Воспоминания о моём детстве
Мама со мной 3-х месячным отправилась на свою родину в деревню Волково, Еланский район, Саратовской области. По дороге ей пришлось плыть на пароходе по Волге. Она так измучилась со мной, что однажды уснула на лавке, а я, завёрнутый в пелёнки, свалился и закатился под лавку. Она проснулась и, не обнаружив меня рядом, пришла в ужас. Потом она устроилась работать учительницей в школу в Елани. Это место расположено в 75 км от Балашова. И недалеко от него была деревня Волково, откуда была родом мама, и где жил её отец Тимофей Максимович и её мачеха – Матрёна. С мачехой у мамы были натянутые отношения. После четвёртого класса мачеха заявила матери: “Хватит учиться, учёней меня будешь”. В результате мама ушла из дома. Днём мыла полы в школе, а вечером там училась. И в институте она училась на одну стипендию. А когда отец ехал к Тоне в Саратов, мачеха его обыскивала, чтобы он часом дочери из домашних припасов что-нибудь не увёз. Впрочем, у меня отрицательных эмоций к бабке Матрёне не сохранилось. Когда я немного подрос, мама на лето отвозила меня к деду Тимофею. Бабка варила отличную рассыпчатую пшённую кашу в чугунке, который длинным ухватом ставился и вынимался из русской печи. На печи были полати, где было тепло и уютно. Дед ловил сетью рыбу, и, когда он приносил её домой, бабка Матрёна её чистила на каком-то чурбане. А рядом сидели коты и кошки и облизывались, ожидая, когда бабка кинет им внутренности. Вижу эту картину до сих пор, как живую. Помню, там было много терновника. Помню игры на сеновале. Помню, как с мальчишками мы лазим в траве, ища ягоды паслёна. Помню как дед и я с тачками ходили косить траву для коровы. Дед сделал мне маленькую тачку, а косу делать для меня не хотел. Я очень расстраивался по этому поводу.
Помню, какое сумасшедшее счастье меня охватывало, когда приезжала мать. Однажды она привезла мне что-то вроде комбинизончика, который внизу застёгивался на пуговицу. Поскольку у деревенских моих друзей ничего подобного не было, я ни за что не хотел его надевать на себя. Подобная история произошла уже, когда мы жили в Воронеже. Отец ездил в заграничную командировку в Польшу, где он читал лекции для преподавателей русского языка. Он привёз мне и маме подарки. Маме красивое синее платье, а мне очень яркую рубашку в клеточку. Цвета были самые обычные: красный и белый, но таких ярких цветов ни на одной рубашке во всём Воронеже не было. Я так стеснялся этой яркой рубашки, что изо всех сил прятал её под свитер или куртку, чтобы её не было видно.
. У деда Тимофея я бывал и сразу после войны, поэтому своего любимого деда помню хорошо. Однажды на берегу реки дед возился в огороде, а я с кручи свалился в речку, и деду пришлось меня спасать. В другой раз я с мальчишками постарше купался (ещё не умея плавать), шёл, шёл от берега, пока не стал тонуть. В этот раз меня вытащила какая-то девочка лет пятнадцати. Последний раз я тонул, когда был уже третьеклассником, в реке Воронеж. Я уже чуть-чуть умел плавать. И вот увязавшись за компанией ребят и девушек кататься на лодках, я выпрыгивал из лодки, а потом её догонял. Ребята выпивали, пели песни и на меня внимания не обращали. А тут на глубоком месте я не могу догнать лодку и начинаю тонуть. Опять одна девушка всё-таки обратила на меня внимание. Лодка вернулась, и меня вытащили. Потом в Воронеже один мой друг, ходивший в секцию плаванья, преподал мне уроки плавания, и я научился плавать и нырять очень здорово.
Когда немцы подошли к Сталинграду, папина родня, которая жила в то время в Сталинграде, эвакуировалась оттуда и приехала жить к маме. С этим приездом связан эпизод, о котором мама всегда рассказывала со слезами. Бабушка Рая и дед Михаил с детьми – папиными братьями Виктором и Геннадием и сестрой Лидией просыпались и начинали печь лепёшки из муки, которую мама каким-то чудом раздобыла и надеялась с ней прожить зиму. И только когда мука кончилась, Абрамовы пошли устраиваться на работу. Они переехали на хутор Водяное, а для мамы со мной, полуторагодовалым, началась голодная зима. В послевоенное время папины братья однажды приехали к нам в гости в Воронеж и начали беспрерывную пьянку, а когда мои родители попытались их остановить, они обиделись и потом с мамой больше не общались, приехав только на её похороны.
Вообще, судьба у моей матери не завидная. Потерять мать в четыре года, учиться на одну стипендию. Когда она кончила институт и начала работать, то, наконец, она узнала высшее счастье: пойти на рынок, купить молока и напиться досыта. Потом остаться с маленьким ребёнком на руках во время войны, когда надо работать, чтобы прокормиться и ребёнка всё время надо куда-то пристраивать. Иногда ей приходилось запирать меня маленького одного, а самой уходить на работу. Несколько раз я вылезал голый через форточку на улицу даже на снег. То она забывала оставить в комнате мне горшок, и я маленький использовал вместо него всякие кастрюли. То однажды я, играясь, запрятал все документы в старый валенок, и она несколько месяцев не могла их найти.
Когда закончилась Сталинградская битва, дед Михаил поехал в Сталинград, чтобы разведать, можно ли туда вернуться. И исчез. То ли поезд его разбомбили, то ли по дороге его убили грабители. Неизвестно. Где находится его могила, и есть ли она вообще, я не знаю. Дед Тимофей умер в 1949 г. и похоронен в Куйбышеве (теперешней Самаре), где жил старший брат мамы Иван.
Когда в 1946 г. отец демобилизовался, он восстановился в аспирантуре МГУ. До войны его взяли в 1939 г. в армию из аспирантуры знаменитого ИФЛИ - Московского института философии, истории и литературы. Этот институт после войны был расформирован. Когда отец перевёз нас с мамой в Подмосковье в 1946 г. , то сначала нас всех прописал на своей даче в подмосковной Мамонтовке папин саратовский друг Сотников Александр, который работал в Москве архитектором. Мать устроилась на работу завучем в школу в Пушкино (это не город Пушкино, а село с тем же названием, расположенное в паре километров ближе к Москве, станция Мамонтовка по Ярославской железной дороге). В это время немецкие военнопленные строили Ярославское шоссе, рядом со школой, где мы жили в маленькой комнатушке прямо в здании начальной школы. А сама средняя школа, где работала мать, было по ту сторону шоссе. Недавно я ездил в те места, пытаясь восстановить географию этих своих детских воспоминаний. Там настолько всё изменилось, что мне это не удалось. Хотя лет десять назад я тоже туда ездил и нашёл полуразрушенную деревянную начальную школу, в которой мы тогда жили.
Эти немцы были совсем не страшные. Они были голодны и изнурены. Охранял их один солдат, который обычно дремал под грибком. Немцы умели из дерева мастерить всякие игрушки, например, гимнаста на резинке. И буквально за кусок хлеба делали эти игрушки детям. Это были очень голодные послевоенные годы. В Подмосковье были случаи людоедства. Хлеб выдавали по карточкам. Потерять карточки – это было трагедией. Буханка хлеба стоила 100 рублей. Зарплата моей мамы в то время была примерно 1200 рублей. Помню весной, когда в погребе кончалась картошка, меня мать посылала в погреб рыться в земле. Может, удастся найти хотя бы одну картофелину.
Какое счастье было у меня, когда мать где-то раздобыла мне один снегурок. Я приматывал его верёвкой к валенку и, отталкиваясь одной ногой, скользил на этом снегурке. Какое-то время я ходил в детский садик, о котором до сих пор вспоминаю с отвращением. Он весь насквозь пропах кислой капустой, а контакты с другими ребятами у меня всегда устанавливались с большим трудом. Когда я из детского садика уходил в первый класс, мне в садике подарили две бумажные ёлочные игрушки. А до этого у меня из игрушек были только деревянные обрезки, из которых я что-то строил.
Перед самым переездом в Воронеж мы из Пушкино перебрались жить в Клязьму (чуть-чуть поближе к Москве). Там я несколько месяцев проучился в третьем классе, где меня приняли в пионеры. На каком-то воскреснике мы сажали деревья. Перед этим я посадил кустики тополя и вербы на даче Сотниковых. Позже мне показывали эти деревья, они принялись и уже выросли большими. Ещё из этих лет я запомнил следующие события. Однажды, купаясь в Пушкино в реке Уча, я поранил ногу о ржавый гвоздь на дне реки, мне делали противостолбнячные уколы и зашивали ногу. Шрам сохранился до сих пор. В это время я уже ходил один в кино на детские сеансы. Билет стоил один рубль. Как-то у мамы не было бумажного рубля, и она вручила мне пять монет по 20 копеек. Я долго с ней препирался, считая, что за эти копейки меня в кинотеатр не пустят. Почему-то запомнил случай, когда один школьник из маминой школы, катаясь на лыжах, провалился в сугроб, и его нашли только через несколько дней.
Моя первая учительница Мария Ивановна Ненашкина жила в той же начальной школе, что и мы. Её комната была через коридор напротив. На день моего рождения она однажды подарила мне 10 рублей. И я впервые в жизни купил какую-то детскую книжечку и маленький пакетик леденцов, которые тут же и слопал. За что получил выволочку от матери. Потому что ни с кем не поделился. Ещё помню, что у Марии Ивановны кошка рожала котят и несколько раз их сама съедала. Один котёнок всё время бегал за мной, и однажды его убило захлопнувшейся дверью. Я очень по нему горевал и похоронил его, зарыв в саду. Помню, что в первом классе у нас был ученик по фамилии Протасов. Он сидел в первом классе четвёртый год. Сидел он на последней парте. Был он крупным мальчиком с веснушчатым рыхлым лицом и не мог ответить никогда ни на один вопрос.
Также запомнился такой случай. К маме приезжал брат – мой дядя Володя. Он привёз мне подарок – пистолетик, стрелявший деревянными палочками с присосками. И вот, я этот пистолет в первый же день потерял в саду. Горе было неописуемое. Запомнился ещё один трагический эпизод. Мама варила вкусное вишнёвое варенье. И однажды она попросила меня отнести маленькую баночку варенья своей подруге, которая жила на другой стороне Ярославского шоссе. Я понёс эту баночку и по дороге выронил и разбил. Хорошо помню, как я любил сидеть у шоссе и считать, сколько проехало легковых, а сколько грузовых машин.
Папа писал в это время кандидатскую диссертацию о поэме Маяковского «Владимир Ильич Ленин». У отца были очень интересные мысли о ритмике стихов Маяковского. Как известно, эта ритмика не вписывалась в традиционные схемы. Потом по своей диссертации папа написал две книги. Руководителем папиной диссертации был Леонид Иванович Тимофеев, В своё время был школьный учебник по литературе Л.И.Тимофеева. Мы вместе с отцом ездили пару раз в Загорск, где у Тимофеева была дача. Тимофеев был разбит параличом и передвигался в инвалидной коляске.
Сотников познакомил папу с несколькими очень известными архитекторами и художниками, среди которых были Посохин, Добрынин. В частности, была такая трогательная история. Папа, мама и я были в гостях у одного архитектора , и он угощал нас молочной рисовой кашей. И вот я впервые в жизни попробовал это чудо. Мне каша страшно понравилась. Я съедаю несколько ложек этой каши, толкаю маму и говорю ей тихо: давай остальную кашу оставим на завтра. Мама объясняет гостям ситуацию. Взрослых она прошибает до слёз.
В Москве у папы были очень хорошие отношения со многими известными людьми. В семье декабриста Якушкина, когда я был уже взрослым, мы несколько раз были в гостях. Никогда не забуду, как была возбуждена и шокирована семья Якушкиных, когда их Ванечка пошёл провожать какую-то девушку в «рабочие» кварталы. Папа был знаком с Юрием Любимовым, а с Аллой Демидовой был в некоторых довольно тесных отношениях. Однажды Демидова приглашала отца на какую-то приватную вечеринку, на которой должен был петь Владимир Высоцкий. Папа отказался. В это время Высоцкий и отцу, и мне был известен главным образом по его полублатным песенкам, к которым папа и я относились прохладно. И только после смерти Высоцкого мы узнали другого Высоцкого – автора таких шедевров как «Ты не вернулся из боя…», «Мы вращаем Землю…» и др.
Свидетельство о публикации №210071000977