно не с целью рыбалки. Кстати, как эта сволочь здесь оказалась? Он же четыре часа тому назад улетел на вертолете.
– Значит, не улетел, – сделал вывод Олег. – Я заметил его, когда собрался идти помогать Скворцам укладывать байдарку. Он бесшумно и почти незаметно пробирался по тропе вдоль Нельмы, но, увидев, как ты отправился на Окозеро, свернул с тропы и, крадучись, последовал за тобой. Вот я и решил посмотреть, чего он тут вынюхивает. Отправил пинком Ингура к Скворцам, взял пальму, немного вот замаскировался и последовал за полковником.
– Видимо, прочитав записи в Людочкином блокнотике, он понял, что мы напали на след сокровищницы Выгорецкой обители, которую, оказывается, он сам разыскивал.
– С чего ты взял?
– Почему-то перед тем, как убить меня, он решил признаться что вся эта канитель с побегом и розыском зэков была им затеяна для отвода глаз. А главной целью операции был выход через Михаила Павличенко со товарищи на то место, где спрятан клад. Видимо «младшенький» братик Сереги-тракториста действительно что-то знал об утерянных сокровищах. Может быть, знал от своего дедушки – Василя Павличенко. А скорее всего, о чем-то конкретно он начал догадываться, когда после смерти Настиной мамы, в конторе лесхоза вскрыли ее сейф и нашли там знакомый ему портрет Анастасии Стандецкой, на обороте которого появилась непонятная надпись. Догадался и проболтался об этом на зоне Стилету. Тот решил уйти в побег, чтобы откопать сокровища. А полковник, каким-то образом пронюхал об этом. И подвел к ним своего чедовека – Клеща, Третьего или, как его там звали, на самом деле?
– Чего ж они клад не нашли?
– Почему не нашли? – пожал плечами Паша. – Ты же слышал, что сказал полковник. Они в пещере под Сокольничьей горой раскопали тайник с какими-то ценными иконами. Видимо, указания об этом схроне, зэки обнаружили в могиле Василя Павличенко. Правда, иконы эти у них тут же кто-то отбил. И судя по тому, что у этих урок с собой нет никакого груза, – отбил вместе с электронными блоками. А вот, кто это сделал, а также застрелил направленных полковником ликвидаторов, прямо на их огневой позиции – вот уж, действительно, загадка из загадок.
– А чего ж они тогда не смогли найти это? – и Олег пнул мешок с монетами.
– Ну, это-то, как раз понятно, – ответил Паша. – Информация о том, как найти остатки казны Выгорецкой обители, содержалась только в зашифрованных стихах на обратной стороне портрета Настиной прабабушки. Именно потому младший Павличенко и выкрал его из дома Ермолаевых. Вот только, как воспользоваться им – соображаловки не хватило.
– В отличие от тебя, Паша, – похвалил друга Олег. – Ты у нас, вообще – Шерлок Холмс, Пэри Мейсон и Мисс Марпл в одном лице. Молоток! – и Олег опять одобрительно треснул Пашку по плечу.
– За мисс – ответишь! – прошипел тот, потирая ушибленное место.
– Отвечу, Паша, конечно, отвечу, – радостно согласился Олег и закинул мешок с монетами на свое плечо. – Пойдем-ка назад – к плоту. Скворцы там, наверное, уже изпсиховались.
– Сейчас, только веревку смотаю, – ответил Паша. – Кстати, я думаю, что Скворцам, не надо ничего рассказывать о битве на Окозере. Вот, мол, нашли мешок с монетами в подводной пещере и все. А выстрелы слышали уже на обратном пути, да и то, как нам показалось, где-то далеко в стороне. Нечего их сюда впутывать.
Он отвязал шнур от поваленной сосны, смотал его в бухту, и друзья, напоследок еще раз оглядев место побоища, направились вниз по гранитному склону. По пути Паша забрал две фляги с «минералкой», оставленные им у истока ручья, и через пять минут они уже подходили к бухте, где был причален плот.

 
ГЛАВА 46
ПРОЩАЛЬНАЯ ВСТРЕЧА

Скворцы встретили Пашу с Олегом недоуменными взглядами, а разглядев боевую раскраску на лице последнего, и вовсе вытаращили глаза. Ингур для порядка даже пару раз гавкнул на размалеванного Дальберга.
– Вы что же это, пока мы там с байдаркой корячились, в индейцев здесь играли? – в тон собаке возмущенно подал голос Иван.
– Вроде того, – весело ответил Олег и, сняв с плеча, поставил перед Иваном и Людмилой мешок с монетами. – Вот, полюбуйтесь, что Паша вытащил со дна Окозера.
С этими словами он распустил завязки и раскрыл мешок. Черненое серебро мелодично звякнуло.
Недоумение и возмущение на физиономиях у Скворцов мгновенно сменились любопытством и восторгом. Иван взял горсть монет из мешка и начал одну за другой их рассматривать.
– Ух, ты! – восхищенно приговаривал он, поднося очередную монету к глазам и поворачивая ее то одной, то другой стороной. – Смотри-ка! Иностранная! Не пойму, чего тут написано… BRVNO – какое-то, потом – SRN-I –что ли? А вот, год выбит: 1611. Старинная!
– А это, что такое? – спросила Людочка.
– Где? – уточнил Ваня.
– Да вот же – в центре. Лошадь какая-то…
– Это не просто лошадь, а всадник с копьем.
– Тут еще что-выбито… Вот смотри: в прямоугольнике – цифры 16 и две змеи.
– Это не змеи, а цифры – 55. Получается 1655.
– Странно, – оторопело заметил Иван. – Выбито сразу два года: 1611 и 1655. Чудно, как-то…
– Мне кажется, – высказал предположение Паша, – что всадник с копьем и прямоугольник с датой 1655 были выбиты на монете позже, поверх основного рисунка.
– Никогда о таком не слыхивал, – удивленно покачал головой Иван и взял следующую монету. – Глядите! И здесь – то же самое. По кругу – какие-то непонятные латинские буквы: REX-PHIL-IIII-D-G, потом – HISP-ET-INDIAK- потом ладонь, что ли?… И снова две даты: 1637 – посередине, и в прямоугольнике – 1655. И опять – в самом центре, как раз между цифрами 16 и 37 – всадник с копьем.
– Да они все здесь такие! – воскликнула Людочка, перебирая другие монеты. – Вот опять – какая-то абракадабра по кругу на латинице: COSMVS-II-MAG-DVX-DTR-IIII и мелкими циферками – 1618, а в центре снова выбит всадник с пикой и эта дата в прямоугольнике – 1655.
– А вот, похоже, чисто российская деньга, – Паша подкинул увесистую монету на руке. – Весом, как и другие – граммов на тридцать потянет, только по кругу здесь надпись на старославянском: БЖIЕЮ МIЛСТИЮ ВЕЛIКИI ГДоРЬ ЦРЬ I ВЕЛIКИI КНSЬ АЛЕКСЕI МИХАIЛоВIЧЬ ВСЕЯ ВЕЛИКИЯ I МАЛЫЯ РОССИИ, а в центре – опять всадник на лошади. Но уже без копья, да и шапка на нем другая – побольше. А на обратной стороне – двуглавый орел в квадрате, сверху – ЛЪТЯ и еще какие-то непонятные буквы – З;Р;В, а внизу вверх ногами написано – РУБЛЬ.
– Сколько здесь всего монет? – спросил реалистичный Олег.
– Наверное, около тысячи, – прикинул на глаз Паша. – А что?
– А то! – резонно ответил Олег. – Если каждую монету оценят хотя бы в десять рублей…
– Ни фига себе! Так дорого?! – удивился Иван.
– Не перебивай, – попросил его Олег. – Так вот, если каждую монету оценят хотя бы в десять рублей, то всего выходит тысяч на десять. То есть каждому – по две с половиной тысячи.
– А почему ты делишь всю сумму на четыре? – спросила Людочка.
– А на сколько надо делить? Нас же – четверо, – недоуменно ответил Олег.
– Нет-нет. Тут другой принцип должен быть. Одна семья – одна доля, – твердо заявила Людмила. – Поэтому нам с Ванечкой причитается только треть. Правильно я говорю, дорогой?
– Само собой! – буркнул супруг. – Мало ли у кого сколько жен? Возьмем, к примеру, Пашку…
Павел кинул в него резиновый насос-лягушку.
– Хорошо, – согласился Олег, перехватив летящий в Ивана снаряд. – Треть так треть. Это выходит по три тысячи триста тридцать три рубля.
– Но нам-то по закону полагается всего двадцать пять процентов, – уныло заметил Паша. – А это значит – по восемьсот тридцать три рублика на брата.
– А ты что, хочешь заявить государству о находке клада? – полюбопытствовал Олег. – Тогда его, вообще, оценят по весу – в две тысячи семьсот рублей, и каждому достанется… – Олег почесал макушку, – по двести двадцать пять целковых.
– Ну, нет! Вот уж хрен им! – И Пашка с энтузиазмом показал, какого именно размера хрен, он собирается передать в пользование государству. – Да я лучше эти монеты на блесны пущу! Не для того мы с тобой жизнью…
Тут он осекся, закрыл рот и, отвернувшись, махнул рукой.
В этот момент над лесом, перекрывая шум порога, раздался нарастающий  гул вертолетных турбин. И хотя самой вертушки не было видно – она летела где-то стороной – все споры по поводу оценки клада сразу были позабыты.
– Надо уходить отсюда. Ни к чему нам здесь светиться, – твердо сказал Олег и быстро затянул тесемками горловину мешка с монетами. – Куда бы его спрятать?
– Давай сюда! – предложил Паша. Он отвязал крышку от самого большого Ваниного котелка, где хранились соленые грузди, и сдвинул в сторону грибы. – Клади! Только заверни в полиэтилен. А то еще неизвестно, что ценнее – монеты эти дурацкие или груздочки соленые.
Олег взял протянутый ему Людмилой большой полиэтиленовый мешок, тщательно завернул в него сокровища и засунул их на дно бака. После разровнял грузди, закрыл их опять сверху листьями смородины и доложил:
– Готово! Теперь и с миноискателем их тут никто не найдет. Можно ехать.
– По местам стоять! – скомандовал Иван. – Я – на первый номер – впереди справа. Паша – рядом слева – на второй. Олег – на третий – позади меня. Люда – на четвертый. Надеть спасжилеты и каски!  С якоря сниматься! Отваливаем.
Его команда была выполнена в шесть секунд, и плот, отчалив от берега, на четырех веслах направился в порог.
Когда его подхватило течение, и он нырнул в водоскат, Пашке показалось, что плавание на таком дредноуте ничуть не страшнее зимнего катания на старом диване, которое они как-то устроили с Олегом и Скворцами еще в школьные годы на Кавголовских горах. Диван, видимо, кто-то из жителей поселка выбросил за ненадобностью, и друзья тут же нашли ему новое применение. Они отломали у старой мебелины ножки и получили замечательные четырехместные сани. Трасса, которую они выбрали для бобслея, была извилистой и сложной, но четырехместный боб-диван упростил ее до предела. Срезая все углы, повороты и мелкие кусты, он разогнался до совершенно безумной скорости и с размаху въехал в огромный сугроб внизу оврага. Экипаж при этом десантировался метров на пятнадцать дальше и в самых разнообразных позах повтыкался в глубокий и рыхлый снег. Восторгу было – хоть отбавляй, и друзья еще раз двадцать затаскивали обратно на крутую горку обретший вторую жизнь диван, пока окончательно не стемнело.
Плот в пороге повел себя столь же своенравно, как и тот диван. Он, не обращая никакого внимания ни на мощное течение, ни на отчаянные попытки управления им со стороны экипажа, плавно и величественно съехал по водоскату и уперся левым бортом в наклонную скалу перед поворотом в шиверу, решив, видимо, вздремнуть здесь часок-другой. Однако зверские усилия, крики и понукания гребцов, в четыре весла отгребавшихся от скалы с правого борта, все же заставили это чудище проснуться, лениво пересечь поток и, не спеша, въехать в шиверу. По ней плот также спустился без особых проблем, правда, немного боком и пересчитав почти все выступающие из воды камни, но в целом – все в том же стиле – медленно и торжественно.
– Ну и гроб! – восхищенно сказал Олег, когда плот оказался на спокойной воде под порогом. – На таком и Ниагарский водопад проедешь – не заметишь.
Ваня ласково похлопал свой корабль по плетеному фальшборту и мечтательно вздохнул:
– На нем бы по Амазонке пройти или – по маршруту Тура Хейердала – на остров Пасхи через Тихий Океан…
– Тогда дизель на него помощнее надо поставить, – посоветовал Пашка, отдуваясь после бешеной работы веслом. – Сил на восемьсот, не меньше. А то плыть придется через этот океан – лет восемь!
Скворцы высадились на берег и погрузили на плот два тюка с байдаркой. Затем они забросили на палубу Ингура, который во время сплава сопровождал плот загробным воем, сидя на самой дальней от порога скале. Наконец, Иван и Людмила оттолкнулись от берега и сами запрыгнули на борт. Плот, с двигателем мощностью пока только в четыре студенческие силы, плавно тронулся дальше – вниз по Нельме.
Утиный порог друзья тоже прошли без особых приключений. Если не считать того, что плот, вообразив себя бульдозером, попытался проложить прямоезжую дорогу в шивере. При этом мелкие камни он действительно кое-где посворачивал с места, а большие – переползал, как обожравшийся на овсах старый медведь  – через поваленные дубы.
Уже начало темнеть, когда экспедиция добралась до Нельмы. Пришвартовав свое судно у банных мостков, путешественники прихватили кое-какие вещи и поднялись по тропинке к Ермолаевскому дому.
На дворе, приветливо помахивая хвостом, их встретила Альма. Ингур, словно рыцарь, вернувшийся из крестового похода, с достоинством поздоровался с ней, а затем усталой, но величественной походкой направился в дальний угол двора – к Альминой конуре – дабы возлечь там после ужина на охапке сена и, умиротворенно похрумкивая мозговой косточкой, рассказать своей подруге о дальних странах, страшных чудищах и злых волшебниках. Альма, мелко семеня рядом, восхищенно заглядывала в его хитрющие испанские глаза.
– Учись, Паша, как надо обращаться с провинциальными девушками, из дальних странствий возвратясь! – лукаво подмигнула Людочка.
– Совершенно не пониманию Вас, мадам, – холодно и надменно заявил Пашка. – О чем это Вы?
Тут Паша кривил душой. Они и завернули-то на ночлег к Ермолаевым, как раз, под влиянием его аргументации. Он очень убедительно всем доказал, что зайти сюда просто необходимо – для получения, как он выразился, «текущей релевантной информации по интересующему нас вопросу». На самом деле проще, да и привычнее было бы переночевать на берегу речки у костра. Ночи стояли теплые, ясные, и никаких неудобств это бы не вызвало.
Но всем так хотелось хоть одну ночь поваляться на нормальных кроватях, что никто не стал даже и намекать на истинные Пашкины интересы, «релевантная информация» сошла ему с рук, и вот теперь он уже стучал в дверь Ермолаевского дома.
Дверь довольно долго не открывалась, несмотря на то, что в окнах горел свет. Наконец она распахнулась, но вместо Насти, к своему удивлению Паша увидел знакомую уже до зубовного скрежета фигуру.
В дверях стоял участковый – капитан Ничипоренко.
– Павло Олександрович! - радостно сказал милиционер. - А ми вже вас заждалися! Проходьте, проходьте! Рады дорогим гостям.
.Еще больше Павел удивился, когда из-за спины участкового выглянул Федор Степанович Ермолаев и, заговорщицки подмигнув, поторопил ребят:
– Давайте, давайте, быстренько проходите. Ужин стынет.
Путешественники вошли на кухню. То, что они здесь увидели, окончательно повергло их в состояние кретинического остолбенения. Настя накрывала обширный ермолаевский стол к ужину. И накрывала его на восьмерых. А в углу сидел мужик, удивительно похожий на Юрия Никулина. Тот самый водитель старенького автобуса, который вез их от Медвежьегорска по Заонежскому шоссе до Денисовской повертки.
«Выходит что? Они знали, что мы вот сейчас прибудем? – изумился Павел. – Но откуда, черт их всех тут раздери?» И он уже было открыл рот, чтобы озвучить этот и другие вопросы, но его опередил Федор Степанович:
– Никаких вопросов, Паша. У нас очень мало времени. Вы сейчас быстро ужинаете, а мы вам также быстро объясняем, что здесь происходит.
Все расселись по местам. Спиртного на столе не было, поэтому вместо тоста Ермолаев сказал:
– У нас – на все, про все – двадцать минут. Затем, Кузьмич,  – он кивнул на водителя автобуса, – отвезет вас в Медвежьегорск. Как раз успеете к ночному Мурманскому на Ленинград. Ну, налегайте на ложки. А пока  – участковый кое-что хочет сказать. Давай, Петрович.
– От що, орлики, – мрачным голосом начал капитан. – Уже не знаю, у яку историю вы отут влипнули, но Федор Степанович мне головой поручився, що ничого криминального за вами не значится. А у мене есть основания доверяти йому. Це перше. Друге. Я тут провив невелико расследування и зъяснив по своим звязкам в Петрозаводске, що ниякого капитана внутрешних вийск Званбы немае.
– Да они же все – кэгэбэшники! – не выдержал Пашка. – Он, его полковник этот – Мезенцев и еще сержанты – Буравцев и Леонтьев.
Участковый неожиданно с силой грохнул кулаком по столу. Его лицо было искажено яростью и покрылось красными пятнами.
– Мовчать! – рявкнул он, – Цього я не слыхав и знать не хочу! И вам усим настийно советую забыти про все, що вам тут стало ведомо.
Он снял фуражку, вытер вспотевшие залысины платком и, чуть умерив тон, сказал:
– И з цим полковником нехай разбираеться його контора – що вин був за гусак.
– Почему был? – с замирающим сердцем спросил Паша.
– Час назад, я слыхав, як одна з поискових групп внутришних вийськ доклала по рации, що на берегу Окозера знайдени трупы двух зэков, що збигли, а на дни озера - цей самий полковник з проломленим черепом и огнестрельним поранением правой руки. Схоже, полковник пытався задержати збиглих урок и смертельно ранив их з свого дробовика. Но один из зэков таки успев пидстрелити його з карабина. Очевидно, полковник посклизнувся и упав в озеро, приклавшись головою о каминь. Як там усе було - точнее зъяснують експерти. Одно незрозумию - що полковник один робив на берегу Окозера? Кстати, вы там проплывали пару часов назад. Ничого не примитили?
Пашка быстро переглянулся с Олегом. И решил на ходу изменить их первоначальную версию:
– Нам, действительно, показалось, что мы слышали какие-то отдаленные выстрелы, когда проходили Девичий порог. Но там стоял такой рев воды, что мы так и не поняли, откуда они доносились.
Олег молча кивнул, подтверждая его слова, а Скворцы в один голос добавили:
– А мы вообще ничего не слышали.
И тут Павел перехватил прищуренный взгляд Федора Степановича. Тот с минуту изучающее смотрел то на Векшина, то на Дальберга, а затем отвел взгляд в сторону, так ничего и не сказав.
– Ну и добре, – прервал затянувшуюся паузу Ничипоренко. Он встал, вышел из кухни и через минуту вернулся. В руках у него было Векшинское ружьё. – Держи, хлопец, свою артиллерию, а мне поверни протокол об изъятии.
И когда Паша, порывшись по карман куртки, нашел и протянул участковому протокол, тот разорвал бумагу на клочки, бросил их в печку и сказал:
–  Взносы все ж таки вовремя платить треба, –  он еще раз сурово окинул взглядов путешественников и добавил: – Повторяю вам еще раз – про то, що тут видбулося забудьте навсегда.
– А как же капитан Званба? – не удержался от вопроса Павел. – У него все наши координаты записаны – фамилии, адреса, место работы. Он сразу найдет нас в Питере!
Теперь переглянулись Ничипоренко и Ермолаев. Федор Степанович кивнул головой и участковый, немного помолчав, сказал:
– Есть основания думати, що Званба у видсутствии полковника Мезенцева не буде проявляти инициативу по вашим розысках у Ленингради. З того моменту, як вевешники знайшли трупы всих троих збиглых зэков……
– Троих?! – изумился Паша.  – Вы же только что сказали – двоих.
– Труп ще одного був знайден удень раньше, как раз группой капитана Званбы, на берегу рибацькой стоянки на Чарозере, – пояснил участковый и продолжил прерванную мысль. – Отож, з того моменту, як були виявлени трупы всих зэков, що втикли –  операция по их поиску закинчена.
Паша в душе перекрестился и облегченно вздохнул.
– Годи радоваться, – мрачно заметил Ничипоренко. – Його группа усе еще зостается тут. Як мне повидомили з управлення, заключенные при побеге ограбували вийнскову точку связи и виднесли якесь ценно майно.
– Чого виднесли? – переспросил Пашка.
– Имущество, – перевел Федор Степанович.
– Отож правильно – имущество. И це имущество дотеперь не знайшли. Припускають, що його могли виднести зовсим сторонни, случайни люди. Тому капитан Званба з своими бойцами продовжуют поиски в районе Нельмы. Вони установили посты досмотру на основных дорогах и прочисують наши леси с помощью якой-то спецаппаратуры.
Тут встрял Иван:
– Да и черт с ними и с их аппаратурой! – заявил он. – Пускай  себе ищут. Нам то чего бояться? Мы этих  электронных блоков и в глаза не видели!
Паша аж заскрипел зубами, а капитан мгновенно обернулся к Ивану.
– Яки таки электронни блоки? – спросил он тихим зловещим голосом.
Паша, опережая Ивана, быстро сказал:
– Когда мы стояли на Пижмозере, полковник вместе с капитаном и сержантами заявился к нам в лагерь. Он очень детально расспрашивал нас о том, кого мы видели в лесу в последние дни. И так, между прочим, пояснил, что зэки унесли какие-то электронные блоки из воинской части.
Капитан с недоверием покачал головой, а Паша украдкой погрозил Ивану кулаком и вновь заметил на себе пристальный взгляд Федора Степановича.
– Ну, так! – решительно сказал Ничипоренко,  поднимаясь из-за стола. – Я полагаю, сказано усе. Давайте, хлопцы, швидче грузите свое майно в автобус и дуйте в Медвежьегорск.
И, уже обращаясь к водителю автобуса, распорядился:
– Значиться так, Кузьмич, ближайший пост я бачив на Денисовской дороге – у повертки  на наш мост. Тому из поселка поидешь по старой дороге на Усть-Нельму. Проповзешь там на своему рыдване?
– А ты не смотри, что мой дилижанс уже третий десяток разменял,– обиделся за свой автобус шофер. – Я в последний капремонт на него передний мост и раздатку от шестьдесят третьего «газона» поставил – так что мы теперь по лесу не хуже, чем «шишига»* ходить можем.

(*-«Шишига» –  коварная  нечисть женского пола у древних славян. Обреталась в лесу или в камышах. Морочила головы случайно забредшим людям, заманивала в непролазье, а потом обгладывала их косточки. По ночам любила шуметь и колобродить. У советских славян и братских им народов – очень меткое прозвище ГАЗ-66, самого вездеходного автомобиля формулы 4х4 всех времен и народов. А шоферский народ, намучившись с довольно неудобной компоновкой органов управления, поговаривал, что одним из конструкторов «шишиги» была именно коварная особь женского пола.)

– От и добре, – продолжил Ничипоренко. – По лесной дороге можешь ихати спокийно. Но при виезде на Заонежске шоссе – спостерегай в обидва глаза. Можут и там стояти. И уси розвилки на шоссе – прежде, чем произжати – спершу переглянь, як следуе. Якщо побачишь подозрительне – высаживай цих бандеривцив – нехай обойдут пост лесом.  За поворотом знову подберешь. А то, не дай боже, на цього Званбу напоретесь. И хлопцив зарестують и тебя по допиткам затаскають.
– А если меня одного остановят и груз начнут досматривать? – высказал предположение Кузьмич. – По рюкзакам и тюкам с байдаркой они же враз догадаются, что это вещи каких-то туристов.
– От и добре, – успокоил его капитан. – Мало зараз туристив-байдарочников з отпускив вертается? Скажешь, що подрядився майно одной  такой группы, наприклад з Пудожа, видвезти на вокзал в Петрозаводьск. А сами туристи, скажешь, на двух резиновых човнах туда налегке поплыли. А по дороге, скажешь, вони ще збирались на Кижи заихати. Памьятники давнього славянского деревьянного зодчества оглянути.
– Не поверят, – засомневался шофер. – На резинках – через Онегу? Это ж какой идиот отважится?
– Поверять, – успокоил его милиционер и кивнул на ребят. – Как раз идиотив у среде цей публики хватае. – У минулом году трое от таки ж махновцев решили пройти на байдарке з Медвежьегорска через Онегу и Свирь до Ленинграда.
– Ну и как? – с большим интересом спросил Иван. – Прошли?
– Пройшли, – ответил капитан. – До вхидного буя у Медвежьегорьской пристани. Там их хвилною от лесовоза перевернуло, и вони, як зайци в полвидье, на тим бую и взгрустнули. Добре ще их якись рибак швидко побачив и, як дид Мазай, з буя зняв, та на своий моторце заворотно на пристань доставив.
– А вот у нас однажды такой случай был…, – подхватил разговор Иван, но тут Федор Степановичего его решительно прервал:
– Хорош байки травить! Вопросы по существу дела есть? Нет? Вот и славно. Айда грузиться в автобус! Мы с Петровичем Вам поможем.
Он первым поднялся из-за стола и вышел на двор. Вслед за ним и все остальные направились к выходу.
Павел оказался последним. В дверях он остановился и обернулся. Настя стояла у окна и смотрела в ночную темноту сквозь плотную тюлевую занавеску. Павел подошел к ней, мягко положил руки на ее сжавшиеся при этом плечи и осторожно повернул лицом к себе. Ее глаза подозрительно блестели и как-то по-детски, вопросительно смотрели на него.
– Не надо плакать, Ася – тихо сказал Паша, сам чувствуя комок в горле. – Мы же скоро увидимся. Ты ведь приедешь в Ленинград в сентябре, как собиралась?
Настя молча кивнула и, тихонько всхлипнув, уткнулась носом в его плечо.
Он осторожно погладил и поцеловал ее золотисто-медные волосы. Ему почудился легкий запах сосновой хвои и еще – луговой земляники.
– У тебя волосы пахнут лесом, – удивленно прошептал Пашка.
Настя подняла к нему лицо, обвила его шею руками и улыбнулась:
– Это потому что я – лесная колдунья. Вот  захочу и приворожу тебя навсегда.
– Уже приворожила, – очень серьезно сказал Пашка и решительно поцеловал ее.
Со двора послышался звериный рык Ивана:
– Павел, мать твою арестовали! Где ты ходишь, сачок несчастный! Выходи, мы уже все майно перетаскали!
Его гневную речь оборвало невнятное Людочкино шиканье.
– Иди уже, – рассмеялась Настя, выскальзывая из Пашкиных объятий. – А то уедут твои друзья без тебя. Что ты тогда здесь делать станешь? Затоскуешь, наверное, по своей городской жизни?
– Наоборот! – горячо возразил Пашка. – Я давно мечтал уйти в леса. Стану вести отшельнический образ жизни. А чтобы от одиночества с ума не сойти – вот козу твою с собой возьму. Буду молоко козье пить и с ней на всякие научные темы разговаривать. Для этого – лучше собеседника не придумаешь! Еще – огород свой разведу. Начну по примеру соловецких монахов ананасы выращивать. А в бане лабораторию алхимическую открою. Поисками философского камня займусь. Должен же его кто-то найти, в конце концов?
– Ладно, ступай уже, монах-отшельник, – махнула на него рукой Настя.
От ее слез уже не осталось и следа.
Уже на выходе Пашка вдруг вспомнил, что еще должен сделать. Он вернулся в комнату, достал из внутреннего кармана портрет Анастасии Стандецкой и положил его на стол. Рядом он выложил серьги, обручальное кольцо, деньги и компас.
– Вот, – сказал Паша. – Возвращаю вашу пропажу. Хотя, признаюсь – был соблазн оставить фотографию на память. Уж очень эта девушка на тебя похожа.
Настя подошла к столу и взяла карточку в руки.
– Откуда это у тебя? – каким-то странным голосом спросила она.
Паша вдруг понял, что не имеет права говорить ей о страшной находке на Чарозере. «Еще ее не хватало сюда впутывать», – подумал он, а вслух решил отшутиться:
– Так, одна симпатичная рыжая куница принесла.
Павел еще раз на прощанье поцеловал Настю и быстро вышел во двор. Здесь, под навесом, увитым плющом, имела место сцена прощания Ингура и Альмы. Убитая горем лайка без всякой надежды умоляла своего рыцаря не бросать ее на произвол судьбы и не обрекать на ханжеский суд мещанского мнения местной собачьей общины, а полный страстного порыва спаниель клялся ей в вечной любви, приглашал посетить с ответным визитом Испанию и обещал писать письма. Пашка бесцеремонно прервал берущую за душу сцену, прицепил поводок и поволок благородного идальго к автобусу. Его друзья уже загрузили все экспедиционное имущество на борт и терпеливо ожидали обоих кавалеров в салоне. Кузьмич тоже находился на своем месте и тихо переговаривался о чем-то через водительское окошко с Федором Степановичем и Ничипоренко. Пашка помахал им рукой и запрыгнул в автобус. В тот же момент Кузьмич закрыл за ним дверь, включил передачу, и автобус тронулся с места.
Павел бросил прощальный взгляд на Ермолаевкий дом и успел заметить в  освещенном окне тонкий девичий силуэт. Он глубоко вздохнул и тут же почувствовал на своем плече чью-то руку.
– Не грусти, Лис, – негромко произнес Олег.
Паша знал, что тот скажет дальше. Они всегда говорили друг другу эти слова перед расставаньем:
– Удел воина – походы. А поход, начинаясь с разлуки, всегда заканчивается встречей.
– Кроме последнего, – привычно добавил Пашка.
И, скрепив руки особым – верхним индейским рукопожатием, они уже вдвоем закончили клятву:
– В последний поход мы уйдем вместе.
 
ГЛАВА 47
ЗАСАДА

Автобус, старательно подвывая всеми своими старенькими шестеренками, неторопливо, на второй передаче пробирался по заброшенной лесной дороге. После дождей она уже успела подсохнуть и особых проблем для высоко сидящего ПАЗика не создавала. Лишь в одном месте, где путь проходил по краю обширного болота, Кузьмич врубил передний мост и пониженную передачу. Там когда-то, давным-давно устроители дороги намостили бревенчатую гать, и автобус, натужно подняв обороты, километра два трясся по «стиральной доске» из полусгнивших бревен. Когда гребенка кончилась, Иван, по инерции все еще лязгая зубами, заметил:
– Чем больше ездишь по нашим дорогам – тем больше любишь море. 
 Ночь стояла ясная, со множеством ярких звезд и режущим глаз серпом луны. Кузьмич, в целях светомаскировки даже не включая света фар – на одних только габаритах, уверенно вел машину по разухабистой дороге. Чувствовалось, что он лично знаком здесь с каждой яминой в колеях и всеми валунами, спрятавшимися в высокой траве между ними.
 Но вот дорога стала ровнее, пассажиров автобуса перестало мотать, словно белье в стиральной машине, и Кузьмич перешел на третью скорость.
«Так бы и ехать до самого Медвежьегорска, – подумал сквозь наползающую дремоту Павел. – Ни тебе вездесущей милиции, ни беглых уголовников, ни черных полковников. Сопи себе в две дырочки до самого вокзала – и никаких забот». Но тут, как назло, автобус неожиданно остановился. Паша посмотрел на светящийся циферблат своих адмиральских часов. Полпервого.
– Что, уже кордон? – спросил он потягиваясь. – Кузьмич, чего стоим?
– Тихо, пацаны, – вполголоса ответил тот. – Там, за поворотом – выезд на Заонежское шоссе. Надо сходить проверить – нет ли поста. Добровольцы есть?
Добровольцами назначили Пашу с Олегом. Ивану и Людмиле поручили сторожить Ингура, а Кузьмичу – автобус.
Разведчики двинулись на рекогносцировку краем леса – вдоль дороги. За поворотом в призрачном свете луны они действительно увидели просвет между деревьями и бледную серую полосу поперек него. Это и было Заонежское шоссе. Минут десять Паша с Олегом неподвижно всматривались и вслушивались в ночной лес. Наконец, Паша сказал вполголоса:
– Вроде бы чисто…. Выйдем на перекресток – посмотрим, что там, на шоссе?
И он уже было двинулся к дороге, но Олег неожиданно ухватил его за рукав.
– Смотри! – чуть слышно произнес он. – Там в кустах, справа от перекрестка!
Павел посмотрел в указанном направлении и успел заметить тусклую красную точку – разгоревшийся на секунду уголек сигареты. Чрез мгновение рядом затлел и погас еще один огонек.
– Двое, – прошептал Олег.
– И вон – еще один – у обочины, – зашипел Пашка, заметив шевельнувшуюся тень на фоне светлых березок с другой стороны шоссе.
Тень перепрыгнула канаву, споткнулась, односложно выругалась, вышла на шоссе и оказалась человеком в плащ-накидке, сапогах и фуражке. Человек пересек шоссе и направился к тому месту, где курили двое других. Те, при его приближении, побросали рассыпавшиеся искрами окурки, и вышли из кустов. Паша разглядел пилотки у них на головах и автоматы за плечами. Подошедший к ним человек в фуражке начал вполголоса им что-то выговаривать.
– Все ясно. Нас ждут, –  подвел итог наблюдениям Пашка.
– Уходим, – согласился Олег.
Через пять минут они вернулись к автобусу.
– Офицер, два бойца и, скорее всего, где-то рядом – машина с водителем и рацией, – коротко доложил результаты разведки Олег.
–  В общем, незаметно – хрен  проскочишь, – сделал вывод Пашка и обратился к водителю: – Кузьмич, ты не обижайся, но шум твоего шарабана они, наверняка, слышали еще от поселка…
– Так оно и понятно – не на буржуйском «Шевроле» работаем, – согласился тот и нежно погладил автобус по капоту.
– Поэтому прятаться тебе уже незачем, – продолжил Пашка. – Езжай  внаглую. А нам придется обходить пост лесом. Пойдем налегке. Вещи оставим в машине. Если остановят и станут обыскивать – расскажешь им про туристов из Петрозаводска, как участковый советовал. А нас подберешь в километре от развилки. Остановишься, но мотор не глуши – держи обороты. Чтоб вояки ничего не заподозрили.
– Только ты пушку свою забери, – попросил Кузьмич. – А то – найдут – точно отнимут.
Паша забрал из автобуса зачехленное ружье, закинул его за спину и на глазок определил направление.
– Идем примерно так, – он махнул рукой вправо от дороги и, взяв Ингура на поводок, решительно двинулся в лес.
За ним отправились Иван с Людмилой. Замыкающим пошел Олег.
Кто никогда не ходил по ночному лесу, особенно – без фонаря и в одиночку, тот упустил в своей жизни одно из самых захватывающих впечатлений. Призрачного света звезд и Луны хватает лишь на то, чтобы в черно-синем мраке обозначить деревья, кусты, вывороченные корни упавших стволов и громадные валуны непонятными темными контурами, которые ваше разыгравшееся воображение услужливо дорисовывает уже до самых кошмарных видений. Причем медведи и лешие представляются вам самыми безобидными из них. Зато тропы под ногами – вовсе не видно, корни деревьев со всего леса специально сползаются под ваши ноги, а мохнатые и царапучие ветки то и дело хватают вас за лицо. Вдобавок, лес по ночам издает совершенно необъяснимые и жуткие звуки, в которых вам чудятся – то визги и рыдания раздираемых чертями грешников, то адский хохот этих самых чертей. В общем, Гоголь и Хичкок – отдыхают.
Однако наших путешественников больше заботили не призрачные ночные страхи, а куда как более реальные ребята с автоматами. Поэтому и темнота казалась им скорее спасительной, нежели чем пугающей, да и чащоба местами представлялась недостаточно глухой. Луна же, напротив, по твердому Пашкиному убеждению светила слишком ярко, и мириться с ее существованием приходилось только потому, что она была единственным ориентиром.
Постоянно сверяя свой курс с ней, а также прислушиваясь к затарахтевшему вскоре после их ухода автобусу, Павел примерно через полчаса вывел своих друзей на Заонежское шоссе.
Автобус стоял метрах в ста подальше. Кузьмич, старательно имитируя звук движущейся по дороге машины, то прибавлял, то убавлял обороты двигателя.
Ночные скитальцы с радостью заняли свои места в казавшемся теперь таком уютном и комфортабельном салоне.
– Ну, как, – поинтересовался Пашка у водителя. – Останавливали?
– А как же! – ответил Кузьмич, втыкая передачу и трогаясь с места. – Только я вывернул на шоссе – глядь, на дороге стоит мужик в плащ-накидке и машет мне жезлом с красным кружком-катафотом. Я остановился. Он подошел, представился инспектором ВАИ*.

(*- Военная Авто Инспекция. В те годы часто наблюдалась на дорогах. У них даже свои посты были. Гражданских водителей не останавливали. Сейчас куда-то пропали. Наверное, автомашин в войсках стало меньше. Да и какой смысл останавливать армейскую машину? Что с солдата возьмешь? Никакого профита…).

– Капитан? – перебил его Пашка.
– Да прямо! Лейтенантик какой-то.
– Фамилию не называл?
– Называл. Одинцов его фамилия.
– Такой чернявый, лет тридцать пять, на грузина похож?
– Ничего подобного, – уверенно ответил шофер. – Салага еще совсем. Видно – только из училища. Двадцати пяти – и то не будет. Белобрысый.
– Похоже – не Званба, – с облегчением отметил Пашка. – В салон не заглядывал?
– Мельком заглянул – спросил, чего везу. Я ему и выложил байку о туристах из Петрозаводска.
– А он что? Поверил?
– Даже не дослушал. Спросил только – почему ночью из Нельмино, да еще по лесной дороге еду.
– А ты что?
– А я что – правду и сказал. Мол, к свояку заезжал. У меня, ведь, на самом деле, в поселке свояк живет – Петруха – муж Варькиной сестры. Меня Федор-то от него из-за стола выдернул – вас в город попросил отвезти. Вот я и сказал, что за ужином рюмку пропустил, да побоялся ехать мимо поста, что на Денисовской дороге у поворота на поселок стоит. А ночью еду – чтобы к утру в Петрозаводск, к назначенному времени успеть.
– А он что?
– Махнул рукой, – езжай, мол. Даже предупредил, что в Габсельге еще один пост стоит. Уже с милицией. Чтоб в сторону дышал.
– А ты что, на самом деле, пил?
– Да упаси меня господь! Я за все тридцать лет, пока шофером работаю, не то что выпимши – даже с похмелья ни разу за руль не садился! Честное партийное! – Кузьмич даже перекрестился для убедительности.
«Вещи посмотрел мельком, сказке про туристов поверил легко, отпустил без вопросов, – думал про себя Пашка. – Нет, это не кегебешники. И уж точно – не Званба. Тот бы сразу наши шмотки опознал. Что ж, может действительно ВАИ?...»
Автобус между тем уверенно катил по ночной дороге. Кузьмич включил дальний свет фар, и лес вдоль обочины сразу стал казаться непроницаемо черной и враждебной стеной. Теперь и вспоминать-то жутко было о том, как они недавно пробирались там почти на ощупь.
Впереди показались огоньки какого-то населенного пункта. Автобус съехал на обочину и остановился.
– Лобское, – объявил Кузьмич в ответ на недоуменные взгляды своих пассажиров. – Хоть и сказал лейтенант, что следующий пост дальше – в Габсельге, но на всякий случай замаскируемся.
И, порывшись под сиденьем, он достал и установил на лобовом стекле фанерную табличку.
– Теперь мы – автобус колхоза «Заонежские Коммунары», следующий по маршруту Пудож–Медвежьегорск, – пояснил водитель свои действия.
– А мы, стало быть, пудожские крестьяне, везущие на рынок урожай с колхозных грядок, – мрачно заключил Пашка. – Толково придумано. Особенно впечатляет колхозник Дальберг в джинсах «Super Rifle», стройотрядовской куртке с надписью «Deep Purple» на спине,  черной банданой на голове и морпеховских ботинках с высоким берцем. Не хватает только мачете и серьги в ухе. Так и хочется поинтересоваться у него: «Почем негры на плантациях сахарного тростника и какао в южных департаментах Никарагуа?». Да и Ванька со своими битловскими локонами, да еще в тельняшке и синей мичманке – на агрария не очень-то похож. Одна Людочка у нас одета цивильно. Типичная такая птичница. Иван, тебе что, завод на всю семью робу не может выдать?
– На себя посмотри, – огрызнулся тот. – Типичный такой дояр.
– Оператор машинного доения, – строго поправил его Пашка. – В нашем колхозе внедрены самые передовые методы молочного и мясного животноводства. Вплоть до автоматического осеменения кур-несушек.
– Вот ты и будешь об этом на ближайшем посту рассказывать, – подвел итог разговорам Олег. – Кузьмич, поехали. Не то к поезду опоздаем.
Лобское проскочили без помех и до Габсельги добрались без приключений. Когда на обочине появился указатель с ее названием, Кузьмич вновь остановил автобус.
– Вот что, пацаны, – объявил он. – Колхозники из вас, действительно, как из собачьего хвоста – сито. Поэтому, вылезайте-ка из машины и топайте пешком. Тут за огородами дорожка есть – повдоль шоссе идет и в аккурат к последнему дому на том конце поселка выходит. Там, за поворотом, я вас и буду ждать. А Людочка – пусть останется. Одета она подходяще. Не птичница конечно, но за деревенскую, да в темноте, да еще, если помалкивать будет – сойдет. На посту остановят, скажу – племянница моя из Пудожа. В Медвежьегорск едет. Бруснику да грибы в Заготкооперацию сдавать. Вон у вас заготовок сколько!  Небось, поверят. К тому же у меня, как раз, сестра двоюродная на вокзале в кооперативном ларьке торгует. Я ей частенько на своем автобусе продукты подвожу. Все знают.
– Олег тоже этот ларек хорошо знает. Приходилось однажды сталкиваться, – заметил Пашка. –  На этот раз, Кузьмич, ты действительно толково придумал. Выгружаемся, орлы.
Орлы выгрузились и под покровом ночной темноты обошли поселок Габсельгу с правого фланга. Луна светила так, словно взяла на себя повышенные социалистические обязательства. Деревенские собаки, глядя на нее, тоже выли и взлаивали с энтузиазмом эпохи первых пятилеток. Поэтому основной проблемой у крадущихся в ночи друзей была нейтрализация Ингура, который то и дело порывался вступить со своей сольной партией в этом безумном хоре модернового вокала.
Наконец, строения поселка остались позади, и окольная дорога вновь вернулась к шоссе. Парни прошли немного вдоль него и свернули за поворот, как им велел Кузьмич, но, к немалому своему удивлению, автобуса не обнаружили.
На всякий случай они прошли еще один поворот, настороженно всматриваясь в ночную мглу. Ни автобуса, ни Кузьмича, ни Людмилы.
Идущий впереди Олег остановился.
– Если они проехали поселок, то вряд ли бы уехали дальше, – уверенно сказал он и, оглядевшись, выбрал подходящий валун на обочине. Сел на него и объявил: – Будем ждать их здесь,
– Может, их в Габсельге на посту задержали? – предположил Иван, устраиваясь на соседнем камне. – Досматривают на предмет электронных блоков…
– За то время, пока мы эту Габсельгу обходим, можно было весь автобус по винтикам разобрать и снова собрать, – возразил Пашка, завалившись на траву и положив под голову Ингура в качестве подушки. – Тут что-то другое.
– А если они монеты нашли? – высказал новое опасение Иван.
– Это – вряд ли, – ответил Паша. – Кому придет в голову шарить в кастрюлях с солеными грибами и моченой брусникой?
Однако, даже сама мысль о том, что их находка, обретенная с таким трудом и опасностями, может попасть в чьи-то чужие руки, показалась Пашке ужасно несправедливой. Ему тут же представился гнусный капитан Званба, с омерзительной ухмылкой запускающий по локоть свои грязные руки в мешок с монетами. Затем Пашка мысленно увидел, как Людочку и Кузьмича, прикованных цепями к стене, с ножом у горла, допрашивают свирепые сержанты Буравцев и Леонтьев, выпытывая, где находятся электронные блоки. Злодеи также требовали выдать остальных членов группы и сказать, на какую разведку все они работают. В разыгравшемся Пашкином воображении капитан с сержантами, почему-то, были одеты в эсэсовскую форму, Людочка виделась ему в образе юной комсомолки, но с пионерским галстуком на шее, а Кузьмич красовался в каракулевой папахе с красной лентой, казацких галифе с лампасами и, вообще, был явно срисован с командира партизанского отряда Сидора Ковпака из одноименного художественного кинофильма.
Пашкин кошмар рассеялся оттого, что лежащий у него в изголовье Ингур неожиданно вскочил и глухо заворчал. При этом Паша слегка приложился затылком о землю и окончательно проснулся. Встряхнув головой,  он резко приподнялся и осмотрелся вокруг. Его друзья сидели рядом и к чему-то прислушивались. Навострил уши и Паша.
Со стороны поселка, знакомо подвывая коробкой передач, приближался их автобус. Через минуту он вывернул из-за поворота, и свет фар ударил Павлу в лицо. Он прикрыл глаза одной рукой, а другую – в приветствии вскинул вверх. Олег с Иваном поднялись на ноги и тоже замахали руками, давая знак Кузьмичу, чтобы тот не проскочил мимо.
Автобус подъехал ближе и остановился, однако дальний свет почему-то не выключил. Отворилась левая дверь, и шофер спрыгнул с подножки на дорогу.
– Кузьмич! – сердито окликнул его Пашка. – Куда ты запропастился? Или тебя что, менты заставили биографию всех твоих родственников в трех экземплярах написать? Да, выключи же ты фары, наконец! Ни хрена ж не видно!
– Зато мне вас очень хорошо видно! – раздался голос, в котором похолодевший от ужаса Павел, услышал знакомый, и как теперь он уже точно знал – абхазский акцент.
Свет фар на мгновенье заслонила чья-то фигура, и перед изумленными путешественниками предстал капитан Званба собственной персоной.
– Всем лежать лицом вниз! Руки за голову! – скомандовал он. И когда парни выполнили его приказ, добавил: – Буравцев, Леонтьев! Обыскать их!
Распахнулась правая дверь автобуса и оттуда один за другим выпрыгнули оба шкафообразных сержанта. Они быстро подошли к лежащим на траве ребятам и тщательно прохлопали их по одежде.
– Чисто! – сообщил тот из них, что обыскивал Ивана.
– Порядок! – подтвердил другой, исследовавший содержимое карманов Олега.
Оба сержанта повернулись к капитану, ожидая дальнейших распоряжений.
Что произошло в следующую секунду, Паша так и не понял.
Стоявший рядом с Дальбергом сержант внезапно рухнул навзничь. Звук, который раздался при контакте его спины с землей, был подобен гулу от удара колотушки, выструганной из баоба средних размеров, в большой африканский там-там, изготовленный из шкуры целого слона.
Еще не утихли колебания почвы, сопровождавшие явление, как в воздухе серой молнией мелькнула фигура Олега, и второй сержант грохнулся на землю с аналогичным звуком. Краем сознания Паша отметил, что оба остались лежать недвижимы, оглушенные то ли ударом от падения, то ли еще чем-то, чего им успел добавить Дальберг.
А сам Олег уже стоял на шоссе в боевой стойке напротив капитана Званбы.
Однако и тот не сплоховал. За какую-то долю секунду он, опять – непонятно откуда, выхватил пистолет и направил его на Дальберга. При этом капитан сместился назад – к радиатору автобуса, и его фигура расплылась неясным контуром в свете фар, который теперь бил Олегу прямо в глаза.
– А ну, стоять! – крикнул капитан, и в наступившей тишине все услышали сухой щелчок взводимого курка. – Никому не шевелиться! Дальберг, лечь на землю! – И видя колебания Олега, капитан добавил для убедительности: – Считаю до трех. Потом стреляю по ногам. Раз, два…
Но на счет три вместо пистолетного выстрела раздался звук, напоминающий удар боксерского гонга. С головы капитана слетела его фуражка, а сам он, как подрубленное дерево, упал на дорогу, даже не выставив вперед рук.
Затем из темноты в освещенный фарами круг вступила… Людочка. В руке она держала здоровенную чугунную сковородку. Ту самую, на которой Пашка собирался зажарить трех поросят вместе с семерыми козлятами.
Он же – первым пришел в себя.
– Да, теперь и я отчетливо вижу, что сковородка – это не просто три килограмма чугуна, но и хорошая добавка к лесному меню в виде хрустящих оладий и черепов назойливых кегебешников.
– Я его что, убила? – с ужасом спросила Людочка.
– Это – вряд ли, – успокоил ее подошедший Олег. – Таких жлобов и кувалдой не уколотишь. Так, легкий нокаут на одну – две минуты.
Тут к супруге подскочил Иван и, забрав у нее из рук орудие возмездия, с тревогой спросил:
– Ты в порядке? Тебя никто не обидел? Что вообще случилось?
– Я в порядке. Никто меня и пальцем не тронул. Просто на посту в автобус заглянул этот капитан Званба. Он сразу меня узнал и догадался, что вы будете ждать нас за поселком. Они высадили шофера, сами запрыгнули в машину и сюда…
В это время капитан слегка застонал и пошевелился.
– Вот что, – подвел итог Олег. – Надо сваливать отсюда. Сейчас  сержанты придут в себя, и опять начнется рукопашная. Быстро все в автобус. Ваня, садись за руль. Погнали в Медвежьегорск.
Когда автобус тронулся, Олег спросил у Людмилы:
– У них там, на посту, машины есть?
– Целых три, – ответила та. – Большой грузовик с тентом, уазик-фургончик и еще милицейский «бобик».
– Не есть здорово. Сейчас они погоню организуют.
– Ой, ребята, что мы натворили! – вдруг разрыдалась Людочка. – Ведь это же настоящее преступление! Что теперь будет?
– А ничего не будет! – уверенно сказал Паша. – Видишь ли, вся эта операция, которую они тут крутят, не только незаконна, но даже преступна. Поэтому главное для нас сейчас – оторваться от них и добраться до Питера. А там они нас тронуть не посмеют. Так что, Ваня, жми на всю железку. Через полтора часа мы должны быть в Медвежьегорске. Иначе опоздаем на поезд.
 
ГЛАВА 48
ПОГОНЯ

Иван выжимал из старенького автобуса все, что было можно. Местами, где дорога шла под горку, ПАЗик раскочегаривал километров до семидесяти в час. И в сердцах беглецов начинала теплиться надежда уйти от преследователей и вовремя успеть на поезд. Но там, где приходилось идти на подъем, больше сорока километров от старого драндулета, ну, никак не удавалось добиться. И вот тогда становилось абсолютно ясно, что погоня, если она уже организована, настигнет мятежный автобус с неизбежностью прихода секундной стрелки на неподвижную цифру двенадцать.
Но вот впереди замелькали какие-то яркие огни.
– Что это? – встревожено спросила Людмила. – Опять засада?
– Повенецкий шлюз, – ответил Паша. – Только бы он был открыт!
Дорога была свободна, красный фонарь на светофоре не горел, и это давало хорошие шансы проскочить мост.
Паша оглянулся назад и увидел на шоссе две пары огней. Пока еще далеко – километрах в двух-трех, но они явно нагоняли беглый автобус.
– Давай, Ванечка, жми! – умоляюще попросил Паша. – Надо проскочить этот чертов шлюз.
Но когда до шлюза осталось каких-то пятьдесят метров, к ужасу беглецов вдруг вспыхнул красный фонарь, зазвенел звонок и шлагбаум опустился.
– Все, приехали! – сказал Иван. – Дальше дороги нет.
– А может, еще проскочим? – предположил Пашка.
– Куда ты проскочишь?! – в сердцах крикнул Иван. – Не видишь что ли?
И действительно, поворотный мост уже занял положение вдоль стенки шлюза, а в его верхние ворота неторопливо начало вползать какое-то судно. Это был сухогруз «ВОЛГО-БАЛТ 150». На крышках его трюмов были уложены огромные штабеля бревен, и когда сухогруз вполз в шлюз, бревна полностью перекрыли обзор по ту сторону моста.
– Идея! – воскликнул Паша. – Они-то не знают, проскочили мы переправу или нет! Ваня, гони автобус с дороги влево вдоль шлюза. Спрячемся вон за теми кустами.
Иван выкрутил баранку влево и погнал машину вдоль сухогруза. Они встали метрах в пятидесяти от нижних ворот шлюза – как раз напротив полубака судна. Дальше пути не было.
– Все равно – мы здесь, как на ладони, – покачал головою Иван. – Этот прожектор высвечивает нас, как на экране кинотеатра «Колизей».
Павел покрутил головою по сторонам. Слева произрастали чахленькие кустики, в которых автобус при всем желании не спрячешь. Справа буквально в пяти метрах возвышались бревенчатые штабеля сухогруза. И все заливал ослепительно яркий свет нижнего прожектора шлюза. Единственным темным закутком выглядело небольшое пространство на полубаке судна. Огни на рубке сухогруза из-за высоких укладок бревен туда не пробивали, а прожектор шлюза заслоняла баковая надстройка корпуса судна.
Внезапно у  Паши в голове созрел новый план.
– А ну, быстро выгружаем все из автобуса! – заорал он и первым начал выкидывать из салона рюкзаки, корзины и баки. – Будем перебазироваться на сухогруз!
Под влиянием его энергичной и уверенной деятельности никто даже и вопросов не стал задавать. В минуту все вещи оказались у стенки шлюза.
– Ванька! Поверни автобус влево  и отгони его, насколько сможешь в сторону. Потом – бегом сюда! Олег! Швыряй все шмотки, Людочку и Ингура на палубу. А я сейчас с этим проклятым прожектором разберусь.
В два движения он вытащил из чехла ружье и в три щелка собрал его. Загнал пулевой патрон в ствол, встал на одно колено и задержал дыхание. Грохот выстрела слился с оглушительным хлопком лопнувшего стекла прожектора и пятикиловаттной лампы.
Как будто погасло солнце. Нижние ворота шлюза теперь освещались лишь прожекторами сухогруза. А вот закуток на полубаке, отгороженный штабелями бревен, погрузился в полный мрак. Ни Олега с Людмилой, ни вещей не было видно. К этому времени воду из шлюза уже начали выпускать, и судно стало плавно уходить вниз.
Подбежал запыхавшийся Иван. Пашка уже разобрал ружье и уложил его в чехол.
– Прыгаем, Иван, а то сейчас палуба опустится метров на десять – ноги переломаем.
И они прыгнули вниз уже с приличной высоты. Олег подхватил их одного за другим и усадил на какие-то мешки.
– Теперь главное – тихо! – шепотом сказал Олег.
Вся операция заняла не более трех минут, и только сейчас они услышали приближающийся вой сирены. Погоня добралась до шлюза. Стали слышны какие-то крики, хлопки автомобильных дверей, кто-то зачем-то отчаянно сигналил.
– Главное – чтобы они автобус не обнаружили, – заметил Пашка. – А то враз догадаются, куда мы делись.
– Я автобус за какой-то там сарайчик поставил, – сказал Иван. – С дороги от шлагбаума впрямую почти не видно.
– Молоток! – похвалил друга Пашка. – Но лучше б ты его вообще утопил в Онежском озере.
Но вот створки нижних ворот шлюза медленно разошлись и сухогруз, дав гудок, вышел на чистое пространство канала. Навстречу ему прошло другое судно – шлюзоваться наверх, а «ВОЛГО-БАЛТ 150» направился к следующему шлюзу – последнему перед выходом в Онежское озеро.
– Похоже – оторвались, – предположил Пашка. – Скорее всего, они решили, что мы проскочили шлюз до прохода судна.
– Что дальше будем делать? – негромко спросил Иван. – Может, на следующем шлюзе выберемся на берег?
– И что мы с нашей кучей вещей на берегу будем делать? – вопросом на вопрос ответил Пашка. – Такси ловить? Да и потом, ты уверен, что в Медвежьегорске на вокзале нас не будет дожидаться наш друг капитан Званба?
– Что ты предлагаешь? – спросил Олег.
– Предлагаю плыть на этой посудине отсюда и куда подальше. В порту, куда этот пароход направляется, сойдем на берег. Оттуда уже и будем в Питер добираться.
– Да может, он в Астрахань едет! – возмутился Иван. – Что ж нам теперь по всей стране плыть?
– А я думаю, – спокойно заметил Олег, – Что нас если не сегодня, то завтра уж точно – команда обнаружит и выкинет на какой-нибудь ближайшей пристани.
– Ты еще скажи – на необитаемый остров, – проворчал Пашка. – Впрочем, лучше на необитаемый остров или даже к папуасам-людоедам, чем к Званбе в лапы.
Сухогруз между тем уже входил в верхние ворота шлюза. Процедура повторилась и уже через полчаса «ВОЛГО-БАЛТ 150» выбрался на простор Онежского озера.
– Ну вот, все само и решилось, – вздохнул Пашка. – Теперь уж никуда не денешься. Будем плыть пока плывется. Надеюсь, нас в какую-нибудь Грецию не увезут?
– Могут, – мрачно сказал Иван. – Знаю я эти пароходы. Класс река-море. Район плавания смешанный – от Балтийского и Белого морей – до Черного. А некоторые, я слышал, аж на Адриатику ходят. У них ограничения только по штормовым баллам и удаленности плавания от берега.
Сухогруз действительно производил впечатление своими размерами. Длиной более ста метров и шириной метров пятнадцать, он имел высоту надводного борта около пяти метров и обладал грузоподъемностью под три тысячи тонн.
– Целый железнодорожный состав заменяет, – закончил Иван свою обзорную лекцию с гордостью, так как будто сухогруз был его собственностью. Затем вздохнул с сожалением: – Хотя, конечно, с большим противолодочным кораблем его не сравнишь.
– Семь дохлых осьминогов тебе в глотку! – вдруг раздался из темноты чей-то грубый незнакомый голос. – А лучше с другой стороны, да утрамбовать их сапогом сорок последнего размера! Это чего на моем корабле делается?!
Вспыхнул один из прожекторов на полубаке, и в его свете из-за штабеля бревен появилась угловатая фигура в черном бушлате с абсолютно лысым черепом.
– Кто такие?! Как здесь оказались?
В наступившей тишине Пашка начал лихорадочно обдумывать, что бы такое ответить грозному хозяину судна, как вдруг неожиданно раздался восхищенный возглас Ивана:
– Товарищ главный корабельный старшина! Виктор Иваныч! Боцман! Это же я – Иван Скворцов!
Человек в бушлате нахмурился, всмотрелся в Ивана, и внезапно лицо его расплылось в улыбке:
– Старшина второй статьи Скворцов? Ванька? Ты откуда, черт тебя дери, здесь взялся?
– Да вот. Так получилось. Сейчас я тебе все объясню, – Иван повернулся к своим друзьям. – Ребята, это же мой боцман! Знакомьтесь, его зовут Виктор Иванович! Я служил в его команде три года на Северном Флоте. Я же вам часто про него рассказывал.
Олег и Паша по очереди поздоровались с боцманом. При ближайшем рассмотрении тот оказался довольно добродушным мужиком с резкими, обветренными чертами лицами. На вид ему было лет сорок пять.
– А это моя жена Людмила, – представил супругу Иван. – Мы в этом году поженились.
– Так это у вас свадебное путешествие такое? – озадаченно спросил Виктор Иваныч. – Ехали бы лучше в Крым, чем зайцами на сухогрузах кататься.
– Тут такое дело, – начал было Иван, но потом махнул рукой: – Вот лучше Пашка тебе сейчас все объяснит.
И Пашка, как мог, опуская отдельные криминальные детали, выложил боцману их историю.
– В общем, они за нами гнались, и если бы не ваш сухогруз, сидели бы мы сейчас за решеткой где-нибудь в Медвежьегорске.
– Да, ситуация, – протянул боцман. – Как же мне с вами быть? С одной стороны облапошить этих сухопутных гебешных крыс – святое дело. С другой – дело-то все-таки серьезное. Хоть вы и говорите, что это афера какая-то, а ну как вас в розыск объявят? А потом у нас на пароходе обнаружат? Подставим капитана по полной. Придется пойти и доложить ему.
– А он нас того – властям не сдаст? – настороженно спросил Иван.
– Не сдаст, – твердо ответил боцман. – Ты знаешь, кто капитан на этом пароходе?
– Кто?
– Капитан третьего ранга Забойников Петр Евгеньевич!
– Как?! Наш командир БЧ-3? Ну, дела! Он-то, как здесь оказался?
– Смайнали за ЧП в прошлом году. Хорошо еще так обошлось.
– А что случилось-то?
– Дикая история, Ваня. Ты ж помнишь, командир наш четыре года, тому назад женился? В тот год, как ты на корабль пришел. Ну, жена у него еще красавица такая была – в офицерской столовой официанткой работала, ну, вспомнил?
– Конечно, помню! Она, если на корабль его провожать приходила, так весь личный состав ко всем иллюминаторам, как устрицы, прилипал, хрен отдерешь.
– Во-во! Баба умопомрачительная! И многие офицеры на нее заглядывались. Она ж все время на виду. Опять же униформа у официанток в столовой, такая, что прошлогодний сухой стручок заинтересуется. А тут, в тот год, как ты дембельнулся, прислали нам нового командира эскадры. Контр-адмирал Черепков такой, не слыхал?
– Нет, наверное, это уже после меня было.
– Ох, и фраер, доложу я тебе! Форма на нем всегда – вот только, что из ателье мод. Вечно отутюжен, будто на парад, в ботинки, как в зеркало смотреться можно, а одеколоном разит – с подветренной стороны только в изолирующем самоспасателе заходить можно. Но при этом – сволочь редкостная! Нашего брата – матроса – ни за что гнобил. Как-то раз с проверкой у нас на корабле был, и ему чайка погон обгадила. Так он, паскуда, от злости придрался к какой-то медяшке и вахтенного матросика, что у трапа стоял, приказал на месяц без берега оставить.
– Вот гад!
– Уж это точно! Так вот, эта сволочь начала на жену нашего Петра Евгеньевича засматриваться, представляешь?! То комплимент ей на улице скажет, то цветочек в столовке преподнесет. И главное, все это прилюдно, не скрываясь ни от кого.
– А она – что?
– А что она сделает? Он же командир соединения. Царь и бог в гарнизоне. Мало ли что такому придурку в голову взбредет? Может, боялась, что начнет ее мужа по службе доставать. В общем, улыбалась в ответ, да и только. Ну, слухи и поползли, конечно. И вот ходит наш командир чернее штормовой тучи. Видно, что кипит все у него там внутри. И тут вдруг приходит приказ главкома – его и еще группу офицеров отправить на какие-то там курсы в Питер на месяц. Не знаю уж, как это вышло, но думаю, когда списки составляли, без Черепка нашего не обошлось. Ну, делать нечего – приказ есть приказ. Собрался наш Забойников и укатил в Питер. Тут все и началось! Совсем оборзел Черепок. Проходу жене нашего командира вовсе не стало. Что ни день – то цветы, то конфеты. Около ее дома постоянно подкарауливал. По вечерам все пытался на служебной машине подвезти.
– Да за это ж морду надо бить!
– Так оно и вышло. На день ВМФ, в клубе праздничная программа была. Поздравления всякие, концерт и танцы. Так вот, Черепок на один из танцев ее и пригласил. Ну, та сначала отказалась, но этот фраер ее, как бы в шутку, силой увлек, и начали они танцевать. Уж не знаю, о чем они там во время танца говорили, но когда музыка кончилась, она ему вдруг, ка-ак влепит пощечину, да затем – другую. В наступившей тишине, как дуплет из зенитного автомата грохнул. Потом она заревела и выбежала на улицу. А он постоял, с красными, как советский флаг, щеками, поскрипел зубами и тоже вышел.
– Вот это да! Молодец какая!
– Еще бы! Все так говорили. И тут через три дня возвращается наш Петр Евгеньевич из Питера. Ну, ему, понятное дело, обо всем сразу же доложили. Офицеры потом говорили, едва его удержали – за пистолет начал хвататься, хотел Черепка этого на месте порешить. Да только не успел. На следующий же день объявили учебно-боевой выход в море. Прибыл главком флота, с ним куча офицеров штаба. Назначили учебно-показательные стрельбы.
– Знаю, сам в таких дважды участвовал. Мы тогда должны были обнаружить и торпедировать лодку условного противника.
– Вот и на этот раз так было. Лодка вышла в заданный район. Наши подняли вертушку, засекли ее, акустики определили координаты, скорость, направление. Все, как полагается. Ты ж знаешь, наш Забойников – лучший минер на всем Северном Флоте.
– Еще бы! Оба раза что мы тогда стреляли, с первой же торпеды цель топили. И оба раза главком в приказе нашу БЧ-3 особо отмечал.
– И в этот раз все думали, что стрельбы будут – комар носа не подточит. Ну, вот.  Все идет – чин-чинарем. Наш БПК ложится на боевой курс. Главком с флагмана и штабные офицеры готовятся узреть показательную торпедную атаку. И Черепок там же, естественно, крутится. Демонстрирует, так сказать, боевую выучку и военное мастерство вверенного ему соединения боевых кораблей.
– Ну и как продемонстрировали?
– Еще как продемонстрировали! Затмение какое-то нашло на нашего командира. То ли сам морской черт его под руку толкал, когда он вводил параметры торпедной атаки, то ли в ушах вместо данных измерительного поста стоял треск от тех пощечин в клубе, да только влепил он две торпеды точнехонько в борт флагману, на котором Черепок распоряжался. Хорошо  еще торпеды были учебные – просто инертные. Так, по борту грюкнуло – и все.
– Вот это – да!
– Ну, что ты! Тут такое началось! Саботаж! Теракт! Трибунал! Командира корабля – под расстрел! Всю команду – на рею! Командиру БЧ-3 – колосник к ногам и утопить, к чертовой матери! Однако на берегу страсти поутихли. Решили, что нечего позориться перед главкомом ВМФ. Списали все на ошибки в определении координат цели. Петра Евгеньевича просто турнули с флота. И меня заодно с ним.
– А ты тут при чем?
– А ни при чем! Надо ж было кого-то крайнего и среди рядового состава найти? А мне – как раз срок к пенсии подошел. Вот и предложили – по мирному – без суда, без следствия. Ну, через полгода Петр Евгеньевич устроился на эту лоханку сначала старпомом, а потом и капитаном. Меня, спасибо, не забыл. Отыскал в Мурманске, позвал к себе. А то – я уж там пузыря давать начал – зашибал с горя, как бич последний. Теперь вот боцманом здесь. А Черепка, кстати, в каперанга разжаловали и в Балтийск перевели. Так что – нормально все закончилось.
– Да, куда уж лучше-то, – с сомнением покачал головою Иван. – Кстати, куда ваш пароход направляется?
– В Питер идем, – ответил боцман. – В морской порт – к дровяным причалам. Там разгружаем наши бревна и берем новый фрахт – скорее всего бакалею какую-нибудь с портвейном на севера повезем.
– Отлично! – потер руки Иван. – Значит, вы нас до самого Питера и довезете.
– Это, как командир решит, – охладил его пыл Виктор Иванович. – Сейчас мы с тобой пойдем к нему – все, как есть доложишь. А уж он даст команду, что с вами дальше делать.
Иван вернулся только через два часа, причем под хорошей мухой. Загабаритная ширина улыбки на его физиономии свидетельствовала о положительном решении вопроса. Более того, капитан даже предложил им перебраться в свободную пассажирскую каюту. Что и было с удовольствием исполнено.
А еще через двое суток,  в ночь с девятнадцатого на двадцатое августа, при проходе ленинградских мостов «ВОЛГО-БАЛТ 150», стоя в очереди перед Литейным мостом и пропуская встречный караван, идущий вверх по Неве, тихо и незаметно спустил шлюпку на воду и высадил путешественников в районе Свердловской набережной. Позади остались Онега, Свирь, Ивенский разлив, шлюзы Свирьской ГЭС, Новоладожский канал и Нева.
На набережной Пашка мигом поймал какой-то ЗИЛок, мечущийся между разведенными мостами, и за червонец уговорил его на внеплановый рейс.
И уже через полчаса Олег, Иван и Паша заносили вещи в квартиру Векшиных на улице Мечникова. Людочка, погуляв с Ингуром, готовила на кухне то ли поздний ужин, то ли ранний завтрак. Пашкины родители и сестра с бабушкой все еще отдыхали в Геленджике, и вскоре экспедиция в полном составе завалилась спать во всех трех комнатах векшинской квартиры.
Так закончилась это удивительное путешествие по лесам, рекам и озерам прекрасной страны, имя которой – Карелия.
Закончилось путешествие. Но это еще не конец истории о серебре брусничной сельги.
 
ГЛАВА 49
СЕРЕБРО

Вконец измотанные приключениями, свалившимися на их головы, они проспали до трех часов дня субботы, двадцатого августа. И спали бы еще дольше, если бы не телефонный звонок, подкинувший Пашку с дивана. Он схватил трубку и очень суровым голосом сказал:
– Алло!
Но на другом конце линии ничуть не испугались, и милый дамский голосок прощебетал:
– Это Павел Векшин?
– Да, это он, – несколько растерявшись, ответил Пашка.
– Это двести семьдесят первое отделение связи. На ваше имя поступила телеграмма. Срочная. Почтальон приходил по вашему адресу, но ему никто не открыл.
«Ну, ладно мы проспали все на свете. Но Ингур-то куда смотрел? Почему не залаял?» – удивился про себя Пашка и погрозил кулаком спаниелю, нагло храпевшему под журнальным столиком. Тот пренебрежительно зевнул и перевернулся на другой бок.
– А не могли бы вы прочитать телеграмму по телефону? – попросил Пашка.
– Пожалуйста, – ответил голосок. – Зачитываю: «Буду воскресенье зпт 20.15 поезд № вагон 3 встречай настя».
– Спасибо! – обрадовано сказал Пашка и, положив трубку на аппарат, заорал на весь дом: – Подъем, штрафная рота! Выходи строиться!
Первым  появился Олег. Он был в плавках и бабушкиных тапочках с помпончиками. В каждой тапочке уместилось как раз по два пальца олеговых ног.
– Что случилось? – спросил он. – Что ты орешь, как пьяный дворник на пожаре?
Из-за его спины выглянули Скворцы. Они были с головы до ног закутаны в одеяла и напоминали французов, плененных русскими партизанами.
– Хватит дрыхнуть, – объявил Пашка. – Завтра Настя приезжает. А у меня не квартира, а какой-то лагерь беженцев в зоне стихийного бедствия. Одних мешков, ведер и корзин на целый грузовик гуманитарной помощи наберется.
– А чего это она так рано приезжает? – подозрительно спросил Иван. – Ты же говорил, что вступительные экзамены на заочный в Лесопилку у нее только в сентябре начнутся.
– Не знаю, – пожал плечами Пашка. В глубине души он надеялся, что Настя просто соскучилась по кое-кому в Ленинграде, но вслух сказал: – Может, она решила на подготовительные курсы записаться.
– Ах, на подготовительные курсы…, – многозначительно протянул Иван и тут же заработал подзатыльник от супруги. – А я что? Я ничего. Конечно, в этом деле без подготовки, ну никак, нельзя.
– В каком деле? – уперев руки в бока, свирепо спросил Пашка.
– В деле сдачи вступительных экзаменов, разумеется, – пожал плечами Иван. – А ты, что подумал?
– А я думаю, что вам всем надо в темпе мыться, бриться, завтракать, а точнее – уже обедать, ловить такси, грузить свои кутюли и выметаться по добру, по здорову!  А я займусь генеральной уборкой, беготней по магазинам и вообще – подготовкой к встрече Насти.
– Вот я и говорю – без подготовки в этом деле – ни шагу! – ввернул Иван.
Пашка запустил в него диванной подушкой.
Через полтора часа, отскоблив с себя дорожную пыль и смыв лесные запахи, умытые, побритые и причесанные путешественники сидели в Пашкиной гостиной и чинно обедали. Иван успел метнуться в магазин, и Людочка приготовила на первое – окрошку со сметаной и жареную картошку с репчатым луком и колбасой – на второе. В качестве прохладительного напитка выступали четыре бутылки «Ситро».
Пашка наполнил хрустальные бокалы шипучим лимонадом и первым взял слово:
– Друзья! – обратился он к участникам экспедиции. – Вот и закончилось наше путешествие. Пусть мы не прошли всего задуманного нами маршрута, но я думаю, никто из присутствующих не будет жаловаться на недостаточное количество приключений, выпавших на нашу долю. За эти две недели лично я хлебнул столько всего, что моя предыдущая жизнь теперь кажется мне новогодним утренником в младшей группе детского сада. Но я отнюдь не ропщу на судьбу, которая протащила меня и вас через все эти коллизии. Наоборот, я даже благодарен ей за это. Я убедился в том, что жизнь свела меня с настоящими друзьями, на которых можно положиться, как на гранитную скалу…
– А ты что, раньше в этом сомневался? – с обидой в голосе перебил его Иван.
– И вообще, Пашка, кончай этот пафос, – добавил Олег. – А то – лимонад сладкий и ты еще тут сироп какой-то начинаешь лить. Говори конкретно, за что поднимаем.
Пашка встряхнул головой.
– Да, чего-то меня понесло, – он поднял бокал и провозгласил: – За всех нас и за то, что все хорошо кончилось!
Звякнул хрусталь, бокалы опустели, зазвенели ложки и вилки.
– А ты думаешь, все действительно кончилось? – через какое-то время спросил Олег.
– А какие у нас проблемы? – вопросом на вопрос ответил Пашка.
– Проблем всего две, – сказал Олег. – Но обе – серьезные. И первая из них – капитан Званба.
– А что он нам сможет предъявить? – опять задал вопрос Пашка. – Что его кто-то сзади сковородкой отоварил?
– Сопротивление органам – серьезное дело.
– А мы скажем, что приняли их за бандитов – там же темно было и никаких удостоверений они не предъявляли. Да и потом – не позорно ли будет капитану КГБ заявлять, что его какие-то туристы вырубили с помощью кухонной посуды?
– Ладно, поживем – увидим, – согласился Олег.
– Думаю, вряд ли эта история будет иметь продолжение, – немного подумав, добавил Пашка. – Недаром в Нельмино перед нашим отъездом Ничипоренко с Федором Степановичем о чем-то там перемигивались.
– Я тоже обратил внимание, – кивнул Олег. – Что-то они такое знают, чего нам не ведомо.
– Но даже если и вызовут нас в органы, – продолжил Пашка. – Надо стоять на одном – никаких электронных блоков мы в глаза не видели, а уехали срочно потому, что так велел полковник Мезенцев.
– Согласен, – одобрил Олег.
– Согласны, – хором заявили Скворцы.
– Какая вторая проблема в твоем списке? – поинтересовался Пашка у Олега.
– Серебро, – ответил тот. – Что с ним будем делать?
– Я уже думал над этим, – быстро сказал Пашка. – У бати есть друг, еще со студенческой скамьи. Сева Моисеевич Либензон. Химика путного из него не получилось, зато нумизматом стал – знаменитым. Его даже за границей знают. Он довольно часто к нам в гости приходит. Они с батей и еще двумя студенческими корешами раз в месяц у нас в преферанс играют.
– Ты что, хочешь ему весь мешок с монетами отвезти? – ужаснулся Иван.
– Еще чего! Возьму для образца несколько монет, к примеру, те, что ты на Нельме рассматривал, и отвезу к нему. Пусть прикинет их ценность. Тогда уж и решение принимать будем, что с ними делать – в скупку нести или на блесны пустить. Так что доставай-ка мешок с сокровищами из бачка с груздями. Пусть пока у меня побудет. А я вечером с дядей Севой созвонюсь – договорюсь о встрече.
Еще через час Олег вышел на улицу и поймал сразу две машины. На одной он укатил сам с частью вещей на Васильевский остров, а на второй уехали Скворцы – к себе на Гражданку.
Пашка принялся наводить порядок в квартире. Для начала он вымыл с порошком полы в коридоре и на кухне. Затем с помощью электрополотера натер мастикой паркет в комнатах. До блеска отдраил кафель и сантехнику в ванной и туалете. Протер от пыли всю мебель. После долгих размышлений решился и вымыл все пять окон. В довершении всего он пропылесосил диван кресло и ковры. Закончив работу, Паша оглядел дело рук своих. Квартира сверкала неземной красотой. Однако что-то было не так, и он, вдруг, понял – что.
– Так выглядят только квартиры-музеи, –  недовольно объявил он Ингуру, который принимал деятельное участие в генеральной уборке, постоянной утаскивая куда-то у Пашки из-под рук то совок, то веник, то тряпку для пыли. – Здесь явно не хватает некоторых элементов художественного беспорядка.
С целью устранения выявленных недостатков он раскидал по гостиной несколько томов Шекспира, Валентина Пикуля и братьев Стругацких, откинул крышку пианино в комнате сестры и поставил на полочку ноты Лунной Сонаты, а своей комнате разложил на столе любимые диски – «Sweet Freedom» группы «Uriah Heep», «War Child» – «Jethro Tall» и «Abbey Road» от «Beatles».
– Другое дело! – поучительно сказал Пашка спаниелю. – Сразу видно – в доме живут простые интеллигентные люди, а не какие-то культуртрегеры из категории сантехников-лимитчиков.
Затем он сел к телефону и набрал номер из домашней телефонной книжки.
– Алло! Сева Моисеевич? Это вас беспокоит Павел Векшин, сын Александра Александровича. Нет, он в отъезде – с семьей в Геленджике еще неделю отдыхать будет. У меня? Все нормально. Через полгода диплом защищаю. Вот сейчас с друзьями из похода вернулся. Были в Карелии, в Заонежье. Кстати, нашли там кое-что интересненькое по вашей части. Несколько серебряных монет, по-моему, семнадцатого века. Вот, не знаем, что с ними делать – то ли в скупку отнести, то ли на блесны пустить. Ни в коем случае? Хотели бы взглянуть? А давайте я к вам сегодня вечером подъеду. После программы «Время», в полдесятого? Договорились. Обязательно буду.
И Паша повесил трубку.
Ровно в двадцать один тридцать он уже стоял у дверей квартиры Севы Моисеевича на Большом проспекте Петроградской Стороны. Дверь открыла его жена – Лия Абрамовна. Она предложила Пашке домашние тапочки и попросила пройти в кабинет. Кабинет Севы Либензона была обставлен со скромностью апартаментов императрицы Елизаветы Петровны. Многосложный паркет, шелковые шпалеры по стенам, секретер из карельской березы, книжные шкафы красного дерева, огромный дубовый письменный стол с резными тумбами и вокруг – картины, гравюры, литографии, рисунки, акварели… В общем, на неподготовленного человека кабинет производил  такое же впечатление, какое произвел бы дворец Тадж-Махал на лапотного крестьянина Рязанской губернии восемнадцатого века.
Впрочем, Пашка уже пару раз бывал у Севы Моисеевича с какими-то мелкими поручениями от Сан Саныча, поэтому обалдело вертеть головой по сторонам он не стал, а подошел к вставшему из-за стола дяде Севе, как он привык называть хозяина кабинета еще с детских лет, поздоровался с ним за руку и сразу же взял быка за рога. Извлек из заднего кармана джинсов носовой платок, в который он завернул четыре монеты, накануне отобранных им из мешка, развернул его и выложил монеты на зеленое сукно письменного стола.
– Вот, – несколько смущаясь, объявил Пашка. – Имеют они какую либо ценность или это так – цветной металлолом, вроде полтинников 1924 года?
Сева Моисеевич, включил настольную лампу в виде бронзового ангела, поддерживающего хрустальную полусферу, осторожно взял монеты своими тонкими пальцами с идеально отполированными ногтями и начал их внимательно разглядывать. Затем вооружился лупой и стал изучать уже  какие-то совсем мелкие детали. После этого он достал толстенную иностранную книгу с изображениями монет и долго листал ее, сравнивая оригиналы с фотографиями.
Наконец, Сева Моисеевич откинулся на спинку кресла и очень внимательно посмотрел на Пашку своими темно-карими, немного выпуклыми глазами.
– Откуда у вас эти монеты, Паша?
– Скажем так, мы нашли их неподалеку от сгоревшего раскольнического скита в Заонежье.
– Всего четыре монеты?
– Нет, там было еще несколько штук. Но остальные – примерно такие же.
– Ах, вот как! Любопытно было бы взглянуть на остальные… Впрочем, об этом – позже.
Сева Моисеевич сцепил пальцы в замок, поднял взгляд к потолку с лепниной и хорошо поставленным голосом начал:
– Что я должен вам сказать, Паша. Монеты эти довольно ценные. Особенно вот эта, – он отодвинул в сторону монету с изображением всадника в большой шапке и какой-то палкой в руке с надписью по кругу: БЖIЕЮ МIЛСТИЮ ВЕЛIКИI ГДоРЬ ЦРЬ I ВЕЛIКИI КНSЬ АЛЕКСЕI МИХАIЛоВIЧЬ ВСЕЯ ВЕЛИКИЯ I МАЛЫЯ РОССИИ. Это – так называемый рублевик Алексея Михайловича. Первый российский рубль, отчеканенный в виде монеты. Раньше рубль был только счетной единицей и материального воплощения не имел. Видишь вот эту надпись: ЛЪТЯ З;Р;В.
– Да, мы сразу обратили внимание на эту абракадабру, а также на то, что не указан год чеканки.
– Это не абракадабра, Паша, а как раз и есть год чеканки. Только на старославянском. В кириллице тогда буквы имели еще и цифровое значение. В частности, эта последовательность означает 7162 год от сотворения мира или 1654 год от рождества Христова.
– Смотри-ка, почти тот же самый год, что отчеканен на других монетах. Кстати, на них есть и какие-то другие года. Вот, например, на этой – есть год 1637 и тут же выбито – 1655.
– Это другое дело, Паша. Эти три монеты – так называемые «ефимки с признаком».
– А что это означает?
– До Алексея Михайловича на Руси имели хождение довольно мелкие деньги – серебряные копейки, которые весили примерно полграмма. Считать крупные суммы такой мелочью было очень затруднительно, поэтому казна и выпустила этот рублевик. Но из этого ничего хорошего не получилось. Чеканили его из европейских талеров, которые весили 28-29 граммов, а содержание рублю назначили 100 копеек. То есть, копейка в составе этого рубля весила уже не полграмма, а всего – три десятых. Это и вызвало резкое недовольство торгового люда, который не хотел принимать «неполноценный» рублевик. Да и с чеканкой дело шло туго – чеканы постоянно ломались, на рублевиках оставались следы чеканки талеров.  Рублевиков удалось выпустить совсем немного. На сегодня их известно всего штук тридцать – сорок. Но Алексей Михайлович нашел оригинальный выход из этой ситуации. Он перестал чеканить рублевик, а вместо этого казна стала надчеканивать прямо на европейских талерах копеечное клеймо – всадника с копьем и год надчеканки – 1655. Только такие монеты «с царским признаком» и имели право хождения на внутреннем рынке.
– А почему они называются «ефимками»?
– Самым распространенным талером тогда был чешский «йоахимсталер». Вот народ и переделал его на русский лад – в «ефимок». А вообще – это очень интересная и поучительная история, и я мог бы тебе еще много чего рассказать. В монетах, как в зеркале отражается история государства…
– Спасибо, Сева Моисеевич! Но, к сожалению, у меня сейчас совершенно нет времени – завтра в гости приезжает одна моя знакомая, и я должен, как следует подготовиться.
– Да-да, конечно, Паша, – грустно сказал Сева Либензон. – Знакомая, это, разумеется, важнее истории государства Российского.
– Вы мне только скажите, дядя Сева, – смутившись, попросил Пашка. – Сколько эти монеты могут стоить среди коллекционеров?
– Ну, что ж, «ефимки» – вещь не редкая. За них тебе могут предложить рублей сто пятьдесят – двести…
– За каждую?! – обалдело перебил Севу Моисеевича Пашка.
– Разумеется, за каждую, – поморщившись, продолжил тот. – А вот рублевик Алексея Михайловича стоит значительно дороже. Лично я готов купить его у тебя за девятьсот рублей.
Совершенно потрясенный Пашка отрицательно покачал головой:
– Нет, дядя Сева, я сначала должен посоветоваться с друзьями.
– Тысяча двести.
– Да тут не в деньгах дело. Просто монеты принадлежат не только мне.
– Полторы тысячи, Паша.
– Нет, дядя Сева, не сейчас. Давайте, я вам в понедельник вечером позвоню.
– Хорошо, Паша. Но обещай мне, что ты эти монеты больше никому показывать не будешь.
– Это я могу обещать. Но и вы мне обещайте, что о нашей находке – никому ни слова.
– Договорились.
Домой Пашка вернулся уже за полночь. И все же ложиться сразу не стал. Расстелив покрывало с кровати на полу, он вытряхнул на него содержимое мешка с сокровищами. Примерно за час он разложил все монеты на три кучки. Первая – самая большая – состояла из «ефимков с признаками». Их там оказалось семьсот пятьдесят четыре штуки. Во второй – поменьше, которая насчитывала триста двадцать пять штук – лежали талеры без царской надчеканки. Третья, последняя и самая маленькая, включала только рублевики Алексея Михайловича. Их там было «всего» тридцать две штуки. Пашка взял листок бумаги, карандаш и прикинул стоимость монет по расценкам Севы Моисеевича. Получилось – минимум двести десять тысяч рублей*.

(*-Напомню, что бутылка водки тогда стоила три рубля шестьдесят две копейки,  билет от Москвы до Питера – двенадцать рублей пятьдесят копеек, цветной телевизор – семьсот рублей, «Жигули» – семь тысяч рублей, а самая престижная машина – новая «Волга» – пятнадцать тысяч рублей. Но, правда – это в магазине и по многолетней очереди.)

Голова у Векшина пошла кругом.
– Вот тебе и цветной металлолом на блесны, – вслух задумчиво произнес он. – Теперь я понимаю, почему полковник Мезенцев устроил всю эту свистопляску…
Пашка ссыпал монеты обратно в мешок, аккуратно завязал его и спрятал в бабушкин шкаф. После этого он выключил свет и лег спать.
 
ГЛАВА 50
НАСТЯ

Если к вам в гости хотя бы один раз неожиданно из далекого города приезжала любимая девушка, тогда вы, безусловно, поймете, почему Павел Векшин проснулся утром без помощи будильника и всяких там внутренних голосов. Даже, несмотря на то, что из-за вчерашней инвентаризации сокровищ ему удалось лечь спать только в третьем часу ночи.
Распевая во все горло: «Не счесть алмазов в каменных пещерах, не счесть жемчужин в море полуденном…», Паша принял душ и тщательно побрился. После завтрака и прогулки с Ингуром он отправился на Калининский рынок. Там ему пришлось изрядно потратиться, чтобы подготовиться к сегодняшнему вечеру. Он взял несколько кистей винограда разных сортов, небольшую, но ароматную и сладчайшую дыню «Колхозница», огромный астраханский арбуз и полдюжины бархатных персиков. Вдобавок к этому фруктово-ягодному меню Павел  сторговал у какого-то чухонца за восемь рублей почти двухкилограммовый свиной окорок. По дороге домой он заскочил в универсам на улице Замшина, где ухватил бутылку венгерского «Токая» и пополнил десертное меню шоколадными конфетами «Трюфель». До приезда родителей оставалась последняя десятка, но Паша не очень-то переживал по этому поводу.
Сокровище, лежащее в бабушкином шкафу, вызывало у него совершенно новые ощущения. Ощущения человека, для которого отныне, практически, нет ничего невозможного. Семьдесят тысяч полновесных советских рублей – его доля клада – позволяли решить любую житейскую проблему. Желаете отдельную квартиру, скажем двушку? Пожалуйста! Хотите машину в придачу с гаражом? Запросто! Размечтались о даче на Карельском перешейке? Да, не вопрос!
Павел не был меркантильным типом, но не был и ханжой. Он считал, что без этих трех источников и трех составляющих самостоятельной, полноценной, а не дай бог – еще и семейной жизни, обходиться, конечно, можно, но не нужно.
Дома Паша перемыл фрукты, сложил их в холодильник и принялся за приготовление окорока. Нашпиговал его чесноком, натер солью и специями, завернул в фольгу и поместил в разогретую духовку.
Затем подсел к телефону и набрал номер Скворцов. Трубку снял Иван.
– РыбГрибПлодОвощЗаготКонтора. Генеральный директор Кочерыжкин-Забухайский на проводе.
– Ванька, ты что ли? Мухоморами объелся? Вы чем там занимаетесь?
– Как говорят карелы – майно всякое разбираем. Люда раскладывает по банкам грибы, бруснику, варенье. Я – вяленую рыбу на балконе развешиваю. Когда вы с Олегом приедете забирать свою долю?
– Вот по поводу доли я как раз и звоню. Как ты смотришь, если мы завтра соберемся у вас вечером, часикам к шести?
– Нормально смотрю. Мы же еще неделю в отпуске. Так що, ласково просимо до хаты.
После этого Паша позвонил Олегу. Тот взял трубку только после седьмого гудка.
– Да.
– Гранитный Утес пребывал в стране отдохновения чистых душ?
– Ты о чем?
– Я говорю, спишь что ли? Чего трубку долго не берешь?
– Гранитный Утес пребывал в стране белых скал и журчащей воды.
– Не понял.
– Не важно. Чего хотел?
– Завтра в шесть встречаемся у Скворцов.
– С какой целью?
– Будем делить нашу добычу.
– Рыбу, грибы, ягоды?
– Не только.
– Ты что, узнал стоимость серебра?
– Примерно.
– Сколько?
– Имей терпение. Завтра все узнаешь.
– Дешевый интриган.
– Ну, на благодарность я и не рассчитывал. Оскорбления и насмешки профанов, непонимание и холодность света, клевета и козни завистников – таков тернистый путь всех выдающихся умов человечества. Но время рассудит нас и отделит зерна от плевел, великое от смешного и мух от котлет.
– У некоторых оно уже отделило язык от ума. Сочувствую.
И Олег повесил трубку.
Паша философски вздохнул и отправился на кухню – приглядывать за окороком.
Ровно в восемь он с пышным букетом белых хризантем уже стоял на платформе Московского вокзала, пытаясь угадать, где остановится третий вагон.
Поезд пришел без опоздания, но нумерация вагонов почему-то начиналась с хвоста состава, и поэтому, когда Павел добежал до нужного вагона, Настя уже стояла на платформе. Она была одета не совсем обычно для деревенской девушки: фирменные джинсы, полуспортивные замшевые туфли на невысоком каблучке, темно-зеленая блузка с отложным воротничком и ветровка черного цвета. Ее непослушные золотисто-медные волосы на этот раз были аккуратно заплетены в тугую косу, скрепленную заколкой в виде серебристой змейки. Все смотрелось просто и элегантно. И если бы не туристический рюкзак, висевший у нее на плече, Настя выглядела бы, как обычная городская девушка, каких Паша встречал каждый день в метро, на улице, в магазинах.
Впрочем, для него Настя и в этом и в любом другом наряде, представлялась дивной, прекрасной богиней, лишь по счастливому недоразумению спустившейся на землю. И вновь Павел утонул в ее колдовских глазах, и вновь окружающий мир перестал существовать для него. Ничего не замечая вокруг, он сделал еще несколько шагов, обнял и поцеловал ее. Настя прошептала:
– Ну, здравствуй, Павел Векшин. Вот я и приехала, как обещала. Что ты теперь скажешь?
– Скажу, что теперь все будет хорошо. Сейчас мы поедем ко мне домой.
Паша забрал у нее рюкзак, который оказался неожиданно легким, почти пустым.
– А где же твои учебники? – удивился он
– Возьму в библиотеке института, – беспечно махнула рукой Настя.
Павел взял ее за руку и, не обращая внимания на многочисленные предложения «поехать недорого»  от жуликоватых типов, покручивающих ключи на пальцах, направился к выходу в сторону Невского проспекта. Он знал, что «брать тачку» прямо на вокзале могут или тайные миллионеры, или явные придурки. Сдерут вдвое, а то и втрое.
На углу Невского и улицы Восстания Паша тормознул частника на бежевой «копейке».
– Значит так, командир, – сказал он водителю, разместившись с Настей на заднем сиденье. – Едем на Пискаревку. Но маршрут должен быть таким, чтобы гостья нашего города увидела творения его знаменитых зодчих во всем великолепии.
– Такой маршрут потребует дополнительных расходов, – повернулся к Павлу водитель.
– Пусть это вас не смущает, – гордо ответил Пашка. – Ваш труд будет оплачен в строгом соответствии с его количеством и качеством. Пять рублей вас устроит? Тогда – поехали!
И они отправились в путь. Павел с первых же минут поездки попытался вести себя, как заправский экскурсовод. Историю строительства Петербурга, как и любой уважающий себя его житель, он знал неплохо. Фамилии архитекторов, имена владельцев дворцов, даты их постройки, названия стилей так и сыпались из него. Но уже через пять минут Настя остановила этот краеведческий поток сознания. Она прижала свою ладошку к его губам, опустила голову ему на плечо и тихо прошептала:
– Пашка, милый мой, хороший, Пашка. Пожалуйста, не надо ничего сейчас говорить. Все равно я ничего не запомню. Хочу просто – вот так обнимать тебя и смотреть по сторонам. Здесь и без всяких слов все так красиво!
Павел уткнулся лицом в Настины волосы, ощутил уже знакомый запах лесных трав и зажмурился от нахлынувшего на него счастья.
Был тихий, ясный августовский вечер. По северному спокойное, чуть ленивое солнце плавно спускалось к заливу. В его мягких лучах золотые шпили и купола храмов сдержано сверкали драгоценными реликвиями на фоне чуть выцветшей от времени лазурной эмали неба. Акварельные фасады дворцов, прочеркнутые ослепительно белыми колоннами, позеленевшая бронза памятников,  ажурное литье парковых оград,  броневые плиты мостов, дремлющие на несокрушимых каменных устоях – тихо плыли в стальном зеркале Невы, обрамленном серо-розовым гранитом ее набережных.
Но вот замелькали кирпичные корпуса дореволюционных еще заводов, появились брутальные сталинские фасады, их сменили убогие скороспелые хрущевки, сквозь которые проросли многоэтажные коробки брежневских новостроек.
Машина въехала во двор Векшинского дома. Рассчитавшись с водителем и закинув на плечо рюкзак, Павел взял Настю за руку и вошел в подъезд. Как только он открыл дверь в квартиру, навстречу им вылетел Ингур и принялся прыгать вокруг Насти, старясь лизнуть ее в лицо. Она опустилась на корточки, потрепала его за уши и сказала:
– Альма передает тебе привет, очень скучает и ждет тебя в гости.
Они прошли в квартиру.
– Вот вешалка, вот тапочки, там ванная и все такое, – Павел сделал широкий жест рукой. – Проходи и чувствуй себя, как дома. Мы одни. Родители с бабушкой и сестрой – на юге до субботы.
Настя как-то странно посмотрела на него, затем опустила взгляд и, прихватив свой рюкзак, скрылась в ванной.
Паша отправился накрывать стол в гостиной. Он разложил по тарелкам сочные ломти запеченного окорока, украсил их гарниром из жареного картофеля, соленых огурчиков и свежей зелени. Фрукты он поместил в большую вазу темно-красного стекла на высокой ножке, а ломти арбуза и дыни выложил на овальное фарфоровое блюдо. Павел уже заканчивал сервировку стола, как вдруг услышал позади себя легкий шорох. Он обернулся и увидел стоящую в дверном проеме Настю. Увидел и замер в безмолвном восхищении.
Ее платье соединяло в себе воздушный объем индийского сари, дымчатую прозрачность шелкового пеньюара и буйство красок одеяний азиатских танцовщиц. Ее вьющиеся огненно-рыжие волосы рассыпались по плечам золотистым водопадом. Ее тонкие щиколотки ажурно оплетали серебристые ремешки босоножек. В своем наряде она выглядела словно диковинная бабочка, случайно впорхнувшая в комнату из тропических джунглей.
– Шемаханская царица! – благоговейно прошептал Павел.
– Почти угадал, – рассмеялась Настя. – Это костюм Шехерезады. Я сшила его к школьному новогоднему маскараду. Теперь это мой домашний халат.
Павел усадил ее за стол, наполнил бокалы золотистым токайским вином и поднял тост:
– Семь лет тому назад отец и его друзья поехали на охоту и рыбалку в Карелию и взяли меня с собой. Стоянку на берегу Онеги они выбрали случайно. Уже смеркалось, и отец просто свернул с шоссе на первой попавшейся развилке к озеру. Дорога оказалась такой разухабистой, что в багажнике разбилась бутыль со спиртом. Поэтому на следующий же день отец с друзьями поехали за водкой в ближайший поселок. Им оказалась Усть-Нельма. Там они случайно познакомились с мужиками из Нельмино, и те рассказали им об охоте и рыбалке на Пижмозере. В прошлом году мой отец отправился туда на глухариную охоту, где опять же случайно познакомился с твоим отцом. Именно под впечатлением папиных рассказов мы выбрали начальной точкой нашего маршрута Нельмино. И снова, по случайности, в день нашего приезда в вашем сельпо не оказалось хлеба – его должны были привезти только на следующий день. Поэтому мы решили заночевать в поселке и напросились к вам на ночлег. И вот сейчас я с ужасом думаю – если бы хоть одно из этих событий в цепочке случайностей не произошло, то мы с тобой могли бы и не встретится. Поэтому мой тост – за счастливое стечение случайных обстоятельств.
Они чуть слышно соприкоснулись хрустальными фужерами и выпили. Настя поставила свой бокал на стол и, немного помолчав, сказала:
– А я думаю, что наше знакомство произошло вовсе не случайно.
– Понимаю, – улыбнулся Павел. – Ты, как и все колдуньи, веришь в предопределенность судьбы, гадания и предсказания.
– Не надо смеяться, Паша, – тихо попросила его Настя. – Это очень серьезный вопрос. А что касается судьбы – я точно знаю лишь одно – никому не дано понять промысел божий.
– А как же всякие там прорицатели, ясновидцы и прочие Нострадамусы? Ведь их пророчества нет-нет, да и сбываются.
– Я думаю, что бог иногда, по каким-то лишь ему ведомым причинам, слегка приоткрывает избранным душам малую частичку своего замысла, чтобы те, на доступном языке донесли эту частичку до остального человечества. А уж для чего ему это надо – опять же никому не дано понять.
Павел решил перевести разговор на другую тему.
– Что-то мы в какие-то дебри теологии погружаемся. Расскажи-ка мне лучше, что там у вас в поселке было после нашего отъезда.
– Ой, и то – правда! – Настя всплеснула ладошками. – Я же совсем забыла. Вот, слушай. На следующее утро после вашего отъезда, папа с участковым уехал в Усть-Нельму. А вечером вернулся и рассказал, что кто-то подбросил в отделение милиции сверток с электронными блоками. Теми самыми, что разыскивал этот капитан Званба. Участковый сразу позвонил в Медвежьегорск, и за ними очень быстро приехали какие-то военные. В этот же день посты с дорог сняли, и все розыски прекратились. Так что мы смело можем поднять бокалы за благополучное окончание ваших приключений.
Они снова выпили, и Настя спросила:
– Паша, а ты можешь мне рассказать, что вообще у вас там, на Пижмозере произошло? Почему этот вредный капитан Званба к вам привязался?
– Нам просто не повезло. Мы оказались в ненужное время в ненужном месте.
– Не понимаю.
– Я сейчас все объясню. Начну с того, что эти беглые урки, украли у нас все деньги, документы и кое-какие ценные вещи.
– Какой кошмар! Ведь они же могли убить вас!
– Нас в этот день не было в лагере – мы ходили на охоту и за грибами. И обнаружили пропажу только, когда вернулись. По следам, которые оставили зэки, мы догадались, что они скрываются на Чарозере. И решили нанести им ответный визит.
– Так вы были на Чарозере? – с тревогой  в голосе спросила Настя. – А где именно?
– На рыбацкой стоянке. Там еще балок какой-то стоит. А ты что, хорошо знаешь те места?
– Нет-нет, – быстро ответила Настя. – Просто отец рассказывал. И что же вы там обнаружили?
– То, что искали. В балке, под полом мы нашли нашу пропажу – деньги, вещи, документы.
Настя немного помолчала, прошлась рассеянным взглядом по комнате, а затем посмотрела Павлу в глаза:
– Скажи честно, – очень тихо и очень серьезно попросила она. – Фотографию Анастасии Стандецкой вы, ведь, тоже там нашли?
Не в силах отвести взгляда, Павел кивнул головой и в свою очередь спросил:
– Откуда ты знаешь?
– А хочешь,  я угадаю, как вы ее нашли?
Настя по-прежнему пристально смотрела ему прямо в глаза, и Павел опять только кивнул головой.
– Вы нашли ее рядом с трупом беглого зэка. Или в карманах его одежды.
Павел оторопело откинулся на спинку стула. «Вот это да! – промелькнуло у него в голове. – Ничего себе – поворотик сюжета!». А вслух спросил:
– Ты что, следила за нами?
Настя вдруг от души расхохоталась.
– Эх ты, Шерлок Холмс! Я просто сопоставила факты. Ну, подумай сам. Наш дом ограбили беглые зэки. Участковый сказал, что труп одного из них был обнаружен на берегу Чарозера. Ты сейчас сам признался, что вы были там накануне и нашли украденные у вас вещи. В последний день ты возвращаешь мне все то, что зэки унесли из нашего дома. Вывод? Однозначно – и фотографию вы тоже нашли на Чарозере. Логично?
– Но почему ты решила, что она была в кармане убитого зэка? – недоуменно спросил Павел.
– А потому, Паша, – ответила вновь посерьезневшая Настя, – что эта фотография и есть то, ради чего зэки влезли в наш дом. Поэтому и держать они ее должны были всегда при себе, отдельно от других вещей, которые и украдены-то были, в основном, для отвода глаз.
Павел так и впился в нее взглядом. То, что сейчас сказала Настя, свидетельствовало об одном.
– Что тебе известно об этой фотографии? – спросил он напряженным голосом.
Вместо ответа Настя подняла свой бокал.
– Давай выпьем за то, чтобы между нами никогда не возникало и тени недоверия, – сказала она и, заметив, что Павел пытается что-то возразить, остановила его. – Подожди, Паша. Я сама во многом виновата перед тобой. Я знала, что стихи на обратной стороне портрета – это какое-то иносказание, указывающее путь к чему-то очень важному. Об этом мне рассказала мама. Она обещала посвятить меня во все, когда я стану взрослой. Но ее внезапная смерть помешала этому. А когда фотография пропала, я поняла, что кто-то еще узнал об этой тайне и пытается раскрыть ее. Вот и все, что мне было известно. Извини, Паша, что не сказала тебе об этом сразу.
Они чокнулись, и когда вино было выпито, Настя склонила голову на бок, слегка прищурилась и спросила:
– А теперь ты ответь мне – вам удалось раскрыть тайну этого портрета?
Павел поставил пустой бокал на стол и надолго задумался, глядя в пространство. Наконец, он перевел взгляд на Настю.
– Ты права, – твердо сказал он. – Не понимаю, как я сразу об этом не подумал. Наверное, поиски сокровищ совсем лишили меня разума. Ты должна знать все.
И Павел рассказал ей все. О потайной надписи под каминной полкой, о клочке папиросной бумаги с кодовыми словами, о поиске и расшифровке знаков, высеченных в граните, о подземном гроте на Окозере. Он не упомянул лишь о зловещей роли полковника Мезенцева в этой истории. В завершение рассказа Павел вышел из комнаты и вернулся с мешком серебряных монет. Он поставил его на стол, распустил завязки, зачерпнул горстью серебро и звонким ручейком высыпал монеты обратно.
– Вот то, что Василь Павличенко сберег от Сатаны и собирался сложить к твоим ногам.
– Но все же тайну Ока Света раскрыла не я, а ты, Паша.
– Это не имеет значения. Сокровище принадлежит тебе. И ты сама должна решить его судьбу.
Павел взял бутылку «Токая». Вина там оставалось совсем чуть-чуть.
– Кстати, по оценке специалиста-нумизмата, все эти монеты стоят не менее двухсот десяти тысяч рублей, – сказал Павел и убрал мешок с монетами под стол. Затем он разлил остатки вина по бокалам. – Можешь себе представить такую сумму?
Ничего не ответив, Настя поднялась из-за стола и вышла в коридор. Через минуту она вернулась, держа в руке небольшую стеклянную бутылку прямоугольной формы, наполненной темно-янтарной жидкостью.
– Это лесной бальзам, настоянный на тринадцати лесных травах, – пояснила Настя. – Рецепт еще моего прадедушки – Саввы Георгиевича. Папа прислал тебе в подарок. Он сказал, что бальзам обладает какой-то чудодейственной силой. Но его нужно пить совсем по чуть-чуть.
Она перелила вино из Пашиного бокала в свой. Затем открыла бутылку и наполнила его бокал бальзамом примерно на четверть. По комнате разлился горьковато-пряный аромат. Павел уловил запах полыни, ландыша, багульника и еще каких-то других, незнакомых ему трав.
– За что пьем? – спросил он, поднимая бокал.
Настя довольно долго молчала, задумчиво глядя в свой бокал. Наконец, она подняла взгляд и неожиданно торжественным, слегка звенящим голосом произнесла:
– За то, чтобы мы всегда поступали так, как велит нам сердце. Чтобы у нас всегда было достаточно сил перенести неизбежное. И чтобы нам всегда хватало разума не противиться воле божьей.
Она медленно выпила вино и перевернула бокал, показывая, что в нем не осталось ни капли.
Глядя на нее, Павел одним глотком опрокинул содержимое бокала, и у него сразу же перехватило дыхание. Горячая волна захлестнула гортань, прокатилась по горлу и ушла вниз, но тут же вернулась и жаром ударила в голову. Он крепко зажмурил веки и прижал ладони к лицу. Еще какое-то время он так и сидел, ощущая, как тепло медленно разливается по всему телу, а затем медленно открыл глаза.
То, что он увидел, поразило его, как удар молнии. Изящная восемнадцатилетняя девушка Настя из далекого карельского поселка исчезла. Перед ним стояла страстная дева-валькирия, с горящими изумрудами пронзительных глаз и огненной копной разметавшихся волос. Она приблизилась к нему вплотную и прошептала:
– Пусть свершится все, что предначертано нам судьбой.
Шелковые одежды Шехерехады с тихим шелестом соскользнули с ее плеч, он ощутил нежное и обжигающее прикосновение ее груди, уловил дурманящий аромат ее волос, услышал полное страсти ее дыхание и почувствовал пьянящий вкус ее губ. А затем их подхватила и закружила в  безумном водовороте колдовская ночь, которая длилась целую вечность и пролетела, как одно мгновение…
Его разбудил телефонный звонок. Плохо соображая, на каком свете находится, Павел нащупал на полу телефонный аппарат и поднес к уху трубку.
– Алло, – сказал он. – Кому не спится в ночь глухую?
– С ума сошел? – раздался в трубке голос Олега. – Это в Петропавловске-Камчатском глухая ночь, а у нас – шестнадцать часов сорок пять минут. Давай, живо вставай. Или ты забыл, что в шесть часов мы собираемся у Скворцов? Я уже выезжаю.
И Олег дал отбой.
Павел тоже повесил трубку и огляделся вокруг. Насти нигде не было видно. Стол, за которым они вчера ужинали, был убран и застелен чистой скатертью. Павел вскочил и бросился на кухню. Пусто. Вся посуда перемыта и уложена в сушилку. В мусорном ведре – ни арбузных корок, ни пустых бутылок. Холодея сердцем, он обошел всю квартиру. Никаких следов пребывания Насти. Даже рюкзак ее исчез.
И уже зная, что сейчас обнаружит, Павел вернулся в гостиную и заглянул под стол. Мешка с монетами не было. В полной растерянности он огляделся и вдруг на малом серванте рядом с телевизором заметил листок бумаги. Листок был сложен вдвое, и на нем сверху лежала какая-то, как показалось Павлу, дощечка. Павел подошел ближе и взял ее в руки. Дощечка оказалась деревянной рамкой, внутри которой находилась фотография. Сначала ему показалась, что это уже знакомый портрет Анастасии Стандецкой. Но уже в следующее мгновение он понял, что ошибся. С фотографии на него смотрела Настя. На ней было то самое платье Шехерезады, которое он видел вчера. Она смотрела немного встревоженным взглядом и чуть растеряно улыбалась. Павел перевернул рамку и на обратной стороне увидел надпись:

                Люблю и жду тебя.
                Твоя перед богом,
                Хранительница Анастасия.

Он поставил фотографию на стол, взял в руки листок, развернул его и начал читать. Записка все объясняла. Настя писала:

«Пашка, любимой мой, единственный! Я пишу это письмо, сидя рядом с тобой – на краешке твоей оттоманки, ставшей нашим брачным ложем. Теперь ты мой навсегда. За окном только начинает светать, и ты еще спишь. Я знаю, ты проспишь долго – лесной бальзам и вправду чудодейственный. Сначала он дает человеку всплеск сил – физических и душевных. Но потом отнимает их совсем и заставляет долго спать. Я смотрю на тебя, и сердце мое разрывается от счастья и горя. Когда ты проснешься, я буду уже далеко. Сейчас я не могу открыть тебе, куда лежит мой путь. Это чужая тайна.
Теперь о серебре. Оно принадлежит даже не мне. Оно вообще не может никому принадлежать. Его назначение – помочь Хранителям найти и уберечь от поругания остатки наследия Выгорецкой обители. Речь идет об очень древних иконах и книгах. Их унесли с собой и где-то спрятали старцы Чарозерского скита. Об этом мне рассказал отец. Еще в далеком пятьдесят девятом году эстафету Хранителей ему и моей маме перед самой своей смертью передал Василь Павличенко. Он стал наследником тайны Хранителей случайно, когда выносил на себе из леса истекающего кровью Савву Ермолаева – моего прадеда. Его смертельно ранил вовсе не медведь, а тот самый майор госбезопасности, который прибыл вместе с научно-этнографической экспедицией. Ученые нашли на раскопках сгоревшего скита клад серебряных монет, и этот майор должен был доставить их в Ленинград. Но по дороге он убил двух сопровождавших его автоматчиков и попытался скрыться с кладом. Савва Георгиевич выследил его и в рукопашной схватке убил.
Зная принадлежность Василя Павличенко к древлеправославной вере, прадед перед смертью завещал ему сохранить серебро и использовать его по назначению. Еще он передал Василю Павличенко карту, на которой было указано место, где немощные старцы перед уходом с Чарозера спрятали медные иконы-складни.
Карту Павличенко передал на хранение моему отцу перед самой своей смертью, а серебро где-то спрятал. Где именно, он скрыл в стихах на обратной стороне портрета Анастасии Стандецкой. Портрет же он передал на хранение моей маме. Когда Павличенко умер, отец запомнил место, где были спрятаны иконы, а карту положил к нему в гроб. Наверное, это видел его внук – Михась Павличенко. Он то и попытался найти спрятанные монахами ценности. Вместе с  беглыми зэками они украли из нашего дома портрет Анастасии и вытащили карту из могилы Василя Павличенко. Серебро они отыскать так и не сумели, а вот иконы из тайника под Сокольничьей горой на Чарозере унесли. Правда, недалеко. Отцу удалось их вернуть. Кстати, вместе с этими электронными блоками, которые он потом подкинул участковому.
Все это папа рассказал мне уже после вашего отъезда. О том, где Василь Павличенко спрятал серебро, знала только мама, а отец лишь догадывался, что эту тайну хранит портрет Анастасии Стандецкой. Поэтому, когда вы вернули украденные у нас вещи и фотографию, отец предположил, что вы разгадали загадку портрета и нашли серебро. И он не ошибся.
Теперь ты знаешь все. Я поступила против воли отца, рассказав тебе эту историю. Но иначе я бы не смогла. Прошу тебя, сожги это письмо. Никто не должен знать о тайне Выгорецких отшельников.
Обещаю при первой же возможности послать тебе весточку. Надеюсь, ты поймешь и простишь меня. Если так, то мы обязательно будем вместе. Если нет, я все равно останусь только твоей.
А сейчас, пока ты спишь, я поцелую тебя и тихо уйду.
Люблю тебя, надеюсь и жду. Твоя Настя».

Павел закрыл окно и тут заметил, что слегка испачкал пальцы сажей. Он вытащил из кармана джинсов носовой платок. Тот был завязан узелком, и Паша вспомнил, что там находится. Развязав платок, он высыпал на ладонь четыре серебряные монеты.
– Вот и все серебро, что захотела нам отдать Брусничная Сельга, – грустно улыбнувшись, вслух произнес Пашка. Он еще с минуту глядел на монеты, затем положил их в карман и, обращаясь к Ингуру, добавил: – Ничего, как-нибудь переживем. Зато теперь и делить проще, и не надо голову ломать, что делать с этим богатством. А кроме того, у нас осталось кое-что поважнее. То, чего не купишь и за все серебро мира. Правильно я говорю?
Спаниель задумчиво почесал задней лапой левое ухо и чихнул в знак согласия. Пашка потрепал его по загривку и начал собираться. Олег, наверное, был уже в пути. На станции «Академическая», в доме тринадцать по улице Верности их ждали друзья – Иван и Людмила.
 
ЭПИЛОГ

На высоком берегу Юлексы, умиротворенно мурлыкающей на перекате, горел костер. Две рогульки по его сторонам поддерживали перекладину, на которой висел небольшой котелок. Там, доходя до готовности, чуть взбулькивал грибной суп из подосиновиков. Рядом, на углях в закопченном чайнике заваривался вечный напиток всех рыбаков и охотников – настой шиповника и зверобоя с брусничным листом.
Дрова в костре почти прогорели, и в наступивших вечерних сумерках лишь красноватые переливы углей освещали лица двух человек, сидящих у огня – мужчины лет пятидесяти и совсем еще юной девушки. В их чертах, несомненно, проглядывало фамильное сходство. Заметно отличались лишь глаза – прищуренные ярко-синие у мужчины и широко распахнутые зеленовато-изумрудные у его спутницы. Да еще, пожалуй, медно-рыжие завитки волос, выбивавшиеся из-под платка девушки, явно контрастировали с выгоревшей на солнце короткой стрижкой мужчины. Короче, если бы в эту минуту здесь оказался Павел Векшин с друзьями, они сразу бы узнали Федора Степановича и Настю Ермолаевых.
Девушка помешала густую похлебку в котелке ложкой, зачерпнула и попробовала.
– Готово, – сказал она. – Доставай и режь хлеб, отец. Будем ужинать.
Кусочком бересты она обхватила дужку котелка, ловко сняла его с огня и разлила грибницу по мискам.
Мужчина достал из полотняного мешка ржаной каравай и отрезал два больших ломтя черного хлеба. Затем положил на них по две полоски копченого сала в темно-красных прожилках и сверху – по крупному зубчику чеснока. Один такой бутерброд он передал дочери. Та взяла его и, немного поморщившись, отложила чеснок в сторону.
– Нечего носом крутить, – строго сказал отец. – Чеснок с салом под горячий суп – первое средство профилактики простуды в лесу. Особенно перед ночевкой у костра. Сама должна понимать. Не лето уже.
Действительно, стоял сентябрь, и в этих северных краях белые мухи все чаще кружились в воздухе, а при ясной погоде утренние заморозки оплетали пожухлую траву и опавшие желтые листья седой паутиной инея.
Чтобы не замерзнуть ночью под открытым небом, отец и дочь запасли бревна для таежной нодии и еще днем соорудили пару лежанок. С помощью топора и березовых клиньев Федор Степанович расколол повдоль две сухие еловые колодины в рост человека. Гладко обтесав полученные полубревна, он уложил их попарно по обе стороны костра и надежно закрепил на поперечных чурбаках «в чашу».
После ужина Федор Степанович окинул взглядом вечерний небосвод, на котором уже начали появляться первые звезды, и сказал:
– Девять часов. Пора. Давай-ка, Настя, приниматься за работу.
Он взял топор и отправился к опушке леса рубить зеленый лапник – нижние ветки с невысоких елок. Настя охапками таскала их поближе к костру.
Когда веток было заготовлено достаточно, Федор Степанович и Настя занялись странным, на первый взгляд, делом. Со стороны казалось, что они собираются загасить костер дровами. Завалив угли лапником так, что свет от них совершенно не пробивался наружу, а вся поляна погружалась в полную темноту, отец и дочь отходили в сторону и терпеливо ждали.
Bначале – ничего не происходило. Казалось, что сырой еловый лапник, действительно, потушил костер. Но вот нижние ветки, лежащие на углях, начинали потрескивать, сквозь толщу лапника медленно начинал пробиваться белый дымок, которого становилось все больше и больше, он пробивался сквозь зеленые ветки все быстрее и, вдруг, вся куча хвои с неожиданной силой вспыхивала, словно порох. Тьма, плотным куполом накрывавшая костер, словно взрывалась, разлеталась в клочья, и вся поляна освещалась ярким оранжевым светом.
Однако такое буйное горение длилось недолго – не более двух-трех минут. Затем огонь постепенно угасал, и тогда костерщики подходили ближе и подталкивали несгоревшие комли веток в костер. Когда прогорали и они, и от костра вновь оставались лишь угли, Настя с отцом опять заваливали их лапником, и весь процесс повторялся снова.
Наконец еловые ветки кончились. За это время костер успел потухнуть и разгореться не менее десяти раз.
– Достаточно, – решил Федор Степанович. – Кто должен был это увидеть, тот увидел.
– А если нет? – спросила Настя.
– Если нет – будем повторять знак еще два дня.
– А потом?
О том, что делать, если через три дня к ним не выйдет настоятель Яикозерского скита, Федору Степановичу думать не хотелось. И не столько потому, что придется идти еще десять верст до Яикозера, сколько потому, что такой вариант мог означать самое худшее – закончились более чем столетние бдения отшельников-скрытников по сохранению  наследия Выгово-Лексинской обители, а возможно безвозвратно утеряно и то, что так тщательно берегли монахи от поругания.
– Потом? – переспросил Федор Степанович. – Потом – посмотрим. Утро вечера – мудренее. Давай-ка спать укладываться.
И он принялся устраивать нодию. Пока отец возился с костром, Настя выстелила лежаки толстым слоем белого мха и еще сверху укрыла мох брезентом. Подушками послужили рюкзаки, а периной – спальные мешки на гагачьем пуху. Не царское ложе, конечно, но для ночевки у костра годится даже зимой. И спину не застудишь, и зорю не проспишь.
Зверья об эту пору опасаться не стоило, но все же, их оружие – ижевская одностволка ИЖ-18Е и охотничий карабин КО-44 с оптическим прицелом – находилось под рукой.
Когда они уже лежали в своих спальниках, и Федор Степанович докуривал последнюю папиросу, Настя неожиданно спросила его:
– Почему монахи-скрытники не передадут все эти уникальные книги и древние иконы, скажем, Русской Православной Церкви? Или даже в дар государству? Мне кажется, прятать эти реликвии от людского глаза в лесной глуши неправильно. Прошли уже времена царского мракобесия и борьбы с еретиками.
Прежде чем ответить, Федор Степанович долго молчал. Ему этот вопрос тоже не давал покоя с того самого времени, как дед – Савва Георгиевич посвятил его в тайну Хранителей. Произошло это еще в далеком сорок первом – вскоре после того, как пришла похоронка на Федькиного отца – Степана Саввовича. Но спросить деда он так и не решился. А вот Настя – решилась. В душе ему нравилась независимость и самостоятельность суждений дочери, но вслух он сказал:
– Монахам виднее, когда и кому свои тайны открывать. Они к Богу ближе. А мракобесия и борьбы с иноверцами в нашей стране еще, ох как долго не избыть.
– А как же тогда…, – начала было Настя какой-то новый вопрос, но отец прервал ее:
– Все, дорогая доченька, давай-ка спать. Вот придет завтра отец-настоятель, ему и задашь все вопросы.
Однако им пришлось еще два вечера разжигать сигнальный костер, и лишь на третий день к стоянке вышел тот, кого они ждали – настоятель Яикозерского скита отец Евстафий Он пришел по тропе вдоль реки, с верховьев. Старца Федор Степанович знал. Последний раз до этого они встречались лет семь назад, и Федор Степанович сразу обратил внимание, как тот постарел. Спина совсем согнулась в дугу, руки тяжело опирались на посох, а ноги в истоптанных онучах еле двигались.
«Потому-то мы и прождали его три дня, – понял Ермолаев. – Как же он обратно с серебром пойдет? Придется провожать его до скита».
Федор Степанович пригласил настоятеля к огню и предложил немудреную трапезу: гречневую кашу с тушенкой, хлеб и чай. От еды гость отказался, принял лишь кружку с горячим чаем. Пока он пил, Ермолаев отошел в сторону, где был устроен временный тайник, извлек оттуда мешок с серебряными монетами и принес его к костру. Поставил у ног старца и сказал:
– Вот, отец, серебро, хранимое монахами Чарозерского скита, утерянное тридцать лет тому назад. Прими добрых дел ради.
С этими словами Федор Степанович развязал горловину мешка, достал оттуда несколько монет и вложил их в руку старца. Тот равнодушно посмотрел на серебряные кругляшки и безразлично ссыпал их обратно в мешок.
– Ни к чему они мне теперь, – тихо ответил Евстафий. – А другим старцам – и подавно. На Светлу Седьмицу Христову прибрал Господь последнего. Один я остался. И к скиту Яикозерскому больше не вернусь. Сил не хватит, да и зачем? Схоронишь меня здесь. Тут, чуть ниже по течению часовенка в незапамятные времена нашей братией поставлена. Вот возле нее и схоронишь. – Он помолчал немного и продолжил более твердым голосом. – Теперь главное. Ты – последний из Хранителей, кому ведома тайна наша и кому должно беречь книги, да иконы наши святые. Поступи с ними по совести своей да наущению Божьему. А как найти реликвии указано здесь.
Старец замолчал, засунул руку под одежду, вытащил круглый берестяной футляр и протянул его Федору Степановичу.
– Храни свиток сей пуще глаза. А теперь – дай отдохнуть с дороги. Мне еще дальний путь предстоит. Утром при солнце поговорим.
Федор Степанович с Настей  помогли лечь старику на одну из лежанок, укутали его со всех сторон и сами начали готовиться к ночлегу. Настя устроилась – на своем лежаке, а Ермолаев – так и просидел всю ночь на чурбаке, подкладывая дрова в костер.
Наутро выяснилось, что обманул их старец – не дотянул до зорьки утренней. Умер во сне. И Федору Степановичу с Настей оставалась только исполнить последнюю волю усопшего.
Тело старца обмыли речной водой, обернули в брезент и  отнесли к часовне. Неподалеку от нее стояли три замшелых деревянных креста с неразборчивыми надписями. Рядом и выкопали могилку для настоятеля. Сотворив необходимые молитвы, Ермолаевы опустили в нее тело, засыпали землей и поставили крест с табличкой:
 
                СТАРЕЦ
                ЕФСТАФИЙ
                Почил с Богом – 22/IХ/1977

Они постояли еще несколько минут над могилой, отдавая последний долг живущих перед ушедшими в мир иной. Затем Федор Степанович сказал:
– Поклянемся же, Настя, над этой могилой памятью всех поколений Хранителей выполнить последнюю волю усопшего. Поступить с серебром отшельников по своей совести, ради сохранения выгорецких реликвий. Бог нам подскажет, что делать дальше. А пока –  пусть это хранится у тебя.
С этими словами он достал из кармана берестяной футляр и передал его Насте. Та осторожно взяла его в руки и не удержалась – открыла крышку. Внутри лежал сверток не то пергамента, не то выделанной кожи. Настя вытащила его из футляра и развернула. С одной стороны пергамента был какой-то рисунок, с другой – текст на церковнославянском.
– Опять загадки, – покачала головой Настя.
– Ничего, разгадаешь, – ответил Федор Степанович. Он приобнял дочь за плечо и лукаво улыбнулся. – С такими-то помощниками, которых ты приобрела этим летом, да не справишься?
– Мы попробуем, – сказала Настя и тоже улыбнулась.
Пора было идти. Им еще предстоял неблизкий обратный путь – по лесным тропам, озерным перешейкам и бесчисленным брусничным гривам сказочной страны, имя которой – Карелия.

                ************************************
Вот так и заканчивается эта история о серебре и других сокровищах брусничной сельги. А может быть – это только часть истории?