Артёмка и индюк

     Стоял промозглый осенний день. Небо с самого раннего утра обложило тяжёлыми свинцовыми тучами, холодный порывистый ветер непредсказуемо задувал с разных сторон, срывая с деревьев последние осиротевшие листья. Словно по команде, хрипло перекликаясь друг с другом,  мрачным и нескончаемым нашествием слетались к ставшему вдруг как-то сразу неприветливым городу стаи ворон. Тёплая поначалу осень, вступила, наконец, в свои полновесные права, напоминая всему живому, что и зима теперь уже не за горами, а значит и готовиться к ней надо соответственно. И угля в сараях должно было хватить до весны, и картошкой пора уже было запасаться на два, а лучше на три месяца вперёд, и разносолы да варенья всякие, с лета ещё заготовленные, неплохо бы проинспектировать, да и капусту хрусткую в самый раз уже бочками солить. То-то зимой хорошо будет, да под растопленную печь, да под варёную картошечку, да под горячий и вкуснее всего на свете пахнущий хлебушек!
     Артёмка любил это время года. Нет, любил он, конечно, как это и свойственно детворе, любое время года, но к этой  вот затяжной, иногда по многу дней пронизывающей холодной пасмурности глубокой осени  он относился по-особенному, с чувством пронзительным и противоречивым. И с тихой грустью, что природа вокруг слёзно печалится о своей беззащитной обнажённости, и с какой-то затаённой радостью, что дома у него, несмотря ни на что, всегда будет надёжно, тепло и уютно. От большой их печи, величаемой контрамаркою, по всем комнатам, как и полагается, будет мягко струиться тепло, бабушка целыми днями будет незаметно, но всегда успокаивающе хлопотать по хозяйству, не забывая баловать Артёмку с сестрёнкой всякими разными вкусностями собственного приготовления. И уж конечно вечерами, когда всей семье полагается собираться за обеденным столом, обязательно сам по себе будет возникать неторопливый, сдабриваемый добрыми шутками, разговор о житье-бытье, об Артёмкиных школьных успехах, о папиной работе, о маминых сотрудницах, о бабулиной гипертонии и о новых средствах её лечения и о семейных планах на ближайшее будущее.   Потом Артёмка, наполненный любовью по самую маковку, исподтишка подсунет бабушке старый, истрёпанный песенник, а бабушка всё равно заметит, но не подаст вида и вдруг, как бы невзначай, неожиданно затянет удивительно чистым голосом какую-нибудь из своих прекрасных старинных песен. Потом обязательно вступится мама, и отец, выдерживая приличествующую паузу, станет подпевать тоже. Бабушка с мамой будут петь с серьёзными и сосредоточенными лицами, а папа – с доброй и немного снисходительной усмешкой на губах. Артёмка, незаметно для себя и для всех, как всегда заберётся отцу на колени и, распахнувшись всей своей детской душою, будет жадно вслушиваться в чарующие волшебные звуки. И всей его дружной семье будет очень хорошо на душе, очень спокойно и очень радостно.
     А ещё по этой осенней поре  затевались местной природою затяжные, лениво поливающие землю изо дня в день слякотные дожди. Дожди эти могли бы испортить настроение кому угодно из взрослых, но только не Артёмке. Ведь он уже по прошлым годам знал, что на неровной их грунтовой дороге, пролегавшей между первым, редко используемым и потому слегка заржавевшим, а летом заросшим высокой травой, железнодорожным путём и узеньким пешеходным асфальтовым тротуаром, образовывались во время этих дождей огромные непроходимые лужи. А по лужам тем, под бумажными, а позже и под матерчатыми парусами, клонясь от осеннего порывистого ветра, бороздили пространство собственноручно сработанные Артёмкой деревянные кораблики. И чем обширней по размерам оказывалась лужа, тем интересней и дольше плавалось разным Артёмкиным корабликам. Угадывая ветер, запускал он судно с какой-то определённой стороны. Есть! Паруса наполнялись, и отважная, теперь уже не просто лодка, а самая настоящая многомачтовая шхуна  торжественно отчаливала от берега. По обе стороны от носа сказочного корабля стремительно разбегались солёные морские волны, и Артёмка,  взволнованно наматывая круги по периметру лужи, вдруг совершенно отчётливо начинал представлять себя старшим офицером, стоящим с высоко поднятой головой на капитанском мостике и напряжённо всматривающимся в горизонт через видавшую виды старую подзорную трубу. Небо всё больше хмурилось, ветер усиливался, грудь океана ходила ходуном, и опытный капитан уже знал, что ему и его команде не избежать хорошей трёпки и жесточайшего шторма. Но команда корабля чётко следовала указаниям бесстрашного капитана и, несмотря на сгущающийся туман и растущие, раз за разом волны, судно уверенно и дерзко рассекало океанские просторы, держа курс к уютной бухте одного из знакомых капитану необитаемых островов. Там можно было бы переждать надвигающуюся бурю и заодно пополнить запасы питьевой воды. А ещё на этом острове можно было насобирать во вместительные корабельные трюмы удивительных заморских фруктов, тех самых плодов манго, о которых отважный капитан знал ещё с раннего детства. Артёмка надолго замирал на промозглом осеннем ветру, следя зачарованным взглядом  за курсом своего игрушечного кораблика. Кораблик прибивало к берегу, и Артёмка, обежав лужу, вновь и вновь отправлял его к поискам новых приключений. В итоге, совершенно продрогший, с промоченными ногами, но с глазами, полными счастья, он возвращался домой. Бабушка сердито оглядывала внука, всплёскивала руками, насухо переодевала, потом усаживала за стол и, укоризненно причитая, отпаивала горячим и сладким чаем с непередаваемо вкусными, только что с пылу с жару пирожками. Но бабушка, и Артёмка это знал, сердилась только для вида. Он радостно прижимался к ней, звонким поцелуем чмокал её в щёку и с восторгом, взахлёб,  рассказывал любимой своей бабульке о дальних странах, о необитаемых островах, о своих сражениях с пиратами и о массе всяких других подвигов, которые ему ещё только предстояло совершить в самом ближайшем будущем.
- Вот, бабуленька, - Говорил Артёмка, уплетая очередной, с хрустящей корочкой пирожок с яйцами и с капустой. Яйца несли  их домашние курочки, а капусту покупали на ближайшем рынке,
- Вот видишь, кораблики мои уже от ветра не переворачиваются! И плывут так быстро!
- Борта видать низкие, у корабля твоего, - Подыгрывала бабуля,
- Гляди вон, ноги-то как промочил!
- Ну как ты не понимаешь! Буря была! Шторм! – Артёмка делал страшные глаза,
- Паруса рвало в клочья и реи трещали от натуги!
- Поди ж ты… Трещали, стало быть? И где это ты слов-то таких понабрался?
- Эх, бабуленька! Стало быть, стало быть! Стало быть, надо тебе уже книжки мои читать со мной вместе. Вот что, стало быть!
- А обед готовить, да пирожки жарить, кого ж тогда  позовём? А? Или сам, солнышко моё,  стряпать станешь? Никак нельзя! Ты же у нас парень-то занятой, тебе в школу ходить надобно. А потом ещё и корабли в плаванье отправлять. Дело-то серьёзное! Когда ж тебе борщи варить? Вот незадача… И папа с мамой на работе. И сестрёнка ещё мала совсем, - Бабушка, не удержавшись, прятала Артёмкину голову на своей груди,
- Вот тебе и «стало быть». Бабулька значит, читать засядет,  дела домашние забросив, а семейство всё наше  голодным останется. И заместо ужина бабка ваша истории вам всякие рассказывать начнёт. Про морских разбойников страшных, да про клады заморские.
- Ладно, - Великодушно соглашался Артёмка и тянулся к следующему пирожку,
- Так и быть. Придётся тогда  тебе вслух читать.
- Вот и договорились! Говорят, что, мол, вслух читать-то полезней, чем про себя.
- Да знаю я! Только вот я за тобой бегать устану.
- Это почему?
- А это потому! Потому что ты всё время ходишь туда-сюда.
- А ты читай погромче. Я и услышу. И голос, заодно, окрепнет.
- Не, не услышишь. Всё равно ходить придётся.
- Ну, так что ж? И походи! Чай, не устанешь? Ноги-то молодые!
- А глазам вредно, если буквы прыгают.
- Тогда давай так, солнышко моё, подгадаем. Кофту вот тебе новую вязать устроюсь, а ты рядышком садись да читай.
- А ты тогда быстро мне кофту свяжешь?
- А это, как ты мне читать станешь. Ежели интересно, да с выражением, как вас в школе учат, значит быстро.
- Не волнуйся, бабуль! Я постараюсь! Ты у нас со всей нашей улицы будешь самая грамотейшая  бабулька! – И Артёмка заливался звонким и счастливым смехом.
   
     Итак, стоял промозглый осенний день. Артёмка возвращался со школы. Путь был недолгим. Пройти-то всего одну улицу, шагнуть в переулок, с дубом столетним, потом повернуть перед возникшими семафорами налево, и вот она уже, Артёмкина улица. По ней, мимо десятка дворов, по узкому, с извилинами, тротуару, под привычное недовольное фырканье вставшего на семафоре товарняка. И если товарняк всё-таки на семафоре стоял, то стучать в калитку, или, подойдя к окну, выходящему в палисадник, кричать бабушке, что б та открыла уличную дверь, оказывалось затеей совершенно бесполезной. Потому что земля вся вокруг гудела и шла мелкой дрожью, и шум от тепловоза стоял просто страшенный. А бывало, что и два поезда вставали на красный свет одновременно. Тогда уж и свой голос расслышать не получалось. Поэтому при упомянутом стечении обстоятельств, а обстоятельства эти были, скорее, правилом, чем исключением, Артёмка попросту перемахивал через их невысокий деревянный забор. И бабушка давно уже перестала удивляться такому неожиданному и бесшумному появлению своего любимого внука внутри дома. В иные дни Артёмка на цыпочках подкрадывался к ней сзади и вдруг, с громким криком, кидался её обнимать. Но бабушка, странное дело, никогда не пугалась, однако же, что б доставить радость любимому внуку, ненатурально притворялась испуганной.    
- Ты в окно меня видела! – Досадуя за неудавшийся трюк, скорее не спрашивал, а утверждал Артёмка,
- И знала, что я сейчас к тебе подкрадусь!
- И видеть не видела, и слышать не слышала, - С жаром отвечала бабушка,
- И как тебе  удаётся-то такое, просто диву даюсь!
- А почему ж не боишься тогда?
- Да чего ж мне, солнышко ты моё, бояться-то у себя дома? Да и потом: стара уж я теперь стала. Видать, отбоялась.
- И ночью даже, если в конец двора пойдёшь, тоже не страшно?
- И ни капельки!
- И мне тоже – ни капельки, - Не совсем уверенным тоном соглашался Артёмка,
- Ну, вообще-то, если по правде, иногда всё ж таки чуть-чуть страшно бывает, - Признавался он честно,
- Но я тогда Серого к себе зову, а вдвоём мы уже никого не боимся! – Серый – это был их пёс, помесь овчарки с дворнягой, добродушное создание, любившее Артёмку больше остальных домашних.
- Так ведь и я тоже с Серым только по двору хожу, - Подбадривала бабушка внука,
- Покличу, он впереди бежит, радостный, дорогу мне указывает. Вот так мы с ним ночью и гуляем…
     Значит, в этот самый промозглый и осенний день Артёмка вышел со школы и быстрым шагом направился к дому. Он шёл и гадал,  как скоро начнётся дождь. И каким сильным он будет. От этого зависело наполнение лужи дождевой водой, а, следовательно, возможность запускать давно уже готовые к плаванию кораблики. Их у Артёмки накопилось несколько штук, один, самый новенький, был особенно хорош, с двумя мачтами и белыми матерчатыми парусами. Артёмка задрал голову к небу. Внезапно налетел сильный порыв холодного ветра, затем ещё и ещё, и первые тяжёлые капли намочили ему лоб и забарабанили по асфальту. Артёмка ликовал. Как раз, прикидывал он в радостном возбуждении, пока отобедает бабушкиной вкуснятиной, да пока сделает все уроки, да пока то, да сё, к тому времени, если дождь не потеряет своей силы, самая главная и самая широкая на их улице лужа должна будет наполниться ровно настолько, чтобы можно было опробовать свой новый двухмачтовый корабль. Перспектива мокнуть под дождём во время этих захватывающих экспериментов совершенно его не смущала. Артёмка ускорил шаги. Улица, под стать хмурой и неприветливой погоде простиралась перед ним сиротливым безлюдьем. Вот уже до поворота в переулок со столетним дубом осталось рукой подать. И вдруг… Прямо посреди дороги, метрах в двадцати перед собой, Артёмка увидел здоровенного индюка. Тот стоял, распушив хвост и, казалось, внимательно смотрел на Артёмку. И никого, ни одной живой души кроме их двоих на улице не было. Артёмка подходил всё ближе, но индюк даже не шевелился.
- Ты что, один гуляешь? Под дождём? – Спросил малыш просто для того, чтобы хоть как-то приглушить внезапно народившееся чувство мимолётного страха. Индюк повертел головой, отчего мясистая и красная макаронина над его клювом забавно шевельнулась.
- Ты что же, и не боишься совсем? – Артёмка подошёл к птице вплотную. Собрался с духом, вытянул руку и слегка погладил. Индюк ничего не имел против. Он даже сделал шаг навстречу Артёмке. А тот, поставив портфель на землю и осмелев, гладил его уже двумя руками.
- Смотри, да ты же промок совсем! А где твой дом? – На всякий случай он огляделся, может, чья-то калитка незаперта, или может хозяева уже ищут беглеца? Но никого на улице не было, и раскрытых калиток мальчик тоже не заметил. Дождь, между тем, усиливался с каждой минутой. Индюк собрал свой хвост, перья его напитали влагу, и он как-то сразу уменьшился в размерах. Он почти прижался к Артёмке и косил на него печальными глазами.
- А может, ты потерялся? И что теперь делать? А вдруг ты под поезд попадёшь? – В Артёмкиной голове зрело решение,
- А ты можешь с курочками жить? Не будешь их обижать? Ты же вон какой большой… У нас есть курочки. У них там тепло и дождя нет.  Так, - Артёмка обнял индюка и попробовал его приподнять. Сил хватало. А как же портфель? Следовало приноровиться.
- Ты хочешь ко мне домой? Бабушка тебя накормит. Тебя из дома выгнали? – Артёмка кряхтел, подымая одновременно и портфель, и странного послушного индюка. Пернатый издавал какие-то звуки, и Артёмка решил, что тот его благодарит.
- А ты что же, ты боялся, что я тебя здесь одного брошу? Мы теперь с тобой друзья, а друзей не бросают. У-ф-ф! Ну что, пошли? – И он бодрым шагом двинулся вперёд. Но Артёмка переоценил свои силы. Пока они добирались до его дома, пришлось дважды останавливаться и переводить дух. Периодически опускаемый на землю новый Артёмкин приятель терпеливо жался к его ногам, дожидаясь, пока тот передохнёт. На Артёмкиной улице тоже не было ни одного прохожего. И, странное дело, даже на железной дороге было пусто. Ни тебе пассажирских, ни товарных поездов. Один гордо вышагивающий Артёмка, собравший в охапку школьный портфель и промокшего индюка.
     Бабушка на этот раз чётко расслышала звонкий голос внука, крикнула ему со двора, что идёт и поспешила ко входной двери. А когда открыла калитку, привычно заготовленные для любимого фантазёра ласковые слова вдруг неслышно упорхнули из раскрытого от удивления рта. Бабушкины глаза излучали недоумение, зато Артёмкины сияли самым настоящим счастьем!
- Это как же? Это что же? – Смогла, наконец, хоть что-то сказать опешившая бабушка,
- Ты что ж это, Артёмушка? Кто это тебе дал?
- Бабуленька, представляешь, он потерялся! Он промок совсем, он голодный, он у меня защиты просил!
- Господи, сила твоя, - Бабушка боязливо выглянула за калитку, всплеснула руками, потом оглянулась на внука, но он уже со всех ног спешил к курятнику, в самый конец их большого сада. Окончательно растерявшаяся бабушка устремилась за ним. Курочки встретили нового жильца равнодушно, единственный петух отреагировал в том же ключе. Индюк важно огляделся и стал деловито вычищать перья. Как будто всегда здесь и жил. Спорить с Артёмкой не имело смысла, но всё же сбитая с толку бабушка, в десятый раз выслушав странную историю о встрече внука с индюком на безлюдной дороге, накинула на себя оставшийся ещё от деда старый прорезиненный плащ, прихватила такой же старый, не раз уже чиненый зонтик и, наказав Артёмке никуда из дома не выходить, отправилась по соседям.
- Пойду, солнышко моё, порасспрашиваю, не ровён час у соседей, пусть и дальних, пропажа обнаружится, да на нас подумают, что лихим промышляем… Ай-я-яй… Нехорошо-то как получилось! А? Скверно, Артёмушка, получилось!
- Ну, что ты такое говоришь, бабулечка? – Недоумевал малыш,
- Его бросили, понимаешь? Или выгнали! Он же сам ко мне в руки пошёл! А вот если бы он под поезд попал? Тогда что?
- Ладно, уроки делай, как поешь. На столе вон, я тебе собрала. Сестрёнку не разбуди, только заснула перед тобой…
     Вернулась бабушка не скоро. Уже и уроки все были сделаны, и комнаты выметены, и за окном уже стемнело совсем. Артёмка досадовал, что не удалось сегодня опробовать новый кораблик. С другой стороны, он искренне переживал, чем закончится бабулин вояж по соседским дворам. Стали одолевать невольные сомнения. А вдруг этот странный и неглупый, как видно, индюк, нашёл дырку в заборе и улизнул от хозяев. И имел ли право Артёмка нести его с улицы к себе домой? А с другой стороны, если бы не подобрал? Что бы с ним было? Да что угодно! Размышляя таким образом он, наконец, заслышал долгожданные бабушкины шаги. Дождь с тех самых пор, как Артёмка стал возвращаться со школы, лил, не переставая, поэтому бабушка появилась на пороге вся, несмотря на прорезиненный плащ и зонтик, промокшая до нитки.
- Вот ведь, солнышко ты моё, странность какая, - Сказала она, слегка задыхаясь и снимая с себя блестящий от воды плащ,
- Всех обошла вокруг, кого знаю. А знаю, почитай, всех. Никто из соседей наших в пропаже не сознаётся.
- Вот! Я же тебе говорил! Плохие люди его выгнали! Хорошо, что я его нашёл!
- Такую скотинку, Артёмушка, никто со двора, в здравом уме будучи,  не выгонит. Ладно. Пусть живёт пока. Объявятся хозяева – отдадим. Нам же ещё спасибо скажут, что сберегли. А нет, значит, у нас жить останется.
- Ура! – Запрыгал Артёмка,
- Да здравствует моя самая любимая на свете бабулька!
     Долго ещё после того памятного дня жил в их доме Артёмкин найдёныш. Когда его выпускали из курятника погулять по саду, он важно и неторопливо прохаживался под фруктовыми деревьями, но стоило Артёмке появиться в саду, как он пристраивался рядом и теперь уже старался не отставать от него ни на шаг. Домашний их пёс, по кличке Серый, тоже не чаявший в мальчишке души, один раз попытался устроить сцену ревности и страшно оскалился на непрошенную и нагловатую птицу. Но когда вдруг над клювом невозмутимого индюка ярким малиновым цветом закипела толстая и длиннющая макаронина, когда он широко развёл в стороны подрагивающие крылья и распушил мелко вибрирующий огромный хвост, Серый благоразумно ретировался, утешаясь, надо полагать, тем, что ведь не так уж и часто выпускают хозяева страшную животину из курятника, а значит, всё остальное время безраздельной любви к Артёмке будет принадлежать только ему, то есть Серому. И жизнь, полная удивительных и незабываемых событий,  продолжалась.

Июнь – 10 июля 2010 г.