Отчуждение

 20 января 20...г.
 Я заперся изнутри. В ванной собственного замка, моего острова. Вот уже пошёл, наверное, шестой день моей осады. Припасы почти закончились. Меня мучает жажда. Я пишу эти строчки при свете тусклого электрического фонарика, который я экономно выключаю, когда не работаю. На острове никого больше нет, кроме меня и ...

 21 января 20...г.
 Я сижу, обычно, в кромешной темноте и прислушиваюсь: слышно как капает вода, и внизу, в подвале легко шуршат крысы. А в остальном полнейшая тишина - и так долгие часы и дни - ночь не отличима от дня. Вот, кажется, послышался слабый скрип или же это только галлюцинация? Создатель наделил меня превосходным слухом, хоть и не дал, увы, примечательной внешности, силы, роста. И могу сказать, что  этот новый шум резко отличим от раздражающего скрежета крысиных лапок. Жду, затаившись, почти не дыша: секунду, две, три, четыре, минуту, две, пять, десять - ничего. Позволяю себе расслабиться и глубоко вздохнуть - звук моего дыхания почти оглушает меня.

 22 января 20...г.
 Конечно, для начала стоит рассказать: кто я и откуда у меня этот остров.
Мой дядя нажил огромное состояние во время последней афганской войны, продавая оружие обеим враждующим сторонам. Ловко входя в доверие, подобно герою знаменитого "Телохранителя" Куросавы и к лидерам повстанцев и к командованию коалиционными войсками. Его всегдашней мечтой было поселиться на вечно-зелёном островке посреди Тихого океана, вдали от всего зла и насилия, какое он лицезрел на протяжении всей своей жизни. И вот, когда его цель почти осуществилась, когда он уже был на пути сюда, на пароходе у него случилось кровоизлияние в мозг и он быстро скончался - парализованный и жалкий, шепчтя проклятия и грязные ругательства на трёх языках.
Никаких родственников у моего дяди, за исключением меня не обнаружилось и поэтому всё его состояние перешло мне - неудачнику, который к своим тридцати годам научился только "плакаться в жилетку" своим собутыльникам в каком-нибудь захудалом баре, да играть в азартные игры. Известие о такой удаче окрылило меня. Вскоре я переменился - внешне: дорогие костюмы, золотые часы и внутренне: самодовольство обеспеченного буржуа. В тот же час, подобно Пьеру Безухову я  стал популярен и в обществе мужчин и женщин.

 Как раз в то время, на вечеринке одних богатых бездельников я и познакомился с НЕЙ. Звали её Валерия - она была (как это всегда говорится) не похожа на других - дочка обеспеченных родителей, хотя и не миллионеров, что давало ей право на покровительственное и добродушно-снисходительное отношение к себе со стороны богачей. Она была обаятельна и грациозна, легко заводила знакомства, общаясь непринуждённо и умев сказать нужные слова в нужном месте, используя цитаты и непошлые остроты в стиле О. Уальда и Б. Шоу, а где нужно и промолчать. Всегда в хорошем расположении духа, она умела ловко скрывать своё истинное отношение к человеку с которым в данный момент общалась и выслушивала, неперебивая, длинные и скучные тирады. Польщенный таким вниманием собеседник, проникался всё большей и большей симпатией к ней.
Она обладала способностью скрывать свой немного депрессивный нрав, основанный на глубоком понимании жизни, беззаботно смеясь и развлекаясь. Исскуство с которым она вела беседу завораживало: наводящими вопросами она добивалась того, что человек раскрывал перед ней свою душу во всей полноте.
 И, наконец, она могла "отшить" самого навязчивого кавалера, не уязвляя его самолюбия, а превращая  в своего хорошего друга.

  Пару раз поймав на себе мой взгляд, она улыбнулась в ответ и, сказав что-то по итальянски своему очередному "ухажёру", рассмеялась его плоской шутке, отстранила  и подошла ко мне.
-Мы, кажется, не знакомы?
-Нет, но...просто вы мне напомнили одну актрису - Одри Хэпбэрн, особенно мне вспомнился фильм "Римские каникулы".
-Спасибо. Очень лестно такое слышать. Честно говоря, я больше ощущаю себя Холли Голайтли из "Завтрака у Тиффани".
-Этот лента мне не особо нравится - из-за своего измененного финала. Повесть была правдивей.
-Вы читали Капоте? Удивительно! Вы здесь один такой.
-Если хотите я буду звать вас Холли?
-Ну, не настолько я на неё и похожа, но спасибо.

Так состоялось наше знакомство. А через неделю с горечью, с радостью, я осознал, что влюблён в неё безумно - до самозабвения, до самоистязания. За каждой её репликой мне чудилась тайна, надежда или же неминуемый приговор.
Маленькие пьески наших разговоров - воображаемых и имевших место постоянно разыгрывались в моей голове. Я шёл по улице, и каждая тропинка была дорогой до её дома. Каждая прчитанная ею книга, а после и мной, была тропинкой к её внутреннему миру, ещё одним ключиком к шифру её замутнённой души.
В своём новом состоянии, я был, казалось, навсегда избавлен от скуки моего предыдущего существования, и я совершенно не замечал, что капля по капле из моей жизни уходит радость, а остаётся лишь страдание ревности и неуверенности в себе.
Вспоминаю несколько наших диалогов и привожу один из них в этом дневнике:
- Если верить изречению Шопенгауэра: "Если бы не было смерти, то не было бы и философии", то получается, что религия отрицает философию раз она отрицает смерть.
-Да, любая религия - это ответы, а философия - вопросы. Религия - это "мудрость", предполагающая выгоду идеальной модели поведения, когда ты строго следуешь заповедям и получаешь награду - рай. А философ - всегда нашкодивший ребёнок, который вредит самому себе. Настоящий философ мудрецом быть не может.
- Мудрость - это недостижимый идеализм. Возможна только житейская, мещанская осторожность, значимость которой тает перед лицом неминуемой Смерти.

 Вот так, вероятно, воображая себя героями романов Достоевского или Кортасара, мы вели эти беседы. Это была прекрасная игра - чистый эскапизм, островок, ход куда был открыт только для нас двоих.
 Мы гуляли - разьезжали на автомобиле по ночному городу, катались на лодке по тихому озеру, сидели в кафе и болтали о всяких подобных пустяках. Мы чувствовали себя фаворитами Судьбы. В компании и в толпе, казалось, существовали только мы двое, все остальные - бесцельно шатающиеся призраки - неприкаянные и горемычные.
 И за этой одурманивающей пеленой, я старался не замечать особый лёгкий налёт грусти, омрачающий на мгновения её прелестноё личико. Сейчас, вспоминая те минуты во всей полноте, я ищу, задним числом первые предзнаменования грядущей беды. Увы, я плохой коллекционер дурных примет, чтобы так, сходу углядеть их вкрапление в рисунок бытия.

23 января 20...г.
Всё началось с того, что амплитуда наших блужданий по ночной столице начала задевать самые злачные места города и стала включать в свою орбиту абсолютно незнакомых людей. Именно тогда на лице моей ненаглядной я стал всё чаще и чаще замечать ту гримаску скуки и раздражения, особенно когда мы оставались только вдвоём. Она "маялась" в моём обществе и это не могло не погружать меня в глубокое уныние. Всё чаще она срывалась на грубый оскорбительный тон в ответ на мои, может быть, докучливые расспросы о том "кто был тот жалкий юнец, с которым она так весело "щебетала". В её лексиконе появились новые, грубые жаргонные словечки, и я ревновал её к тем "наглым шалтай-болтаям", и у которых она этих выражений и нахваталась.
Теперь попытки наших философствований заканчивались, обычно, её резким: "Ты ведёшь себя неестественно, как герой какого-нибудь посредственного романа, автор которого свои размышления вкладывает в уста своих персонажей абсолютно для того не годных" или "Ты говоришь одни банальности, далёкие от реальной жизни".
То что она называла "реальной жизнью" всё больше вторгалось в наш уютный, мягкий мирок, разрушая его изнутри.Как самый настоящий мазохист, я требовал от неё признания в изменах - вот так почти всегда под полом гостинной рая находится подвал ада.
Отдельно нужно сказать, что я и сам был любитель "пошлых" попоек и непотребных вечеринок, добавляющих в строгой дозированности остроты к основному блюду настоящего эстета-интеллектуала. Но как всякий закоренелый эгоист, я стремился отгородить от таких грязных экскурсов всех кто мне был дорог.

24 января 20...г.
Сегодня закончился запас батареек и я бы погрузился в полную темноту если бы не припасённая, старая, пыльная керосиновая лампа. Из еды осталось: несколько галет, пол булки хлеба и бутылка минералки.
В 16.34 вновь услышал этот странный звук, неподдающийся чёткой идентификации - высокие и низкие модуляции, от истошного вопля до жалобного плача, переливы сонат Бетховена и резкий скрежет, шум листвы и нечленораздельная человеческая речь - всё слилось в этой квинтэссенции всего что может человек услышать.

25 января 20...г.
Занимался трафаретным психоанализом своих трафаретных сновидений, например такого:  круглая арена. На ней, друг против друга, медленно, настороженно ходят два полосатых тигра. Жёлто-чёрные шкуры их отсвечивают красноватым сиянием. Их клыки, время от времени обнажаются, и пасти их исторгают, многократно-усиливаемый гулким эхом, рык. Напряжение нарастает. Как вдруг один из них превращается в маленькую белую дворняжку и, с весёлым лаем, принимается носиться по арене. Второй же тигр изогнулся, присев на задние лапы и, с яростью прыгает вперёд, клацнув зубами у самого загривка собачонки, которая, в тот же миг, вновь оборачивается  тигром - только раза в два больше. Он  мощнейшим наскоком сбивает напавшего с ног а потом, крепко сжав челюстями шею врага, с остервинением душит.

26 января 20...г.
Наконец настал тот час, когда она объявила мне, что мы расстаёмся, что видеться нам больше никак невозможно и чтобы я прекратил её преследовать и всячески стеснять. Помню я стоял, как ошалелый и бормотал что-то невнятное наподобие: "я покончу с собой" (стенографирую под диктовку памяти неточно, так как был тогда не в себе - слова "покончу" может и не звучало, а всплыло по аналогии с такими же заурядными ситуациями из фильмов и книг, которые давно уже подменяют нам недостающие звенья воспоминаний).

Колода карт литературных штампов легко и быстро тасуется в моей голове, чтобы попытаться объяснить то сумбурное душевное состояние бывшее у меня в следующие после этого разговора дни. Я ходил по нашей с ней квартире из угла в угол, прикидывая различные варианты развития судьбы. В попытках вернуть её, я выдумывл сложные, многоходовые комбинации, обречённые на провал.
Я рыскал по её оставшимся вещам, надеясь найти обрывки её тайной жизни, может желая обнаружить следы некоего господина X, чьё грубое вмешательство в её душу так отчаянно непоколебимо создало новый невыносимый порядок вещей, загнавший все мои мысли в одно русло адовой реки. И всё что я нашёл был скомканный листок, вероятно вырванный из её дневника и на котором были написаны и зачёркнуты следующие строки: "Всё скучно, всё надоело. Хочется новых острых ощущений или чтобы была в жизни чёткая, потрясающая цель - всё оправдывающая и вечногреющая".