Не удается поумнеть

               
               
                НЕ УДАЕТСЯ ПОУМНЕТЬ

    Не удается поумнеть , понимаете?  Не знаешь, в какую сторону умнеть. Всюду какие-то обрывки, ошметья и голова как помойка. Мусорка, в которой копаются собаки и галки. Хо-рошо тому, кто сотворил себе кумирню и божкам своим губы салом смазывает, смазывает…  Или, вот, системное образование. Летишь, как в ракете, а все, что за бортом, склеивается в одну массу, все мимо.
  Каждой осенью, примерно в конце октября, говорю жене : « Хватит,  больше никаких кре-стьянских трудов. И никакого курятника, слышишь? Пусть огород зарастает сорняками, кра-пивой, лебедой. Надоело. Я урбанистический человек. И ты тоже». Она не спорит, соглаша-ется. Но когда в апреле начинает пригревать солнышко, на кухонном столе, как бы случайно, оказываются старые зачитанные номера журнальчиков по ведению приусадебных и дачных хозяйств. Я их перелистываю рассеянно и  начинаю испытывать интерес к словам: лук, чес-нок, огурцы… Да что такое. Спустя время, когда подсыхает земля, приходится браться за грабли и лопату. Нестерпимо. Видеть землю в запустении и небрежении нестерпимо. Это рабство какое - то. Да, крестьянские корни, думаю, это в крови. Никакой я не урбанистиче-ский человек. И жена тоже.
И так из года в год. А жизнь проходит мимо, пока ты погожими весенними деньками пере-лопачиваешь землю. Или – в одной руке топор, в другой – ножовка, приросли.
  А там где нас нет, там два солнышка греет. Все не то, думаю я, вскапывая грядку.
Возможно более ценное времяпрепровождение. Более ценные и умные, эффективные заня-тия и труды.
  Высказывание Экклесиаста. « Мудрость – в доме плача, глупость- в доме веселия».
 Непрофессионально размышляя о социуме, я пришел к плачевным выводам. Как будто мог-ло быть иначе и как я не оригинален!
 Один знакомый деревенский парень, которого я в мыслях держал за придурка, попросил по-соседски  пузырек йода. Я не спрашивал зачем, но он сам сказал, когда йод был уже у него в руках  :  «Та-а… Ребенка надо вытравить. От меня ».     И посмотрел не без гордости.
Я не поверил, хотя и считал его  придурком.
Когда у дяди Васи загорелся сарай, этот парень влез в огонь и вытащил газовый баллон.
А вообще он стремительно спился и умер. Интересно, почему у нас не думает никто, что спивание- это кара божья.
    Читать, читать, читать.  Обложиться книжками и читать. Я профан. И цитировать не умею. Плохо. Скверно. Скорее, скорее.
   « Пергаменты не утоляют жажды тчк путь мудрости не на страницах книг тчк кто к тайнам жизни рвется мыслью каждой зпт в душе своей откроет их родник тчк Гете тчк
Целую тчк Гете тчк. Желаю успехов. Закрывай книжку, нахрен. Слышишь, я кому говорю?
  Я копаю грядку, а куры, склевывая червячков, совсем осмелели и лезут под лопату и запры-гивают на нее.  Кшш! 
- Ириша, загони кур, одолели, видишь, лезут…
- Кшш! Кшш!
  Смешной весенний звук. Соседская девчонка, подзывая индюка, говорила : Тюги-тюги-тюги, тюги-тюги-тюги…
Весна, бывает , придвигается внезапно, как будто усилили громкость и видимость. Раз! По-том спад и обыденность.
  Один знакомый писатель (если пишет, то писатель , я в этом твердо уверен), тот, который повсюду таскает в авоське свой роман, рассказывал мне о своем трудном быте и обвалив-шемся потолке в квартире, которую получил после развода, а развелся оттого, что жена и сын задумали убить его лопатой , он подал на них в суд, но дело проиграл и теперь ссорится с местными властями по поводу ремонта.
 
 Это было на даче, при уборке картофеля. Сын Охметьева принялся точить лопату.
Он точил лопату сидя на ступеньке крыльца садового домика, точил напильником и хмурил-ся.
- Коля, хочешь яблочка? – спросил его отец  , поправляя одежду на хилом торсе.
- Нет- ответил Коля – не хочу.
- Ты чего, там, лопату точишь?
- Да , папа.
-Ну точи, точи- сказал Охметьев –точи…А мать -то где?
-Да в домике она, мешки готовит.
-А для чего мешки, Коля? – сказал Охметьев, холодея.
- Для картошки, для чего же еще? – отвечал сын. – Ты чего, папа, тово?
- А может , это ты сам тово? С матерью?- крикнул Охметьев и побежал к забору, пролез сквозь дыру и напролом, через лопухи и крапиву, через канаву махнул к шоссе.
Увиделись они только в суде.
   
        Сорок журавлей в небе! Сорок штук! Нет, даже больше было, около пятидесяти, навер-ное, почти! Пятьдесят журавлей! Высоко-высоко! Полста штук!

Разговариваешь с иным человеком, как в пинг-понг играешь. Ты ему подачу – он ответ, он подачу – ты ответ. Реплики, ответы, шутка на шутку, тезисы, постулаты… Адекватность!
А с иным? Через пень –колоду. Потеря подачи, зависание… Неадекватность.

Однажды я сделал приставную лестницу, для чердака. Из хороших осиновых досок.
Получилась прочная надежная лестница, которую я с тихой гордостью показал жене.
Что она сказала, не помню, но ее слова мне не понравились, даже обидными показались.
И тогда я распилил эту лестницу пополам, да не просто пополам, а пополам вдоль, распилил каждую перекладинку, точно посередке. Это еще что!
  Один мужик дрова колол и нечаянно тяпнул топором себе по ноге. Разозлился от боли и еще раз тяпнул по ноге. Еще и еще , да так и отрубил себе ногу, к чертовой матери.

     Когда- то на столбах с электропроводами были таблички с изображением черепа и надпи-сью: « Не влезай, убъет!» Хотелось бы раздобыть такую табличку, со столба.
                ххх               
                Не влезай.

Художник Смирновский писал этюды на Поклонной Горе. Там, где полуразрушенная цер-ковь, которую, впрочем , стали потихонечку восстанавливать. В ней жили пятеро подвижни-ков-строителей, с вурдалачьими, но добрыми лицами. Одного из них, самого бородатого, звали отец Сергий. Так они его звали .   Вот он подошел к Смирновскому.                -  Дай велосипед, в город съездить надо,- сказал отец  Сергий добрым голосом, - я быстро. Дашь?
  И действительно,Смирновский еще не успел этюда дописать, как Отец Сергий вернулся из города с двумя бутылками водки. Его встречал другой подвижник, Алексей, который вертел-ся возле Смирновского все то время, пока отсутствовал Сергий , вертелся, прыгал и загляды-вал  в этюд, мешал работать.
- Пойдем с нами, - сказал отец Сергий. –Пойдем, посидим…
-Нет,нет, не сейчас, – стал отговариваться Смирновский, - мне еще надо закончить, да и дома дел полно. Приеду еще. Потом.
- Да уже красиво, скажи, отец Сергий? - зачирикал Алексей- пойдем, а, художник? Пойдем!  « Да, конечно,- думал Смирновский, с вами свяжешься, не развяжешься. Начнется потом: одолжи десятку, одолжи сотню… Рожи вон какие».
- Нет, мужики, в другой раз, поймите, работы много.
-Что же, не хочет человек, его воля. Ну будь. Ладно.- Сказал Сергий, осматривая Смирнов-ского лицо. Они ушли.
     Когда Смирновский учился в училище, на первом курсе, у него был приятель Кузя.
- Кузя, ты наверное дневник пишешь,- сказал  он  своему приятелю однажды. А сказал это потому, что сам писал дневник и хотел показать его. Кузя удивленно посмотрел и рот от-крыл, но ничего не ответил и выскочил из комнаты. Он жил в другой комнате общежития. Через минуту Кузя вернулся с тетрадкой и протянул ее Смирновскому.
 Тот открыл тетрадь и  прочитал следующую запись: « Я не знаю, зачем я пишу эти строки, но я не могу их не писать, так как я знаю, что должен писать их и поэтому пишу».  Это была единственная запись на первой странице толстой тетради. Смирновский обиделся и решил, что Кузя разыграл его. Но у Кузи был очень серьезный вид. «Я пока еще не придумал про-должения,»- сказал он.

  «Вот тебе и отец Сергий,- думал Смирновский, машинально нанося мазки на холст. - Вот у Толстого Сергий, вот это Сергий, так Сергий». Смирновский чувствовал, что никогда не бу-дет думать об отце Сергии Толстого с прежним уважением. Отец Сергий.
   Через двадцать минут, когда Смирновский, закончив этюд, принялся складывать краски и кисти , перед ним опять появился Алексей.
- Слышь, тебя как зовут, - спросил Алексей, - я забыл.
- Веня.
 -Слышь, Веня, пойдем, поможешь, а? Мы там баньку строили, сруб покосился, надо подотк-нуть. Зимой срубили, прямо на снегу, а теперь подтекло, угол поехал…
- Хорошо, да, пойдем, - ответил Смирновский. «Смотри, не отвяжутся,»- подумал он и, оки-нув взглядом велосипед и этюдник, поплелся за Алексеем по раскисшей, и  местами в снегу, дороге.  Он только что написал ее на холсте, а теперь шел по ней и в этом была странность. Чжуан цзы. Бабочка, которой снится, что она  это я,  или мне сниться, что я –это бабочка. Ре-альность, виртуальность… К своему неудовольствию Смирновский ощутил сомнения по по-воду реализма в искусстве, а сомнения  эти, всегда появлявшиеся неуместно, в чем он был уверен, он научился давить в зародыше. «А кто вас спонсирует?»- спросил он у Алексея. «Да   есть тут один,- откликнулся тот,- денег мало, а так …». -  «Из Москвы?» «Да нет, с Севера, оттуда. Откуда-то».

Банька была сделана на тяп-ляп. Сруб из плохо ошкуренных суковатых бревен, сырых со-всем, кровля рубероидная. Торчала асбоцементная труба. Угол нижнего венца опирался на пару кирпичей в луже.
- А вы откуда сами?- спросил Смирновский.
- Отовсюду мы. С Севера тоже,- неохотно сказал Алексей.- Так, занесло. Грехи искупаем.
Собрались все пятеро подвижников и Сергий сказал : «Под венец жердь засунем, приподни-мем, а ты кирпичи еще подложи, на, вот, кирпичи еще, подложи». Последние слова относи-лись  к Смирновскому.
Все пятеро навалились на жердь и закряхтели. «Жердь сломается»- подумал Смирновский- «Или соскользнет». –Так ничего не получится,- сказал он, бросив кирпичи в грязный снег.
- Вы вот что. Сделайте деревянный клин и вбивайте его, и кирпичи подложите. Клином на-до.Двое справятся. Подвижники выпрямились и уставились на Смирновского, как курсанты на сержанта.
- Вот что значит трезвая голова… Вот что значит, голова работает…- заговорили они.- Голо-ва, голова…Работает голова у человека…
« А по двести граммов уже  приняли,-подумал Смирновский,- орлы».
 Когда он шел домой по грунтовой, совсем утонувшей в весенних лужах дороге, с трудом проталкивая через грязь велосипед, и потом, когда ехал по шоссейной, он размышлял. «Клин забить- это же очевидно. Это элементарно было для мужиков , которые срубы ставили. А кто не ставил? Всякий умел.С севера они, видишь ли… С тундры разве».

Кузя бросил художественное училище после первого курса и о  нем Смирновский никогда не слышал, но тетрадь с единственной Кузиной строчкой, какими -то судьбами оказалась у Смирновского и была заполнена Смирновским  вся до последней страницы, его наивными и максималистскими мыслями об искуссве. И  Кузина запись сияла восхитительным эпигра-фом  глупости, юности, надеждам. «Я не знаю зачем я пишу эти строки но я не могу их не писать, так как я знаю что должен писать их…». Не могу не писать? Кто это?

Смирновский лежал на диване и гладил своего белого , рослого пуделя, отдыхал и думал о печальном, о том, что  люди делают и имеют обычно то, что они желают на самом деле, хотя желают они, в иллюзиях пребывая  чего- то иного и мучаются потому… « Я хотел научиться писать настоящие пейзажи и вот я умею писать пейзажи».  Он прищурился и отметил , что на свеженаписанном этюде, который он разместил так, чтобы наблюдать за ним с дивана ( он наблюдал за этюдом), в одном месте слишком пробивает синева. Пустячок, поправлю. «И вот я умею писать  пейзажи. Если бы я потратил все эти годы на добывание славы, у меня была бы слава . Это точно». - Да, Офорт? – сказал он собаке.- Да? Была бы у нас слава, а?
  Некоторое время спустя , когда Смирновский задремал, в нагрудном кармане запиликал со-товый. Пока Смирновский расстегивал карман и доставал телефон, тот все пиликал и пили-кал нудно. Звонил сын. Смирновский слушал его с равнодушным выражением лица, а потом также равнодушным голосом сказал, что, мол,  для тебя сынок , наверное, будет новостью , но я как и все живу в первый раз и тоже не имею гарантий. 
- Мне Бог не выдавал гарантий,- сказал Смирновский и нажал кнопку. Он встал с дивана и отправился в кухню готовить  себе ужин.
                ххх
Он поджаривал (конечно же)  яичницу, и услышал, что кто- то позвонил в дверь . Пошел, от-крыл и  увидел , что там стояла дочка соседки –сверстницы, астеничной стройной незамуж-ней женщины, безусловно красивой , на которую Смирновский боялся смотреть, потому что Смирновский монашествовал. Он запретил себе. И точка. А дочка? Дочка годилась в дочки. Но была чрезвычайно красива, это было невозможно стерпеть и Смирновский ее рисовал. Он делал множество набросков  и всякий раз , рисуя эту девчонку Маргариту, он понимал , что не в состоянии исчерпать сей родник чистой воды. Непостижимо. Странно, что он никогда не видел их вместе, Маргариту с матерью. А встречая ее мать где- нибудь в магазине или в лифте, он здоровался и чувствовал ,что она прячет от него свой грустный взгляд .
 -Заходи, Марго, - сказал фальшивым голосом Смирновский,- будем чай пить.
Ее приход был неуместен. Смирновский хотел быть один и ностальгировать и, может быть, творить…  Маргарита удивительно пахла свежей, умытой дождем клумбой, что-ли, и, в то же время, она пахла как невод , битком набитый корюшкой, выловленной из толщи Охотско-го моря, которое Смирновский тралил в молодые годы, работая мотористом на рыболовец-ком сейнере.
 Ему не хотелось говорить. Но говорить что- то надо было и он стал рассказывать о сего-дняшней встрече с вурдалаками, приукрашивая их ужасность. Марго, как обычно, смотрела на него во все глаза и верила каждому слову, а Смирновский делался сам себе все противнее и гаже и, наконец, замолчал. Маргарите было двадцать два года и заходила она к художнику поболтать или послушать со скуки (как она думала ). А он себе каждый раз палец рубил. Ве-ниамин Сергеевич Смирновский.
Неожиданно для себя он вдруг стал развивать мысль, что , мол все мы живем в первый раз  в этой жизни и поэтому равны, а возраст , следовательно- ничто, а Бог никаких гарантий не дает…Чушь какая.                Пудель Офорт  понимал Маргариту и любил ее. Но  вот что было в его голове собачьей, куд-ластой…
             Гете. Послание первое.
   Каждый читает теперь, а иные читатели даже,
   Книгу едва пролистав, за перо хватаются в спешке,
  Чтобы  в  один   присест  состряпать  о  книжечке  –  книгу.

   Ты же велишь мне, мой друг, написать о писательстве нечто,
   Пишущих множа число, и открыто сказать мое мненье,
   Чтобы о нем и другой тоже высказал мненье и дальше
   Эта катилась волна без конца и все  выше вздымалась.
   Впрочем, выходит рыбак в открытое море, едва лишь
   Ветер попутным сочтет, и своим занимается делом,
   Хоть бы и сотня ловцов блестящую гладь бороздила.

- Откуда ты это знаешь? – спросил Смирновский у пуделя,- Офорт, что ты можешь знать? Ты понимаешь? Ты различаешь?
Офорт рассчитывал получить как  обычно от Маргариты кусочек сахару и больше ничего, а то , что было в его взгляде и голове – за это он не отвечал. Пускай Хозяин отвечает.
Маргарита была потрясена тем, как Смирновский разговаривает со своей собакой.
-Он все понимает, да ?– сказала она, сама ничего не понимая, - Офорт хороший, умница…

«Я не знаю зачем я пишу эти строки, но я не могу их не писать…» Я не знаю, зачем я живу эту жизнь, но я не могу ее не жить…
Смирновский смотрел на Маргариту и читал в прекрасных чертах ее  лица и совершенных пропорциях  рук и плеч, фигуры : «Я не знаю, зачем я живу эту жизнь, но я не могу ее не жить, так как я знаю, что должна жить ее и поэтому живу».
 Переживаю ли я эту жизнь или  читаю о ней в какой -то книге…

Маргарита ушла, озадаченная и заинтригованная, а Смирновский рассеянно открыл холо-дильник, достал огурец, разрезал его вдоль, начиркал ножичком штрихи на плоскостях раз-реза и , обсыпав их солью, потер две половинки , одну об другую. Огурец капнул соком. Рыбка корюшка пахнет свежими огурцами.
Смирновский писал книгу об искусстве живописи и рассчитывал поработать над ней этим вечером, но теперь он был расстроен. Не визитом Маргариты, нет , он был расстроен выход-кой Офорта, неожиданной трансляцией .  Спасибо, что это еще не « Фауст». И разговором с сыном. Тому нужны были деньги. Что же еще. « Я художник, а сын – обыватель. Почему ? Никогда за советом. Всегда – за деньгами. Никакой духовной проблематики. Всегда- матери-альная. Я- художник, а  сын – обыватель. Почему?» Годами Смирновский не мог ответить себе на этот застарелый обидный вопрос.

                ххх
«Я купил колун на рынке, с рук. Он был нарядно выкрашен весь зеленой салатной масляной краской и насажен на топорище плотницкого топора, что меня несколько озадачило, так как  колуны обычно насаживают на длинную сужающуюся рукоятку, насаживают через узкий конец так, чтобы колун заклинило на широком. При взмахе и ударе возникает центробежное  ускорение, поэтому колун надежно  закреплен и не слетит никогда.  Я купил  колун  за гро-ши, мужичок  был доволен, видимо, он знал правду про свой колун, неспроста же выкрасил краской, где  это видано? Придал, так сказать, товарный вид.  А я знаю, что и кувалды также насаживаются, с узкого конца, а  вот топоры и молотки расклиниваются клином и лучше де-ревянным, а то повелось в последнее время забивать металлические клинышки, но они хуже деревянных , ведь дерево разбухает и достаточно подержать топор в воде, чтобы клин проч-но держался.
У меня четыре топора. Первый и самый главный – плотницкий. Я им работаю по всем хозяй-ственным делам, ну, например, подогнать доску или кол обтесать, заострить чего – нибудь , обрубить и так далее. Номер один. Второй – это маленький топорик. Его хорошо с собой в лес брать, если предстоит костер разводить.  Третий – так себе, товарищ помощник колуна, инвалид с трещиной, им можно лучины колоть. Для растопки. Четвертый – этот самый  ко-лун,  тоже вроде бы топор. Два молотка. Один из них – враг. Нещадно загибает гвозди  и лю-бит попадать по пальцам, так как это старый сбитый молоток. Две ножовки. Банка с гвоздя-ми. И еще банка со старыми ржавыми кривыми гвоздями.Гвозди лучше всего ровнять на бе-резовой колоде, обстукивая их со всех сторон. На деревянной поверхности они не скользят, шляпка немного погружается в древесину и довольно -таки удобно . Бояться надо гвоздей с искривлениями возле самой головки , они вредные, как бациллы, подведут.
  Керосиновая лампа. Пахнет керосином. Истертая  собачья шуба на лавке.
  Старый  выцветший плащ .
  Высокие резиновые сапоги. Еще галоши есть.
 Слышно, как где- то далеко и печально кричит дятел желна.
 Сегодня туманное октябрьское утро. Нужно сходить в деревню и купить у Соколовых кар-тошки, картошки совсем не осталось. Рюкзачок картошки  принести.
Тик-тик-тик-тик-тик… На реке моторка тикает. Чья бы это моторка? Навигация заканчивает-ся. Скоро надо будет бакены снимать. Бакенщик я».

       Они поссорились. Но спать легли вместе, в надежде на примирение.
       Она лежала рядом с ним и думала: неужели он не прикоснется ко мне?
       Он лежал рядом с ней и думал: неужели она не прикоснется ко мне?
       Она лежала и думала: неужели не прикоснется?
       Он лежал и думал: неужели не прикоснется?
       Она думала: лежит, как бревно, не прикоснется.
        Он думал; лежит как бревно, не прикоснется…
        Потом они уснули.
        Сквозь сон она думала: вот бревно.
        Сквозь сон он думал : вот бревно.
        Она думала: не любит.
        Он думал: не любит.
        Они спали по стойке смирно.
  Утром встали чужие, нелюбимые. Не муж и жена.

Не всегда он был бакенщиком. Брел в длиннополом пальто реглан и в меховой шапке, похо-жей на папаху, с длинными волосами и длинной бородой в свои двадцать пять лет, по зали-тому дождем городу и сочинял стихи. Девушки оглядывались. Да , брел в длиннополом пальто, а носки- то были дырявые и ботиночки неблестящие.
                Распахнутые раны
                Невзысканной тоски.
                Дырявые карманы,
                Дырявые носки.
Утром встали чужие, нелюбимые и будущий бакенщик уехал в Сибирь, к большой реке. Он теперь, наверное, последний бакенщик, так как бакены уже другие, с автоматикой, их не на-до заправлять и зажигать. Он последний  старый бакенщик  и ему давно пора на пенсию, но об этом, видимо, позабыли, а он не просил. Сын его, который родился от той женщины, стал художником и живет где -то в большом городе, это бакенщик знал, а больше ничего не знал. Иногда он думал:  « Я бакенщик, а сын – художник. Почему не наоборот? Я художник, а он – бакенщик. Он уже никогда не сможет быть бакенщиком. А я не смогу быть художником. Возраст ничто, все мы живем в первый раз…и все равны. И Бог не дает гарантий».

Смирновский был когда- то в расцвете молодости на этой реке в творческой командировке и проплывал с друзьями мимо домика бакенщика на теплоходе , а к домику подступал лес, а на берегу сохла сеть и сам бакенщик в лодке сидя , смотрел на них и они помахали ему . Смир-новский сделал несколько карандашных стремительных набросков и потом говорил друзьям : «Эх, хотел бы я так  жить на берегу, в таком живописном месте. Был бы бакенщиком и ни-чего мне больше не нужно было, никаких тебе забот, творческих мук…»
      
      А бакенщик чем занимался? Забросив писание стихов,он занимался тем, что изобретал доброзлометр. И науку придумал – доброзлометрию. И он испытывал самые настоящие творческие муки. В первое время, поселившись у реки, он жил духом и мыслями в прошлом, в том своем маленьком прошлом, где страдал и любил…

                Я падал вниз с высокой кручи.
                Летел, летел, в кулак свистел…
                Упавши, стал я, гад ползучий,
                Умельцем гадких, низких дел.
                Я птичьи гнезда разоряю.
                Есть ядовитый зуб во рту.
                Мой след- зигзаг, излом, кривая…
                И женщин жалю я в пяту.

                ххх

                Стреляй, стреляйся
                Иль ширяйся –
                Твой страх и риск-
                Мышиный писк.
                Туда-сюда…
                В глазах – слюда.
                Язык – бревно.
                А жизнь- говно.
               
                ххх

                Я хотел улететь на Кубу,
                Продолжать революцию,
                А купил собачью шубу,
                Непотребно куцую.
                Ай- яй-яй-яй, яй-яй,
                Собачья шуба!
                Ай- яй-яй-яй,яй-яй,
                Как это грубо!
                Слишком грубо…

Это его последние стихотворные строки. Их съели мыши, потому что однажды он пролил на тетрадь подсолнечное масло и забросил эту тетрадь за печку.
      Была у него лайка и  бакенщик  носился с идеей, что собака и есть тот самый доброзло-метр. Собачка издохла, кончилась… Потом  он стал спокойнее, задумчивее , стал стареть. Был такой период, когда бакенщик  во всем , во всех предметах видел  доброзлометр.  Смот-рит на лопату. Доброзлометр. На коробку со спичками – доброзлометр… Еще он сочинял трактаты, но и это прошло. Они записаны в другой тетрадке, в той, которая лежит на полке, где фотоаппарат и разные ненужные справки и документы накопившиеся за годы. В одной справке говорилось: в выдаче оцинкованного корыта отказать, т.к. в наличии баня- сруб. А и вправду, у бакенщика есть  банька.               
               
                ххх



               
               
                Трактаты бакенщика. (Фрагменты)
                1               
Доброзлометрия.( неокончено)

Исходя из общих  представлений о действии сил структурирования и рассеивания в бытии, можно прийти к выводу  о колебательном характере бытия и о резонансе существующих структур бытия соответственно. Предопределенность и необходимость тех или иных явле-ний и событий обусловлена цельностью мироздания или, скажем, Замыслом. Разум и его производное – дух, также  вовлечены в общее движение и выполняют свою функцию. Отно-сительность и субъективность понятий добра и зла свидетельствуют о : 1.Возможностях ра-зума и духа отделять одно от другого вообще. 2.О колебательном, переменном  восприятии.
Доброзло – это подобие эфира, это эфир… Вот если повторять долго: доброзлодоброзлодоб-розло и т.д., долго – долго, то и забудешь с какого слова начинал, с добра или зла. Сплошной поток идет. И вдруг – раз! Отметка, стоп. И если засечь событие с одной стороны и слово в потоке доброзла  (напр. добро выпало), то можно определить , добро это событие или зло. В данном примере –добро. Так вот, этот поток плюса и минуса, то есть добра и зла, с самого начала  Мироздания идет и  главная проблема доброзлометрии состоит в том, что они чере-дуются  по такой системе , которую просто так  голым  разумом не познать и не втиснуть в формулу. Здесь не формула нужна, а знаки.
Например, вещь или явление «А»  есть зло, а знак «Х» это свидетельствует. Может быть их соседство вопиюще неуместно, знак горит! А вот, допустим, «В» есть добро. И знак вписался гармонично… Поиск этих знаков является основной проблемой доброзлометрии.
Может быть, это  икона, или игрушка с глазками, сосуд с узким горлышком, волчок…
Противодействовать  рассеиванию бытия в пустоте невозможно без доброзлометрии. Потому что все разлетится в разные стороны и никто никогда ни с кем встретится не сможет…В  том каузальность (зачеркнуто), казуальность (зачеркнуто) … (далее все зачеркнуто и перечеркну-то).

                2.
Мясоеды и зерноеды.

В исторической науке вопрос о происхождении государств является одним из самых смут-ных и неразрешаемых вопросов . Действительно, зачем существа  сотни тысяч лет жившие родовой общиной вдруг стали создавать государства? Почему они перешли к земледелию? Ведь для того, чтобы возделывать землю и сеять семена, необходим определенный запас се-мян. Откуда он мог взяться у диких предков живших впроголодь? Либо они не жили впрого-лодь и сознательно берегли  некоторое количество зерна для посева, либо это зерно сохраня-ли те, кто его не употреблял в пищу,  а хранил для других целей, питаясь напр. мясом.
Для того, чтобы питаться мясом, нужно охотиться, это понятно. Понятно и то, что бывают хорошие угодья и плохие. Само собой разумеется,  что уходить из хороших угодий не резон, охотники из хороших угодий были сильными, энергичными и были заинтересованы, чтобы и животные не уходили из угодий. Животные эти были скорее всего : дикие козы, овцы и т.п. , соразмерные, стадные. Первобытные охотники знали, чем привлечь эту живность – а именно – зерновыми, злаками. Они- то и делали запасы зерна и подсевали его на пастбищах. Со вре-менем, приручив  коз и овец, они стали сознательно пасти их и сознательно , по сути, выра-щивать для них  корма. Но параллельно с сильными людьми жили и слабые, которые не мог-ли успешливо охотиться по ряду разнообразных причин. Слабые приходили в угодья или па-стбища сильных и кормились теми же зерновыми культурами, что и скот сильных.  Сильные брали в плен слабых . Так сложились,  в общих чертах, два типа людей – мясоеды и зерное-ды. Мясоедам не нужно уже было самим заботиться о выращивании зерна, они оставили эту функцию зерноедам, научив и заставив их научиться хранить зерно. Те, в свою очередь, ос-воив земледелие, развили его и стали расселяться и умножаться. Естественно , что были племена не занимавшиеся ни скотоводством, ни земледелием. Они были врагами  зерноедов и мясоедов, интересы которых совпадали. Враги должны были обладать мобильностью, пре-вышавшей мобильность зерноедов- мясоедов, постольку, поскольку они совершали налеты и пользовались запасами и уносили их. Вероятно они приручили лошадь для этих целей.Со временем и неизбежно должны были сложиться отношения « допустимого, порогового зла» , при котором, как говориться и волки сыты и овцы целы. Так зарождаются насилие, государ-ство и налоги.( Далее следуют рассуждения о социальных формациях и вывод, что человече-ство вернется к собирательству, но уже на другом, благодаря НТП уровне, собирательству синтезируемых и разбрасываемых  хаотично повсюду продуктов питания и др. производст-ва)…на орбитальных космических фабриках и сбрасываться на Землю в превосходящих по-требности количествах.
Т.о. исчезнет необходимость производства на Земле и будут изжиты все социальные пороки и несправедливости.
                3.               
                Духи вещей и духи места.

Будучи материалистом и вообще реалистом, на основании опытов и наблюдений я пришел к необходимости признания объективного существования духов. Беда в том, что мы, люди, са-ми наделяем духов свойствами человеческой психики и сами же их отрицаем, говоря, что, мол , того не может быть. Но не обращаем внимания на факты. Мы думаем: вот вещь, кото-рая служит долго и мы к ней привыкли и делегируем  ей как бы часть своей личности, по-этому наше к ней пристрастное отношение одухотворяет вещь. Ничего подобного! На самом деле мы путаем причину со следствием. А почему вещь служит долго? Не оттого ли, что с начала ее появления в нашей жизни мы ощущаем дух в ней и относимся к ней бережливо? 
Вопрос в том , почему не во всех вещах  имеется дух . Видимо здесь дело все в гармониче-ской цельности вещи и ее соответствии со средой, в которой она бытует. У меня есть кон-сервная банка, (которой керосин зачерпываю), так банка эта служит почти что десять лет. Однажды задевал ее куда- то , обыскался. Мало их что-ли у меня, банок этих? Нет , пока не нашел именно ту, не успокоился. А ножик? Складной? На все про все годится. Другие валя-ются в ящике без дела., а этот истончился уже. И не теряется. Иной раз думаю- хоть бы поте-рялся. Нет, всегда под рукой, пожалуйста. Так же и духи места. На берегу есть камень , валун приметный. Когда мимо него иду,  всегда ощущаю, будто мимо зеркала иду. Отражает. Духи обладают отражающей способностью , но она не такая, как у человеческого сознания, а ка-кая-то другая. А о вредности духов и говорить нечего, никакой вредности в них не замечал. Так , бывают шорохи , по ночам особенно, так это мыши. Или сенокосцы по стенам ползают. Вообще здесь тишина и покой и на душе спокойно и грустно… Иногда вспоминаю жену и ту жизнь…Такова Божья воля, конечно, но я жалею. Жалко.   
                ххх
               Опять сквозь толпы химер
                ( я уже был здесь!)
                Надо продираться, теряя влагу и
               Лучшие идеи – например, -
                Милосердие и отвагу.
                Продираться, бия по рукам,
                Сокрушая челюсти,
                Продираться сквозь лом и хлам
                Химероидных прелестей…
               
                Прохлада поздней осени ладонью
                Коснется лба, небритых моих щек…
                Да что же я? То – карканье воронье,
                то- ветер в сумерках, то- неудачный слог.
               
                И опять сквозь толпы тварей,
                ( я уже был здесь!)
                Надо пройти, надо суметь
                Не попасть туда, где грешников жарят…
                В  аду мне гореть!
            
                Прохлада осени ледком на сердце ляжет,
                Царапнет своим перстнем золотым.
                Я думал, что я воин, я на страже,
                Я буду разводить сигнальный дым…

               
Но вот я снова и снова среди безумной толпы, которая влечет меня за собой. И каждый в толпе думает одно – почему он здесь? Бия по рукам, сокрушая челюсти, почему и здесь каж-дый хочет быть первым?

                ххх

У Смирновского имелся маленький телевизор на холодильнике, и однажды вечером включив его, Смирновский стал свидетелем  ток-шоу, которое поразило его. Офорт, между прочим, тоже смотрел . Из –под стола.
Ведущим ток-шоу был огромный козел с красными пустыми глазами, а приглашенными гос-тями, на сцене, во-первых,  пастух в бурке и с кинжалом,  на других двух креслах сидели две могучие овчарки, на стульях поодаль сидели волки, четыре волка, при галстуках ,и видно было, что они стеснялись, робели. В зале находились одни лишь исключительно овцы и ба-раны.
Козел прыгал и , делая бодающие движения, кричал: Так вы не согласны с этим? Вы не со-гласны с тем, что за бугром трава зеленее и гуще? так, хорошо…Ну что же, спросим зал… Кто? вот вы, да, пожалуйста, баран с меткой на ухе…Как вы думаете?
Баран. :    Я думаю, что может быть там трава и гуще, так, но  наша натуральнее, а они там скоро сгниют все…
Козел:   Хорошо! Кто еще так думает? Овечка, вы, ваше мнение?
Овечка:   На нашей траве выросли все наши ягнятки , а  из- за бугра в обмен на нашу хоро-шую шерсть , нам присылают солому трухлявую…
Козел:    Прекрасно! Я вижу, пастух не согласен… Передам микрофон…
Пастух(прокашлявшись) :   Мы сейчас как раз работаем над этим, и уже есть соглашения о закупке сена вместо соломы, за бугром. Также в рамках  соглашения наладим экспорт шер-сти и шку… Простите, оговорился. Молока.
Козел:    А что по этому поводу думают волки? Говорите, вас все слушают внимательно… Вот вы, из Косого оврага?
Волк:    У нас, в Косом овраге так говорят: на то и щука в море, чтоб карась не дремал…Нам либерализм не нужен , мы признаем рынок, но с нашим, как говорится, лицом…
Козел:   Итак, сколько зверей, столько и мнений! После секундной паузы переходим ко вто-рому вопросу нашей передачи. Он звучит следующим образом. Нужны ли ограничения сво-боды слова?
Заставка с музычкой.
 Смирновский наконец прожевал откушенный кусок бутерброда и уставился на Офорта. Офорт уставился на Смирновского.
Передача продолжилась.
Апплодисменты в зале. Козел, сделав несколько кружащих движений, остановился перед со-баками.
Козел:   Нужны ли ограничения свободы блеянья? Что вообще в этом хорошего в блеяньи этом, скажите? Я нарочно обостряю вопрос до полемического пафоса… Пожалуйста, вам слово , собаки.
Собака( посветлее мастью  ) :  Блеют, блеют… От этого  разброд всегда один. Разбредутся, понимаешь, кто куда, а ты бегай, язык на плече, собирай.
Собака вторая(потемнее) :  Да сколько уже об этом говорилось. Отобьется одна овца , а там волки… Не о присутствующих, конечно. Блей, не блей - не поможет.
Козел:   Зал? Не слышно аплодисментов! Попрошу зал быть поактивнее! Кто из вас выска-жется? Смелее…
Овца ( очень худая) :   Я считаю, что хотя нам, конечно, необходима свобода слова или, как вы выразились, блеянья, но от этого шерсть гуще не станет и я хотела сказать, что действи-тельно, нужно поменьше блеять и побольше жевать , потому что когда блеешь , жевать нель-зя, а когда жуешь  некогда блеять и поэтому…
Козел, перебивая:    Мы вас прекрасно поняли…, так, баранчик молодой, симпатичный, вам слово , вы можете сказать несколько слов?
Баранчик:  Бе-е-е-е-е…( Смех в зале).
Козел(скорчив смешливо харю):    Т-а-ак… Понятно… Ну что ж , слово пастуху, как я пони-маю…Пожалуйста.
Пастух(прокашлявшись) :   Здесь собаки уже говорили… Я разделяю отчасти их мнение. Вы представляете, что это будет за жизнь такая , если  всякая паршивая овца вздумает на двух ногах ходить и говорить человеческим голосом? Это же ни в какие рамки не лезет…Откуда тогда, спрашивается, у нас будут шерсть, мясо …вино? Некого будет стричь, резать на шаш-лык…Рухнет вся экономика к черту. А ну, заканчивай свой балаган, козел, пока по рогам не получил… А вы чего расселись, дармоеды? За работу!
Собаки ринулись к овцам. Волки моментально исчезли, прихватив пару овечек с собой.
Пастух, подойдя к телекамере, внимательно посмотрел в нее и протянул руку…
Выскочила заставка прогноза погоды.
               
                ххх
Из «Фауста» Гете.
 
Обжоры, краснощекие кубышки,
Налившиеся сальные угри!
Смотрите в оба: фосфористой вспышки
Вы в теле не заметите ль внутри?
Ту душу, ту крылатую Психею
Хватайте, остальное – червь дрянной.
Печать поставлю я на ней, и с нею
В круговорот бросайтесь огневой.

Обследуйте внимательно брюшину,
Что о душе мы знаем, толстяки?
Она могла иметь свою причину
Запрятаться куда-нибудь в кишки
И, выйдя сквозь отверстия пупа,
Окажется совсем не так глупа.
                Мефистофель.
               
              - Ну что, шестьдесят градусов северной доброты и шестьдесят градусов восточной красоты? Ты располагаешь временем? Я тебя сейчас увековечу, – сказал Смирновский Мар-гарите и взял тонированную бумагу и пастель.
Маргарита улыбалась и раскачивалась как русалка на волне.
Смирновский ощущал себя  толстовским отцом Сергием.
В то же время он ощущал себя Фаустом, горящим страстью к Гретхен.
Скверно ему было.
В последние годы Смирновский испытывал сомнения по поводу своего творчества, творче-ского процесса. Собственно процесса- то никакого уже и не было , а была  рутина , почти что производство. Сначала он объяснял себе, мол , так и должно, это труд, но потом скука  заела. Он писал пейзажи, старался приблизиться к натуре в цвете и форме настолько , насколько это было возможно его глазам, ловким рукам, аналитическому уму. Он научился переносить на холст тончайшие нюансы цвета и света, все более тщательно разрабатывая форму и пер-спективу и думал, что этому нет предела. Но предел настал и ощущался просто – скука. Он все чаще стал обращать внимание на графику разных авторов модернистских направлений и обнаруживал,что изображения, представлявшиеся ему несерьезными и небрежными, много-мерны. В этой несерьезности и небрежности была неоднозначность , факт. Он об этом читал, знал, но не верил, потому что был увлечен поверхностью наружной. И ум рациональный протестовал против искаженных пропорций и лишних линий и пятен. Но теперь он стал чув-ствовать  от чего происходит вся музыка и обаяние изображения. Да, я засушился, думал Смирновский , надо поворачивать. Не без надежды, что его опыт реалиста поможет и будет сильным фактором, он взялся за рисунок. Старался подстегнуть себя или расслабиться, пы-тался рисовать быстро и нервно, но ничего не получалось. Рука честно и заученно делала правильные штрихи и получались добротные реалистичные изображения.
Тем более невозможным оказалось писать красками «непохоже».  Это насилие, думал он, это  чепуха какая-то выходит, надуманность. Фи. Он стал заниматься сюжетными историческими композициями, но забросил и это.Оставалось снова и снова множить пейзажи, виды средне-русской полосы, севера. Осень. Просинь.
                А вы ноктюрн сыграть смогли бы на флейте водосточных труб?
                - Не то , Марта, не то!
                - Они положили сырой порох!
                ххх

Трудяга, законник, охотник
На зайцев и тетеревов,
И пахарь и пекарь и плотник
И водочки выпить здоров…
Догматик, догматик, не плюйся,
На гвоздик повесь дробовик.
В пещерах тусуясь, тусуйся,
Большой бородатый мужик.
Ты мед продаешь и вощину
И праведно колешь дрова…
Большой бородатый мужчина
Скупой на слезу и слова.
Так что ж ты плюешь на дорогу
И критика топчешь следы?
Ты тоже критичен немного,
Метя помелом бороды.
                ххх
Однажды, в  начале сентября, Смирновский ехал на велосипеде по шоссе, Офорт же сидел в специальном ящике сзади, он смирился с тем , что бежать по шоссе ему не разрешается , за ради безопасности. Когда они проезжали мимо дачного поселка, они увидели, как из кювета выбирается щуплый гражданин с мокрой по колено штаниной и весь в репьях .«Вот,- сказал Офорт , с любопытством оглядывая человека -, а собак за это порицают. Каково?» Гражда-нин сердито посмотрел на Офорта  и направился в сторону города, обдергивая репяхи. « Не нравится мне этот гусь, – продолжал Офорт, дыша Смирновскому почти в ухо, - спер чего-нибудь наверное». Дорога шла в горку и Смирновский напрягался, крутя педали.     «Надоел, болтаешь, - ответил он, - сейчас сам будешь крутить, а я в ящике  поеду ».  Это была их де-журная шутка и , как обычно, Офорт стал весело лаять с подвывом. Охметьев (это был он) побежал, а Офорт радостно стал орать во всю глотку : «Спер!спер! спер!». Да нет, Офорт, собачье чутье подвело тебя,  это напротив, его обокрали , но когда и как  он и сам не знает, он теперь мучаться будет , без внутренней гармонии.
 
                Для того чтобы березовая чурка раскололась с первого удара, нужно правильно ее разместить. Она должна находиться на правильной,. подходящей росту человека высоте.
Так ,будучи ниже, чурка потребует от вас, чтобы вы присели при ударе. Приседая, вы неиз-бежно теряете в скорости и резкости удара. Колун может увязнуть.  И не колите дрова плот-ницким топором, как это делают в кино, колите дрова колуном. Если чурка находится  выше, чем нужно, вы проиграете в силе, так как уменьшается размах. Следите за тем, чтобы под чуркой не было амортизаторов –щепок, веток. И самое главное . Сухая березовая чурка име-ет трещины. Трещины! Радиальные трещины – это ваша агентура, провернувшая полдела., внедрившаяся в плоть древесины, познавшая ее слабые стороны.
Бейте в трещину, в самую заметную, бейте в слабое место! И вы расколете чурку с одного удара. Разве вас не били по вашим трещинам, по слабому месту? Кто-нибудь в охотку с над-садом ахнет. И какая разница с умыслом или сдуру?

Деревья трещат от мороза, появляются морозобойные трещины.

                Не лихо  - обморозить ухо.
                Но лихо -  треснуть. Треснуть вдоль.
                Внезапно треснуть, щелкнуть сухо,
                Как может выстрелить пистоль.
               
                Так с человеком не бывает…
                Как знать, как знать…Как знать? Как знать?
                Что его душу разрывает?
                Каких невзгод не миновать?

Я был мальчишкой лет десяти, приехала к нам в гости бабушка и я поставил на проигрыва-теле, которые назывались повально радиолами, пластинку, причем, на более медленной ско-рости. Звуки потекли заунывные, печальные, мяукающие, хотя песня была веселой на обыч-ной скорости. Бабушка в соседней комнате всхлипнула, поплакала. Какая хорошая песня, сказала она. Какая смешная бабушка, думал я. Мне было смешно, я хихикал.               

                ххх
    Дохихикались, нахрен.

                ххх         

Эй! И я, я тоже !  Монахи обернулись и приветливо замахали ему, закивали…Беги сюда, у нас косы для всех найдутся! Беги скорее , брат!
Бурлюк, что за буза? Хоросё, сказал Басё. Да ведь я не тот Сергий, я простой Сергий, обыч-ный, как все. Вам -то что. Всем, что ли быть ?Сергиями? Мне доски нужны для новых стро-пил и гвозди нужны.
Мне доски нужны для новых стропил
И гвозди нужны, слышишь?
Я бы доски гвоздями прилежно скрепил,
Чтоб надежной была крыша…
               

                ххх

Поленницу надо складывать неспеша. Если вы не располагаете временем, то есть если вы еще недостаточно мудры, а мудрец это тот , у кого есть время на все, если вы не располагае-те временем,  то и не беритесь складывать поленницу. Но если вы мудры, вы сложите полен-ницу без советов и с удовольствием. С удовольствием разгибаясь и сгибаясь , разминая одре-весневший свой позвоночник.

…с шипением и треском извлекая звук из бороздок наших старых пластинок. Супруги Рери-хи заводили патефон и, чинно сидя рядышком , слушали симфонии и оперы.               
               
                ххх

  Раздался звонок в прихожей и Смирновский пошел, открыл. На пороге стояла мать Марга-риты, Елена. Она сделала шаг вперед. Смирновский отступил.
 – Вениамин Сергеевич, Марго у вас? – спросила она, сделав еще шаг.
 – Нет, - ответил Смирновский, отступая,- не приходила… А что? 
 Смирновский смотрел на Елену и видел , как в сознании его , резвившаяся на волнах, ку-павшаяся и нырявшая подобно дельфину Маргарита стала превращаться в маленькую девоч-ку с бантиком на макушке, потом в младенца в пеленках и  соской во рту. Младенец сделал спиралевидный вираж и , стремительно уменьшаясь, превратился в точку. Смирновский вгляделся в точку и увидел изображение коня. Троянский конь.
-Я думала, она у вас,- сказала Елена, внимательно глядя поверх плеча Смирновского вглубь комнаты. Смирновский сделал еще шаг назад и, наткнувшись на Офорта, упал.
Теперь Елене ничто не мешало охватить взглядом  всю , довольно большую комнату, слу-жившую Смирновскому и мастерской и жилищем. Елена прошла  и, оказавшись  в центре , с удивлением и смущением  стала осматривать повсюду висевшие портреты, сделанные углем, сангиной, пастелью… Это были ее , Елены, портреты. Вне всякого сомнения.
Она взглянула на Смирновского. Тот сидел на полу и  хлопал глазами. За его спиной сидел Офорт и тоже хлопал глазами.
-Ну чего вы хлопаете глазами,- взволнованным высоким голосом сказала Елена, – мне тоже прикажете хлопать?
- Нет, – замотал головой и ушами Офорт. И, от предчувствия перемен в своей жизни,  при-шел в восторг. Виват! Виват! Виват! – заорал он , прыгая  от Елены к Смирновскому. – Ви-ват! Но где наши доспехи?  Город в огне! На стены!
- Офорт! Что ты мелешь,а? – говорил, вставая Смирновский, - перестань.
- Погибла Троя! –взвыл пудель и театрально  повалился на пол, как будто выполнил команду «умри».
Елена, глядя на Смирновского, спросила :
- А что ты знаешь о троянском коне, Офорт?
- Все знаю, - ответил Офорт, - ничего такого и не было.
- Да? – сказала Елена и радостно улыбнулась.