Оборотень в погонах

Ларисе Березиной



Что там расстроен – подполковник Висюков был разъярён! У него в управлении, у него затаился чуждый органам человек. И кто! – ведь ни за что не догадаешься! И не один год рядом работали, всё время, казалось бы, на виду. Это ж как втереться в доверие! Как ловко скрывать свою сущность! Да, женщины, умеют усыпить бдительность… Нет, женщинам не место в органах, не место.

И надо ж было этому случиться именно сейчас, – сейчас, когда криминальная обстановка обострилась, когда требуется сплочение рядов всех сотрудников, их полная самоотдача делу. А тут такое злоупотребление служебным положением! Да это тянет на должностное преступление!

Тут и так голова идёт кругом от текучки: что ни сводка – как обухом по голове. Малиновые пиджаки опять беспредельничают: стреляют – где попало, кого попало… Бычата какие-то на охрану депутата в ресторане наехали. Залётные, что ли? Не знают на кого можно дёргаться, на кого – нет? Ещё и какой-то неучтённый наркотрафик выявился, надо разбираться: ещё от рук отобьются… Тут нужен постоянный контроль, учёт и контроль, а то, гляди, снова дойдём до того, что будем жить не по уголовному кодексу, а по понятиям… Ещё и бытовуха завалила. Из-за кризиса, что ли, мать его?.. Как перепьются – сразу мордобой, а то и перережутся. Ну тут ладно, тут хоть раскрываемость высокая – весь план на бытовухе держится… Да, столько дел, а тут такое… как некстати.

Понятно – Москва. Под какими соблазнами там люди ходят! Некоторые, конечно, и ломаются. Нам-то что Москва, нам главное – служи, как полагается, не марай честь мундира – и всё тебе будет, так нет же…

– Разрешите, товарищ подполковник?

На пороге кабинета, в аккуратно-пригнанной форме с погонами старшего лейтенанта, стояла худенькая хрупкая девушка с бледным лицом с конопушками на носу и большими синими глазами. Коротко, чуть ли не до корней остриженные волосы были покрашены в ярчайший красный цвет.

– Да, Осинкина, проходите.

"М-да, сотрудничек… Недоглядели." Подполковник Висюков опустил голову и, открыв личное дело, лежащее перед ним на столе, стал медленно его просматривать, время от времени поглядывая на "сотрудничка".

Осинкина, не понимая чем недовольно начальство, в недоумении стояла напротив стола. В левой руке, прижимая к бедру, она держала несколько папок.

– Что это у вас?

– Дела… текущие дела, – проронила растерявшаяся от затянувшегося молчания Осинкина.

– А-а, с вещами, значит… Это хорошо, – усмехнулся подполковник Висюков. – Садитесь, старший лейтенант, – с многозначительным нажимом приказал он, – разговор предстоит долгий.

Осинкина присела на краешек стула, осторожно положив папки себе на колени.

Подполковник Висюков продолжал перелистывать личное дело.

– Вы давно ходите в старших лейтенантах?

– Скоро четыре года.

– Скоро четыре года. Да, четыре года… Мы тут хотели ко Дню милиции подать документы на присвоение вам очередного звания, подняли ваше личное дело…

– Спасибо, товарищ подполковник…

– Что? Спасибо? – оборвал Висюков. – Вы что, не догадываетесь, зачем я вас вызвал?

– Нет… Если из-за сроков… Мы стараемся… Вот… – Осинкина положила стопочку папок на стол и раскрыла верхнюю.

– Мы стараемся? – подполковник резко захлопнул папку и, быстро выйдя из-за стола, встал перед Осинкиной. – Мы стараемся. А вот вы… Вы сидите, сидите, – остановил приподнявшуюся было со стула Осинкину. – А вы, товарищ старший лейтенант, что-то не очень стараетесь. Я просмотрел ваше дело. Сколько у вас за последний год нераскрытых преступлений? В управлении у вас самый низкий процент раскрываемости. Недостаток опыта? За четыре года можно было его поднабраться. Почему у остальных хорошая раскрываемость, а у вас нет? Мы стараемся… Брали бы пример со старших товарищей, присматривались, как они закрывают дела, советовались бы. Или нам чужой опыт до фонаря? Сроки тоже… Вы же постоянно не укладываетесь в сроки. Что это? Нерадивость? Или профессиональная несостоятельность? А, товарищ старший лейтенант?

Осинкина, широко раскрыв увлажнённые обидой глаза, смотрела на начальника.

– А может дело совсем в другом? Может нам некогда заниматься своими прямыми обязанностями? У нас есть более интересные занятия, а служба так, на втором плане? Служба подождёт, так что ли?.. Вот это что? – выудив откуда-то со стола, подполковник Висюков положил перед Осинкиной тоненькую книжицу в сиреневой обложке, на которой была изображена девушка с длинными распущенными волосами, с руками воздетыми вверх, к солнцу, которое щедро изливалось на девушку своими лучами. Затейливым шрифтом читалось: "Роса на погонах", и стояло имя автора: Юлия Осинкина. – Это что?

Осинкина густо покраснела, так что цвет её лица слился с цветом её коротеньких волос, – не голова, а красный шарик. Открыть окно – улетит…

– Что, стыдно? Что это такое, я вас спрашиваю?

– Да, название не очень удачное… – еле вымолвила Осинкина.

– Что? Название неудачное? Да уж, неудачное… Плохое название. Вам зачем дали погоны? По росе бегать? Раз вы надели форму, вы должны следить за соблюдением законности в нашем обществе, поддерживать в нём надлежащий порядок. А чем мы занимаемся? Стишатами балуемся? Мало того, что вы дискредитируете образ милиционера, вы ещё прибавляете нам работу. По-вашему получается, граждане, вместо того, чтобы заниматься общественно-полезным трудом, заботиться о семьях, должны читать ваши стишки. А ведь знаете же, что все поэты – тунеядцы, они только и делают, что пьянствуют и распутничают, – это крайне асоциальные типы. А почему? А потому что нерегламентированная праздность – это лень, а лень, как известно, – мать всех пороков. Вот от безделья-то все преступления: чем больше бездельников, тем выше преступность. А это значит, что милиция должна не просто работать, а пахать как прокажённая – без выходных, без проходных – за тот же оклад. Но ей не до того: она у нас эти самые-то стишки и пишет. От нечего делать. От удовольствия жизни. Да вы знаете, товарищ старший лейтенант, кто вы?

– Ну, я… да… Я, – Осинкина набрала воздуха, чтобы произнести заветное слово…

– Что – я? Духу не хватает признаться? Вы, старший лейтенант Осинкина, – перст подполковника пистолетом нацелился в трепещущую Осинкину, – оборотень. Да-да, оборотень в погонах. Но тут наша оплошность – проглядели. Да как распознать-то – ведь мы стараемся… Ну, сколько верёвочке не виться… Пишите объяснительную. И не надейтесь, что отделаетесь выговором. Вам не место в органах, но не мне решать. Будет проведено внутреннее расследование, а пока вы отстраняетесь от оперативной работы. Дела передайте капитану Волкову. Всё, можете быть свободны, старший лейтенант… пока.

Пунцовая Осинкина побитой собачонкой выскочила из кабинета.

"Да, одним выговором тут действительно не обойтись – как-никак оборотень. – Эта неприятная мысль ещё больше расстроила подполковника Висюкова, когда он остался один. – Надо составлять рапорт. Тут самому можно огрести по полной, скажут: почему, когда все уже давно очистились от оборотней, провели пертурбацию рядов сотрудников, вы только зашевелились. Спали, что ли, или указ только сейчас дошёл до вас?.. Да, проблема на мою голову. Хотя… на ситуацию можно же посмотреть и по-другому. Кто-то, конечно, чистку провёл, для галочки – и успокоился. А мы всё это время бдительности не теряли. А то, что раньше никого не выявили, говорит о нашей высокой внутренней дисциплине: некого было выявлять. Зато стоило только оборотню шевельнуться, мы оказались к этому готовы и сразу же его выявили, потому что не снижали бдительности… Да, тут ещё как дело представить…"

И с чувством исполненного долга подполковник Висюков сел составлять рапорт.